Дамнат

Разделимся

— Ну? — поторопил друнг, после того как Верга с остальными ушли. — Долго ждать? Время-то идёт.

— Нам никто не угрожал, — отозвалась Ниа, посмотрев на брата с укором, на что тот никак не отреагировал. — Во всяком случае… ну, напрямую. — Девушка смолкла на минуту, напряженно раздумывая, как показалось Эндру, над тем, о чём стоит умолчать, затем продолжила: — Сразу после похорон отца Кипр забрал нас к себе. Он… ну, он держал нас взаперти. И под охраной. И сам никого не принимал, кроме Анастасия, и то один раз. Кипр тогда с ним долго спорил. А вчера Кипр сказал нам, что… это… мы должны идти. Одни — охране он не доверял, боялся шпионов Анастасия. Сказал, куда идти и велел быть осторожней. Никому на глаза не показываться. Объяснил, что нас будут ждать… Сказал, что это важно, и что-то про Анастасия говорил, и о троне, о сохранении династии, о том, что надо нас оградить от башни на востоке…

— Оградить от башни на востоке? — переспросил Мёд.

— Да.

— Я слышал часть разговора старого с Анастасием, — впервые за всё время подал голос Дакси. — Кипр уверял его, что вордуры идшукантов хотят нас заточить в ту башню. А это значит, что нас надо скрыть до поры. Анастасий возражал… Короче, у вордуров свои планы на нас, у Анастасия — свои, у Кипра… тоже свои. Будто мы не люди, а сундук с золотом…

— Что за башня? Зачем вас туда хотят заточить? — поинтересовался Тимьян.

— Не знаю, — раздраженно буркнул принц. — Кипр изъяснялся намёками. О башне, о ключе. А Анастасий все болтал о каких-то воробьях, пожирающих насекомых…

— Чего, чего? — поморщился Тимьян, и, взглянув на товарищей, бросил: — Анастасий, верно, спятил. А?

— Не спятил, — мрачно проговорил Эндр. — Кажется, я понял, что он имел в виду.

— И чего же?

— После поговорим. Так, что еще?

— Да ничего, — ответила Ниа. — Всё.

— Точно?

— Точно.

— Ладно. Идите, погуляйте. Походите здесь, только чтобы мы вас видели.

Троица проводила взглядами принца и принцессу, пришедших в еще более унылое расположение духа.

— Давай, не томи, толстяк, — попросил Тимьян. — Что ты там понял.

Эндр нахмурился еще сильней.

— Помните байку о короле и воробьях?

— А, эту, — проронил Мёд.

— Какую такую байку? — поддался вперед Тимьян. — Ну-ка, ну-ка, расскажите мне.

Эндр с надеждой посмотрел на Мёда, но тот сделал вид, что пребывает где-то далеко.

— Однажды один король решил извести всех воробьев в своем королевстве, — нехотя начал друнг. — Они ему мешали, он считал их никчемными созданиями, не приносящими никакой пользы. И после истребления большинства этих птичек, в королевстве развелось столько всякой ползучей нечисти — в смысле, букашек всяких, мух, тараканов, — что король, поняв ошибку, велел прекратить их убивать, а наоборот, всячески оберегать. Это я рассказал Анастасию эту историю, дня четыре назад. И он, видать, понял ее по-своему.

— Бред какой-то. При чём тут это? — спросил Тимьян, как показалось Эндру со своей обычной издевкой, что его взбесило:

— Да как это при чём?!

— Что ты орёшь? Я просто не догоняю.

— Башня на востоке, — задумчиво произнес Мёд, рассеянно приглаживая бородку. — Видимо имеется в виду Батхос.

— Что еще за Батхос?

— Твердыня, принадлежащая идшуканте, охотникам на магов. Загадочное место. Кажется, именно там находится логово их вожака Рогволода, да будет он проклят! В общем, замысел Анастасия ясен — он хочет возродить магию, чтобы с ее помощью противостоять имерам. А заодно и Рогволоду. Именно поэтому ему и понадобился Дакси.

— О чем-то таком и я подумал, — согласился Эндр, усевшись на валун. — Анастасию понадобилось, типа, знамя борьбы с дикарями. Кипр наоборот, полагает, что аннатам на этот раз не сдюжить, и лучше припрятать потенциального королька до лучших времен. А насчет охотников Рогволода что думаешь, Мёд?

