Дамнат

Добрый хмель с кровью

Прямо над дорогой висел, привязанный к склонившемуся в некоем изящном поклоне тополю, высохший от времени труп. Кожа сморщилась и почернела, половина зубов из ощерившегося рта выпали, глаза выклевали вороны.

«Вот и Ткема», — подумала Лив с содроганием.

Уже несколько дней поливал дождь. Хлюпая и скользя по непролазной грязи, охотник и видящая брели по раскисшей дороге, ведя за собой коней. Вдалеке, за редкими деревьями, виднелись полуразрушенные постройки, когда-то бывшие крепостью.

«Наконец-то. Хоть какая-то крыша».

— Это должно быть бывший пост полуденников, — сказал Капканщик, остановившись. Он посмотрел по сторонам, плюнул и устало двинулся дальше. — Где-то за той крепостью тракт, должно быть, разветвляется.

— И куда? — отрешенно поинтересовалась Лив.

— Куда ведут дороги в Ткеме, ты это хочешь знать? — Капканщик ладонью смахнул с лица воду. — Куда еще они могут вести? К делянкам, каторгам, острогам, вольным поселениям.

Девушка посмотрела на спутника. Дождь никак не повлиял на его облик — охотник был так же суров, так же угрюм, сосредоточен. Добавила бы — мужественен… Но к черту! Скорее черств, и непогода этому только способствовала.

А вот она точно походила на драную кошку. И что с ее пышными пылающими локонами? Они потухли и висят, как плети. Надоело. Надоело всё.

На дне рва плескалась мутная дождевая жижа. Надвратная башня и часть стены обрушились, пролом зарос крапивой. Ворота в господскую башню были выломаны и валялись неподалёку, тихо истлевая среди куч битого кирпича и вездесущего сорняка. Внутри имелись следы пребывания людей — недавно погашенный костер, ящики, мешки, дрова, проржавевшие доспехи и мечи.

Они действительно чертовски вымотались. Насквозь промокшие, продрогшие, оба думали об очаге и горячей похлебке. И не заметили засады.

— Отпускайте коней, гости добрые! — прозвучал грубый голос. — Пускайте, пускайте — животинки умялись по грязи-то бегать. Да и сами бросайте оружье! И руки вверх!

Зал неожиданно заполнился людьми. Каким-то серыми и словно неживыми. «Эти безвестные бродяги ужепри жизни стали призраками», — подумала Лив, разглядывая их. Десять человек, одетых кто в ношенную бригантину, кто в простое суконное пальто, кто в ржавую кольчугу. Десять человек, вооруженных видавшими виды пиками, мечами, щитами. И на всем — печать тлена и смерти.

Говорил горбатый дядька с грязной бородой и глазом, прикрытым куском черной ткани. На голове — мятый шишак. Капканщик выругался и посмотрел на Лив.

— Держись за мной, — сказал он ей и ударил своего коня по крупу. Конь взвился на дыбы.

— Эй! — крикнул одноглазый. — Ты чего это?

Где-то сбоку раздался хрип, сразу перешедший в булькающий кашель. Капканщик метнул еще несколько кинжалов. Один из бандитов, успев вцепиться в ее плащ, упал. Кинжал угодил прямо ямку под кадыком. Бандит лежал, глядя на нее рыбьими глазами и кровь неспешно текла из раны. Лив испуганно отцепила его руку, продолжавшую сжимать кончик плаща.

Крики, ржание коней, топот копыт. Свист вылетевшего из ножен меча. Одноглазый все время визгливо орал. Капканщик кружился, нанося скупые, но точные удары. С непоколебимой уверенностью в каждом взмахе, каждом движении.

Лив судорожно нашарила в сумке шкатулку, сжала. Краем глаза заметила, как на нее летит парень с оспинами. Губа порвана. Кровь капает на потертую кожаную куртку. Парень шумно дышал. Весь его облик выражал страх. Он занес топор… Топор был ржавый — она обратила на это внимание.

