Чужак в чужой стране

Глава 34

Фостер оторвался от дел своих.

— Эй, братец!

— Сэр?

— Тот парень, ты о нем волновался: он вполне доступен, марсиане его отпускают.

Дигби с недоумением посмотрел на него:

— Простите. Есть некое юное создание, по отношению к которому я должен исполнить свой долг?

Фостер ангельски улыбнулся. Чудеса вовсе не нужны, по правде говоря, псевдоконцепция «чудо» противоречит сама себе. Но этим юнцам все необходимо было познать на своей шкуре.

— Неважно, — мягко ответствовал он, — дело идет о незначительном мученичестве, я сам за ним прослежу… да, братец?

— Сэр?

— Зови меня «Фос», пожалуйста, церемонии необходимы на поле боя, но не в студии Творца. Да, напомни мне, чтобы я больше не называл тебя «братцем», ты хорошо проявил себя в том временном задании. Какое имя тебе нравится?

Помощник заморгал:

— А у меня есть другое имя?

— Тысячи. А какое ты предпочитаешь?

— В сию вечность не могу вспомнить…

— Может, называть тебя Дигби?

— Да, приятное имя, спасибо.

— Не стоит благодарности. Ты его заслужил. — И архангел Фостер вернулся к своему занятию, не забывая про то небольшое дельце, которое он взял на себя. На мгновение он задумался, как бы избавить крошку Патрицию от чаши сей, но тут же укорил себя за столь непрофессиональную, почти что человеческую мысль. Сострадание не для ангелов. Сочувствие — да.

А марсианские Старейшины пришли к элегантному первичному решению своей основной эстетической проблемы и отложили ее на несколько трижды заполненных периодов, чтобы она породила новые проблемы. В то же самое время, не спеша, почти рассеянно, они «вынули» из памяти птенца-подкидыша, посланного ими в его родной мир, все то, что он узнал о сопланетниках, а затем оставили его, взлелеяв, ибо больше не видели в нем нужды.

Забрав собранные им сведения с целью проверить принятое первичное решение, они начали исследование эстетических параметров, возникающих при рассмотрении творческой необходимости в разрушении планеты Земля. Но должно было миновать большое ожидание, прежде чем целостность придет и грокнет решение.

В Дайбуцзы, Камакура, опять случилось цунами, вызванное землетрясением, эпицентр которого находился в 280 километрах от Хонсю. Гигантская волна убила 13000 человек и зашвырнула младенца мужского пола высоко-высоко, прямо к образу Будды, где его отыскали и выходили оставшиеся в живых монахи. Младенец прожил девяносто семь лет, не оставив после себя ни потомков, ни чего-либо замечательного; запомнили его лишь потому, что он постоянно рыгал. Синтия Дачесс, сопровождаемая всей шумихой, какую только могут создать современные средства массовой информации, ушла в монастырь и через три дня вышла — без фанфар. Экс-секретарь Дуглас пережил удар, парализовавший его левую руку, но не его способность удержать при себе доверенные ему ранее богатства. «Лунные предприятия» опубликовали проспект о выпуске облигаций для дочерней корпорации «Арес Чандлер», находившейся в единоличном владении. Исследовательский космический аппарат «Мери Джейн Смит», летевший по методу Лайл, совершил посадку на Плутоне. Фрейзер, из Колорадо, предсказал, что февраль нынче будет самым холодным за всю историю штата.

Епископ Окстонгю, в новом храме на Гранд-авеню, прочел проповедь по тексту: «И восстанут те, кто называет себя Христом, и ложные пророки, и станут показывать великие чудеса и зрелища; и обманут они даже самых избранных, насколько это возможно» («Матфей»: XXIV, 24). Он дал понять, что его диатриба не касается мормонов, «Христианской науки», римско-католической церкви и фостеритов, особенно последних; не затрагивала она и его собратьев-проповедников, в чьих трудах можно было отыскать существенные различия с общепринятой верой или ритуалами… но была направлена целиком на новоявленных еретиков, соблазнявших честных верующих, уводивших их от веры отцов. В субтропическом курортном городке в той же стране три человека подали жалобы, утверждая, что некий пастырь поощряет публичный разврат вместе с тремя своими помощниками, а также Джоном Доу, Мэри Роу и другими, да плюс еще возникли обвинения в том, что он же допускает беспорядки в своем доме и способствует нарушениям закона. Но окружной прокурор не желал возбуждать дело, потому что у него было уже около дюжины сходных заявлений, но жалобщики никогда не приходили на слушание дела в суд.

Он указал на эту закономерность, их представитель ответил:

— На сей раз вас поддержат. Сам Верховный Епископ Шорт намерен добиваться, чтобы этот антихрист больше не мог творить здесь зло.

Прокурора не слишком интересовали антихристы, но предстояли первичные выборы.

— Ладно, но запомните: если вы не окажете мне поддержки, мне вряд ли удастся что-то сделать.

— Мы поддержим вас.

Доктор Джубал Хэршо ничего не знал об этом инциденте, но ему было известно о множестве других, и он беспокоился. Он поддался самому коварному пороку — пристрастию к новостям. Пока что он лишь подписался на бюллетень службы, собиравшей нужные подписчику сведения: ему присылали все, что касалось «Человека с Марса», «В. М. Смита», а также «Бена Кэкстона». Но образно говоря, обезьяна все же залезла ему за шиворот, и пару раз ему пришлось бороться с порывом приказать Лэрри наладить «тарахтелку».

Проклятие, ну почему дети не могут регулярно писать ему?! А теперь вот он вынужден без конца переживать за них.

— Вперед!

Вошла Энн, но он продолжал смотреть на снег и пустой бассейн.

— Энн, — произнес он, — сними-ка для нас тропический атолл и дай объявление о продаже этого мавзолея.

— Да, босс.

— Да, составь договор об аренде земли, прежде чем вернуть ее индейцам. Не желаю, чтобы тут настроили отелей. Сколько времени прошло с тех пор, как я что-то диктовал?

— Сорок три дня.

— Пусть это послужит тебе уроком. Начинаем. «Предсмертная Песнь Умирающего Оленя».

— Ну вот, — бодро добавил он, — подпишись «Луиза М. Элкотт» и отошли в журнал «Единение душ».

— Босс, вы что, считаете, вам за это деньги дадут?

— Что? Сгодится позднее, положи в архив, пусть мой литературный агент использует стихотворение потом, чтобы оплатить мои похороны. Вот в чем загвоздка, когда занимаешься литературой: лучшие произведения стоят дороже всего тогда, когда создателю их уже нельзя заплатить. Литературная жизнь — это дерьмо! Почесываешь кошку, пока не замурлыкает…

— Бедный Джубал! Никто его никогда не жалеет, вот и приходится ему самому себя пожалеть.

— Еще и сарказм! Неудивительно, что я не могу заставить вас заниматься делом.

— Не сарказм, босс. Лишь обутому известно, в каком месте жмет башмак.

— Прими мои извинения. Ладно, напишем что-нибудь такое, за что деньги дадут. Название: «Дорожная песня».

— Джубал, — с беспокойством спросила Энн, — у вас что, расстройство желудка?

— У меня всегда расстройство желудка.

— Это тоже в архив?

— Что? Нет, отошли в «Нью-Йоркер».

— Да они не примут!

— Возьмут-возьмут, это же кладбищенский юмор.

— Да, но тут что-то не в порядке с размером.

— Конечно! Нужно же оставить что-то на долю редактора, а не то он будет переживать. Написает на мое лучшее творение, глядишь, ему и полегчает, аромат понравится больше, вот и купит. Милая моя, я научился увиливать от приличной работы еще до того, как ты появилась на свет, так что не учи дедулю, как нужно пить сырые яйца. Хочешь, я покормлю Эбби, пока ты сделаешь копию? Эй, да ее же пора кормить! Сейчас не твоя очередь, и, кстати, уже должна была прийти Доркас.

— Ну, с Эбби ничего не случится, если она подождет. А Доркас прилегла, ее по утрам мутит.

— Ерунда. Энн, я умею определять беременность на две недели раньше, чем ее почувствует мышка, ты же знаешь.

— Джубал, оставьте ее в покое! Она так боится, что у нее ничего не получилось… и ей хочется думать, что она беременна, — ну, хотя бы пока не уверится в обратном. Вы что же, совсем не разбираетесь в женщинах?

— М-м-м… пожалуй, нет. Ладно, не стану к ней приставать. А почему ты не принесла сюда своего ангелочка и не покормила?

— Я рада, что не принесла ее сюда. Вдруг бы она поняла, о чем вы говорите?

— Стало быть, я могу испортить ребенка, а?

— Ну, она еще слишком мала, чтобы учуять за вашими словами патоку, босс. Но если я приношу ее, вы же не работаете, только играете с ней.

— А ты знаешь лучший способ убить время?

— Джубал, я очень ценю ваше отношение к моей дочери, вы ее просто обожаете. Мне и самой кажется, что она просто прелесть. Но вы же часами либо играете с Эбби… либо тоскуете.

— И когда же нам полегчает?

— Да дело не в том. Если вы перестаете сочинять рассказы, у вас наступает духовный запор. Дошло уже до того, что мы с Лэрри и Доркас грызем ногти, ожидая хоть чего-нибудь, и когда вы кричите «Вперед!», мы трясемся от радости… Но тревога оказывается ложной.

— Если нам пока хватает денег на оплату счетов, что тебя волнует?

— Вас что тревожит, босс?

Джубал задумался. Сказать? Если у него и были сомнения насчет того, кто был отцом Эбигайль, они разрешились после того, как Энн дала девочке имя. Она колебалась между «Эбигайль» и «Зенобией», наконец решила наградить ребенка и тем и другим. Энн ни разу не упомянула о том, какое значение имели оба имени… вероятно, она не догадывалась, что ему это известно…

Энн решительно продолжала:

— Вам никого не удается обмануть, Джубал. Мы с Доркас и Лэрри знаем, что Майк способен позаботиться о себе. Но вы настолько неистовы…

— «Неистов»— я?!

— Лэрри установил в своей комнате стерео, и мы по очереди смотрим выпуски новостей. Не потому, что мы волнуемся, то есть волнуемся, но только из-за вас. Майк попадает в выпуск новостей — так мы узнаем об этом быстрее, чем до вас доходят дурацкие вырезки из газет.

— Откуда ты знаешь про мои вырезки? Я-то старался, чтобы тебе ничего не было известно!

— Босс, — устало промолвила она, — кому-то же приходится и мусор выносить. Вы что, считаете, что Лэрри не умеет читать?

— Проклятый унитаз не работает, как положено, с тех пор, как уехал Дюк. Проклятие!

— Намекните Майку, и Дюк сразу приедет.

— Ты же знаешь, я не могу этого сделать. — Его раздосадовало то, что она почти наверняка была права, а потом у него возникло горькое подозрение. — Энн! Так ты все еще здесь, потому что Майк велел тебе тут остаться?

— Я здесь, потому что мне так хочется, — тут же ответила она.

— М-м-м… не уверен.

— Джубал, а еще мне хочется временами, чтобы вы были совсем маленьким, я бы вас отшлепала. Могу я договорить?

— Выступай. — Хоть одна из них оставалась бы с ним сама? Решилась бы Мириам выйти замуж за Махмуда и уехать в Бейрут, если бы Майк ее не одобрил? Имя «Фатима Мишель», возможно, явилось признанием веры ее мужа, плюс его желание сделать комплимент своему ближайшему другу, а может, это настолько же недвусмысленный код, насколько и имя крошки Эбби. Если так, ведомо ли Махмуду, что он носит рога? Или же он гордится ими, как Иосиф?.. М-да, следует заключить, что Махмуду известно расписание его гурии… и что братство по воде не допускает подобных прегрешений. Если для них это имеет значение — в чем Джубал, медик и агностик, сильно сомневался. Но для них…

— …Да вы меня не слушаете.

— Извини. Замечтался. — Да прекрати, старикашка, нечего выискивать скрытый смысл в именах, которыми матери награждают своих детей! А то еще примешься за нумерологию, потом астрологию, потом за спиритизм… пока не впадешь в такое старческое слабоумие, что придется заключить твой «корпус» в лечебницу, ибо ты станешь слишком тупым и не сумеешь выйти из телесной оболочки с достоинством. Иди-ка в клинику, найди там запертый ящичек под номером девять, набери код «Лета», возьми два грана, хотя и одного хватит…

— Вырезки из газет не нужны, потому что мы следим за новостями, к тому же Бен дал нам обещание: он сразу сообщит любые важные известия личного порядка. Но, Джубал, Майку невозможно причинить вред. Вот навестили бы их в Гнезде, как сделали мы трое, так и сами это знали бы.

— Меня не приглашали.

— У нас тоже не было приглашений. Никого не приглашают в его собственный дом. Вы придумываете отговорки, Джубал. Бен ведь уговаривал вас, Доун с Дюком присылали приглашения.

— А вот Майк меня не приглашал.

— Босс, его Гнездо принадлежит и мне и вам так же, как ему. Майк — первый среди равных… как вы — здесь. Разве это дом Эбби?

— Получается да, — отвечал он, — я отдаю ей все права, а сам остаюсь здесь пожизненно. — Джубал изменил завещание, зная, что согласно воле Майка ни один из братьев по воде не будет ни в чем терпеть нужду. Но он не был уверен в статусе «по воде» нового птенчика, кроме того, что она постоянно оказывалась мокрой, и потому отказал все свои владения ей да кое-кому еще. — Я не собирался тебе говорить, но ничего страшного не случится, если ты будешь знать.

Энн растерянно посмотрела на него.

— Джубал… ну вот, я плачу. И я чуть не забыла, о чем мы говорили. А я должна вам все сказать. Майк же не станет торопить вас, и вам это известно. Я так грокаю, что он ожидает наполненности — и вы тоже.

— М-м-м… а я грокаю, что ты говоришь верно.

— Ладно. Вы, видно, так мрачны сегодня, потому что Майка снова арестовали, но это уже так часто случалось…

— Арестовали?! Не слыхал! Черт возьми, детка…

— Джубал, Джубал, Бен не звонил, вот и все, что нам надо знать. Вы же помните, сколько раз его арестовывали, и в армии, и в цирке, да и после проповедей. Но он никогда никому не причиняет вреда, его ведь не могут осудить, и он выходит на волю, как только пожелает.

— За что же теперь?

— Да, как всегда, ерунда всякая: публичный разврат, наказуемое насилие, сговор с целью надувательства, содержание противозаконного дома, пособничество малолетним преступникам, а именно: сговор с целью избежать законов о бродяжничестве…

— Что?!! — даже Джубал не выдержал.

— У них отобрали лицензию на приходскую школу, а дети не стали возвращаться в обычную школу. Неважно, Джубал, все это чушь. Единственное, в чем они технически виновны, невозможно доказать. Джубал, если бы вы видели Гнездо, вы бы поняли: даже спецслужбы Федерации не смогут за ними шпионить. Расслабьтесь. Будет много шума, а потом все обвинения отпадут — и толпы к ним повалят еще большие, чем всегда.

— Энн, а что, Майк сам устраивает все эти обвинения?

Она была ошеломлена.

— Да мне такая возможность и в голову не приходила, Джубал. Вы же знаете, Майк не умеет лгать.

— А разве речь идет о лжи? Может, он распространяет ложные слухи, или же такие, которые нельзя доказать в суде?

— Вы считаете, Майк стал бы этим заниматься?

— Не знаю. Но я знаю, что лучший способ лгать — это говорить известную долю правды, а потом умолкать. Не в первый раз возбуждается дело по поводу того, что годится лишь на газетный заголовок. Ладно, забуду — разве если что окажется, что на сей раз он не справится. Ты все еще «Вперед»?

— Если вы сумеете удержаться, не будете щекотать Эбби под подбородком, не станете мурлыкать «агушеньки-агу», не будете отвлекать меня прочими звуками, не имеющими отношения к работе, то я принесу ее сюда. Или же позову Доркас.

— Ладно, неси сюда Эбби. Постараюсь производить лишь деловой шум, я тут придумал совершенно новый сюжет под названием «Парень встречает девушку».

— Да вы молодец, босс! Ну почему никто раньше не додумался?! — И она побежала за ребенком.

Джубал постарался сдерживаться, так, всего лишь минута неделовой активности, вполне достаточно, чтобы вызвать небесную улыбку Эбигайль, а затем Энн устроилась поудобнее, и девочка принялась сосать.

— Заголовок, — начал он. — «Девушки похожи на парней, но еще лучше». Начинаем. «Генри М. Хэвершэм Четвертый получил отличное воспитание. Он верил, что бывают лишь две разновидности девушек: находящиеся в его присутствии и вне его. Он целиком и полностью предпочитал последних, особенно если те к нему не лезли. Абзац. Никто не представил ему молодую леди, упавшую прямо к нему на колени, и он не считал катастрофу эквивалентом формального зна…» А тебе какого черта тут надо?

— Босс, — начал Лэрри.

— Выйди, закрой за собой дверь и…

— БОСС! Сгорела церковь Майка!

Они понеслись в комнату Лэрри, Джубал на полкорпуса отстал от Лэрри на повороте, а Энн, невзирая на добавочные одиннадцать фунтов, следовала за ними по пятам. За ними побежала Доркас, — ее разбудил шум.

— …в полночь. Сейчас вы видите то, что ранее было главным входом в храм, сразу после взрыва. Ваш добрый сосед — репортер с полуденными новостями. Не отключайте наш канал, мы сообщим вам, если будет еще что-то новенькое. А теперь минутку для нашего спонсора… — экран замерцал, затем на нем появилась прелестная домашняя хозяйка крупным планом.

— Проклятие! Лэрри, кати эту штуку в кабинет! Энн — или нет, Доркас, позвони Бену.

— Вы же знаете, в Храме никогда не было телефона, — возразила Энн. — Она же не сможет им дозвониться.

— Тогда пусть кто-нибудь бежит туда, и… Нет, там никого не будет… Ну, тогда позвоните шефу полиции, нет, окружному прокурору. В последних новостях сообщалось, что Майк в тюрьме, да?

— Верно.

— Надеюсь, он все еще там. И остальные тоже.

— Я тоже надеюсь. Доркас, возьми Эбби, я позвоню.

Когда они вернулись в кабинет, телефон звонил вовсю, горел сигнал «включить скрамблер». Чертыхнувшись, Джубал установил прибор, намереваясь отправить звонившего куда подальше.

— Бен! Какого дьявола, что происходит?!

— А, так вы уже слышали новости. Потому-то я и звоню. Все под контролем.

— А пожар? Кто-то пострадал?

— Нет, Майк велел вам передать…

— Никто не пострадал?! Я только что видел репортаж, похоже на полное…

— А, это… — пожал плечами Бен. — Джубал, послушайте меня, пожалуйста. Мне нужно сделать еще несколько звонков. Вы не единственный, кому нужно передать, что все в порядке. Но Майк велел сначала позвонить вам.

— Э-э-э… хорошо, сэр.

— Никто не пострадал, даже не обгорел. Правда, потеряли кое-что, так, небольшой ущерб на пару миллионов. Но Майк собирался покинуть Храм, а то он перенасыщен нашим опытом… Да, он не должен был загореться, но ведь что угодно сгорит, если применить бензин и динамит.

— Поджог, да?

— Пожалуйста, Джубал. Арестовали восьмерых, всех, кого сумели поймать из Девятого Круга. В основном ордера «Джона Доу», анонимные. Майк всех нас вызволил под залог за пару часов, кроме себя, он все еще в каталажке…

— Я сейчас же поеду туда!