— Думаю, Кипр блефовал. Одному Рогволоду известно, какой прок от всей этой заварушки извлекут его псы. Но прок ублюдки извлекут как пить дать.

— Ага-ага, — вставил Тимьян. — Значит, Анастасий с Крысом проявили такой интерес к малюткам почившего короля, в том числе полагая, что в них есть немалая предрасположенность к магии. Только мне кажется, что у Дакси… как бы это сказать… Вряд ли он станет магом. В нём ничего нет такого.

— Не тебе судить, знаток, — огрызнулся друнг. — Ты-то что в этом понимаешь?

Мёд задумчиво посмотрел на брата с сестрой.

— Согласен с Тимьяном, — неожиданно сказал он.

— Вы что, сговорились?

— Послушай меня, Эндр. Меня никто не спрашивал, кто я на самом деле. Никто из нас никогда никого не принуждал признаваться в прошлых грехах. Но сейчас, думаю, пришла пора. Я бывший аколит. Тридцать лет назад я учился в Аруте и даже достиг первой ступени. Так что я знаю толк в магии. Нас этому учили в первую очередь — определять, восприимчив ли человек к потоку. Такой же принцип использует идшуканта. Кстати, аколиты, стражи и прочие и составили позже ее основу. Насколько я вижу — хотя могу и ошибаться, такое тоже бывает, — Дакси, что называется, «слеп».

— «Слеп» или нет, не нам решать. У нас есть задача, и мы ее выполним.

— А не может ли быть Ниа… — нерешительно протянул Тимьян.

Мёд пожал плечами.

— Может. Но нам об этом ничего не известно, не так ли? Почему у предвечников не водилось женских монастырей? Ведь в писаниях есть женщины — та же Дева Полуденная, и Косб Премудрая…

— Бабам доверять такое нельзя, — саркастично заметил Тимьян. — Одна баба уже устроила нам. До сих пор расхлебываем…

— Ты имеешь в виду Кровопийцу? Марию? Но она не была магом. Она была всего лишь злоебучей стервой.

— Хватит трепаться, — оборвал Мёда Эндр, поднимаясь с валуна. — Всё понятно, что ничего не понятно. У нас есть задание, и мы его выполним. Ждём парней.

Спустя два часа вернулся Верга со спутниками. Они привели оседланных и снаряженных в дорогу лошадей. Тотчас разгорелся спор, когда именно им следует трогаться в путь. Эндр требовал идти немедленно, Верга склонялся к мысли, что это стоит сделать глубокой ночью.

— Ты не слышишь голос разума, исан, — терпеливо объяснял он друнгу. — Ворота закрыты, и стража никого не выпускает. У южных ворот столпилась куча народа — все груженые, с детьми и так далее. Там немыслимая давка. Стража не церемонится, пускает в ход пики. Глашатаи со стен объявляют об особом указе совета — как ты понимаешь, ни одного человека не выпускать.

— Жуть, Эндр, правду говорю, — подтвердил Кир. — Люди с ума сходят. Я забрался повыше, на крышу, и своими глазами видел, как это мудачьё — стражники — зарубили несколько особо рьяно негодовавших горожан. Толпа кипит — так и кажется, что вот-вот люди бросятся и растерзают их. Нет. Ворота однозначно запечатаны. Туда соваться — точно в пекло. Либо нас толпа раздавит, либо стража посечет.

— И что делать? — взмахнул руками Эндр. — И что изменит ночь?

— Может, есть потайной ход? — с надеждой спросил Аркера.

— А ты знаешь его?

— Нет.

— Ну и заткнись!

— Успокойся, Эндр, — спокойно сказал Мёд. — Что-то ты сегодня совсем расклеился. Кричишь, ругаешься. Истерикой делу не поможешь. Думать надо.

— Вот и думай. У тебя ума много, придумай что-нибудь.

— Думаю, думаю. И кажется, придумал. Есть ход.

— Да, Мёд, — сказал Аркера. — Ты здесь родился, ты должен знать все потайные местечки. Где пролезть, просочится. Незаметно.

— Вы с Калладом тоже здесь родились. Не так ли?

— Мы не такие умные, как ты, Мед. Мы простаки.

— Десять человек на лошадях, — покачав головой, проворчал Беддах. — Да вы что? Вряд ли такая орава останется незамеченной. Как бы не замели нас. Обратно на стену. Дикарей с нелюдями бить.

