Чужак в чужой стране

Глава 9

На третьей от Солнца планете сегодня насчитывалось на 230 тысяч людей больше, чем вчера. Среди пяти миллиардов землян такой прирост был не слишком заметен. Королевство Южной Африки, член Федерации, вновь предстало перед Верховным Судом за преследование белого меньшинства. Модельеры, собравшиеся в Рио, оповестили, что длина юбок должна увеличиться, а пупки нужно прикрыть. Оборонные станции носились в небе, угрожая смертью всякому, кто осмелится нарушить покой на планете. Но покой нарушали лишь каналы рекламы, сотрясавшие атмосферу бесконечными восхвалениями производимых товаров. На пол миллиона больше передвижных домов осело на берегах залива Гудзон, чем снялись с места в то же время в прошлом году. Рисовый пояс Китая был объявлен зоной голода на ассамблее Федерации. Синтия Дачесс, известная как Самая Богатая Женщина в мире, откупилась уже от шестого мужа.

Преподобный доктор Дэниел Дигби, Верховный Епископ Церкви Нового Откровения (Фостеритов), заявил, что он выдвигает ангела Азрила, чтобы направить сенатора Федерации Томаса Буна, и что он ожидает Высшего подтверждения в течение дня. Газеты передали это сообщение в общем потоке новостей, опасаясь погромов со стороны фостеритов. У мистера и миссис Гарриссон Кемпбелл VI родился сын и наследник, его выносила другая женщина и родила в клинике Цинциннати, в то время как счастливые родители отдыхали в Перу. Доктор Горацио Квакенбуш, профессор изящных искусств в школе богословия Йейл, призвал к возрождению веры и к возврату духовных ценностей; скандал с заключением пари разразился в Вест-Пойнте, в него оказалась вовлечена половина профессиональных игроков в футбол; трех специалистов по бактериологическому оружию задержали в Торонто, их подозревали в эмоциональной нестабильности; они заявили, что обратятся в Высокий Суд. Высокий Суд возвратил дело, направленное из Верховного Суда Соединенных Штатов, в котором были замешаны участники федеральной ассамблеи. «Рейнберг против штата Миссури».

Его превосходительство достопочтенный Джозеф Э. Дуглас, Генеральный секретарь Всемирной Федерации Свободных Государств, давился завтраком и думал, почему человек не имеет права выпить чашку крепкого кофе. Утренняя газета, подготовленная ночными дежурными по информации, ползла по сканеру со скоростью, равной его скорости чтения. Когда он смотрел туда, по экрану начинали бежать строчки. Он и сейчас на них смотрел, лишь бы не встречаться взглядом с Боссом, сидевшим напротив. Миссис Дуглас газет не читала, у нее были свои способы узнавать новости.

— Джозеф…

Он обернулся, машинка остановилась.

— Да, дорогая?

— Тебя что-то тяготит.

— Почему ты так решила, дорогая?

— Джозеф! Я о тебе забочусь, штопаю тебе носки и помогаю избегать неприятностей вот уже тридцать пять лет — уж я-то знаю, когда тебя что-то беспокоит.

Черт побери, признал он, она действительно знает. Поглядев на нее, он снова подумал: как ей удалось запугать его и заставить заключить контракт на всю жизнь? В «добрые старые дни» она была его секретаршей, а он — одним из законодателей. Первый их контракт — соглашение на совместное проживание в течение девяноста дней, чтобы сэкономить на фондах компании: они жили в одном и том же номере в отеле. Оба согласились, что стоит пойти на это «удобства ради», что «совместное проживание» означает всего лишь сосуществование под одной крышей. Но даже в те времена его носки она не штопала! Он попытался вспомнить, когда же все изменилось.

В биографии миссис Дуглас «Тень величия: история одной женщины» утверждалось, что он сделал ей предложение во время подсчета голосов при первых выборах. Дуглас был настолько романтичен, что предложил ей старомодный брак, «пока смерть не разлучит нас».

Впрочем, нет смысла спорить с официальной версией.

— Джозеф, ответь же мне!

— Что? Нет, дорогая, просто не выспался.

— Меня не проведешь, я всегда знаю, когда тебя будят по ночам.

Но ее апартаменты — в пятидесяти ярдах от его, на другом конце дворца!

— Откуда ты узнала, дорогая?

— Женская интуиция. Так что за сообщение доставил тебе Бредли?

— Пожалуйста, дорогая, я должен дочитать новости, прежде чем пойду на Совет.

— Джозеф Эджертон Дуглас, не пытайся от меня сбежать.

Он вздохнул.

— Мы потеряли этого несчастного Смита.

— Смита? Ты имеешь в виду Человека с Марса? Что ты имеешь в виду, говоря «потеряли»? Что за бред?!

— Как бы то ни было, дорогая, он исчез. Пропал из больничной палаты — вчера вечером.

— Чушь! Как это ему удалось?

— Похоже, переоделся медсестрой.

— Ладно, неважно. Он пропал, вот что существенно. И какой же идиотский план вы придумали, чтобы его вернуть?

— Ну, его ищут доверенные лица — Берквист…

— Этот тупица?! Тебе нужно было задействовать всех полицейских Федерации, а ты послал Берквиста?!

— Дорогая, ты не понимаешь. Нельзя. Официально-то он не исчез, есть ведь — ну, второй. Ну, «официальный» Человек с Марса, понимаешь?

— А-а-а… — она побарабанила пальцами по столу. — Говорила я тебе, что план с двойником выйдет вам боком!

— Но, милая, это ты мне предложила…

— Ты и не спорь! Лучше пошли за Берквистом!

— Берквист идет по следу, но пока никаких сообщений.

— Что? Да он уже на пути к Занзибару! Он продался! Я никогда ему не доверяла. Я же говорила тебе, когда ты брал его на службу…

— Я?!

— Не прерывай! Говорила я тебе: тот, кто берет деньги с двух сторон, возьмет и с третьей. — Она нахмурилась. — Джозеф, все дело в Восточной коалиции. Тебе стоит подготовиться, могут поставить на голосование вотум недоверия.

— Не понимаю, почему. Никто ничего не знает.

— О, ради всего святого! Да все узнают, уж Восточный блок позаботится. Помолчи, дай мне подумать.

Дуглас умолк. Он прочел очередную новость: совет округа-города Лос-Анджелес обратился к Федерации за помощью по проблемам смога на том основании, что министерство здравоохранения не обеспечило их тем-то и тем-то. Да, придется кинуть им подачку, Чарли и так предстоит тяжкое время — грядут перевыборы, а фостериты выставили своего кандидата. Акции «Лунных предприятий» поднялись на два пункта…

— Джозеф!

— Да, дорогая?

— Наш «Человек с Марса» — подлинный, а тот, которого выставит Восточная коалиция, — двойник. Вот как надо!

— Но, дорогая, нам не удастся всех убедить.

— Как это не удастся?! Придется!

— Не выйдет. Ученые сразу выявят подделку. Я и так с трудом их сдерживал до сих пор.

— Ученые!

— Сумеют, дорогая.

— Ничего не знаю. Подумаешь, ученые! Половина — догадки, половина — суеверия. Их всех пора запереть в тихом месте и ввести закон о запрете на их деятельность. Джозеф, сколько я тебе втолковывала: единственная подлинная наука — это астрология.

— Не знаю, дорогая. Не могу сказать ничего плохого об астрологии…

— Да уж, не стоит, они столько для тебя сделали!

— Но вообще эти ученые весьма проницательны. Вот на днях один из них рассказывал мне про звезду, которая весит в шесть тысяч раз больше Солнца… гм… или в шестьдесят тысяч раз?..

— Ерунда! Откуда им знать? Помолчи, Джозеф. Ничего не признаем. Их марсианин — фальшивка. Тем временем бросаем в бой все спецслужбы и захватываем его, если получится, прежде, чем Восточный блок пойдет на разоблачение. Если потребуются сильные меры и этого типа, Смита, пристрелят при попытке оказать сопротивление или еще что, что ж, тем хуже. Он с самого начала нам досаждал.

— Агнес! Ты соображаешь, о чем говоришь?

— Ничего я не говорю. Людей ежедневно убивают. Нужно прояснить дело, Джозеф. Максимальное добро — для максимального количества людей, сам же сказал.

— Я не хочу ему причинять вред.

— А кто ему хочет вреда? Тебе предстоит сделать решительные шаги, Джозеф, это твоя обязанность. История тебя оправдает. Что важнее — удерживать равновесие с пятью миллиардами людей на руках или впасть в сентиментальность по поводу одного человека, да он к тому же и не подлинный гражданин!

Дуглас ничего не ответил. Миссис Дуглас встала.

— Ну, мне некогда терять время и спорить о непостижимом. Мне пора к мадам Везант, позаботиться о новом гороскопе. Не для того я потратила лучшие годы своей жизни, чтобы ты теперь все бросил — из-за собственной слабости. У тебя желток на подбородке, сотри. — И она вышла.

Верховный чиновник планеты выпил целые две чашки кофе, прежде чем ощутил в себе силы отправиться на заседание Совета. Бедняжка Агнес! Должно быть, он ее разочаровал… Нет сомнения, что последние события ничуть не облегчили ее существования. Что ж, по крайней мере, она преданна ему — до кончиков пальцев на ногах и на руках… У нас у всех свои недостатки. Может, он надоел ей не меньше, чем она ему, впрочем, что толку размышлять!

Он выпрямился. Черт возьми, в одном он уверен: он не позволит им жестоко обойтись с этим парнем, Смитом. Да, он всем надоел, допускаю, все же он такой славный, напоминает беспомощного придурка. Агнес стоило бы посмотреть, как легко его напугать, тогда она не стала бы так говорить. Смит вызвал бы в ней материнские чувства. Впрочем, были ли у Агнес материнские чувства? Когда она поджимает губы, трудно себе и представить… О, проклятие, у всех женщин есть материнский инстинкт, наука это доказала. Не так ли?

А вообще, с какой стати она так помыкает им? Она постоянно напоминала ему, что это именно она посадила его на вершину, но он знал… и вся ответственность лежала только на нем. Он встал, расправил плечи — и направился на Совет.

Весь день он ожидал, что кто-нибудь выступит с сообщением, но нет. Он убедился, что исчезновение Смита хранится в строгой тайне, хотя это казалось невероятным. Генеральному секретарю хотелось прикрыть глаза — и пусть вся эта жуткая суматоха утихнет… но нет, ему не позволяли отключиться события — и собственная жена.

Агнес Дуглас не стала дожидаться, пока ее муж предпримет какие-то шаги. Его подчиненные следовали ее указаниям с той же готовностью, с какой они выслушивали ее мужа и даже с большим рвением. Она послала за помощником мистера Дугласа по гражданской информации (так называлась эта дурацкая должность), затем занялась самым срочным — новым гороскопом. Из ее покоев можно было позвонить по частной линии со скрэмблером прямо к мадам Везант. Пухлое лицо мадам астролога тотчас появилось на экране.

— Агнес? Что случилось, милая? У меня клиент.

— Твоя линия защищена?

— Конечно.

— Избавься от клиента.

Мадам Александра Везант не выказала никакого недовольства.

— Минутку.

Она исчезла с экрана, на нем возникла надпись «Ждите». В комнату миссис Дуглас вошел молодой человек, встал у ее стола. Джеймс Сэнфорт, пресс-агент, за которым она посылала.

— Что слышно от Берквиста?

— Не знаю, им занимается Мак Крери.

Она отмахнулась:

— Его нужно ошельмовать прежде, чем он заговорит.

— Вы думаете, Берквист продался?

— Святая простота! Надо было спросить меня, прежде чем пользоваться его услугами.

— Им занимается Мак Крери.

— Ну ты-то должен быть в курсе. Я…

Тут на экране появилось лицо мадам Везант.

— Подожди вон там. — Миссис Дуглас обернулась к экрану.

— Элли, милочка, мне срочно нужен новый гороскоп, на Джозефа и на меня.

— Хорошо, — но вдруг мадам заколебалась. — Я принесла бы больше пользы, дорогая, если бы понимала, в чем именно срочность.

Миссис Дуглас побарабанила пальцами по столу:

— Но тебе ведь не обязательно знать?

— Нет, конечно. Любой, освоивший навыки, математические вычисления, знание звезд, может рассчитать гороскоп, зная лишь час и место рождения субъекта… Ты сама могла бы научиться, не будь ты так занята. Но помни: звезды склоняют, но не обязывают. Если мне нужно составить точный прогноз, чтобы дать совет во время кризиса, я должна знать, в каком секторе искать. Нас больше всего волнует влияние Венеры? Марса? Или…

Миссис Дуглас решилась:

— Марса, — прервала она. — Элли, мне нужен третий гороскоп.

— Отлично. Чей же?

— Э-э-э… Элли, могу я тебе довериться?

Лицо мадам Везант омрачилось.

— Агнес, если ты мне не доверяешь, не обращайся ко мне за помощью! Научные прогнозы умеют составлять и другие. Я — не единственная, кто посвящен в древние знания… Профессор Каузимейер считается хорошим астрологом, хотя он и склонен… — голос ее угас.

— Пожалуйста, ну пожалуйста! Я не стану просить никого другого. Меня никто не слышит?

— Нет, конечно, дорогая.

— Мне нужен гороскоп Валентина Майкла Смита.

— Валентин Май… Человек с Марса?

— Да-да, Элли. Его похитили! Мы должны его найти.

Два часа спустя мадам Александра Везант отодвинулась от стола и вздохнула. Она велела своему секретарю отменить все визиты. Стол был завален листами, исчерканными цифрами и диаграммами. Справочник морей свидетельствовал о диапазоне ее трудов. Александра Везант отличалась от остальных астрологов тем, что она действительно пыталась вычислить «влияния» небесных тел, пользуясь книжкой в мягкой обложке под названием «Тайная наука беспристрастной астрологии и ключ к камню Соломона», принадлежавшей ее покойному супругу, профессору Симону Магнусу, менталисту, гипнотизеру, иллюзионисту, изучавшему тайные науки.

Она доверяла книге, как раньше доверяла ему. Никто не умел так составлять гороскопы, как Симон, когда он был трезв, конечно. В половине случаев книга ему вовсе не требовалась. Она знала, что никогда не достигнет его уровня. Расчеты ее иногда бывали неточны: Бекки Вези (как ее раньше звали) плохо разбиралась в таблице умножения и часто путала семерки с девятками.

Однако ее гороскопы были вполне приемлемы, и миссис Дуглас была не единственной высокопоставленной клиенткой.

Ею овладела легкая паника, когда миссис Дуглас заказала гороскоп Человека с Марса — такое ощущение возникало у нее в прежние времена, когда какой-нибудь дурак из публики подходил к ней проверить, плотно ли завязана повязка, перед тем как профессор начинал задавать вопросы. Но еще тогда она обнаружила, что наделена даром угадывать верный ответ, поэтому она брала себя в руки и продолжала представление.

Итак, она потребовала, чтобы Агнес сообщила ей точное время и место рождения Человека с Марса, будучи уверена в том, что они никому не известны.

Но ей передали эти сведения после недолгой задержки: из журнала «Посланник». К тому времени она перестала паниковать, а потому спокойно приняла сообщение и пообещала позвонить, когда гороскоп будет готов.

Но два часа спустя, после утомительных занятий арифметикой, она едва завершила расчеты по мистеру и миссис Дуглас— по Смиту ничего не вышло. Беда в том, что он родился не на Земле.

В ее астрологической «Библии» не было понятия «инопланетяне», ее анонимный автор скончался задолго до запуска первой ракеты на Луну. Она попыталась найти выход, предположив, что принципы остаются неизменными и нужно лишь внести поправки в связи с переменой места. Но она заблудилась в лабиринте незнакомых связей и не была уверена в том, что с Марса знаки Зодиака смотрятся так же… а что делать без знаков Зодиака?

С такой же легкостью она могла бы попытаться извлечь корень кубический — именно он оказался непреодолимым препятствием, заставившим ее бросить школу.

Она достала тоник, применявшийся в трудных случаях. Приняла одну дозу, налила вторую, подумала: а что бы сделал Симон? И вскоре услышала его голос: «Уверенность, детка! Верь в свои силы, и эти тупицы поверят в тебя. Ты им покажешь».

Она взбодрилась и начала записывать гороскопы Дугласов. После чего ей несложно было составить гороскоп и Смита. Как всегда, мадам Везант ощутила: написанные слова прекрасны и правдивы! Она как раз заканчивала, когда снова позвонила Агнес Дуглас:

— Элли, ты еще не справилась?

— Только что, — бодро ответила мадам Везант, — ты же понимаешь, гороскоп юного Смита — сложная, необычная проблема для нашей науки. Родился на иной планете, я учитывала все аспекты, все пересчитала. Влияние Солнца уменьшилось, а влияние Дианы почти неощутимо. Юпитер видится в новом, я бы сказала, «уникальном» ракурсе, ты же сама видишь. Пришлось вычислять еще…

— Элли! Неважно. Ты получила ответы?

— Естественно.

— О, слава Богу! А я-то решила, ты объясняешь мне, что он тебе не по силам.

— Дорогая, наука не меняется, — сказала мадам Везант с видом оскорбленного достоинства. — Меняются лишь конфигурации. Способ, с помощью которого предсказали время и место рождения Иисуса Христа, который помог вычислить время и место его смерти… Нет, ошибки быть не может. Истина есть Истина, она не меняется.

— Да, конечно.

— Ты готова?

— Сейчас, включу «запись» — начинай.

— Отлично. Агнес, настал самый критический период в твоей жизни. Никогда еще созвездия не собирались в такие мощные конфигурации. Прежде всего, сохраняй спокойствие, хорошенько все обдумай. В целом знамения выпали в твою пользу… при условии, что ты не станешь предпринимать необдуманных поступков. Не поддавайся поверхностным впечатлениям… — Бекки Вези всегда давала отличные советы, и давала их убежденно, потому что сама верила в свои слова. Даже когда звезды показывают мрачное будущее, учил ее Симон, всегда есть способ смягчить удар, находится некий аспект, который можно использовать для удачи клиента…

Напряженное лицо на экране смягчилось, успокоилось и начало согласно кивать.

— Теперь ты понимаешь, — заключила она, — отсутствие юного Смита — это необходимость, учитывая тройное влияние ваших гороскопов. Не волнуйся, он вернется или ты вскоре о нем услышишь. Главное — не делать ничего непоправимого. Будь спокойна.

— Понимаю.

— Еще одно. Аспект Венеры крайне благоприятен, с потенциалом доминирования над Марсом. Венера, конечно, символизирует тебя, но Марс — это и твой супруг, и юный Смит, учитывая уникальные обстоятельства его рождения. На тебя ложится двойная ответственность, и ты должна принять вызов. Ты должна продемонстрировать свои качества: спокойствие, мудрость, сдержанность — специфические черты женщин. Ты должна поддерживать мужа, помочь ему преодолеть этот кризис. Ты должна быть источником мудрости самой матери-Земли. Это твой особый талант — используй его.

Миссис Дуглас вздохнула:

— Элли, ты просто чудо! Не знаю, как и благодарить тебя!

— Благодари Древних Мастеров, чьей скромной ученицей я являюсь.

— Их я поблагодарить не могу, поэтому благодарю тебя. Задатка не было, Элли, — я сделаю тебе подарок.

— Нет, Агнес. Помочь тебе — честь для меня.

— А для меня честь — принимать и ценить услуги. Элли, ни слова больше.

Мадам Везант позволила уговорить себя, затем отключилась, довольная и разомлевшая: она была уверена, что правильно прочла предсказания звезд. Бедная Агнес! Да, большая честь — сгладить дорожку, облегчить ее ношу. Ей так хорошо от того, что она помогла Агнес.

Мадам Везант была рада и тому, что супруга Генерального секретаря обращалась к ней почти как к ровне, хотя она и не стала бы облекать свою мысль в такие слова, поскольку была далека от снобизма. В юности Бекки Вези была таким ничтожеством, что депутат их участка никак не мог запомнить ее имя, хотя и заметил ее бюст. Бекки Вези не обижалась, она хорошо относилась к людям. Ей нравилась Агнес Дуглас.

Бекки Вези нравились все.

Ола посидела, еще чуточку выпила, в то время как в ее проницательном уме вновь прокручивались те обрывки информации, что ей удалось узнать. Потом она позвонила своему маклеру и велела продать акции «Лунных предприятий».

Он фыркнул:

— Элли, ты сидишь на диете, и она ослабляет твои мозги.

— Послушай, Эд. Когда акции упадут на десять пунктов, прикрой меня, даже если курс будет понижаться… Когда поднимется на три пункта, выкупи их… а когда дойдет до сегодняшней отметки, снова продай.

Настало долгое молчание.

— Элли, ты что-то знаешь. Скажи дяде Эду.

— Звезды мне указали, Эд.

Эд высказал предположение, которое явно не соответствовало астрологии.

— Ладно, не хочешь — не надо. М-м-м… Мне никогда не хватало ума, вечно ввязываюсь в сомнительную игру. Ничего, если я проедусь вместе с тобой?

— Пожалуйста, Эд. Только незаметно. Ситуация деликатная, Сатурн балансирует между Девой и Львом.

— Как скажешь, Элли.

Миссис Дуглас незаметно занялась делом, довольная тем, что Элли поддержала ее. Она приказала начать кампанию по розыскам Берквиста, послав сначала за его личным делом — нужно было замарать его репутацию. Затем вызвала командира Эскадрона спецслужб Твитчелла, вышел он от нее с несчастным видом и тут же устроил невыносимую жизнь своим подчиненным. Она проинструктировала Сэнфорта: подготовить еще один выпуск новостей с «Человеком с Марса», а также распустить слухи из «близких к администрации источников», что Смит собирается уехать (или уже уехал) в санаторий высоко в Андах, где климат настолько близок к марсианскому, насколько возможно. Осталось прижать к стене Пакистан с его голосами…

Наконец она вызвала по телефону мужа и настойчиво посоветовала ему поддержать требования Пакистана: отдать им львиную долю кашмирского тория. Он и сам собирался это сделать, потому ей не пришлось его долго убеждать, хотя Дугласа и покоробило ее предложение, будто он собирался выступить против. Покончив с этим, она отправилась на встречу с обществом «Дочери второй революции», чтобы прочесть речь о «Материнстве в Новом Свете».

Глава 10

В то время как миссис Дуглас бойко решала вопросы, в которых она ничего не понимала, Джубал Хэршо, юрист, доктор медицины и доктор наук, банвиван, гурман, сибарит, автор популярных книг о необычайном, а также философ-неопессимист восседал у бассейна в своем доме в Поконоссе. Он почесывал серую шерсть на груди и с приятностью наблюдал, как три его секретарши резвятся в бассейне. Все три были потрясающе хороши, к тому же они были невероятно дельными секретаршами. Хэршо полагал, что его любимый принцип минимального действия требует именно такого сочетания приятного с полезным.

Энн была блондинкой, Мириам — рыжей, а Доркас — темной; сложение их было, соответственно, от приятно-пухлого до восхитительно-хрупкого. Разница в возрасте — до пятнадцати лет, но кто угадал бы старшую.

Хэршо много работал. Он наблюдал за красивыми девушками, резвившимися на солнышке, в воде, а в тайном уголке его мозга незаметно для всех шла работа — он сочинял. Он уверял, что его метод состоит в следующем: присоединить половую жизнь к органам зрения, и тем самым отключить головной мозг — его привычки, предположения, что он именно так и поступает.

На столике стоял микрофон, соединенный с диктофоном, но он пользовался им лишь для заметок. Когда ему нужно было что-то записать, он вызывал стенографистку и наблюдал за ее реакцией. Вот и сейчас он был готов.

— Вперед! — крикнул он.

— Впереди Энн, — ответила Доркас. — Сейчас найду ее, тут был всплеск — это Энн.

— Нырни и вытащи ее.

Брюнетка нырнула, чуть позднее из воды выбралась Энн, накинула халат и села за стол. Все это молча и без всяких приготовлений — у нее была абсолютная память.

Хэршо взял ведерко со льдом, поверху прямо в него налил виски и сделал хороший глоток.

— Энн, тут у меня такая слезливая штука. Маленький котенок забредает в церковь на Рождество, он продрог. Он голоден, кроме того, не знаю уж почему, у него ранена лапка. Ладно, начинаем. «Снег валил с тех пор, как…»

— Какой псевдоним?

— М-м-м… Пусть будет «Молли Вэдсворт», такая душещипательная штука. Назовем «Вторые ясли». Начнем. — Он говорил, а сам не сводил с нее глаз. Когда наконец слезы заструились по ее щекам, он слегка улыбнулся и закрыл глаза. Когда он закончил, слезы заливали и его лицо, они оба буквально купались в катарсисе, вызванном слащавой историей.

— Тридцать, — объявил он. — Высморкайся, отошли ее — и ради Бога никогда не предлагай мне ее прочесть.

— Джубал, а вам никогда не бывает стыдно?

— Нет.

— Настанет день, когда я лягну вас прямо в толстое пузо за подобные сказочки.

— Знаю. Ну, неси свою задницу в дом, да позаботься об этой штучке, пока я не передумал.

— Да, босс.

Проходя мимо его кресла, она поцеловала Хэршо в лысинку. Хэршо рявкнул:

— Вперед!

Мириам направилась к нему, и тут из громкоговорителя раздалось:

— Босс!

Хэршо коротко выругался, Мириам хихикнула.

— Да, Лэрри?

— Тут вас спрашивает какая-то дама и у нее с собой труп.

Хэршо обдумал сообщение.

— А она хорошенькая?

— Э-э-э… да.

— Так чего же ты там стоишь и сосешь палец? Впусти ее. — Хэршо откинулся на спинку кресла. — Начинаем. «Панорама города, затем крупный план интерьера. На стуле с прямой спинкой сидит полицейский, без фуражки, ворот распахнут, лицо покрыто потом. Между нами и полицейским — еще одна фигура, мы видим его со спины. Человек поднимает руку, отводит ее назад, почти за кадр. Дает полицейскому пощечину, хороший такой мясистый звук, усилить». — Глянув вверх, Хэршо добавил: — Продолжишь отсюда.

К дому подъезжала машина. За рулем сидела Джилл, рядом с ней молодой человек. Едва она затормозила, парень выскочил из машины, словно спеша отмежеваться от них.

— Вот она, Джубал.

— Вижу. Доброе утро, малышка. Лэрри, а где же труп?

— На заднем сиденье, босс, под одеялом.

— Но это вовсе не труп, — возразила Джилл. — Он… Бен говорил, что вы… я…

Тут она закрыла лицо руками и разрыдалась.

— Ну-ну, милая, — мягко произнес Джубал, — немного найдется трупов, из-за которых стоит проливать слезы. Доркас, Мириам, позаботьтесь о ней. Дайте ей выпить и умойте ее.

Подойдя к заднему сиденью, он приподнял одеяло. Скинув с плеча руку Мириам, Джилл пронзительно вскрикнула:

— Вы должны меня выслушать! Он не умер — надеюсь. Он… О Господи! — Она снова расплакалась. — Я такая грязная… и мне так страшно!

— Похож на труп, — задумчиво молвил Джубал. — Температура тела не выше температуры воздуха, по-моему. Но окоченение не типичное. И давно он умер?

— Да он не умер! Нельзя ли его вытащить? Я его туда запихнула.

— Конечно, Лэрри, помоги-ка мне и перестань зеленеть, если что… сам будешь вылизывать.

Вытащив Валентина Майкла Смита из машины, они уложили его на траву; окоченевший, он так и лежал, свернувшись. Доркас принесла стетоскоп доктора Хэршо, установила его на траве и подала Хэршо наушники.

Хэршо вслушался, пытаясь уловить сердцебиение.

— Боюсь, вы ошиблись, — мягко сказал он, обращаясь к Джилл. — Я не сумею ему помочь. Кто он?

Джилл вздохнула. Лицо ее теперь ничего не выражало, она ответила тусклым голосом:

— Он был Человеком с Марса. Я так старалась!

— Конечно, конечно… ЧЕЛОВЕК С МАРСА?

— Да, Бен… Бен Кэкстон говорил, что мне надо обратиться за помощью к вам.

— Бен Кэкстон, вот как? Ценю его дове… ш-ш-ш! — Хэршо махнул рукой, призывая всех к молчанию, с недоумением прислушался, затем на лице его отразилось крайнее изумление. — Сердцебиение! Ну, тогда я — болтливый бабуин! Доркас, наверх, в клинику — третий ящик в запертой части холодильника, код «Сладкие сны». Принеси сюда ящик и шприц на один кубик.

— Сейчас!

— Доктор, никаких стимуляторов!

Хэршо обернулся к Джилл:

— Что?

— Извините, сэр, я всего лишь медсестра… Но этот случай отличается от всех остальных. Я знаю.

— М-м-м… Теперь он мой пациент, сестра, однако сорок лет назад я сделал открытие: я не Бог. А лет десять назад понял, что я даже не Эскулап. Что вы посоветуете? При любом воздействии он впадет в еще более глубокий транс.

— Я попытаюсь сама разбудить его.

— Что ж, попробуйте — только не топором. Ну а потом можем испробовать мои методы.

— Да, сэр.

Встав на колени, Джилл начала распрямлять руки и ноги Смита. Брови Хэршо поползли вверх, когда он увидел, что ей это удается. Положив голову Смита себе на колени, Джилл тихо произнесла:

— Проснись, пожалуйста, я — твой брат.

Медленно приподнялась грудная клетка, Смит глубоко вздохнул, глаза его открылись. Поглядев на Джилл, он улыбнулся младенческой улыбкой. Огляделся, и улыбка исчезла с лица.

— Все в порядке, — успокоила Джилл. — Это друзья.

— Друзья?

— Все друзья. Не волнуйся — и не отключайся! Все хорошо.