— Полегче, Джубал. Майк сказал, чтобы вы приезжали, если захотите, но особой нужды нет. Я с ним согласен. Пожар подстроили прошлой ночью, когда в Храме никого не было, все отменили из-за нашего ареста — то есть везде было пусто, кроме Гнезда. Мы все, кроме Майка, находились в Сокровенном Храме, проводили церемонию Воды в его честь, и тут начались взрывы и пожар. Мы перешли в запасное Гнездо, оно оборудовано на случай внезапного несчастья.

— Судя по всему, вам повезло, что удалось выбраться.

— Нас отрезало, Джубал, и мы все мертвы…

— Что?!

— Нас всех внесли в список «погибших» или «пропавших, без вести». Никто ведь не покидал здания после того, как началось уничтожение, не выходил через известные всем двери.

— Э-э-э… «потайной ход для священника»?

— Джубал, у Майка свои методы, как раз на такой случай, я не могу обсуждать их по телефону.

— Ты сказал, он в тюрьме.

— Сказал — и он все еще там.

— Но…

— Довольно. Если вы поедете, не приближайтесь к Храму. Ему капут. Я не могу сказать, где мы… да и звоню я из другого места. Если вы приедете — в чем я не вижу смысла, — вы ничего не сможете сделать, но если вы таки поедете, мы сами вас найдем.

— Но…

— Все, пока. Энн, Доркас, Лэрри, малышка, поделимся водой. Ты есть Бог. — И экран потух.

Джубал выругался:

— Вот что бывает, когда свяжешься с религией. Доркас, такси. Энн! Нет, корми ребенка. Лэрри, саквояж. Энн, мне нужны наличные, а Лэрри может пополнить запасы завтра.

— Босс, — возразил Лэрри, — мы все едем.

— Конечно, — кратко отозвалась Энн.

— Потише, Энн. Закрой рот, Доркас. Не время давать право голоса женщинам. В том городе теперь проходит линия фронта, все может случиться. Лэрри, останешься здесь, чтобы защищать женщин и ребенка. Забудь про поход в банк, да вам и не понадобятся наличные — сидите здесь, пока я не вернусь. Кто-то повел жестокую игру, а между нашим домом и тем храмом достаточно связей, чтобы они попытались повести ту же игру с нами. Лэрри, включай прожекторы на всю ночь, подключи к ограде ток и стреляй, не колеблясь. Если понадобится, без промедления гони всех в убежище, кстати, отнеси туда колыбельку — немедленно. Ну, давай, а я пока переоденусь.

Тридцать минут спустя Джубал в одиночестве стоял в своих покоях. Тут его позвал Лэрри:

— Босс, такси сейчас сядет!

— Иду, — отозвался он, затем еще раз поглядел на «Упавшую Кариатиду». Глаза его наполнились слезами. Он прошептал: «Ты ведь пыталась, правда, девочка? Но камень оказался слишком тяжел… его никто бы не смог удержать…»

Осторожно коснувшись руки девушки-статуи, он повернулся и вышел.

Глава 35

Такси проделало именно то, чего Джубал и ожидал от механизма: по пути начались какие-то нелады, и машина направилась к мастерской. Джубал оказался в Нью-Йорке, еще дальше от своей цели, чем прежде. Он обнаружил, что быстрее доберется до нужного места, если полетит обычным рейсом, и не стал делать спецвызов. Наконец он прибыл, проведя несколько часов в тесноте, среди чужих людей, уставившись в стерео.

Он видел врезку, выступление Епископа Шорта, объявившего войну против «антихриста», то есть против Майка, и еще он видел множество съемок полностью разрушенного здания, он не мог понять, как кому-то удалось выбраться оттуда, живым. Август Гривс с тревогой сделал общий обзор… указав, что, когда возникает спор из-за забора, один из соседей оказывается подстрекателем и, по его мнению (тут морда у него стала как у хорька), виноват был так называемый Человек с Марса.

Наконец Джубал очутился на муниципальной посадочной площадке, обливаясь потом в своих зимних одеждах, отметил, что пальмы по-прежнему выглядят как дешевые метелки из перьев для смахивания пыли, мрачно посмотрел на видневшееся за ними море, подумав, что все это — лишь грязная неустойчивая масса, зараженная и забросанная кожурой от грейпфрутов и людскими экскрементами, а потом задумался: что же ему теперь делать?

К нему приблизился человек в форменной фуражке.

— Такси, сэр?

— Э-э-э… да. — Он мог бы направиться в отель, собрать представителей прессы и сообщить о своем местопребывании.

— Сюда, сэр, — служащий провел его к потрепанному желтому такси. Усадив Джубала, он положил в машину его саквояж и тихо произнес: — Приношу тебе воду.

— Э! Никогда не испытывай жажду.

— Ты есть Бог.

Закрыв дверь, он сел за руль.

Вскоре они добрались до корпуса большого прибрежного отеля, там была частная стоянка, рассчитанная на четыре машины, а посадочная площадка отеля находилась на крыше другого крыла. Водитель вылез из машины, взял саквояж Джубала, отправил такси на площадку и провел Джубала в здание.

— Через вестибюль сюда не пройдешь, — пояснил он, — потому что там полно кобр. Если вам нужно будет выйти на улицу, позовите меня или еще кого. Меня зовут Тим.

— Меня — Джубал Хэршо.

— Я знаю, брат Джубал. Сюда. Осторожно, тут ступеньки.

Они вошли в роскошные апартаменты, очевидно, номер-люкс, за гостиной следовали спальня и ванная. Положив саквояж Джубала, Тим сказал:

— Это ваш номер.

Он вышел. Джубал отыскал на столике воду, бокалы, лед, бренди — свою любимую марку. Смешав себе коктейль, он снял пиджак, вздохнул, сделал глоток.

Вошла женщина с подносом сандвичей. Джубал решил было, поглядев на ее платье, что перед ним горничная отеля, потому что оно не походило на шорты, маечки и саронги, обычно открывавшие больше, чем скрывавшие, что было характерно для такого курорта. Но, улыбнувшись ему, она промолвила:

— Пей, брат наш, и никогда не испытывай жажды.

Поставив поднос на столик, она прошла в ванную, проверила, как льется вода, огляделась.

— Вам что-нибудь нужно, Джубал?

— Мне? О нет, все прекрасно. А Бен Кэкстон где-то здесь?

— Да, он сказал, что вам нужно принять ванну, устроиться поудобнее. Если вам что-то захочется, скажите. Спросите любого или позовите меня. Я — Пэтти.

— О! Жизнь архангела Фостера!

Она расплылась в улыбке, на щеках ее появились ямочки, и внезапно стала выглядеть еще моложе, а Джубал и на первый-то взгляд дал ей лет тридцать.

— Да!

— Мне очень хочется их увидеть, я интересуюсь религиозным искусством.

— Сейчас? Нет, я так грокаю, сначала вам нужна ванна. Или вам помочь?

И Джубалу вспомнилось, как его татуированная японочка не однажды предлагала то же самое… Но сейчас ему хотелось лишь смыть с себя дорожную грязь и переодеться в летнюю одежду.

— Спасибо, Пэтти. Но я бы с радостью посмотрел на них, когда тебе будет удобно.

— Да когда угодно, спешить некуда. — И она вышла, не спеша, но очень быстро.

Джубал не позволил себе расслабляться. Вскоре он уже распаковывал вещи и раздраженно ворчал: Лэрри позабыл положить ему в саквояж летние брюки. Он решил надеть сандалии, шорты и яркую рубашку, вид у него был, как у раскрашенного яркими красками страуса-эму, ноги тощие, волосатые… Но Джубала уже несколько десятилетий не волновали подобные мелочи. Сгодится, пока не приспичит идти на улицу — или в суд. Интересно, здешняя ассоциация адвокатов имеет связи с Пенсильванией?

Он вышел в большую гостиную, ведь все отели в чем-то похожи друг на друга. Там сидели люди, смотрели стерео. Джубал никогда еще не видел такого большого экрана, разве что в стереозале.

— Привет, Джубал.

— Привет, Бен. Как дела? Майк еще в тюрьме?

— Нет, он вышел оттуда вскоре после того, как я с вами говорил.

— Когда предварительное слушание?

Бен улыбнулся:

— Его не освободили — он сбежал.

Джубал с отвращением поморщился.

— Глупость какая. Теперь у нас будет в восемь раз больше сложностей.

— Джубал, я же сказал вам, не волнуйтесь. Нас всех считают погибшими, а Майка пропавшим без вести. Теперь это неважно, мы покидаем этот город, уедем в другое место.

— Его отлучат от церкви. Выпрут из штата.

— Не бойтесь, ничего у них не получится.

— Ну… где он? Мне нужно поговорить с ним.

— Он рядом, но сейчас погружен в медитацию. Он просил передать вам, чтобы вы не предпринимали никаких действий. Можете поговорить с ним, если это срочно нужно. Джилл вызовет его из транса. Но не советую — спешить некуда.

Джубалу чертовски не терпелось поговорить с Майком, задать ему хорошую трепку за то, что он влип, но помешать Майку, когда он впал в транс — да это еще хуже, чем мешать самому Джубалу, когда он диктовал очередной рассказ. Парень всегда выходил из самогипноза, как только ему удавалось «грокнуть всю целостность», что бы это ни означало. Если же он еще не все грокнул, ему придется вернуться в транс потом. Не стоит его беспокоить, это все равно, что будить зимой спящего медведя.

— Ладно. Но мне хотелось бы его увидеть, когда он очнется.

— Конечно. А пока расслабьтесь, забудьте о путешествии. — Бен подвел его к группке, собравшейся вокруг экрана.

— Привет, босс, — подняла глаза Энн, подвинувшись. — Садитесь.

Джубал присоединился к ней.

— Могу я спросить, какого дьявола ты тут делаешь?

— То же, что и вы, — ничего не делаю. Джубал, пожалуйста, не сердитесь. Мы тоже часть всего этого, так же, как и вы. Но вы были настолько расстроены, что не стоило с вами спорить. Расслабьтесь да послушайте, что там говорят про нас. Шериф заявил, что выгонит всех нас, шлюх, из города. — Она улыбнулась. — А меня еще никогда не изгоняли из города. Шлюху изгоняют на тележке? Или придется идти?

— Не думаю, что существует ритуал. Вы все тут?

— Да, только не капризничайте. Мы с Лэрри давным-давно договорились с парнями Мак-Клинтока, на всякий случай. Они знают, как работает кочегарка и где там выключатели, ну и все остальное. Так что все в порядке.

— Х-м-м-м… похоже, я там был всего лишь квартирантом.

— Но вы же хотели, чтобы мы сами все делали и не мешали вам. Однако вы не позволили нам ехать вместе с вами, вот это позор. Мы-то добрались уже давно, вам, должно быть, не повезло по дороге.

— Да. Ох, Энн, доберусь я до дома — и больше никогда в жизни никуда не поеду. Выдерну телефон и разобью «тарахтелку» молотком.

— Да, босс.

— Так я и сделаю. — Он кинул взгляд на гигантскую «тарахтелку». — Эти рекламы, что же, никогда не кончаются? А где моя крестница? Только не говори мне, что ты оставила ее на попечение тупых сынков Мак-Клинтока.

— Нет, конечно, она здесь. У нее даже няня появилась, слава Богу.

— Я хочу ее повидать.

— Пэтти вас отведет. Я так устала, она себя очень гнусно вела в пути. Пэтти, милая! Джубал хочет повидать Эбби.

Татуированная дама, неспешно пролетавшая через комнату, остановилась.

— Конечно, Джубал, я как раз свободна. Сюда, вниз.

— Дети у меня, — пояснила она, пока Джубал пытался за ней поспеть. — Пышка за ними присматривает, пока никого нет рядом.

Джубал был несколько поражен, увидев, что имела в виду Патриция. Огромный удав лежал на постели, образовав своим телом два гнезда, две колыбельки, в каждом из которых лежало одеялко, а на нем младенец.

Змея-няня подняла голову и вопросительно посмотрела на них. Погладив ее, Пэтти сказала:

— Все в порядке, милая. Папа Джубал захотел посмотреть на них. Приласкайте ее немного, она вас грокнет и в следующий раз узнает сама.

Джубал сначала замурлыкал над своей любимой девушкой, а когда та начала в ответ агукать и дрыгать ножками, он погладил змею. Великолепный образчик питона, и куда длиннее, чем любая змея, какую ему приходилось видеть в неволе. На теле змеи виднелись яркие поперечные полосы, а на хвосте так и светились разные цвета. Он даже позавидовал Пэтти, такое красивое домашнее животное, все в голубых лентах! И ему стало жаль, что у него уже не будет времени подружиться с Пышкой.

А змея потерлась головой о его руку, совсем как кошка. Подняв Эбби, Пэтти сказала:

— Пышка, ну что же ты мне не сказала? Она сразу сообщает мне, если кто-то из них запутается, или нужна помощь, а сама лишь подталкивает их обратно, если они пытаются выползти. Но вот никак не грокнет, что мокрого младенца нужно тут же перепеленать. Пышка не считает, что тут что-то не так. И Эбби тоже.

— Знаю. Мы прозвали ее «Постоянная в вере». А вторая прелесть чья?

— Фатима Мишель. Мы думали, вы уже знаете.

— И они здесь? А я-то считал, они в Бейруте.

— Да, они и правда прибыли из какого-то такого места. Мириам говорила, но я не запомнила, я-то никогда нигде не была. Я грокаю, все места на земле похожи друг на друга — везде люди. Хотите подержать Эбигайль, пока я проверю Фатиму?

Взяв малышку на руки, Джубал заверил ее, что она самая красивая девочка на свете, а потом заверил в том же Фатиму. И каждый раз он говорил вполне искренне — и каждый раз девочки ему верили. Джубал научился повторять это неисчислимое количество раз еще в те времена, когда он работал в администрации Хардинга, и каждый раз был искренен, и каждый раз ему верили.

Ушел он из детской с сожалением, погладив Пышку и сказав ей все те же слова.

Они наткнулись на мать Фатимы.

— Босс, дорогой! — она чмокнула его и похлопала по животу. — А вас прилично кормили.

— Неплохо. А я тут поигрывал с твоей дочкой. Ангелочек, Мириам.

— Ничего получилась девочка, а? Продадим ее в Рио.

— А я-то думал, в Йемене рынок куда лучше.

— Махмуд считает, что нет. Надо повидаться с ней. Видите? — Она приложила его руку к своему животу. — Чувствуете? Мы с Махмудом решили сделать мальчика, раз времени на дочек не хватает.

— Мириам, — укоризненно произнесла Патриция, — нельзя так говорить.

— Извини, Пэтти. О твоем ребенке я так говорить не стану. Тетя Пэтти — настоящая леди, но она считает, что я таковой не являюсь.

— Да уж, хулиганка. Но если ты собираешься продавать Фатиму, я дам тебе вдвое больше любого покупателя.

— Поговорите с тетей Пэтти, мне лишь изредка позволяют видеться с ребенком.

— К тому же у тебя ничего не выпирает, может, еще захочешь оставить себе девочку. Дай-ка я загляну тебе в глаза… Да, возможно.

— Точно. Майк все тщательно грокнул и сказал Махмуду, что тот сделал мальчика.

— Как это Майк может такое грокнуть? Я вот даже не уверен, что ты беременна.

— Ну, конечно, Джубал, — подтвердила Патриция.

Мириам невозмутимо смотрела на него.

— А вы по-прежнему скептик, босс? Майк грокнул это еще тогда, когда мы были в Бейруте, прежде чем мы с Махмудом уверились в том, что получилось. И Майк нам позвонил. А Махмуд попросил творческий отпуск в университете. И вот мы здесь.

— И чем занимаетесь?

— Вкалываем. Больше, чем на вас, босс, — моему мужу бы за рабами присматривать.

— Чем заняты?

— Они составляют марсианский словарь, — пояснила Пэтти.

— Марсианско-английский? Должно быть, сложно.

— Нет, конечно! — Мириам была шокирована. — Это же невозможно! Нет, словарь марсианского языка на марсианском, такого никогда не было, марсианам-то оно ни к чему. Я сижу за клавиатурой и печатаю все, что они сделают. Майк с Махмудом, большей частью Махмуд, разработали фонетический алфавит, там восемьдесят одна буква, потом мы взяли принтер, совместимый с IBM, и переделали его на марсианский, используя оба регистра. Босс, милый, я теперь больше не гожусь в секретарши, я печатаю вслепую — по-марсиански. Вы меня не разлюбите? Когда снова заорете «Вперед!», а я ничего не смогу? Но я умею готовить… говорят, у меня и другие таланты есть.

— Я буду диктовать по-марсиански.

— Ну, конечно, когда Майк с Махмудом вас обучат. Так я грокаю. А, Пэтти?

— Ты говоришь верно, брат мой.

Они вернулись в гостиную, к ним присоединился Кэкстон и предложил поискать местечко поспокойней, провел Джубала по коридору в другую гостиную.

— А вы что, заняли почти весь этаж?

— Весь, — поправил Бен. — Четыре номера: Секретаря, Президента, Королевский, Владельца, а попасть сюда можно лишь с нашей собственной посадочной площадки… или через фойе, но это небезопасно. Вас предупредили?

— Да.

— Пока что нам хватает места, но может стать тесно — просачиваются все новые члены братства.

— Бен, разве можно скрываться вот так, в открытую? Служащие отеля нас продадут.

— А они здесь не бывают. Понимаете, отель-то принадлежит Майку.

— Еще хуже!

— Да нет, разве что наш толстяк — шеф полиции — подкупил мистера Дугласа. У Майка примерно четыре подставных лица разных уровней, а Дуглас не сует нос не в свое дело и не спрашивает, почему Майк дает какие-то указания. И Дуглас перестал ненавидеть меня с тех пор, как я отдал Осу Килгаллену свою колонку. Но ему не хочется выпускать контроль из своих рук. Номинальный владелец — один из тайных членов Девятого Круга. Владелец заказывает себе весь этаж на сезон, а управляющий не спрашивает, почему он дорожит своим местом. И так будет, пока Майк не грокнет, куда мы направимся.

— Похоже, Майк знал, что убежище понадобится.

— Наверняка. Еще две недели назад он убрал из гнездышек всех детей, кроме Мириам и ее дочки. Мириам нам необходима. Майк отослал родителей с детьми в другие города, туда, где он, по-моему, намерен открыть свои храмы, и когда настал час, нас там было не более дюжины, так что было не сложно.

— Но вы еле спаслись! И вы лишились всего, что у вас было!

— Ну, все важное удалось спасти. Языковые записи Махмуда да диковинную машинку, которой пользуется Мириам. Даже ваш жуткий портрет, вы ну прямо как из галереи мадам Тюссо. А Майк успел забрать одежду и деньги.

— Майк? — возразил Джубал. — Но ты же сказал, что он был в тюрьме?

— Тело-то его было в тюрьме, он свернулся калачиком и отключился. Но сам он был с нами, понимаете?

— Не грокаю.

— Тесная внутренняя связь. В основном он был в голове Джилл, но все мы ощущали эту связь. Джубал, я не могу объяснить, вам нужно научиться. Когда произошел взрыв, он перенес нас сюда, а потом вернулся и спас наши вещички.

Джубал нахмурился, Кэкстон нетерпеливо продолжал:

— Телепортация, понимаете? Что вам так трудно грокнуть, Джубал? Вы же сами советовали мне раскрыть глаза и рассмотреть чудо. Вот я открыл глаза — и чудеса произошли. Правда, вовсе они не чудеса, не более, чем радио. А вы способны грокнуть радио? Или стереовидение? Или компьютеры?