Лив застыла и зажмурилась. Кто-то врезался в нее, — должно быть тот, с оспинами, — она упала, приземлившись на кого-то. Рука угодила в еще теплую кровь, ладонь заскользила. Вокруг расцветали звуки битвы: лязг мечей, шарканье ног, проклятия, сопение, рычание, возня, предсмертные стоны… Кто-то пронесся мимо. Лица коснулись капли чьего-то пота.

И вдруг — тишина, нарушаемая тяжелым дыханием. Она узнала бы этот звук из тысячи подобных. Лив открыла глаза.

Капканщик, обрызганный кровью с головы до ног, осматривался, сжимая обеими руками меч.

— Не надо, не надо! — Одноглазый затравленно озираясь, уползал прочь.

Убедившись, что все мертвы, охотник подошел к одноглазому и наступил на шею.

— Остановись, родимый. Дай мне с тобой побеседовать.

Одноглазый замер. Его левая нога была отрублена, следом тянулась кровавая полоса, медленно заполняя швы вымощенного булыжником пола.

— Э-э, да ты не жилец… Ответь на мои вопросы, и я подарю тебе быструю смерть.

Одноглазый что-то прохрипел в ответ. Капканщик присел на корточки.

— Давно ты здесь?

— Давно…

— До нас еще были незнакомцы?

— Был один… с месяц. Ночью шел, почти… поздним вечером. Будто говорил с кем-то. Дергался, ак припадошный.

Капканщик повернул бандита к себе лицом.

— Ну? Что вы с ним сделали?

— Ничего… ничего… — Одноглазый начал терять сознание. Капканщик ударил его по щеке.

— Не отключайся! Дальше! Говори, чтоб тебя!

— Мы не… мы не тронули его. Был он… был… странный какой-то. Побоялись мы…

— Куда он пошел?

У одноглазого закатились глаза.

— Ну же!

Изо рта одноглазого потекла кровь. Капканщик выпустил его.

— Умер.

Лив сидела на полу среди мертвецов, растрепанная, сжимая в руках шкатулку. Она не открыла ее. Капканщик справился сам. В который раз.

— Перестарался, — сокрушенно покачал головой охотник. — И правда устал…

Одноглазый дернулся, выплюнул сгусток крови и замогильным голосом прошептал:

— Мы следили… проследили… мы… в топи он подался… В Тунь… В Тунь, да. Кажись… не знаю. Болтали, там какой-то анахорет обретался, дикий, нелюдимый. Может, и к нему, хуй его знае… Убей, друг, прошу… Ты обещал… Так и знал, не к добру он явился… говорил ведь… Не к добру…

«Еще труп, — подумала Лив. — И не один».

Похоже, мертвецы на деревьях являлись некоей отличительной чертой Ткемы. Своеобразной вывеской, приглашающей в ад. Висельный тракт — а как еще можно назвать эту дорогу? — закончился развилкой, как и предсказывал Капканщик. Когда-то тут красовался щит с перечнем местных поселений. Теперь это два источенных червями покосившихся бревна, к которым цеплялись посеревшие обломки досок, на которых еще угадывались линии и буквы.

— И куда дальше? — спросила Лив.

Капканщик пожал плечами.

— Как мы узнаем, — продолжила девушка, — по какому пути идти?

Большая часть из десятка дорог, раскинувшихся в стороны, словно щупальца спрута, была заброшена — завалена буреломом, поросла кустами и травой, или вовсе демонстративно перегорожена бревном. Лишь на одной имелись хоть какие-то следы жизни.

— Думаю, ответ очевиден, — ответил Капканщик, хлебнув воды из фляги.

— Почему ты так думаешь?

— На этой дороге есть хоть какие-то следы.

— Одноглазый сказал, что он подался в топи. Если так, то наверняка это самый глухой путь из имеющихся.