Он лежал неподвижно, глядя на всех широко открытыми глазами. Казалось, он всем доволен, как кот, устроившийся на коленях.

Двадцать пять минут спустя оба они валялись в постелях. Прежде, чем подействовала таблетка, которую Джубал дал Джилл, она наговорила ему столько всего, что он понял: на сей раз он схватил медведя прямо за хвост. Он посмотрел на машину Джилл; «Сдается напрокат — Наземные средства передвижения, вечный источник питания — Обращайтесь к Голландцу!»

— Лэрри, наша ограда подключена?

— Нет.

— Включи. Сотри с этой колымаги все отпечатки пальцев, когда стемнеет, откати ее на другую сторону Ридинга — лучше к самому Ланкастеру — и спихни в канаву. Потом сматывайся в Филадельфию, домой вернешься на машине Скрэнтона.

— Конечно, Джубал. Скажите, а он и правда Человек с Марса?

— Надеюсь, что нет. А если да и если тебя поймают, когда будешь откатывать машину, да свяжут тебя с ним, тогда будут допрашивать с помощью раскаленной лампы. Но боюсь, это он и есть.

— Понял. А банк грабануть на обратном пути?

— Может, и стоит.

— О’кей, босс. — Лэрри заколебался. — А может, мне переночевать в Филли?

— Как хочешь. Но что, Бога ради, человеку делать целую ночь в Филадельфии? — Хэршо отвернулся. — Вперед!

Проспав до обеда, Джилл проснулась отдохнувшей. Принюхавшись к воздуху, веявшему из вентилятора, она поняла, что доктор добавил к снотворному стимулятор. Пока она спала, кто то снял с нее рваную грязную одежду и оставил взамен вечернее платье и босоножки. Платье ей подошло, и Джилл решила, что оно принадлежит той, которую зовут Мириам. Наведя полный блеск на лице, она оделась и спустилась в гостиную, будучи уже иной женщиной.

Доркас свернулась в кресле, вышивая; она кивнула Джилл так, словно та уже стала своей в их семье, и продолжила свою затейливую работу. Хэршо что-то смешивал в запотевшем кувшине.

— Хотите выпить?

— Да, спасибо.

Наполнив до краев большой бокал для коктейлей, он протянул его Джилл.

— Что это?

— Мой собственный рецепт. Одна треть водки, треть соляной кислоты, треть кипяченой воды, две щепотки соли и маринованный жучок.

— Лучше выпей виски со льдом и содовой, — посоветовала Доркас.

— Не суй нос не в свои дела, — огрызнулся Хэршо. — Соляная кислота способствует пищеварению, жучок добавляет витамины и белки. — Подняв бокал, он серьезно произнес: — За наши благородные персоны! Нас осталось чертовски мало. — И он осушил свой бокал.

Джилл сделала маленький глоток, потом отхлебнула побольше. Каковы бы ни были составные части, это именно то, что ей нужно. Ощущение полного блаженства растекалось до кончиков пальцев. Она выпила почти половину и позволила Хэршо чуть-чуть долить.

— Заглядывали к нашему пациенту? — спросил он.

— Нет, сэр, я же не знаю, где он.

— А я заглянул пару минут назад. Спит, как младенец, думаю, я дам ему новое имя: Лазарь. Он захочет спуститься к обеду?

— Не знаю, доктор, — задумчиво ответила Джилл.

— Ладно, если он проснется, я сразу узнаю. Он может присоединиться к нам или ему принесут поднос. Здесь — Зал Свободы, милая. Каждый поступает так, как считает нужным… ну а если сделает то, что мне не понравится, я его вышвырну. Да, вспомнил: не люблю, когда меня называют «доктором».

— Сэр? — растерялась Джилл.

— Я не в обиде. Но когда начали присваивать докторскую степень за сравнительные народные танцы или за передовую рыбалку, я оказался слишком гордым, чтобы воспользоваться тем же титулом. Не притронусь к разбавленному виски и не желаю гордиться разбавленной степенью. Зови меня Джубал.

— Да, но степень доктора медицины вовсе не «разбавлена».

— Что ж, тогда пусть придумают другое название, чтобы нас не путали с теми, кто наблюдает за активностью на детской площадке. Малышка, почему тебя так интересует этот больной?

— Но я же объясняла вам, доктор, ой, то есть Джубал.

— Ты мне рассказала, что случилось, но не объяснила, почему. Джилл, я видел, как ты с ним разговаривала, ты что, в него влюбилась?

Джилл задохнулась:

— Господи, нелепость какая!

— Ничего подобного. Ты девушка, он парень — нормальный расклад.

— Но, Джубал, дело не в этом. Я… ну, он же был в заключении, я подумала… Бен думал… мы считали, что ему угрожает опасность. И мы хотели, чтобы он получил то, что ему причитается по закону.

— М-м-м… Крошка, я не верю в бескорыстный интерес. На вид у тебя все в порядке с гормонами, стало быть, дело в нем или же в Бене? Разберись-ка в своих мотивах, и потом решишь, куда идти. А сейчас — чего ты хочешь от меня?

Вопрос включал в себя так много, что она замешкалась. С тех пор, как Джилл перешла свой Рубикон, она думала лишь об одном: как спастись. Планов у нее не было.

— Не знаю.

— Так я и думал. Предположив, что тебе захочется сохранить свою лицензию, я позволил себе отослать просьбу из Монреаля твоему шефу: ты попросила отпуск, внезапная болезнь близкого родственника. О’кей?

Джилл сразу полегчало. Она старалась не думать о собственной судьбе, тем не менее на душе было тягостно, ведь она нанесла удар по собственной профессиональной репутации.

— О Джубал, благодарю вас! — И она добавила: — Я ничего не пропустила, у меня сегодня выходной.

— Отлично. Что будешь делать дальше?

— Мне даже подумать было некогда… Мне нужно связаться со своим банком, раздобыть денег… — Она помолчала, пытаясь припомнить, сколько же денег лежит у нее на счету? Достатком она не отличалась, к тому же не всегда…

Джубал прервал ее размышления:

— Стоит тебе обратиться в банк — и сюда набежит столько полицейских, аж из ушей повылезают. Может, тебе лучше побыть здесь, пока все не прояснится?

— Джубал, но мне бы не хотелось навязываться.

— Ты уже сделала это. Не переживай, детка, у нас тут всегда есть гости. Никто не может попасть ко мне против моей воли, так что не напрягайся. Ну, а теперь — о нашем пациенте. Ты хочешь, чтобы он обрел свои права. Ты ожидала, что я вам помогу?

— Ну, Бен — он считал, что вы нам поможете.

— Но Бен — это еще не я. Меня не интересуют «права» этого парня. Его притязания на Марс — чепуха с точки зрения адвоката. Я сам адвокат, и мне вовсе ни к чему принимать его «права» во внимание. Что до богатства, которое, как предполагают, должно принадлежать ему, то вся ситуация возникла из-за наших диких племенных обычаев. Сам он ничего не заработал, ему повезет, если его надуют, но я не собираюсь выяснить обстоятельства его дела. Если Бен думал, что я буду бороться за «права» Смита, что ж, ты ошиблась адресом.

— О… — Джилл поникла. — Тогда мне надо придумать, куда его перевезти.

— Нет-нет, разве что ты очень захочешь.

— Но вы же сказали?..

— Что меня не интересуют досужие вымыслы, связанные с законом. А вот гость под моей крышей — совсем другое дело. Пусть остается, если пожелает. Я просто пояснил, что не собираюсь впутываться в политику и поддерживать романтические бредни, возникшие у тебя или у Бена Кэкстона. Милая, раньше я считал, что служу человечеству… и мне было приятно так думать. Потом я открыл, что человечество совсем не желает, чтобы ему служили; напротив, оно сопротивляется любым попыткам услужить ему. Теперь я делаю лишь то, что доставляет удовольствие Джубалу Хэршо. — Он отвернулся. — Пора обедать, да, Доркас? Кто-нибудь что-нибудь готовит?

— Мириам. — Отложив вышивку, она встала.

— Так и не могу понять, как они делят между собой обязанности?

— Ну откуда же вам знать, босс, вы же сами никогда ничего не делаете! — Доркас похлопала его по животу. — Зато поесть не забываете.

Прозвучал гонг, и они пошли обедать. Если Мириам и готовила обед, то явно пользовалась всеми современными достижениями, потому что она уже сидела за столом, красивая и невозмутимая. Кроме секретарш, Джилл и Хэршо, там был еще один мужчина, чуть старше Лэрри; все называли его «Дюк», а он обращался к Джилл так, будто она всегда здесь жила. Прислуживали машины, не андроиды, ими управляла Мириам — панель управления находилась рядом с ней, у подножия стола. Все было ужасно вкусно и, насколько могла судить Джилл, никакой синтетики.

Но Джубалу угодить было сложно. Он ныл, что нож тупой, что мясо жесткое; он даже обвинил Мириам в том, что она подает на стол остатки прошлого обеда. Казалось, никто его не слышит, но Джилл стало неловко. Тут Энн положила вилку.

— Он помянул кухню своей матушки, — заявила она.

— Он начал думать, что он тут босс, — согласилась Доркас.

— Давно это с ним?

— Дней десять.

— Слишком давно, — Энн поглядела по очереди на Мириам и Доркас, они встали. Дюк продолжал есть.

Хэршо поспешно сказал:

— Только не за едой, погодите…

Они направились к нему, машина скакнула прочь с дороги. Энн схватила его за ноги, а две другие — под руки. Французская дверь скользнула в сторону, и они вытащили его из комнаты, хотя он негодующе протестовал.

Вопли закончились всплеском.

Женщины вернулись, вид был у них почти светский. Мириам опустилась на свое место и обернулась к Джилл:

— Еще салату, Джилл?

Хэршо вернулся к столу в пижаме и халате вместо смокинга. Пока его выносили, механизмы прикрыли его тарелку, теперь ее снова открыли, и он принялся есть.

— Так вот, я говорил, — заметил он, как ни в чем не бывало, — если женщина не умеет готовить, нечего и силы на нее тратить. Если вы будете плохо работать, я вас обменяю на собаку, а собаку пристрелю. Мириам, что у нас на десерт?

— Пирог с клубникой.

— Вот, уже ближе к делу. Смертную казнь отсрочить до среды.

После обеда Джилл пошла в гостиную, собираясь посмотреть выпуск новостей и выяснить, попала ли она в события дня. Но стерео там не оказалось. Газет в доме тоже не было — было множество книг, но ни газет, ни телевизора.

Ей никто не мешал. Интересно, сколько же времени? Свои часы она оставила наверху. Она вспомнила, что ни в одной комнате нет ни часов, ни календаря. Что ж, тогда спать. На одном из стеллажей она отыскала пленку с записью «Просто сказок» Киплинга и умиротворенно прошла наверх.

Кровать была суперсовременная, должно быть, модель будущей недели — с автомассажером, кофеваркой, кондиционером, машиной для чтения и т. д., но будильника не было. Джилл решила, вряд ли она проспит, вставила пленку в машинку для чтения, улеглась на спину и стала читать, строчки бежали по потолку. Но вскоре приборчик выпал из ее рук, свет погас — она заснула.

А вот Джубалу Хэршо не спалось — он был недоволен собой. Интерес его поутих, началась реакция. Полвека назад он поклялся: никогда не подбирать заблудившихся котят. И что же? Клянусь всеми сосками Венеры-матушки, подобрал сразу двух — нет, трех, считая Кэкстона.

Его не волновало то. что он нарушал собственные обеты чаще одного раза в год. Последовательность — не его черта. Еще два нахлебника его также не волновали — никогда не считал гроши. За целый век насыщенной жизни он не однажды разорился, а частенько бывал куда богаче, чем сейчас; и то и другое он считал перепадами погоды и никогда не подсчитывал сдачу.

Но какой поднимется вой, когда служаки выяснят, что эти дети теперь находятся под его крышей, — вот что его волновало.

Он был уверен, что рано или поздно они все пронюхают, ведь эта наивная девчонка, Джиллиан, наверняка наследила и побольше, чем хромая корова.

Стало быть, в его святилище начнут вторгаться чужие, задавать вопросы, предъявлять свои требования… а ему придется решать и даже действовать. Но он был заранее уверен, что любые действия бесполезны, и это его раздражало.

Он не ждал от человеческих существ разумного поведения: большинство из них нужно было запирать под замок, чтобы они не причиняли вреда окружающим. Ему попросту хотелось, чтобы его оставили в покое! Конечно, кроме тех немногих, кого он сам выбрал для своих игр. Он был убежден: если бы его предоставили самому себе, он давно бы достиг нирваны… погрузился бы в собственный пуп и отключился, как эти шутники-индусы. Ну почему человека не могут оставить в покое?

Около полуночи он загасил двадцать седьмую сигарету и сел, тут же зажегся свет.

— Вперед! — рявкнул он в микрофон.

Вошла Доркас, в халате и шлепанцах. Зевнув, она произнесла:

— Да, босс?

— Доркас, последние двадцать-тридцать лет я был никчемным бесполезным паразитом.

Она снова зевнула.

— Всем известно.

— Не надо льстить. Наступает момент в жизни каждого человека, когда ему пора плюнуть на доводы разума — время восстать и дать отчет — бороться за свободу — покарать порок.

— М-м-м…

— Перестань зевать — время пришло!

Она глянула вниз.

— Может, мне лучше одеться?

— Да, разбуди остальных. У нас много дел. Вылей на Дюка ведро холодной воды, пусть он вытащит тарахтелку и установит ее в кабинете. Я хочу послушать новости.

— Вы хотите установить стерео? — с изумлением спросила Доркас.

— Ты меня слышала! Если эта штука сломалась, пусть Дюк отыщет схему и наладит ее. Валяй, у нас полно дел.

— Ладно, — с сомнением согласилась Доркас, — только померьте температуру.

— Молчи, женщина!

Дюк наладил и подключил стерео в кабинете Джубала как раз вовремя, повторяли выпуск новостей — второе интервью с «Человеком с Марса». В комментарии прозвучало упоминание о санатории в Андах. Взвесив за и против, Джубал до утра провисел на телефоне. На рассвете Доркас принесла ему завтрак — шесть яиц, взбитых и смешанных с бренди. Отхлебывая смесь, он размышлял о том, что в длинной жизни есть одно неоспоримое преимущество: постепенно ты знакомишься со всеми, кто занимает высокие посты, и можешь позвонить им, когда приспичит.

Хэршо зарядил бомбу, но не собирался бросать ее до тех пор, пока власть имущие его не вынудят. Он понимал, что правительство способно вновь забрать и упрятать Смита, на основании его несостоятельности. Очевидно, что с юридической точки зрения Смит безумен, а с медицинской точки зрения — психопат. Он был жертвой двойного ситуационного психоза уникального и монументального размаха, потому что сначала его воспитали инопланетяне, а затем он оказался брошенным в чуждое общество.

Хэршо считал, что как юридическое понятие «в здравом уме», так и медицинское понятие «психоз» не имеют отношения к делу. Данное разумное животное глубоко и успешно приспособилось к нечеловеческому обществу, но в возрасте податливого младенца. Сможет ли он, будучи взрослым, с устоявшимися привычками и направленным по определенному руслу мышлением, вновь приспособиться, причем столь же радикально — это ведь куда труднее для взрослого? Доктор Хэршо намеревался выяснить, возможно ли это — впервые за десятки лет он заинтересовался чем-то с медицинской точки зрения.

Кроме того, он был в восторге от того, что вероятно сумеет воспрепятствовать власть имущим. В душе он был анархистом, как всякий истинный американец. Выступить против правительства планеты — сама мысль пробудила в нем большую жажду жизни, чем ему случалось ощущать за все предыдущие десятилетия.

Глава 11

Вокруг небольшой звезды класса G, на окраине галактики среднего размера вращались планеты, уже миллиарды лет повинуясь закону обратного квадрата, расставившему их в пространстве. Четыре были довольно велики и заметны издалека; остальные — просто булыжники, скрытые под пылающими шлейфами первичной материи или затерянные в черных провалах космоса. Все они, как это обычно случается, были заражены странной формой нарушения энтропии, называемой жизнью; на третьей и четвертой планетах температура колебалась в пределах точки замерзания окиси водорода; вследствие чего на них развились формы жизни, достаточно схожие для того, чтобы между ними оказался возможным контакт.

Древнюю расу марсиан, населявших четвертую планету, не затрагивали проблемы контакта с Землей. Нимфы радостно порхали на поверхности, учась жить, и восемь из девяти умирали в процессе обучения. Взрослые марсиане, совсем непохожие на них телом и умом, теснились в изящных волшебных городах; они были столь же молчаливы, сколь нимфы были шумливы. Но они вели еще более активную жизнь — жизнь разума.

Взрослые марсиане не были свободны от труда в человеческом понимании слова: они управляли планетой. Растениям нужно было объяснять, когда и где им расти; нимф — личинок, одолевших стадию обучения и выживших, — необходимо было собрать вместе, взрастить, оплодотворить; появившиеся затем яйца следовало лелеять, созерцать и побуждать правильно зреть; выполнившим свое предназначение нимфам приходилось объяснять, что им пора перестать вести себя по-детски, убеждать их перевоплотиться во взрослых. Все это необходимо было делать, но нельзя сказать, что именно это составляло «жизнь» марсиан, — точно так же, как выгуливание собаки дважды в день не есть «жизнь» человека, управляющего всепланетной корпорацией в перерывах между прогулками, — хотя существу с Арктура 111, например, именно эти прогулки могут показаться самой важной деятельностью магната, словно он — раб собаки.

И марсиане, и люди принадлежали к разумным формам жизни, но развитие их шло в совершенно разных направлениях. Все человеческое поведение, все мотивы деятельности, все страхи и надежды людей окрашивались и контролировались трагическим и необычайно прекрасным методом воспроизведения себе подобных. То же самое было верно в отношении марсиан, но в зеркальном отображении. На Марсе, как и во многих мирах галактики, существовали два основных пола, но они настолько отличались от земных, что лишь биолог назвал бы это «сексом», а психолог-землянин решительно бы заявил: нет, это не «секс». Марсианские нимфы, личинки, были женского пола, все взрослые марсиане — мужского.

Но лишь по функции, а не по психологии. На Марсе не могло существовать противопоставления мужского и женского, как то было на Земле. «Брак» как таковой не существовал. Взрослые были огромны, первым землянам они напомнили ледоколы в плавании; они были физически пассивны, но активны умственно. Нимфы — пухлые, упругие, мохнатые сферы, полные бездумной энергии. Между тем, что лежало в основе психологии марсиан и землян, параллели были невозможны.

Двуполость людей — одновременно связующая сила и двигательная энергия во всех сферах человеческой деятельности, от сонетов до уравнений ядерной реакции. Если кто-нибудь полагает, что земные психологи преувеличивают, пусть обыщет земные патентные бюро, библиотеки и галереи искусств — есть ли там творения евнухов?

Марс, устроенный иначе, чем Земля, не обратил особого внимания на «Посланника» и «Чемпиона». События произошли слишком недавно, чтобы обрести какую-то важность — если бы на Марсе выпускались газеты, им бы хватало одного выпуска в столетие. Контакт с другими разумными расами — не новость для марсиан, он бывал раньше, будет и еще. Когда минет подробное гроканье новой цивилизации, тогда (спустя земное тысячелетие или около того) настанет время действия, если понадобится.

В настоящее время важнейшим событием на Марсе считалось нечто совсем иное. Бестелесные Старейшины полурассеянно решили отослать земного птенца на третью планету, чтобы он грокнул все, что сумеет, а затем обратились к более важным делам. Незадолго до описываемых событий, примерно в эпоху Цезаря Августа, некий марсианский художник создал произведение искусства. Его можно было назвать поэмой, или музыкальным сочинением, или философским трактатом; оно представляло собой серию эмоций, следующих друг за другом в трагической необходимости. Поскольку человек сумел бы воспринять сие произведение примерно так же, как слепой от рождения мог понять, что такое закат солнца, — неважно, к какой категории приписывать данное творение. Куда существеннее было то, что художник по случайности прекратил свое телесное существование до того, как завершил шедевр.

Внезапный уход из телесной оболочки был необычным делом на Марсе. Марсианский кодекс повелевал, чтобы жизнь была завершенным целым, а физическая смерть наступала в момент, выбранный подобающим образом. Но наш художник так увлекся, что забыл вернуться в телесную оболочку после очередного отключения; когда его отсутствие заметили, тело его не годилось даже в пищу. Он же и вовсе ничего не заметил и продолжал творить уже без тела.

Марсианское искусство делилось на две категории: в одной творили взрослые, это было живое, часто новаторское, несколько примитивное искусство, тогда как старейшины обычно создавали произведения более консервативные, сложные, от них ожидали высшего пилотажа; обе категории оценивались, по по отдельности.

По каким же меркам судить данный опус? Он создавался в двух состояниях, телесном и бестелесном; окончательную форму он обрел, безусловно, благодаря Старейшине; но художник, с отчуждением от реальности, характерным для творцов всех времен и миров, не заметил перемены в своем статусе и продолжал творить так, словно все еще находился в телесной оболочке. Является ли это новым видом искусства? Удастся ли создать подобные шедевры, если и другие художники выйдут из телесной оболочки в процессе работы? Старейшины обсуждали увлекательные перспективы, веками пребывая в состоянии задумчивого отключения, а все марсиане, еще находившиеся в телесных оболочках, с нетерпением ожидали вердикта.

Вопрос представлял тем больший интерес, что (в земном понимании) искусство их было религиозно и крайне эмоционально: оно описывало контакт между марсианами и народом пятой планеты, событие, случившееся весьма, давно, но для марсиан оно все еще представляло живой интерес — в том же смысле, в каком единственная в своем роде смерть на кресте остается важной для землян вот уже два тысячелетия. Марсиане встретились с жителями пятой планеты, полностью грокнули их и предприняли необходимые действия; от планеты остались лишь обломки астероидов, но марсиане продолжали лелеять и восхвалять народ, который уничтожили. Новое творение искусства и было попыткой грокнуть пережитое во всей его великолепной сложности, в одном-единственном и едином опусе. Но прежде, чем оценить, следовало грокнуть, как оценивать.

Прекрасная проблема.

Валентин Майкл Смит, находившийся на третьей планете, вовсе не думал об этой животрепещущей проблеме, он даже не слышал о ней. И его марсианский хранитель, и братья хранителя по воде не смущали его тем, чего он не в состоянии был понять. Смит знал о разрушении пятой планеты — так любой школьник знает о Трое и плимутроке, но на него не воздействовало искусство, которое он не способен был грокнуть. Образование он получил уникальное, несравнимо большее, чем его братья по гнезду, но и несравненно меньшее, чем любой взрослый; и хранитель, и советники хранителя ненадолго заинтересовались им, желая узнать, много ли сможет освоить чужак, попавший в их гнездо. Результат позволил им изучить человечество куда глубже, чем сама людская раса познала себя, потому что Смит с готовностью грокал то, что еще никогда не учил ни один человек.

В настоящий момент Смит радовался жизни. У него появился новый брат по воде — Джубал, у него появились новые друзья, он наслаждался необычными переживаниями, настолько новыми и с такой калейдоскопической скоростью, что ему некогда было грокать; он откладывал их в памяти, чтобы позднее пережить все заново.

Брат Джубал сообщил ему, что он сможет быстрее все грокнуть, если научится читать, и он учился этому целый день: Джилл показывала ему разные слова, а затем произносила их. В тот день пришлось отказаться от бассейна, что для него было великой жертвой, ведь плавание (когда ему удалось осознать, что это разрешено) было не просто удовольствием, но приводило в почти невыносимый религиозный экстаз. Если бы Джилл и Джубал не напоминали ему, он бы вообще не вылезал из воды.

Ему не разрешали плавать по ночам, и он ночи напролет читал. Он пронесся через все тома «Британской Энциклопедии», а на десерт поглощал книги Джубала по медицине и юриспруденции. Однажды его брат Джубал, увидев, как он листает книги, остановил его и спросил о прочитанном. Смит старательно отвечал — ему вспомнились испытания Старейшин. Брат его, казалось, расстроился, услышав ответы, и Смит ощутил необходимость впасть в медитацию, — он был уверен, что точно воспроизводил все слова из книг, хотя не все из них он мог грокнуть.

Но книгам он предпочитал бассейн, особенно когда там плескались Джилл, Мириам, Лэрри и остальные. Сначала он не мог освоить плавание, но зато обнаружил, что умеет делать то, чего не умели они. Он опустился на дно и лежал там, погруженный в блаженство, но они выволокли его оттуда и были так возбуждены, что он едва не отключился, однако тут же понял: их волнует его самочувствие.

Позднее он продемонстрировал свое умение Джубалу, оставаясь на дне восхитительно долго, и попытался обучить своего брата Джилл, но она разволновалась, и он отступил. Он впервые осознал: есть такое, что умеет делать он, и не могут его новые друзья. Он долго размышлял об этом, пытаясь грокнуть всю полноту открытия.

Смит был счастлив, а Хэршо нет. Тот продолжал плыть по течению жизни, время от времени наблюдая за своим подопытным животным. Он не пытался установить Смиту режим, не составлял программу обучения, не заставлял его заниматься физическими упражнениями, но позволял Смиту носиться, словно щенку на ранчо. За Смитом наблюдала лишь Джилл и, более чем достаточно, ворчал Джубал: он мрачно относился к воспитанию мужчин женщинами.

Однако Джиллиан в основном лишь обучала Смита правилам приличия в обществе. Теперь он мог есть за столом, сам одевался (Джубал знал, что он одевается сам, но все же счел необходимым поинтересоваться у Джиллиан, не приходится ли ей до сих пор ему помогать); Смит повиновался принятым в доме обычаям и справлялся с новыми сложностями по принципу «обезьянка видит — обезьянка делает». Сначала он пользовался за столом только ложкой, а Джиллиан сама резала ему мясо. Но к концу первого обеда он уже пытался есть так же, как остальные. Во время следующей трапезы он в точности копировал Джилл, дотошно перенимая свойственные только ей жесты.

Даже открыв, что Смит научился читать со скоростью сканнера и способен воспроизвести каждое слово из прочитанного, Джубал Хэршо не впал в искушение составить «график» Смита, с контрольными линиями, измерениями и кривыми, отмечающими его прогресс. Хэршо был наделен высокомерным смирением человека, знающего так много, что он осознает собственное невежество; он не видел смысла в «измерениях», потому что не понимал, что нужно измерять.

Но хотя Хэршо наслаждался, наблюдая за тем, как подопытное животное превращается в подобие человека, счастья он не ощущал.

Как и Генеральный секретарь Дуглас, Хэршо ждал развития событий. Зная, что его вынудили предпринять шаги, которые ведут к открытию военных действий, Хэршо с раздражением убедился, что пока ничего не происходит. Проклятие, неужели полиция Федерации настолько тупа, что не способна проследить за одной неопытной девушкой, протащившей парня в бессознательном состоянии по всей стране? А может, они шли за ней по пятам и теперь следят за его домом? Однако это предположение приводило его в бешенство: неужели правительство шпионит за его домом, за его крепостью? Это столь же отвратительно, как сама мысль о том, что могут вскрывать его почту.

Хотя вполне возможно, что они и это делают! Правительство! Три четверти паразитов, а остальные — тупицы; о, Хэршо допускал, что человек, как социальное животное, не мог обойтись без правительства, так же как любой индивид не мог обойтись без своих кишок. Но нельзя было считать зло добром лишь потому, что оно неизбежно. Он бы хотел, чтобы правительство пошло себе… куда-нибудь — и заблудилось!

Возможно, даже вероятно, что администрации известно, где находится Человек с Марса, и они предпочитают оставить все как есть.

Надолго ли? И долго ли он сможет держать наготове свою взведенную «бомбу»?

И где, черт побери, этот молодой идиот, Кэкстон?

Джилл Бордмен оторвала его от бесплодных размышлений:

— Джубал?

— Да? А, это ты, звездоглазка. Извини, я был занят. Садись. Выпьешь?

— Нет, спасибо. Джубал, я волнуюсь.

— Все хорошо, ты отлично ныряешь, прямо как лебедь. Давай еще?

Прикусив губу, Джилл сразу стала похожа на девочку лет двенадцати.

— Джубал, пожалуйста, выслушайте меня! Я ужасно беспокоюсь.

Он вздохнул:

— В таком случае, оботрись — ветерок-то прохладный.

— Мне не холодно. Джубал, ничего, если я оставлю тут Майка?

Джубал моргнул:

— Конечно, девочки без труда за ним присмотрят. А ты что же, уезжаешь?

Она отвела глаза:

— Да.

— М-м-м… тут тебе все рады. Но если хочешь, уезжай.

— Что? Но Джубал, я вовсе не хочу уезжать!

— Тогда оставайся.

— Но я должна!

— Еще раз, я не понял.

— Неужели вы не понимаете, Джубал? Мне очень нравится здесь, вы так добры к нам! Но я не могу оставаться, ведь Бен пропал, я должна его найти.

Хэршо коротко выругался, потом спросил:

— И как ты собираешься его искать?

Она нахмурилась.

— Не знаю, но не могу же я просто нежиться на солнце да плавать, когда Бен пропал.

— Джиллиан, Бен — мальчик большой. Ты ему не мать, не жена. Что заставляет тебя суетиться?

Джилл пошевелила пальцами по траве.

— Да, — признала она. — У меня нет на Бена никаких прав. Но только я знаю… если бы я пропала… Бен искал и нашел бы меня. Я должна!

Джубал выдохнул проклятие всем богам, причастным к человеческим глупостям, потом произнес:

— Ладно, попробуем рассуждать логично. Ты собираешься нанять частных сыщиков?

Вид у нее стал несчастный.