— Ты прав, веханец, — согласился с ним Верга. — Ведь мы, по сути, покинули поле боя.

— Это чревато, — сказал Кир.

— Надо бы разделиться, — предложил Аркера.

— Отряда на три, — посоветовал Тимьян.

— И выслать пару ребят — братьев, например, — на разведку, — подытожил Верга. — Уверен, что поступок Кипра не останется незамеченным. Надо бы нам соблюдать осторожность.

Эндр всё это время сидел на камне, хмуро глядя в землю. Он не сразу заметил, что на него обращены взоры окружающих.

— Ну, командир, — сказал Тимьян. — Выноси решение.

— Мёд, — обратился к несостоявшемуся магу друнг.

— Слушаю.

— Где то место? Ход, или что там у тебя?

— На северо-восток отсюда. В тупике Кузнечной улицы. Там проживает один мой старинный приятель, его зовут Иво. Он нас проведет. У него в сарае есть потайной лаз, он обнаружил его случайно. Как я думаю, его прорубили лет триста-четыреста назад, во время восстания молотобойцев…

— Ладно, ладно… — оборвал его Эндр. — Меня не интересует, кто и когда его прорубил. Важно другое — о нем знает кто-нибудь?

— Никто кроме… — Мёд замялся.

— Ну? Договаривай.

— Никто, кроме десяти человек. Из этих десяти в городе остались только я и Иво. Остальные разъехались кто куда. Воспользовавшись лазом. Но это было давно.

Эндр пристально вгляделся в Мёда.

— Что-то ты темнишь, умник. Кто ты?

— Отложим этот разговор на потом, хорошо?

— Ты уверен, что мы там не попадём в засаду?

— Толстяк, кончай, а? — вспылил Кир. — Какая муха тебя укусила сегодня? Ты что, Мёду не доверяешь? Сколько лет вместе бок о бок в говно по самые уши кунались, и теперь ты ему говоришь — кто ты? Может, нам всем тебе исповедаться? Лично у меня тоже есть что скрывать, и что же, на меня тоже станешь коситься? А, отец родной?

Гневная отповедь немного отрезвила Эндра. Он отвел глаза в сторону и буркнул:

— Всё, проехали.

— Знаешь, Эндр, — произнес Мёд. — Я понимаю твои опасения. И я об этом подумал.

— О чём?

— О неприятных сюрпризах, что могут нас поджидать на пути. К тому же — я забыл упомянуть — проход ведет в недра гор, и на кого мы можем там наткнуться — кто знает?

— Всё, всё! — решительно заявил Эндр. — Другого выхода все равно нет. Кир, идешь вперед. Ты у нас лучше всех умеешь лазать по крышам, просачиваться, какговорит Аркера. Возьми с собой своего дружка Тимьяна. Поняли, надеюсь, куда идти? Зачистите путь. Не убивать! Просто спровадьте куда-нибудь. Валить только в крайнем случае. Свидетели нам ни к чему. Потом возвращаетесь. Постарайтесь до темноты. Если все в порядке, еслитихо, никого нет, вы снова пойдете вперед. Препятствие — сигнальте. Я, Мёд и… Верга, да, Верга — с Дакси. Идем за вами. Братья и Беддах с принцессой после нас. Встречаемся у тупика. Так, — Эндр посмотрел на небо, — примерно через пару часов стемнеет. Идите. Ждем вас. Идите, идите, и смотрите, чтобы не вляпались.

Едва стемнело, Кир с Тимьяном покинули амфитеатр. Ехали быстро, не разговаривая, поглядывая по сторонам и стараясь не упустить ни одно движение, ни один взгляд.

Похоже, никому до них не было дела. Оно и понятно — горожанам, оказавшимся, по всеобщему мнению, на краю гибели, не до каких-то там всадников. Вояк самых разных мастей в последнее время развелось и так полным-полно, чтобы на них обращать внимание. Однако Тимьян понял — что-то не так. Чувствовал интуитивно. Анастасий запер ворота затем, чтобы не выпустить королевских деток. Тимьяна нисколько не смущало, что это объяснение звучит несколько вызывающе, может даже абсурдно. Узреть суть, именно суть, а не ее подобие, — одно из главных правил, которое Тимьян усвоил за годы обучения в монастырях «Бессмертных Ии». Чаще всего это незначительная деталь, безделица, затерявшаяся в калейдоскопе непрерывно сменяющих друг друга событий, но она помогала выбрать правильный путь. Чтобы отбросить лишнее, нужна смелость, ибо в таком случае ты непременно предстанешь бездушным человеком, идущим по головам.

