День середины лета

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. ВЛАСТЬ НЕ НАД ЖИЗНЬЮ — НО СМЕРТЬЮ

Дюжина дней пути обернулась в итоге почти двумя. В крохотном поселении у излучины реки оставили они лошадей — Огнезор не решился идти большой дорогой, а тропинки дальше убегали в болота. Обширные, поросшие жиденьким леском, сочно-зеленые от мягкой густой травки молодого, еще не жаркого, лета — и оттого гибельные вдвойне. Заглядишься на веселые листочки с куртинами разноцветных ранних ягод — и угодишь в бочаг по самую макушку…

Как миновать безопасно топи, Гильдмастер знал — тайком подсмотрел в голове у местного охотника. А вот преследователям, коль такие еще оставались, придется совсем несладко!..

Непросохшие звериные тропки петляли среди колючих лоз и мшистых древесных стволов столь причудливо, что приходилось все время быть начеку. Безопасные каменистые проплешины сменялись ненадежными ложбинками, на дне которых плескалась вода, а налитые соком болотные травы стояли с человеком вровень. Песчаные пригорки, укрытые смолистыми, мягко скрипящими на ветру соснами, усыпанные шишками и сухой хвоей, обрывались вдруг над торфяной равниной — буро-зеленой от прошлогодней травы и вереска, широкой, до самого горизонта… Здесь Огнезор шел, припадая к земле, беспрестанно озираясь. По-звериному тревожась, что нет места укрыться от скорой и, казалось, неминуемой погони.

Словно в старые времена, они со Снежинкой бежали! Судьба — самая изощренная и жестокая из Богинь, — будто издеваясь, вела по кругу.

Ох, лишь бы не к тому же концу!.. Только бы не так, как когда-то!..

Гильдмастер столь часто повторял эти слова, что они стали для него почти молитвой.

И так увлекся он, переживая о беде возможной, что чуть опять не упустил беду настоящую.

Темные круги на ладони появились на пятый день после схватки с одержимым — едва различимые, тускло-серые пятнышки, почти незаметные из-за дорожной пыли, сажи костра да укусов настырного гнуса, от которого в болотах ни вшитая в одежду травка, ни хитрые Илл'ыны мази до конца не спасали. Мужчина бы и внимания не обратил, не расцвети они кожу россыпью точно поверх давно затянувшейся раны от отравленного клинка. Раны, обильно искупавшейся в зараженной крови убитого Пса…

Выходит, не спасла его шкура темного мастера! И все искусство гильдийных мастеров Боли, столь тщательно когда-то на части его тело разбиравших, не помогло против чужеземной заразы…

Молчать о таком было опасно и глупо. Огнезор лишь дал себе немного времени собраться с мыслями — пока рубил на лежаки прошлогоднюю камышовую поросль да таскал в золотых предзакатных сумерках ломкие бурые охапки к месту их сегодняшнего привала.

Но вот одеяла уже привычно раскатаны поверх сухого, пахнущего тиной вороха; небо потемнело, налившись синевой и багрянцем; костер трещит, плюется, пожирая сырой ивняк, а Илл'а с Иланом тихонько ворчат друг на друга, деля нехитрые походные дела на вечер — и тянуть дольше кажется просто трусостью.

Улучив минутку, Гильдмастер потихоньку отозвал Илл'у в сторону.

— Догадываешься, что это? — развернул к уходящему солнцу руку.

Серые пятна девушка различила даже в тускнеющем закатном свете. Вечерняя расслабленность и довольство слетели с нее, как и не было…

Однако причитать да охать Илл'а тоже не спешила — все же жрица, хоть и юная совсем… Закусив губу, внимательно рассматривала мужскую ладонь, аккуратно и нежно проводя тонким, исцарапанным жесткими стеблями, пальчиком по коже — вызывая дрожь и панику, весьма далекую от страха перед неведомой и ужасной болезнью… А затем, напрочь позабыв о зябких, быстро наступающих сумерках, о зудящем вокруг комарье и обступившем со всех сторон болоте — да даже об Илане, застывшем на своем лежаке ошарашенным истуканом с изумленно выпученными глазами, — взялась несчастного больного изучать с истинно храмовой дотошностью, осматривая и ощупывая, от лунок ногтей до белков глаз. Стащила куртку и потянула рубашку, немедленно принуждая раздеться. Да все это так деловито, столь решительно! Без тени положенного девице смущения, без капли хоть какого-то интереса, отличного от сугубо лекарского!

