Цифраторий

Глава 1. Инфа. Часть 1

Он пытался освободиться изо всех сил.

Яростно рвался, раздирая горло, и судорожно дергался, выкручивая руки до боли. Бессмысленно, бесполезно. Тугие широкие ремни на шее, запястьях и лодыжках держали его надежнее, чем липкая паутина пойманную муху.

Тот неизвестный изверг — проклятый извращенец, который приволок его сюда, в эту странную белую комнату без углов, — тщательно подготовился. Но зачем?!!

Кому он мог понадобиться?

Кого он обидел, ранил настолько жестоко, что с ним решили сотворить такое?

Он не понимал. И к тому же ничего не помнил. Когда он разлепил тяжелые веки, то увидел лишь белый свет — настолько густой, что, казалось, его можно зачерпнуть ковшом, словно молоко. Свет заливал глаза до рези, заслоняя обзор, и… затекал в рот, заглушая крики о помощи. Или на самом деле это не свет, а ремень на горле душил любые звуки?.. Он точно не знал. В любом случае белый свет сейчас ему жестко мешал, обволакивая каждый атом пространства, — скрывая за своими непроницаемыми занавесками что-то таинственное и жуткое.

Он был абсолютно уверен в том, что где-то там, за плотной и белой пеленой, затаилось зло — дикое и безудержное зло, на которое только способен человек. И теперь оно просто ждало, наблюдало издалека, как затаившийся хищник на охоте. Но для чего?.. Ответа не было. Только отчаянье и страх.

Все, что он успел понять: кто-то притащил его в это место, похожее на операционную, раздел, положил спиной на длинный бледный стол и надежно привязал, чтобы… Чтобы сделать что? Причина была неизвестна. От нее холодело в груди, как и от всего вокруг.

Здесь ничем не пахло — совершенно бесцветный воздух; было не холодно и не жарко, не имелось окон и дверей, а из-за водопада света нельзя было увидеть, есть ли потолок. А еще тут стояла мертвая тишина, и он ясно слышал каждый стон, каждый стук беспокойного сердца.

— Помогите, эй, кто-нибудь, — прохрипел он в очередной раз, едва протолкнув несколько скудных звуков, и прислушался.

Тишина. Опять тишина, тяжелая и гнетущая. Все та же тишина, где слышен каждый его вздох. Он появился в ней и, возможно, останется тут навсегда.

Быть может, пытка и состояла в том, чтобы бросить его здесь, беспомощного и напуганного до тошноты. Здесь — в гробовой тишине, наедине с самим собой… Он как-то слышал, что инфоманов лечат именно так: блокируют корневой чип, отсекая возможность получать любые данные из внешнего мира, и запирают в глухой и белой комнате на несколько месяцев. Но ведь он — не безумный инфоман и никогда им… Острый укол в живот рассек цепочку мыслей, накатывая слезы.

Он взвизгнул от резкой, невыносимой боли, но зажатый ремнем взвизг ушел в голову, разламывая ее на части. Изнутри его начало жечь, словно он наглотался раскаленных углей; живот запульсировал, пугающе вздулся и, казалось, лопнет с минуты на минуты.

Тело мгновенно покрылось испариной. Он опустил помутневший взор и в ужасе увидел тонкий и аккуратный, будто рассеченный скальпелем, алый крест на раздутом брюхе. Это был не его живот! На его подтянутом животе уже давно проступали кубики пресса. А это…

Красные брызги на белом фоне. Он затрясся от несмолкающей боли, беспомощности и ужаса, начиная захлебываться кровью и теряя рассудок. Ему не хотелось верить своим глазам, но он видел и — самое мерзкое! — чувствовал, как под кожей во вспученном брюхе что-то шевелится, будто внутренности ожили и пытаются выползти наружу.

Он больше не старался вырваться. Теперь он желал просто сдохнуть. Особенно когда боль накрыла его новой волной, прорезая, кромсая слабое и мягкое тело сотней острых лезвий.