— Я? Нет.

— Я тоже. Но мог бы, если бы я потратил время да попотел хорошенько над языком электроники, ничего чудесного тут нет, просто очень сложно. Телепортация дается легко, если знаешь язык, только сам язык освоить трудновато.

— Бен, ты умеешь телепортировать вещи?

— Я? Нет, в детском саду этого не изучают. Меня и дьячком назначили лишь потому, что я был среди Первопризванных. Но я уже дошел почти до Четвертого Круга. Начинаю контролировать собственное тело. Пэтти — единственная среди нас, кто постоянно пользуется телепортацией… но не уверен, что она способна делать это без помощи Майка. Майк-то уверяет, что она все умеет делать сама, но Пэтти удивительно скромна и наивна для такого гения, и она ощущает себя зависимой от Майка. Что ей вовсе ни к чему. Джубал, вот что я грокаю, Майк нам теперь не так уж и нужен. Вы могли бы стать Человеком с Марса. Или я. Майк — словно тот, кто первым обнаружил огонь. Огонь-то существовал всегда, и после того, как другие узнали, как им пользоваться, все научились… все, у кого хватает ума не обжечься. Понимаете?

— Пожалуй.

— Майк — наш Прометей, вот и все. Майк постоянно это подчеркивает. Ты есть Бог, я есть Бог, он есть Бог. Все, что грокает. Майк — человек, такой же, как мы. Конечно, выше нас; если б он был мелочным, то, имея все, чему его успели обучить марсиане, он мог бы выставить себя в роли божка… Но Майк выше такого искушения. Прометей… вот и все.

— Но Прометей дорого заплатил за то, что принес людям огонь, — медленно промолвил Джубал.

— А Майк?! Он работает по двадцать четыре часа в сутки все семь дней в неделю, чтобы научить нас играть со спичками, не обжигаясь. Джилл с Пэтти попытались ввести ограничения, одна ночь в неделю — отдых, это было до того, как я к ним присоединился. — Кэкстон улыбнулся. — Но Майка не остановишь. Городок набит притонами, где играют в азартные игры, а вообще-то они тут запрещены. И вот Майк провел свою свободную ночь, играя во все азартные игры, и везде выигрывал, Его пытались поймать, убить, напоить снотворным, насылали на него громил, а он лишь завоевал репутацию самого удачливого человека в городишке… и в Храм повалил народ. Тогда его попытались не пускать — и совершили ошибку. Колоды карт не раскрывались, колеса рулеток не крутились, кости выпадали со всеми очками сразу… Наконец с ним смирились… Его лишь просили переходить в другое заведение после того, как он выигрывал несколько кусков. Он всегда соглашался — если просили вежливо.

Так что против нас сложился еще один блок, — добавил Кэкстон. — Не только фостериты и прочие церкви, но теперь еще и синдикаты, и городские власти. Думаю, работенку с нашим Храмом провернули профессионалы, вряд ли к этому делу причастны головорезы-фостериты.

Пока они беседовали, в комнату то и дело входили и выходили люди, собирались группками, и Джубал постоянно ощущал исходившее от них совершенно необычное ощущение: неспешная расслабленность в сочетании со стремительным напряжением. Никто не волновался, никто не торопился… однако все их действия явно были целенаправленными, даже явно неожиданные, такие, как поцелуи при встрече, приветствия. Джубалу казалось, будто каждое их движение было выверено хореографом.

Покой и всевозрастающее напряжение, вернее, ожидание, решил он. Люди были напряжены, но не мрачны, что-то это напоминало Джубалу. Отделение хирургии? Мастер работает — и никакого шума, никаких лишних движений?

И тут он вспомнил. Много лет назад, когда в первых исследованиях космоса применялись ракеты на химическом топливе, ему довелось присутствовать в бункере при отсчете времени. Те же приглушенные голоса, покой, разнообразные скоординированные действия и то же самое растущее ощущение возбужденного ожидания. Они ждали «целостности», безусловно. Но какой? Почему они выглядели такими счастливыми? Их Храм и все, что они строили, разрушено… а они ведут себя, словно дети накануне Рождества.

Джубал заметил, что нагота, так подействовавшая на Бена во время его первого посещения Гнезда, здесь почти не практиковалась, хотя вокруг были только свои. Если кто и появлялся в обнаженном виде, Хэршо не обращал на них внимания, настолько его захватило чувство единения со всей семьей.

Однако он обратил внимание не на кожу, но на великолепнейший каскад черных волос, украшавший молодую женщину, — войдя, она поговорила с кем-то, послала Бену воздушный поцелуй, серьезно глянула на Джубала и вышла. Джубал проводил ее взглядом, наслаждаясь видом массы волос цвета полуночи… Лишь когда та вышла, он понял, что иной одежды, кроме столь божественной красоты, на ней не было. А потом сообразил, что она — не первая, кого он тут встретил в обнаженном виде.

— Это Руфь, — сообщил Бен, перехватив его взгляд. — Новая верховная жрица. Она вместе с мужем уезжала, чтобы подготовить еще один храм, по-моему. Я рад, что они вернулись. Похоже, вся семья скоро соберется.

— Великолепная грива. Хотелось бы мне, чтобы она тут задержалась.

— А что же вы ее не подозвали?

— А?

— Руфь наверняка заходила лишь затем, чтобы посмотреть на вас, они же только что приехали. Разве вы не обратили внимания на то, что нас в большей части оставляют в покое?

— Да, пожалуй…

Джубал ехал сюда, настороженный, готовый пресечь всякие попытки к интимному общению, а теперь оказалось, что он собрался преодолеть ступеньку, которой там попросту не было. С ним обращались гостеприимно, но сравнить можно было скорее с кошачьей вежливостью, чем с чрезмерным дружелюбием собаки.

— Всем жутко хочется вас увидеть, но они испытывают такое благоговение, что не решаются подойти поговорить.

— С кем? Со мной?

— Да, я же говорил вам прошлым летом. Вы — настоящий миф, нечто мистическое, и куда более грандиозное, чем в жизни. Майк поведал им, что вы — единственный среди всех известных ему людей, кто способен «грокнуть в целостности», не зная марсианского. Многие подозревают, что вы умеете читать мысли не хуже Майка.

— Чушь какая! Надеюсь, ты их разубедил?

— Ну кто я такой, чтобы разрушить миф? Если вы и вправду умеете читать мысли, вы же все равно не сознаетесь. Они побаиваются вас, вы же поедаете младенцев на завтрак, а уж если зарычите, земля содрогнется. Позови вы любого, он будет в восторге… но никто не станет вам навязываться. Им известно, что стоит вам заговорить — и даже Майк встает по стойке «смирно».

Джубал произнес всего одно слово, краткое, но очень выразительное.

— Конечно, — согласился Бен, — Майк просто ослеплен, я же говорил вам: он всего лишь человек. Но вы — святой покровитель нашей церкви, и никуда вам от этого не деться.

— Ох… а, вон идет та, кого я хорошо знаю, вон она вошла. Джилл! Джилл! Иди сюда, милая!

Женщина неуверенно обернулась.

— Я — Доун. Но благодарю вас. — Она приблизилась, и Джубал решил, что она собирается его поцеловать, но вместо этого женщина опустилась на колени, взяла его руку и поцеловала. — Отец наш Джубал. Приветствуем вас, пьем вашу мудрость.

Джубал вырвал руку:

— О Господи, детка! Вставай, присядь. Поделимся водой.

— Да, отец Джубал.

— Что? Зови меня просто Джубал, да скажи остальным, что мне не очень нравится, когда со мной обращаются, как с прокаженным. Я ведь пришел в лоно семьи — надеюсь.

— Да… Джубал.

— Надеюсь, меня будут звать Джубалом и обращаться так же, как с остальными братьями по воде. Тот, кто осмелится проявить в отношении меня почтение, останется в школе после уроков. Грокаешь?

— Да, Джубал, — согласилась она, — я так им и сказала.

— Как?

— Доун скорее всего сообщила Пэтти, — пояснил Бен, — а Пэтти уже передает ваше пожелание остальным. Тем, кто умеет слышать «внутренним ухом», а они передадут дальше, тем, кто пока глуховат, вроде меня.

— Да, — согласилась Доун, — только я передала все Джилл, потому что Пэтти вышла за чем-то, что нужно Майку. Джубал, вы смотрели новости по стерео? Так интересно!

— Что? Нет, не смотрел.

— Ты имеешь в виду события в тюрьме, Доун?

— Да, Бен.

— Мы еще не обсудили их… Джубал, Майк не просто взломал дверь и убежал домой — он сотворил несколько чудес, чтобы им было о чем подумать. Уходя, он уничтожил все запоры, все двери в окружной тюрьме… а заодно и в тюрьме штата, разоружил всю полицию. Частично для того, чтобы им было чем заняться, а частично потому, что Майк попросту не выносит, когда человека держат взаперти — по каким бы то ни было причинам. И я с ним согласен.

— Соответствует, — признал Джубал. — Майк такой нежный. Согласен, ему самому становится больно, когда кого-то держат под замком.

Бен покачал головой:

— Майк вовсе не нежен, Джубал. Убить кого-то — тут он волноваться не станет. Но он анархист в высочайшем смысле этого слова. Держать человека взаперти — «неправильность». Свобода «Я» — и полная личная ответственность за это «Я». Ты есть Бог.

— И в чем же конфликт, сэр? Убить бывает необходимо. Но ограничить человека в свободе его передвижения означает совершить проступок против его целостности, да и вашей тоже.

Бен поглядел на него.

— Майк прав, вы грокаете полностью — так же, как и он. А я не совсем… я еще учусь. Как власти все это воспринимают, Доун? — спросил он.

Она хихикнула:

— Будто разворошили осиное гнездо. Мэр просто пеной исходит. Он затребовал помощь от штата и от Федерации, и он ее получил. Мы видели, как приземлялись машины с войсками. Но стоит им вылезти, как Майк их тотчас разоблачает, не только оружие исчезает, но и одежда, и ботинки. А едва все вылезут, как машина тоже пропадает.

— Думаю, он будет пребывать в отключке до тех пор, пока они не сдадутся, — решил Бен. — Слишком много деталей, эдак ему придется заниматься ими очень долго, целую вечность.

Доун задумалась:

— Вряд ли, Бен. Это мне бы пришлось впасть надолго, чтобы справиться даже с десятой частью, но я так грокаю, что Майк бы управился, даже катаясь на велосипеде, к тому же стоя головой на седле.

— М-м-м… не уверен. Не знаю, я-то пока играю в песочнице, леплю куличики. — Бен встал. — Иногда вы, творящие чудеса, меня слегка тревожите, детка. Пойду погляжу новости. — Он поцеловал ее. — А ты пока развлеки папочку Джубала, он любит маленьких девочек.

Кэкстон вышел, а за ним помчалась пачка сигарет, в дверях она всунулась к нему в карман.

— Это ты? Или Бен? — спросил Джубал.

— Бен, он вечно забывает сигареты, и они носятся за ним по всему Гнезду.

— Х-м-м-м… А неплохие куличики он выпекает.

— Бен продвигается куда быстрее, чем признает сам. Он — святой человек.

— Х-м-м-м… Доун, ты — та самая Доун Ардент, которую я встречал в храме Фостера, не так ли?

— Ой, вы запомнили! — Можно было подумать, он дал ей леденец на палочке.

— Конечно. Но ты очень изменилась, стала еще прелестнее.

— Так и есть, — просто ответила она. — Вы приняли меня за Джиллиан. Она намного прекраснее.

— А где же она? Я думал, мы с ней сразу встретимся.

— Работает. — Доун помолчала. — Но я позвала ее, скоро она придет. — Она снова помолчала. — Мне нужно заменить ее, извините.

— Беги, детка.

Она вышла, а рядом с ним присел доктор Махмуд.

Джубал мрачно поглядел на него.

— Мог бы сообщить мне, что приехал в страну, а то пришлось мне знакомиться с крестницей благодаря доброте змеи.

— О Джубал, вы всегда так чертовски спешите.

— Сэр, когда человеку уже… — Джубал умолк, чьи-то руки прикрыли ему глаза, чей-то голос потребовал:

— Отгадай, кто!

— Вельзевул?

— Еще раз!

— Леди Макбет?

— Теплее, третья попытка — или погибай!

— Джиллиан, прекрати, садись рядом.

— Да, отец. — Она повиновалась.

— Да перестань звать меня отцом, это годится только дома. Сэр, я начал говорить: когда человеку столько лет, сколько мне, приходится поневоле поторапливаться. Каждый восход солнца — бесценная жемчужина… возможно, за ним никогда уже не последует закат.

Махмуд улыбнулся:

— Джубал, вам кажется, что если вы перестанете поскрипывать костями, так и весь мир остановится?

— Естественно, сэр, с моей точки зрения. — К ним неслышно присоединилась Мириам, присела возле Джубала. Он обнял ее.

— В это время мне, возможно, вовсе не захочется лицезреть твою отвратительную морду… или даже нечто более приятное, к примеру, физиономию моей бывшей секретарши…

— Босс, вы что, собрались пнуть его в живот? — шепнула Мириам. — Я исключительно прекрасна, так утверждает высшая власть.

— Потише, вот крестницы — другая категория. Ты не отослала мне открытку, и я мог бы не увидеть Фатиму Мишель. В таком случае я бы стал являться тебе в качестве призрака после моей смерти.

— В таком случае, — заметила Мириам, — вы бы заодно повидались и с ней, понаблюдали бы, как она втирает себе в волосы тертую морковь. Отвратительное зрелище.

— Я говорил в метафорическом смысле.

— А я в прямом. Жуток неряшливый едок.

— А почему, — тихо спросила Джилл, — вы выражаетесь «метафорично», босс?

— Что? А, дело в том, что «привидение», как понятие, мне вовсе не нужно, разве что как фигура речи.

— Но в них есть нечто большее, — настаивала Джиллиан.

— Может быть. Предпочитаю встречать малюток во плоти, считая и мою собственную.

— Да я о том и говорю, — вмешался Махмуд, — вы еще не скоро умрете, Джубал. Майк вас грокнул и уверяет, что у вас впереди еще много лет.

Джубал покачал головой:

— Я установил предел в три года несколько лет назад.

— Какие три? — невинно осведомилась Мириам. — Те, что прожил Мафусаил?

Он тряхнул ее за плечи:

— Неприлично так себя вести!

— А Махмуд говорит, что женщины должны вести себя не прилично, лишь бы их не было слышно.

— Твой муж говорит верно. В тот день, когда на моих часах покажется цифра «3», я выйду из своей телесной оболочки, неважно, по-марсиански или воспользовавшись моими собственными, весьма грубыми методами. Этого вам у меня не отнять.

— Согласна, Джубал, — медленно промолвила Джилл, — но не рассчитывайте, что это будет скоро. Ваша целостность еще не пришла. Элли составила ваш гороскоп на прошлой неделе.

— Гороскоп?! О Господи! И кто такая «Элли»? Как она посмела! Покажите-ка мне ее! Проклятие, я сдам ее в Бюро по трудоустройству!

— Вряд ли вам это удастся, Джубал, — вставил Махмуд, — она тоже трудится над нашим словарем. А «кто такая» — мадам Александра Везант.

Джубал пришел в восторг:

— Бекки?! Она тоже попала в ваш сумасшедший дом?

— Да, это Бекки. Мы зовем ее Элли, потому что у нас есть еще одна Бекки. Не смейтесь над ее гороскопами, Джубал, она наделена даром ясновидения.

— Чушь собачья, Махмуд! Астрология — ерунда, и ты сам это знаешь.

— Естественно. Элли тоже это известно. А большинство астрологов всего лишь неуклюжие мошенники. Тем не менее Элли занимается ею даже более прилежно, чем прежде, используя марсианскую арифметику и марсианскую астрономию, они куда полнее наших. Это ее способ грокать. Можно пользоваться чашей с водой, хрустальным шаром или куриными потрохами, средства не имеют значения. Майк посоветовал ей пользоваться знакомыми символами. Но дело все в том, что она действительно наделена даром ясновидения.

— Черт возьми, и что ты под этим разумеешь?

— Способность грокать вселенную полнее, чем то, что находится в непосредственной близости. У Майка этот талант возник благодаря многим годам марсианского обучения, а Элли была самородком, наполовину усвоившим все необходимое. И неважно, что она пользовалась настолько бессмысленной штукой, как астрология. Четки ведь тоже не имеют смысла — мусульманские четки, я не собираюсь критиковать приверженцев чужой веры. — Сунув руку в карман, Махмуд извлек четки и начал их перебирать. — Если вам кажется, что игра в покер пойдет лучше, стоит вам только повернуть свою шляпу вокруг головы — стало быть, вам это помогает. А то, что в шляпе не заключено никакой волшебной силы, несущественно.

Поглядев на исламский символ, Джубал решился задать вопрос:

— А ты все еще правоверный? Я-то думал, что ты до конца примкнул к церкви Майка.

Махмуд убрал четки.

— Я принадлежу и к той, и к другой церкви.

— Махмуд, да они же несоединимы!

— Лишь на поверхности. Можно сказать, что Мириам приняла мою веру, а я ее. Но, Джубал, возлюбленный брат мой, я по-прежнему остаюсь рабом Божьим, покорным Его воле… и тем не менее могу повторить: «Ты есть Бог, и все, что грокает, есть Бог». Наш Пророк никогда не утверждал, что он — последний из всех пророков, и он не настаивал на том, что ему удалось сказать последнее слово. Покорность воле Божьей не означает, что мы становимся роботами, неспособными на выбор — и грех. Покорность может включать в себя, да и включает, полную ответственность за то, каким образом и я, и каждый из нас формирует вселенную. Она наша, мы можем превратить ее в райский сад… или изгадить и разрушить. — Он улыбнулся. — «С Богом все возможно», да позволено мне будет сделать такое заимствование, кроме единственной Невозможности: Бог не может избежать самого себя, он не может отречься от собственной полнейшей ответственности, и он вечно должен подчиняться собственной воле. Ислам пребудет… Нельзя перекинуть на кого-то власть… Она принадлежит ему… тебе… Майку.

Джубал подавил вздох:

— Махмуд, мне всегда не по себе от теологии. А где же Бекки? Я уже лет двадцать с ней не встречался, давненько.

— Вы скоро увидитесь. Сейчас она не может прерваться — она диктует. Дайте мне объяснить. До сих пор я ежедневно проводил несколько секунд в тесной мысленной связи с Майком, всего лишь несколько секунд, но у меня оставалось ощущение, как после целого восьмичасового рабочего дня. А потом я сразу диктовал все, что он вложил в меня, на кассету. Затем те, кто уже научился различать марсианские слова, делали полную запись на бумаге.

Потом Мириам печатала их на специальной машинке, а уж этот окончательный экземпляр выверяли мы с Майком, чаще всего он, но времени у него крайне мало.

Но теперь Майк грокнул, что лучше ему отослать нас с Мириам, чтобы мы завершили работу, вернее, он грокнул, что мы скоро грокнем такую необходимость. Поэтому он записывает сразу столько, что мы будем трудиться месяцы или годы. Кроме того, у нас есть кипы лекций Майка по-марсиански, их тоже нужно будет расшифровать, когда завершим работу над словарем.