— Может быть. И который самый глухой, как ты говоришь? Глянь! А? Они все глухие. А еще одноглазый мог приврать. Отомстить напоследок. Навести на дружков. Так что, лично у меня сомнений нет.

— И в селе, если оно там есть, конечно, тоже могут быть разбойники.

— Могут. А еще там может быть горячая пища и теплая постель.

— Я бы на его месте туда не пошла, — упрямо повторила Лив.

— Но ты не на его месте. И ты понятия не имеешь, что у него на уме. Пойдем по самой наезженной. Дойдем до какого-никакого селения…

— Чтоб там либо всех вырезать, либо самим сгинуть, как ты говоришь.

Капканщик взглянул на Лив ничего ни выражающим взглядом. Сунул флягу в сумку, притороченную к седлу.

— Лив, — начал он менторским тоном. — Мы в тупике, я знаю. Что нас ждет дальше, хочешь знать? Может, мы будем бесконечно бродить по этой забытой всеми глуши. Пока не состаримся. Или сдохнем от ножа в горло темной ночью в какой-нибудь местной тошниловке. Или от кровавого поноса. Я слышал в здешних местах такая напасть очень даже распространена. А может, нам повезет. Думаю, даже Предвечный этого не знает. Но так как Предвечного, вместе со всей сворой, что верила в него, тридцать лет назад низложили, то…

Капканщика, к счастью, очень редко посещал дух умника. Лив откровенно ненавидела эту черту характера в своем спутнике. Она демонстративно отвернулась. Капканщик усмехнулся и бросил:

— Пошли.

Но не успели они пройти пару шагов, как в заметили прячущегося в кустах мальчишку лет десяти. Почти черного от грязи, или копоти, одетого в бесформенные лохмотья. Русые волосы больше походили на солому. Пацан пристально глядел на них своими глубоко синими, какими-то нечеловеческими глазами. Настоящий дикарь.

— Ты кто? — спросил Капканщик, но юный дикарь, не издав ни звука, скрылся в чаще.

— Кто это был?

— Без понятия, Лив. Я его уже давно приметил. Потому-то и решил, что впереди село. Это ты дальше носа не видишь. Поехали.

Двинулись дальше. К счастью, изматывавший их все последние дни моросящий дождь — мга, как говорил Капканщик, — прекратился. Поднялся холодный ветер, подсушивший землю и путники наконец-то оседлали коней.

Они миновали несколько брошенных деревень. От некоторых остались лишь напоминания в виде брошенных тут и там бревен и вросших в землю и опутанных растительностью плугов, телег, колес. В каждом из них они замечали чумазого мальчишку. Вскоре путь вывел на торфяное болото.

Дорога петляла между темных озер и одиноких деревьев. Ветер гнал серые тучи. Иногда на обочине, наполовину в воде, меж стеблей камыша и болотницы торчали кости и ребра животных. Так прошло часа два, пока впереди не показались какие-то хибары. Из труб вился дымок.

Поселение представляло собой кучку лачуг, ветшающих под напором безжалостного времени и неприветливой Ткемы. Посередине находилась, будто спящее чудище, уродливая, полуразвалившаяся печь для обжига. Рядом сваленные в кучу битые кирпичи, куски торфа, сгнившее сено, черепки от посуды. Из лачуг выглянули такие же чумазые люди, как и встретившийся им по пути мальчишка. Большей частью женщины, старики и дети. Все с ярко-синими глазами.

«Магия!»

В виски кольнуло острой болью, в глазах на мгновение помутнело. Видящая привычно глубоко вдохнула, адаптируясь к натиску чужеродной энергии. Но нет, ей не полегчало. Напор был слишком силен.

Здесь жил мощный архаит. Шаман или ведун. Дамнат? Уже обосновался? Нет, тут же отвергла мысль девушка. «Колдунья, ведьма», — почему-то показалось ей. Отчего-то в этой стихии, накатывающей беспорядочной хаотичной массой, почудилась женская природа.