Лишь с нехорошим огоньком в глазах. Слишком знакомым, холодным и хищным… Как у мастера Милы в ее гильдийных подвалах, полных стонов и криков зачастую живых еще жертв…

Может, от этого жуткого сходства — но скорей уж от нынешнего Илл'ыного безразличия, Гильдмастера крепко взяла досада. Сам-то он, увы, хладнокровия сохранял лишь видимость. Цепкий чужой взгляд в знакомых глазах пугал не на шутку — но настойчивые прикосновения девичьих ладоней тело жгли каленым железом, будоражили душу шальными, дикими мыслями…

Руки сами потянулись навстречу, к тонкой талии, опять скрытой проклятым храмовым балахоном. Пальцы вцепились в грубые складки ткани — и отпустили, напоровшись на жесткое, шуршащее и твердое вместо мягкой женской плоти…

Мешочки с травами, сверточки да склянки — и боги знают, что еще за дребедень, тщательно рассованная по дюжине потайных кармашков!

И как же Огнезору сейчас хотелось вытряхнуть девушку из этого аптекарского мешка!..

Хвала богам, лекарка не заметила…

Слишком увлечена была другим…

Не обнаружив еще хоть каких-нибудь видимых следов чужеземной болезни, кроме злосчастных пятен, она уже вовсю призывала на помощь свой дар — дабы болезненно и долго перетряхивать жертве внутренности, с отнюдь не храмовой безжалостностью исследуя каждую клеточку. Теперь уж Огнезору приходилось стискивать зубы от ощущений, далеких от удовольствия. Однако он терпел, стараясь лишний раз не дергаться…

Мало ли…

— Можешь одеваться, — наконец, с видимым разочарованием вздохнула Илл'а, сунув в руки мужчине рубашку и даже на него не взглянув.

— Ты же не везде… осмотрела… — всерьез задетый, не сдержался он от кривой, чуть ядовитой усмешки. — Вдруг что-то да пропустила?..

И вот теперь-то эта… воспитанница Паучихи вспыхнула! Но вовсе не от девичьего смущения — от жаркой, оскорбленной злости! Исцарапанные руки сжались в кулаки, хмуро сдвинулись выгоревшие на солнце брови, гневно стиснулись розовые, чуть обветренные губы.

— Я узнала о твоем теле достаточно! — отрезала она сухо, тщательно пряча за этой сухостью обиду. — Даже больше, чем нужно… Сомневаешься в "недоучке, стащившей лицензию"? А если скажу, что ты — измененный? Обряд, правда, мне незнаком, послушниц такому в нашем Храме не учат… Но это объясняет твое странное равнодушие к физической боли. Ты вообще ее чувствуешь?..

Язвить Огнезору враз перехотелось. Теперь он смотрел на юную жрицу, столь превратно истолковавшую его издевку, растерянно, даже с легким ужасом. Она и правда вдруг узнала о нем слишком многое! И тут же облекла свое знание в безжалостные, точные слова…

— Можешь не отвечать, — сощурилась девушка. — Еще у тебя шрамов много, долеченных и не очень. Вот тот, что на левом запястье — весьма характерный… Давний… С отроческих времен? Не похоже как-то на тебя, но впрочем… одаренные могут вытворить всякое…

Он невольно потянул вниз рукав рубашки — и разозлился, поймав себя на этом, казалось бы, давно забытом жесте.

— Еще что-нибудь? — вопросил тем самым ледяным тоном, после которого Совет Лордов обычно принимается шептать молитвы Богиням.

— Сердце уже и поберечь пора, того и гляди, шалить начнет! — припечатала Илл'а мстительно. — Работенку бы тебе поспокойней, но чего нет, того нет… И да — силушкой своей не увлекайся. Еще срыв-другой — надорвешься, ослепнешь. А как ТАКУЮ слепоту лечить, сам знаешь, пока не придумали…

— Достаточно! — скрипнул зубами Гильдмастер. — И так себя немощным старцем чувствую… — добавил тихо, с мрачной насмешкой над собою.

— Как прикажешь, твое высокородие!.. — ядовито пропела она, усмехнувшись торжественно и солнечно. — Как прикажешь…

Слова утонули в заливистом хохоте Илана.

