Деньги не пахнут 2

Глава 14

Неожиданное предложение Рейчел прозвучало, словно звонкий удар колокола в тишине – сбило с ритма, заставило насторожиться. Обычно мягкая, почти прозрачная в своём спокойствии, теперь она вдруг проявила упрямство и твёрдость, которых никто не ожидал.

Впрочем, разве это действительно так странно? Для идеалистки с острым чувством справедливости мысль о защите прав пациентов "Русской рулетки" выглядела естественной, почти неизбежной. В её глазах просвечивала та непоколебимая убеждённость, которая не позволяла уступать даже перед холодной логикой.

А ведь в её словах был резон. Самая большая угроза проекту крылась не в лабораториях и не в деньгах, а в общественном мнении. Стоило лишь загреметь обвинениям в неэтичности, и скандал смёл бы всё. Репутация способна обрушить любое начинание быстрее, чем нехватка средств. Вмешательство государства стало бы последним гвоздём в крышку гроба.

План защиты существовал: построить себе имя настолько крепкое, чтобы любые сомнения разбивались о слепую веру в надёжность. Но Рейчел предложила другое – создать особую фигуру, "Представителя прав пациентов". Ни Дэвид, ни Платонов прежде и не думали об этом. Идея явно родилась в голове того, кто привык мыслить с позиций безупречной этики.

Да, мысль была неожиданно практичной. Но вместе с тем возникала опасность. Участие самой Рейчел превращало её в уязвимое звено. Как посмотрят Джерард и Мосли, если узнают: младшая дочь не просто жертвует миллионы, а ещё и официально вовлечена в сомнительный с точки зрения репутации проект?

Здесь нельзя было позволить расползания рисков. Ответ прозвучал ровно и жёстко:

– Рейчел, ты права – нужен третий, независимый человек. Но именно поэтому ты не можешь занять это место. Слишком близко к нам, нейтральность будет под вопросом.

Решение выглядело простым и чистым: нанять стороннего специалиста, оплатить расходы – и тем самым закрыть тему. Но, вопреки ожиданиям, Рейчел не отступила.

– Тогда хочу лично убедиться, что выбранный вами человек действительно компетентен.

Глаза её сверкнули упрямым светом. Эмоции уже слишком глубоко вросли в эту историю. Здесь требовалась граница.

– Прости, Рейчел, но у тебя нет такого права.

– Тогда куплю это право за два миллиона долларов, – прозвучало без тени сомнения. – И, строго говоря, Шон тоже его не имеет.

Она повернулась прямо к Дэвиду, словно исключив остальных из разговора.

– В конце концов, реальная власть принадлежит Фонду Каслмана. Дэвид, решение за тобой.

Мгновение тишины. Слова её были безупречно точны. Контракты, набор пациентов, согласование – всё замыкалось именно на Дэвиде и Джесси.

– Предлагаю вложить два миллиона и работать бесплатно. Да, медицинских знаний у меня нет, но диплом Гарварда всё же есть, – голос её звучал неожиданно твердо.

Такое поведение выбивало из привычного образа. Рейчел никогда не кичилась образованием – и вдруг достала этот козырь.

– И потом, мой отец – известный юрист. Если возникнут трудности, можно получить бесплатную юридическую поддержку. В проектах подобного масштаба это, согласитесь, немаловажно.

Она впервые открыто коснулась темы семьи, обычно тщательно скрываемой. Но в этот раз демонстративно положила на стол и это оружие. И тут предложение засияло совсем другими красками: речь шла не о простом юристе, а о партнёре "Cravath Swain" – одном из сильнейших адвокатских домов.

– И ещё есть связи, которые пригодятся для организации благотворительных мероприятий.