Думаю, что нам с Мириам скоро придется уехать, потому что, несмотря на свою занятость, Майк сумел поменять методику работы. Здесь восемь спален с магнитофонами. Все, кто умеет — Пэтти, Джилл, я, Мириам, ваша подруга Элли, еще кое-кто, — по очереди дежурят в этих комнатах. Майк вводит нас в транс, вливает в нас язык — определения, идиомы, понятия— и все за какие-то мгновения, хотя нам они кажутся часами… а потом мы сразу начинаем диктовать все, что он нам «влил», пока оно еще свежо в памяти. Но не всякому такое удается. Необходимо хорошее произношение, умение мысленно слиться с другим, находясь в трансе, и затем выдать результаты. Сэм, например, освоил все, кроме произношения, Бог знает, как ему это удается, но он говорит по-марсиански с типичным для Бронкса акцентом. И мы не можем его использовать, потому что это вызовет кучу ошибок. Вот чем занята Элли, она диктует. Она наполовину погружена в транс, необходимый для полного воспроизведения. Если ее прервать, она забудет все, что еще не записала.

— Грокаю, — согласился Джубал. — Хотя Бекки Вези в виде специалиста по марсианскому языку… Это меня потрясает. Однако она всегда была одним из лучших экстрасенсов, пока выступала на сцене. Могла прочесть такие мысли, что любой лопух пугался до смерти. Махмуд, если вам необходим мир и покой, почему бы вам не приехать домой? У нас полно места.

— Может быть. Ожидание существует.

— Милый, — серьезно произнесла Мириам, — мне бы этого очень хотелось, если Майк выгонит нас из Гнезда.

— Если мы грокнем, что пора уезжать, ты хотела сказать?

— Это одно и то же.

— Верно, дорогая. А когда тут едят? Что-то мне так сильно хочется поесть, ну совсем не по-марсиански. В Гнезде-то было лучше.

— Нельзя же ожидать от Пэтти, чтобы она работала над вашим проклятым словарем, следила за тем, чтобы всем тут было уютно, выполняла поручения Майка да еще подавала обед, как только вы все проголодаетесь. Ох, Джубал, Махмуд никогда не станет жрецом — он раб собственного желудка.

— Я тоже.

— А вы могли бы помочь Пэтти, — добавил ее муж.

— Грубый намек. Ты же знаешь, что мы помогаем — насколько она позволяет, а Тони почти никого не пускает в кухню. — Она встала. — Идем, Джубал, поглядим, что готовят. И Тони будет приятно, если вы посетите его кухню.

Отправившись с ней, Джубал познакомился с Тони, тот хмурился, пока не увидел, кто пришел с Мириам, после чего с гордостью, сияя, стал хвастаться своей «мастерской», сопровождая похвальбу упреками в адрес негодяев, разрушивших «его» кухню в Гнезде. Все это время ложка сама по себе продолжала помешивать соус для спагетти.

После того Джубал отказался воссесть во главе длинного стола, он занял место в уголке. На одном конце стола царила Пэтти, а во главе стола остался пустой стул… однако у Джубала возникло ощущение (которое он тут же подавил), что там сидит Человек с Марса и все, кроме него, его видят.

А напротив него оказался доктор Нельсон.

Джубал понял: он бы удивился, если бы доктора Нельсона здесь не было. Кивнув, он произнес:

— Привет, Свен.

— Привет, док. Разделим воду.

— Никогда не испытывай жажды. Что ты тут делаешь — лечишь?

Нельсон покачал головой:

— Учусь медицине.

— И как?

— Выучил, что медицина не нужна.

— Спросил бы меня, я бы тебе и так сказал. Ван здесь?

— Нынче вечером или завтра утром. Его корабль сегодня приземлился.

— Он часто приезжает? — осведомился Джубал.

— Он учится заочно, много времени тут проводить не может.

— Приятно будет повидаться. Уже с год его не видел.

Джубал заговорил с соседом справа, и Нельсон обратился к Доркас, сидевшей справа от него. Джубал ощутил все то же напряженное ожидание, в воздухе словно разряды пролетали — он уже не раз чувствовал то же самое, но теперь ощущение усилилось. Ничего такого, во что он мог бы ткнуть пальцем, тихий семейный обед, все свои, всем хорошо. Но вот вокруг стола поплыл стакан с водой. Настал черед Джубала, он сделал глоток, передал воду девушке, сидевшей слева (глаза у нее были круглые, и она явно испытывала благоговейный трепет, даже не решаясь заговорить с ним), сказал:

— Предлагаю тебе воду.

Она выдавила из себя:

— Спасибо, отец… Джубал.

Больше он от нее ничего не добился. Завершив круг, стакан доплыл до пустого стула во главе стола, в нем оставалось еще немного воды. Стакан поднялся, наклонился, вода вылилась и исчезла, а сосуд опустился на скатерть. Джубал решил, что принял участие в церемонии Воды, принятой в Сокровенном Храме… возможно, в его же честь. Однако это не походило на вакханалию, которая, как он полагал, сопутствовала ритуалу. Может, потому что они были в новом месте? Или же он придал непонятным событиям тот смысл, какой в них желало найти его естество?

Может, они решили обойтись скромной церемонией из уважения к нему?

Похоже, но он испытал раздражение. Да, хорошо, что ему не пришлось отказываться от предложений, каких он не мог уже желать. Впрочем, подобного ему не хотелось в любом возрасте, уж таковы его вкусы.

Но все же, проклятие! «Не надо заговаривать о катании на коньках, Бабуля такая старенькая, такая хрупкая, невежливо и упоминать… Хильда, ты предложишь игру в домино, а мы все тебя поддержим, — Бабуля обожает играть в домино. А кататься пойдем в другой раз, ладно, детки?»

Джубалу стало обидно, он бы выбрал коньки, даже если бы ему это грозило переломом бедра.

Но ему удалось прогнать тяжкие мысли прочь с помощью человека, сидевшего справа. Его звали Сэм.

— Очевидно было, что придется отступать, — убеждал его Сэм. — Из яйца должен был вылупиться птенец, теперь мы просто разъедемся. Конечно, у нас по-прежнему будут неприятности, общество ведь не может допустить, чтобы ему безнаказанно бросали вызов. А мы бросаем вызов всему, от неприкосновенности собственности до неприкосновенности брака.

— И собственности тоже?

— В том виде, в каком она существует сегодня. Пока что Майк настроил против себя лишь нескольких жуликов-игроков. Но что произойдет, если появятся тысячи, десятки и сотни тысяч людей, для которых банковский сейф — не помеха, которых может остановить лишь самодисциплина? Конечно, она куда сильнее, чем все ограничения, налагаемые законом, но ни один банкир не способен этого грокнуть, пока сам не пройдет по тернистому пути познания… а тогда он перестанет быть банкиром. Что произойдет с биржей, когда просвещенные смогут угадывать, каков будет курс акций?

— А тебе это известно?

Сэм покачал головой:

— Не интересует. Но Саул, вон он, тот здоровенный еврей, мой кузен, он старается это грокнуть, вместе с Элли. Майк велит им быть поосторожнее, не допускать больших выигрышей. Они завели дюжину подставных счетов, но вообще-то любой из нас может заработать сколько угодно денег на чем угодно: недвижимость, акции, скачки, азартные игры, называйте что хотите, состязаясь с непроснувшимися. Нет, деньги и собственность не исчезнут, Майк говорит, что оба понятия еще пригодятся, но он вывернет все наизнанку и людям придется учить новые правила (и трудно же им придется, как раньше нам) или же они безнадежно отстанут от жизни. Что станет с «Лунными предприятиями», когда отсюда до Луна-Сити можно будет добраться с помощью телепортации?

— Покупать их акции или, наоборот, распродать все до единой?

— Спросите Саула, может, он использует нынешнюю корпорацию, а может, доведет ее до банкротства. А может, не станут грокать их столетие-другое. Но подумайте о любом занятии. Как учитель сможет управляться с ребенком, если тот знает больше, чем он? Что станет с врачами, когда все будут здоровы? Что будет с производством ткани и одежды, когда одежда станет ненужной, а женщины перестанут уделять столько внимания нарядам (полностью избавить их от этого интереса никогда не удастся), когда всем будет плевать на то, что их застукали на публике с голой задницей? В какую форму будет облечена «проблема ферм», если сорнякам велят не расти, а урожаи можно будет собирать и без помощи «Международной организации жнецов»? Называйте, что хотите, наше учение изменит все до неузнаваемости. Возьмите лишь одно изменение, которое потрясет основы семьи и брака — в их современном виде — и собственности. Джубал, знаете ли вы, сколько наша страна ежегодно тратит на приспособления и лекарства, чтобы решить мальтузианскую проблему?

— Имею представление, Сэм. Почти миллиард на контрацептивы… и больше полумиллиарда на разные патентованные приспособления.

— А, да, вы же медик.

— Временами.

— Что будет с этой отраслью, с визгливыми угрозами моралистов, когда женщина сможет зачать ребенка лишь по собственному сознательному желанию, когда она не будет подвержена болезням и ее будет заботить лишь одобрение тех, кто придерживается таких же взглядов… К тому же, вся ее ориентация настолько изменится, что она будет желать совершить любовный акт со страстью, какая и не снилась Клеопатре… А если кто-то попытается применить к ней насилие, он умрет быстрее, чем сумеет понять, что с ним произошло, — если она грокнет, что так нужно.

Когда женщины освободятся от страха, от чувства вины, и притом станут неуязвимы? Черт, фармацевтическая промышленность будет лишь одной из мелких жертв. А что будет с другими отраслями, законами, учреждениями, предрассудками и прочей ерундой?

— Не могу грокнуть всю целостность, — признал Джубал, — меня лично все это мало касается.

— Но один институт останется в неприкосновенности: институт семьи и брака.

— Да?

— Конечно. Его очистят, укрепят и сделают долговечным. Долговечным? Терпимым? Да люди будут в экстазе! Видите вон ту девушку с длинными черными волосами?

— Да, я наслаждался, глядя на эту красоту.

— Уж она-то знает, что волосы ее прекрасны, и с тех пор, как мы присоединились к церкви, она нарастила целых полтора фута. Это моя жена. Около года назад мы существовали как две цепные собаки. Она ревновала, а я был равнодушен. Мне было скучно. Черт, да оба мы друг другу осточертели, только дети держали нас вместе. Да еще ее собственнический инстинкт. Я-то был уверен: уж без скандала она меня не выпустит… и я был слишком стар, чтобы мечтать о новой женитьбе. Вот и хватал на стороне, что придется, у профессора бывает ведь множество соблазнов, правда, мало возможностей. А Руфь, молча, с горечью терпела. Ну, иногда не совсем молча… А потом мы присоединились. — Сэм радостно улыбнулся. — И я неожиданно влюбился в собственную жену. Девушка номер один!

Сэм разговаривал лишь с Джубалом, и слова его заглушал общий шум. Жена его сидела на дальнем конце стола. Подняв глаза, она четко произнесла:

— Он преувеличивает, Джубал, думаю, у меня примерно номер шесть.

— Не лезь ко мне в мысли, красотка! — крикнул ее муж. — У нас тут мужской разговор. Удели Лэрри пристальное внимание. — И кинул в жену булочкой.

Она остановила булочку на полпути и направила ее обратно.

— Я и так уже уделяю Лэрри все необходимое внимание… может, позднее. Джубал, этот грубиян не дал мне досказать. Шестое место — чудесно! Ведь пока мы не примкнули к церкви, мое имя вовсе не значилось в его списке. Уже лет двадцать, как я не могла занять и шестое место.

— Все дело в том, — спокойно продолжал Сэм, — что теперь мы — партнеры. Больше, чем раньше. И мы пришли к этому через длительное учение, завершившееся церемонией Воды и сближением с теми, кто уже прошел тот же путь. Все мы приходим к партнерству, и обычно с законными супругами. Иногда, редко, это не получается… в таком случае люди приспосабливаются — без сердечной боли, возникает более теплое, близкое отношение «разведенных» друг к другу, что в постели, что вне ее. Никаких потерь, одни приобретения. Черт, пары образуются не только между мужчиной и женщиной. Доун и Джилл, например, работают вместе, как двое акробатов.

— Х-м-м-м… а я-то думал, они обе — жены Майка.

— Не больше, чем всех нас. И чем Майк является для остальных. Майк был слишком занят и потому лишь следил за тем, чтобы поделиться со всеми. Если кого-то и можно назвать женой Майка, то уж Пэтти, хотя она тоже очень занята и их отношения более духовные, чем физические. И Майку, и Пэтти некогда, когда дело доходит до того, чтобы задать трепку постели…

Пэтти сидела еще дальше, чем Руфь, но тут она подняла глаза.

— Сэм, милый, у меня вовсе не так мало времени.

— Да? — с горечью произнес Сэм. — Единственное, что мне не нравится в нашей церкви: совершенно невозможно пообщаться приватно!

На него тут же обрушился шквал негодования со стороны женской половины братства. Все летевшие предметы он отправил назад, даже не шевельнув пальцем… и тут прямо в лицо ему влетела тарелка со спагетти — как заметил Джубал, ее швырнула Доркас.

Мгновение Сэм был похож на жертву катастрофы… потом лицо его очистилось, а вместе с ним и рубашка Джубала, на которую попали брызги от соуса.

— Не давай ей больше, Тони, она бросила свою порцию — пусть ходит голодная.

— Да в кухне еще полно, — ответил Тони. — Сэм, а спагетти тебе к лицу. И соус удался, не правда ли?

Тарелка Доркас выплыла из комнаты и вернулась полная.

— Отличный соус, — согласился Сэм. — Я попробовал — тот, что угодил мне прямо в рот. Из чего он? Или тайна?

— Полицейский рубленый, — ответил Тони.

Никто не засмеялся. Интересно, шутка ли это, подумал Джубал. И тут он вспомнил, что братья его часто улыбались, но редко смеялись — кроме того, может, из полицейских и впрямь получится недурное блюдо… Нет, вряд ли на соус пошли эти «боровы», ведь тогда вкус был бы, как от свинины, а он был уверен, что в тарелке говядина.

Джубал сменил тему:

— Больше всего мне нравится в вашей религии…

— Религии? — переспросил Сэм.

— Ну, назовем «церковью».

— Пожалуй, — согласился Сэм, — выполняет все функции церкви, квазитеология совпадает с некоторыми реально существующими религиями. Я-то кинулся сюда, потому что раньше был убежденным атеистом… а теперь я стал верховным жрецом— и сам не знаю, кто я.

— Но вы как будто упоминали, что вы — еврей?

— Да, к тому же из нескольких поколений раввинов. Вот я и пришел к атеизму. А теперь — поглядите на меня! Но Саул и моя жена Руфь по-прежнему иудеи в религиозном смысле. Нам это не мешает. Когда Руфь удалось перепрыгнуть мешавшие ей барьеры, она начала продвигаться куда быстрее меня. Она сделалась жрицей задолго до того, как я стал жрецом. Но она всегда была более духовной, чем я. Она мыслит прямо с помощью половых желез. А мне приходится до всего доходить с помощью того вещества, что находится у меня вот тут, между ушей.

— Учение, — повторил Джубал. — Именно это мне и нравится. Та вера, в которой меня воспитали, ни от кого не требовала знаний. Покайся — и ты спасен, в безопасности — в объятиях Иисуса. Может, человек так глуп, что не умеет считать овец… но тем не менее предполагается, что он относится к числу избранных Богом, и ему гарантировано вечное блаженство, потому что его «обратили в истинную веру». Может, он никогда не читал Библию и уж наверняка не знает ничего иного. А ваша церковь не приемлет «обращения в веру», насколько я грокаю…

— Вы грокаете верно.

— Человек начинает с желания учиться, а затем следует длительный период напряженного обучения. Похвально.

— Более чем похвально, — согласился Сэм. — Наши основные идеи нельзя осмыслить, не выучив языка, а учение, приводящее к такому вот рогу изобилия, от понимания, как жить без драк, до знания, как ублажить жену, вытекает из концептуальной логики… из понимания, кто вы есть, зачем вы тут, как вы тикаете… и вы начинаете вести себя соответственно. Счастье функционирует так, как функционирует существо… но по-английски получается сплошная тавтология, слова лишены смысла. А по-марсиански — это четкий набор инструкций. Я упоминал, что, когда мы пришли сюда, у меня был рак?

— Нет.

— И сам не подозревал. Майкл грокнул, отослал меня сделать рентген и прочее, чтобы я сам уверился. А потом мы поработали. Излечение «Верой». «Чудо». В клинике назвали «самопроизвольной ремиссией». Насколько я грокаю, это означает, что я выздоровел.

Джубал кивнул:

— Да, в этой профессии принято говорить туманно. Мы не знаем, почему, но иногда рак действительно исчезает.

— Ну, я-то знаю, почему мой рак исчез. К тому времени я уже начинал контролировать работу собственного тела. С помощью Майка я починил себя. А теперь я умею делать это и без помощи. Хотите послушать, как перестает биться сердце?

— Спасибо, я уже наблюдал это у Майка. Мой многоуважаемый коллега, вон тот шарлатан Нельсон не сидел бы здесь, если бы то, о чем ты говоришь, было бы «излечением верой». Полный контроль. Я грокаю.

— Извините, мы знаем, что вы все-все понимаете.

— М-м-м… Майка нельзя назвать лжецом, потому что он не лжет. Но в моем случае у него масса предрассудков.

Сэм покачал головой:

— Я ведь говорю с вами в течение всего обеда. Мне хотелось самому проверить, невзирая на то, что говорил Майк. Вы умеете грокать. Интересно, что бы вы нам поведали, если бы выучили язык?

— Ничего. Я старик, вряд ли чем могу быть полезен.

— А я все же придерживаюсь собственного мнения. Всем остальным Первопризванным пришлось освоить язык, прежде чем удалось чего то добиться. Даже те трое, что продолжали жить с вами, прошли интенсивный курс обучения, и в тех редких случаях, когда они нас навещали, приходилось погружать их в транс, чтобы они продолжали учиться. А вы… вам это ни к чему. Разве что вам захочется научиться вытирать спагетти с лица без помощи полотенца, но, насколько я грокаю, вас такое не волнует.

— Смотреть любопытно.

Большинство присутствующих вышли из-за стола. К ним подошла Руфь.

— Вы так и просидите здесь всю ночь? Или вас убрать вместе с тарелками?

— Ну вот, видите, я у нее под башмаком. Идемте, Джубал. — Сэм поцеловал жену.

Они задержались в комнате со стерео.

— Есть новости? — спросил Сэм.

— А окружной прокурор, — отвечал чей-то голос, — разоряется на тему о том, что сегодняшние несчастья— дело наших рук… но не признается, что он и понятия не имеет, каким образом все проделано.

— Бедняга. Укусил кого-то за деревянную ногу, теперь зубы болят.

Они нашли комнату поспокойней, Сэм продолжил:

— Конечно, можно ожидать неприятностей, станет еще хуже, прежде чем мы овладеем общественным мнением настолько, что нас начнут терпеть. Но Майк не спешит. Мы закрываем Церковь Всех Миров — да она уже закрылась. Откроем Конгрегацию Единой Веры, нас снова выпрут. Тогда мы откроемся еще где-нибудь, построим Храм Великой Пирамиды, к нам побегут толстые глупые женщины, и часть из них после пребывания с нами уже не будут не толстыми, ни глупыми. Ну, а когда нас начнут кусать за пятки представители медицинской ассоциации, газетчики и политиканы — ну, тогда мы организуем братство баптистов еще где-нибудь. И каждый раз будет оставаться ядро обученных, тех, кому уже никто не сумеет повредить. Майк начинал менее двух лет назад, он не был уверен в самом себе, а помогали ему лишь три неопытные жрицы. Теперь у нас крепкое Гнездо… да еще обученные пилигримы, мы с ними всегда можем связаться. И когда-нибудь мы станем настолько сильны, что нас уже не смогут преследовать.