— Наверное, это необходимо, только мне никогда не приходилось… а частные сыщики дорого стоят?

— Весьма.

Джилл сглотнула:

— А они согласились бы на помесячную оплату?

— Деньги на бочку — вот их принцип. Да не куксись, детка. Я заговорил об этом, чтобы сразу покончить с темой. Я уже купил лучших мастеров дела и пустил их по следу Бена, так что ни к чему тебе закладывать все свое будущее, чтобы нанять худших.

— Но вы мне ничего не сказали!

— Не было нужды.

— Но… Джубал, что им удалось узнать?

— Ничего, — признал он. — Вот я и не стал тебе сообщать, чтобы ты не впала в тоску. — Джубал оскалился. — Мне показалось, что ты и так сильно нервничаешь из-за Бена; я решил, что прав его помощник, тот парень Килгаллен: Бен напал на какой-то след и унесся вынюхивать, а появится потом, когда история будет, как на ладони. — Он вздохнул. — Теперь я уже так не думаю. Этот тип, Килгаллен — у него-таки есть запись, сообщающая, что Бена некоторое время не будет на месте. Мой сыщик сумел сфотографировать послание, его действительно отсылали.

Джилл озадаченно спросила:

— Но почему же Бен не известил меня? На него не похоже, он очень внимателен.

Джубал подавил стон.

— Иногда пользуйся головой, Джиллиан. Если на пакете написано «Сигареты», это еще не означает, что внутри — именно сигареты. Ты добралась сюда в пятницу. Шифр на том телестате показывает, что его отправили из Филадельфии, Паоли Флэт, в 10.34 в четверг. Передали — и сразу получили, в конторе Бена есть свой статпринтер. Ладно, теперь скажи-ка мне, почему Бен послал письменное сообщение в собственную контору, во время рабочего дня, вместо того, чтобы просто позвонить?

— Действительно, я бы не стала так делать, ведь телефон..

— Но ты не Бен. Есть дюжина причин, если дело касается человека, занятого тем, чем занимается Бен: например, чтобы не подслушали или чтобы на службе было письменное сообщение для возможного судебного процесса, или чтобы передать послание, но с задержкой — множество причин. Килгаллен счел это нормальным. Да сам факт, что Бен пошел на издержки, установив стат у себя на службе, доказывает: он им пользуется. Однако, — продолжал Джубал, — если верить посланию, Бен в четверг в 10.34 находился в Паоли Флэт. Джилл, оттуда ничего не передавали.

— Но…

— Погоди. Такие сообщения или посылают лично, или просят передать по телефону. Если его отправляют лично, то клиент может получить факсимиле статграммы, вместе с почерком и подписью… Но если заказывать по телефону, то сначала его печатают на машинке, а затем уже фотографируют.

— Да, конечно.

— Джилл, тебе это ничего не говорит?

— Он, Джубал, я так волнуюсь, что и думать не способна.

— Перестань бить себя кулаками в грудь — мне тоже это ничего не говорило. Но тот тип, которого я нанял, хитрый парень; он отправился в Паоли Флэт, сделав фотографию телестата, прямо под носом Килгаллена, и смастерив себе удостоверение, будто он и был «Осберт Килгаллен» тот, кому направлялось сообщение. Ну, а затем, с его отеческой манерой и честным лицом, он уговорил молодую леди, и она выложила ему такое, что обычно рассказывают лишь на суде, и только под присягой. Печально. Обычно она не запоминает телестаты, входят в уши, сходят с кончиков пальцев, микроснимок в архив — вот и все. Но эта юная леди — поклонница Бена, она каждый вечер читает его колонку — жуткий порок. — Джубал заморгал, рявкнул: — На выход!

Появилась Энн, с нее еще капала вода.

— Напомни мне. — сказал ей Джубал, — статья: о пристрастии к чтению новостей. Тема: большую часть неврозов можно проследить от их источника — нездоровой привычки барахтаться в проблемах пяти миллиардов незнакомых людей. Заголовок: «Сплетни нелимитированно», нет, пусть будет «Свихнувшиеся сплетни».

— Босс, вы впадаете в патологию.

— Я — нет, а вот все остальные — да. Проследи, чтобы я не забыл написать ее на следующей неделе. И исчезни, я занят, — Он повернулся к Джилл. — Так вот, она, заметив имя Бена, пришла в восторг — он же ее герой! — но расстроилась: он заплатил только за голос, а не за изображение. И она вспомнила… что за сообщение заплатили из телестата автомата — в Вашингтоне.

— В Вашингтоне? — повторила Джилл. — С чего это Бен станет звонить из?..

— Вот именно! — угрюмо согласился Джубал. — Если он звонил из автомата в Вашингтоне, он мог бы поговорить со своим помощником, используя и голос, и изображение, — быстрее, легче и дешевле, чем передавать сообщение, которое перешлют обратно в Вашингтон с расстояния в сотню миль. Смысла нет. Или есть: темная игра. Правда, Бен привык к игре втемную, как невеста к поцелуям. Он ведь стал лучшим репортером не потому, что открывал все карты при игре!

— Бен не репортер — он обозреватель! — возмутилась Джилл.

— Извини, тут я дальтоник, не вижу разницы. Может, он считал, что телефон прослушивается, а телестат нет. Или подозревал, что прослушивается и тот и другой, вот и воспользовался кружным путем — убедить шпиков, что он далеко, и не скоро вернется. — Джубал нахмурился. — В таком случае, вряд ли мы окажем ему услугу, если его отыщем. Мы можем поставить на карту его жизнь.

— Джубал, нет!

— Джубал, да, — устало возразил он. — Этот парень катается на коньках по краю пропасти, именно на этом выстроена его репутация. Джилл, никогда еще у Бена не бывало такого опасного расследования. А если он исчез добровольно? Ты желаешь привлечь к нему внимание? Килгаллен его прикрывает, колонка Бена выходит каждый день. Я специально проверял.

— Заготовленная заранее!

— Конечно, а может, их пишет Килгаллен. Тем не менее Бен Кэкстон все еще официально на службе. Может, он сам все спланировал, потому что ему грозила большая опасность, и он не решался связаться даже с тобой. Ну?

Джиллиан прижала руки к лицу:

— Джубал… что же мне делать?

— Отключись, — грубовато отозвался он, — худшее, что с ним может случиться, — это смерть, а она ведь всех поджидает. Спустя дни, месяцы или годы. Поговори с Майком. Он считает, что «утрата телесности» — вещь менее страшная, чем упрек. Послушай, да если бы я сообщил Майку, что мы собираемся поджарить его на обед, он поблагодарил бы меня за честь, захлебываясь от счастья.

— Знаю, — тихо согласилась Джилл, — но я не могу разделить столь философскую точку зрения.

— Я тоже, — жизнерадостно признался Джубал. — Но я уже понимаю ее — для человека моего возраста вполне утешительно. Способность наслаждаться неизбежным — всю свою жизнь я добивался этого… а этот юнец, едва достигший возраста, когда уже можно голосовать, но еще не соображающий, когда надо отойти в сторону от едущей на него тележки, он убедил меня, что это я едва дошел до детсадовского возраста, Джилл, ты спрашивала, рад ли я присутствию Майка. Детка, я хотел бы продержать его у себя до тех пор, пока не узнаю все то, что уже известно ему и о чем я понятия не имею! Этот «уход», например, — утрата телесной оболочки… это ведь не «стремление к смерти» по Фрейду, ничего от нашей песни «даже самые уставшие реки», скорее уж по Стивенсону: «Я радостно жил и так же умру, и счастливым улягусь в могилу!» Подозреваю, Стивенсон насвистывал в темноте, а может, наслаждался своей чахоткой, но Майк уже наполовину убедил меня: он-то знает, о чем говорит.

— Может быть, — тупо ответила Джилл, — я просто очень боюсь за Бена.

— Я тоже, — согласился Джубал. — Джилл, я не думаю, что Бен прячется.

— Но вы же сказали…

— Извини. Мои шпики не ограничились конторой Бена и Паоли Флэт. В четверг утром Бен посетил медцентр Бетесды, с адвокатом и Неподкупным Свидетелем — это был Джеймс Оливер Кэвендиш, если это имя тебе что-нибудь говорит.

— Боюсь, что нет.

— Неважно. Тот факт, что Бен нанял именно Кэвендиша, показывает, насколько круто он был настроен. На кроликов не охотятся с ружьями для слонов. Их отвели к «Человеку с Марса»…

Джиллиан ахнула:

— Но это же невозможно!

— Джилл, ты возражаешь Неподкупному Свидетелю… к тому же не начинающему: если Кэвендиш что-то утверждает, это верно, как Евангелие.

— Хоть от всех Двенадцати Апостолов! В четверг утром они на моем этаже не появлялись!

— Ты меня плохо слушаешь. Я не говорил, что они встречались с Майком, я сказал, их отвели к «Человеку с Марса», видимо, двойнику, к тому, что показали по стерео.

— Понятно. И Бен их раскусил.

Джубал болезненно поморщился:

— Малышка, вовсе нет. Даже Кэвендиш с этим не справился — во всяком случае, он молчит. Ты же знаешь, как ведут себя Свидетели.

— Нет… я не сталкивалась ни с одним из них.

— Вот как? Э-э-энн!

Энн, стоявшая на трамплине, обернулась; Джубал крикнул:

— Энн, в какой цвет выкрашен вон тот дом, на вершине холма?

Посмотрев, Энн ответила:

— В белый — с нашей стороны.

Джубал обратился к Джилл:

— Видишь? Энн даже в голову не приходит сказать, что и с другой стороны дом тоже белый. И вся королевская рать не заставит ее высказать свое мнение… разве что она сама сходит туда и посмотрит, и даже тогда она не станет утверждать, что после ее ухода дом по-прежнему оставался белым.

— Энн — свидетель?

— С дипломом, неограниченная лицензия, может давать показания в Верховном Суде. Спроси ее как-нибудь, почему она перестала выступать перед публикой. Да смотри не планируй ничего другого на тот же день, — красавица скажет правду, одну только правду и ничего, кроме правды, и времени на это уйдет уйма. Так вот, о мистере Кэвендише. Бен нанял его для того, чтобы он давал показания без ограничений на сохранение тайны. Поэтому, когда Кэвендишу стали задавать вопросы, он отвечал на них полностью, со всеми утомительными деталями. Но самое интересное — это то, о чем он не говорит. А он не утверждает, что тот, кого они видели, не является Человеком с Марса… но ни единым словом не дает понять, что тот, кого они видели, является Человеком с Марса. Зная Кэвендиша, ты бы сразу поняла это… Если бы Кэвендиш встречался с Майком, он бы описал встречу с такими подробностями, что мы сразу бы поняли: да, он видел Майка. Например, он описал форму ушей того субъекта — у Майка уши совсем другие. Следовательно, им показали подделку. И Кэвендишу это известно, хотя как профессионал он не имеет права на свое мнение.

— Я же говорила, они и близко не подходили к моему этажу.

— Но теперь нам еще кое-что известно. Это ведь произошло за несколько часов до вашего бегства. Кэвендиш утверждает, что они прибыли в больницу в 9.14 в четверг утром. Значит, в тот момент Майк был во власти правительства — и они могли бы показать Майка. Но они пошли на риск и выставили двойника — перед самым известным Неподкупным Свидетелем в стране. Почему?

Джилл ответила:

— Вы меня спрашиваете? Не знаю. Бен собирался спросить Майка, не желает ли тот покинуть больницу, и намеревался помочь ему, если Майк ответит «да».

— Это он и попытался сделать — но с двойником.

— Вот как? Но, Джубал, не могли же они заранее знать, что собирается сделать Бен, кроме того, Майк бы с ним не пошел.

— Но ведь он ушел с тобой?

— Да, но я-то его «брат по воде», как и вы. Он доверяет только тому, с кем «разделил воду»; бред, конечно, но «брату по воде» он повинуется… а с остальными — упрям как осел. Бену не удалось бы его сдвинуть с места. — Она тут же добавила: — То есть это на прошлой неделе — он очень быстро меняется.

— Да, верно. Слишком быстро, никогда еще не видел, чтобы так росли мышцы… Ладно, к вопросу о Бене. Кэвендиш сообщил, что Бен высадил его и адвоката, парня по имени Фрисби, в девять тридцать одну, а сам оставался в такси. Через час он — или тот, кто назвался Беном — отправил сообщение из Паоли Флэт.

— Так вы считаете, что это не Бен?

— Да. Кэвендиш сообщил номер такси, и мои разведчики раздобыли пленку с записью вызовов. Если Бен пользовался кредитной карточкой, на пленке должен быть его номер. Далее если он использовал наличные, все равно, можно узнать, где побывало такси.

— И что же?

Хэршо пожал плечами.

— Судя по записям, такси находилось в ремонте и вообще не использовалось в четверг. Либо Свидетель неверно запомнил помер, либо кто-то сменил запись. — Он добавил: — Может быть присяжные и решат, что даже Свидетель способен перепутать номер, коли его не просили запомнить все цифры, но я в это не верю. Тем более, что Свидетель — Джеймс Оливер Кэвендиш. Он либо уверен, либо молчит. — Хэршо нахмурился. — Джилл, Ты тычешь меня носом в грязь, и мне это не нравится! Положим, Бен мог послать телестат, но вряд ли он изменил запись в такси… и еще менее вероятно, что у него были на то причины. Бен куда-то поехал, и тот, кто имеет доступ к пленкам в общественном транспорте, не пожалел времени, чтобы скрыть, куда… Да еще послал сообщение, чтобы никто не догадался о его исчезновении.

— Исчезновении! Вы хотите сказать, что его похитили?

— Полегче, Джилл. Это грязное слово.

— К черту! Джубал, ну как вы можете тут сидеть, когда об этом надо кричать…

— Прекрати, Джилл! Может, Бен не похищен, а просто мертв.

Джилл так и села.

— Да, — тускло проговорила она.

— Однако давай предположим, что он жив до тех пор, пока нам не предъявят его кости. Джилл, что опаснее всего в похищении? То, что поднимается шум и крик, — ведь напуганный похититель почти всегда убивает жертву.

Джилл чуть не плакала. Хэршо мягко продолжал:

— Должен признать, есть вероятность, что Бен мертв. Слишком давно о нем ни слуху… Но мы ведь считаем его живым. Ты собиралась искать его, Джиллиан, но где? И при этом не увеличивая риск, что его убьют те самые люди, которые его похитили?

— Что? Но мы же знаем, кто они!

— Разве?

— Конечно! Те, кто держал в заточении Майка, — правительство!

Хэршо покачал головой:

— Всего лишь догадка. У Бена полно врагов благодаря его колонке, и не все они служат правительству. Тем не менее… — Он нахмурился. — Иного предположения у нас нет. Но слишком уж много оно в себя включает. «Правительство» — это миллионы людей. Мы должны задать себе вопрос: кому он наступил на ногу? Кому именно?

— Джубал, я же вам говорила: Бен сказал, что замешан сам Генеральный секретарь.

— Нет, — возразил Хэршо, — неважно, кто что говорил. Если тут нечто незаконное, грубое, то Генеральный секретарь окажется ни при чем, даже если он и выиграет при этом. Никто не докажет, что ему что-либо было известно. Вероятно, что ему и впрямь ничего не известно — о незаконной стороне дела. Джилл, мы должны узнать, кто из подчиненных в штате Генерального секретаря занимался этим делом. Думаю, все не столь безнадежно, как кажется. Когда Бена знакомили с двойником, с ним был помощник Дугласа, он пытался отговорить его, а потом увязался за ними. Похоже, что и этот тип пропал в прошлый четверг. Не думаю, что это совпадение, потому что, похоже, он отвечал за всю операцию с этим «Человеком с Марса». Если мы отыщем его, возможно, мы найдем и Бена. Его зовут Гилберт Берквист, и у меня есть причины…

— БЕРКВИСТ?!

— Да, так его зовут. У меня есть причины… Джилл, в чем дело? Не падай в обморок, а то мне придется окунуть тебя в бассейн!

— Джубал, этот Берквист — он один или есть другие Берквисты?

— Что? О, таких подонков больше нет. В штате он единственный. Ты его знала?

— Не уверена, но если это тот самый… Вряд ли мы его найдем.

Джубал сразу стал ласковым:

— Ну-ну, выкладывай, детка.

— Джубал, простите, ко я не все вам рассказала.

— Да, люди редко рассказывают совсем все. Валяй.

Запинаясь и спотыкаясь, Джиллиан рассказала об исчезновении Берквиста и его спутника.

— Вот и все, — грустно закончила она, — я закричала и перепугала Майка… и он впал в свой транс, а потом я с ужасным трудом добралась сюда… Я вам говорила.

— Да… вот если б ты мне еще сразу все рассказала!

Она покраснела.

— Я боялась, что мне никто не поверит. Я сама перепугалась. Джубал, что они нам сделают?

— Не понял? — удивился Джубал.

— Нас упрячут в тюрьму?

— О Боже. Детка, присутствие при чуде не преступление.

И сотворение чуда — тоже. Но это открывает перед нами больше возможностей, чем на кошке шерстинок… Дай мне подумать.

Джубал молчал минут десять. Открыв глаза, он спросил:

— Где там твой трудный ребенок? На дне?

— Да.

— Нырни-ка и вытащи его. И приведи ко мне в кабинет. Посмотрим, сумеет ли он это повторить… а публика нам ни к чему. Впрочем, один зритель нам понадобится. Скажи Энн, что я прошу ее надеть мантию Свидетеля… пусть присутствует как официальное лицо. И Дюка позови.

— Да, босс.

— Ты еще не имеешь права называть меня «боссом» — на тебя нет налоговой скидки.

— Да, Джубал.

— М-м-м… Хотел бы и увидеть здесь того, с кем мы легко могли бы расстаться. А ты не знаешь, Майк умеет это делать с неодушевленными предметами?

— Не знаю.

— Что ж, выясним. Вытащи его из воды да разбуди. — Джубал заморгал. — Но какой способ рассчитаться… ох, нет, нельзя поддаваться соблазну. Увидимся наверху, деточка.

Глава 12

Через несколько минут Джилл появилась в кабинете Джубала. Там уже находилась Энн в белой мантии, она молча смотрела на них. Джилл села на свободный стул; Джубал диктовал что-то Доркас. Не поднимая глаз, он продолжал:

— «…под распростертым телом, впитываясь в угол ковра и собираясь в темно-красную лужицу у камина, где она привлекала внимание двух ничем в этот момент не занятых мух. Мисс Симпсон прижала руку ко рту. «Боже мой! — произнесла она расстроенно. — Любимый ковер папы! И сам папа, похоже…» Конец главы, Доркас — конец первой части. Отсылай. Вперед.

Доркас вышла, унося машинку и улыбаясь Джилл. Джубал спросил:

— Ну, где Майк?

— Одевается, — ответила Джиллиан. — Сейчас придет.

— Одевается? — возмутился Джубал, — Но я же не просил надеть парадную одежду!

— Но ему нужно одеться.

— Почему? Мне-то все равно, в чем вы придете, в платье или в чем мать родила. Сбегайте за ним.

— Не надо, Джубал, пусть учится.

— Уф! Да ты навязываешь ему свою собственную узколобую библейскую буржуазную мораль.

— Вовсе нет, просто я учу его необходимому.

— Обычаи, мораль — где тут различие? Женщина, вот перед нами, милостью Божьей и твоими усилиями, личность, не тронутая психопатическими табу нашего племени, а ты превращаешь его в копию каждого четверосортного конформиста в нашей напуганной стране. Ну, давай, еще портфель ему прицепи!

— Да ничего подобного, я просто стараюсь помочь ему — для его же пользы.

Джубал фыркнул:

— Да, именно это сказали коту, прежде чем его кастрировать.

— Ох! — Джилл, похоже, начала считать до десяти. Затем мрачно произнесла: — Конечно, это ваш дом, доктор Хэршо, и я у вас в долгу. Я сейчас же схожу за Майком.

— Погоди, Джилл.

— Да, сэр?

— Сядь — и не будь такой гадкой, как я, у тебя за плечами не столько лет. Так, давай-ка разберемся: ты мне ничего не должна. Это невозможно — потому что я никогда не делаю того, что мне не нравится. Как все, только я-то точно знаю. Пожалуйста, не выдумывай несуществующие долги, а то ты еще и благодарность начнешь ощущать, а уж это первая предательская ступень к полному моральному разложению. Грокаешь?

Джилл закусила губу, затем усмехнулась:

— Я не совсем понимаю, что такое «грокать».

— Я тоже. Но я намереваюсь брать у Майка уроки, пока не пойму. Но я говорил вполне серьезно: благодарность — это эвфемизм неприязни. Мне плевать на неприязнь большинства людей, но если ее испытывают красивые девушки, мне противно.

— Джубал, ну что за глупость, я вовсе не питаю к вам неприязни.

— Надеюсь… Но если ты не вырвешь с корнями ложное представление о том, что якобы находишься в долгу передо мной… ты начнешь… У японцев есть пять способов сказать «спасибо», и все они переводятся как неприязнь разной степени. О, если бы в английском существовала такая же встроенная в язык честность! Вместо этого в английском языке есть слова, означающие чувства, на которые человеческая нервная система вовсе не способна. «Благодарность», к примеру.

— Джубал, вы просто старый циник. Я вам благодарна — и буду благодарна впредь.

— Сентиментальная девчонка. Так что мы друг другу подходим. Давай-ка слетаем в Атлантик-Сити, устроим там дебош — только я и ты.

— Ну что вы, Джубал!

— Вот и вся благодарность.

— Ах вот как. Я готова — когда же?

— Нам надо было сделать это лет сорок назад. Во-первых, ты права: Майку необходимо знать человеческие обычаи. Снимать обувь в мечети, надевать шляпу в синагоге и прикрывать свой срам, когда действуют табу, иначе наши шаманы сожгут его за святотатство. Но, детка, ради тысячи ликов Аримана не надо уверять его, что это «правильно», пусть он тоже растет циником.

— Не знаю, сумею ли. В Майке совсем нет цинизма.

— Вот как? Этим нужно заняться мне. Не пора ли ему одеться?

— Схожу посмотрю.

— Минутку, Джилл. Я уже объяснял, почему я не спешу кого-либо обвинять в похищении Бена. Если Бена задержали незаконно, мы не должны нажимать, чтобы не заставить неизвестных лиц избавиться от улик, то бишь от Бена. Если он еще жив, у него есть шанс оставаться в живых. Но в ту первую ночь, когда ты добралась до нас, я предпринял кое-какие шаги. Помнишь Библию?

— Плохо.

— А там найдутся практические советы на все случаи жизни: «Тот, кто творит зло, ненавидит свет», — Иоанн такой-то или другой, Иисус Никодиму. Я ожидал попытки выкрасть Майка, вряд ли тебе удалось замести следы. Место здесь уединенное, тяжелой артиллерии у нас нет. Только одно оружие могло бы их остановить — свет. Засветить их. И я устроил так, что любой шум у нас немедленно станет достоянием гласности. Да не местными средствами, а по всему шарику и все сразу. Детали значения не имеют — где именно установлены камеры и как, где и к чему они подключены, но если… если здесь начнется битва, ее будут транслировать три мировые телесети. Да еще наши послания вручат всем «важным персонам» планеты — вернее, всем тем, кому очень не терпится застать нашего Генерального секретаря со спущенными штанами.

Хэршо помрачнел.

— Но нельзя же ждать так долго! Неопределенно долго. Когда я все устраивал, я торопился, ожидая неприятностей сразу. Теперь же нам придется подтолкнуть их к нападению, пока мы еще в центре внимания.

— А чего вы ждете, Джубал?

— Да вот уже три дня думаю. Хорошо, хоть ты натолкнула меня на мысль, рассказав, что случилось в квартире Бена.

— Извините, что не сделала этого раньше. Я думала, мне никто не поверит. Мне так полегчало от того, что хоть вы мне верите.

— А я не говорил, что верю.

— Что? Но вы же:..

— Я думаю, ты сказала правду, Джилл. Но сон тоже правдивое событие, в своем роде, равно как и гипнотическое внушение. Все, что произойдет в этой комнате в течение ближайшего часа, увидят Свидетель и камеры… — Он нажал на кнопку. — Вот они. Энн нельзя загипнотизировать при исполнении обязанностей, а уж камеры тем более. Вот и узнаем, что за «правда» перед нами, а потом решим, как заставить власть имущих бросить второй башмак… а может, и придумаем, как вызволить Бена. Иди за Майком.

В задержке Майка не было ничего таинственного. Он привязал левый шнурок к правому, встал, споткнулся, упал и затянул узлы. Оставшееся время он анализировал затруднение, потом медленно распутал узел, встал и завязал шнурки так, как положено. Он не подозревал, что прошло так много времени. Его только расстроило, что он не сумел повторить урок, заданный Джилл. Он печально сознался в своей неудаче, когда она пришла за ним, хотя к тому времени сумел сам справиться со всеми трудностями.

Утешив и причесав Майка, она повела его за собой. Хэршо поднял глаза:

— Привет, сынок. Садись.

— Привет, Джубал, — серьезно отозвался Майкл Смит, сел и стал спокойно ждать.

— Ну, мальчик, чему ты сегодня научился? — спросил Джубал.

Радостно улыбнувшись, Смит ответил, как всегда, после паузы:

— Я научился полуторному прыжку. Прыгаешь, ныряешь, входишь в нашу воду…

— Знаю, я наблюдал за тобой. Колени не сгибай, носки прямые, ступни вместе.

Смит погрустнел:

— Я правильно это не делал?

— Очень правильно делал, для первого раза. Последи за Доркас.

Смит обдумал предложение.

— Вода грокает Доркас. Она его лелеет.

— «Ее». Доркас — она, а не он.

— «Ее» — поправился Смит. — Мое говорение неверно? В «Вебстеровском словаре английского языка», новое международное издание, третий выпуск, отпечатано в Спрингфилде, Массачусетс, я прочел, что мужской род включает в себя женский род при говорении. В законе Хэгворда о контрактах, пятое издание, Чикаго, Иллинойс, 1978, на странице 1012, написано, что…

— Погоди, — поспешно прервал его Джубал, — мужской род включает в себя женский, когда говорят в общем, но не тогда, когда имеется в виду конкретный человек. Доркас всегда «она», «ее», а не «он», «его».

— Запомню.

— Постарайся, а то Доркас, пожалуй, докажет тебе, что она — женщина. — Хэршо задумался. — Джилл, он спит с тобой? Или с кем-нибудь из вас?

Поколебавшись, она невозмутимо ответила:

— Насколько мне известно, Майк вовсе не спит.

— Ты не ответила на мой вопрос.

— Можете считать, что я намеренно сделала это. Во всяком случае, он не спит со мной.

— М-м-м… проклятие, у меня чисто научный интерес. Майк, а что ты еще выучил?

— Два способа завязывать шнурки на ботинках. Один — чтобы упасть и лежать. Второй — чтобы ходить. Я научился спряжению: я есть, ты есть, он есть, мы суть, вы суть, они суть, я был, ты был…

— Ладно, хватит. Еще что?

Майк восторженно улыбнулся:

— До вчера я учусь катать трактор, ярко-ярко и с красотой.

— Что?! — Джубал обернулся к Джилл. — Не понял?

— Вчера днем, пока вы спали, Джубал. Все в порядке, Дюк присматривал за ним.

— Вижу, что все в порядке. Майк, ты читал?

— Да, Джубал.

— Что?

— Я читал, — честно ответствовал Майк, — три тома энциклопедии, от «Мариб» до «Мушр», от «Мушр» до «Озон», от «П» до «План». Ты велел мне не читать все подряд, поэтому я остановился. Потом я прочитал трагедию «Ромео и Джульетта» великого Вильяма Шекспира из Лондона. Затем — «Мемуары Жака Казановы», как они переведены на английский Френсисом Валлманом. Затем старался грокнуть прочитанное, пока Джилл не пришла за мной, — пора было завтракать.

— Ну и как, грокнул?

— Джубал, не знаю, — с волнением ответил Смит.

— Что тебя волнует?

— Я не могу грокнуть всю полноту того, что прочитал. В истории, написанной великим Вильямом Шекспиром, я испытал большое счастье от смерти Ромео. Но потом я стал читать дальше — и понял, что он лишился телесной оболочки слишком рано… я думал так и грокал. Почему?

— Да он же просто трепач, молодой дурак.

— Извини?

— Не знаю, Майк.

Смит обдумал ответ, потом пробормотал что-то по-марсиански и добавил:

— Я всего лишь яйцо.

— Что? Ты всегда говоришь это, когда хочешь о чем-то попросить. О чем же, Майк?

Смит поколебался, затем выпалил:

— Джубал, брат мой, пожалуйста, спроси Ромео, почему он прекратил телесное существование? Я не могу сам спросить — я всего лишь яйцо. Но ты можешь, — а потом научишь меня грокать такое.

Джубал понял: Майк верит, что Ромео был живым человеком, и ожидает, что он, Джубал, вызовет дух Ромео и потребует объяснения его поведения во плоти. Но как объяснить, что Капулетти и Монтекки никогда не существовали? Концепция «вымысла» выходила за рамки опыта Майка, для нее не было основания. Джубал все же попытался объяснить, но Майк так расстроился, что Джилл испугалась, как бы он снова не отключился.

Однако Майк заметил, что оказался в опасной близости от необходимости свернуться в шар; он уже научился понимать, что в присутствии друзей нельзя впадать в такое состояние, потому что (за исключением его брата доктора Нельсона) у них это вызывало эмоциональное расстройство. Сделав титаническое усилие, он замедлил сердцебиение, привел в порядок свои эмоции и улыбнулся.

— Я буду ожидать, пока гроканье придет само.