Эта фраза прозвучала как лёгкий звон бокала о мраморный стол. Сама по себе мысль о вечерах с шампанским и благотворительных речами мало волновала. Но за словами Рейчел скрывалось большее – её контакты открывали двери в кабинеты, куда простому смертному не попасть. Руководители крупнейших фармацевтических корпораций, чиновники из FDA – люди, к которым обычно пробиваются месяцами, здесь могли оказаться доступны сразу. И это обещало колоссальную экономию времени.

В висках отозвался сухой стук мысли: "Нет, не время поддаваться." Подобные соблазны были опасны. Стоило Рейчел начать размахивать визитками Фонда Каслмана, и по залу поползут ненужные слухи, из которых вырастут проблемы.

Воздух был сух, будто настоянный на бумаге и кофе, когда перед Дэвидом прозвучало твёрдое решение:

– Смысл в третьей стороне именно в независимости. Важно, чтобы этот человек не имел с нами ничего общего.

Рейчел не дрогнула, и голос её зазвенел острой сталью:

– Независимость под вопросом, если этот человек куплен деньгами Шона. Такой специалист окажется связан финансовыми нитями. В сравнении с ним моя позиция как раз куда нейтральнее.

Тишина нависла, словно потолок опустился ниже. Неожиданно мягкая на вид принцесса оказалась жёсче, чем многие предполагали. Слова её били по аргументам, как нож по тонкой скорлупе.

И вдруг пространство прорезал громкий смех. Дэвид откинулся на спинку кресла, плечи затряслись, воздух наполнился раскатистым, тёплым смехом, немного сиплым, но живым. Он переводил взгляд с Рейчел на Сергея Платонова, и в каждом взгляде светилась почти детская радость.

– Прости, – сказал он сквозь смех. – Не ожидал, что вы так упорно сцепитесь. Но в конце концов выбор за мной, верно?

Это было правдой. И выбор он сделал без промедлений.

– Два миллиона, бесплатная работа, юристы и связи для фондрайзинга… Не вижу ни одной причины отказываться.

Так Дэвид встал на сторону Рейчел. Его извиняющийся взгляд говорил сам за себя:

– Шон, твоя правда тоже весома. Но у меня нет лишних лет. Сроки давят. А это предложение позволяет начать фундаментальные исследования сразу. Разве это не того мы добивались?

Его слова звучали глухо, словно сквозь слой воды. Но в них сквозила правда – умирающий человек не мог позволить себе роскоши ждать. Рука Дэвида протянулась к Рейчел. Пальцы встретились в крепком, тёплом рукопожатии, и стало ясно: её участие теперь не обсуждалось. Решение принято, а с ним в игру вошла новая энергия.

На Уолл-стрит всегда царило одно правило – течь вместе с ликвидностью. Попытка упираться против течения обречена. Значит, стоило использовать силу Рейчел – её капитал, её связи, её влияние – чтобы двигаться дальше.

Внутри это ощущалось, как работа с необработанным алмазом. Пока что он был шероховатым, со сколами и грязью, но в умелых руках мог превратиться в ослепительный камень. Да, придётся приложить усилия, но итог обещал оказаться богаче и надёжнее прежнего.

В этот момент Дэвид взглянул на часы – сухой щелчок крышки браслета прозвучал почти символично. Его глаза снова нашли лицо Рейчел, и губы тронула усталая улыбка.

– Договорим о деталях позже? Время поджимает, нужно обсудить кое-что отдельно с Шоном…

Затем его взгляд скользнул в сторону Сергея Платонова.

– Уходить нужно к восьми тридцати, верно?

– Да.

Рейчел подождёт. Сейчас важнее другое. Именно ради этого и была назначена встреча с Дэвидом. Взгляд упёрся в него, и прозвучал главный вопрос:

– Удалось получить расчёт?

***

После истории с "Генезисом" в руках оказалась сумма, от которой у любого закружилась бы голова, – сто миллионов долларов, целое состояние. Деньги, способные обеспечить безбедное существование до конца дней. Можно было бросить всё, купить тишину у моря, запахи соли и свежей рыбы на рассвете, и никогда больше не оглядываться назад.