На животе его распустился бело-красный цветок, выпуская на волю нечто. Из вспоротого брюха вытянулись руки со сложенными ладонями и, изгибаясь, словно облезлые лебединые шеи, уперлись в стол. А следом за ними показалось грязное от слизи мужское лицо, где сияла злая, белозубая и… знакомая улыбка. Его собственная улыбка.

К счастью, в этот момент он наконец-то лишился чувств, сбегая от боли и ужаса, и с радостью окунулся в бездонную тьму, чтобы проснуться.

— Опять кошмар?..

Слова будто вязли в незримой трясине, звучали приглушенно и отрывисто; казалось, их источник находится под водой, выбрасывая звуки вместе с огромными пузырями. Какая-то часть сознания все еще оставалась в том жутком месте — застряла, постепенно перетекая из сумерек снов в реальность. Поэтому потрясенный ночным кошмаром Илон не сразу сообразил, что обращались к нему, да и суть вопроса понял только сейчас, спустя несколько секунд после пробуждения.

Он моргнул и вымученно улыбнулся, разглядывая круглое и сосредоточенно-грустное лицо Мэй; в ее черных раскосых глазах подрагивал огонек солнца.

За панорамным окном разгорался летний день; в комнате было тепло, светло, свежо и по-настоящему тихо. Ни соседской ругани, ни воя ветра, ни гула аэрокаров, ни спама из нейроса. Полная изоляция — лучше не бывает. Представитель строительной фирмы «Тао и сыновья», обещая абсолютную тишину и запуская стройботов в квартиру, не соврал. Надо же… Интересно, сколько инфоблокада продержится до того, как в голове опять начнут звучать голоса назойливых менеджеров, предлагающих купить андроида, тур на Марс или оформить подписку на новый сезон Цивы, а затем и их снова придется глушить в ручном режиме?..

Они лежали на кровати и просто молча глядели друг на друга. Мэй все еще смотрела на него с сочувствием. А Илон улыбался ей в ответ, потому что кошмар отступал, растворяясь в свете наступившего дня. Жуткие воспоминания, проведенные в белой комнате, терялись в темных закоулках разума; грязное от крови и слизи лицо человека из сна постепенно исчезало из памяти, оборачиваясь еще одной серой могилой на широком и частном кладбище ночных кошмаров.

Мэй была красива. Ее шелковистая кожа с легким загаром, ее густые темные волосы, поблескивающие на солнце. Ямочки на щеках, нежный голос и пухлые розовые губы.

На днях он узнал, что ее имя означает «слива». Сперва ухмыльнулся, а потом подумал, что Мэй — самая прекрасная и сладкая слива, которую ему приходилось видеть, щупать и пробовать на вкус. Хорошо, что она сейчас находилась рядом, обогревая его теплом своего присутствия.

— Что тебе снилось?

— Не помню, — отмахнулся Илон, впервые после пробуждения оторвав от нее взгляд.

— Врунишка, — она улыбнулась и коснулась указательным пальцем кончика его носа. — А что говорит психолог?

— Я же тебе уже объяснял. Мол, это мое истинное «я» рвется наружу через подсознание и все такое, — Илон задумался. — Возможно, он прав. Нет, я даже уверен, что он прав. Но для этого совсем необязательно было к нему летать. Мне и так известно, что со мной.

— А он предложил какое-нибудь лечение?

— Как будто ты их не знаешь. У них всегда два решения: виар или шэллтерапия. Но, как ты уже успела заметить, первое мне помогло не особо. А со вторым… Над этим я еще думаю. И… работаю.

— Ты снова к нему пойдешь, к своему психологу… как его там?

— Шварц. Нет, — Илон поморщился. — Напрасная трата лайков. Лучше бы отложил их для цифратория. Мне кажется, если Эдвард победит на предстоящих выборах, то это избавит меня от кошмаров.

— Сколько еще?

— Месяц. До выборов месяц.

— Надеюсь, у тебя все получится.