— Отлично, — согласился Джубал. — Знаешь, прежде чем что-то прочесть, спроси меня, Джилл или еще кого, вымысел это или нет. Иначе ты снова запутаешься.

— Спрошу, Джубал. — Майк решил: если удастся полностью грокнуть странное понятие, он передаст его Старейшинам. Интересно, а Старейшинам известно про «вымысел»? Но невероятная мысль о существовании понятия, настолько же чуждого Старейшинам, насколько оно было чужим ему, была куда более революционной, чем сама невероятная концепция «вымысла», и он отложил ее в сторону: пусть остынет, сохранится для медитации.

— …но я позвал тебя, — продолжал его брат Джубал, — не за тем, чтобы беседовать о литературе. Майк, помнишь тот день, когда Джилл увела тебя из больницы?

— Больницы, — повторил Майк.

— Джубал, я не уверена, что он знал, где находился, — прервала Джилл. — Дайте я попытаюсь.

— Валяй.

— Майк, помнишь то место, где ты жил один, комнату, где я тебя одела и увела?

— Да, Джилл.

— Потом мы пошли в другое место, где я тебя раздела и усадила в ванну.

Смит улыбнулся воспоминанию:

— Да. Большое счастье было.

— Потом я тебя вытерла — и тут пришли двое мужчин.

Улыбка сползла с лица Майкла, он задрожал, съежился.

— Майк, перестань! — прикрикнула Джилл. — Не смей отключаться!

Майк сконцентрировался:

— Да, Джилл.

— Послушай, Майк, вспомни тот день, но не расстраивайся. Двое мужчин. Один из них втащил тебя в гостиную.

— Комната со счастливой травой, — согласился он.

— Верно. Он втащил тебя в комнату с травяным полом, я хотела его остановить, и он меня ударил. Потом он исчез. Помнишь?

— Ты не сердита?

— Что? Нет, вовсе нет. Один исчез, другой направил на меня оружие — и тоже исчез. Я напугалась, но не рассердилась.

— Сейчас ты не сердита?

— Майк, милый, я никогда не сержусь на тебя. Просто мы с Джубалом хотим знать, что случилось. Там было двое мужчин, ты что-то сделал — и они исчезли. Что ты сделал? Можешь объяснить?

— Да. Человек — большой человек ударил тебя… я напугался тоже. И я… — Он что-то гортанно произнес по-марсиански, с озабоченным видом. — Нет слов.

— Майк, а может, попытаешься объяснить? — спросил Джубал.

— Пробую, Джубал. Вот нечто передо мной. Это неправильное нечто и не должно быть. Я протягиваю… — он недоуменно замолк. — Легко. Завязать шнурки труднее. Слов нет. Извини. — Он задумался. — Может, слова в томах «План» до «Рай», или от «Рай» до «Са», или от «Са» до «Со». Читаю сегодня и говорю тебе на завтрак.

— Может быть, — задумался Джубал. — Погоди, Майк, — Отойдя в угол, он взял ящик из-под бренди и вернулся. — Можешь заставить это исчезнуть?

— Это неправильная вещь?

— Давай предположим, что так.

— Но, Джубал. я должен знать, что это неправильно. Это коробка. Не грокаю, что существует неправильно.

— М-м-м… а если я возьму и кину ее в Джилл?

— Джубал, ты не сделаешь этого с Джилл, — с легкой печалью ответил Смит.

— Проклятие, ты прав. Джилл, кинь ящик в меня, а? Он твердый, может поранить мои скальп, если Майк не защитит.

— Джубал, мне это не нравится.

— Давай, в интересах науки — и Бена Кэкстона.

— Но… — Джилл вскочила, схватила коробку и швырнула в Джубала.

Тот не хотел уворачиваться, но победил инстинкт.

— Мимо, черт побери. Надо было не спускать с тебя глаз. — Он поглядел на Майка. — Майк, а… в чем дело, сынок?

Человек с Марса выглядел несчастным и весь дрожал. Джилл обняла его:

— Ну-ну, все в порядке, милый, ты отлично проделал, она же не коснулась Джубала, просто исчезла.

— Похоже на то, — Джубал огляделся, прикусил палец. — Энн, ты все видела?

— Да.

— Что именно?

— Ящик не просто исчез, процесс продолжался долю секунды. Отсюда казалось, что он уменьшается, будто удаляется. Но при этом оставаясь на месте, я видела его до последней доли секунды.

— И куда же он исчез?

— Все, что могу сказать, сказала.

— Ладно, потом прокрутим фильм, хотя вы меня и убедили. Майк…

— Да, Джубал?

— Где эта коробка?

— Она… — Смит помолчал. — Слов нет. Извини.

— Ты меня запутал. Сынок, а ты мог бы теперь извлечь ее оттуда?

— Извини?

— Ты сделал так, что ящик исчез — пусть вернется.

— Но я же не могу, коробка больше не есть.

Джубал задумался.

— Да, если твой метод обретет популярность, законы об уголовной ответственности изменятся… «У меня есть список тут — никогда их не найдут»… Майк, насколько близко ты должен находиться?

— Не понял?

— Если бы ты стоял там, в прихожей, а я у окна, — ну, отсюда футов тридцать будет — ты бы сумел остановить ящик?

Смит слегка удивился:

— Да.

М-м-м… иди-ка к окну. А если бы мы с Джилл были на дальней стороне бассейна, ты бы сумел?

— Да, Джубал.

Ну, а если бы мы с Джилл были там, у калитки, отсюда до нее четверть мили — далековато?

Смит заколебался:

— Джубал, не расстояние, не вид. Знание.

— Ну-ка, посмотрим, удастся ли и мне грокнуть… Не важно, насколько далеко, тебе даже ни к чему это видеть. Если ты знаешь, что происходит нечто плохое, ты можешь это остановить — так?

Смит заволновался:

— Почти так. Но я недолго из гнезда. Знать надо видеть. Старейшине глаза не нужны — знает. Грокает. Действует. Извини.

— Да нечего тебе извиняться, — ворчливо отозвался Джубал. — Верховный Министр по Миру объявил бы тебя сверхсекретным — десять минут назад.

— Не понял?

— Неважно. — Джубал подошел к столу, взял тяжелую пепельницу. — Джилл, только не в лицо. Майк, выйди в прихожую.

— Джубал… брат мой… пожалуйста — нет!

— В чем дело? Еще одна демонстрация, но уж на сей раз я глаз от нее не оторву.

— Джубал?

— Да, Джилл?

— Я грокнула, что беспокоит Майка.

— Ну?

— Мы провели опыт, я собиралась причинить тебе вред с помощью ящика. Но мы — его братья по воде, и Майк расстроился. По-моему, в самой ситуации есть что-то марсианское.

Хэршо нахмурился:

— Может, расследование должен вести комитет антимарсианской деятельности?

— Я не шучу, Джубал.

— Я тоже. Ладно, Джилл, сейчас устроим. — Он протянул пепельницу Майку. — Видишь, какая тяжелая? Какие острые края?

Смит осторожно ощупал пепельницу. Хэршо продолжил:

— Сейчас я подкину ее вверх — и она упадет мне па голову.

Майк вытаращил глаза:

— Брат мой… ты решил расстаться с телесной оболочкой?

— Что? Нет-нет, но она меня сильно ударит — если ты не остановишь ее. Ну, поехали! — И Хэршо швырнул пепельницу вверх, к самому потолку.

Пепельница взлетела — и замерла наверху.

Хэршо воззрился на нее, чувствуя себя так, будто попал в застывший кадр кинофильма.

— Энн, — прохрипел он, — что ты видишь?

Она ответила тусклым голосом:

— Пепельница находится на расстоянии примерно пяти дюймов от потолка. Не вижу, что ее там удерживает. — И она добавила: — Джубал, я думаю, что вижу именно это, но если твои камеры не подтвердят картину, мне придется порвать свою лицензию.

— Джилл?

— Парит…

Вернувшись к столу, Джубал присел, не своди глаз с пепельницы.

— Майк, почему она не исчезла?

— Но, Джубал, — сказал Майк извиняющимся тоном, — ты сказал «останови»— ты же не сказал, чтобы оно исчезло. Я исчезнул коробку, а ты захотел чтобы она есть тут. Я сделал неверно?

— Верно, верно. Постоянно забываю, что ты воспринимаешь все буквально. — Тут Хэршо припомнил, как его частенько ругали в юности, и велел себе никогда, никогда не ругать так Майка. Скажешь парню «Чтоб ты пропал!» или «Хоть умри!», а он так и сделает.

— Рад, — сдержанно произнес Смит. — Извини, что я не могу вернуть коробку. Мне вдвойне жаль, что я уничтожил пищу. Тогда была нужда. Я так грокнул.

— Какую пищу?

Джилл поспешно вставила:

— Он имеет в виду тех людей — Берквиста и второго.

— О да, — Хэршо отметил про себя, что его понятия о «пище» совершенно не совпадают с марсианскими. — Майк, не переживай из-за того, что уничтожил «пищу». Вряд ли санинспектор позволил бы пустить их на мясо. Скорее, — добавил он, припомнив постановление Федерации касательно «длинных свиней», — их бы объявили непригодными к употреблению. Кроме того, это было необходимо. Ты грокнул всю полноту и действовал правильно.

— Я утешен, — отвечал Майк, и в голосе его послышалось облегчение. — Лишь Старейшина может быть уверенным в правильности действия, предпринятого в критический момент… а мне еще много знания следует познать и много вырастания расти, прежде чем я присоединюсь к Старейшинам. Джубал? Можно мне это сдвинуть? Я уставаю.

— Хочешь уничтожить? Валяй.

— Но я не могу.

— Почему же?

— Твоя голова уже не под ней, я не грокаю неправильность.

— Ладно, двигай. — Хэршо продолжал наблюдать, ожидая, что пепельница поплывет к его голове и таким образом вновь обретет «неправильность». Но пепельница поплыла к его столу, зависла и приземлилась.

— Спасибо, Джубал, — сказал Майк.

— Спасибо тебе, сынок. — Джубал взял в руки пепельницу. Никаких изменений. — Да, спасибо тебе. Самое удивительное событие с тех пор, как служанка завела меня на чердак. — Он поднял глаза. — Энн, ты проходила тренировку в Райне.

— Да.

— Тебе приходилось видеть левитацию?

Она заколебалась.

— Я наблюдала то, что называют «телекинез», с фишками. но я не математик и не могу утверждать, что видела телекинез.

— Черт побери, да ты не станешь утверждать, что солнце взошло, если на небе тучи!

— С какой стати? Возможно, кто-то установил искусственный источник света за облаками. Один из моих сокурсников, кажется, умел поднимать в воздух предметы величиной примерно со скрепку, но сначала ему требовалось выпить три стаканчика. А я не могла исследовать явление, чтобы позднее свидетельствовать, потому что пила с ним.

— Ты раньше видела что-нибудь подобное?

— Нет.

— М-м-м… В профессиональном качестве ты мне больше не нужна, если хочешь остаться, снимай мантию и бери стул.

— Спасибо, непременно. Но помня ваши лекции о мечетях и синагогах, я лучше переоденусь у себя.

— Как хочешь. Разбуди Дюка, пусть займется камерами.

— Да, босс. Дождитесь меня, пожалуйста.

— Не обещаю. Майк, садись. Можешь достать эту штуку?

— Да, Джубал. — Протянув руку, Майк взял пепельницу.

— Нет нет!

— Неверно?

— Нет, это я ошибся. Я хотел узнать, можешь ли ты поднять ее, не прикасаясь руками?

— Да, Джубал.

— Так в чем дело? Или нужна «неправильность»?

— Нет, Джубал.

— Ты устал?

— Джубал, — вмешалась Джилл, — вы же ему не велели, а лишь спросили, может ли он.

— О, — Джубал смутился. — Майк, пожалуйста, подними пепельницу на один фут, не касаясь ее руками.

— Да, Джубал. — Пепельница поднялась и замерла над столом. — Проверь расстояние, Джубал, — с беспокойством попросил Майк. — Если я ошибся, могу передвинуть.

— О, все о’кей! Можешь подержать ее там? Когда устанешь, скажи.

— Скажу.

— Можешь поднять еще что-нибудь — карандаш, например?

— Да, Джубал. — Карандаш повис возле пепельницы.

По просьбе Джубала, Майк прибавил к плавающим предметам еще несколько. Вернулась Энн, придвинула стул и уселась наблюдать. Дюк, вошедший со стремянкой, взглянул на плавающие предметы, посмотрел еще раз, ничего не сказал и установил стремянку. Наконец Майк неуверенно промолвил:

— Джубал, я не уверен… — Он умолк в поисках нужного слона. — Я в этом деле еще идиот.

— Не надо изматывать себя.

— Могу сдумать еще одну вещь. Надеюсь. — Пресс-папье шевельнулось, приподнялось — и десяток болтавшихся в воздухе предметов все разом посыпались вниз. Майк чуть не заплакал. — Джубал, мне сверхсильно жаль.

Хэршо потрепал его по плечу:

— Гордись, сынок, ты только что проделал такое… — Джубал поискал сравнение, понятное Майку. — То, что ты сейчас сделал, сложнее, чем завязывание шнурков, чудеснее, чем полуторный прыжок. Ты сделал все, э-э-э, «ярко и с красотой». Грокаешь?

Майк удивился:

— И не надо чувствовать стыд?

— Ты должен чувствовать гордость.

— Да, Джубал, — удовлетворенно вздохнул он, — я чувствую гордость.

— Отлично. Майк, а я вот не сумею поднять даже одну пепельницу, разве что руками.

— Не можешь?! — с изумлением спросил Майк.

— Нет. А ты мог бы меня научить?

— Да, Джубал, тебе надо… — Смит умолк и смутился, — У меня нет слов. Буду читать и буду читать и найду слова. Тогда смогу учить своего брата.

— Да не мучайся ты так.

— Не понял?

— Майк, если не найдешь нужных слов, не переживай, может быть, их попросту нет в английском языке.

Смит обдумал услышанное.

— Тогда я обучу своего брата языку своего гнезда.

— Боюсь, ты на пятьдесят лет опоздал.

— Я не правильно действовал?

— Вовсе нет. Обучи-ка лучше своему языку Джилл.

— У меня от него горло болит, — возразила та.

— А ты полощи. — Джубал поглядел на нее. — Слабое извинение, медсестра. Беру вас на службу исследователем марсианского языка… включая и другие обязанности. Энн, заполни на нее ведомость и отправь в налоговое управление.

— Она дежурила на кухне, включить это задним числом?

Джубал пожал плечами:

— Детали — дело твое, отстань.

— Но, Джубал, — настаивала Джилл, — боюсь, я не сумею выучить марсианский!

— Попытаться-то можешь?

— Но…

— Что ты там говорила о «благодарности»? Так берешься за работу или нет?

Джилл закусила губу:

— Берусь… босс.

Смит робко коснулся ее руки:

— Джилл… я буду учить.

Джилл похлопала его по руке:

— Спасибо, Майк. — Она поглядела на Хэршо. — Вот возьму и выучу, просто назло вам!

Он ухмыльнулся:

— Такой мотив я могу грокнуть — выучишь, выучишь. Майк, а что ты еще такого умеешь, чего не умеем мы?

Смит озадаченно посмотрел на него:

— Я не знаю.

— Он же понятия не имеет, на что мы способны, а на что нет, — запротестовала Джилл.

— М-м-м… да. Энн, измени-ка название ее должности: «Исследователь марсианской лингвистики, культуры и технических приемов». Джилл, когда начнешь учить язык, наверняка наткнешься на такое, что в корне отличается от наших представлений — сразу сообщи мне. Майк, если заметишь что-нибудь, чего мы не умеем делать, а ты умеешь, скажи мне.

— Да. Джубал, о чем?

— Не знаю. Ну, к примеру, то, что ты только что показал нам… и то, как ты лежишь на дне бассейна дольше, чем мы… Эй, Дюк!

— Босс, у меня в руках пленки.

— Но говорить-то ты можешь? Я заметил, что вода в бассейне мутная.

— Добавлю очиститель, а утром вычищу его.

— Как там уровень загрязнения?

— О’кей, вода в порядке, можно подавать ее к столу — просто сильно взболтали.

— Ладно, пусть такой и будет, я сам скажу тебе, когда пора чистить.

— Босс, кому охота лезть в воду, если вид у нее такой, будто в ней посуду мыли?

— Не нравится — не лезь. Хватит нудеть. Пленки готовы?

— Еще пять минут.

— Отлично. Майк, ты знаешь, что такое «ружье»?

— «Ружье», — старательно начал Майк, — это «огнестрельный предмет, выбрасывающий снаряды посредством силы взрывчатого вещества, например, пороха, состоит из ствола, замка, ложи и…»

— Хорошо, хорошо. Ты его грокаешь?

— Не уверен.

— Разве ты не видел ружья?

— Не знаю.

— Да видел же, — вмешалась Джилл. — Майк, помнишь, в той комнате с живой травой — только не расстраивайся! Один человек ударил меня.

— Да.

— Другой наставил на меня такую штуку…

— Он наставил на тебя плохую штуку.

— Это был пистолет, ружье.

— Я тогда сдумал, что для предмета подходит слово «ружье». «Вебстеровский словарь», третье издание, отпечатанный в…

— Отлично, сынок, — поспешно вставил Хэршо. — Послушай, если кто-нибудь наставит на Джилл ружье, пистолет, оружие — что ты сделаешь?

Смит помолчал дольше, чем обычно.

— Ты не рассердишься, если я уничтожу пищу?

— Нет. При таких обстоятельствах никто не будет сердиться Но я хотел бы знать вот что: а мог бы ты сделать так, чтобы исчезло только оружие, без человека?

Смит обдумал услышанное.

— Сохранить пищу?

— Ну, это не совсем то, что я хотел сказать. Мог бы ты сделать так, чтобы оружие исчезло, не причинив вреда человеку?

— Джубал, я не стану причинять вреда. Ружье исчезнет, а человека я просто остановлю. Он не почувствует боли. Просто выйдет из телесной оболочки. Пища не испортится.

Хэршо вздохнул:

— Да уж, верю. Ты не мог бы убрать только оружие, не «останавливая» человека, не убивая его — пусть живет?

Смит обдумал и это.

— Это легче, чем другое. Но, Джубал, если он останется в теле он же может причинить Джилл боль. Так я грокаю.

Хэршо помолчал, напоминая самому себе, что этот невинный младенец — не младенец и не невинный. Напротив, он весьма искушен в культуре, которая, как стало понятно, весьма далеко отстояла от человеческой — таинственно и непостижимо. Эти наивные замечания исходили от супермена, конечно, в человеческом понимании слова.

Он ответил Смиту, подбирая слова крайне тщательно, потому что задумал эксперимент — весьма опасный.

Майк, если ты достигнешь «критической точки», когда тебе придется сделать что-то, чтобы защитить Джилл, делай это.

— Да, Джубал.

— И не волнуйся о том, что испортишь «пищу». Ни о чем не беспокойся, только защищай Джилл.

— Всегда буду я защищать Джилл.

— Молодец. Но предположим, кто-нибудь направит оружие на… или просто вынет оружие. Предположим, ты не будешь его убивать, нужно лишь убрать оружие. Мог бы ты это сделать?

Майк помолчал.

— Похоже, я тебя грокаю. Ружье — плохая вещь. Но может потребоваться, чтобы человек оставался в теле. — Он еще немного подумал. — Могу.

— Хорошо. Майк, я покажу тебе оружие. Оружие — плохо.

— Плохо. Я его уберу.

— Но не сразу, Майк.

— Нет?

— Нет. Я подниму оружие и направлю на тебя, но прежде чем я наведу его на тебя, убери его. Только не пытайся меня остановить, не причиняй мне боль, не убивай меня, со мной ничего не делай. И не надо меня портить, как «пищу».

— Никогда, — серьезно пообещал Майк. — Когда ты выйдешь из телесной оболочки, брат Джубал, надеюсь, мне будет позволено откушать тебя, восхваляя и лелея каждый кусочек… пока я не грокну тебя полностью.

Подавив тошноту, Хэршо мрачно ответил:

— Спасибо, Майк.

— Это я должен благодарить тебя, брат, а если выйдет так, что я буду избран раньше, я надеюсь, ты сочтешь меня достойным гроканья. Разделишь меня с Джилл. Ты ведь разделишь меня с Джилл? Пожалуйста?

Глянув на Джилл, Хэршо увидел, что взор ее абсолютно невозмутим, — ну да, она же квалифицированная медсестра, спокойна, как камень.

— Разделю тебя с Джилл, — торжественно пообещал он. — Но, Майк, никто из нас не собирается становиться «пищей» в ближайшее время. Так вот, я покажу тебе оружие, а ты подожди, пока я не скажу тебе… да будь осторожен, у меня еще масса дел.

— Буду осторожен, брат мой.

— Ладно. — Хэршо выдвинул ящик стола. — Посмотри, Майк, видишь оружие? Сейчас я его возьму, но ничего не предпринимай, пока я не скажу. — Хэршо потянулся к пистолету, когда-то принадлежавшему полиции. Вынул его. — Готовься, Майк.

— Давай! — Хэршо попытался навести пистолет на Смита, но в руках его уже ничего не было.

Джубал обнаружил, что весь дрожит, и взял себя в руки.

— Отлично! Ты убрал его еще до того, как я прицелился.

— Я счастлив.

— Я тоже. Дюк, заснял?

— Ага.

— Хорошо, — вздохнул Джубал. — Ну, детки, бегите.

Энн спросила:

— Босс? Вы мне расскажите, что там на пленках?

— Может, подождешь и посмотришь вместе с нами?

— Нет-нет, я не имею права смотреть те части, где я была Свидетелем. Но небезынтересно будет узнать — свихнулась я все-таки или нет.

— О’кей.

Глава 13

Когда они вошли, Хэршо заговорил было с Дюком, затем ворчливо спросил:

— Ну, чем ты недоволен?

— Босс, когда мы избавимся от этого вурдалака?

— «Вурдалака»?! Ах ты деревенщина неотесанная!

— О’кей, я и впрямь из Канзаса. В Канзасе никогда не было каннибалов. Пока он тут, я буду есть на кухне.

Хэршо холодно процедил:

— Вот как? Энн выпишет чек за пять минут и тебе хватит десяти, чтобы упаковать свои комиксы и запасную рубашку.

Дюк как раз налаживал проектор. Он замер.

— Но я не собираюсь уходить.

— Что ж, сынок, у меня правила одни для всех.

— Но какого черта? Я сотни раз ел на кухне!

— При других обстоятельствах. Никто из живущих под моей крышей не имеет права отказываться есть за общим столом лишь потому, что ему не нравится кто-то из тех, кто там сидит. Я принадлежу к исчезающему виду — старомодный джентльмен. Это означает, что я могу быть закоренелым сукиным сыном, когда мне приспичит. Вот мне и приспичило… иными словами, не родился еще невежественный суеверный дурак, который будет указывать мне, кто достоин есть за моим столом. Я ем с праведниками и грешниками, если хочу. Но не преломлю хлеба с фарисеями.

Дюк медленно произнес:

— Ох и врезал бы я вам, будь вы помоложе.

— Пусть это тебя не останавливает. Я покрепче, чем ты думаешь. Ну а если нет, остальные сбегутся на шум. Ты желал бы иметь дело с Человеком с Марса?

— С ним? Да я его надвое переломлю одной левой!

— Возможно… если тебе удастся до него дотронуться.

— Как это?

— Ты же видел, как я пытался направить на него пушку? Дюк, где эта пушка? Найди-ка ее, а потом скажи, по-прежнему ли ты уверен, что сломаешь Майка одной левой. Но сначала найди мой пистолет.

Дюк вернулся к проектору.

— Ловкость рук. Сейчас увидим.

Хэршо произнес:

— Дюк, кончай возиться, я сам все налажу, когда ты уйдешь.

— Что? Джубал, не троньте проектор, вечно вы что-нибудь ломаете.

— Сядь, говорю.

— Но…

— Послушай, если мне приспичит, я его просто сломаю. Я не принимаю услуг человека, который только что уволился.

— Проклятие, да не увольнялся я! Это вы хотите вышвырнуть меня без причин.

— Сядь, Дюк, — спокойно произнес Хэршо, — и дай мне попробовать спасти твою жизнь — или же убирайся отсюда поскорее. Можешь даже не тратить время на сборы, вдруг не доживешь.

— Какого черта, что вы имеете в виду?

— То, что говорю. Дюк, неважно, ты уволился или тебя уволили, ты сам покончил со своей службой, когда отказался есть за моим столом. Однако не хотелось бы мне, чтобы тебя убили в моих владениях. Присядь, а я попытаюсь предотвратить это.

Изумленный Дюк послушно сел.

— Скажи мне, ты — брат Майка по воде?

— Чего?! Нет, конечно, хотя я и слыхал их болтовню.

— Это не болтовня, если хочешь знать. К тому же твоего мнения никто не спрашивал. — Хэршо помрачнел. — Дюк, мне не хочется тебя увольнять, ты держишь в порядке все приборы и избавляешь меня от хлопот. Но мне придется удалить тебя отсюда, а потом выяснить, кто еще не является «братом» Майка, и сделать так, чтобы они «породнились», или отослать их. — Джубал пожевал губу. — Может, достаточно было бы взять с Майка слово не причинять вреда кому бы то ни было без моего разрешения… Нет, слишком крупная идет игра, а Майк частенько неверно понимает происходящее. Например, если бы ты или Лэрри, тебя-то здесь не будет, поднял бы Джилл и швырнул в бассейн, любой из вас мог бы оказаться там же, где теперь мой пистолет, прежде чем я успел бы объяснить Майку, что Джилл ничего не угрожает. Но Лэрри имеет право прожить всю отведенную ему жизнь, и я не хочу, чтобы кто-то ее прервал из-за моей беспечности. Дюк, я верю, что каждому нужно предоставить шанс довести себя до вечного проклятия, но это не оправдание: нельзя давать младенцу динамит.

Дюк медленно протянул:

— Босс, да вы свихнулись. Майк никому не причинит вреда, — черт, но от его людоедских разговорчиков меня тошнит. Поймите меня правильно: он нежен, как ягненок, и мухи не обидит. Но он дикарь, сам не ведает, что творит.

— Ты так полагаешь?

— Да!

— Вот как. У тебя есть оружие? Я уверен, что он опасен. Ну, открываем сезон охоты на марсиан. Возьми пушку, спустись к бассейну и убей его. Не волнуйся насчет закона, гарантирую, что тебя не осудят. Иди же!

— Джубал… вы шутите.

— Да нет. У тебя ничего не выйдет. Попробуй, и оружие исчезнет так же, как пропал мой пистолет. А если ты поспешишь, то и сам сгинешь. Дюк, ты понятия не имеешь, с чем столкнулся. Майк вовсе не «овечка» и не «дикарь». Подозреваю, что это мы дикари. Ты когда-нибудь выращивал змей?

— Э-э-э… нет.

— А я вот занимался этим в детстве. Однажды зимой, во Флориде, я поймал одну — думал, это алая змейка. Знаешь, на что они похожи?

— Терпеть не могу змей.

— Снова предрассудок. Многие змеи безобидны, полезны и с ними не соскучишься. Алая змейка была просто прелесть, красные, черные и желтые полоски — послушное чудное домашнее животное. Полагаю, она ко мне привязалась. Я знал, как обращаться со змеями: не пугать их и следить, чтобы не укусили, ведь даже укус безвредной змеи чертовски неприятен. Эта малышка была моей гордостью, я частенько брал ее с собой, показывал ее окружающим, держа за головку, в то время как она обвивалась вокруг моей руки.

Однажды я показал свою коллекцию герпетологу в зоопарке Тампа и сначала выставил свою гордость. Так у него истерика началась: моя любимица оказалась молодой коралловой змеей, самой опасной в Северной Америке. Понял?

— Конечно, держать в доме змей нельзя, я и так это знал.

— О, ради всего святого! Да у меня были и гремучие змеи, и гадюки. Ядовитые змеи опасны, но не более, чем заряженное ружье. И с тем и с другим нужно обращаться с осторожностью. Моя змея представляла опасность, пока я не подозревал, на что она способна. Если бы, в своем невежестве, я обошелся с ней неловко, она убила бы меня так же легко и простодушно, как царапается котенок. Именно это я и пытаюсь втолковать тебе насчет Майка. Он выглядит обычным человеком мужского пола, довольно-таки недоразвитым, неуклюжим, ужасающе невежественным, но сообразительным, послушным — и он жаждет учиться. Но, как и моя змейка, Майк совсем не то, чем кажется на первый взгляд. Если он не доверяет тебе, он может оказаться куда смертоноснее коралловой змеи. Особенно, если он решит, что ты причиняешь вред его братьям по воде, например. Джилл или мне.

Хэршо покачал головой:

— Да, Дюк, если бы ты поддался порыву и врезал мне, а Майк стоял бы в дверях, ты был бы мертв прежде, чем я успел бы что-то сделать. А Майк попросил бы прощения за то, что «уничтожил пищу» — твою мясистую тушу. Но он не испытывает чувства вины. Для него это всего лишь необходимость, ты его вынудил. А что касается тебя… Майк верит в бессмертие души.

— Чего? Ну, черт, я тоже, однако…

— Веришь ли?. — мрачно переспросил Джубал: — Сомневаюсь.

— Ну конечно! Правда, я не часто хожу в церковь, но воспитывали-то меня в вере.

— Отлично. Хотя сам я никогда не мог понять, как это Господь решается полагаться на то, что вера поможет его чадам выбрать единственно верную из религий. Сдается мне, что для управления Вселенной этот способ довольно небрежен. Однако, коли уж ты веришь в бессмертие, не стоит волноваться о твоей кончине. Желаешь, чтобы тебя кремировали или похоронили?