Но в действительности речь шла не о богатстве. Главная цель заключалась в другом – выжить. А для этого требовалось лекарство. Создание лекарства всегда означало расходы, словно неизбежные "снятия" со счёта. Но сколько именно и когда – это и должен был подсчитать Дэвид.

Тот не спешил с ответом. Взгляд ушёл вниз, пальцы ритмично отбивали по деревянной поверхности стола сухие "тук-тук", как капли дождя по старой крыше. Долгая пауза, и только потом глаза поднялись, встретившись с собеседником.

– Шон… правда веришь, что лекарства должно быть два?

Эту мысль совсем недавно пришлось открыть Дэвиду. Теперь же на лице его застыла недоверчивая тень.

– Верю, – прозвучало уверенно. – И поддержу проект только при условии, что будут найдены оба.

– Вот как… – выдохнул Дэвид, но в голосе оставалось сомнение. Конечно, звучало это почти безумием. Ведь даже одно средство – неподъёмная вершина, а речь шла о двух сразу. Доказательств же не существовало.

– И на чём же основана эта уверенность?

Сказать "видел будущее" было невозможно. Поэтому лишь лёгкая улыбка, намёк – и уклончивый ответ:

– Мы ведь договорились не лезть в доводы друг друга. Твою теорию с вишнёвыми ангиомами тоже никто не ставил под сомнение.

– Это верно…, – Дэвид неловко кашлянул. Тогда обмен был честным: он – со своим "гипотезой красных пятен", другой – со своей уверенностью. Ни у того, ни у другого не было твёрдых доказательств.

Улыбка, успокаивающая и ровная:

– Не нужно верить прямо сейчас. Просто сделай расчёт так, будто всё именно так и есть.

Дэвид тяжело выдохнул, плечи поникли.

– Найти два средства за десять лет… трудность возрастает в разы.

Это и так было ясно. Поэтому взгляд лишь требовательно задержался на нём, заставляя продолжить. Но в разговор неожиданно вмешался новый голос.

– Почему?

Рейчел. Вопрос прозвучал неожиданно, но уверенно. Дэвид перевёл взгляд, теперь уже не на пустоту и не на стол – на неё. И момент настал: раз Рейчел стала частью Фонда Каслмана, скрывать от неё было уже невозможно.

Знак согласия был понят. Дэвид снова взял слово.

– Всё упирается в процесс одобрения FDA и в те годы, что уходят на это.

Он потянулся за салфеткой, разгладил её на столе и быстрыми штрихами вывел простую схему. Чернила ручки оставляли едва слышный скрип по рыхлой поверхности бумаги, а в воздухе витал тонкий запах кофе и жареного хлеба.

– Сейчас для болезни Каслмана используется препарат А. Мы же добиваемся регистрации новых средств – условно назовём их B и C – для тех, кому А уже не помогает. Если FDA получит заявки на оба одновременно, как думаете, что они сделают?

Рейчел, подперев щёку ладонью, чуть прищурилась:

– Неужели… заставят выбирать?

– Именно. Агентство поставит их друг против друга и выберет то, что сильнее. Потому и порядок имеет решающее значение.

Он кивнул и продолжил, линии на салфетке переплетались в схему.

– Сначала выдвигаем B, потому что А не работает. Потом выясняется: часть пациентов не реагирует ни на А, ни на B. Тогда остаётся идти к C. И тут уж шаг за шагом – иначе никак.

– Значит, и порядок в "Русской рулетке" меняется?

– Совершенно верно. Параллельного развития быть не может.

Картина складывалась запутанная, но вывод был прост: правила игры переписаны. Марафон превратился в эстафету. Пока бегун В не пересечёт финишную черту, бегуну С даже не дадут стартовый пистолет.

– А теперь учитываем десятилетний срок. По расчётам… если В будет пробиваться к одобрению дольше трёх лет, С становится попросту недостижим.

