Дедская площадка (Перемолотов) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 19

19.

Как мы и предполагали с Барто, то есть с «Любочкой», вопросов не возникло. Песня проскочила не потревожив ни чьей бдительности. Ну разве что поинтересовалась с какой это стати мы изменили канонический текст и вставили туда немецкие слова. Мы выдали домашнюю заготовку про нашу дружбой с «Пудисом» и вообще про советско-немецкую дружбу. Простота нравов позволила также бесполезно проскочить и тексту «Человек и кошка». Хотя и написаны они были не известным поэтом, а «нами», но ничего крамольного в ней не усмотрели. Никому и в голову не пришло поинтересоваться о каком порошке тут идет речь. Действительно, простые, можно сказать, патриархальные времена.

Как и ожидалось вопросы возникли по «Повороту».

...Она смотрела на нас поверх очков и во взгляде её было какое-то удивление. Словно она не могла поверить в то, что такая зеленая молодежь сидит там, где обычно оказываются взрослые и увешанные званиями люди. Но глаза её не обманывали. Мы были тут и каждый из них готов был стать стойким оловянным солдатиком, отстаивая созданный текст.

- Почему вы хотите вставить на пластинку именно эту песню?

Она постучала пальцем по листу.

- Ваш текст рождает у нас некоторые вопросы.... К чему вы в ней призываете советскую молодежь? К какому повороту?

- Это песня для школьников, - солидно сказал я. – Мы сами, как вы видите...

Я показал рукой на товарищей.

- Недавно были такими и наша жизнь предлагала для нас выбор- можно было идти учиться или работать... Поворот судьбы! Выбор! Вот самое главное в жизни! У советского школьника он есть, а вот у сверстника из капиталистической страны...

Она покивала, но я, похоже, оказался недостаточно убедительным. Взгляд её вернулся к листочку.

- А что это за странные слова... «Пропасть или взлет, омут или брод...»

- Так ведь экзамены надо знать, а там всякое бывает. Сдал- взлетел. Не получилось- новый поворот и выбор, чем заняться.

- А вот товарищу Тяжельникову песня очень понравилась, – вмешался Никита, почувствовав, что такое вот разбирательство может далеко нас занести. - Он в словах песни увидел заложенную нами мотивацию молодежи. Возможность его идеологического развития. Советский человек, комсомолец, не должен бояться сложностей и испытаний! Вы слышали, вероятно, что планируется построить Байкало-Амурскую магистраль?

Она не могла не понимать, что мы говорим ерунду, но у нас за плечами стоял авторитет Комсомола, так что и она и мы понимали, что этот разговор в известной степени пустая формальность, если хотите, просто вежливость и соблюдение приличий.

Тетенька покрутила носом и, поставив на текст песни лиловый чернильный штамп «Разрешено Главлитом», посоветовала:

- Вы все-таки еще разок посоветуйтесь с товарищем Тяжельниковым. Он плохого не посоветует.

Разговор с Тяжельниковым у нас получился непростым. Он задавал примерно те же вопросы, что и эта дама, но там наши ответы были иными. Ему мы говорили правду. Главный комсомолец страны мог не соглашаться с нами, точнее не мог согласиться со своевременностью моего посыла Обществу, но при этом понимал, что если мы не сделаем это на пластинке, то песня попросту выйдет на кассетах. С наших слов, а он нам в этом плане вполне доверял, он знал, что песня будет популярной.

- Почему вы так торопитесь?

- Потому что мы знаем, чем все это кончилось... Для того чтоб остановить гружёный состав нужно время и мы считаем, что машинисту пора начинать предупредительные гудки.

- Вот это - первый гудок.

Он помолчал.

- Будут и другие?

- Будут. Хоть сейчас сможем исполнить.

Он покачал головой и не поинтересовался чем мы можем его удивить. Наверняка поверил.

А ведь у нас и впрямь имелся в запасе вариант Сукачева «Эй, ямщик, поворачивай к черту! Новой дорогой поедем домой...» Очень своевременная песня. И гармошка там вполне могла звучать как глас народа... Так что говорил я об этом уверенно.

- Если не хотите- говорить об этом сразу. Если это не хотите делать вы, то это будем делать мы.

Он смотрел на нас. Мы- на него. Это не был поединок взглядов. Он явно хотел всего лишь, чтоб мы повременили с песней и при этом понимал, что это решение, если оно будет волевым, испортит наши отношения.

- Вы могли бы пойти нам на встречу и не включать «Поворот» в пластинку?

- Это непременное условия? - нахмурился Никита.

- Нет. Это действительно просьба. Рано...

- Как бы не стало поздно.

- И тем не менее...

Повисло молчание.

- Хорошо,- вздохнул я, понимая бессмысленность дискуссии. – Мы подумаем. Если найдем подходящую замену, то...

Я посмотрел на товарищей. Оба кивнули.

- ...то возьмем что-то иное.

Такой вариант развития событий мы обговорили заранее. «Ямщик...» не пропадет, как и «Поворот». Не мы, так Макаревич её выпустят, и если наши кураторы считают, что для этой песни еще не пришло время, то пусть. Тогда мы подумаем о том как использовать пластинку для иных целей. Тогда мы вставим туда ленноновскую «Девятую мечту».