— Ну и влип же ты, Таргел! — искренне восхитился он наглой девчонкой. — Илл'а эту "недоучку" теперь тебе всю жизнь вспоминать будет!.. А чем вы тут, кстати, таким интересным заняты? — не преминул тут же влезть с весьма ехидным вопросом.

— Не подходи пока! — вмиг посерьезнев, рявкнули на него Гильдмастер с лекаркой в один голос, заставляя отдернуть протянутую было к плечу наставника руку.

— Это может быть опасно, — расплывчато пояснил Огнезор.

— А!.. Опять штучки одаренных… — тут же надулся мальчишка, но, к его чести, благоразумно отошел подальше. Плюхнулся на росистую траву, от костра по другую сторону.

— Сыро ведь, простудишься! — немедленно возмутилась Илл'а. — Я после и его посмотрю, мало ли… — добавила еле слышно, только для ушей Гильдмастера.

А Огнезору вдруг подумалось, что воспитанника-то он за последние дни как раз почти не дергал — даже утренние тренировки забросили. Ели, правда, все из одного котла, готовили вместе… Но вот девушку, помимо прочего, мастер еще и от кошмаров спасал — не далее, как позапрошлой ночью. И в ночь после схватки тоже… Плохие сны-воспоминания теперь донимали Илл'у реже, однако действовали на рассудок столь же сокрушительно — а потому, с обоюдного молчаливого согласия, на отдых устраивались они как можно ближе друг к другу: и им спокойнее, и Илану выспаться не помешают, и…

О других причинах Огнезор старался вообще не думать, осознавая, что потакает тайком собственной слабости… И вот результат!

— Тебя тоже проверить следует, — тихо предложил он. — Покажи мне, что искать…

— Покажу… — согласилась она неохотно. — Вот как только сама найду…

Неуверенность в ее голосе заставила мужчину помрачнеть.

— До сих пор не нашла? — он нахмурился.

— Ты чист — не считая этих пятен… Да и те… — мягко, словно извиняясь за свою предыдущую резкость, Илл'а погладила его ладонь. Темная россыпь поблекла под ее пальцами. — Только едва заметный след ушедшей болезни, словно твоя кровь сожгла заразу так, что ты и не заметил.

— Одержимому, помнится, не настолько повезло…

— Могу предположить — это оттого, что он не был одаренным, — сумрачно сказала девушка.

Они оба с тревогой посмотрели на Илана.

— Кровь и привязка к дару — все, что я успела понять об этой болезни…

— Когда успела-то? — заподозрил Огнезор неладное. — Если у меня, по твоим же словам, "только след?"…

Лекарка виновато отвела взгляд.

— Кровь Пса на камнях… — созналась так тихо, что он едва расслышал. — Ты не всю сжег…

Гильдмастер схватился за голову. Безнадежное ругательство невольно сорвалось с губ.

— Дурное щенячье любопытство, храмовая девочка? — зашипел, хоть и хотелось заорать. — Или, может, ты, и впрямь, вся в свою славную наставницу пошла?..

— Что?..

Жестокие слова ошеломили Илл'у, заставив удивленно заморгать. Так по-детски…

— Знание любой ценой! — безжалостно выплюнул он. — Плевать на опасность для себя и прочих! Таковы уроки знаменитой Паучихи, Илл'а?

— Я не!.. — перепугано запротестовала она. — Никогда!..

— Значит, по глупости? — мужчина не скрывал яда в голосе. — Уж не знаю, стало ли мне легче… Лекарь-дурень, как-никак, временами куда хуже лекаря без принципов…

— Тебе не удастся вновь меня оскорбить, — вдруг холодно перебила девушка. — Не трать свое красноречие понапрасну, Таргел.

О, это был хороший ответ! Словно не словами — снегом из ахарской долины — сыпанули за шиворот, да так, что Огнезор почувствовал себя и желчным стариком, и вздорным мальчишкой одновременно!

Лелеять свою злость дальше было просто нелепо…

— Больше так не рискуй, — с тяжелым вздохом тихо попросил он. — В моей жизни и так было слишком много погребений…

— Не буду, — согласилась Илл'а. И вдруг мягко, утешающе погладила его по щеке.

Но спохватилась слишком быстро — даже раньше, чем Гильдмастер толком понял, что случилось. Отдернула руку, виновато отвела взгляд.