Три года – вот отсечка. Успеем – будет шанс крутить рулетку дальше. Для Дэвида важен препарат B. Для Сергея Платонова – C.

"Если бы можно было поставить своё лечение на первое место… но и этого выхода нет".

– В этом плане роль В ключевая. Академическое сообщество уверено: работает только А. Надо доказать, что В эффективнее. Только так откроется путь к С.

Безупречные результаты были необходимы. В прошлой жизни таким оружием стал рапамицин – именно он показал ошеломляющий эффект. Попробовать прорваться сразу к С значило рискнуть всем и потерять всё.

– Давайте считать бюджет, исходя из того, что первыми пойдут клинические испытания рапамицина. Сколько нужно уже в этом году?

Дэвид поднял глаза, в которых по-прежнему клубилось сомнение.

– Ты… правда уверен, что рапамицин – верный путь?

Он сам считал этот препарат самым перспективным. Но колебание имело вескую причину.

– У нас ведь даже базовых исследований пока нет. Не слишком ли это поспешно?

Фактов не существовало – лишь смутная догадка, что "красные пятна – не норма". А теперь речь шла о прыжке сразу в клинику. Для Дэвида это звучало как безумие.

Но на лице его собеседника играла уверенная улыбка:

– Нужно готовиться заранее. Есть шанс на положительный результат – значит, пора искать деньги уже сейчас. Сбор средств занимает месяцы, а порой годы. Ждать окончания исследований – значит потерять время.

– Возможно, ты прав… но…, – пробормотал Дэвид.

– Сколько потребуется?

До создания собственного хедж-фонда оставался год, может, полтора. Все расходы ложились на плечи одного человека. Вопрос лишь в объёме.

– К маю понадобится пятьдесят миллионов, чтобы начать, – наконец сказал Дэвид.

Такая сумма пока была по силам – сто миллионов лежали в распоряжении. Но дальше звучало хуже.

– А чтобы дойти до полноценных клинических испытаний… к концу года нужно не меньше четырёхсот миллионов.

В воздухе повис тяжёлый ком, будто гул далёкого грома.

– Это требование FDA, – объяснил Дэвид, постукивая ручкой по столу. – Нужно заранее подтвердить финансовую состоятельность. Если денег не хватит и испытания придётся остановить на полпути – пациенты воспримут это как предательство.

Здравый смысл в этом условии был очевиден: сначала бюджет, потом исследования.

– А если попробовать через партнёрство с фармацевтической компанией? – осторожно предложила Рейчел, слегка наклонившись вперёд.

– Увы, – Дэвид лишь покачал головой. – С "Кайз" уже говорил. Они владеют правами на рапамицин и начали с лицензий и отчислений. Даже не захотели обсуждать равное сотрудничество.

Значит, остаётся собрать всю сумму самим. Четыреста миллионов. Цифра висела в воздухе, будто тяжёлое гирьё, и глухо давила на виски.

– Может, можно сократить расходы? – прозвучал вопрос, больше похожий на надежду.

– Практически невозможно, – последовал ответ. – Даже базовые траты колоссальны: проектирование испытаний, переговоры с больницами, подбор персонала, сбор и анализ данных. Всё это превращается в длинный, дорогой список.

Шуршание бумаг, тихий скрип стула, запах холодного кофе – рабочий вечер затягивался. В момент, когда детали согласовывались с Дэвидом, резкий звонок разорвал атмосферу.

Рингтон протянулся серебристой нитью – на экране высветилось имя Добби.

"Ты где? Пирс тебя ищет."

Основная работа оставалась в "Голдмане". Фонд Каслмана и серые инвестиции – лишь побочные занятия. Пришлось срочно свернуть разговор и вернуться к главным обязанностям. Документы закончили выстраиваться в аккуратные стопки уже ближе к полуночи. Именно тогда должно было появиться знакомое уведомление.