— Да, — согласился Джубал. — Иисусу удалось произвести весьма сильное впечатление, а у него ведь было всего двенадцать учеников.

Сэм радостно улыбнулся:

— Еврей, к тому же. Спасибо, что вспомнили. Из всех моих соплеменников он добился наибольших успехов, и все мы о том помним, хотя и не часто говорим о нем. Отметьте к тому же, что Иисус не пытался кончить все свои дела к среде. Он основал солидную организацию, и она начала разрастаться. Майк терпелив. Терпение настолько прочно входит в его учение, что оно уже и не терпение. Оно дается нам автоматически. Не надо его из себя вымучивать.

— Здравое отношение — в любом случае.

— Не отношение. Действие учения. Джубал? Я грокаю, что вы устали. Хотите стать неусталым? Или пойдете спать? Если же желаете, братья помогут вам не спать всю ночь, можете общаться. Мы-то спим мало, знаете ли.

Джубал зевнул.

— Предпочитаю отмочить себя в горячей ванне, а потом часиков восемь поспать. С другими братьями пообщаюсь завтра… и позднее.

— Еще много дней, — согласился Сэм.

Джубал отыскал свою комнату, где к нему тут же присоединилась Пэтти. Она наполнила ванну, постелила постель (не прикасаясь к ней), поставила возле постели питье на ночь, а на полочке в ванной поместила один бокал с готовым коктейлем. Джубал не торопил ее, ему не хотелось, чтобы она уходила, потому что она явилась обнаженной, демонстрируя свои картинки. Ему достаточно хорошо был знаком синдром, повлекший за собой татуировку всего тела, и он твердо знал: если сейчас не рассмотреть ее, Пэт обидится.

Его нисколько не трогали обстоятельства, про которые ранее упоминал Бен: раздевшись, Джубал кривовато, но гордо улыбнулся, его ничто не смущало, хотя прошло уже много лет с тех пор, как он показывался кому-либо в голом виде. С Пэтти это не имело никакого значения, она лишь проверила, теплая ли вода, прежде чем пустить его в ванную.

Она не ушла — объясняла ему, что означает каждая картинка и в какой последовательности их надо изучать.

Джубал выразил должное благоговение и соответствующе похвалил искусство художника, оставаясь отстраненным критиком. Да, признал он про себя, чертовски виртуозное владение иглой. Такого он еще не видел, его японская подружка по сравнению с этим выглядела бы так же, как дешевый коврик рядом с настоящим персидским ковром.

— Они слегка меняются, — сказала она. — Вот, например, сцена рождения святого, задняя стенка немного выгибается, а кровать начинает походить на больничный стол. Но я уверена, что Джордж не возражал бы. С тех пор, как он вознесся на Небо, игла меня не касалась… если же происходят чудесные изменения, я уверена, он приложил к ним руку.

Джубал решил, что Пэтти, конечно, немного не в себе, но очень милая. Он всегда предпочитал немного свихнувшихся людей, те же, кто был «солью земли», быстро ему надоедали. Но не слишком уж свихнувшаяся, признал он; Пэтти отправила его одежду в шкаф, даже не приближаясь к ней. Возможно, она сама являлась ясным доказательством того, что не обязательно быть в здравом уме (что бы не означало это выражение), чтобы извлечь для себя пользу, следуя учению, — очевидно, парень был способен обучить кого угодно.

Почувствовав, что она хочет уйти, он сам предложил ей удалиться, попросив ее поцеловать за него обеих крестниц, — он забыл о них.

— Я слишком устал, Пэтти.

Она кивнула:

— А меня зовут продолжать работать над словарем. — Склонившись, она легко поцеловала его. — Ну вот, а теперь передам ваш поцелуй детям.

— И погладь Пышку.

— Конечно. Она вас грокнула, Джубал. Она поняла, что вам нравятся змеи.

— Хорошо. Поделимся водой, брат.

— Ты есть Бог, Джубал.

И она ушла. Устроившись поудобнее в ванне, Джубал с удивлением обнаружил, что уже не чувствует себя таким усталым. Пэтти подействовала на него, как тоник, — она так и излучала счастье. Хотелось бы ему не ведать сомнений… Но тут же он признался себе: он желает быть лишь самим собой, старым самодовольным ворчуном.

Наконец он намылился, постоял под душем и решил побриться, чтобы не тратить время перед завтраком. Потом запер дверь, выключил верхний свет и влез в постель.

Поискав, нет ли рядом какой-нибудь книжки, он ничего не нашел и впал в легкое раздражение: от этого порока он никогда не мог избавиться. Джубал немного выпил и выключил лампу.

Похоже, болтовня с Пэтти разбудила и освежила его. Он все еще не мог уснуть, когда появилась Доун.

— Кто здесь.? — крикнул он.

— Доун.

— Не может быть… А, это ты.

— Да, Джубал, я.

— Проклятие, а мне-то казалось, что я запер дверь. Ну, детка, валяй-ка… Эй, убирайся из моей постели и побыстрее!

— Да, Джубал, но сначала я хочу вам что-то сказать.

— Ну?

— Я полюбила вас давным-давно, почти так же давно, как Джилл.

— Еще чего… Перестань нести чушь и убери свою хорошенькую попку за дверь!

— Да, Джубал, — робко ответила она. — Но пожалуйста, пожалуйста, выслушайте меня. Я хочу сказать вам что-то о женщинах.

— Не сейчас. Расскажешь утром.

— Сейчас, Джубал.

— Ладно, — вздохнул он.

— Джубал… возлюбленный брат мой. Мужчины много внимания обращают на то, как мы, женщины, выглядим. Поэтому мы стараемся быть красивыми, и это благо. Вы, наверное, знаете, я выступала со стриптизом. И это было благо, мужчины получали удовольствие, глядя на мою красоту. Мне тоже было хорошо, потому что я знала, им необходимо то, что я делаю.

Но Джубал, женщины — не мужчины. Нам важно знать, каков он. Иногда какая-нибудь глупость до смерти важна, например: богат ли он? Или: будет ли он заботиться о моих детях и хорошо к ним относиться? А иногда и такое: хорош ли он? Ты хорош, Джубал. Но та красота, которую мы видим в вас, совсем не то, что вы видите в нас. Ты прекрасен, Джубал.

— Ради всего святого!

— Верно. Ты есть Бог, я есть Бог — ты мне нужен. Предлагаю тебе воду. Позволишь ли ты мне разделить с тобой воду и стать ближе?

— Послушай, малышка, если я правильно понял, то, что ты мне предлагаешь…

— Ты грокаешь, Джубал. Разделим все, что есть у нас. Нас самих. Наши «я».

— Так я и подумал. Милая, тебе-то есть чем поделиться, но… я… ты опоздала — на много лет. Мне искренне жаль, поверь. Благодарю тебя. Глубоко. А теперь иди и дай старику поспать.

— Ты уснешь, когда завершится ожидание. Джубал… я могу дать тебе силу. Но я ясно грокаю, что это не нужно.

(Проклятие! И впрямь не нужно.)

— Нет, Доун. Благодарю тебя, милая.

Встав на колени, она склонилась над ним.

— Последнее слово, Джубал. Джилл посоветовала мне зарыдать, если ты будешь отказываться. Хочешь, я залью слезами твою грудь и мы поделимся водой вот так?

— Ну я ее и выдеру!

— Да, Джубал. Начинаю рыдать. — Стало тихо. На грудь его упала большая теплая капля, потом еще, еще… еще… Она плакала почти беззвучно.

Выругавшись, Джубал протянул к ней руки… и смирился с неизбежностью.

Глава 36

Джубал проснулся свежим, отдохнувшим и счастливым, и понял, что тысячу лет не испытывал такого прилива сил перед завтраком. Обычно ему удавалось миновать черный период времени между пробуждением и первой чашкой кофе лишь благодаря тому, что он убеждал себя: может, завтра будет легче.

А сегодня — он даже насвистывал. Заметив это, Джубал приказал себе остановиться, но забылся и снова засвистел.

Поглядев на себя в зеркало, он ехидно ухмыльнулся, потом заулыбался.

— Ах ты неисправимый старый козел! Да за тобой уже пора катафалк присылать!

Углядев на груди седой волос, он выдернул его, не обращая внимание на множество других седых волос, и продолжил подготовку к встрече с миром.

Шагнув за дверь, он обнаружил Джилл. Случайно? Нет, в том зверинце «случайностей» не бывает. Продумано не хуже, чем в компьютере. Она кинулась к нему на шею.

— Джубал, мы так любим вас! Ты есть Бог!

Он возвратил ей поцелуй с той же теплотой, с какой она сама поцеловала, грокая, что было бы лицемерием не ответить на ее нежность, и обнаружил, что в искусстве поцелуя Джилл безошибочно, хотя и неопределимо, отличалась от Доун.

Наконец он оторвал ее от себя.

— Ах ты маленькая Мессалина! Ты меня подставила!

— Джубал, милый, вы были великолепны!

— А ты-то откуда знала, что я еще могу?

Она поглядела на него ясными детскими глазами.

— Джубал, да я не сомневалась в этом еще тогда, когда мы с Майком жили у вас в доме. Даже тогда, когда Майк впадал в транс, он все же следил за тем, что происходит вокруг, и временами он заглядывал к вам, узнать что-то или задать вопрос, проверяя, спите вы или нет.

— Но я всегда спал один!

— Да. Но я не это имею в виду. Мне часто приходилось объяснять ему то, чего он не мог понять сам.

— Г-м-м-м… — Он решился не добиваться полной ясности. — Все равно, нечего было подставлять меня!

— Я грокаю, что в душе вы так не думаете, Джубал. Вы нужны нам в Гнезде. Целиком. Вы нужны нам. Вы лучше всех, Джубал, но вы такой застенчивый, такой робкий, вот мы и сделали все, что необходимо, чтобы принять вас здесь, не причиняя боли. Насколько я вижу, мы не причинили вам вреда.

— Что это за «мы», о чем ты?

— Прошла полная церемония Воды, для всего Гнезда, вы же были с нами, Майк ради этого вышел из транса, грокнул вместе с вами и объединил нас всех.

Джубал трусливо оставил эту тему.

Стало быть, Майк наконец проснулся? Вот отчего у тебя глаза сияют.

— Частично. Мы всегда счастливы, когда Майк не отключается, это так чудесно… Но он никогда нас полностью и не покидает. Джубал, я так грокаю, что вы не грокнули в целостности нашу церемонию. Но ожидание наполнится. Майк тоже не сразу все грокнул — он думал, это нужно лишь для ускорения яиц, как на Марсе.

— Ну… это, конечно, главное: дети. Стало быть, я вел себя глупо, ведь в моем возрасте нечего и думать о потомстве.

Она покачала головой:

— Дети — лишь один результат… но не главное. Дети придают смысл будущему, в этом великое благо. Но ведь ребенок зарождается и растет в теле женщины лишь три, четыре, ну пусть дюжину раз за ее жизнь… а она может поделиться собой тысячи раз — вот в чем главный смысл того, что мы можем делать так часто и чем мы занимались бы так редко, если бы нашей целью было лишь воспроизводство себе подобных. Поделиться всем, что есть, и сблизиться, навеки и навсегда. Джубал, Майк грокнул это, потому что на Марсе «слияние двух я» и «ускорение яиц» никак не связаны… и еще он грокнул, что наш способ куда лучше. Какое счастье, что он не был зачат, как марсианин… быть человеком… быть женщиной!

Он пристально поглядел на нее:

— Детка, ты беременна?

— Да, Джубал. Я грокнула, что ожидание завершилось и теперь я свободна. Большинству членов Гнезда ждать не пришлось, но мы с Доун были так заняты! Но когда мы ощутили, что приближается критический момент, мы грокнули, что последует ожидание — так оно и будет. Майк не сможет выстроить новый храм за одну ночь, поэтому высшая жрица может пока что «строить» дитя. Ожидание наполнится.

Из всей этой высокопарной шелухи Джубал вычленил центральный факт… или надежду Джилл на такую возможность. Нет сомнения, возможностей у нее было сколько угодно. Он решил присматривать за ней и забрать ее домой, когда придет срок. Методы супермена-Майка, возможно, и непогрешимы, но если под рукой будет современное оборудование, это никому не помешает. Он не собирался терять Джилл из-за эклампсии или еще какой болезни, из-за любых осложнений — нет, он этого не допустит, даже если придется поругаться с детьми.

Интересно, а вторая? Но он не стал ничего спрашивать.

— А где Доун? И Майк? Тут так тихо!

Никого не видно и не слышно, однако ощущение счастливого ожидания стало еще сильнее. Он-то ожидал, что напряжение схлынет после того, как он, очевидно, принял участие в какой-то большой церемонии, сам того не подозревая. Но воздух был еще более насыщен ожиданием, чем накануне. Ему внезапно вспомнилось, как он чувствовал себя, давно, в детстве, ожидая первого циркового представления, когда кто-то вдруг крикнул: «Вон, вон слоны!!»

И Джубалу показалось: будь он чуть-чуть повыше, он бы увидел слонов за возбужденной толпой людей. Но толпы не было.

— Доун велела мне вас поцеловать, она будет занята еще три часа. Майк тоже занят, он вновь в трансе.

— Вот как.

— Не расстраивайтесь, он скоро освободится. Он работает с полной выкладкой, чтобы побыстрее все закончить и побыть с вами. Дюк всю ночь носился по городу, собирая магнитофоны с высокой скоростью записи, и сейчас все, кто умеет, работают с Майком, он напихивает их марсианскими символами, а они записывают. Он закончит и сразу придет к вам. Доун только что начала диктовку, я кончила одну порцию и выскочила, чтобы сказать «доброе утро», теперь снова побегу работать… так что я пробуду там немного дольше, чем Доун. А вот и поцелуй от Доун, первый был от меня. — Обняв его за шею, она жадно поцеловала его, оторвалась и спросила: — Господи, и зачем мы так долго ждали? Ну, мне пора!

Кое-кого Джубал обнаружил в столовой. Подняв глаза, Дюк улыбнулся, помахал рукой и продолжал с аппетитом есть. Не похоже было по его виду, что он не спал, но вообще-то, как выяснилось, он не ложился уже две ночи.

Увидев, что Дюк кому-то машет, Бекки Вези оглянулась и радостно воскликнула:

— Привет, старый негодник!

Дернув его за ухо, она усадила Джубала рядом и шепнула ему на ухо:

— Я всегда это знала, но почему же вы не утешили меня, когда профессор умер? — И прибавила вслух: — Садитесь да поешьте. И расскажите мне, какую еще чертовщину вы замыслили.

— Минутку, Бекки. — Джубал обошел вокруг стола. — Привет, кэп. Хорошо прокатились?

— Нормально. Как на молоковозе. Не думаю, что вы встречались с миссис Ван Тромп. Дорогая, это основатель нашего пиршества, единственный и неповторимый Джубал Хэршо — второго такого на Земле нет, а то их было бы слишком много.

Супруга капитана оказалась высокой некрасивой женщиной со спокойным взглядом той, кому часто приходилось высматривать с берега, не плывет ли корабль мужа. Встав, она поцеловала Джубала.

— Ты есть Бог.

— Э-э-э… ты есть Бог.

Пора бы ему расслабиться и привыкнуть к ритуалу. Черт, если придется повторять достаточно часто, пожалуй, утеряет остатки здравого смысла да и уверует в это… А ничего, тепло и приятно звучит, особенно когда крепкие руки фру капитанши обнимают за плечи. Пожалуй, она даже Джилл могла бы поведать нечто новое о поцелуях, она — как там Энн определяла? — отдавала этому все свое внимание, спешить ей было некуда.

— Очевидно, Ван, — заметил он, — мне не стоит удивляться тому, что вы оба здесь.

— Ну, — отвечал космонавт, — тот, кто регулярно мотается на Марс, пожалуй, сумеет и с туземцами потрепаться, а?

— Стало быть, только поболтать приехали?

— Есть и другие поводы. — Ван Тромп потянулся было к тосту, но тот сам к нему подлетел. — Кормят неплохо, и компания подобралась неплохая.

— Пожалуй.

— Джубал, — позвала мадам Везант, — суп подан!

Вернувшись на свое место, Джубал обнаружил яйца всмятку, апельсиновый сок и другие деликатесы. Бекки похлопала его по бедру.

— Неплохо помолились, братец.

— Женщина, занимайся своими гороскопами!

— Ты мне напомнил, милый, мне нужно узнать точную дату твоего рождения.

— Э-э-э… я родился в течение трех дней, им пришлось вынимать меня по частям.

Бекки ответила неприличным словом.

— Ладно, я и так узнаю.

— Но мэрия сгорела, когда мне было три года, ты ничего не найдешь.

— У нас свои методы. Спорим?

— Не выводи меня из себя, а то окажется, что ты не такая уж взрослая, и я тебя отшлепаю! Как дела, девочка?

— А тебе как кажется? Как я выгляжу?

— Здоровой. Слегка пошире в нижней части. Волосы подкрашиваешь.

— Вот и нет. Я перестала пользоваться хной много месяцев назад. Присоединяйся, братец, и мы быстренько избавим тебя от белой каемочки. Пусть растут, как трава на газоне.

— Бекки, я не собираюсь молодеть. Я дошел до своего упадка и разрушения тяжелым путем — и собираюсь этим сполна насладиться. Перестань трещать, дай мужчине поесть.

— Да, сэр, старый козел.

Джубал собирался уйти — и тут вошел Майк.

— ОТЕЦ! О Джубал! — Майк обнял и поцеловал его.

Джубал мягко отвел его руки.

— Веди себя соответственно возрасту, сынок. Сядь, поешь. Я посижу с тобой.

— Я пришел не для того, чтобы завтракать, я искал тебя. Пойдем поищем, где нам поговорить.

— Хорошо.

Они перешли в пустую гостиную, Майк тащил Джубала за руку, словно перевозбудившийся мальчик, встретивший наконец своего любимого дедушку. Выбрав для Джубала большое кресло, Майк растянулся рядом на кушетке. Они были в той стороне крыла, на крыше которой находилась посадочная площадка. Высокие стеклянные двери открывались прямо на нее. Джубал поднялся, собираясь подвинуть кресло, чтобы свет не бил в глаза, и с легким неудовольствием обнаружил, что кресло подвинулось само. Конечно, контроль на расстоянии сберегает время (и не надо тратиться на прачечную, его рубашка, вчера запятнанная соусом от спагетти, сегодня была такой чистой, что он снова ее надел), и, конечно, лучше управляться с предметами так, чем с помощью механических приспособлений. Тем не менее Джубал не привык к телепатическому контролю, осуществляемому без проводов и волн; его это потрясло так же, как повозки без лошадей поражали смирных приличных лошадок в те годы, когда Джубал только появился на свет.

Вошел Дюк, принес бренди.

— Спасибо, Каннибал, — сказал Майк. — Ты наш новый дворецкий?

— Ну, кому-то же приходится этим заниматься, Чудище. Все, у кого есть мозги, пыхтят над свежей записью.

— Ну, через пару часов они закончат, и ты можешь вернуться в привычную грязь и похоть. Дело сделано, Каннибал. Пау. Тридцать. Конец.

— Весь чертов марсианский язык — за один раз? Чудище, пойду-ка я проверю, не перегорели ли те, кто там трудится.