У печи стоял, опираясь на посох, дед с благообразной седой бородой и кустистыми бровями, в черном до пят балахоне. За ним прятался, держась за штанину, тот самый пацан, следивший за ними.

Лив остановилась, спешилась.

— Что такое, Лив? — нахмурился Капканщик и по привычке потянулся за мечом.

— Тут очень много магии, — прошептала, кривясь от боли, Лив. — У меня аж висках застучало.

— Значит, он здесь… Он ведь здесь, Лив? Нет? Так и знал…

— Не сейчас, Капканщик. Дай мне собраться. Поговори с ними. И будь повежливей.

Дед — несмотря на плохое самочувствие, она успела назвать его Боровиком, — подошел, важно опираясь о посох.

— Кто такие? — поинтересовался он скрипучим голосом. — Зачем пожаловали? Живорь сказал, что вы убили крепчей Обатуры. Можно спросить: за что? С тем ли к нам пришли? Мы люди мирные…

Живорь все так же цеплялся за штанину Боровика и пускал сопли. По его выражению невозможно было понять, боится он или нет. Пустое, безэмоциональное лицо.

Капканщик осмотрелся, сплюнул, отхлебнул из фляги.

— Живорь — это вот этот прыщ, я правильно понял? — Капканщик кивнул на мальчишку.

— Да, уважаемый, правильно. Мой внук.

— Вот же проныра… А вас как зовут, почтенный?

— Мирту. В общине нашей меня все более Твердом кличут.

Капканщик взглянул на Лив. Девушка вынула из сумки флягу с самогоном из запасов Индро-трактирщика, выпила, поморщилась и прислонилась лбом к крупу коня.

— Так, Тверд, — протянул Капканщик. — Еще вопрос, с твоего позволения. Обатур — это одноглазый головорез из ближайшей крепости на северо-восток отсюда?

— Потому я и Тверд.

— Чего? Я не понял, ты о чем?

— Да то Твердь, крепостишка, кою вы упомянули только что. Когда-то я был ее комендантом.

— Так ты из полуденников… Вот оно что. Старик, ты понимаешь, кто мы?

— Уже понял. Вы из собирателей.

— Собиратели, надо же… — Капканщик опять посмотрел на Лив. Она понемногу приходила в себя. Незаметно их обступили селяне. Все смотрели так же как и Живорь — как безмозглые животные. — Не очень оригинально. Итак, Мирту, или Тверд, расскажи мне о — как их? — крепчах! И Обатуре.

Дед, казалось смутился.

— Разбойники оне, как же иначе.

— Вы как-то связаны?

— О нет! Вы что ж?

— Врешь, старый прохиндей! Я, конечно, не видящий, как моя спутница, но…

Мирту внезапно перекосило от ужаса.

— Оне… Оне — всевидящая? — пролепетал он.

Лив краем глаза успела заметить, как одна из баб стремглав помчалась прочь.

— Капканщик, не дай ей убежать! — крикнула она. Охотник не заставил себя ждать, пришпорил коня. Засвистел аркан и несчастная баба плюхнулась лицом в грязную жижу. Лив дрожащей рукой нашарила в сумке шкатулку. Мирту, выкрикнув что-то неразборчивое, взмахнул посохом. Селяне, словно марионетки, повинующиеся кукловоду, нехотя двинулись на нее.

Она, наконец, сдернула заевшую застежку на шкатулке, чувствуя прикосновения множества холодных рук. Укротитель сверкнул на вытянутой над толпой руке. Мирту выронил посох и, падая, сжал голову.

— Не надо! — запричитал он. — Не надо!

У Лив мутилось в глазах. К горлу подступила тошнота. Толпа, так же нехотя, сонно, отступила. Капканщик волоча бабу, словно куль с зерном, подъехал к девушке. Отпустил беглянку. У нее задралась юбка, обнажив багровые пятна, как после побоев. Селянка с поразительным безразличием встала, стянула с себя петлю, отряхнулась и побрела к своим. Капканщик приставил меч к горлу корчащегося в муках старика.