"Пусть… хоть бы сегодня…"

То, что раньше воспринималось как вестник беды, на этот раз ожидалось с нетерпением. На экране вспыхнуло окошко:

"Дата смерти: 11 марта 2023"

"Оставшееся время: 3 329 дней"

Шанс выживания: 6,1% (+2,3 п.п.)"

Рост! Вчерашние 3,8% превратились в шесть с лишним. Всего лишь после того, как с Дэвидом наметили новый план. Даже без практических шагов цифры изменились. Достаточно указать правильное направление – и система сразу реагирует.

Значит, путь выбран верно. Рапамициновый проект обязан стартовать в течение трёх лет.

До конца года нужно четыреста миллионов. На бумаге задача выглядела почти простой: увеличить нынешние сто миллионов вчетверо. 2014-й – начало биотехнологического бума. Лучшие компании в те времена показывали доходность за триста процентов. Достаточно вложить капитал в таких фаворитов – и целевая сумма соберётся сама собой. А там ещё переворот на Украине, референдум в Крыму и восстание на Донбассе. И везде нужны деньги и нигде желательно не засветиться, хотя бы до поры до времени, особенно с Донбассом, ведь будет ещё и двадцать второй год.

По деньгам кажется, что всё будто слишком легко. Но подвох ясен перец жёсткий. К концу года семена окажутся полностью извлечёнными из земли. Если вложить всё и тут же забрать, останется пустое поле. Деньги сгорят, словно сухая трава в костре, и снова придётся начинать с нуля.

Хотя… не совсем с нуля. Всегда есть возможность брать комиссию с "теневых" инвесторов. Джерард, Джуди, Фергюсон – вложенные ими средства уже распухли до ста пятидесяти миллионов.

Если удастся выжать триста процентов доходности и удержать половину прибыли, в руках окажется порядка трёхсот миллионов. Но для этого нужно время – целый год. Год ожидания, пока деньги будут зреть, словно зерно в амбаре, пока ростки не превратятся в колосья. Из груди вырвался тяжёлый, хрипловатый вздох. Ещё вчера казалось, что карманы полны, и ни тени сожаления не лежит на душе. А уже сегодня мысль о том, чтобы ухватиться за полу пиджака Джерарда, казалась вполне реальной.

Воздух в офисе пах пересохшей бумагой и выдохшимся кофе. В этот момент поверх перегородки неожиданно показалось лицо Добби – чуть растрёпанные волосы, глаза блестят от возбуждения.

– Ну что, новости видел? – шепнул он, едва сдерживая улыбку.

– Новости? – голос прозвучал глухо, с оттенком усталости.

– Ага! Ты что, пропустил? Вот, глянь! – и, не дожидаясь ответа, Добби сунул прямо под нос экран телефона.

На чёрном фоне ярко светился заголовок:

"Genesis планирует испытания по PBC… переговоры с FDA об ускоренном одобрении".

Строчки словно ударили током. По коже прокатилась ледяная рябь, в груди что-то сжалось, дыхание стало неровным.

"Почему?" – настойчиво билось в голове.

Точного объяснения не находилось. Но вместе с новостью накатила тяжёлая, липкая тревога – предчувствие беды.

Текст статьи оказался предельно сух: компания "Genesis" решила расширить показания для своего препарата OCA – от НЭЖБП к редкому заболеванию, первичному билиарному холангиту. Всё ради ускоренного одобрения. Редкие болезни открывают короткий путь: меньше проверок, быстрее разрешение.

Добби, заглядывая в лицо, спросил с ноткой вызова:

– Так что, твой прогноз мимо? Говорил – десять лет ждать одобрения, а теперь, гляди, через пять справятся.

На самом деле и пяти лет не потребуется. В 2016-м OCA действительно пройдёт регистрацию, но только для ПБХ.