Тимьян был отличным убийцей, учителя гордились им. Время, проведенное в этой одиозной секте, чьё название вызывало дрожь чуть ли не во всех странах, возвели пренебрежение всем и вся в недоступную никому степень. Дошло до того, что в один прекрасный момент Тимьян ощутил себя рабом. Он принадлежал черным монахам весь, без остатка. Никто не уходил от них — говорили ему. Никто? Не в его случае! Колебания развеялись. Он возжаждал свободы.

И сумел их перехитрить. Единственный. Совершил, можно сказать, невозможное. А после с головой поспешил окунуться в бурлящий, неуёмный, изменчивый мир, бывший всю жизнь где-то в стороне. Тимьян спрятал страх расплаты от содеянного далеко-далеко, почти забыл. Почти. Ведь сколько лет прошло. Вряд ли кто помнит его в Карте. Исчез без следа — так, как его и учили.

Итак, толстяк вляпался в неприятную игру. И пешками в игре стали жители города — сотни и тысячи простых обывателей, объятых ужасом. Тимьян нисколько не жалел горожан — их проблемы. Они всего лишь толпа.

Кипр, конечно, рискнул, отдав толстяку парня с сестрицей в придачу. Отдал внезапно, торопливо, можно сказать, спихнул, избавился, точно от тяжкого груза. Тимьян ох как не верил в искренность советника — старика с болезненной, но тщательно скрываемой тягой к спиртному. В стремление хитрого крыса ни много ни мало, спасти мир. Тимьян так и не смог подавить усмешку, стоило подумать об этом. Слишком просто. Вот хорошие ребята, а вот — плохие. Нет, так не бывает. Кипр понял, что Анастасий просто заберет деток силой, и вспомнил об их братстве.

Уж он знает блядскую людскую натуру как никто другой. Всегда и везде люди стараются нагадить друг другу. Тимьян считал, что даже перед смертью любой, кому есть что терять, будет хвататься за своё зубами.

Тимьян почувствовал на себе пристальный взгляд. Кир, как и следовало ожидать, заметил его кривую улыбку. И наверняка истолковал ее по-своему.

— Что? — недовольно бросил Тимьян. — Говори, если в твоей пустой башке есть хоть что-нибудь, кроме…

О нет, Кир, этот прыщ, слишком серьезен. Хотя Тимьян откровенно недолюбливал «детеныша» толстяка, но в глубине души понимал, что без некоего антипода, противоположности ему самому — ловкому пройдохе, как он сам себя называл, — служба в братстве не стала бы такой занятной. Может, это и есть дружба, странная привязанность, выражавшаяся в постоянных подначках и издевках. Если честно, Тимьян многое прощал долговязому рыжему южанину.

Глядя на веснушчатое лицо Ослепительного, с трудом верилось, что он, по его же словам, индариец. Что-то путает, подлец. От тех грязных волосатых дикарей с побережья Огненного моря Кир взял только пронзительно-черные глаза, так не вязавшиеся с остальным обликом. Впрочем, откуда Кир знает о собственном происхождении? Прощелыга вырос в необъятных портовых трущобах Киртина, где ошиваются отбросы со всего мира. Тимьян бывал там — ужасное место.

Сейчас Кир сосредоточился, как никогда. Это с ним бывало. Парень немного страдал исполнительностью — привычка, выработанная в рабстве.

— Предлагай, — просто сказал Тимьян.

— Зайдем в харчевню, — встрепенулся Кир. — Тут, за углом, на перекрестке. Она, кажись, так и зовется — «На перекрестке». Что-то вроде…

— Зачем?

— Одна из примыкающих улочек и есть Кузнечная. Короче — у харчевни на терраске есть столы, где можно, не привлекая ничьего внимания сесть, вроде как попить пивка…

— А, понял. Понаблюдать за обстановкой.

— Да. Ты в этом большой мастак. А обзор там хороший.

— Ну а ты куда?

— По крышам, до тупика. Ты меня ждешь.

— Ясно.

Тимьян бесстрастно проводил глазами быстро удалявшегося Ослепительного — пригнувшегося к холке коня, словно пытавшегося слиться с окружающей серостью, раствориться в тесных улицах с их никогда не рассеивающимся запахом тлена и человеческих отбросов, скрыться под тенью усталых, налезающих друг на друга домов. Тимьян спрыгнул с коня, привязал к коновязи у входа. Неторопливо вошел.