Поддержка — именно то, что ему сейчас было необходимо. Не психолог-мозгоправ, не погружение в виар или шэллтерапия, а несколько ободряющих и ласковых слов, произнесенных близким человеком. Поэтому Мэй невозможно было не любить. С ней рядом как будто вечно сияло лето — теплый солнечный день, пронизанный тонкой ленточкой ветерка для свежести и прохлады. Она всегда подбирала нужные слова, всегда находилась рядом, когда он в ней особенно нуждался, и всегда чувствовала, чего он хочет. Зоя, его бывшая, — эта рыжая бестия — сейчас бы… А еще Мэй напоминала ему маму — не ту Ма, чей назойливый голос постоянно гудел в голове, а настоящую маму, от которой он когда-то сбежал, чтобы покорить город, а потом и весь мир.

Илон задумался. Что бы по этому поводу сказал этот придурок Шварц? Вас подсознательно тянет к Мэй, потому что вы видите в ней свою мать, перед которой испытываете вину и которой вам не хватает. И это было чистой правдой. Мэй тоже была невысокого роста, соблазнительно пухленькой, с черными волосами до плеч, часто улыбалась и… Какое счастье, что они никогда не говорил о ней!

— Ты — чудо, — Илон провел ладонью по ее обнаженному плечу и поцеловал в щеку.

В этот момент в его голове прозвучал знакомый женский голос с легким механическим отзвуком:

Доброе утро, Илон. Аэрокар прибудет через тридцать минут.

— Доброе утро, Ма. — Ему нравилось общаться с корешком как с живым человеком, будто Ма стояла перед ним, а не была всего лишь нейронной паутинкой, заключенной в крошечное ядро микрочипа. — Уже собираюсь.

Он перебрался на край кровати, свесил ноги, купаясь в лучах утреннего света, и грубо провел ладонью по лицу, желая окончательно прогнать тень дурного сна. За панорамным окном простиралось голубое небо в бело-желтых пятнах облаков, где-то за ними пряталось солнце.

Взгляд упал на прикроватный столик, где в бледном, чуть мятом стакане, наполненном угольно-черной, ноздреватой землей прорастал генокот. Мэй давно думала о зверьке. И три дня назад они купили семечко. С тридцатипроцентной скидкой.

На самом деле, если бы пришлось выбирать, Илон предпочел бы пса, небольшого, с длинными ушами, — что-то вроде бигля или спаниеля. В детстве у него была собака — добродушный пес по имени Бадди. Он смешно бегал вокруг него на коротких лапах, потряхивая ушами, и старательно вылизывал ему ладони, словно они были сахарными… Кошек Илон не любил никогда, и они отвечали ему взаимностью. Среди них он провел полжизни и не раз прибегал к матери с исцарапанными руками, чтобы она обработала раны. Но то были настоящие кошки — ловко прыгающие по деревьям, крадущие еду со стола, дико орущие по ночам и дурно пахнущие. Котенок из стакана должен был вырасти иным — ласковым, тихим, душистым и размером не больше яблока. В этом их всеми возможными способами пытался убедить продавец — веселый и лысый мужчина лет сорока: «О, нет, нет! Что вы?!! — восклицал он, мастерски успевая вставлять лучезарные улыбки между словами. — Никакого неприятного запаха, никакой линьки… Есть рыжие, черные, серые, лиловые, красные и зеленые. На любой вкус и почти даром».

Конечно же, естественный для кошек окрас Мэй отмела сразу, остановившись на зеленом с серебристыми полосками. На голограмме он и вправду смотрелся мило. Илон не стал спорить и заявлять, что таких котов не существует в природе, зная о страсти Мэй к ярким, вызывающим краскам и их бесчисленным оттенкам.

До встречи с ней он предпочитал носить строгую, неброскую одежду стального или черного цвета, а по праздникам что-нибудь серо-голубое. Теперь вся его одежда выглядела так, словно сбежала из гардероба безумного клоуна. На ней все время что-то шевелилось или клокотало: веселые оживающие аппликации на футболке или рубашке, сандалии со звуком цокота лошадиных копыт… Однако он и подумать не мог, что со временем не только привыкнет к странному гардеробу, но и начнет находить его удобным и забавным. Новая одежда делала его раскованным. Она нигде не натирала, в ней он почти не потел и чувствовал себя свободно, как белый парус, раздуваемый ветром.