К ней-то вопросов вообще не должно возникнуть. Никита набросал слова и теперь вторую неделю шлифовал текст, стараясь угадать какой смысл Леннон вложил в текст песни с таким названием. Ему хотелось, чтоб предметом удивления стала не только музыка, но и текст.

Мы вышли из здания ЦК Комсомола и уселись на лавочку, где когда-то состоялся наш разговор с главой советского комсомола.

- Рано им, - сердито проворчал Никита. – А что тогда «вовремя»?

Мы помолчали.

- А если просто ничего не делать? Ждать... – помолчав спросил Сергей. -Помните эту древнюю китайскую мудрость на счет того, чтоб если долго сидеть на берегу реки, то можно увидеть в ней труп своего врага? Посидим мирно, подождем.

- Подождём?

Просто ждать было откровенно скучно и Сергей поправился.

- Ну... На гитарах поиграем. Пластинки повыпускаем.

- То есть подождать, когда наши враги помрут сам собой? – уточнил Никита.

- Ну, или их убьёт кто-то другой. Не мы. Орденов мы тут, разумеется, не заработаем, но дело-то будет сделано. Мы ведь им все рассказали и о процессах и о людях. У них все козыри на руках... И возможности.

Это было правдой. Только вот... Я хотел сказать, но Никита меня опередил. Он подхватив веточку начал что-то царапать на подтаявшем льду. Я наклонился. Цифры...

- Что это?

Через десяток секунд на льду, как на надгробии, красовались две даты «1974 – 1991». Говорить, что эти числа означают смысла не было. Все мы понимали их значение, и взяв другую ветку, я продолжил надпись, превратив её в арифметический пример. «1991 - 1974 = 17».

- Это до краха СССР. А до Горбачева, до Перестройки?

- Года на четыре поменьше.

Ниже надписи Никита сделал новую «17- 4 = 13».

- Тринадцать лет... Много это или мало? Похоже они считают, что дофига.

- Это не к нам вопрос, а туда. - Я кивнул в здания из которого мы недавно вышли. - И, кстати, возможно мы как-то упустили еще один аспект проблемы.

Друзья вопросительно посмотрели на меня.

- Ты вот китайскими аллегориями заговорил, так я продолжу. Кто проплывет перед тобой, когда ты долго лежишь на берегу реки - враг или друг - зависит от того на каком берегу реки ты сидишь: на правом или на левом.

- Это ты о чем?

- О том, что что в мире все относительно.

Я снова кивнул на знание ЦК.

- Они могут подождать-подождать и... Передумать что-то менять. Точнее попросту встать на другую сторону. Они ведь тоже элита. Та самая. Может быть мы зря сложили все яйца в одну корзину?

Разговор остановился. Каждый из нас представлял, чем это может обернуться для нас. Ведь если такое случится, то на не только сотрут в порошок, так еще и порошок развеют по ветру. Верить в реальность этого очень не хотелось.

- А что ты предлагаешь - выходить на кого-то еще? А на кого? На министра обороны? Или сразу на Леонида Ильича? Руки у нас коротки...

Сергей задавал вопросы, на которые все мы знали ответы. Я вздохнул. Прав был друг.

- Да это я так... От нервов.

На этом можно было бы и остановиться, но наш барабанщик продолжил.

- Да если вдруг случилось чудо. Вышли... И что потом? Все с начала? Убеждать? Уговаривать?

Возразить никто не решился. Не было ни у кого из нас никаких аргументов. Получалось, что это тупик. Темный и совершенно непроходимый.

День вокруг нас постепенно переходил в вечер. Москва зажигала фонари, но вот светлее на душе от этого не становилось. Все-таки это была не Москва нашей старости - ни реклам, ни потока автомобилей... Серость... И мысли тут в головах тоже подстать... Серые и мрачные... Может быть и впрямь все бросить и пожить в свое удовольствие, не путаясь под ногами Власти и не давая ей советы? А? Я поморщился. Но ведь не получится же! Вся оставшаяся жизнь будет отравлена ожиданием и знанием, чем все это неизбежно закончится. К тому же окончание, возможно, может быть даже похуже, чем в нашем варианте Истории.

Нет. Что-то менять надо, но вот в чем проблема- чтоб на что-то такое решиться особенный человек нужен. Точнее Личность нужна! А у нас, получается, ни один из наших властных знакомых на это звание не тянет.

- Помните, у Стругацких? - спросил я. - «Там, где торжествует серость к власти всегда приходят черные»?

Друзья синхронно кивнули.

- А они это уже написали?

- Написали. Да и какая разница? Тут дело в правильности мысли. Серые личности у власти порождают черных последствия. А те, кто у нас при Власти Личности? Они кто?

- А как ты таких отличаешь? Личность от не личности?

Спорить не хотелось и я ответил уклончиво, хотя и очевидно для всех.

- Личность – это Личность!

- Сформулировал так, что не поспоришь.

- Ты имей ввиду, что второе слово пишется с большой буквы.