— О, Христа ради, Джубал, оставьте меня в покое!

— Да это же невозможно. Пока ты считаешь, что вместо коралловой змеи у нас тут безвредный уж, я не гарантирую твою безопасность. Любая ошибка может стать последней. Однако обещаю: я не позволю Майку съесть тебя.

У Дюка отвисла челюсть, затем он ответил — нечленораздельно и непечатно. Выслушав его, Хэршо брюзгливо промолвил:

— Ладно, остынь. Договаривайся с Майком сам. — Он склонился к проектору. — Хочу посмотреть, что получилось. Черт, гнусная штука!

— Не надо дергать, вот так… — Дюк наладил проектор, отрегулировал фокус, сбитый Хэршо, и вставил пленку.

На тему увольнения они больше не говорили. Четырехмиллиметровый проектор с устройством для воспроизведения звука стоял на столе. Вскоре они уже смотрели на экранчик, наблюдая за событиями, приведшими к исчезновению ящика из-под бренди.

Джубал увидел, как коробка летит по направлению к его голове и исчезает прямо в воздухе.

— Энн порадуется: камеры подтверждают, что она все увидела так, как было. Повтори-ка помедленнее.

— О’кей. — Дюк, перемотав пленку, сообщил: — Десять к одному.

Сцена та же, но при замедлении звук был бесполезен, и Дюк отключил его. Коробка поплыла из рук Джилл к голове Джубала и затем прекратила свое существование. Но при замедленном движении стало видно, как она уменьшается и уменьшается, прежде чем исчезнуть.

— Не можешь еще замедлить?

— Секунду, похоже, кассета подпортилась.

— Что?

— Понятия не имею, что тут. Вроде при нормальной скорости все было в порядке, но когда я замедлил, получилась обратная перспектива. Коробка удалялась от нас, и довольно быстро — но все равно было видно, что к нам она ближе, чем стена. Искаженный параллакс, конечно. Но я же не вынимал кассету…

— Погоди, ну-ка вставь кассету из другой камеры.

— А, понял, получим угол в девяносто градусов и увидим, как все произошло, даже если я испортил первую пленку — Дюк заменил кассету.

— Ну что, первую часть прогоним побыстрее, а последнюю замедлим?

— Валяй.

Изменился лишь угол зрения, сцена осталась той же. Когда Джилл схватила коробку, Дюк замедлил пленку, и они снова проследили за исчезновением.

Дюк выругался:

— Что-то не в порядке и со второй камерой.

— Ну, так?

— Съемки-то шли сбоку, значит, коробка должна была выйти из кадра, а она пропадает из виду так же, как и в первый раз. Вы сами видели.

— Да, — согласился Джубал, — прямо перед нами.

— Но это невозможно — угол-то разный.

— Что значит «невозможно», раз мы сами видели? — И Хэршо добавил: — Если бы мы воспользовались допплеровским радаром, интересно, что бы он показал?

— Откуда мне знать? Разберу камеру по винтику.

— Не стоит.

— Но…

— Дюк, с камерами все в порядке. Что находится под углом девяносто градусов по отношению ко всему остальному?

— Не умею загадки разгадывать.

— А это не загадка. Могу отослать тебя к мистеру Квадрату из страны Плоскостей, а могу ответить сам. Что является перпендикуляром по отношению ко всему остальному? Ответ: два тела, пистолет и пустая коробка.

— Какого черта, босс?

— Да я никогда еще так ясно не выражался. Попробуй поверить собственным глазам, а не настаивай на том, что камеры испортились, раз они показали не то, что ты ожидал. Давай-ка остальные.

Ничего нового к тому, что уже понял Хэршо, они не прибавили. Пепельница, например, зависнув у потолка, вышла из поля зрения камер, но все они записали ее неспешный спуск. Изображение пистолета на экране было совсем маленьким, но насколько можно было судить, он исчез вдали, не двигаясь с места. В то время, когда оружие сгинуло, Хэршо сжимал его в руке, и он был очень доволен, если «доволен» тут подходящее слово.

— Мне нужны копии.

Дюк замялся:

— А я еще тут работаю?

— Что? О, проклятие! В кухне ты есть не будешь, это решено раз и навсегда. Постарайся забыть о своих предрассудках… Послушай!

— Слушаю.

— Когда Майк попросил меня оказать ему честь, позволив отведать моего иссохшего старческого тела, он сам оказывал мне высочайшую честь, по тем единственным правилам, которые ему пока что известны. Впитал их «с молоком матери», так сказать. Он сделал мне величайший комплимент, дал понять, что это очень почетно. Неважно, что по этому поводу думают в Канзасе, Майк-то по-прежнему живет по марсианским законам.

— Предпочитаю Канзас.

— Да, — признался Джубал, — я тоже. Но ведь ни у нас, ни у Майка нет свободы выбора. Практически невозможно избавиться от того, что усвоил в раннем детстве. Дюк, неужели ты не можешь вдолбить себе в голову, что, если бы ты был воспитан марсианами, у тебя были бы такие же взгляды на каннибализм, как у Майка?

Дюк покачал головой:

— Не согласен, Джубал. Конечно, Майку не повезло, он вырос вдали от цивилизации. Но это совсем другое, тут просто инстинкт.

— «Инстинкт», дерьмо!

— Точно. Ведь я-то не впитал вместе с молоком матери заповедь: не будь каннибалом. Просто я всегда знал, что это жуткий грех. Да при одной мысли мне становится дурно! Это один из базовых инстинктов.

Джубал застонал.

— Дюк, ну почему так вышло, что ты столько знаешь о механизмах и ни черта не знаешь о себе? Твоей матери не требовалось повторять «Не ешь товарищей по игре — это грех», потому что ты впитал это из нашей культуры, как и я. Шутки о каннибалах и миссионерах, мультики, сказки, фильмы ужасов, да мало ли что еще! Черт побери, сынок, дело не в инстинкте. Каннибализм, если поглядеть на нашу историю, — один из самих распространенных обычаев. Твои предки, мои предки — да все подряд.

— Ваши предки возможно.

— М-м-м… разве ты не говорил мне, что в тебе есть индейская кровь?

— Что? Да, одна восьмая. Ну и что?

— Да то, что среди наших пращуров наверняка есть каннибалы, но с твоей стороны они куда ближе…

— Ах вы, старый лысый…

— Не кипятись! Ритуальный каннибализм был принят среди многих племен американских аборигенов — можешь проверить по справочникам. Кроме того, мы же североамериканцы, у нас больше шансов оказаться родственниками выходцев из Конго… Но даже если бы ты был чистокровным потомком североевропейцев (глупая мысль, ведь незаконнорожденные представляют собой куда большую часть населения, чем признано официально), даже если мы и европейцы, это всего лишь позволит нам более точно выяснить, от каких каннибалов мы произошли… потому что в любой ветви человечества найдется каннибализм. Утверждать, что какой-то обычай противоречит «инстинкту», глупо, потому что ему следовали миллионы людей.

— Но… ладно, пора бы понять, что спорить с вами бесполезно. Джубал, вы все вывернете наизнанку. Ладно, допустим, мы произошли от дикарей, ну и что? Мы-то цивилизованные, по крайней мере я.

Джубал ухмыльнулся.

— Хочешь сказать, что я — нет? Сынок, помимо того, что мои условные рефлексы не позволяют мне мечтать о ростбифе из… ну, из твоего окорока, например, — так вот, помимо впитанного с детства предрассудка, я полагаю, что наше табу насчет каннибализма — отличная идея. Причем именно потому, что мы дикари.

— Как?

— Не будь наше табу настолько сильным, что ты считаешь его инстинктом, я мог бы составить длинный список людей, к которым я бы никогда не повернулся спиной, учитывая нынешнюю цену на говядину. Ну?

— Да уж, я тоже не доверюсь даже собственной бывшей теще, — неохотно улыбнулся Дюк.

— А как насчет нашего милейшего соседа с южной стороны, который так небрежно обходится с чужими стадами во время охотничьего сезона? Будешь держать пари, что мы с тобой не оказались бы у него в холодильнике? А вот Майку я доверяю, потому что Майк как раз цивилизован.

— То есть?

— Майк совершенно цивилизованный человек — с марсианской точки зрения. Ты ведь достаточно общался с Майком, чтобы убедиться: принцип «пес ест пса»… или «марсианин ест марсианина»… не характерен для марсиан. Да, они поедают мертвецов, а не хоронят их в земле, не сжигают, не оставляют на съедение стервятникам. Но этот обычай обставлен массой церемоний и имеет глубокий религиозный смысл. Марсианина никогда не убивают, «убийство» вообще, похоже, не входит в их понятие. Марсианин умирает, причем решение он принимает сам, посоветовавшись с друзьями и получив согласие духов своих предков на то, чтобы присоединиться к ним. Решив умереть, он делает это так же легко, как мы закрываем глаза — никакого насилия, никаких болезней или сверхдозы снотворного. Секунда — он живой, еще секунда — и он уже дух. Тогда друзья съедают соплеменника, ведь тело ему больше не нужно, и «грокают» его, как сказал бы Майк, восхваляя добродетели покойного и одновременно намазывая его плоть горчицей… А дух присутствует на празднестве. Насколько я понимаю, это своего рода конфирмация, где дух обретает статус Старейшины — верховного правителя.

Дюк скорчил рожу.

— Господи, ну и суеверие!

— Для Майка это самая торжественная, самая восхитительная религиозная церемония.

Дюк фыркнул:

— Джубал, неужели вы верите в эту болтовню о «духах»? Всего лишь людоедство в сочетании с суевериями, вот и все.

— Ну, я не стал бы так далеко заходить. Мне сложновато проглотить понятие «Старейшины», но Майк-то говорит о них так, будто мы обсуждаем события, происходившие на прошлой неделе. Что до остального, Дюк… в какой церкви ты воспитывался? — Дюк ответил, и Джубал продолжил: — Так я и думал, большинство живущих в Канзасе принадлежат к твоей церкви или к одной из родственных ей, но чтобы их различить, нужно взглянуть на крест. Скажи-ка, что ты ощущал, участвуя в символическом каннибализме, играющем столь большую роль в ритуалах твоей церкви? Я имею в виду причастие.

Дюк вытаращил глаза:

— О чем вы?

Джубал серьезно посмотрел на него:

— Ты был прихожанином или просто посещал воскресную школу?

— Что? Ну, конечно, я был членом прихода, да и сейчас вхожу в него, хотя и нечасто бываю в церкви.

— А я думал, может, ты не удостоился чести. Ну тогда ты понимаешь, о чем я, подумай-ка. — Джубал поднялся с места. — Все, я не собираюсь больше спорить о разновидностях ритуального каннибализма. Хватит, мне некогда избавлять тебя от предубеждений. Ну как, уходишь? Если да, я велю тебя проводить. Или хочешь остаться? Жить здесь и есть за одним столом с нами, каннибалами?

Дюк насупился:

— Пожалуй, останусь.

— Тогда я умываю руки. Ты видел съемки. Если ты достаточно умен, чтобы не «толочь воду в ступе», то уже сообразил: наш марсианин весьма опасен.

Дюк кивнул:

— Я не так глуп, как кажется, Джубал. Но я не позволю Майку выставить меня отсюда. Вы говорите, он опасен. Я не собираюсь его заводить. Черт побери, Джубал, этот малый мне нравится — в основном.

— М-м-м… ты все еще недооцениваешь его. Слушай, если ты настроен к нему дружелюбно, лучшее, что можно сделать, — это предложить ему стакан воды. Понял? Стань его «братом».

— Подумаю.

— Только не притворяйся. Если Майк примет твое предложение, он будет настроен очень серьезно. Он будет безгранично доверять тебе, несмотря ни на что. Поэтому не надо этого делать, если ты сам не готов довериться ему и оставаться на его стороне, как бы тяжко тебе не пришлось. Или все — или ничего.

— Понял. Потому-то и говорю — подумаю.

— О’кей. Да смотри не тяни, решай скорее — боюсь, скоро нам всем придется туго.

Глава 14

Как утверждает Лемюэль Гулливер, в Лапуте важные персоны общаются с остальными при помощи «клайменолов», то есть «хлопальщиков». Такой слуга хлопает надутым пузырем над ухом хозяина или по его губам тогда, когда, по мнению слуги, хозяин должен выслушать кого-то или заговорить. Побеседовать с лапутянином из высшего общества без согласия его слуги невозможно.

На Марсе система «хлопальщиков» неизвестна. Марсианским Старейшинам хлопальщики нужны так же, как змее башмаки. Марсиане, пребывавшие в своих телесных оболочках, конечно, могли бы пользоваться хлопальщиками, но сама идея была чужда их образу жизни.

Если марсианину требовалось несколько минут или несколько лет на размышление — он размышлял. Если другу нужно было пообщаться с ним, друг ждал. В их распоряжении находилась целая вечность, и спешить было ни к чему — «спешка» не входила в число известных на Марсе понятий. Скорость, спешка, одновременность, ускорение и прочие абстракции, определяющие строение Вселенной, были частью марсианской математики, но не относились к числу марсианских эмоций.

Напротив, бесконечное стремительное движение человеческой жизни происходило не от математической необходимости, не от времени, но вызывалось безотлагательной неистовостью, изначально заложенной в полной полярности двух полов.

Система «хлопальщиков» развивалась на планете Терра медленно. В прошлом любой земной правитель время от времени собирал подданных, чтобы самые ничтожные из них могли обратиться к нему без посредников. Отголоски этой системы слышались еще долго, даже после того, как королей почти не осталось — англичанин мог бы крикнуть: «Герольд!», хотя ни один из них этого не делал; самые умные управляющие оставляли двери открытыми для всякого танцора или бродяги даже в конце двадцатого века. Остатки этого принципа были забальзамированы навечно в I и IX Поправках Конституции Соединенных Штатов, хотя их и отменили статьи Конституции Всемирной Федерации.

Ко времени возвращения «Чемпиона» на Землю правил доступа к высшей власти фактически не существовало, независимо от номинальной формы правления, и о могуществе персоны можно было судить по многочисленным хлопальщикам, отделявшим ее от толпы. Их теперь называли исполнительными помощниками, частными секретарями, пресс-секретарями, регистраторами, ответственными за назначение встреч и так далее, но все они на самом деле были «хлопальщиками», потому что каждый из них мог наложить вето на попытку общения извне.

Эта сеть официальных хлопальщиков порождала толпы неофициальных лиц, которые «нахлопывали» что-нибудь Великому Человеку без ведома официальных «хлопальщиков», пользуясь счастливой возможностью, или черным ходом; или незарегистрированным телефонным номером. Неофициальные лица назывались так: «партнер по гольфу», «кухонный кабинет», «лоббисты», «бывший государственный деятель», «пятипроцентник» и тому подобное. Неофициальные лица, в свою очередь, также раскидывали свои сети, и в конце концов добраться до них становилось столь же трудно, как и до самого Великого Человека. Тогда возникали вторичные группировки, пытавшиеся обойти хлопальщиков. И человек, занимавший самое высокое положение, оказывался в центре настоящего лабиринта неофициальных лиц, настолько же сложного, насколько сложны были официальные ряды, окружавшие того, кто был всего лишь «важным лицом».

Доктор Джубал Хэршо, клоун-профессионал, любитель подрывать общественные устои и тунеядец по призванию, обладал почти марсианским взглядом па понятие «спешка». Сознавая, что ему осталось жить не слишком долго, и не обладая ни марсианской, ни канзасской верой в бессмертие, он собирался прожить каждый оставшийся ему драгоценный миг так, словно это и есть вечность — без страха, без надежды и смакуя его, как сибарит. Стремясь к такой жизни, он желал большего, чем бочка Диогена, но меньшего, чем дворец удовольствий Кубла-хана. Владения его были не слишком велики: несколько акров, огороженных проволокой, через которую пропущен электрический ток; дом из четырнадцати комнат, или около того; секретари и прочие современные удобства. Чтобы содержать свое скромное гнездо и немногочисленный штат, он прилагал минимум усилий, но с максимальным вознаграждением: легче было оставаться богатым, чем бедным, а Хэршо желал жить в неспешной роскоши, занимаясь лишь тем, что доставляло удовольствие Хэршо. Он сокрушался, если ему приходилось торопиться, и никогда не признавал, что это доставляет ему удовольствие.

Сегодня утром ему понадобилось поговорить с главным чиновником планеты. Он понимал, что система хлопальщиков практически сводит «на нет» саму возможность такого общения. Хэршо не снисходил до того, чтобы окружить себя хлопальщиками соответственно собственному рангу: он сам брал трубку, когда звонил телефон, он всегда использовал шанс нагрубить незнакомому человеку за то, что тот нарушает покой Хэршо по «пустякам», — по «пустякам» с точки зрения его, Хэршо. Он знал, что ничего такого во дворце быть не может, Генеральный секретарь не отвечает на звонки сам. Но Хэршо годами учился дурачить людей, а потому сразу после завтрака бодро принялся за дело.

Имя помогло ему преодолеть первые ряды хлопальщиков. Он был достаточно важной персоной, и его не могли «послать», просто положив трубку. Его переключали от секретаря к секретарю, и наконец он оказался лицом к лицу с вежливым молодым человеком, который готов был выслушать все, что угодно было сказать Хэршо, но соединять его с Достопочтенным мистером Дугласом он не желал.

Хэршо знал, стоит ему заявить, что у него находится Человек с Марса, и тут же последует эффект, но он не знал, поправится ли ему результат. Он предполагал, что упоминание о Смите похоронит его шансы на беседу с Дугласом, одновременно вызвав реакцию со стороны подчиненных — нет, этого ему не надо. На карту была поставлена жизнь Кэкстона, а Хэршо не мог идти на риск из-за недостатка власти у подчиненного или, наоборот, избытка у него властолюбия.

Ему надоело, что его вежливо отшивают, и в конце концов он зарычал:

— Молодой человек, если у вас нет полномочий, дайте мне поговорить с тем, у кого они есть! Соедините меня с мистером Берквистом!

Тут этот недоумок внезапно перестал улыбаться, и Джубал злорадно подумал: ну наконец-то он смог уязвить его. Он настойчиво продолжал:

— Ну, хватит сидеть! Позвоните Гилу по внутреннему телефону и скажите ему, что заставили ждать Джубала Хэршо.

Молодой человек отвечал деревянным голосом:

— Мистера Берквиста здесь нет.

— А мне плевать, где он! Найдите его! Если вы с ним не знакомы, спросите у своего начальника. Мистер Гилберт Берквист, личный помощник мистера Дугласа. Если вы служите во дворце, должны были его видеть; мистер Берквист, лет тридцать пять, рост шесть футов, вес сто восемьдесят фунтов, волосы песочного цвета, сверху редеют, часто улыбается, отличные зубы. Если не решаетесь нарушить его покой, обратитесь прямо к своему шефу. Да перестаньте грызть ногти — действуйте!

— Подождите, пожалуйста, — сказал молодой человек. — Я выясню.

— Подожду, подожду. Соедините меня с Гилом.

На экранчике появилась абстрактная картинка; раздался голос: «Подождите, пожалуйста, ваш разговор не закончен. Задержка не будет зачислена на ваш счет. Отдохните, пока…», раздалась успокаивающая музыка; Джубал огляделся. Энн читала вне поля экрана; Человек с Марса смотрел стерео, надев наушники, его так же нельзя было увидеть с экрана.

Джубал подумал: надо бы опять запрятать эту чертову тарахтелку в подвал.

— Что там у тебя, сынок? — спросил он, дотянувшись до стерео и повернув регулятор звука.

— Не знаю, Джубал, — отвечал Майк.

Но звук подтвердил: Майк смотрел именно то, чего и боялся Джубал, — службу фостеритов. Пастырь читал объявления церкви: «…будет выступать младшая команда «Дух — в действии» младшей лиги, так что приходите пораньше, посмотрите, как от них перья полетят. Наш тренер, брат Хорнсби, попросил меня сказать вам, мальчики: берите с собой только шлемы, перчатки и палки — на сей раз мы не станем охотиться за грешниками. Однако «Маленькие херувимы» на всякий случай будут под рукой, вместе с их аптечками первой помощи, — помолчав, Пастырь широко улыбнулся. — Ну, а теперь, дети мои, отличные новости. Послание от ангела Рамзая — брату Артуру Ренвику и его верной жене Дороти. Молитвы ваши услышаны, вы вознесетесь на рассвете, в четверг утром. Встань, Арт! Встань, Дотти! Поклонитесь!»

Камера отъехала назад, показывая прихожан и крупным планом — брата и сестру Ренвик. Разразились бурные аплодисменты, вопли «Аллилуйя!». Брат Ренвик ответствовал боксерским «рукопожатием», а жена его краснела, улыбалась и терла глаза кончиком платка.

Камера снова вернулась к Пастырю, он воздел руки горе, призывая к тишине, и бодро продолжил: «Вечер по случаю счастливого путешествия начнется в полночь, к тому времени мы закроем все двери, так что поторопитесь; и пусть это будет самая веселая пирушка, какую когда-либо видела наша паства.

Мы все гордимся Артом и Дотти. Погребальная служба — через полчаса после рассвета, затем завтрак для тех, кому рано идти на службу. — Тут Пастырь крайне посуровел, дали самый крупный план, так что лицо его заполнило весь экран. — После нашей предыдущей пирушки церковный сторож обнаружил пустую пинтовую бутылку в одной из комнат Счастья — из-под напитка, употребляемого грешниками. Дело прошлое; согрешивший брат наш покаялся и заплатил за свои грехи всемеро, отказавшись от обычной скидки, — я уверен, что он больше не поддастся соблазну. Но остановитесь и задумайтесь, братья: стоит ли рисковать своим правом на вечное блаженство из-за нескольких пенни, сэкономленных на том, что можно купить в миру? Так проверяйте же свои напитки: на каждой бутылке должна быть «Печать одобрения», а на ней — улыбающееся лицо епископа Дигби. Не позволяйте грешнику всучить вам нечто «столь же отличное». Нас поддерживают наши спонсоры — они заслужили нашу поддержку! Прости, брат Арт, что мне пришлось поднять такую тему…»

— Все в порядке, Пастырь! Продолжай!

«В минуту такого торжества. Но мы не должны забывать…»

Тут Джубал отключил стерео.

— Майк, тебе это ни к чему.

— Нет?

— Ладно, черт возьми, мальчику все равно придется учиться… Смотри, но потом обсуди это со мной.

— Да, Джубал.

Хэршо хотел предостеречь Майка: тот всегда слишком буквально воспринимал все услышанное. Но тут стихла музыка, лившаяся из телефонной трубки, и на экранчике возник мужчина лет сорока, «Легавый», — подумал Джубал.

Джубал агрессивно произнес:

— Вы не Гилберт Берквист.

— А зачем вам Гилберт Берквист?

Поморщившись, Джубал терпеливо ответил:

— Мне хотелось бы поговорить с ним. Послушайте, милейший, вы что же, служите государству?

Мужчина заколебался:

— Да, вы должны…

— Ничего я не должен! Я — гражданин государства, и плачу налоги, чтобы вы получали жалованье! Все утро я пытаюсь дозвониться до человека, а меня пихают от одного тупого чиновника к другому, и каждый из этих поросят получает пищу из корыта, оплачиваемого нами! А теперь — вы. Ваше имя, должность, номер. Потом — мистера Берквиста.

— Но вы не ответили на мой вопрос.

— Еще чего, я вам ничего не должен, я — частное лицо. Я задал вам вопрос, и вы обязаны ответить мне и любому гражданину. Прецедент — дело О’Келли против штата Калифорния, 1972 год. Я требую, чтобы вы назвались — имя, должность, номер.

Мужчина невозмутимо ответил:

— Вы — доктор Джубал Хэршо, и вы звоните из…

— Так вот что вас задержало? Тупость! Мой адрес можно найти в любой библиотеке, на почте, в телефонном справочнике. К тому же всем известно, кто я. Всем, кто умеет читать. А вы умеете читать?

— Доктор Хэршо, я полицейский, и я призываю вас к сотрудничеству. Какие причины…

— Тьфу, сэр! Я — адвокат. Гражданина могут просить о сотрудничестве с полицией лишь при определенных обстоятельствах. Например, преследуя преступника, — в таком случае полицейский обязан показать документы. Вы кого-то «преследуете», сэр? Вы что же, сейчас вынырнете через этот чертов инструмент прямо к нам? Во-вторых, гражданина могут просить о сотрудничестве в разумных и законных пределах в процессе полицейского расследования…

— Мы проводим расследование.

— А что вы расследуете, сэр? Прежде чем просить меня о сотрудничестве, вы должны назвать себя, удовлетворить мои требования, сообщить» о своих целях и — если я потребую — процитировать закон, доказать, что возникла «необходимость», а вы ничего такого не сделали. Я желаю говорить с мистером Берквистом.

У полицейского челюсть заходила ходуном, но он все же ответил:

— Я — капитан Хайнрих из Федерального Бюро Госбезопасности. Вас должен убедить сам факт: я говорю с вами из дворца, значит, я и есть тот, за кого себя выдаю. Однако… — Он вынул бумажник, открыл его, поднес к экранчику. Хэршо глянул на удостоверение.

— Отлично, капитан, — пробурчал он. — Ну, а теперь объясните мне, почему меня не соединяют с Берквистом?

— Его здесь нет.

— Что ж вы сразу не сказали? Тогда пусть ответит кто-нибудь, занимающий такое же положение. Ну, кто-нибудь из тех, кто работает непосредственно с Генеральным секретарем, как Гил. Я не позволю какому-нибудь младшему помощнику-тупице отшивать меня — да у него нет полномочий даже на то, чтобы высморкаться! Если Гила нет, ради всего святого, найдите кого-то с соответствующим рангом!

— Но вы пытались дозвониться до Генерального секретаря.

— Вот именно.

— Что ж, объясните, какое дело у вас к Генеральному секретарю.

— А вы что же, личный советник Генерального секретаря? Поверенный всех его тайн?

— Не относится к делу.

— Относится! Вы полицейский и должны бы знать! Я дам объяснения человеку, который, как мне известно, достаточно близок к Секретарю Дугласу, и потому ему можно доверить щепетильный вопрос, сообщив столько, чтобы он соединил меня с самим Генеральным секретарем. Вы уверены, что мистера Берквиста нет?

— Совершенно.

— Что ж, пусть будет кто-то другой, но того же ранга.

— Если дело настолько секретное, вам не следует говорить о нем по телефону.

— Дражайший капитан, коли уж вы проследили, откуда я звоню, вам должно быть известно: мой телефон снабжен всем необходимым для того, чтобы обеспечить максимум безопасности при разговоре.

Офицер, не обратив внимания на его слова, ответил:

— Доктор, скажу прямо. Или объясните, в чем дело, или вы ничего не добьетесь. Если вы снова будете звонить, вас направят сюда же. Хоть сто раз, хоть месяц спустя — то же самое. Пока вы не согласитесь с нами сотрудничать.

Джубал радостно улыбнулся.

— Да мне теперь не понадобится звонить, вы обмолвились, а может специально проговорились — теперь мне известно единственное, чего раньше не хватало; можно действовать. Если понадобится. Могу продолжать хоть целый день… но пароль уже не «Берквист».

— Какого черта, что вы имеете в виду?

— Милейший, только не по телефону! У вас нет скрамблера, но вам должно быть известно, что я — старший философанкулист, и продолжаю активно работать.

— Повторите?

— Вы что же, не изучали амфигорию? Господи, и чему только теперь учат в школах! Ну, играйте в свои карты, вы мне больше не нужны. — Джубал отключился, поставил на телефон «отказ» на ближайшие десять минут, позвал: — Идемте, дети, — и вернулся к своему обычному месту у бассейна. Он попросил Энн держать мантию под рукой, велел Майку оставаться поблизости, проинструктировал Мириам насчет телефона и расслабился.

Он не испытывал неудовольствия. Он и не рассчитывал сразу дозвониться до Генерального секретаря. Разведка обнаружила единственное слабое место в окружавшей Секретаря стене, и он надеялся, что его стычка с капитаном Хайнрихом закончится звонком с высшего уровня.

Ну, а если не удастся, что ж, обмен любезностями с капитаном госбезопасности был сам по себе приятен и оставил теплое чувство. Хэршо полагал, что есть ноги, на которые необходимо наступать, чтобы улучшить породу, способствовать всеобщему благоденствию и укротить присущее всем конторам хамство. Он сразу понял, что у капитана Хайнриха именно те ноги, которые стоит отдавить.

Но сколько же ему ждать? Плюс к предполагаемому взрыву «бомбы», он обещал Джилл попробовать спасти Кэкстона, и ко всему еще новая беда: Дюк пропал.

Ушел на весь день — или ушел навсегда? Неизвестно. На обеде был, а к завтраку не явился. Никто, похоже, не заметил этого: частые отлучки были привычны в доме Хэршо, казалось, больше никто не замечает его отсутствия.

Джубал глянул на бассейн, проследил за попыткой Майка выполнить прыжок точно так же, как его только что выполнила Доркас, и признался, что сегодня утром он не спрашивал, где Дюк, специально. Не хотелось спрашивать у медведя, что случилось с Элджи — вдруг медведь ответит?

Что ж, существует единственный способ преодоления трудностей.

— Майк! Иди сюда.

— Да, Джубал.

Майк выбрался из бассейна и, как нетерпеливый щенок, трусцой подбежал к нему. Окинув его взглядом, Хэршо пришел к выводу, что Человек с Марса набавил фунтов двадцать с тех пор, как явился сюда — и все сплошь мускулы.

— Майк, ты знаешь, где Дюк?

— Нет, Джубал.

Ну, слава Богу, врать-то парень не умеет… стоп! Джубал припомнил: Майк, словно компьютер, отвечал только на заданный вопрос. И он ведь не знал, куда делась тогда эта чертова коробка.