— О нет! Это лишь первичное знание. Мой мозг пуст, как пустой мешок. Высоколобые ученые, вроде Махмуда, еще лет сто будут летать на Марс, чтобы выучить то, чего я никогда даже не знал. Но я все же провернул работенку: шесть недель субъективного времени за утро, часам эдак с пяти утра или когда там мы все прервались, чтобы принять участие в церемонии. А теперь самые прилежные и сильные могут закончить дело, пока я тут поваляюсь. — Потянувшись, Майк зевнул. — Отлично. Кончишь дело — всегда чувствуешь себя хорошо.

— Да ты примешься еще за что-то, прежде чем закончится день! Босс, этот марсианский монстр не способен смириться и успокоиться. Он впервые за два месяца позволил себе расслабиться, ему бы записаться в «Ассоциацию анонимных трудоголиков». Или вы бы навещали нас почаще. Вы на него положительно влияете.

— Упаси Господь!

— Убирайся, Каннибал, и перестань врать.

— Врать, еще бы. Ты же превратил меня в правдолюбца, не могу соврать, даже если захочу, и как же это мешает… — Дюк вышел.

— Поделимся водой, отец, — поднял бокал Майк.

— Пей глубоко, сын.

— Ты есть Бог.

— Майк, от других я это стерплю, но ты-то перестань возводить меня в ранг Бога. Я ведь знаю тебя с тех пор, как ты был «всего лишь яйцом».

— О’кей, Джубал.

— Так-то лучше. И когда же ты научился пить по утрам? Начнешь в твоем возрасте — желудок будет ни к черту. И не доживешь до старости, не станешь счастливым дряхлым пьянчужкой вроде меня.

Майк поглядел на свой бокал.

— Я пью, когда нужно разделить воду. На меня оно не производит действия, на других тоже, разве что нам самим захочется. Однажды и я позволил спиртному подействовать на меня, пока я не отключился. Странное ощущение, не благо, я так грокаю. Словно на время выходишь из телесной оболочки, но только она по-прежнему на тебе. Могу добиться сходного эффекта, просто впадая в транс. Это куда лучше, и потом ничего не надо чинить.

— Экономично.

— Да, за выпивку нам почти не приносят счетов. Между прочим, содержание целого Храма обходилось нам дешевле, чем тебе твой дом. Не считая первоначального вложения капитала да замены реквизита, мы тратились лишь на кофе и пирожные, а развлекались сами. Нам так мало было нужно, что я не знал, куда девать поступавшие деньги.

— Зачем ты тогда собирал пожертвования?

— Что? О, с них необходимо брать деньги, Джубал. Лопухи не желают смотреть, если представление бесплатное.

— Я-то знал, да вот думал, усвоил ли и ты этот урок.

— О да, я грокаю лопухов, Джубал. Сначала я читал проповеди бесплатно. Не срабатывало. Нам, людям, необходимо добиться значительного прогресса, прежде чем мы научимся принимать дары и ценить их. Они ничего не получают бесплатно вплоть до Шестого Круга. К тому времени они уже умеют принимать дары… что куда сложнее, чем давать.

— Х-м-м-м… сынок, может, тебе следует написать книгу о психологии человека.

— А я написал — по-марсиански. У Махмуда есть записи. — Майк неспешно, с наслаждением сделал глоток. — Да, мы немного выпиваем. Некоторым — Свену, Саулу, мне, еще немногим — даже нравится. Я научился делать так, чтобы эффект был совсем небольшой, задерживаю его и достигаю эйфорического сближения. Очень похоже на транс, но не нужно отключаться. — Он сделал еще глоток. — Вот этим я и занимаюсь с утра: позволяю возникнуть легкому теплу, свету — вот так — и я счастлив здесь рядом с тобой.

Джубал внимательно изучил его лицо.

— Сынок, что-то давит тебе на мозги.

— Да.

— Хочешь обсудить?

— Да. Отец, мне всегда хорошо с тобой, это большое благо даже тогда, когда меня ничто не беспокоит. Но ты — единственный человек, с кем я могу говорить, зная: ты грокнешь — и не будешь ошеломлен. Джилл… Джилл всегда может грокнуть, но если мне больно, то ей еще больнее. И с Доун так. Пэтти… ну, Пэтти всегда уничтожает мою боль — принимая ее на себя. Слишком легко причинить им боль чем угодно, что я еще не грокнул и не взлелеял, прежде чем поделиться с ними. — Майк глубоко задумался. — Требуется исповедь. Католикам это известно, у них есть целый корпус сильных, тех, кто способен выслушивать исповеди. У фостеритов приняты общие исповеди, выслушают, обсудят вместе и таким образом становится легче. Мне тоже нужно ввести исповедь на ранней стадии очищения. У нас они существуют, но происходят спонтанно, когда пилигримы в них уже не нуждаются. Для этого нам необходимы сильные мужчины, «грех» редко связан с подлинной неправильностью, но ведь грех — это то, что сам грешник считает грехом, и если вы грокаете вместе с ним, вам тоже бывает больно.

Майк убежденно продолжал:

— Благо — еще недостаточно, благо само по себе — этого всегда мало. В том была моя первая ошибка, потому что у марсиан благо и мудрость тождественны. Но у нас не так. Возьми Джилл. Когда мы встретились, ее «благо», доброта, было совершенным. Тем не менее внутри все было так перемешано… я чуть не погубил и ее, и себя, прежде чем мы сумели разобраться. Ее бесконечное терпение (такое необычное на этой планете) — вот что спасло нас… пока я учился быть человеком, а она учила все то, что знал я.

Нет, благо само по себе недостаточно, требуется холодная непоколебимая мудрость, чтобы достичь добра. Благо без мудрости почти всегда ведет ко злу. — Майк трезво добавил: — Вот почему ты нужен мне, отец. Я люблю тебя. Мне необходима твоя мудрость, твоя сила… Я должен исповедоваться.

Джубал заерзал.

— О, ради святого Петра, Майк, не устраивай спектакль. Скажи мне, что тебя гложет, и мы найдем выход.

— Да, отец.

Но Майк не сразу продолжил. Наконец Джубал спросил:

— Тебе не по себе от того, что разрушили Храм? Я тебя не виню. Но ведь ты не разорен, сможешь отстроиться.

— Нет, дело вовсе не в этом!

— Да?

— Тот храм — словно дневник, где все страницы уже исписаны. Пора строить новый, а не писать поверх заполненных страниц. Огонь не может уничтожить опыт… кроме того, с точки зрения практической политики, когда гонения обретают такой зрелищный характер, это всегда на пользу. Церкви процветают на мученичестве и преследованиях, для них это лучшая реклама. На самом деле, Джубал, последняя пара дней явилась приятной переменой в наших делах. Вреда не причинено. — Выражение лица его изменилось. — Отец… недавно я узнал, что я — шпион.

— Что ты имеешь в виду, сынок?

— Для Старейшин. Они послали меня сюда, чтобы шпионить за людьми.

Джубал задумался. Наконец он произнес:

— Майк, я знаю, ты. гений. Ты обладаешь такими способностями, каких у меня нет и каких я никогда не встречал. Но бывает так, что и гений может страдать заблуждениями.

— Знаю. Позволь мне объяснить, тогда решишь, сошел я с ума или нет. Тебе известно, как работают спутники, используемые Службой безопасности?

— Нет.

— Я не имею в виду детали, которые заинтересовали бы Дюка. Я имею в виду общую схему. Они вращаются по орбите вокруг Земли, собирая и сохраняя информацию. В некой точке Небесный Глаз подключается к земным приборам и выливает все накопленное. Вот так они и поступили со мной. Тебе известно: мы в Гнезде пользуемся свойством, которое вы называете телепатией.

— Да, меня заставили в это поверить.

— Она существует. Но наша беседа имеет частный характер, кроме того, никто не станет пытаться читать ваши мысли. Не уверен, что нам бы это удалось. Даже прошлой ночью мы смогли осуществить связь через мозг Доун, а не через твой.

— Ты меня слегка утешил.

— В этом искусстве я «всего лишь яйцо», а Старейшины — подлинные мастера. Они осуществляли связь со мной, но при этом предоставили меня самому себе, не обращали на меня внимания, а потом привели меня в действие, и все, что я видел, слышал, делал, чувствовал и грокал, вылилось из меня прямо на их «записывающие устройства». Я не хочу сказать, что из моего ума стерли все накопленное, — нет, переписали пленку, сделали копию, так сказать. Но я почувствовал, как привели в действие «спусковой механизм», и все завершилось прежде, чем я сумел остановить их. А потом они оборвали связь, я же не мог даже возражать.

— Да, похоже, с тобой не слишком-то порядочно обошлись…

— Только не по их меркам. Да я и не стал бы возражать, с радостью сам бы это предложил, знай я заранее, что меня ждет, прежде, чем покинул Марс. Но они не желали, чтобы я знал, они хотели, чтобы я грокал без помех.

— Я хотел добавить, — сказал Джубал, — что если теперь ты свободен от их чертового вторжения в твою личную жизнь, то что же в том плохого? Сдается мне, что ты мог бы ходить тут с марсианином за спиной все два с половиной года, и ничего плохого бы не было, разве что пялились бы маленько.

Майк настойчиво продолжал:

— Джубал, дослушай. Выслушай меня до конца! — И Майк рассказал ему о разрушении Пятой планеты Солнечной системы, от которой остались лишь астероиды. — Ну, Джубал?

— Напоминает мифы о Потопе.

— Нет, Джубал, насчет потопа вы не уверены. А уверены ли в том, что Помпея и Геркуланум были разрушены?

— О да, это же установленные факты.

— Джубал, разрушение Пятой планеты настолько же соответствует действительности, насколько то извержение Везувия, оно записано даже подробнее, куда подробнее. Это не миф, а факт.

— Э-э-э… Объясни все условия. Верно ли я тебя понял: ты боишься, что Старейшины обойдутся с нашей планетой точно так же? И простишь ли ты меня, если я признаюсь, что в это трудновато поверить?

— О Джубал, да Старейшинам это проще простого. Нужно всего лишь знание физики, представление о том, как связана материя, да тот контроль, которым я неоднократно пользовался. Сначала лишь необходимо грокнуть, чего именно желаешь добиться. Могу показать хоть сейчас. Например, в центре Земли есть такой кусочек, ну, около сотни миль в диаметре, даже больше, чем надо, но мы же хотим, чтобы все произошло быстро и безболезненно, хотя бы чтоб угодить Джилл. Прочувствуем размер, местоположение, четко грокнем, как там все увязано, и… — Тут с лица его исчезло всякое выражение, глаза закатились.

— Эй! — вмешался Джубал. — Прекрати! Не знаю, способен ли ты на такое, но не хотел бы я наблюдать этот опыт!

Лицо Человека с Марса вновь обрело нормальный вид.

— Да я-то никогда такого не сделаю. Для меня такой поступок— неправильность, я же человек.

— А для них не так?

— Конечно! Старейшины могут грокнуть, что это будет прекрасно. Не знаю. О, конечно, я бы сумел… но желания во мне нет. И Джилл могла бы; вернее, она могла бы представить себе, как это сделать. Но пожелать она не может. Она тоже человек, это ее планета. Вот суть учения: сначала самосознание, затем самоконтроль. К тому времени, как люди научатся уничтожать планеты этим способом, вместо того, чтобы пользоваться такими неуклюжими штуками, как кобальтовые бомбы, — станет невозможно (так я грокнул) само подобное желание. И таким образом угроза исчезнет. Наши Старейшины не болтаются тут так, как на Марсе.

— М-м-м… Сынок, раз уж мы ищем, не завелись ли в твоей колокольне летучие мышки, давай-ка проясним еще одно. Ты всегда упоминал Старейшин так же запросто, как я — соседскую собачку, но мне, например, сложно поверить в существование призраков. На что похож Старейшина, как он выглядит?

— Да так же, как прочие марсиане.

— Тогда откуда же тебе известно, что перед тобой — не просто взрослый марсианин? Он что, проходит сквозь стены, или еще что?

— Да все марсиане это могут, я и сам тоже.

— Э-э-э… может, сияет? Или еще что?

— Нет. Вы можете их видеть, слышать, пощупать — все что угодно Словно образ на экране стерео, только доведенный до совершенства и отражается прямо у вас в уме. Но… Послушай, Джубал, на Марсе такие вопросы сочли бы глупыми, но здесь, как я понимаю, нет. Если бы ты присутствовал на церемонии «выхода из телесной оболочки»— по-вашему смерти — твоего друга, потом откушал бы от его тела… а потом бы увидел его призрак, поговорил бы с ним, потрогал бы его, да что угодно, ты бы поверил в существование привидений?

— Ну, или поверил бы, или решил, что свихнулся.

— Ладно. Здесь, на Земле, это может быть и галлюцинацией… если я правильно грокнул, что мы не болтаемся среди людей после того, как лишимся телесной оболочки. Но в случае с Марсом мы должны признать: или вся планета поддалась массовому гипнозу, или же самое простое объяснение верно… то, которому меня обучили и которому я верю на основании собственного опыта. Потому что на Марсе «привидения» являются самой могущественной и самой многочисленной частью населения. Те, кто все еще жив, лишь пилят дрова и собирают воду, служа Старейшинам.

Джубал кивнул:

— О’кей. Не стану нервничать, если придется резать с помощью бритвы Оккама. Хотя это и противоречит моему опыту, но он ограничен лишь одной планетой, — я провинциал. Ладно, сын, стало быть, ты боишься, что они нас уничтожат?

Майк покачал головой:

— Не особенно. Думаю — пока это не гроканье, лишь предположение, — что они могут совершить лишь одно из двух: или уничтожить нас… или попытаться завоевать нас в культурном смысле, переделать нас по своему образу и подобию.

— И тебя не волнует то, что мы можем взорваться? Однако тебе удалось занять отстраненную точку зрения!

— Нет. Конечно, они могут принять такое решение. Видишь ли, по их меркам, мы больны, как калеки; посмотреть, что мы делаем друг с другом, как мы не способны понять друг друга, эта почти невозможность грокнуть совместно, наши войны, болезни, голод, жестокость… Я знаю: они считают это безумием. Я полагаю, они могут принять решение убить нас из милосердия. Но это только догадка, я же не Старейшина. Но Джубал, если они решатся, то произойдет такое… — Майк надолго задумался. — Впрочем, пройдет не менее пяти сотен, а то и пяти тысяч лет.

— Долгонько же у них судьи заседают.

— Джубал, величайшее различие между нашими народами состоит в том, что марсиане никогда не спешат, а люди спешат всегда. Они предпочтут обдумать проблему лишнее столетие, а то и все пять, пока не убедятся, что грокнули в целостности.

— В таком случае, сынок, не волнуйся. Если через пятьсот или тысячу лет люди еще не научатся общаться с соседями, мы с тобой им ничем не поможем. Однако я подозреваю, что они сумеют.

— Я тоже так грокаю, но не полностью. Я же сказал, это меня не волнует. А вот вторая возможность, что они попытаются переделать нас, Джубал, — это недопустимо. Если они попытаются переделать нас по своему образу и подобию, то мы все наверняка погибнем, но уже не безболезненно. Это будет великой неправильностью.

Прежде чем ответить, Джубал долго думал.

— Сынок, разве ты занимаешься не тем же самым?

— Это то, с чего я начал, — отвечал Майк с несчастным видом. — Но сейчас — нет. Отец, я знаю, ты был разочарован во мне, когда я только начинал.

— Твое личное дело, сынок.

— Да. Я сам. Должен грокнуть каждый «касп» сам. И ты… и каждый сам. Ты есть Бог.

— Ну, я не принимал твоего титула.

— Но ты не можешь отказаться. Ты есть Бог, я есть Бог, все, что грокает, есть Бог, а я — это то, что я когда-либо видел, чувствовал, испытывал, все, чем я был. Я — все то, что я грокаю. Отец, я видел, как ужасно устроена вся наша планета, и я грокнул, хотя еще не в целостности, что я многое мог бы изменить. То, чему я могу научить, нельзя выучить в школе. Мне пришлось передавать свои знания контрабандой, в виде религии. Но мое учение — не религия. И мне пришлось завлекать зрителей — «лопухов»— подбрасывать новое, взывая их к любопытству. Частично сработало, как я и рассчитывал. Учение доступно остальным, как и мне, хотя я рос в марсианском Гнезде. Наши братья уживаются вместе — ты сам видел, ты сам принял участие — они живут в мире и счастье, не испытывая горя и ревности.

И это уже достижение. Наш величайший дар — разделение на мужчин и женщин. Возможно, романтическая физическая любовь — уникальный дар, присущий лишь этой планете. Если так, то Вселенная куда беднее… и я смутно грокаю: мы, кто есть Бог, спасем и сохраним это величайшее изобретение, распространим его. Соединение тел одновременно со слиянием душ в едином экстазе; давать, получать, наслаждаясь друг другом, — ну, на Марсе ничего и близко похожего нет, и это, как я грокаю в целостности, источник всего, что делает нашу планету богатой и чудесной. Джубал, пока человек, будь то мужчина или женщина, не насладился этим сокровищем, не омылся взаимным блаженством, где умы соединяются столь же тесно, как тела, — человек этот остается таким же девственным, как если бы он никогда не совокуплялся. Но я грокаю, что ты уже все понял, твое нежелание удовлетвориться меньшим это доказывает… кроме того, я знаю. Ты грокаешь. Ты всегда умел грокать. Не обязательно знать язык. Доун сказала нам, что ты проник в ее ум столь же глубоко, как и в ее тело.

— Э-э-э… дама преувеличивает.

— Доун может говорить об этом только верно. И — прости — мы сами при том присутствовали. В твоем уме — нет, но в ее… и ты был с нами, делился с нами всем.

Джубал воздержался от замечания, что немногие случаи, когда он чувствовал, что способен ощущать полностью другого человека, относятся как раз к этой категории — и то не мыслями, а эмоциями. Он лишь пожалел, без всякой горечи, что нельзя скинуть полстолетия. Тогда Доун бы уже не называли мисс, а он бы решился на еще один брак, несмотря на старые шрамы. Не говоря о том, что он не променял бы переживания прошлой ночи даже на все оставшиеся ему годы жизни. По сути, Майк был, прав.

— Продолжайте, сэр.

— Таким и должен быть сексуальный союз. Но, как я медленно грокнул, такое бывает крайне редко. Чаще бывает равнодушие или механически совершаемый акт; насилие и соблазн — игра, не лучше рулетки, но менее честная; проституция и воздержание — по желанию, а бывает, и без всякого выбора; страх, ощущение вины, ненависть, насилие — и детей воспитывают так, что они растут, считая секс «плохим», «постыдным», «животным», тем, что всегда следует скрывать и чему нельзя доверять. Прекрасное, совершенное свойство, разделение на мужчин и женщин, вывернуто наизнанку и поставлено с ног на голову, так что оно превратилось в нечто жуткое.

И все неправильности — соучастники ревности. Джубал, я никак не мог в это поверить. Я все еще не могу грокнуть «ревность», мне кажется, это просто безумие. Впервые познав этот экстаз, я подумал: следует поделиться, поделиться немедленно со всеми братьями по воде, непосредственно — со всеми женщинами, и опосредованно — предлагая всем мужчинам разделить блаженство. Сама мысль о том, чтобы оставить неиссякаемый родник одному себе, привела бы меня в ужас, если бы пришла мне в голову. Но я не способен был на такие мысли. И как совершенное следствие, я не желал совершать это чудо с теми, кого я не взлелеял, кому я не мог доверять. Джубал, я физически не способен совершить любовный акт с женщиной, если она не разделила со мной воду. И так — во всем Гнезде. Психическая импотенция — разве что дух сливается так же, как плоть.