Типичное для средней полосы заведение — темное, освещенное всего-то двумя свечами, стоявшими на пустом прилавке, за которой виднелась лысая голова дремавшего хозяина. Пузатые бутылки, стоявшие на грубо сколоченных полках, бочки у стен, метла валявшаяся на полу, прямо на пороге, массивные балки, поддерживавшие крышу, длинные столы у стен. Отличие этой забегаловки от сонма подобных в наличии терраски — такие распространены в южных странах.

За одним из столов, почти в полной темноте, сидел один-единственный посетитель.

— Просыпайся, родимый, — хлопнув ладонью по прилавку, сказал Тимьян трактирщику, поглядывая при на человека во мраке. Тот приветливо махнул рукой. Тимьян кивнул в ответ. Скрывается от кого-то, либо просто хочет посидеть в одиночестве. Достаточно заурядная личность, судя по движениям, выражению лица — плохо видно, но Тимьяну достаточно и того. Забыть о нём.

Трактирщик, протирая глаза, испуганно воззрился на позднего гостя.

— Пивка, — сказал Тимьян.

— Ага, — без лишних вопросов ответил тот.

— Почему ты не закрываешься? — спросил Тимьян, мрачно взглянув на поданный ему напиток. Сильно разбавляет водой, гад. Но сейчас не время предъявлять претензии. Вполне возможно, что хозяин и так едва сводит концы с концами.

Трактирщик сразу как-то расслабился, даже подобрел.

— А зачем? Выпускать-то всё равно не выпустят. Да и куда идти? Надеяться на чудо? А вот… — тут он осекся и виновато посмотрел на Тимьяна.

— Расслабься. Всем и так ясно, чем всё закончится. Так ведь? Или нет?

Тот неловко пожал плечами. Тимьян взял кружку и пошел к выходу.

— Э… — подал голос трактирщик.

Тимьян обернулся.

— Что-то не так?

— Да нет. Просто хотел спросить, вы на терраске будете?

— Да, а что?

— Да нет… я просто… ежели что надо…

— Я крикну тебе, не волнуйся.

— Хорошо, как вам будет… угодно.

— Вот и ладненько. Не потей так, мужик, всё нормально.

Улица пустовала. Тимьян откинулся на спинку сплетённого из ивняка кресла, сделал большой глоток пива, поморщился. Кислое, и отдает протухшей рыбой. До чего же мерзкая питейная — унылая какая-то. Даже нехорошо стало на душе.

Тимьян задумался — а не слишком ли странно он выглядит здесь, совсем один? Окинул долгим изучающим взглядом перекресток. Тишина. Ни движения. В этом-то и подвох. Конечно, здешний переулок находится вдалеке от центра событий, отголоски которых, тем не менее, слышны. В Басилите таких укромных местечек полным-полно. Но всё же…

Он слишком подозрителен? Ведь родной Хаэрт остался далеко позади. Иногда ему казалось, что там все только тем и занимаются, что следят за друг другом. Вот уж действительно — царство гадюк. Местный народ по сравнению с ними — простаки. Сборище тупых мужиков. Все, кто дальше Кальвента, северяне, одним словом… в общем, на их лицах написано, кто они такие. Придурки, как вон тот убогий, в углу.

Стоп. Тимьян обернулся и увидел, как «убогий в углу» — неопрятный, дерганный тип с век не мытой шевелюрой и услужливым выражением лица, — приближается к нему.

— Добрый вечер, господин, — промямлил он. — Не разрешите ли мне, так сказать, присоединиться…

Отказ вызвал бы подозрение у вероятных наблюдателей. У тех, кто сидит в засаде — а они сидят, должны. Вся его настороженность, еще мгновение назад подвергшаяся сомнению, вернулась. Не стоит отворачиваться от с таким трудом взращенной подозрительности. Она не раз спасала.

— Садись, — ответил Тимьян.

— Я вам не помешаю. Я, ммм….

— Выпить хочешь?

— Виноват… да.

— Хорошо. Эй, хозяин!

Трактирщик тут же прибежал.

— Налей несчастному. За мой счет.

— Сей же час.