— Только попробуй выкинуть еще что-то подобное, паршивец, и ты умрешь.

— Да, да! Только уберите погань! Уберите тотем-погань, прошу! Смилуйтесь, прошу!

Лив с облегчением вернула вещицу на место.

— Так, старый, — сказал Капканщик не сулящим ничего хорошего тоном. — Мы должны поговорить.

В избе Мирту пахло плесенью или даже гнилью. На изъеденном червями столе стояла плошка с лучиной. Огонек, подобно пойманному мотыльку, жалобно трепыхался. В печи начали потрескивать дрова, тут же напустив внутрь дым, отчего у девушки заслезились глаза и запершило в горле. На деревянных тарелках — холодные вареные корнеплоды, похожие на репу, засохший хлеб и пучки зелени. В глиняном кувшине — пахнувшее рвотой питьё, которое хозяин называл «добрым хмелем». То что это был хмель, Лив не сомневалась, но насчет доброты можно было поспорить. Тем не менее, Капканщик, после Боровика, конечно, опрокинул кружку даже не поморщившись.

— Приоткрой дверь, что ли, Мирту, — попросил Капканщик. Он выпил еще кружку и уже слегка опьянел. — Трубу давно не прочищал?

— Та всё некогда, гости добрые. — Мирту сих пор косился на нее.

— А рабы твои на что?

— Та какие ж оне рабы? Оне свободные…

— Что-то мне так не показалось.

— Та не, не… Оне уставшие. Непростая жизнь у нас здесь. Глухомань!

— И разбойники.

Капканщик, прищурившись, смотрел на Мирту. Хозяин замялся.

— Вы имели с Обатуром связь, не так ли?

— Какую связь с лиходеями? Мы-то люди мирные… С лиходеями не знаемся…

— Не заговаривай нам зубы! — вдруг выпалила Лив. — Скажи нам, где она?

— Кто? — Захлопав глазами, спросил Мирту.

— Ты о ком, Лив? — в свою очередь поинтересовался Капканщик.

— Куда побежала та женщина? Кого хотела предупредить?

— Откуда ж я знаю? Бабы, оне дурные же, известное дело… простите. Здешние бабы умом не отличаются. Может, испугалась…

Мирту подобострастно улыбнулся и налил Капканщику еще пойла.

— Вы выпейте, мил человек. За добрую беседу нашу…

— Не пей, Капканщик! — попросила Лив. — Боровик что-то скрывает…

У Лив опять помутилось в глазах. Здешняя диковатая магическая аура — чем-то похожая на архаическую, как у вехан — путала мысли. Не переставая болела голова.

— Знаешь что, Лив. — Капканщик очень часто превращался в умника спьяну. — Ты лучше иди, поспи, что ли. У тебя скверный вид. За меня не бойся. Я расколю дедка, не сомневайся.

Заскрипела дверь, внутрь зашел Живорь. Встал сзади Капканщика, все такой же… неживой.

— Я таких, как этот жулик… — Лицо Капканщика начало расплываться. Она хотела крикнуть ему: «осторожней!», но слова застряли в горле… — Знаю таких, как облупленных… Не-е, меня не проведешь…

Как в кошмарном сне Лив наблюдала на тем, как Живорь подошел к Капканщику сзади. Как, забравшись коленями на лавку, перерезал ему горло. Как кровь выплеснулась прямо в кружку из которой он пил, которая опрокинулась с глухим стуком. Мутная, темная, дурно пахнущая жидкость медленно растеклась по столу.

Лив беззвучно кричала: «Адриан! Нет! Адриан!!!»

Пламя лучины отображалось в бездонных синих глазах мальчика. Он слез с лавки и, вытерев нож об штанину, спокойно ушел. Дед исчез.

Проваливаясь в пустоту, Лив успела заметить, как Адриан ткнулся лицом в «добрый хмель» смешанный с его собственной кровью.