— Илана проверю, — поспешно отступила в сторону, не замечая, с какой тоскою посмотрел мужчина ей вслед.

А вскоре всем им стало вовсе не до нежностей.

Спину и плечи юного лорда-наследника, словно веснушки, покрывала чуть заметная пепельно-серая россыпь…

Этой ночью, как и день до того, Илан не чувствовал в себе никаких изменений. Брюзжал только сверх меры, за дурным расположением скрывая страх, беспокойно ворочался на лежаке, поминутно дергал Илл'у, что-то колдующую над аптечной склянкой с его, Илана, благородной кровью, — пока наставник не разозлился всерьез и не ткнул горемычному больному в лоб ладонью. Дальше лорд-наследник спал крепким наведенным сном, будто младенец в Храме. И не видел, как разгорается небо рассветом, а потом — закатом. И еще одним. И еще… И почти не чувствовал в своих венах палящего жара, выпивающего у их юной лекарки все силы. И не помнил страшного зуда под кожей, заставляющего язвы раздирать в кровь, так что спутникам приходилось пеленать его, словно новорожденного…

Очнулся же Илан в туманных предрассветных сумерках от влажной прохлады и неприятной мороси, упрямо, без малейшего уважения к высшему роду Империи, заливающей глаза и рот. Дернулся, выпутывая руки из одеяла, провел по мокрым щекам, недоуменно поскреб почти сошедший струп на тыльной стороне ладони. Привстав на локте, огляделся в поисках спутников…

Те обнаружились невдалеке — по другую сторону от плюющегося, едва тлеющего под дождем костерка. Серые от усталости, с одинаково блеклыми, выцветшими от истощения глазами, они жались под одним одеялом, спасаясь от холодных не по-летнему капель, — не в объятии, но лишь в попытке опереться на плечо соседа. Передавали из рук в руки знакомую, не раз на памяти Илана испытанную, флягу с укрепляющим настоем, неуклюже сжимали горлышко в трясущихся пальцах, прикладывались дрожащими губами, помогая друг другу, перемежая раздраженное шипение истерическими, невеселыми смешками. Болезненно щурились: на тускнеющие с каждой минутой угли, не находя ни сил, ни желания подбросить хоть веточку; на тоскливое графитово-желтое небо, не дающее никакой надежды на ясный день; на синие вены, ярко проступившие под белой кожей, на бледные радужки — водянисто-зеленую, размыто-голубую — лицо к лицу, глаза в глаза…

— Какое дивное зрелище! — не сдержал хриплого, жалкого от слабости смешка лорд-наследник. — Опять я все проспал! И что же тут случилось?

Они переглянулись, ища друг у друга совета.

— Сначала ты расскажи… жрица, — попытался выдавить ободряющую улыбку наставник, осторожно сжимая девичью ладонь.

— О, так я уже не "недоучка"? — тепло поддела Огнезора девушка.

Она казалась изнуренной, но почти счастливой, — оттого ли, что справилась с коварной чужеземной заразой, спасла спутника и (смел Илан надеяться) друга? Или оттого, что мужчина рядом с нею сейчас не сторонился, не плевался ядовитыми словами, тоже чересчур уставший, чтобы опять играть в эту непримиримую войну с самим собою?..

Но короткий миг эйфории быстро остался в прошлом. С каждым словом Илл'а сильнее мрачнела и хмурилась.

— Этой напастью Взывающих, похоже, не Боги прокляли… — заявила она первым делом. — Слишком уж привязка к одаренности постоянная и крепкая, у природных болезней такой не бывает… Передается через телесные жидкости, цепляется ко всем без разбору — вот только одаренный ее даже не почувствует, а обычный человек без целителя очень скоро умрет в мучениях…

— Думаешь, недруги пришельцев постарались? — заинтересовался лорд-наследник. Неведомые союзники в деле истребления врагов им вполне бы пригодились…

— Скорее, сами же эту мерзость и вывели! — немедленно разбил его надежды Огнезор. — Чтобы одаренных в мятежных городах выявлять. Или рабам своим в наказание…

— Или для власти над ними, — глухо перебила девушка. — Тот Пес, что напал на нас, по всему выходит, не имперец. Он болен был не один месяц — значит, его те корабли привезли… И свои давали ему какое-то средство, не позволяя болезни совсем уж сожрать тело, но и не излечивая полностью. Затем спустили с поводка, оставив без надзора — и без лекарства тоже…

— Не хочешь в землях Сорока Князей сдохнуть, — на цепи сиди… — ядовито процедил наставник. — Ловко придумали, господа Взывающие! Ведро зараженой крови в колодец — и целое селение само на поклон явится! Да еще и горло под ошейник подставит всего-то за жалкие подачки от их шарлатанов-целителей!..