За три дня генокот из семечка превратился в розовый комочек. Глазки еще не открылись, кожа не обросла шерсткой, даже не покрылась пушком, но уже сейчас можно было разглядеть мордочку, лапки и хвостик. Зародыш лежал на темной бархатистой поверхности стакана, свернувшись клубочком, и еле заметно подрагивал в полупрозрачной маслянистой пленке.

Илон сонно поднялся и побрел в душ, чувствуя на себе осуждающий взгляд Мэй. Она не разделяла его увлечение, его страсть — ревновала, но всегда отпускала и ждала. Зоя все время попрекала его по сущим пустякам, включая его непонятную и совершенно бесполезную деятельность в стенах Цитадели. Хотя, если подумать, он работал в ней совсем немного: три неполных дня в неделю, с утра до обеда, если не происходило ничего экстраординарного. И, кого он обманывает, работал бы больше, если бы Совет ему позволил. Но, увы, в Лост Арке он был не единственным человеком, желающим потрудиться на всеобщее благо. С другой стороны, Мэй тоже можно было понять: вместо того, чтобы проводить с ней все свободное время, он трижды в неделю садился в аэрокар и, вспенивая облака, летел неизвестно зачем.

С этой мыслью Илон закрылся в душевой кабинке и уткнулся в зеркало, откуда на него глядел невысокий, крепкий и загорелый мужчина лет тридцати, с чуть раскосыми темно-серыми глазами.

Илон посмотрел на небритое отражение, после чего пошлепал себя по накачанному животу, вспоминания сон. На животе не было ни шрамов, ни ссадин — ничего подобного.

Это был худший из кошмаров, — подумал он.

Связаться с мистером Шварцем? — встревожилась заботливая Ма.

Не-а.

Илон взял тюбик и обнаружил, что наноидов в нем осталось на донышке. Кружок индикатора горел бледно-розовым — еще одна порция, и тюбик испарится — исчезнет бесследно, как по волшебству.

— Мэй, у нас вошиды закончились.

Она что-то сказала, но Илон не разобрал ни слова из-за шелеста воды. Теплые ручейки приятно бежали по телу, смывая следы ночных кошмаров и унося их с собой маленькую темную лунку в полу.

Илон выдавил остатки вошидов на макушку, на подбородок и положил тюбик на полку перед собой. Красный маркер ярко вспыхнул и угас. Тюбик беззвучно смялся, голубые буквы и цифры на нем побледнели: «Короткая стрижка. Чистое лицо. Белые зубы. Три в одном. Шамп…». Слов уже было не прочесть, они блекли с каждой секундой, тогда как волосы и щетина покрывались густой белой пеной, где копошились невидимые для человеческого глаза трудолюбивые жучки. Тысячи проворных жучков, барахтаясь в пышной пене, мыли, стригли и брили неуклюжее и огромное существо, перебирая микроскопическими лапками. Именно такими Илон представлял наноидов в детстве. И с тех пор ничего не изменилось.

Биомат тюбика истончался, покрываясь дырами и пузырями, словно сгорал в незримом пламени. И, глядя на него и слушая шум воды, Илон вдруг вспомнил, как впервые выдавил себе на голову вошидов. Это было пятнадцать лет назад, и в то время наноиды еще немного кололись и жгли, особенно, если забирались в нос или в уши.

Он только что сбежал из Гринвуда и совершенно не представлял, куда податься. Смертельно напуганный, чумазый и голодный зверек на границе двух миров…

Но ему повезло: его приютили добрые люди на окраине Лост Арка. Макс и Вен — так их звали. Угрюмый сгорбленный старик с заостренной желтоватой бородкой и веселая худая старушка с седыми и тонкими, как паутина, волосами. Они на время дали ему кров, где он впервые принял душ с наноидами. То еще было представление, когда он выскочил из ванной комнаты как ошпаренный, хватаясь за нос и уши, куда будто залетел рой кусачих букашек.

Илон усмехнулся. На мгновение ему даже показалось, что его вновь дергают за волосы невидимые мелкие жуки. Но это была всего лишь иллюзия, оживленная воспоминаниями.

Интересно, что с ними стало? Где они дожили свои последние дни? — задумался Илон.

Осуществить поиск? — отозвалась Ма.