Я задумался, подбирая пример.

- Вот вспомните Ленин какое собрание сочинений после себя оставил? Томов 50?

- Да побольше, - кивнул Никита.

- А Иосиф Виссарионович?

Он посмотрел на Сергея. Тот отрицательно покачал головой- не знаю.

-Точно не скажу, но тоже изрядно...

- А Хрущев? А Брежнев? А Горбачев?

Я показал нам фигу и друзья были вынуждены согласиться со мной.

- Про Никиту Сергеевича я вообще ничего не знал, про Леонида Ильича помню только про «Малую землю» и «Возрождение», да и те вроде бы не он писал, а за него писали... А Михаил Сергеевич отметился в моей памяти единственным произведением «Перестройкой и новым мышлением». Не забыли, чем все кончилось?

- Получается, что Личности не стесняются думать и предлагать, высказывать свои мысли, призывали собеседников к дискуссиям.

- Ага. А нынешние члены Политбюро? Они пишут? Думают?

Мы смотрели друг на друга пытаясь что-то припомнить, но ничего путного в голову не лезло.

- Получается Стругацкие - пророки? Как мы?

- Хороший писатель всегда пророк.

- А сам ты? Ты, хороший?

Взгляд Сергея был совершенно невинным.

- Писателем? Да я вообще им не бы.

- Это как? Сам же книжки дарил.

- Писатель - это как шахтер, как слесарь или парикмахер, – назидательно сказал я. - Профессия, которой он деньги зарабатывает и тем самым семью кормит.

- Ага. Открыл Америку... – усмехнулся Сергей.

- Открыл, - согласился я. - Так вот у меня книги были, а вот денег я на них не заработал. Во всяком случае, чтоб прокормиться. Так что писателем я себя никогда не считал, а считал литератором.

- Труба пониже и дым пожиже?

- Удивительно точная формулировка. И пониже, и пожиже...

Я вздохнул.

- Что-то мы в сторону ушли от проблемы.

- Я к тому все это говорю. Нет у нас сейчас иных знакомых нужного калибра кроме Андропова и Тяжельникова, на которых мы могли бы положиться. Они бы хотя б и теоретически хотят перемен и вроде бы верят нам.

- Если б нашим сторонником стал Министр Обороны, - мечтательно протянул Сергей, щурясь на фонарь как кот на сметану. - Это было бы замечательно!

- Значит нужно репутацию зарабатывать, - решительно сказал Никита. – И вообще не худо бы было, если б о нас узнало побольше постороннего народа.

- А давайте-ка писать песни-пророчества! - предложил я. - Напряжемся и поработаем Нострадамусами или Вангами.

Я посмотрел на товарищей, и не увидел энтузиазма. В глазах просматривалась только непонимание. Но я не остановился.

- Что у нас в этом году примечательного произойдет?

Никита покопался в памяти.

- Португалия. Левые военные власть возьмут. «Революция гвоздик».

- Это было бы кстати!

Наш поэт пренебрежительно дернул плечом.

- Это было бы кстати, если б мы в январе такую песню написали...

- Тем более, что мы об этом Юрию Владимировичу уже доложили, - поддакнул Сергей. Он сидел с отсутствующим видом, словно что-то пытался вспомнить.

- «Доложили» ...- поморщился Никита. – Ты уж совсем как офицер спецслужб выражаешься.

- Ну, не донесли же, - парировал я. – Донесли это как-то противно, а доложили- как-то во военному.

Я отдал честь, бросив ладонь к виску.

- Донесли до его стола, а потом доложили на стол, - попробовал жонглировать словами Никита. - Или наклали...

Ну поэт, что с него возьмешь? Пришел черед морщиться мне.

- Наклали? Как-то неопрятно звучит.

- Нет, - влез Серега. - Именно доложили. В добавок к тем бумагам, что уже лежали.

- Хватит вам фигней маяться, - остановил их я.- Вы идею принимаете? Если мы таких песен хотя бы пяток напишем, то к нам они будут как камни в фундамент нашей благонадёжности.

Друзья переглянулись. Серега решительно подвел черту под дискуссией.

-Тогда не песни.

Я дернулся возразить, но он и сам все объяснил:

- Жаль тратить хорошие мелодии на то, что будет актуальным только до исполнения пророчества.

- А что тогда?

- Частушки. Берем следующий 1975 год, тужимся, вспоминаем через «Дальрыбу» все самое заметное, что там должно случиться и в хронометрической последовательности выстраиваем куплеты. Катастрофы, аварии. Революции...

- Визиты политических деятелей...

- Вот-вот... Пусть попробуют не поверить и дальше.

- «К нам приехал, к нам приехал

Мистер Никсон дорогой...»

Вопросительно спросил Никита. Я кивнул.

- Вот-вот...

- Цыганщина какая-то... Дичь.

- А в этом году? Там вроде бы кто-то из немцев к нам должен прикатить...

- Верно!

- Так это только летом произойдет...

- А пораньше кто-то приедет?

- А как же! Гельмут Шмидт. Немец. Не столица, а проездной двор какой-то.