Джубал скорбно подумал: непогрешимая система, как раз для ангелов. И тут на частную посадочную площадку приземлилась машина. Повернув голову, он заметил, как она исчезла.

— Беда?

— Нет, просто они начинают подозревать, что мы здесь, точнее, что я здесь. Они считают, что остальные погибли. Все, кто был в Сокровенном Храме. Другие-то круги их не волнуют… — Он ухмыльнулся. — А мы могли бы неплохо заработать на номерах, в город начали прибывать легионы епископа Шорта.

— Не пора ли перевести семью куда-нибудь в другое место?

— Джубал, не волнуйся. Они не успели даже сообщения по радио послать. Я охраняю Гнездо. Мне не трудно с тех пор, как Джилл избавилась от предрассудков по поводу «неправильности» уничтожения людей, в которых заключена еще большая неправильность. Раньше у меня была сложная система защиты, но теперь Джилл знает: я действую лишь после того, как грокну целостность. — Человек с Марса по-мальчишески улыбнулся. — Прошлой ночью она сама помогала мне… и не впервые.

— А что вам пришлось делать?

— Да это последствия побега из тюрьмы. Там были такие, которых нельзя было выпускать, — они были опасны. И прежде чем избавиться от запоров и дверей, я избавился от них… а часть самых злостных даже не сидели в тюрьме. Я ожидал, составлял список, уверяясь в целостности в каждом случае. И вот теперь, когда мы покидаем город, — они здесь больше не живут. Их вывели из телесной оболочки и отправили назад, в самое начало, чтобы они попытались еще раз. Кстати, именно это гроканье помогло Джилл изменить свое отношение, раньше ее мутило, а теперь она полностью одобряет мои действия: когда наконец грокнула в целостности, что убить человека невозможно — что мы всего лишь, подобно судье на матче, убираем игрока за «излишнюю грубость».

— А ты не боишься играть Бога, мальчик?

Майк беззастенчиво и жизнерадостно заулыбался.

— Я есть Бог. Ты есть Бог… и все те негодяи, которых я «убираю», тоже Бог. Джубал, говорят, Бог замечает падение воробья. Так и есть. Но по-английски я могу выразить лишь приблизительно: Бог не может не заметить воробья, потому что воробей тоже Бог. А когда кошка выслеживает воробья, она тоже Бог, и оба они выполняют желания Божьи.

Появилась вторая машина, начала снижаться и испарилась. Джубал воздержался от комментария.

— И сколько же «игроков» ты вчера выкинул из игры?

— Около четырехсот пятидесяти — да я не считал. Город-то большой. На некоторое время он превратится в весьма приличное место. Конечно, это не исцелит его — нет исцеления без учения. — Майк помрачнел. — Вот о чем я и хотел спросить, Джубал. Боюсь, я ввел в заблуждение своих братьев.

— Каким образом, Майк?

— Они настроены слишком оптимистично. Видят, как здорово все получается у нас, знают, как они счастливы, какие они сильные, здоровые, как глубоко они сознают мир, как глубоко любят друг друга. И вот им кажется, что они грокают, будто дело лишь во времени, надо лишь подождать, и вся человеческая раса придет к такой же благодати. Не завтра, конечно. Некоторые грокают, что две тысячи лет для такой миссии, — все равно, что две секунды. Но со временем… Джубал, поначалу я тоже так думал и позволил им в это верить… Но, Джубал, я упустил основное: люди не марсиане. Снова и снова я совершал ту же ошибку, исправлял ее… и вновь ошибался. То, что срабатывает с марсианами, совсем не обязательно сработает с людьми. Конечно, концептуальная логика, которую можно выразить лишь по-марсиански, действует и тут, и там. Логика неизменна, но исходные данные различны, а потому и результат иной.

Я не мог понять: почему, когда люди голодают, кто-нибудь не предлагает себя, чтобы его убили и съели? На Марсе такое решение очевидно — это большая честь. Я не понимал, почему так ценят детей. На Марсе наших двух малюток выкинули бы за дверь, чтобы они выжили или умерли… девять из десяти нимф умирают в течение их первого сезона. Логика-то у меня в порядке, но я неверно прочел полученную информацию: младенцы здесь не борются за выживание, этим заняты лишь взрослые. На Марсе взрослые никогда не борются, потому что в младенчестве уже были отобраны сильнейшие. Но так или иначе происходит борьба и «выпалывание»… или же раса выродится.

Не знаю, прав ли я был или не прав, пытаясь покончить с борьбой и здесь и там, но недавно я начал грокать: человечество не позволит мне довести дело до конца, как бы я ни старался.

В комнату всунулся Дюк.

— Майк? Ты не выглядывал наружу? Там собирается толпа!

— Знаю, — сказал Майк. — Скажи остальным: ожидание еще не заполнено. — И он продолжал, обращаясь к Джубалу: — «Ты есть Бог». Это не послание надежды и утешения. Это вызов — и бесстрашное, беззастенчивое приятие личной ответственности. — Вид у него стал печальным. — Но мне редко приходится брать столько на себя. Очень немногие, лишь те, кто сейчас здесь, наши братья, поняли меня, приняли горькое вместе со сладким, встали и выпили — грокнули. Другие, сотни и тысячи других, либо настаивают на том, чтобы обращаться с этим, так будто им дают приз, но без состязания, ожидают «обращения» — или не обращают внимания. Что бы я ни говорил, они продолжают настаивать: Бог — это нечто вне их самих. Нечто, готовое прижать любого ленивого тупицу к Своей груди и утешить его. Сама идея о том, что они сами должны совершить усилие, что все их беды — от них, для них неприемлема, они не могут или не хотят ее воспринять.

Человек с Марса покачал головой:

— Неудачи мои настолько превосходят числом мои удачи, что не знаю, сможет ли полное гроканье показать: я стою на неверном пути. Эту расу нужно разделить, им необходимо спорить, драться, постоянно чувствовать себя несчастными, воевать даже с собственным «я»… и все для того, чтобы «выполоть» непригодных, как должно делать любой расе. Скажи, отец, это так? Ты должен мне ответить.

— Майк, но какого дьявола ты решил, что я всезнающий?

— Может быть и нет. Но всякий раз, как мне требуется что-то узнать, ты знаешь ответ и целостность всегда показывает: ты говоришь верно.

— Проклятие, я отказываюсь от обожествления! Но одно-то я понял, сынок. Ты всегда советовал другим не торопиться, «ожидание наполнится», так ты говорил.

— Верно.

— А теперь ты нарушаешь собственные правила. Ты ждал так мало — крайне мало, по марсианским стандартам, — а теперь хочешь сдаться, выбросить полотенце, как побежденный боксер. Ты доказал, что твоя система работает с небольшой группой, и я с радостью это подтверждаю. Никогда еще не встречал таких счастливых, здоровых и жизнерадостных людей. И довольно, за такое-то короткое время. Вернись, когда у тебя будет в тысячу раз больше последователей, все работящие, счастливые, неревнивые, и тогда обговорим еще разок. Честно?

— Ты говоришь верно, отец.

— Я еще не кончил. Ты заводился из-за того, что, коли тебе не удалось подцепить на крючок девяносто девять из ста, значит, вся раса не может идти вперед, не избавится от пороков, придется их «выпалывать». Но проклятие, парень, ты же этим и занимался. Ты собирался уничтожить деньги и частную собственность?

— Нет! В Гнезде-то нам это не нужно, но…

— И в здоровой семье все это тоже ни к чему. Но стоит выйти на улицу — и приходится общаться с другими людьми. Сэм сказал, что наши братья вовсе не удалились от мирских забот, они научились быстро делать деньги.

— Да, делать деньги легко, нужно только освоить несколько трюков, грокнешь принцип — и все.

— Ну вот, ты и прибавил еще одно благо: «Благословенны богатые духом, потому что они делают деньги». А как в других областях деятельности, наши-то лучше или хуже других?

— Конечно, лучше… Видишь ли, Джубал, тут дело не в вере. Наше учение — просто способ эффективно функционировать в любой области.

— Вот ты и дал ответ на свой вопрос, сынок. Если то, что ты говорил, верно — а я не сужу, я лишь спрашиваю, ты же отвечаешь, — тогда состязание вовсе не исчезает, оно становится еще острее. Если новость способна воспринять лишь одна десятая процента населения, тебе следует лишь показать им путь — и тогда в течение нескольких последующих поколений глупцы вымрут, а последователи твоего учения унаследуют Землю. И когда бы это ни произошло, через тысячу или десять тысяч лет, это все же случится достаточно скоро для того, чтобы они задумались о новых препятствиях и стали пытаться прыгнуть как можно выше. Но не стоит расстраиваться, если за одну ночь тебе удалось обратить в ангелов всего лишь горстку людей. Я-то не думал, что хоть один способен что-то усвоить. Мне казалось, ты выставляешь себя полным дураком, пытаясь читать проповеди.

Вздохнув, Майк улыбнулся:

— Я тоже начал бояться, что я глупец и подвел своих братьев.

— Конечно, лучше было бы назвать твое учение помудреней, вроде «Космического галитоза». Но название не имеет значения. Если ты пришел к истине, ты можешь указать путь к ней другим. Разговоры ничего не доказывают — людям нужно показать.

Майк не отвечал. Веки его опустились, он замер, с лица вновь сползло всякое выражение. Джубал беспокойно заерзал, боясь, что он слишком много наговорил и довел парня до необходимости впасть в транс.

Но тут глаза Майка открылись, он весело улыбнулся:

— Ты все мне объяснил, отец. Теперь я готов показать им — я грокаю целостность. — Человек с Марса встал. — Ожидание закончено.

Глава 37

Джубал и Человек с Марса вошли в комнату, где стоял стереовизор. Там собралось все Гнездо. На экране была видна большая бурная толпа, которую с трудом сдерживали полицейские. Глянув на экран, Майк покойно и счастливо улыбнулся.

— Они пришли. Теперь настает целостность.

Ощущение экстатического ожидания, которое, как чувствовал Джубал, все возрастало с момента его прибытия, увеличилось многократно, но никто не шелохнулся.

— Намек весьма ясный, милый, — согласилась Джилл.

— И пора бы его использовать, — добавила Пэтти.

— Пожалуй, лучше одеться, — заметил Майк. — Пэтти, в этой дыре найдется какая-нибудь одежда?

— Сейчас, Майкл.

— Сынок, толпа довольно жуткая, — вмешался Джубал, — Ты уверен, что сейчас стоит с ними связываться?

— О, конечно… они явились поглазеть на меня, и я сойду вниз, чтобы повстречаться с ними.

Он помолчал, пока на него надевали какое-то облачение — несколько женщин поспешно одевали его, хотя их помощь явно не требовалась. Похоже было, каждый предмет одежды сам знал, куда надеваться и какими складками лечь.

— У моей работы есть не только права, но и обязанности… Звезда должна показываться на представлении, грокаешь? «Лопухи» ждут.

— Майк знает, что делает, босс, — сказал Дюк.

— Ну… я просто не доверяю толпе.

— Да там в основном любопытствующие, как обычно. Конечно, есть еще фостериты и прочие, у кого скопились обиды, но Майк справится с любой толпой. Вот увидите. Верно, Майк?

— Верно, Каннибал. Дайте им зрелищ! Где моя шляпа? Нельзя же выйти на полуденное солнце без шляпы. — Из ниоткуда выплыла роскошная шляпа с лентой, уселась ему на голову. Он лихо заломил ее набок. — Ну вот! Все в порядке?

Он был облачен в обычный для внешних служб наряд: щеголевато сшитый белый деловой костюм, туфли такого же цвета, снежно-белая рубашка и шикарный ослепительный шарф.

— Тебе не хватает лишь портфеля, — сказал Бен.

— Ты грокаешь, он мне нужен? Пэтти, у нас разве есть портфель?

Джилл подошла к нему:

— Бен шутит, милый. Ты выглядишь великолепно. — Она слегка поправила ему шарф, поцеловала его — и Джубал ощутил на губах поцелуй. — Иди поговори с ними.

— Да, пора на выход. Энн? Дюк?

— Готово, Майк. — На Энн была мантия, и выглядела она крайне достойно. Дюк смотрелся полной противоположностью, одет он был совершенно небрежно, из уголка рта свисала сигарета, на голову нахлобучена старая шляпа, за ленту которой была заткнута карточка с надписью «Пресса», а сам он был весь обвешан камерами и прочим снаряжением.

Они направились в фойе, служившее общей прихожей для четырех больших номеров. За ними пошел лишь Джубал, остальные, человек тридцать или больше, остались вокруг стерео. Майк приостановился в дверях. Там стоял столик, на нем — кувшин с водой и стаканы, блюдо с фруктами и нож для разрезания и чистки фруктов.

— Не ходи дальше, — попросил он Джубала, — или Пэтти придется потом вести тебя мимо ее питомцев.

Налив в стакан воды, Майк сделал глоток.

— Читая проповеди, всегда испытываешь жажду. — Передав стакан Энн, он взял нож, отрезал кусочек яблока.

Джубалу показалось, что Майк отрезал себе палец… но внимание его отвлеклось — Дюк передал ему стакан. Кровотечения не было, а Джубал уже немного привык к ловкости рук. Приняв стакан, он сделал глоток и обнаружил, что и его горло пересохло.

Майк крепко сжал ему руку, улыбнулся:

— Не бойся. Это займет лишь несколько минут. Увидимся позднее, отец.

Они миновали кобр, стороживших вход, и дверь закрылась. Джубал вернулся в комнату, к остальным, все еще держа в руках стакан. Кто-то взял стакан у него из рук, но он даже не заметил, не отрываясь от стерео.

Толпа стала еще плотнее, люди волновались, удерживали их лишь полицейские, вооруженные дубинками. Раздавались редкие выкрики, но в основном слышался лишь гул, обычный для больших скоплений народа.

— Где они, Пэтти? — спросил кто-то.

— Спустились на лифте, Майкл идет впереди, а Дюк приостановился помочь Энн. Вот они входят в вестибюль. Заметили Майкла, его фотографируют.

На экране появились голова и плечи жизнерадостного репортера:

— Мобильная станция НМС, как всегда, на месте, пока здесь горячо. С вами, как всегда, ваш Хэппи Холлидей. Нам только что стало известно, что лжемессия, временами еще называемый Человеком с Марса, выполз из своей норы здесь, в прекрасном Санкт-Петербурге, в городке, где есть все, чтобы вы запели от восторга. Очевидно, Смит собирается сдаться властям. Вчера он вырвался из тюрьмы, воспользовавшись взрывчаткой, переданной ему фанатичными последователями. Но непроницаемый кордон, образованный вокруг городка, видимо, ему не по зубам. Мы пока не знаем, повторяю, мы пока не знаем, следите за новостями, ну а теперь даем слово местному спонсору, давшему нам возможность заглянуть в эту замочную скважину… — Пошла реклама.

(Выходят, — тихо сообщила Пэтти. — Толпа пока не видит Майка.)

— Пока еще нет… но скоро. Вы видите на экранах главный вход в роскошный отель «Сан-Суси», жемчужину возле нашего пролива. Управляющий отелем ни в коей мере не отвечает за беглеца и оказал содействие властям, согласно заявлению, только что переданному шефом полиции Дэвисом. Ну, а пока мы ждем, что же будет дальше, давайте посмотрим сцены из жизни получеловека, получудовища, воспитанного на Марсе.

Прямой репортаж уступил место череде снимков: «Посланник», взмывающий в небо много лет назад; «Чемпион», легко и неслышно летящий, благодаря методу Лайл; выдержка из первого фальшивого интервью с «Человеком с Марса» («Что вы думаете о земных девушках? — «О!»), вот мелькнула конференция во Дворце, вот получивший большую прессу вечер в университете, присуждение докторской степени, и неумолчный, как пулемет, комментарий.

— Что видишь, Пэтти?

— Майкл стоит на верхней ступени, а толпа находится по меньшей мере в ста ярдах от него, их не пускают ближе к отелю. Дюк кое-что снял, Майк ждет, пока он сменит линзы. Спешить некуда.

А Хэппи Холлидей продолжал свой репортаж, на экране возникла толпа, камера отъехала назад.

— Вы понимаете, друзья, что сегодня здесь происходит нечто уникальное. Происходит нечто странное, и все собравшиеся тут люди не желают заниматься ерундой. Их законы нарушены, силам безопасности выражено неуважение, они в гневе — и справедливо. Фанатичные последователи так называемого антихриста не остановились ни перед чем в своем стремлении вызвать волнения и помочь своему вождю ускользнуть из прочной сети правосудия. Что угодно может произойти — что угодно!

Тут зазвенел голос диктора:

— Вон он, выходит! Он направляется к людям!

Майк шагал прямо на камеру. Энн и Дюк отстали, и пока он шел, они отставали все больше.

— Вот! Вот! Сейчас и настанет развязка!

Майк продолжал неспешно идти прямо к толпе, пока весь не возник на экране в натуральную величину, словно был здесь, среди своих братьев. Остановившись на траве перед отелем, за несколько футов до толпы, он спросил:

— Вы звали меня?

Ответом было глухое ворчание.

По небу плыли редкие облака, но в этот момент появилось солнце, и на него упал столб света.

Одежда его исчезла, и он стоял перед ними, прекрасный, облитый золотым светом юноша, одетый лишь в красоту — такую, что сердце Джубала сжалось. Микеланджело, старый Микеланджело спустился бы с лесов, чтобы запечатлеть эту красоту для нерожденных поколений.

Майк мягко произнес:

— Посмотрите на меня. Я — сын человеческий.

Тут на десять секунд возникли танцовщицы, плясавшие канкан и распевавшие:

«Ну же, дамы, не стесняйтесь, Нашим мылом умывайтесь!»

Экран заполнили мыльные пузыри и раздался девичий смех.

— Будь ты проклят! — кто-то швырнул обломок кирпича, попавший Майку в ребра. Он обернулся к нападавшему:

— Но ты и есть Бог. Ты проклинаешь себя. От себя не убежишь.

— Богохульник! — Над левым глазом ударил камень, пролилась кровь.

Майк спокойно ответил:

— Борясь со мной, ты борешься с собой… Ты есть Бог… Я есть Бог… все, что грокает, — Бог, иногда нет.

В него швырнули новые камни, кровь полилась из нескольких мест.

— Слушайте Истину. Не надо ненавидеть, не надо бояться. Предлагаю вам воду жизни… — Внезапно в руке его появился сиявший на солнце бокал с водой. — Поделитесь водой, когда пожелаете… Идите в мире, любви и счастье, все вместе.

Тут прямо в бокал угодил камень, стекло разбилось. Другой камень попал ему в рот. Сквозь разбитые искалеченные губы он продолжал улыбаться им, глядя прямо в камеру с выражением бесконечной нежности на лице. Некий трюк, видимо, отсвет от камеры и солнечный свет образовали вокруг его головы сияющий нимб.

— О братья мои, я люблю вас! Пейте же глубже! Делитесь всем, становитесь ближе друг другу! Ты есть Бог!

Джубал шепотом повторил его слова. Вновь пять минут рекламы, затем:

— Линчевать его! Пусть получит ошейник беглого ниггера!

Тут кто-то выстрелил в него из дробовика, Майку начисто снесло правую руку до локтя. Она медленно опустилась на траву, пальцы по-прежнему были протянуты вперед, призывая:

— Эй, Шорти, теперь еще разок, да поближе!

Толпа захохотала и зааплодировала. В нос Майку попал кусок кирпича, множество осколков поранили его до крови, он был словно в кровавом венце.