— Власть не над жизнью — так смертью… — обронил Илан с тяжелой ухмылкой, переиначив слова из присяги темного мастера, отчего Огнезор заметно вздрогнул, на миг сильнее сжал Илл'ыну ладонь — и отпустил, явно с неохотой. Убрал руку, встал, выпутавшись из-под теплого одеяла, и занялся, наконец, почти догоревшим костром.

— Но почему тогда зараженых в столице не спустили? — вслух принялся раздумывать юноша.

— Слишком приметно? — предложил вариант Гильдмастер. — Слишком хлопотно? Их мало пока, лекари слабы и плохо обучены — с большим мором не управятся. Зато на Восточных островах, наверняка, во всю ширь развернулись…

— Мы должны сообщить в Храм! — услышав это, вскинулась Илл'а. Вздернула подбородок, воинственно сжала кулаки, готовая бороться со спутниками.

— Кто же спорит, — хмыкнул Огнезор. — Должны. И сообщим. Письмо напишем… Заодно и лечение опишешь. Как-никак — твое личное изобретение. Думаю, за это Храм тебе лицензию безо всяких испытаний выдаст…

— Правда? — глаза девушки загорелись надеждой. — Хотя, если не поверят, я могу им Илана предъявить…

— А вот это ни к чему! — голос мастера мгновенно стал холодным. — Ты и слова об Илане не скажешь. Никому. Никогда. Понятно?..

Илл'а вздрогнула, сгорбилась под промокшим одеялом.

— Понятно, — отвернувшись, выдавила сквозь зубы.

Наставник лишь тяжело вздохнул, как всегда, не собираясь оправдываться.

— Ни дьявола тебе не понятно! — добродушно заговорил Илан. — Я наследник благородного рода, Илл'а. Значит, должен так или иначе этот род продлить. Неизвестная же хворь — прямая тому угроза. Так что если хоть кто-то заподозрит… Чудесные родственнички быстро отправят меня к праотцам и найдут замену, с молчаливого согласия всего благородного собрания… Я не в том положении, чтобы рисковать…

— А на Таргела не смотри, — добавил он, перехватив косой взгляд лекарки, — его титул ненаследственный, получен за личные заслуги и никаких родовых обязательств не налагает… — последние слова прозвучали почти обиженно.

— Угу, я счастливчик, — с мрачной иронией пробормотал Огнезор, пристраивая над костром котелок с водою. — Живу, как мне вздумается. И по здешним болотам шатаюсь исключительно из склонности к бродяжничеству…

Илан сделал вид, что смутился.

— Бумагу доставай, — оттерев от сажи руки, скомандовал мужчина. — Гербовую, Императорской канцелярии — для Гутора послание составлять. И обычную — моим людям весточку…

Над плотным вощеным листом с вензелями Илл'а с Иланом пыхтели вдвоем, полою плаща прикрывая послание от надоедливого дождя, усердно подбирая слова да отчаянно стараясь не опрокинуть с колен неудобный походный письменный набор. Юноша составлял заковыристые фразы, блистая навыками придворной дипломатии и хвастаясь изящным почерком, жрица же сухо надиктовывала историю болезни "неизвестного путника, встреченного в восточных болотах".

Гильдмастер в это время что-то быстро выводил заточенным угольком на примятой серой бумаге, подложив под нее одолженный у Илл'ы крохотный походный травник — вторую (по словам их спутницы) непременную вещь, что обязана быть в кармане балахона каждой храмовой девицы. Первую — сборник божественных гимнов — оная девица потеряла еще на нечестивых улицах Крама, о чем не слишком-то сокрушалась, даже для виду…

Котелок закипел. Наставник, оторвавшись от своего "вестника", бросил в воду кусок солонины, высыпал скудные остатки крупы из их запасов, хмуро потряс уже пустой мешочек и, подумав, добавил в свое варево пучок привядших травок, видать, собранных Илл'ой еще к прошлому (вчерашнему ли?) обеду.