Ответ прозвучал ровно, почти равнодушно:

– Даже если дадут разрешение, курс акций застрянет на отметке в четыреста. Всё решает рынок NASH.

– Но пишут же – с холестерином побочек особых нет, курс уже вернулся к трёмстам!

– Неизвестно.

– В смысле? Что-то скрываешь?

– Никто не может гарантировать, что дело лишь в холестерине.

Истинная угроза крылась не там. Настоящий удар нанесли не липиды, а печёночные поражения. В 2017-м случится первый летальный случай. Цена акций тогда ещё устоит – смерть спишут на передозировку, а не на дефект препарата. FDA ограничится сухой формулировкой: "печальные обстоятельства, вызванные ошибкой пациента". В коробку добавят предупреждение: "При передозировке возможны тяжёлые побочные эффекты, включая смерть".

Но трагедия не остановится на одном случае. Более двух десятков новых жертв вынудят регулятора в 2020-м изменить тон. Тогда FDA резко ограничит применение OCA лишь рамками редких болезней и окончательно захлопнет дверь в золотую жилу под названием NASH.

И именно тогда акции "Genesis" рухнут в пропасть – девяносто процентов стоимости смоет волной отчаяния.

Мысль об этом вернулась так ярко, что в груди снова защемило. Будто воздух исчез, словно лёгкие вдруг наполнились свинцом. Руки холодеют, сердце бьётся сбивчиво. Хотя никаких проблем с дыхательной системой нет и быть не должно…

Воздух словно стал густым, тяжёлым, будто в помещении кто-то растворил невидимый дым. Грудь сдавило, дыхание стало неровным, не хватало кислорода. Такое чувство уже знакомо: раньше, когда деньги тратились на сомнительные авантюры, тело отвечало теми же симптомами.

Неужели паническая атака? Лёгкая, но вполне узнаваемая. И от этого ещё более странно. Какая причина? Всего лишь статья "Genesis".

Мысль о грядущей трагедии вдруг развернулась с новой силой. Ведь никто вокруг ещё не догадывается о том, что случится. Только один человек владеет знанием, которое в будущем станет фактом. Может, в этом и причина гнетущего чувства – будто на плечи свалилось чужое несчастье? Но ведь это абсурд. Пока не произошло, никаких последствий не существует. Мир признаёт побочные эффекты только тогда, когда появляются реальные жертвы.

Предупреждения сейчас всё равно не принесут пользы – никто не услышит. Значит, единственный выход – игра на понижение. К 2020-му откроется возможность, которой грех не воспользоваться. Именно ради этого когда-то и был сделан отход от "Genesis". Малые колебания не стоят внимания, куда важнее тот самый, огромный, единственный удар.

Но сама мысль о шорте ускоряет дыхание, руки холодеют, пальцы немеют. Лёд проникает в ступни, будто тело отказывается слушаться. В голове мелькает нелепый вопрос: а вдруг виной чувство вины? Разве можно зарабатывать на чужой гибели? Нет, это ерунда. Никто не толкает этих пациентов на край. Деньги придут лишь вслед за тем, что всё равно должно было случиться.

Инвестиции не терпят эмоций. Совесть здесь не при чём. А если и при чём – то скорее мешает. Но всё равно что-то давит, холодным обручем сжимает сердце.

И вдруг вспышка. Мысль, которая раньше ускользала, теперь предстала ясно. Жертвы, погибшие от OCA, – кто они? Все до единого – тяжёлые пациенты с разрушенной печенью. Те, кто принимал дозы, многократно превышающие рекомендации FDA. На упаковке ведь ясно написано: "передозировка может привести к смерти". Но они всё равно делали выбор в пользу смертельных доз.

Почему? Ответ один. Они тоже играли в русскую рулетку.

Для тех, чья печень разрушена, шанс остаётся только один – пересадка. Но трансплантация не подвластна ни деньгам, ни желанию. Нужен донор, нужны идеальные условия. Алкогольное прошлое? Возраст? Хронические болезни? Всё это перечёркивает шансы.