— Майк, когда ты в последний раз его видел?

— Я видел Дюка, он шел наверх, когда Джилл и я спустились вниз, утром, когда пора завтрак готовить. — Тут Майк гордо добавил: — Я помогал готовить.

— Больше ты его не видел?

— Не есть видеть Дюка больше, Джубал. Я горделиво сжег тост.

— Держу пари, что так и было. Да уж, отличный муж из тебя выйдет, если не будешь соблюдать осторожность.

— Я очень осторожно его сжег.

— Джубал…

— Что? Да, Энн?

— Дюк закусил бутербродом рано утром и умотал в город, я думала, вы в курсе.

— Э-э-э… — тут Джубал словчил. — А я считал, что он уедет после обеда. — Ему внезапно полегчало. Не то чтобы Дюк для него много значил, вовсе нет! Вот уже много лет он ни с кем не сближался, но Хэршо волновался, не зная, в чем дело. Ну, слегка поволновался.

Если человека развернули под углом в девяносто градусов ко всем остальным людям — какие законы при этом нарушены?

Убийство — нет, парень применяет его только при самообороне или защищая кого-то другого, например, Джилл. К нему могли бы применить законы штата Пенсильвания о колдовстве… правда, хотелось бы взглянуть на обвинительное заключение в таком случае.

Гражданский кодекс может соврать. Он приютил Человека с Марса, только означает ли это, что он «поддерживает нарушение общественного порядка»? Похоже, придется изобрести новые законы. Майк уже нарушил все принципы медицины и физики, пусть даже специалистам пока и не были известны его свойства, обращающие научные данные в хаос. Хэршо припомнил, какой трагедией для многих ученых оказалась теория относительности. Не в состоянии переварить ее, они нашли выход в травле Эйнштейна. Но в итоге они оказались в тупике; непоколебимая старая гвардия постепенно вымерла, их место заняли молодые умы.

Его дед рассказывал ему, как то же самое произошло в медицине, когда зародилась теория микробов; врачи ухолили на «тот свет», проклиная Пастера, называя его лгуном, дураком или еще похуже, не пытаясь даже исследовать его доказательства, ибо их «здравый смысл» утверждал: такого быть не может.

Да уж, пожалуй, Майк вызовет большую бурю, чем Эйнштейн и Пастер, вместе взятые. Кстати, где же…

— Лэрри, эй, Лэрри!

— Здесь, босс, — отозвался динамик, — внизу, в мастерской.

— Кнопочка паники у тебя?

— Конечно, босс, вы же велели мне спать с ней.

— Взлети-ка к нам, отдай ее Энн. Энн, держи ее рядом с мантией.

Она согласно кивнула. Лэрри ответил:

— Сию минуту, босс. Считаем секунды?

— Давай-давай.

Тут Джубал обнаружил, что Человек с Марса все еще стоит перед ним, как скульптура. Скульптура? Джубал пошарил в памяти. «Давид» Микеланджело! Да, включая вытянутые, словно у щенка, кисти рук и ступни, невозмутимое чувственное лицо, взъерошенные, слишком длинные волосы.

— Пока все, Майк.

— Да, Джубал.

Но Майк ждал, и Джубал спросил:

— Тебя что-то беспокоит, сынок?

— Да, то, что я видел в «проклятой тарахтелке». Ты сказал «потом поговорим».

— А, вон что, — припомнив передачу фостеритов, Джубал дернулся. — Помню, только не называй эту штуку «проклятой тарахтелкой». Это приемник стереовидения.

— Не есть «проклятая тарахтелка»? — озадаченно переспросил Майк. — Я тебя услышал неверно?

— Да нет, она и вправду проклятая тарахтелка, но ты лучше называй ее приемником стереовидения.

— Я буду называть ее «приемник стереовидения». Почему, Джубал? Не могу грокнуть.

Хэршо вздохнул: слишком часто ему приходилось взбираться по одной и той же лестнице. Любая беседа со Смитом выворачивала наизнанку поведение человека, которое нельзя было объяснить логическим путем. Любые попытки воспользоваться логикой поглощали бесконечное количество времени.

— Сам не грокаю, Майк, — признал он, — но Джилл желает, чтобы ты говорил именно так.

— Да, Джубал. Джилл желает.

— Ну, а теперь давай, выкладывай — скажи мне, что ты слышал и видел и что ты об этом грокаешь.

Майк был способен воспроизвести каждое слово и описать каждое действие, включая все рекламные выпуски. Он почти закончил чтение энциклопедии, стало быть, уже прочел статьи о «Религии», «Христианстве», «Иудаизме», «Буддизме», равно как и связанных с ними тем. Но ни одной из статей он не мог грокнуть.

Джубал выяснил, что: а) Майк не понял, что служба фостеритов имела отношение к религии; б) Майк помнил, что он читал о религиях, но отложил информацию до будущих медитаций, так как пока ничего не понял; в) у Майка было весьма смутное понятие о том, какое значение вкладывается в термин «религия», хотя он мог тут же процитировать девять определений по словарям; г) в марсианском словаре не содержалось ни одного слова, которое Майк мог бы соотнести с этими определениями; д) те обычаи, которые Джубал приводил в пример Майку как «марсианские религиозные церемонии», вовсе таковыми не являлись: для Майка они были явлениями столь же обыденными, как для Джубала — овощные рынки; е) в марсианском языке невозможно разграничить понятия «религия», «философия» и «наука», а так как Майк по-прежнему мыслил по-марсиански, он не способен был их различить.

Все, что касалось подобных познаний, представляло собой «поучения Старейшин». Сомнения были ему неведомы, исследования тоже (для обоих слов не нашлось марсианского эквивалента); ответы на любые вопросы можно было получить от Старейшин, они были всезнающи и непогрешимы, касалось ли дело погоды на завтра или космической телеологии. Майк уже видел прогноз погоды, составленный на Земле, и решил, что это послание от земных Старейшин тем, кто все еще пребывал в телесной оболочке. Подобное представление сложилось у него и об авторах «энциклопедии».

Последнее, и худшее с точки зрения Джубала: Майк грокнул, что фостериты объявили о грядущем освобождении от телесных оболочек двух землян, чтобы те могли присоединиться к «Старейшинам» на Земле, и пришел в сильнейшее возбуждение. Правильно ли он все грокнул? Майк сознавал, что его английский далек от совершенства, он совершал ошибки по незнанию: он «всего лишь яйцо». Но верно ли он грокнул это?

Ему так давно хотелось встретиться с земными «Старейшинами» и у него к ним столько вопросов. Счастливый случай — или ему нужно еще учиться, прежде чем он будет готов к такой встрече?

Спас Джубала звонок: появилась Доркас с сандвичами и кофе. Ел Джубал молча, что вполне устраивало Майка: он был воспитан на том, что процесс еды нужно использовать для медитации. А Джубал жевал крайне медленно, размышляя и проклиная самого себя за то, что позволил Майку смотреть стерео. Конечно, мальчику придется столкнуться с религиями, тут уж ничего не поделаешь, если ему суждено провести всю жизнь на этой безумной планете. Но лучше было бы подождать, пока он привыкнет к извращенному человеческому поведению… и уж никак не фостериты, для первого-то знакомства!

Убежденный агностик, Джубал почитал равноценными все религии, начиная от анимизма бушменов Калахари и кончая самыми изощренными интеллектуальными верованиями. Однако эмоционально некоторые нравились ему меньше, чем другие, а Церковь Нового Откровения просто заставляла скрежетать зубами. Плоскостопая убежденность фостеритов в собственном гностицизме, проистекавшем из их «прямой связи» с Небом, их высокомерная нетерпимость, футбольные сборы, организация распродаж-конвенций — все это, вместе взятое, вгоняло его в депрессию. Если уж людям необходимо посещать церковь, почему они не могут выбрать нечто достойное, вроде католиков, «Христианской науки» или квакеров?

Если Господь существует (по данному вопросу Джубал придерживался нейтралитета) и если он желает поклонения (тут Джубал полагал, что подобное предположение невероятно, но, тем не менее, вполне возможно в свете его собственного невежества), тогда казалось абсолютно непредставимым, что Господа Всемогущего, способного создавать галактики, можно поколебать во взглядах той крикливой чепухой, которую фостериты называли «богослужением».

Но все же, с мрачной честностью, Джубал допускал: да, фостериты, возможно, владеют Истиной, точнейшей Истиной и ничем иным, кроме Истины. Вселенная даже в самом удачном случае оставалась глупейшей штукой… но уж наименее вероятным объяснением казалось следующее: не объяснение даже, а утверждение относительно беспорядочной случайности. Концепция, заявляющая, что некоторые события «просто происходили», атомы «просто случались» рядом, затем «просто соединялись» и вызывали явления, которые «просто казались» последовательными закономерностями, а некие конфигурации «просто складывались» и вдруг возникало сознание, и вот «просто получились» две такие конфигурации: Человек с Марса и старый лысый циник Джубал.

Нет уж, теорию «просто случилось» ему не прожевать, хотя она и пользовалась популярностью среди тех, кто называл себя «учеными». Слепой случай — недостаточное объяснение для существования Вселенной; слепой случайностью нельзя объяснить даже саму слепую случайность. Концы с концами не сходятся.

Что дальше? Не следовало отдавать предпочтение и гипотезе «наименьшего предпочтения». «Бритва Оккама» не могла разрезать основную проблему: природу Разума Господня (можешь и так его называть, ты, старый негодяй! Старое доброе англосаксонское слово, ничего ругательного в нем нет, сгодится в качестве ярлычка для того, в чем ты ничего не понимаешь).

А есть ли у него основания предпочитать одну приемлемую гипотезу другой? Если ничего не понимаешь — НЕТ! И Джубал признал: вся его долгая жизнь не поможет ему осмыслить основные проблемы Вселенной.

Может, фостериты и правы.

Но, напомнил он себе сурово, остаются еще два фактора: его вкус и его гордость. Если фостериты захватят монополию на Истину, и окажется, что Небеса открыты только для фостеритов, тогда он, Джубал Хэршо, джентльмен, предпочтет, чтобы его поглотила вечность наполненного болью проклятия, которое обещано грешникам, отвергнувшим «новое откровение». Лика Господня ему не рассмотреть, но Джубал Хэршо еще ничего себе, чтобы отличить тех, кто равен Господу, а эти фостериты ни на что не годятся.

Однако он понимал, почему запутался Майк. «Восхождение на Небеса» по фостеритам, в указанное время, действительно звучало как добровольный отказ от телесной оболочки — Джубал не сомневался, что именно так дело обстоит на Марсе. Но он подозревал, что деяния фостеритов в данном случае скорее всего можно было обозначить термином «убийство», однако никому еще не удалось доказать, что убийства имели место, и даже намеки на то были очень редки. Фостер первым удостоился чести «вознестись на Небо» по графику; с тех пор среди фостеритов такие «вознесения» считались особым знаком отличия… давненько уж ни одни коронер не пытался проникнуть в тайну подобных смертей.

Впрочем, это Джубала не особенно волновало: лучший фостерит — мертвый фостерит.

Но объяснить-то сложно.

Однако нечего оттягивать, лишняя чашка кофе задачи не облегчит.

— Майк, кто сотворил мир?

— Не понял?

— Оглядись вокруг. Все это, Марс, звезды, все. Тебя, меня, всех. Старейшины не объясняли тебе, кто все сделал?

— Нет, Джубал, — озадаченно отвечал Майк.

— Ну, а сам ты задумывался? Откуда взялось Солнце? Кто поместил звезды на небо? Кто все начал? Все, все подряд, весь мир, всю Вселенную… тебя, меня, вот мы тут говорим… — Джубал помолчал, удивленный. Он собирался подойти к делу, как настоящий агностик, а сам заговорил языком адвоката. Он же был честным юристом. И невзирая на собственные убеждения, он пытался защитить верования, которых сам не придерживался. Он сам в это не верил, но верили многие люди, и вот невольно он выступил за ортодоксальные верования своей расы против… Против чего? Возможно, против нечеловеческой точки зрения.

— Как на подобные вопросы отвечают твои Старейшины, а?

— Джубал, не грокаю, что ты задаешь «вопросы». Извини.

— Что? А я не грокаю твой ответ.

Майк поколебался.

— Попробую… но слова… они не есть… неверно. Не «поместение». Не «делание». Сейчасдеяние. Мир есть. Мир был. Мир будет. Сейчас.

— И как было в начале, так будет ныне, и присно, и во веки веков. Мир бесконечен…

— Ты грокаешь! — радостно улыбнулся Майк.

— Вовсе нет, — ворчливо отозвался Джубал. — Я процитировал то, что сказал, э-э, ну, одни из наших Старейшин. — Он решил подойти к делу иначе. Господь-Создатель не годился в качестве отправной точки — Майк не понимал саму идею «Создания». Ладно, Джубал и сам не очень-то в этом разбирался… давным-давно он решил объяснять себе Вселенную, «созданную» кем-то, по четным дням, а вечную, «несозданную», замкнутую Вселенную — по нечетным, потому что и та и другая гипотезы, хотя и парадоксальны сами по себе, оставляли в стороне парадоксы противоположной точки зрения. А в каждый високосный год у него оставался целый день для того, чтобы предаваться солипсистскому разгулу. Задав себе вопрос, на который невозможно ответить, он не возвращался к нему в течение жизни целого поколения.

Джубал решил объяснить религию в широчайшем смысле слова, а уж позднее заняться понятиями «Божества» и его воплощений.

Майк согласился с тем, что «поучения» бывают разные, от маленьких «поучений», которые способен грокнуть и птенец, до больших «познаний», доступных лишь Старейшинам. Но попытка Джубала провести грань между «маленькими поучениями» и «большими», так чтобы «большие поучения» обрели значение «религиозных вопросов», кончилась неудачей. Были религиозные вопросы, которые Майку не казались вопросами, например, «Создание»; другие казались ему «маленькими поучениями», ответы на которые были очевидны даже для птенцов — например жизнь после смерти.

Оставив тему, Джубал перешел к обсуждению человеческих верований. Он объяснил, что у людей существует сотня способов, с помощью которых изучаются «большие поучения», и в каждом случае имеется свой ответ, и каждый утверждает, что именно его ответ — истина.

— А что есть «истина»? — спросил Майк.

(Что есть истина? — спросил один римский судья, умывая руки. Хотелось бы Джубалу сделать то же самое.)

— Ответ является истинным, если говоришь верно, Майк. Сколько у меня рук?

— Две, — ответил Майк, потом уточнил. — Я вижу у тебя две руки.

Энн подняла глаза от книжки.

— Я бы сделала из него Свидетеля месяца за полтора.

— Тише, Энн. И так невмоготу. Майк, ты говоришь верно: у меня две руки. Твой ответ — истина. А если бы ты ответил, что у меня семь рук?

— Не могу грокнуть себя говорю это, — с беспокойством отозвался Майк.

— Да уж, вряд ли. Если бы ты так сказал, ты бы ошибся. Твой ответ был бы не истиной. Но Майк, слушай меня внимательно: каждая религия претендует на истину, уверяет, что говорит верно. Но ответы они дают разные — как «две руки» и «семь рук». Фостериты говорят одно, буддисты — другое, мусульмане — еще что-то, все ответы разные.

Майк, похоже, изо всех сил пытался понять:

— Все говорят верно! Джубал, не могу грокнуть.

— Я тоже.

Человек с Марса заволновался, но внезапно улыбнулся:

— Попрошу фостеритов, чтобы они задали вопрос своим Старейшинам, вот мы и узнаем, брат мой. Как мне это сделать?

Спустя несколько минут Джубал с отвращением обнаружил, что обещает Майку устроить беседу с болтуном-фостеритом. И ему не удалось поколебать убеждение Майка в том, что фостериты контактируют с земными Старейшими. Беда Майка была в его незнании, определения «лжи» и «фальши» содержались у него в памяти без малейших намеков на гроканье. Можно было сказать «неверно» лишь по случайности. И он принял все происходящее во время богослужения у фостеритов за чистую монету.

Джубал попытался разъяснить: все человеческие религии претендуют на контакт со Старейшими, тем не менее все ответы разные.

Майк слушал с терпеливым, озабоченным видом.

— Джубал, брат мой, я попробую… но я не могу грокнуть, как это может быть верное говорение. Мой народ — Старейшины всегда говорят верно. Твой народ…

— Погоди, Майк.

— Не понял?

— Ты сказал: «мой народ», ты имел в виду марсиан. Но ты же не марсианин — ты человек.

— Что такое «человек»?

Джубал застонал. Он был уверен в том, что Майк может процитировать все словарные определения. Но парень никогда не задавал вопросов, чтобы кого-то рассердить, — он всегда хотел только одного — информации, и ожидал, что Джубал ответит на все.

— Я — человек, и ты, и Лэрри.

— Но Энн не «человек»?

— Энн — человек, женского рода, женщина.

(«Спасибо, Джубал». — «О, заткнись, Энн»).

— А младенец — человек? Я видел картинки — в проклятой тарах… в приемнике стереовидения. Младенец по форме не похож на Энн. Энн по форме не похожа на тебя… а ты на меня. Но ведь младенец — это птенец человека?

— Да, младенец — человек.

— Джубал… думаю, я грокаю: мои люди — марсиане — тоже человек. Не форма. Форма не есть человек. Человек есть гроканье. Верно?

Пора выходить из философского общества, решил Джубал, лучше заняться рукоделием. Что такое гроканье? Он сам пользовался словом уже неделю — и притом не сумел его «грокнуть». Но что есть «человек»? Двуногое без перьев? Образ и подобие Господа Бога? Или случайный результат «выживания сильнейших», по замкнутому определению? Наследник смерти и налогов? Марсиане, кажется, победили смерть, и, похоже, у них нет ни денег, ни собственности, ни правительства в земном смысле — откуда же там взяться налогам?

И все же мальчик прав, форма несущественна при определении понятия «человек», как ни имеет значения бутылка, в которой содержится вино. Можно даже вынуть человека из бутылки, как того несчастного, которого «спасли» русские, поместив его мозг в стеклянную оболочку и напичкав его проводами, словно автоматическую телефонную станцию. Господи, жуткая штука! Интересно, бедняга оценил их юмор?

Но чем, с точки зрения марсианина, Человек отличается от других животных? Можно ли поразить, показывая инженерные достижения, тех, кто освоил левитацию (и Бог весть что еще)? Если так, то что получит первый приз — Асуанская плотина или Большой коралловый риф? Самосознание человека? Самомнение, и больше ничего. Невозможно доказать, что кашалоты или секвойи не являются философами или поэтами, превосходящими человека.

Была одна область, в которой человек до сих пор непревзойден; он выказал неограниченную изобретательность в создании все большего числа все более эффективных способов убивать себе подобных, порабощать, надоедать и какими угодно способами быть невыносимым — сам для себя. Человек — самая мрачная шутка человека над самим собой. В основание человеческого юмора положен…

— Человек — животное, умеющее смеяться, — ответил Джубал.

Майк обдумал сказанное:

— Значит, я — не человек.

— Что?

— Я не умею смеяться. Я слышал смех — мне было страшно. Потом я грокнул, что вреда от него нет. Я пробовал… — Тут Майк откинул голову и пронзительно закудахтал.

Джубал заткнул уши.

— Прекрати!

— Ты слышал, — грустно согласился Майк. — Я не умею правильно делать смех. Значит, я не есть человек.

— Погоди, сынок. Ты просто еще не научился… лучше пока не пытайся. Но настанет день, когда ты сможешь, обещаю тебе. Если ты поживешь среди нас подольше, однажды ты заметишь, до чего мы все смешные — и засмеешься.

— Правда?

— Да. Не беспокойся. Это само придет. Слушай, сынок, даже марсианин рассмеется, когда сумеет нас грокнуть.

— Я жду, — невозмутимо согласился Смит.

— А пока ждешь, не сомневайся; ты — человек. Ты есть «человек, рожденный от женщины», и ждут тебя всякие беды… однажды ты грокнешь всю полноту и засмеешься — потому что человек, кроме всего прочего, еще и животное, которое умеет смеяться над собой. Не знаю, как там насчет твоих марсианских друзей — но, насколько я грокаю, они тоже «человек».

— Да, Джубал.

Хэршо решил, что интервью окончено, и расслабился. Никогда еще он не испытывал такого смущения, с тех пор, как отец, правда, поздновато, объяснил ему насчет птичек, и пчелок, и цветочков.

Но Человек с Марса выяснил еще не все.

— Джубал, брат мой, ты мне задал вопрос: «Кто сотворил Мир?» И у меня не было слов, почему я не мог грокнуть это верно как вопрос. Я сейчас сдумывал слова.

— Вот как?

— Ты мне сказал: «Господь создал мир».

— Нет-нет, — поспешно возразил Хэршо, — я сказал тебе: многое утверждается в религиях, в том числе, «Господь сотворил мир». Я сказал тебе, что не могу грокнуть всю полноту, но там используется слово «Господь».

— Да, Джубал, — согласился Майк, — слово есть «Господь», ты грокаешь.

— Признаюсь, нет.

— Ты грокаешь, — твердо повторил Смит. — Я объясняю теперь. Не было слова. Ты грокаешь. Энн грокает. Травы под моими ногами грокают в счастливой красоте. Но слова не было. Слово «Бог».

— Продолжай.

Майк торжествующе указал на Джубала:

— Ты есть Господь!

Джубал шлепнул себя по щеке.

— О, Иисус! Что я натворил? Слушай, Майк, ты все же полегче. Ты меня не понял. Извини, пожалуйста, извини, забудь все, что я сказал, начнем сначала в другой раз, но…

— Ты есть Господь, — повторил Майк спокойно. — То, что грокает. Энн — Господь. Я — Господь. Счастливые травы тоже Бог. Все делание и творение и создавание вместе… — Он произнес нечто гортанное и улыбнулся.

— Ладно, Майк, оставим это. Энн, ты все слышала?

— Еще бы. босс!

— Запиши, придется мне над этим поработать. Нельзя так все оставить. Я должен… — Глянув вверх, Джубал воскликнул:

— О Господи! Внимание, штаб, все! Энн! Нажми на кнопку и не отпускай ее, вдруг они летят сюда. — Он снова взглянул вверх, туда, где кружились две машины, прилетевшие с юга. — Боюсь, это к нам. Майк! В бассейн, туда, где глубже всего, да помни, что я тебе сказал, — не вылезай, пока я не пришлю за тобой Джилл!

— Да, Джубал.

— И сейчас же, вперед!

— Да, Джубал. — Майк легко перескочил ступеньки, нырнул и исчез. ноги вытянуты, носки вперед, ступни вместе.

— ДЖИЛЛ! — рявкнул Джубал. — Нырни и вылезай, ты тоже, Лэрри. Пусть они запутаются в счете… Доркас! Вылезай, потом нырни еще разок. Энн — нет, держи палец на дистанционном пульте.

— Я могу сперва взять мантию, а потом подойти к бассейну. Босс, сколько времени нужно на то, чтобы поднять тревогу?

— Так, секунд тридцать можно подождать… Если они приземлятся, надень мантию, но затем снова держи палец на кнопке И жди, а если я подзову тебя к себе, отпускай. Я не стану кричать: «Волки, волки!», пока… — Он прикрыл глаза рукой. — Так, один из них садится, и вид у него такой, будто там полно оружия… проклятие, я надеялся, они захотят поговорить.

Первая машина, зависнув в воздухе, приземлилась в саду возле бассейна. Вторая кружила на небольшой высоте. На бортах машин виднелись маленькие эмблемы: стилизованный глобус Федерации; в них мог бы влезть целый взвод.

Положив на землю радиоустройство, Энн быстро переоделась в мантию, подняла приборчик и положила палец на. кнопку. Едва первая машина коснулась земли, дверца распахнулась, и Джубал ринулся на нее с воинственностью пекинеса.

Когда из машины вышел человек, Джубал взревел;

— Уберите свою колымагу с моих розовых кустов!

Мужчина осведомился:

— Джубал Хэршо?

— Прикажите этому тупице поднять тачку и сдвинуть ее! С цветов на траву! Энн!

— Иду, босс!

— Джубал Хэршо, у меня ордер на…

— Да плевать мне, даже если у вас ордер на короля английского! Уберите свою дрянь с моих цветов! Или, да поможет мне Бог, я обращусь в суд… — Только тут Джубал, казалось, заметил, с кем говорит. — Ах, это вы! — промолвил он с горьким презрением. — Вы что, родились дураком, капитан Хайнрих, или специально им стали? Ну где ваш осел в военной форме учился водить машину?

— Пожалуйста, прочтите ордер, — с трудом сдерживаясь, произнес капитан Хайнрих. — Затем…

— Уберите свою колымагу с моих клумб, или я подам на нас в суд за нарушение гражданских прав, и вы лишитесь пенсии!

Хайнрих заколебался.

— Немедленно! — завопил Джубал. — Да скажите своим мужланам, чтобы они поднимали ноги! Вон тот идиот с заячьими зубами стоит на моей лучшей розе «Элизабет М. Хьюитт!»

Хайнрих повернул голову:

— Ребята, поаккуратнее с цветами. Паскинс, вы наступили на розу. Роджерс, поднимите машину и отведите ее в сторону. — Он повернулся к Хэршо. — Вас это удовлетворит?

— Пусть сдвинет, но вам все равно придется платить за убытки. Ну-ка, предъявите удостоверение, да пусть на него посмотрит Неподкупный Свидетель, теперь сообщите погромче имя, должность, организацию и номер.

— Вам известно, кто я, и у меня ордер…

— А у меня есть ордер на то, чтобы причесать вас с помощью ружья, или вы наконец начнете действовать согласно закону! Мне неизвестно, кто вы. Вы похожи на того надутого индюка, которого я видел на экранчике телефона, но я вас не признал. Вы обязаны назваться, согласно Всемирному кодексу, параграф 1602, часть II, прежде чем предъявлять мне ордер. Кстати, это же относится к вашим обезьянам и к тому тупице-водителю.

— Все они служат в полиции и действуют по моему, приказу.

— Мне неизвестно, кто они. Может, они взяли эти костюмы напрокат, уж больно плохо сидят. Буква закона, сэр! Вы врываетесь в мое жилище, вы утверждаете, что являетесь полицейским, и даете понять, что у вас есть ордер на вторжение. Но я утверждаю, что вы незаконно вторглись на мою территорию, пока вы не сможете доказать обратное… в таком случае у меня, как у владельца, есть полное право вышвырнуть вас отсюда, если понадобится, силой — вот через три секунды и займусь.

— Не советую.

— Да кто вы такой, чтобы мне советовать? Если мне причинят вред в то время, как я пытаюсь осуществить свои права, да к тому же с применением оружия, а насколько я вижу, эти ослы вооружены, тогда, милейший, я подам в суд и по гражданскому делу, и по уголовному преступлению, да я шкуру с вас спущу и сделаю коврик у двери! — вытянув костлявую руку, Джубал сжал кулак: — Вон из моих владений!

— Погодите, доктор, будь по-вашему. — Хайнрих побагровел, но пока еще держался. Он протянул удостоверение, Джубал глянул на него, затем вернул и жестом показал, чтобы его передали Энн. Затем капитан сообщил свое полное имя, назвал должность — капитан полиции, бюро спецслужб Федерации — и назвал свой личный номер. Затем все десантники и водитель по очереди проделали то же самое, в то время как Хайнрих с каменным лицом отдавал им приказания.

Процедура закончилась, и Джубал благодушно промолвил:

— Итак, капитан, чем могу служить?

— У меня ордер на Гилберта Берквиста, в нем указаны название вашего дома, строений и окрестностей.

— Покажите мне, а затем Свидетелю.

— Так и сделаю. Второй ордер — на арест Джиллиан Бордмен.

— Кого?

— Джиллиан Бордмен. Ей вменяется в вину похищение человека.

— О Боже!

— Еще один, на Гектора С. Джонсона… и еще на Валентина Майкла Смита. И на вас, Джубал Хэршо.

— На меня? Снова налоги?

— Нет, соучастник преступления… важный свидетель по другим делам… да я готов арестовать вас лишь за то, что вы препятствовали выполнению правосудия, но у меня и так уже есть ордер на вас.

— Ну что вы, капитан. Я согласен вам помогать — с тех пор, как вы назвали себя и повели себя, как положено по закону. И я готов в дальнейшем вам помогать, конечно, я все равно подам в суд на вас и на вашего непосредственного начальника, даже на правительство… за все ваши незаконные действия сегодня… и я не отказываюсь от своих прав в том, что касается ваших последующих поступков. М-м-м… а большой списочек-то у вас. Теперь ясно, зачем вы пригнали еще один фургон, но — Боже, тут есть нечто странное! Эта, как там, миссис Баркман, значит, ее обвиняют в похищении этого парня, Смита… а в другом ордере указано, что он сбежал из-под надзора… что-то я не понимаю.

— Оба обвинения верны. Он сбежал, а она его похитила.

— Не слишком ли сложно? И то и другое, а? А за что его держали под надзором — тут ничего не написано?

— Откуда мне знать? Он исчез, он беглец.

— Господи! Надо будет предложить свои услуги адвоката им обоим, такой интересный случай. Если произошла ошибка — или ошибки — может, еще кое-что наклюнется.

Хайнрих холодно улыбнулся:

— Вам это вряд ли удастся, вы ведь тоже будете под замком.

— Ну, ненадолго. — Джубал повысил голос. — Полагаю, если судья Холланд нас слышал, то процедура хабеас корпус, неприкосновенности личности, не займет слишком много времени. А если по случайности у одного из представителей Ассошиэйтед Пресс окажется машина для курьерского сообщения, тогда никому не придется терять время на то, чтобы узнать, куда подать жалобу.

— Вечно пытаетесь словчить, а, Хэршо?