Юноша с девушкой невольно ловили каждое его движение с тоскливым голодным нетерпением.

Дождь понемногу прекращался, оставляя по себе хмарь и мокрый, болотный холод. Ежась, Илан спешно докарябывал письмо Гутору, уже не заботясь об изящности мелких буковок. Ноздри сами собой раздувались, прожорливо вдыхая чудесные ароматы похлебки. Таким голодным лорд-наследник давно уже себя не чувствовал!

Лекарка рядом сглотнула.

— Тебе помочь? — спросила Огнезора, посматривая на котелок и миски с плохо скрытой надеждой.

— А встать-то сможешь? — насмешливо покосился тот. — Сиди уже… Еще поведет от слабости — чего доброго в костер угодишь… Послание готово? — обратился к Илану.

— Уже… — закивал тот. — Подписываешь ты, — протянул Илл'е бумагу.

Та замерла на миг, колеблясь — затем спешно, будто в омут ухнула, нацарапала свое имя.

— Мне не поверят, — вздохнула обреченно.

— Поверят, — хмыкнул мужчина. — Руку дай!

Он двигался так быстро, что жрица даже не успела отпрянуть. Стиснул девичьи пальцы, кончиком кинжала проколол подушечку, прижал к бумаге рядом с ее нерешительной подписью. Затем столь же стремительно капнул на листок собственной кровью.

— Зачем это? — поразилась лекарка.

— Твоя кровь — для опознания, и чтобы Гуторовы храны пропустили. Моя — для весомости, чтобы святой отец поверил…Эх, храмовая девочка! — покачал головой на ее недоверчивое хмыканье. — Ничего-то ты о собственном Храме не знаешь…

— Ты зато знаешь больно много, — беззлобно огрызнулась девушка. — Отправлять-то свои послания как будешь?

— Увидишь! — широко, по-мальчишески улыбнулся он, отчего даже Илан, никогда таким наставника не видевший, дар речи потерял. Что уж говорить о бедной лекарке!..

А Огнезор, пока они в себя приходили, руку вытянул вверх, подзывая, притягивая, подманивая. Лицо напряжено, губы сжаты, глаза видят и не видят — ищут… И вот уже черная тень выпала из серой хмари — встрепанный, промокший ворон, хлопая крыльями, уцепился за затянутый беспалой перчаткой кулак. И вдруг замер, словно неживой.

Юноша издал восторженный возглас.

Нет, он этот фокус и прежде много раз видал — но все равно не мог сдержать детской радости.

Илл'а же с опаской потянулась к птице. Тронула пальцем жесткие перья, отдернула руку. Возмущенно пихнула в грудь наставника.

— Нельзя животных с помощью дара подчинять! Нехорошо это, грех!

— У нас здесь людей дюжинами на поводок сажают, — язвительно поддел он, — а нашу маленькую святошу беспокоит птица!

Неприятная, циничная ухмылка вдруг искривила губы милой храмовой девочки, сделав ее лицо чужим, совсем не знакомым Илану. Так мог бы усмехаться Огнезор — давно не юный и весьма уже потрепанный судьбою. Но не Илл'а — не его беспечная подруга, прямолинейная, наивная и вспыльчивая… Словно другой человек выглянул из глубины зеленых глаз. Может быть та, годы назад умершая, женщина, которой лорд-наследник не знал — и не хотел бы узнать?

— А птицы больше стоят жалости, чем иные люди, — с сарказмом проговорила эта "другая". — Вам ли не знать, господа-дознаватели?..

Со злым хриплым карканьем ворон сорвался в мокрое небо, унося к столице два скрепленных кровью послания…

Новый Илл'ын кошмар был полон снега, холода и… смерти. Стыли льдинки в волосах, в заскорузлом на морозе темном меху воротника. Нога подламывалась и тонула в сугробе. Воздух рвался хрипло изо рта, оседая на щеках колючим инеем.

А затем боль разрывала тело — снова и снова.

Словно в смоле, увязла девушка в одном этом миге, не в силах вырваться, пережить, оставить в прошлом…

Снежная мгла метели растворялась во тьме тускнеющего взгляда.

Холодно…

Так холодно, что на губах больше не тают снежинки…