Но Илон покачал головой. После того, как ему поставили корневой чип, сделав полноправным городским жителем, он несколько раз их навещал. А потом… Потом Лост Арк поглотил его безвозвратно, как и старый дом Макса и Вен на окраине. Город расширялся — расползался во все стороны бетоном и сталью от океана до океана, прорастал до самого земного ядра и поднимался до небес, безжалостно разгоняя мирные облака, словно стаю белых птиц.

Макс и Вен иногда являлись ему во снах. Спрашивали, как он устроился, чем теперь занимается и есть ли у него девушка? И он всегда с радостью им отвечал. Это были приятные, теплые сны. В последнее время такие сны приходили все реже.

Пена на лице и макушке стаяла, сделалась призрачной, а спустя миг и вовсе исчезла. Илон посмотрел в зеркало и подмигнул отражению. После знакомства с Мэй он теперь всегда стригся коротко, потому что ему безумно нравилось, как она ерошит ежик его темных волос. То, что он видел в зеркале, его радовало. Ах, если бы не кошмары… Ах, если бы ему тогда удалось достать дозу дизэмпатика, чтобы обмануть чуткий ИИ…

Тугой поток воздуха загудел и ударил сверху, обсушивая влажное тело.

Илон вышел из-под душа и, стараясь не смотреть на Мэй, спешно натянул белую футболку с желтым смайликом на груди и короткие джинсовые шорты. После чего сунул босые ноги в шлепанцы апельсинного цвета.

Аэрокар прибудет через пятнадцать минут, — напомнила Ма.

Старательно уклоняясь от острого и обжигающего взгляда Мэй, Илон прошел на кухню, которая служила еще и мастерской. Мэй писала картины — используя голограф, виар, телестены и даже… настоящие холсты и всамделишные кисти с красками. Собственно, так они и познакомились, благодаря холстам, кистям и краскам, когда она затаривалась ими у Капюшона.

— Твой завтрак готов, — уведомила Айзи.

— Спасибо, — поблагодарил он андроида, тоскливо взирая на две зеленые булочки и кружку остывающего кофе.

— Хочу заметить, что кофе заканчивается. Сделать запрос на доставку?

— Ни в коем случае! — ответил Илон.

Еще не хватало, чтобы он пил эту шнягу. Нет, он купит кофе сам — и для этого не пойдет в магазин, не воспользуется доставкой. И это будет настоящий кофе — горький, ароматный, из перемолотых зерен, а не химоза, созданная непонятно из чего. Он знает, где его достать. Пусть даже не совсем законно, пусть даже настоящий кофе стоит в десять раз дороже того, что разносят дроны-доставщики.

Назначить встречу Капюшону? — осведомилась Ма, улавливая его мысли.

Он кивнул и с недовольным видом поднял булку. Вздохнул, краем глаза заметив скованные движения Айзи. Она двигалась рывками, совсем не по-человечески, как бы комично это ни звучало по отношению к андроиду.

— Что с тобой? — спросил Илон.

— Со мной в-се хо-ро-шо… За-пус-каю… ди-а-г…

Она не договорила и замерла, безвольно свесив руки и неестественно склонив голову на бок. Илон давно уже относился к ней как к члену семьи, часто забывая о том, что она все-таки машина — игрушка, купленная во времена глубокого одиночества, безмерной печали и крушения надежд. В период жуткой депрессии, когда весь мир казался серым, хотелось лезть на стены и напиваться до потери пульса. Тогда его бросила Зоя и, что самое страшное, он в третий раз провалил этический тест, то есть не имел больше возможности войти в Совет. Никогда.

Его мечта, его заветная мечта космическим кораблем налетела на огромную планету. И планета выстояла, покрыв толстые слоем пыли разбитое тело корабля. ИИ… Бездушный ИИ — безупречный экзаменатор, которого, к сожалению, нельзя было ни обхитрить, ни подкупить, ни запугать. Он в очередной раз одержал верх над изворотливым человеческим разумом. И кто-то после этого еще будет утверждать, что ИИ не опасен и все под контролем? Разве он не похоронил его мечту? Разве не навредил?..