— Истина проста, но человек идет к ней тяжким путем. Сначала вы должны научиться контролировать себя. Остальное получится само. Благословен будь тот, кто знает себя и управляет собой, ибо мир принадлежит ему, и куда бы он ни шел, за ним следуют мир, любовь, счастье.

Еще один взрыв, от дробовика, еще два выстрела. Одна из пуль, сорок пятого калибра, попала в грудь повыше сердца, разбив шестое ребро. Возле грудины появилась большая рана. Дробь и пуля пробили левую большую берцовую кость, на пять дюймов ниже колена, и малая берцовая кость выступила наружу, торча под углом к ноге, сломанная, белая на фоне желто-красной раны. Пошатнувшись, Майк засмеялся, продолжая говорить, слова его текли ясно и неспешно:

— Ты есть Бог. Знай это — и тогда Путь откроется.

— Проклятие! Пусть перестанет поминать имя Господа всуе!

— Идем, ребята, прикончим его!

Толпа ринулась вперед под предводительством одного храбреца с дубиной. Они напали на Майка, швыряя камин, били его кулаками, а когда он упал, стали колотить ногами. А он продолжал говорить, хотя они ломали ему ребра, превращая в месиво его золотое тело, ломали ему кости и отрывали уши. Наконец кто-то рявкнул:

— Отойдите, обольем его бензином!

Толпа слегка отшатнулась, и камера тотчас дала его лицо и плечи крупным планом. Улыбнувшись братьям, Человек с Марса четко произнес:

— Я люблю вас.

Беспечный кузнечик опустился на траву, стрекоча, за несколько дюймов от его лица. Повернув голову, Майк поглядел на него, а тот уставился на него.

— Ты есть Бог, — молвил Майк со счастливой улыбкой.

И покинул свою телесную оболочку.

Глава 38

Языки пламени и дыма заполнили экран.

— Вот это да? — благоговейно произнесла Пэтти. — Лучший финал, какой только можно представить.

— Да, — рассудительно согласилась Бэкки, — даже профессор не мог бы придумать лучшего.

Ван Тромп тихо молвил, как бы обращаясь к самому себе:

— Достойно. Умно и достойно. Да, парень закончил, как надо.

Джубал огляделся. Он что же, единственный, кто переживал? Джилл и Доун сидели обнявшись, но они всегда так сидели, стоило им оказаться рядом. Ни одна не выглядела расстроенной. Даже у Доркас глаза были сухие и спокойные. А на экране стерео пылающий ад сменился ухмыляющимся Хэппи Холлидеем:

— А теперь, друзья, несколько минут нашим друзьям с Елисейских полей, которые радушно…

Пэтти выключила приемник.

— Энн и Дюк идут назад, — сообщила она. — Проведу их через фойе, потом — обед.

Она пошла к выходу.

Джубал задержал ее.

— Пэтти? Ты что же, знала о намерениях Майка?

Она с недоумением поглядела на него:

— Что? Ну, конечно, нет, Джубал. Нужно было дождаться целостности. Никто из нас не знал. — Повернувшись, она вышла.

— Джубал… — позвала его Джилл. — Джубал, возлюбленный отец наш… пожалуйста, подумай, попробуй грокнуть все полностью. Майк не умер. Как же он может умереть, если никого нельзя убить? И он не может покинуть нас, ведь мы его грокнули. Ты есть Бог.

— «Ты есть Бог», — повторил он тупо.

— Вот так-то лучше. Сядь сюда, между мной и Доун.

— Нет, оставьте меня. — Ничего не видя от слез, он прошел к себе, запер дверь, тяжело наклонился, вцепившись обеими руками в спинку кровати. Мой сын, о, сын мой! Если бы я мог умереть за тебя! Он мог бы жить еще так долго, но старый дурень, которого он так уважал, раскрыл пасть и наболтал Бог весть чего, и привел его к мысли о бессмысленном, бесполезном мученичестве! Если бы Майк дал им нечто нужное; стерео или игру в бинго, — а он пытался дать им Истину. Или часть Истины. А кого же интересует Истина? Джубал рассмеялся сквозь рыдания.

Вскоре прекратились и всхлипывания, и смех, горечь и разрывающие сердце страдания, и он стал трясти свой саквояж. Да, все необходимое с собой, он носил с собой запас с тех пор, как Джо Дуглас пережил удар, и это напомнило ему: всякая плоть — трава.

Ну вот, настал черед и ему перенести удар, да только у него нет сил. Он выписал сам себе три таблетки, чтобы уж наверняка, запил их водой и быстро лег на постель. Вскоре боль отпустила. Откуда-то издалека до него донесся голос:

— Джубал!

— Отдыхаю. Не тревожить.

— Джубал! Пожалуйста, отец!

— М-м-м… Майк? В чем дело?

— Проснись! Целостность еще не пришла. Дай помогу.

Джубал вздохнул:

— Ладно, Майк.

Он позволил поднять себя с постели, отвести в ванну, его придержали за голову, пока его стошнило, потом он принял стакан воды и промыл рот.

— О’кей?

— О’кей, сынок, спасибо.

— Ну, у меня еще есть дела. Я люблю тебя, отец. Ты есть Бог.

— Я люблю тебя, Майк. Ты есть Бог.

Джубал повозился немного, приводя себя в пристойный вид, переоделся, выпил немного бренди, чтобы уничтожить горьковатый привкус в желудке, и пошел к остальным.

В гостиной возле стерео сидела одна Пэтти, приемник был выключен. Она подняла глаза:

— Обедать, Джубал?

— Да, благодарю.

Она подошла к нему.

— Хорошо. Похоже, остальные поели и смылись. Но каждый оставил для вас поцелуй. Вот они, все сразу! — Ей удалось передать ему любовь, которую ощущали к нему остальные, плюс ее собственную. Джубал обнаружил, что чувствует себя куда сильнее, горечь ушла, осталось лишь непоколебимое спокойствие.

— Пойдемте в кухню, — медленно произнесла она. — Тони ушел, и большинство собралось там, правда, нельзя сказать, чтобы ему и раньше удавалось прогнать хоть кого-либо своим ворчанием. — Остановившись, она попыталась заглянуть себе за спину. — Вам не кажется, что вон та сцена чуть-чуть изменилась? Какая-то дымка, а?

Джубал невозмутимо согласился: да, так оно и есть. Он ничего подобного не замечал… но не собирался спорить с идиосинкразией Пэтти. Она кивнула:

— Так я и думала. Зрение-то у меня круговое, только себя не вижу. Мне все еще требуется двойное зеркало, чтобы разглядеть свою спину. Майк уверяет, что скоро я смогу и это видеть. Но это не главное.

В кухне оказалась еще дюжина братьев, кто у стола, кто где. Дюк стоял на посту, помешивая что-то в небольшой кастрюле.

— Привет, босс. Я заказал автобус на двадцать мест. Самый большой, какой может приземлиться на нашей площадке… а нам такой и нужен, учитывая набор пеленок и питомцев Пэтти. Пойдет?

— Конечно. Все едут домой? — Если не хватит спален, девушки могут устроить лежанки в гостиных, да где угодно, и вообще им всем понадобится одна постель на двоих. Возможно, ему тоже не дадут больше спать одному… он решил не спорить. Совсем не плохо, если рядом лежит кто-то теплый, даже если у вас нет активных намерений. Господи, он и забыл, до чего это хорошо — сблизиться!

— Не все. Тим отвезет нас, потом вернет автобус и на время уедет в Техас. Кэпа, Беатрис и Свена высадим в Нью-Джерси.

Сэм поднял глаза от стола:

— Мы с Руфь поедем к детям, Саул с нами.

— Может, побудете дома пару деньков?

— Что ж, обсудим это с Руфью.

— Босс, — спросил Дюк, — когда мы сможем наполнить бассейн?

— Ну, до сих пор мы наполняли его только к апрелю, но теперь есть новые подогреватели, можно хоть сейчас. Но погода может еще испортиться, вчера у нас шел снег.

— Босс, дайте мне объяснить. Эта шайка способна прошагать по снегу, проваливаясь по бедра, и даже не заметить, лишь бы поплавать. Кроме того, есть более дешевые способы согревать воду, чем этими большими подогревателями.

— Джубал!

— Да, Руфь?

— Мы побудем у вас денек-другой, дети не скучают, да и я не рвусь к роли матери, когда рядом не будет Пэтти, она-то умеет держать их в руках. Джубал, вы еще не видели меня по-настоящему, вот погодите, когда я окажусь в воде и вокруг меня будут волосы, как у миссис Поощрение из детской сказки!..

— Договорились. А где же голландец и квадратноголовый? Они-то не могут спешить, — Беатрис еще не бывала дома.

— Я передам им, босс.

— Пэтти, а твои змеи не могли бы пожить немного в чистом сухом подвале? Пока мы не устроим их получше? Я, конечно, не имею в виду Пышку, она-то человек. Но не думаю, что кобр стоит выпускать по всему дому.

— Конечно, Джубал.

— М-м-м… — Джубал огляделся. — Доун, ты владеешь стенографией?

— Да ей это не требуется — как и мне, — вставила Энн.

— Мог бы сообразить. А машинкой пользоваться умеешь?

— Научусь, если хочешь, — отвечала Доун.

— Считай, что тебя наняли на службу. Разве что где-нибудь откроется вакансия для верховной жрицы. Джилл, мы кого-нибудь забыли?

— Нет, босс. Правда, те, кто уже уехал, могут свалиться на нас в любое время. И они непременно это сделают.

— Я так и понял. Гнездо номер два, когда нужно и в том качестве, в каком нужно. — Подойдя к плите, он заглянул в кастрюлю, там было немного бульона.

— М-м-м… Майк?

— Ага. — Зачерпнув, Дюк попробовал жидкость. — Надо подсолить.

— Да, Майку всегда были нужны приправы. — Взяв ложку, Джубал попробовал бульон. Дюк был прав: вкус сладковатый, можно немного посолить. — Но давайте грокнем его таким, какой он есть. Кто еще не поделился?

— Только вы. Тони оставил меня со строжайшими инструкциями: помешивать, добавлять воду по мере надобности, ждать вас. Чтобы не пригорело.

— Ну тогда бери пару чашек, поделимся и грокнем вместе.

— Да, босс.

К ним подплыли две чашки, уселись возле кастрюли.

— Хорошая шутка, а то Майк все клялся, что переживет меня и подаст суп из меня на обед в День Благодарения. А может, разыграли меня, я же держал пари, а взять не с кого.

— Да ты выиграл лишь потому, что партнер вышел из игры. Раздели пополам.

Дюк так и сделал. Джубал поднял чашку:

— Поделимся!

— Станем еще ближе.

Они неспешно выпили бульон, растягивая ощущения, смакуя его, восхваляя, лелея и грокая дарителя. Джубал с удивлением обнаружил: хоть им и обуревали эмоции, но то было невозмутимое счастье, оно не влекло за собой слез. Каким странным, неуклюжим щенком был его сын, когда он впервые увидел его… так стремился доставить удовольствие, такой наивный, он постоянно ошибался… и каким гордым, каким мощным он стал, не потеряв притом ангельской невинности. Наконец я грокаю тебя, сын мой, и ни единой строчки менять не собираюсь!

Пэтти уже приготовила ему обед. Джубал уселся и принялся есть, такой голодный, будто завтракал несколько дней назад. Сэм говорил:

— Я тут объяснял Саулу, что нет нужды менять наши планы, будем продолжать, как прежде. Если товар подходящий, дело растет, даже если основателя фирмы больше нет.

— Я и не собирался спорить, — возразил Саул. — Вы с Руфью можете основать еще один храм — мы тоже. Но нам понадобится время, чтобы накопить капитал. Мы ведь не собираемся проводить «возрождение» на углу улицы, или же открывать новую лавочку в пустующем магазине. Понадобится постановка, оборудование. Нужны деньги — не говоря уж о том, что надо будет заплатить за тот год или два, что Махмуд с Мириам проведут на Марсе… это ведь существенно.

— Ладно, ладно! Кто спорит? Мы ждем целостности…

Джубал внезапно произнес:

— Деньги не проблема.

— Как, Джубал?

— Я адвокат и не должен бы этого говорить… но как брат по воде я делаю то, что грокаю. Минутку. Энн.

— Да, босс.

— Купи тот участок земли, где Майка забили камнями, — пожалуй, лучше купить участок радиусом футов сто.

— Босс, это место находится на территории публичного парка. А если покупать участок радиусом футов сто, он захватит еще и часть дороги, и кусочек земли, принадлежащий отелю.

— Не спорь.

— Я не спорю — привожу факты.

— Извини. Они продадут. Дорогу отведут в сторону. Черт, да если начать выкручивать им руки, они подарят нам землю — полагаю, выкручивать руки лучше всего через Джо Дугласа. Да пусть Дуглас потребует, чтобы из морга выдали то, что осталось, после того как эти вурдалаки с ним покончили, и мы его позднее похороним именно здесь, через годик, скажем… весь город оденется в траур, а полицейские, не мешавшие им убить его, встанут по стойке «смирно». Вот только что поставить на могиле? «Упавшую кариатиду»? Нет, Майк оказался достаточно силен для своего камня. Лучше «Русалочку», но это могут не так понять. Может, статую Майка, каким он был, когда говорил: «Посмотрите на Меня. Я — сын человеческий». Если Дюк не успел его снять, у НМС наверняка найдется копия; может, родится брат, или уже народился, с искрой Родена в нем, он сотворит, как надо, и не станет выдумывать.

Мы похороним его здесь, — продолжал Джубал, — беззащитным, пусть черви да ласковый дождь грокают его. Я грокаю, Майку это понравится. Энн, мне нужно будет поговорить с Джо Дугласом сразу, как только доберемся домой.

— Да, босс. Мы грокаем с вами.

— Ну, а теперь о другом. — Он рассказал им о завещании Майка. — Так что каждый из вас по крайней мере миллионер. Правда, я в последнее время не прикидывал, сколько же там на долю каждого… но куда больше, чем по миллиону, даже за вычетом налогов… Но я грокаю, что вы будете тратить деньги по потребности, на храмы и прочее. Однако если вы пожелаете купить себе яхту, пожалуйста. Да! Джо Дуглас остается управляющим для тех, кто пожелает вложить деньги в дело, за ту же оплату, что и прежде… но я грокаю, Джо ненадолго хватит, в таком случае управление падет на Бена Кэкстона. Бен?

Кэкстон пожал плечами.

— Пусть будет на мое имя, найму себе настоящего бизнесмена, его имя Саул.

— Ну и ладно. Придется подождать, но никто не решится опротестовать его завещание. Майк все устроил. Вот увидите. Ну, скоро ли мы выберемся отсюда? Счет утрясли?

— Джубал, — мягко напомнил Бен, — отель принадлежит нам.

Вскоре они уже были в воздухе, полиция им не мешала: городок успокоился так же быстро, как и вспыхнул. Сидя впереди вместе с Махмудом, Джубал расслабился… Он обнаружил, что вовсе не устал, не чувствует себя несчастным, даже не терзается, стремясь поскорее попасть в свое убежище. Они всесторонне обсудили планы Махмуда побывать на Марсе и глубоко изучить язык… после того, с удовольствием отметил Джубал, как завершат работу над словарем, Махмуд считал, что ему понадобится еще год для сверки фонетики и написания.

Джубал ворчливо промолвил:

— Должно быть, мне придется учить чертовы слова самому, чтобы понимать, о чем вокруг меня болтают.

— Как грокнешь, брат.

— Проклятие, я не стану мириться с расписанием уроков и прочей школьной дребеденью! Буду работать, когда мне удобно, как всегда.

Махмуд минуту помолчал.

— Джубал, в Храме у нас были и классы, и расписание уроков, потому что мы там работали с группами. Но некоторым уделялось особое внимание.

— Мне именно оно потребуется.

— Энн, к примеру, продвинулась куда дальше, чем вы предполагаете. С ее абсолютной памятью она очень быстро выучила марсианский, поддерживая постоянную внутреннюю связь с Майком.

— Ну, а у меня нет ее памяти, да и до Майка теперь не добраться.

— Но Энн-то здесь. И хоть вы невероятно упрямы, но Доун может напрямую соединить вас с Энн, если вы ей позволите. А на втором занятии Доун вам уже не понадобится, Энн и сама справится. Через несколько дней вы начнете думать по-марсиански, считая по традиционному календарю — с точки зрения субъективного времени позднее, но кому какое дело? — Махмуд ухмыльнулся. — Вам понравятся согревающие упражнения.

Джубал ощетинился:

— Подлый, злобный, похотливый араб, к тому же ты украл одну из моих лучших секретарш!

— Навеки у вас в долгу. Но вы ведь не лишились ее полностью, она тоже готова давать вам уроки, вот увидите, сама будет настаивать.

— Иди сядь на другое место, мне надо подумать.

Немного погодя Джубал заорал:

— Вперед!

Подошла Доркас, села рядом, держа наготове тетрадь для стенографирования.

Прежде, чем начать работать, он поглядел на нее.

— Девочка, да ты выглядишь еще счастливее, чем всегда, так и светишься.

Доркас мечтательно ответила:

— Я назову его Деннис.

Джубал кивнул:

— Подходяще. Очень подходяще. — Подойдет, даже если она не уверена, кто отец, подумал он. — Хочешь поработать?

— О да! Я чувствую себя великолепно.

— Начинай. Стереопьеса. Рабочее название: «Марсианин по имени Смит». Первая сцена: камера наползает на Марс, крупный план, используются кадры из кинотеки или комбинированные съемки, так целая часть, затем — миниатюрная сцена посадки «Посланника». Космический корабль — на некотором расстоянии. Марсиане, снимки из имеющихся архивов, или сделать новые, как получится. Крупный план: внутри космического корабля женщина, лежит на…

Глава 39

Вердикт о третьей планете Солнечной системы не вызывал сомнений. Старейшины с четвертой планеты не были всезнающими — в своем роде они были настолько же провинциальны, насколько и люди. Грокая согласно их собственным ценностям, даже с помощью несравненно превосходящей их высшей логики, они бы со временем наверняка осознали необходимость уничтожить «неправильность», ту неизлечимую «неправильность», которую они ощущали в вечно занятых беспокойных существах с третьей планеты, и они бы «выпололи» их, сначала грокнув, взлелеяв и возненавидев.

Но к тому времени, когда они неспешно доберутся до них, вряд ли им это удастся — уничтожить эту причудливую сложную расу будет невероятно трудно, практически невозможно. И загвоздка была настолько мала, что те, кто занимался третьей планетой, не потратили на нее и одной вечности.

Уж Фостер-то быстро управился.

— Дигби!

Помощник поднял взор:

— Да, Фостер.

— Я отлучусь по особому заданию. Познакомься с новым наставником. — Обернувшись, Фостер произнес: — Майк, вот архангел Дигби, твой помощник. Он знает, где у нас в студии что лежит, да и вообще готов выполнять все, что ты только придумаешь.

— О, мы поладим, — заверил его архангел Михаил. — Мы встречались?

— Не помню, — отвечал Дигби. — Конечно, когда приходится выбирать между таким количеством где-когда… — Он пожал плечами.

— Неважно. Ты есть Бог.

— Ты есть Бог, — отозвался Дигби.

— Без романтических формальностей, пожалуйста, — сказал Фостер. — Оставляю вам кучу работы, и нечего копаться тут всю вечность. Конечно, «Ты есть Бог» — а кто не Бог?

И он покинул их.

А Майк сдвинул нимб на затылок и принялся за работу. Он уже видел, что где можно изменить.