Таким людям остаётся лишь ждать конца. И вдруг перед ними возникает новость о чудесном препарате – OCA от "Genesis".

Молекула, вмешивающаяся в экспрессию генов, управляющих синтезом и транспортом жёлчи. Лекарство, способное разгрести смертоносное болото, накопившееся в печени. Для обречённых пациентов это не таблетка, а последний патрон в барабане револьвера.

Под раскалённым давлением мыслей в воздухе словно запахло металлом, тяжёлым, холодным. Препарат OCA уже доказал свою силу – настолько мощную, что даже половины испытаний хватило бы, чтобы убедить в его эффективности. Но сила, доведённая до предела, всегда оборачивается ядом.

Лекарство работало, да так яростно, что нарушало сам ритм печени, переворачивало её метаболизм с ног на голову, и этот резкий излом оборачивался смертью. В сущности, OCA – обоюдоострый клинок. Даёт результат, но стоит переступить незримую черту – и вместо исцеления приходит конец. Никто толком не знает, где проходит этот предел: на миллиграмм раньше – жизнь, на миллиграмм позже – гибель.

Но если найти эту границу? Если ухватить ту тончайшую линию, где лекарство работает на полную силу, не убивая? Настоящая последняя защита. Правда, малейшая ошибка – и ждёт мгновенный исход. Для пациентов, у которых не оставалось ни малейшей надежды на пересадку, разницы не было. Смерть всё равно стояла у изголовья, холодно улыбалась. Потому выбор казался простым – рискнуть в игре, где на кону стояла хотя бы призрачная отсрочка.

Именно поэтому они шли на передозировки, хотя упаковка кричала предупреждением: "передозировка смертельна". Всё это напоминало русскую рулетку. Жертвы OCA сознательно крутили барабан револьвера, надеясь, что пуля пролетит мимо.

И в этом угадывалось отражение – такая же опасная игра, какой занимаются Дэвид и его партнёр. Но тревога, охватившая тело, была иной. Она несла в себе подсказку. Мысль, словно игла, пронзила сознание: временная линия сместилась.

Если рассматривать OCA как чистую русскую рулетку, то реакция FDA на трагедию могла стать ключом. В 2017-м они только наблюдали, делали вид, что ничего страшного не происходит. Но в 2020-м ведомство ужесточило курс – больше никаких поблажек. Если рискнуть в ту эпоху, когда FDA уже настороже, пощады не будет. Значит, разумнее всего действовать раньше, в период, когда игра ещё не раскрыта до конца.

С этой мыслью тяжесть с груди спала, вырвался долгий вздох облегчения, даже короткий смешок. Тревога, казавшаяся бессмысленной, привела к открытию, которое могло бы ускользнуть. Симптомы – дрожь, холод в руках, судорожное дыхание – растаяли, будто их и не было.

И тогда пришло осознание: эти странные приступы, мучившие некогда в прошлой жизни, были вовсе не болезнью. Это был сигнал. Шёпот каждой клетки, отчаянное предупреждение организма: "Не довольствуйся настоящим, иначе погибнешь". Невыразимая, почти мистическая сигнализация, встроенная в плоть. Звучит безумно? Конечно. Но разве сама возможность возврата в прошлое менее безумна?

Теперь тревога стала союзником. Личная сирена, готовая вовремя указать на невидимую опасность. И как только пришло это понимание, раздался новый звонок – в телефоне высветилось сообщение от Джерарда.

"Сможешь выкроить время в воскресенье?" – всего одна строчка, но в ней чувствовалась важность. Место встречи оказалось столь же необычным, как и сам запрос: Метрополитен-клуб на Пятой авеню, под сводами которого собираются лишь избранные.

Похоже, наступил долгожданный миг – впереди встреча с Рейчел и отцом Джерарда.