«Убогий», схватившись за преподнесенную кружку пива обоими руками, торопливо проглотил содержимое и с видимым облегчением вытер засаленным рукавом усы. Все его повадки — льстивая улыбка, трясущаяся голова, преувеличенно осторожные движения, — свидетельствовали о том, что данный субъект являлся беспробудным пьяницей. Совершенно заурядный тип. Вряд ли возможно сыграть такого — как бы ни был искусен актер, его всё равно видно. «Странно, — промелькнула мысль у Тимьяна, — сколько лет прошло, я всё еще жду их. А они, скорее всего, уже и позабыли про меня. Не такой уж и выдающийся я был ассанер, за что подвергался разнообразным наказаниям, на которые Бессмертные большие мастера. Я прославился только тем, что сумел бежать, создав, однако, неприятный прецедент. Хмм… На их месте я бы однозначно решил — раз сумел один, смогут и другие». Это-то обстоятельство и не давало покоя Тимьяну последние годы, превратившись если не в навязчивую идею, то в нечто, способное омрачить настроение.

— Как тебя звать? — продолжая поглядывать по сторонам, поинтересовался Тимьян. Напротив старый хромой фонарщик разжег уличный фонарь, бормоча при под нос ругательства.

— Ох, знаете, добрый господин, моё имя, я имею в виду настоящее, ну, то, что, как вы сами… кхм… понимаете, дадено было мне с рождения, моей… это… мамой, уже покойной… ну…

— Так как же?

— Смеяться будете.

— Ну так позабавь меня.

— Неиз… кхм… это… Неизбежность.

— Оригинально. Видно твоя мамаша была большой шутницей.

— А вы знаете, — придвинувшись, прошептал Неизбежность, — с этим связана… кхм… ис… э… история. Ну, как вы… изволили сказать, оригинальная, я бы даже сказал, в высшей степени занимательная история. Хотите, расскажу?

— Валяй.

— Только, — Неизбежность, всем телом облокотившись на стол, потянул Тимьяна за рукав, — может… простите… еще по кружочке?

Тимьян не любил когда его трогали — привычка, приобретенная в монастыре. Любое прикосновение таит опасность — враг может бросить заклинание, уколоть отравленной иглой, да что угодно. Поэтому он машинально отбросил от себя грязные пальцы пьянчуги, а затем толкнул его в грудь. Неизбежность замахал руками, и, пытаясь удержаться на месте, вцепился Тимьяну в… запястье. В полной ярости от такой наглости, Тимьян вывернул ему руку, отчего тот со стоном согнулся в три погибели, и врезал бедняге сапогом по лицу.

Неизбежность несколько секунд стоял, словно слепой, водя перед собой дрожащими руками, и роняя со сломанного носа кровь, затем неловко уселся на землю.

— Исчезни, — коротко бросил Тимьян, усаживаясь на место.

Неизбежность всхлипывал, размазывая по лицу кровь рукавом.

— Ты слышал? Сгинь, погань!

Неизбежность поднял на него глаза — покорные, смиренные глаза человека, привыкшего к побоям, затем вскочил, и, не разгибаясь, ретировался. Тимьян хмыкнул. Фонарщик, ставший свидетелем сцены, не переставая ворчать, поспешил удалиться.

Такое впечатление, подумал Тимьян, что здесь и впрямь нечисто. Даже не верится. Остается дождаться Кира.

Однако спустя какое-то время Тимьян почувствовал, как у него заболевает голова. Он огляделся так, точно видел перекресток впервые. В глазах помутнело. В полном смятении осмотрел себя, поднес ладонь, к которой притронулся Неизбежность, к лицу. Ничего. Или… еле заметное красное пятнышко? Покраснение?!

Стоп. А это имя? Как его? Неизбежность? Неизбежность…

И тут его осенило. Он в ужасе вскрикнул и схватился за голову, но тут же зашатался, и чтобы не упасть, облокотился о стол. На лбу проступил холодный пот.

Не может быть. Этого просто не может быть. Достали таки.

Силы стремительно покидали его. Тимьян плюхнулся в кресло так, что оно чуть не развалилось.

В последнем проблеске ускользающего сознания, бывший наемный убийца заметил, как свет единственного уличного фонаря, в котором тонкое оранжевое пламя трепетало, точно пойманная в сачок бабочка, заслонили выросшие будто из под земли фигуры двух человек.

— Эт думвад, — прошептал Тимьян, проваливаясь в небытие.

Огонек в фонаре, вспыхнув, погас.