— Клевета, милейший, включу это в обвинение.

— Ну и что толку? Мы ведь тут одни.

— Вы так считаете?

Глава 15

Проплыв в мутной воде, Валентин Майкл Смит устроился на дне бассейна, в самой глубокой его части, под трамплином. Он не знал, почему брат велел ему спрятаться; впрочем, он и не подозревал, что прячется. Джубал сказал, что нужно сделать так и ждать, пока за ним не придет Джилл, этого было довольно.

Он свернулся калачиком, выпустил из легких воздух, заглотил язык, закатил глаза, замедлил сердцебиение и стал «мертвым» — однако не стал выходить из телесной оболочки. Он решил управлять своим личным временем так, чтобы секунды длились как часы: ему многое нужно было осмыслить.

Ему снова не удалось достичь совершенства в понимании, взаимопогружающего контакта — гроканья, а ведь оно должно существовать среди братьев по воде. Он считал, что виноват именно он, он неверно пользовался словами странного, переменчивого человеческого языка, он виноват, ведь Джубал расстроился.

Майк уже знал, что человеческие существа испытывают сильнейшие эмоции, не причиняя себе вреда, тем не менее он сокрушался от того, что явился причиной волнений Джубала. Ему-то казалось, что он наконец грокнул очень сложное человеческое слово. Мог бы сразу догадаться, ведь раньше, когда учил его брат Махмуд, он усвоил: длинные человеческие слова редко меняли значения, а вот короткие оказывались такими скользкими, менялись произвольно. Так он грокал. Понять смысл коротких слов — все равно что поднимать воду ножом.

А слово совсем короткое.

Смиту все еще казалось, что он верно грокнул человеческое слово «Бог» — непонимание возникло потому, что он не сумел подобрать другие необходимые слова. Сама идея была настолько проста, настолько существенна и необходима, что даже птенец мог бы объяснить ее, по по-марсиански. Единственная проблема заключалась в том, чтобы найти человеческие слова, позволяющие ему говорить верно, добиться такого их сочетания, чтобы они полностью соответствовали значению, как в языке его народа.

Его озадачивал сам факт существования некой неясности, пусть даже по английски. Ведь все же знали о Боге. Может быть, они не могли грокнуть понятие, пока оставались живы? Может, ему нужно обратиться за помощью к земным Старейшинам, а не бороться с переменчивыми значениями. Если да, то придется ему подождать, чтобы о беседе договорился Джубал, — сам он всего лишь яйцо.

Майк на мгновение пожалел, что не сможет присутствовать на церемонии брата Арта и брата Дотти.

А потом он занялся повторением прочитанного в «Новом международном словаре» Вебстера, английский язык, третье издание, отпечатанное в Спрингфилде, Массачусетс.

Смит был бесконечно далеко, и все же сознание его ощутило слабое беспокойство: братья по воде в опасности. Он приостановился между «щербатым» и «щербиной», чтобы обдумать сигнал. Следует ли ему покинуть воду жизни и присоединиться к ним, чтобы грокнуть и разделить их беды? Дома и вопроса бы не возникло: беды следовало переносить всем вместе, в радостной близости.

Но Джубал велел ему ждать.

Он повторил про себя слова Джубала, сравнивая их с другими человеческими словами, чтобы увериться: он грокнул верно. Да, он должен ждать Джилл.

Тем не менее ему стало настолько не по себе, что он не смог вновь заняться обзором слов. Наконец его осенила такая смелая мысль, что он задрожал бы от возбуждения, если бы его тело было готово.

Джубал велел ему поместить под водой свое тело и оставить его до прихода Джилл… Но разве Джубал велел ему самому ждать?

Смит не торопился, обдумывая проблему, он знал, что скользкие английские слова могут ввести его в заблуждение. Он заключил: Джубал не просил его самого ждать вместе с телом… значит, у него есть способ разделить беду братьев.

И Смит решил прогуляться.

Он был ошеломлен собственной дерзостью, хотя ему случалось и ранее такое проделывать, но еще никогда «соло». Рядом всегда был Старейшина, следивший за тем, чтобы с его телом ничего не случилось, помогавший ему ориентироваться, державшийся рядом до того момента, пока он вновь не воплотится.

Здесь не было Старейшины, который мог бы ему помочь. Но Смит был уверен, что справится сам, и таким образом, что учитель мог им гордиться. Сначала он проверил все части своего тела, удостоверился, что с ним ничего не произойдет за время его отсутствия, затем осторожно выбрался, оставив позади малую частицу себя, вместилище его «Я».

Поднявшись, он стал на краю бассейна, напоминая себе: нужно держаться так, словно тело при нем, чтобы не сбиться — не утерять бассейн, тело и все прочее, не заблудиться в неведомом, откуда он уже не вернулся бы.

Смит огляделся.

В сад спускалась машина, и попавшие под нее существа жаловались на увечья и унижения. Так это и есть та беда, которую он ощутил? Трава существует для того, чтобы по ней ходить, цветы и кусты — нет. Не то!

Нет, здесь явно еще одна неправильность. Из машины вышел человек, к нему бежал Джубал. Смит увидел гнев, направленный на чужака, — взрыв такой силы, что, если бы марсианин обратил его на другого марсианина, они оба тут же распались бы на атомы, лишившись своих телесных оболочек.

Смит отложил это в сторону, чтобы потом обдумать. Если это критическая точка, вызванная необходимостью, надо решить, как помочь брату. Потом он оглядел остальных.

Из бассейна вылезала Доркас, она беспокоилась, но не слишком: Смит ощутил ее веру в Джубала. Лэрри был у другого конца, он только что вылез, по его коже еще бежали капли воды. Лэрри ощущал возбуждение, но его вера в Джубала была абсолютной. Рядом находилась Мириам, ее настроение колебалось между настроем Доркас и Лэрри. Неподалеку стояла Энн, одетая в длинное белое одеяние, которое она держала под рукой целый день. Ее настроение Смит не мог грокнуть полностью: от нее веяло холодным непоколебимым самообладанием Старейшины. Его это поразило, Энн ведь всегда была нежной и дружелюбной.

Он увидел, как пристально она наблюдает за Джубалом, готовая помочь ему, — и Лэрри тоже!.. и Доркас!.. и Мириам!.. Смит испытал взрыв сопереживания: он познал, что все они — братья Джубала по воде, значит, и его братья. Освобождение от прежней слепоты настолько потрясло его, что он едва не потерялся. Заставив себя успокоиться, он задержался: нужно было восславить и взлелеять всех, одного за другим и всех вместе.

Джилл опустила в бассейн руку, и Смит ощутил, как она проверяет, на месте ли его тело… еще он понял: ее беспокоит нечто большее, чем его безопасность; были другие, большие беды, и они не отступали, хотя Джилл и удостоверилась, что ее подопечный находится под водой жизни, в безопасности. Его это взволновало, он даже подумал, не подойти ли к ней, но сообщить ли ей, что он рядом и готов разделить ее беду?

Он так бы и сделал, если бы не смутное чувство вины: он но был уверен, что Джубал одобрит его прогулку в то время, как тело его находилось в бассейне. Он решил пойти на компромисс: разделит с ними волнение, а если возникнет нужность, сообщит им, что он здесь.

Затем Смит оглядел человека, выходившего из машины, ощутил его эмоции — и ужаснулся, однако заставил себя всесторонне их изучить.

В особом кармане на талии у человека лежало оружие.

Смит был почти уверен, что это оружие. Он исследовал его и деталях, сравнивая с теми ружьями, какие ему приходилось видеть, примерил его к определению из третьего издания словаря английского языка, отпечатанного в Спрингфилде, Массачусетс.

Да, оружие — не только по форме, но и по той неправильности, что его окружала и пропитывала. Заглянув в дуло, Смит понял, что оно функционирует, и неправильность уставилась ему в лицо.

Может, удалить его, и пусть неправильность уйдет? Сейчас же, пока человек еще не выбрался из машины? Смит считал, что так и нужно сделать… но ведь Джубал как-то объяснил ему, чтобы он не удалял оружие, пока он, Джубал, не велит.

Теперь он осознал: да, настала критическая точка необходимости… но он решил балансировать на острие точки, пока не сумеет грокнуть происходящее. Возможно, Джубал, зная, что такая точка наступает, отослал его под воду, чтобы помешать предпринимать неверные действия.

Он подождет… но оружие теперь будет под его наблюдением. Не ограниченный зрением, он способен был видеть все вокруг, если есть нужность; он продолжал наблюдать за оружием и человеком, а сам вошел в машину.

Еще больше неправильности! Другие люди, за исключением одного, стремятся к двери. От мыслей их шел дурной запах: как от своры кагов, которые почуяли беспечную нимфу… и в руках у каждого — неправильность.

Смит говорил Джубалу: форма — не главное, что определяет суть предмета. Необходимо было миновать форму, подойти к самой сути, чтобы грокнуть. Его народ проходил через пять стадий развития: яйцо, нимфа-личинка, птенец, взрослый — и Старейшина, вовсе не имевший формы. Но суть Старейшины была заложена уже в яйце.

У них в руках было нечто, напоминавшее ружья. Но Смит сначала исследовал каждое из них, они оказались куда больше всех виденных им «оружий», форма и детали были другими.

Да, оружие.

Он подробно осмотрел каждого: да, у всех оружие.

Один человек сидел в машине, и к нему было пристегнуто небольшое оружие.

В самой машине было два встроенных ружья — и еще всякие штуки, Смит не мог их грокнуть, но ощущал их неправильность.

Он подумал: может, скрутить машину вместе со всем содержимым, пусть свалится совсем? Но, во-первых, всю жизнь в нем воспитывали запрет на пустую трату пищи; во-вторых, он не мог полностью грокнуть происходящее. Лучше уж передвигаться не спеша, внимательно за всем наблюдать и помочь, разделить критический момент, следуя указаниям Джубала… а если самое правильное действие — оставаться пассивным, тогда вернуться в тело, когда минует эта точка, и позднее обсудить все с Джубалом.

Выйдя за пределы машины, он стал смотреть, слушать и ждать.

Тот, кто выбрался из машины первым, разговаривал с Джубалом, но Смит ничего не понял и отложил все на потом; все эти темы выходили за рамки его собственного опыта. Остальные люди вылезли из машины и рассредоточились — Смит тоже разместил внимание так, чтобы наблюдать за всеми. Машина приподнялась, отодвинулась, остановилась; существам, примятым ею, стало легче; Смит грокал с ними, стараясь их утешить.

Первый человек протянул Джубалу бумаги, затем их передали Энн. Смит прочел все вместе с ней. Он узнал словесные формы — речь шла об исцелении и равновесии, человеческих ритуалах; но подобные ритуалы встречались ему лишь в библиотеке Джубала, в книгах по юриспруденции, поэтому он даже не пытался грокнуть бумаги, тем более что Джубала они не волновали. Неправильность находилась где-то еще. Он с восторгом обнаружил свое собственное человеческое имя на двух бумагах; он всегда испытывал возбуждение и восторг, читая слова своего имени, будто он пребывал в двух местах одновременно, что было возможным лишь для Старейшин.

Джубал направился к бассейну с первым человеком, за ними шла Энн. Смит ослабил контроль времени, чтобы они двигались быстрее, но все же растянул его достаточно, чтобы наблюдать за всеми сразу. За небольшой группой пошли еще двое.

Чужак остановился недалеко от друзей Смита, возле бассейна, поглядел на них, вынул из кармана фотографию, посмотрел на нее, потом на Джилл. Смит почувствовал, как в ней поднимается страх, и насторожился. Джубал ведь сказал ему:

«Защищай Джилл. Не важно, если пропадет пища. Не думай ни о чем — защищай Джилл».

Он защитит Джилл и любом случае, даже если совершит неверное действие. Но все же хорошо, что Джубал дал ему четкие указания, в уме его не было места сомнениям и беспокойству.

Когда чужак указал на Джилл и двое, стоявшие по бокам, заспешили к нему, наставив на нее оружие большой неправильности, Смит потянулся к ним через своего, бестелесного двойника и слегка крутанул каждого, чтобы они «удвинулись».

Первый человек уставился туда, где они только что находились, затем потянулся к своему оружию — и тоже исчез.

Остальные четверо начали окружать небольшую группку людей у бассейна. Смиту очень не хотелось закручивать и их, ему казалось, Джубал был бы доволен, если бы он просто остановил их. Но чтобы остановить любой предмет, даже пепельницу, нужно работать — а у Смита не было при себе тела. Старейшина смог бы — Смит же сделал, что умел, что должен был сделать.

Четыре легчайших касания, словно пух пролетел, — и их нет.

Тут он ощутил величайшую неправильность, шедшую от машины, направился к ней, грокнул быстрое решение — машина и водитель исчезли.

Он чуть не забыл про вторую машину, начал было расслабляться, как вдруг ощутил: неправильность возрастает. Он глянул вверх.

Вторая машина шла на посадку.

Растянув время до предела, Смит поднялся в воздух, внимательно изучил машину, грокнул, что она до предела набита неправильностью, качнул ее в никуда. И вернулся к бассейну.

Его друзья казались возбужденными. Доркас рыдала, Джилл обнимала ее, утешая. Казалось, лишь Энн не коснулись эмоции, так и кипевшие вокруг. Но вся неправильность исчезла, а вместе с ней и беспокойство, помешавшее ему продолжить медитацию. Он знал, что Джилл быстрее всех исцелит Доркас, — Джилл всегда сразу полностью воспринимала поврежденность. Эмоции задевали его, ему было не по себе: вдруг он все сделал неправильно в критический момент? Или Джубал так грокнет? Смит решил, что теперь ему можно удалиться. Он скользнул в бассейн, отыскал свое тело, грокнул, что тут все в порядке, натянул его на себя.

Он подумал: попытаться осмыслить все события, сошедшиеся в критической точке? Нет, они были слишком свежи в памяти, он не готов был объять их, не готов восхвалить и взлелеять тех людей, которых ему пришлось «удвинуть». Вместо того с радостью вернулся к своему прежнему занятию. «Щербатый»… «щербина»…

Он добрался до «Эол» и собирался рассмотреть «эолит», когда ощутил: к нему приближается Джилл. Тогда он разглотал язык, приготовился, зная, что его брат Джилл не может долго оставаться под водой.

Она коснулась его, он взял ее лицо обеими руками и поцеловал. Он научился целоваться совсем недавно и еще не грокнул действие в совершенстве. Поцелуй нес в себе ощущение близости, возникавшее во время церемонии воды. Но было там еще что-то… и ему хотелось грокнуть это ощущение в совершенной полноте.

Глава 16

Хэршо не стал ждать, пока Джиллиан вытащит своего трудного ребенка из бассейна; он приказал напоить Доркас успокоительным и поспешил к себе в кабинет, предоставив Энн объяснить (или не объяснить) события истекших десяти минут.

— Вперед! — рявкнул он, полуобернувшись.

Его нагнала Мириам.

— Наверное, моя очередь, — задыхаясь, произнесла она. — Но, босс, что…

— Девочка, ни слова.

— Но, босс…

— Заткнись, говорю. Мириам, через недельку мы все сядем, и пусть Энн расскажет нам, что случилось. Но сейчас отбоя не будет от телефонных звонков, и репортеры начнут падать со всех деревьев, а мне сначала нужно самому позвонить. Ты тоже принадлежишь к числу женщин, которые пасуют, когда они больше всего нужны? Да, кстати, запиши: пусть вычтут штраф из жалованья Доркас за то, что она закатила истерику в рабочее время.

— Босс! — ахнула Мириам. — Только попробуйте — мы все тут же уволимся!

— Ерунда!

— Не придирайтесь к Доркас. Да я бы и сама закатила истерику, если бы она меня не опередила. Пожалуй, еще не поздно.

Хэршо усмехнулся:

— Только попробуй, я тебя отшлепаю. Ладно, пусть Доркас получит премию за «выполнение опасного задания». Всем по премии, особенно мне, я-то заслужил.

— Ладно. А кто заплатит эту вашу премию?

— Налогоплательщики. Отыщем способ урезать… Проклятие! Они добежали до его кабинета, телефон уже разрывался. Усевшись, он нажал кнопку ответа. — Хэршо. А вы кто, черт побери?

— Бросьте, док, — услышал он. — Меня не испугаешь. Ну, как дела?

Хэршо узнал Томаса Маккензи, начальника производства НМТ, телекомпании «Новый Мир», и слегка подобрел.

— Нормально, Том. Но сейчас я крайне занят, и…

— Ты занят?! Попробуй-ка прожить мой день, он состоит из сорока восьми часов! Как ты считаешь, у тебя может наклюнуться что-нибудь для нас? Оборудование меня не волнует, это я могу обеспечить. Но мне приходится платить трем съемочным группам лишь за то, что они ждут твоего сигнала. Конечно, я готов оказать тебе любую услугу. Мы частенько пользовались твоими сценариями и впредь на тебя рассчитываем. Но вот не знаю, что сказать нашему инспектору?

Хэршо вытаращил на него глаза:

— Тебе мало того, что вы ведете наблюдение?

— Какое наблюдение?

Вскоре Хэршо понял: НМТ не видели тех событий, что только что произошли возле его дома. Он ушел в сторону от вопросов Маккензи: если бы он сказал правду, Маккензи решил бы, что бедняга Хэршо свихнулся.

Они договорились: если в ближайшие сутки ничего интересного не случится, НМТ увезет свои камеры и прочее оборудование.

Когда экранчик погас, Хэршо приказал:

— Позови мне Лэрри, пусть принесет дистанционный пульт, он у Энн. — Затем он сделал еще два звонка.

К приходу Лэрри Хэршо выяснил, что ни одна телесеть не получила от него сообщений. Ни к чему было проверять и судьбу его посланий, вручить их должны были тогда, когда сработала бы машинка, но никто не получил сигнала.

Лэрри протянул ему портативное радиоустройство:

— Это, босс?

— Я хотел бы поизмываться над машинкой, Лэрри. Да будет это нам уроком: нельзя доверять более сложным машинкам, чем нож и вилка.

— О’кей. Вам еще что-то нужно?

— Нельзя ли проверить эту штучку? Но так, чтобы работникам трех телесетей не пришлось выскакивать из постелей?

— Конечно. Передатчик настраивают прямо в мастерской, там есть переключатель. Повернуть его, нажать на кнопку дистанционного пульта, зажжется огонек. Чтобы проверить дальше, нужно вызвать их прямо через передатчик и сказать, что вы желаете немедленно проверить, как вас принимают камеры и станции.

— А если проверка покажет, что ваш сигнал не проходит? Ты сумел бы выяснить, что там не в порядке?

— Может быть, — с сомнением отозвался Лэрри. — Если там просто что-то разболталось. Но вообще-то в электронике разбирается Дюк, а я больше по интеллектуальной части.

— Знаю, сынок, я тоже не слишком разбираюсь в практических вещах. Ладно, сделай, что сможешь.

— Еще что-нибудь, Джубал?

— Да, если попадется тот тип, который изобрел колесо, пришли его сюда. Не вмешивайся не в свои дела!

Джубал подумал: может, это Дюк испортил дистанционный пульт? Но тут же отказался от этой мысли. Еще он поразмышлял о том, что же произошло в саду и каким образом парень сумел все это провернуть, находясь на глубине десяти футов под водой. Он нисколько не сомневался: все чудеса — дело рук Майка.

То, что он видел в кабинете вчера, было так же ошеломляюще в интеллектуальном смысле — но не в эмоциональном. Мышь — столь же великое чудо биологии, сколь и слон; однако между ними есть существенная разница: слон куда больше.

Хэршо видел, как исчезла пустая коробка из-под виски; следовательно, могла исчезнуть и машина, полная людей. Но одно событие ошеломляло, другое нет.

Ладно, он не станет оплакивать врагов, Джубал признавал: полицейские сами по себе не так уж плохи, попадались среди них и честные… даже самого никчемного констебля, наверное, не стоило отправлять в небытие. Служба береговой охраны — пример того, чем должны быть полицейские и чем они часто бывали.

Но человек спецслужбы должен носить в сердце грабеж, а в душе — садизм. Гестапо. Штурмовики — при любом политическом деятеле. Джубал мечтал о таком дне, когда адвокат процитирует Билль о Правах, и ему тут же не привели бы возражение — какую-нибудь поправку из числа «законов» Федерации. отменявшую данное право в данном случае.

А ладно… Что же теперь? Силы Хайнриха наверняка держали радиосвязь с базой; следовательно, их пропажу заметят. Сюда заявятся новые войска спецслужб — они уже в пути, если вторая машина прервала сообщение на середине…

— Мириам…

— Да, босс.

Пусть Майк, Джилл и Энн немедленно явятся сюда. Потом отыщи Лэрри, возможно, он в мастерской, оба возвращайтесь сюда, заприте внизу все двери и окна.

— Снова неприятности?

— Скорее, девочка.

Если эти гориллы появятся — вернее, когда они появятся, если их командир захочет ворваться в запертый дом, что ж, возможно, ему придется натравить на них Майка. Но надо попытаться прекратить военные действия — значит, Джубалу необходимо добраться до Генерального секретаря.

Но как?

Звонить во дворец? Может, Хайнрих говорил правду, уверяя, что любая попытка соединиться с Дугласом приведет к нему же или к другому шефу спецслужбы, греющему кресло в его отсутствие. Ну так? А если они удивятся, когда человек, на арест которого отрядили целый взвод, преспокойно звонит им? Может, ему удастся пробиться до самого верха, до командира как-его-там, морда еще такая, как у откормленного хорька. Твитчелл. Главнокомандующий спецслужб, возможно, имеет доступ к боссу.

Не годится. Бесполезно объяснять человеку, молящемуся на оружие, что у тебя есть кое-что получше. Твитчелл будет швырять в него людьми и оружием, пока у него не кончится и то и другое, но он никогда не признает, что бессилен арестовать человека, чье местонахождение известно.

Ну, коли не можешь пробраться в дом через парадный вход, воспользуйся черным… элементарное правило политики. Проклятие, как ему не хватает Бена Кэкстона, Бен-то наверняка знает, у кого ключик от черного хода.

Но ведь именно отсутствие Бена — причина этих ослиных гонок. Раз нельзя спросить Бена, тогда кого же еще — из всезнаек?

Вот дубина, да он только что разговаривал с таким человеком! Повернувшись к телефону, Джубал начал звонить Тому Маккензи, преодолев по пути три слоя хлопальщиков — впрочем, они его знали и потому дело двигалось. Пока он висел на телефоне, весь его наличный штат и Человек с Марса вошли в кабинет, расселись, Мириам записала в блокноте: «Двери и окна заперты».

Кивнув, Джубал приписал снизу: «Лэрри, кнопка?»

— Том, извини, что снова тебя беспокою, — сказал он.

— Я рад, Джубал.

— Том, если бы тебе нужно было поговорить с Генеральным секретарем Дугласом, как бы ты действовал?

— Что? Ну, я бы позвонил его пресс-секретарю, Джиму Сэнфорту. Но мне бы не пришлось говорить с Секретарем, Джим все берет на себя.

— А если тебе нужен сам Дуглас?

— Ну, я бы попросил Джима все устроить. Было бы скорее, если бы я изложил Джиму свое дело. Слушай, Джубал, телесеть на службе у правительства, и они это знают. Но мы не слишком-то на это полагаемся.

— Том, а что если тебе совершенно необходимо было бы пообщаться с Дугласом — и в ближайшие десять минут?

Брови Маккензи поползли вверх:

— Ну, тогда бы я… я бы объяснил все Джиму…

— Нет.

— Будь разумен.

— Не могу. Предположим, ты застукал Сэнфорта за кражей ложек из дворца и потому не можешь ему довериться, но тебе все равно необходимо немедленно поговорить с Дугласом?.

Маккензи вздохнул:

— Я бы сказал Джиму, что мне необходимо поговорить с боссом, а если меня срочно не соединят, что я немедленно перестану поддерживать администрацию.

— Ладно, Том, так и сделай.

— Что?!

— Вызови дворец по другому телефону и сразу же подключай меня. Мне необходимо поговорить с Генеральным секретарем — и сейчас же!

— Джубал, друг мой, — морщась, начал Маккензи.

— Не сделаешь?

— Не могу. Ты придумал гипотетическую ситуацию, в которой — извини — один из руководителей всемирной телесети мог бы поговорить с Генеральным секретарем. Но я же не могу передать свои полномочия кому-то другому. Слушай, Джубал, я тебя уважаю. Телесети не хотелось бы тебя терять, и мы уважаем твое желание не связывать себя контрактами. Но я не могу! Нельзя звонить главе мирового правительства, разве что он сам пожелает поговорить с тобой.

— А если я подпишу контракт на семь лет на сотрудничество только с вами?

Маккензи сморщился, словно у него заболели зубы.

— Не могу. Я лишусь работы, а тебе придется вкалывать по контракту.

Джубал подумал: не показать ли ему Майка. Но в программах Маккензи выставляли подставного «Человека с Марса». Значит, либо Маккензи известно о подлоге, либо он был честен (как полагал Джубал) и не поверит, что его надули.

— Ладно, Том. Но ты ведь знаешь, кто есть кто в правительстве. Кто звонит Дугласу когда угодно — и соединяется с ним? Кроме Сэнфорта.

— Никто.

— Проклятие, человек не живет в вакууме! Должны же быть люди, которые ему звонят, и никакой секретарь не может их отшить?

— Члены кабинета, наверное, но не все.

— Я никого из них не знаю. Нет, не политиканы, кто звонит ему по личному номеру и приглашает сыграть партию в покер?

— А ты силен, нечего сказать. Ну, есть такой Джек Алленби.

— Встречался, терпеть его не могу, а он меня.

— У Дугласа нет близких друзей, жена не поощряет. Постой-ка, Джубал, как у тебя с астрологией?

— Никогда не употребляю, предпочитаю бренди.

— Дело вкуса. Но слушай, Джубал, если сболтнешь, что это я тебе сказал, я тебе глотку перережу.

— Понял. Согласен. Продолжай.

— Агнес Дуглас употребляет этот «продукт», и я знаю, у кого она его достает. Ее астролог может звонить миссис Дуглас в любое время — и поверь мне, миссис Дуглас заставит Генерального секретаря слушать. Доберись до ее астролога… а остальное уж твое дело.

— Не припомню, чтобы я поздравлял какого-нибудь астролога с Рождеством, — с сомнением отозвался Джубал. — Как его зовут?

— Ее. Ее имя мадам Александра Везант. Вашингтон. В, Е, 3, А, Н, Т.

— Записал! — радостно заорал Джубал. — Том, ты сделал доброе дело!

— Надеюсь. А как насчет новостей?

— Погоди-ка, — Джубал глянул на записку, которую Мириам положила на стол. «Лэрри говорит, передатчик «не пере», не знает, почему». — Съемок не было из-за поломки в передатчике, — продолжил Джубал.

— Пришлю кого-нибудь проверить.

— Спасибо. И еще раз — спасибо.

Отключившись, Джубал сделал вызов и поручил оператору воспользоваться скрамблером и глушителем, если у абонента есть необходимые приспособления. Он не удивился, узнав, что так и есть. Вскоре на экране появилось исполненное достоинства лицо мадам Везант. Ухмыльнувшись, он приветствовал ее:

— Привет, Руби!

Ошеломленная, она уставилась на него.

— Господи, док Хэршо, ах ты старый негодяй! Боже мой, как я рада тебя видеть! Где ты прятался?

— Прятался, Бекки, вот именно — прятался. За мной гонятся клоуны.

— Чем могу помочь? — тут же отозвалась Бекки Вези. — Деньги?

— Денег у меня полно, Бекки. Я попал в переделку, и помочь мне может лишь Генеральный секретарь. Мне нужно поговорить с ним — немедленно.

У Бекки отвисла челюсть:

— Много просишь, док.

— Бекки, знаю, я уже пытался с ним соединиться… и не выходит. Но тебе ни к чему вмешиваться самой. Девочка, у меня земля горит под ногами. Я надеялся, что ты мне подскажешь номер телефона, по которому я мог бы его застать. Но тебе лично вмешиваться ни к чему. Тебе могут здорово навредить — как я тогда посмотрю профессору в глаза, да успокоит Господь его душу.

— Я знаю, чего ждет от меня профессор! — резко ответила она. — И без ерунды, док. Профессор всегда говорил, что лишь из таких костей, как у тебя, можно вырезать настоящих людей. Он не забывал тот случай в Элктоне.

— Бекки, не стоит вспоминать, мне заплатили.

— Ты спас ему жизнь.

— Да ничего подобного, все дело в его желании жить и в твоей преданности, ты его выходила.

— Ладно, док, не трать попусту время… Насколько плохи дела?

— Швыряются кодексом, брызги могут угодить на всех, кто рядом. Ордер на мой арест, ордер Федерации, им известно, где я, а бежать я не могу. Предъявят в любой момент… а мистер Дуглас — единственный человек, который может их остановить.

— Тебя освободят, это я тебе гарантирую.

— Конечно, Бекки, но процесс займет несколько часов, а я уже староват для особой комнаты.

— Но-о Боже! Док, не можешь рассказать подробнее? Мне нужно рассчитать гороскоп, тогда я буду знать, что делать. Ты, конечно, Меркурий, раз ты доктор. Если бы знать, под каким знаком…

— Девочка, времени нет. — Джубал напряженно думал. Кому довериться? — Бекки, если я тебе скажу, ты окажешься замешана…

— Расскажи мне, док. Я никогда еще не была замешана!

— Ладно. Значит, я Меркурий, но беды наши от Марса.

Она пристально поглядела на него:

— Каким образом?

— Ты же видела новости, Человек с Марса, предполагается сейчас в Андах, но на самом деле его там нет, — все это одурачивание зрителей.

Похоже, Бекки не так удивилась, как ожидал Джубал.

— А ты-то при чем, док?

— Бекки, по всей планете живут люди, которые мечтают заполучить парня в свои руки. Им хотят воспользоваться, заставить его плясать под их дудку. Но он — мой клиент, и я этого не допущу. Мой единственный шанс — поговорить с мистером Дугласом.

— Человек с Марса твой клиент? И ты мог бы его показать?

— Только мистеру Дугласу. Ты же знаешь, Бекки, мэр любит детишек и собак, но не знает, что творят работающие на него клоуны, особенно, когда они заграбастают и утащат кого-нибудь в ту дальнюю комнату.

Она кивнула:

— Полиция!

— Вот мне и надо сказать мистеру Дугласу пару слов, прежде чем меня сцапают.

— Тебе нужно только поговорить с ним?

— Да. Я дам тебе свой номер, буду сидеть у телефона и надеяться… пока меня не арестуют. Если не получится… спасибо, Бекки, я знаю, что ты попытаешься.

— Не отключайся!

— Что?

— Погоди, док. Если повезет, соединимся через мой телефон, получится быстрее. Погоди. — Мадам Везант исчезла с экрана, набрала номер Агнес Дуглас. Она заговорила со спокойной уверенностью, напирая на то, что данное событие было предсказано звездами и произошло точно в указанное время. Настал критический момент, Агнес должна направить своего супруга, чтобы он действовал мудро и без промедления.

— Агнес, милая, эта конфигурация может повториться лишь через тысячу лет — Марс, Венера и Меркурий, совершенная троица, Венера достигает меридиана и становится доминантой, видишь?

— Элли, что я должна сделать — о чем говорят звезды? Ты же знаешь, в науке я не разбираюсь.

Не стоило удивляться — ведь данного соотношения не было и в помине. У мадам Везант не было времени на точные расчеты, и она импровизировала. Это ее ничуть не волновало, она ведь сообщала «высшую истину», давала хороший совет, помогала друзьям. Помочь сразу двум друзьям — о, как же счастлива Бекки Вези!

— Милая, ты все поймешь, у тебя врожденный талант. Ты, как всегда, Венера, а Марс получил подкрепление, потому что под его покровительством находятся и твой супруг, и тот молодой человек, Смит, на весь период кризиса. Меркурий — это доктор Хэршо. Чтобы преодолеть неравновесие, вызванное усилием Марса, Венера должна поддержать Меркурий, пока не минует кризис. Но времени совсем мало, влияние Венеры начнет падать, едва она достигнет меридиана — осталось всего семь минут. После чего твое влияние уменьшится. Тебе нужно действовать быстро.

— Тебе следовало бы предупредить меня.

— Милая, я весь день прождала у телефона. Звезды показывают нам природу каждого кризиса, но никогда не сообщают деталей. Однако у нас еще есть время, доктор Хэршо ждет у телефона. Их необходимо свести лицом к лицу — прежде, чем Венера достигнет меридиана.

— Ну… ладно, Элли, придется выдернуть Джозефа с дурацкой конференции. Дай мне номер телефона, где можно найти этого доктора Рэкшо, или ты сама его соединишь?

— Да, милая, скорее, найди мистера Дугласа.

— Постараюсь.

Едва Агнес Дуглас отключилась, Бекки направилась к другому телефону. В ее профессии телефон был незаменим, и она расходовала на связь кучу денег. Весело напевая, она вызвала своего маклера.

Глава 17

Едва Бекки удалилась с экрана, Джубал откинулся в кресле и позвал:

— Вперед!

— О’кей, босс, — отозвалась Мириам.

— Для рубрики «Подлинные переживания». Отметь, что у рассказчицы должно быть сексуальное контральто…

— Может, мне попробовать?

— Не настолько сексуально. Вытащи список неиспользованных фамилий, выбери любую, вставь самое невинное, млекопитающее имя, вместо псевдонима. Женское имя, кончается на «а» — всегда представляю себе внушительный бюст…

— Надо же, а мы-то — ни у одной имя не оканчивается на «а». Ах, негодник!

— Плоскогрудые, да? «Анжела», ее зовут «Анжела». Название: «Я вышла замуж за марсианина». Начало: «Всю жизнь я мечтала стать астронавтом. Абзац. Совсем еще крошкой, с конопушками на носу и звездами в глазах, я собирала крышки от коробок, как и мои братья, и плакала, когда мама не разрешала мне спать, не снимая шлема. Абзац. В те беззаботные дни я и не подозревала, к какой удивительной, горько-сладкой судьбе приведет меня мое детское увлечение…»

— Босс!

— Да, Доркас?

— Вон еще парочка машин.

— Прервемся, продолжим потом. Мириам, сиди у телефона. — Джубал подошел к окну, увидел две машины, идущие к посадке. — Лэрри, запри дверь. Энн — мантию! Джилл, не отходи от Майка. Майк, делай то, что велит Джилл.

— Да, Джубал, я буду делать.

— Джилл, не позволяй ему ничего такого, разве что придется совсем туго. Пусть он убирает оружие, а не людей.

— Да, Джубал.

— Ликвидацию полицейских надо прекратить!

— Телефон, босс!

— Вы все, не мелькайте на экране! Мириам, название изменим: «Я вышла замуж за человека». — Скользнув на свое место, Джубал произнес: — Да?

На него смотрело лицо, не выражающее ничего.

— Доктор Хэршо?

— Да.

— С вами будет говорить Генеральный секретарь.

— О’кей.

На экране появился взъерошенный человек — его превосходительство, достопочтенный Джозеф Эджертон Дуглас, Генеральный секретарь Всемирной Федерации Свободных Наций.

— Доктор Хэршо? Я так понял, что вы хотели поговорить со мной.

— Нет, сэр.

— Что?

— Позвольте мне перефразировать, господин Секретарь: вам необходимо поговорить со мной.

Дуглас удивился, затем усмехнулся:

— Доктор, даю вам десять секунд.

— Да, сэр. Я поверенный в делах Человека с Марса.

Дуглас выпрямился:

— Повторите?

— Я — поверенный в делах Валентина Майкла Смита. Было бы неплохо, если бы вы воспринимали меня, как марсианского посла де факто… в соответствии с решением Ларкина.

— Да вы с ума сошли!

— Но тем не менее я выступаю в интересах Человека с Марса. И он готов вести переговоры.

— Человек с Марса сейчас в Эквадоре.

— Ну не надо, господин Секретарь… Смит — подлинный Валентин Майкл Смит, а не тот тип, что появлялся в выпусках новостей, — сбежал из медицинского центра Бетесды в прошлый четверг, вместе с медсестрой Джиллиан Бордмен. Он остался на свободе — и будет по-прежнему находиться на свободе. Если ваши подчиненные сообщили вам нечто иное, значит, кто-то из них лжет.

Дуглас задумался. Некто, невидимый на экране, что-то сказал ему. Наконец он произнес:

— Даже если то, что вы утверждаете, правда, доктор, вы не можете выступать в интересах Смита — он находится под опекой государства.

Джубал покачал головой:

— Невозможно — вспомните решение Ларкина.

— Послушайте, как адвокат, уверяю вас…

— Я сам адвокат, и я должен следовать долгу — защищать интересы клиента.

— Вы адвокат? Но вы же сказали, что вы поверенный, а не советник.

— И то и другое. Я — адвокат, имею право выступать в Верховном Суде. — Услышав глухой взрыв внизу, Джубал покосился в сторону.

Лэрри шепнул:

— По-моему, входная дверь, босс. Пойти посмотреть?

Джубал покачал головой.

— Господин секретарь, время на исходе. Ваши люди — эти бандиты из спецслужбы — вламываются в мой дом. Вы прекратите это безобразие? Чтобы мы могли договорить? Или отправим дело на рассмотрение в Верховный Суд, чтобы пошла вонь?

Похоже, Секретарь опять искал совета за пределами экрана.

— Доктор, полиция спецслужбы собирается вас арестовать? Я впервые об этом слышу. Я…

— Прислушайтесь, они грохочут на лестнице. Майк! Энн! Сюда! — Джубал отпихнул стул, чтобы Дуглас мог их рассмотреть. — Господин Генеральный секретарь, позвольте представить вам Человека с Марса!

Энн он представить не мог, но ее белая мантия говорила сама за себя.

Дуглас уставился на Смита, Смит поглядел на него и заволновался:

— Джубал…

— Погоди, Майк. Ну, господин Секретарь? Ваши люди ворвались в мой дом, я слышу, как они ломятся в двери. — Повернув голову, Джубал скомандовал: — Лэрри, открой! — Он коснулся Майка рукой. — Не волнуйся, сынок.

— Да, Джубал. Этот человек — я его знаю.

— А он знает тебя. — Тут Джубал крикнул через плечо: — Входите, сержант.

На пороге стоял сержант спецслужбы, держа на изготовку автомат.

— Майор! — крикнул он. — Вот они!

Дуглас промолвил:

— Пусть подойдет командир, доктор.

Джубал с облегчением увидел, что майор еще не вынул пистолет из кобуры, — Майк встревожился с того момента, как появился сержант с его пушкой. Джубал и сам не испытывал любви к десантникам, но ему вовсе не хотелось, чтобы Майк сейчас продемонстрировал свои способности.

Майор огляделся:

— Вы — доктор Хэршо?

— Да. Подойдите, с вами хочет поговорить ваш начальник.

— Нечего, нечего! Пройдемте! Мне нужны…

— Сюда, сказано вам! С вами хочет побеседовать Генеральный секретарь.

Майор, ошеломленно глянув на экран, шагнул вперед, встал по стойке «смирно» и отдал честь.

Дуглас кивнул:

— Имя, звание, задача.

— Сэр, майор С. Д. Блох, командир особого взвода, казармы «Анклава».

— Что вы тут делаете?

— Сэр, это сложно объяснить, я…

— Что ж, объясняйте, майор.

— Да, сэр. Я прибыл сюда в соответствии с приказом. Видите ли…

— Не вижу.

— Дело в том, что полтора часа назад, сэр, сюда был послан взвод с целью произвести арест нескольких личностей. Они не отвечали на наши позывные, меня послали отыскать их и оказать помощь.

— По чьему приказу?

— Командующего, сэр.

— Вы их обнаружили?

— Нет, сэр, никаких следов.

Дуглас поглядел на Хэршо:

— Советник, вы видели этот взвод?

— Господин Секретарь, в мои обязанности не входит слежка за вашими слугами.

— Едва ли это ответ на мой вопрос.

— Вы правы, сэр. Но меня ведь не допрашивают. Я и не стану отвечать на вопросы, пока не будет соблюдена установленная процедура. Я действую в интересах своего клиента; я не нянька для этих, э-э-э, личностей в военной форме. Но судя по тому, что я вижу, вряд ли они способны найти поросенка, утонувшего в ванной.

— М-м-м… возможно. Майор, соберите своих людей и вернитесь.

— Да, сэр! — отдал честь майор.

— Минутку! — прервал Хэршо. — Они вломились в мой дом, я требую, чтобы мне показали ордер.

— О да. Майор, покажите ему ордер.

Майор Блох побагровел:

— Сэр, ордер был у офицера, прибывшего до меня.

Дуглас уставился на него:

— Молодой человек… вы хотите сказать мне, что вломились в дом гражданина, не имея на руках ордера?

— Но, сэр, вы не понимаете! Ордера есть, они у капитана Хайнриха. Сэр.

Дуглас с отвращением поглядел на него:

— Возвращайтесь, идите под арест, займусь вами позднее.

— Да, сэр.

— Погодите, — потребовал Хэршо, — я воспользуюсь своим правом на гражданский арест. Пусть его посадят в нашу местную тюрьму. «Вооруженное нападение и вторжение в дом».

Дуглас заморгал:

— Это необходимо?

— Я так полагаю. Их потом не отыщешь — не хотелось бы мне, чтобы этот тип вышел из-под вашей юрисдикции. Помимо преступных действий, я еще не успел оценить нанесенный ущерб.

— Уверяю вас, сэр, вам полностью возместят убытки.

— Благодарю вас, сэр. Но что удержит еще какого-нибудь шутника в форме? Ему же не придется даже дверь взламывать! Мой дом обесчещен, он доступен любому грабителю. Господин секретарь, лишь те секунды, что они потеряли, взламывая мою укрепленную дверь, не позволили этому негодяю утащить меня отсюда до того, как мне удалось соединиться с вами… вы же слышали, он уверяет, что где-то тут бродит еще один — с ордером, как он утверждает!

— Доктор, мне ничего не известно ни о каком ордере.

— Ордерах, сэр, он сказал «ордерах». На несколько арестов. Может быть, вернее было бы сказать, «распоряжение о заключении под стражу».

— Серьезное обвинение.

— Да и дело серьезное.

— Доктор, мне ничего не известно об ордерах, если они существуют. Но лично заверяю вас: я немедленно выясню все обстоятельства, узнаю, почему их выписали, и приму меры. Могу ли я обещать большее?

— Да, сэр. Я-то могу предположить, почему кто-то выписал ордера. Некто из ваших служащих от избытка усердия заставил податливого судью выписать их… с целью ареста меня и моих гостей и дальнейшего допроса — втайне от вас. Втайне от всех, сэр! Мы можем обсудить ситуацию с вами… но мы не допустим, чтобы нас допрашивали вот такие… — Тут Джубал ткнул пальцем в сторону майора, — где-нибудь в комнате без окон! Сэр, я надеюсь на вашу справедливость. Но если ордера не будут немедленно аннулированы, если я не получу точных заверений в том, что меня, Человека с Марса и медсестру Бордмен больше не станут беспокоить, то мне придется искать защитника. — Джубал беспомощно пожал плечами. — Есть люди и силы помимо администрации, заинтересованные в Человеке с Марса.

— Вы мне угрожаете.

— Нет, сэр, я умоляю. Мы хотим вести переговоры. Но мы не можем их вести, пока нас преследуют. Умоляю, сэр, отзовите своих псов!

Дуглас глянул в сторону.

— Ордера, если они существуют, не будут предъявлены. Как только я их отыщу, они будут аннулированы.

— Благодарю вас, сэр.

Дуглас поглядел на майора Блоха.

— Вы настаиваете на том, чтобы засадить его?

— Его? Да он всего лишь дурак в форме. Забудем об ущербе, у нас есть более серьезные темы для разговора.

— Вы свободны, майор. — Отдав честь, офицер спецслужбы поспешно удалился. Дуглас продолжил:

— Советник, поднятые вами вопросы нельзя обсуждать по телефону.

— Согласен.

— Вы и ваш, э-э-э, клиент будете моими гостями во дворце. Я вышлю яхту. Часа вам хватит?

Хэршо покачал головой.

— Благодарю вас, господин Секретарь. Мы останемся здесь… а придет время, я откопаю собачью упряжку или еще что-нибудь, не стоит высылать яхту.

Дуглас нахмурился.

— Ну же, доктор! Как вы сами отметили, наши беседы будут носить условно-дипломатический характер. Придерживаясь протокола, я вношу свое предложение. Я должен предложить вам официальное гостеприимство.

— Благодарю вас, сэр, но мой клиент чертовски много потрудился, прежде чем ему удалось избавиться от одного вида официального гостеприимства.

Лицо Дугласа окаменело:

— Вы что же, хотите сказать…

— Ничего я не хочу сказать. Смит многое пережил, он не привык к церемониям высокого уровня. Здесь ему спокойнее спится. Мне тоже. Я старик, сэр. Предпочитаю дрыхнуть в своей постели. Мне следует также отметить, что наши переговоры могут не увенчаться успехом, и тогда моему клиенту придется искать других партнеров. Если же мы будем вашими гостями, мы окажемся в несколько неудобном положении.

Генеральный секретарь помрачнел.

— Вновь угрозы? А я-то считал, что вы мне доверяете, сэр! Я отчетливо слышал, Как вы произнесли «мы готовы к переговорам».

— Я доверяю вам, сэр («Пока я еще могу устроить сцену!»), и мы действительно готовы к переговорам. Но я использую слово «переговоры» в его первоначальном значении, а не в современном — «уговоры и уступки». Однако будем разумны. Но мы не можем сразу приступить к делу, нам не хватает одного фактора, придется ждать — не знаю, долго ли.

— Что вы имеете в виду?

— Мы надеемся, что администрация выставит делегацию удобного ей состава, и мы в свою очередь сделаем то же самое.

— Безусловно. Но пусть состав будет небольшим. Я сам этим займусь, с одним-двумя помощниками. Генеральный юрисконсульт… эксперты по космическому праву. Для дела нужна небольшая группа — чем меньше, тем лучше.

— Безусловно. Наша группа тоже будет небольшой. Смит, я, Неподкупный Свидетель…

— Ну зачем же!

— Свидетель никогда не вмешивается. Еще один-два человека, но одного нам не хватает. У меня имеется указание, что должен присутствовать человек по имени Бен Кэкстон… но я не могу его отыскать.

Джубал, убивший уйму времени на то, чтобы швырнуть это имя, выжидательно умолк.

Дуглас вытаращил глаза:

— Кэкстон? Неужели вы имеете в виду этого дешевого репортер шику?

— Тот Кэкстон, которого я имею в виду, ведет колонку в одном из пресс-синдикатов.

— Ни в коем случае!

Хэршо покачал головой:

— Сожалею, господин Секретарь. Указания не позволяют мне маневрировать. Извините, что отвлек вас. Извините. — Он протянул руку, словно собираясь отключиться.

— Погодите!

— Сэр?

— Я еще не закончил разговор!

— Простите, господин Генеральный секретарь. Мы будем ждать, пока вы позволите нам отключиться.

— Да-да, это неважно… Доктор, вы когда-нибудь читаете ту ерунду, что печатается под заголовком «Новости Капитолия»?

— Боже милосердный, конечно, нет!

— Хотел бы я, чтобы и мне не приходилось этого делать… Нелепо говорить о присутствии журналиста на переговорах. После того, как все утрясется, мы с ними побеседуем. Но даже если бы мы допустили кого-то из них, это был бы не Кэкстон.

Он — ядовитое существо самого низкого пошиба… готов подглядывать в замочную скважину.

— Господин Секретарь, у нас нет возражений против гласности. Наоборот, мы настаиваем на ней.

— Нелепо!

— Возможно. Но я служу своему клиенту так, как считаю нужным. Если мы достигнем соглашения, касающегося Человека с Марса и планеты, являющейся его домом, я хочу, чтобы каждый житель Земли знал, как обстояло дело и к какому соглашению мы пришли. Напротив, если переговоры кончатся неудачей, люди должны узнать, почему это произошло. Тайных переговоров не будет, господин Секретарь.

— Проклятие, я не имел в виду ничего секретного, и вам это известно! Я имел в виду спокойные переговоры по протоколу, и чтобы никто не пихал под локоть.

— Тогда пустите прессу, сэр, любые камеры и микрофоны, а локти пусть останутся снаружи… Да, кстати: сегодня вечером мы с моим клиентом даем интервью телесети, и я заявлю, что мы желаем вести переговоры публично.

— Что?! Вы не должны раздавать интервью сейчас — да это же противоречит духу переговоров!

— Не вижу почему, сэр. Вы хотите сказать, что прежде, чем общаться с прессой, гражданин обязан получить ваше разрешение?

— Нет, конечно, но…

— Боюсь, уже поздно. Существует договоренность, все подготовлено, и если вы пожелаете нас остановить, придется выслать еще несколько машин с вашими головорезами. Единственная причина, по которой я упоминаю наше интервью: возможно, вы пожелаете сообщить для прессы заранее, пусть публика узнает, что Человек с Марса вернулся и отдыхает в Поконосе. Чтобы избежать впечатления, будто правительство захвачено врасплох. Вы меня понимаете?

— Понимаю. — Генеральный секретарь пристально посмотрел на Хэршо, попросил: — Подождите, пожалуйста, — и удалился с экрана.

Хэршо жестом поманил к себе Лэрри, прикрыв другой рукой микрофон:

— Слушай, сынок, — шепнул он, — наш передатчик неисправен, и я блефую. Не знаю, куда он пошел: отдать приказ о сообщении для прессы, или вновь натравить на нас своих псов… Выберись отсюда, позвони Тому Маккензи, передай ему вот что: если он не обеспечит съемки, упустит величайшее событие с тех пор, как пала Троя. Домой возвращайся осторожно — можешь наткнуться на полицию.

— А как мне добраться до Маккензи?

— Э-э-э… — тут на экране возник Дуглас. — Спроси у Мириам.

— Доктор Хэршо, я принял ваше предложение. Сообщение для прессы согласно вашей формулировке, плюс некоторые существенные детали. — Дуглас отечески улыбнулся. — Я добавил, что администрация готова обсудить межпланетные отношения с Человеком с Марса, как только он отдохнет после своего путешествия— и готова обсуждать все публично — совершенно открыто. — Тут улыбка его стала холодной, и он перестал походить на «старого доброго Джо Дугласа».

Хэршо восторженно ухмыльнулся: старый мошенник сумел извернуться и добавить словцо в шутку, так что поражение обернулось выгодой для администрации.

— Отлично, господин Секретарь. Мы вас поддержим!

— Благодарю вас. Что касается этого типа, Кэкстона. Пресса будет присутствовать — но не он. Он сможет наблюдать за переговорами по стерео и затем гнать свое вранье, но присутствовать ему не позволят.

— Что ж, тогда переговоров не будет, господин Секретарь, независимо от того, что вы сообщили прессе.

— Боюсь, вы не понимаете, советник. Он нанес оскорбление мне, я прошу о личном одолжении.

— Вы правы, сэр, я тоже имею и виду личное одолжение.

— Что ж, не будем больше говорить об этом.

— Вы меня не поняли, сэр. Это действительно личное одолжение, но не для вас, а для Смита.

— Как?

— Вы имеете право на своих советников и можете вызвать хоть самого дьявола. Смит не станет жаловаться. Но он тоже имеет право выбирать советников и настаивать на их присутствии. Если Кэкстон не будет присутствовать — мы тоже не явимся. Мы отправимся на другое совещание, туда, где вас не станут приветствовать, даже если вы говорите на хинди.

Тут в Хэршо проснулся медик, и он подумал: человеку в возрасте Дугласа не стоит давать волю ярости. Наконец Дуглас заговорил, обращаясь к Человеку с Марса (все это время Майк терпеливо стоял рядом, безмолвно, как Свидетель):

— Смит, — спросил Дуглас, — почему вы настаиваете на этом нелепом условии?

Хэршо тут же вмешался:

— Не отвечай, Майк! Ну и ну, господин Секретарь! А «Каноны»? Вы не имеете права спрашивать, почему мой клиент дал мне какие-либо указания. «Каноны» нарушаются крайне злостно еще и потому, что мой клиент лишь недавно освоил английский и не может соперничать с вами. Если вы освоите марсианский, я, возможно, позволю вам задать ему вопрос… на его языке. Но не сегодня.

Дуглас помрачнел:

— Я мог бы указать, какие из «Канонов» вы сами нарушили — но у меня нет времени, мне нужно возглавлять правительство… Сдаюсь. Но не думайте, что я стану пожимать руку вашему Кэкстону!

— Это как пожелаете, сэр. Но вернемся к пункту первому. Я не сумел отыскать Кэкстона.

— Вы настаиваете на оскорбительном для меня пункте, — рассмеялся Дуглас. — Приводите кого хотите, но ищите их сами.

— Разумно, сэр. Но не могли бы вы оказать Человеку с Марса услугу?

— Какую же?

— Переговоров не будет, пока не отыщется Кэкстон, об этом и спорить не стоит. Но я не смог его найти, — я всего лишь частное лицо.

— Что вы имеете в виду?

— Я пренебрежительно отозвался о ваших спецслужбах, отнесите мои слова за счет гнева человека, у которого только что взломали дверь. Но мне известно, что они бывают потрясающе расторопны… и к тому же им везде помогает полиция. Господин Секретарь, если бы вы могли вызвать к себе командующего спецслужб и попросить его немедленно отыскать человека — уверяю вас, сэр, за час от них будет больше толку, чем от меня за столетие.

— А какого черта я стану поднимать по тревоге всю полицию страны, чтобы отыскать одного жалкого репортеришку, охотника до скандалов? Что, на Земле…

— Не «на Земле», дорогой сэр — на Марсе. Прошу вас оказать услугу Человеку с Марса.

— Уфф, нелепость… но я согласен. — Дуглас поглядел на Майка. — Услуга Смиту. Ожидаю от вас такого же понимания, когда мы дойдем до конкретных переговоров.

— Уверяю вас, это сильно облегчит положение.

— Не могу вам ничего твердо обещать. Вы утверждаете, что он пропал. Он мог поскользнуться перед идущим грузовиком. Не исключено, что он уже мертв.

Хэршо помрачнел:

— Для нашего общего блага будем надеяться, что нет.

— Что вы имеете в виду?

— Я пытался объяснить своему клиенту, что существует такая возможность, но он и слушать ничего не желает. — Хэршо вздохнул. — Полный провал, сэр, вот что нас ждет, если не найдется этот Кэкстон. Полный провал.

— Что ж, попытаюсь… но не ждите от меня чудес, доктор.

— Нет, сэр, я-то не жду. А вот мой клиент — у него ведь марсианская точка зрения… он-то ждет чудес. Помолимся же.

— Вы скоро получите от меня известия, вот все, что могу обещать.

Хэршо поклонился, не вставая:

— Ваш слуга, сэр.

Едва изображение Дугласа исчезло с экрана, Джубал поднялся на ноги — Джиллиан восторженно обняла его:

— О Джубал, вы были великолепны!

— Но мы еще не выбрались из леса, детка.

— Но если Бена вообще можно спасти, вы только что этого добились! — И она расцеловала его.

— Нечего, нечего, я поклялся этим не заниматься еще до того, как ты родилась! Где твое уважение к моим годам?

Он крепко и нежно расцеловал ее.

— Чтобы избавиться от привкуса Дугласа… пришлось то пинать, то лобызаться, аж затошнило. Иди, успокой Майка. Он заслужил награду за то, что молчал, пока я тут врал.

— Конечно! — Выпустив Хэршо, Джилл обняла Человека с Марса. — Вы отлично врали, Джубал! — И она поцеловала Майка.

Вторую часть поцелуя Майк завершил сам, проделав все совершенно серьезно, но уже не совсем как новичок. Наблюдая за его стараниями, Джубал мысленно поставил ему «хорошо» с минусом и «отлично» за прилежание.

— Сынок, ты меня поражаешь, — заметил он. — Я-то думал, ты свалишься и отключишься.

— Я так и сделал, — отозвался Майк совершенно серьезно, не выпуская Джилл, — в первый поцелуйный раз.

— Вот это да! Поздравляю, Джилл! Переменный ток или постоянный?

— Можете подначивать сколько угодно, Джубал, я все равно вас люблю и не рассержусь. В первый раз Майк слегка расстроился, но больше с ним такого не бывает, сами видите.

— Да, — согласился Майк, — здесь правильность и добрость. Для братьев по воде — близость. Я покажу тебе. — И он отпустил Джилл.

— Нет, — поднял ладонь вверх Джубал.

— Нет?

— Не хочу тебя разочаровывать, сынок. Близость — только с теми братьями по воде, кто похож на Джилл: молодыми и симпатичными девушками.

— Мой брат Джубал, ты говоришь правильно?

— Я говорю очень правильно. Целуйся с девушками, сколько душе угодно, черт, это затмевает даже карточные игры.

— Не понял?

— Отличный способ сближения… с девушками. Г-м-м-м… — Джубал огляделся. — Интересно, повторится ли явление при следующем опыте? Доркас, мне нужна твоя помощь в проведении научного эксперимента.

— Босс, я не морская свинка — идите к дьяволу!

— Как только — так сразу! Не создавай сложностей, детка. У Майка нет заразных болезней, иначе бы я не позволил ему пользоваться бассейном. Так, вспомнил: Мириам, когда вернется Лэрри, пусть почистит бассейн — муть нам больше ни к чему. Ну, Доркас?

— А откуда вам известно, что это будет впервые?

— М-м-м, ты права. Майк, ты целовал Доркас?

— Нет, Джубал, я только сегодня узнал, что Доркас — мой брат по воде.

— Вот как?

— Да. Доркас, Энн, Мириам и Лэрри. Они твои братья, Джубал.

— Ну да, по сути верно.

— Да, по сути гроканье — не общность воды. Я верно говорю?

— Очень верно, Майк.

— Они твои братья по воде, — Майк задумался, подбирая слова.

— В сцепляющем сборе они мои братья тоже. — Майк поглядел на Доркас. — Для братьев сближение — хорошо.

— Ну, Доркас? — спросил Джубал.

— Что? О Господи! Босс, вы кого угодно доконаете. Но Майк-то нас не дразнит, он такой милый. — Подойдя к нему, она встала на цыпочки, протянула руки. — Поцелуй меня, Майк.

Майк так и сделал. Несколько секунд они «сближались».

Доркас упала в обморок.

Джубал подхватил ее, а Джилл пришлось резко напомнить Майку, чтобы он не вздумал впасть в транс, — он весь дрожал. Придя в себя, Доркас заверила Майка, что с ней все в порядке — ей просто нужно было вздохнуть.

— Ну дает!

Мириам следила за происходящим круглыми глазами.

— Может, и мне попробовать?

— По старшинству, пожалуйста, — возразила Энн. — Босс, я вам больше не нужна в качестве Свидетеля?

— Пока нет.

— Тогда подержите мою мантию. Хотите пари?

— На кого ставим?

— Семь против двух, что я не упаду в обморок, — но проигрыш меня не огорчит.

— Идет.

— Долларов, а не сотен… Майк, милый… давай станем намного ближе.

Энн пришлось сдаться — началась гипоксия; Майк ведь мог обходиться без кислорода куда дольше благодаря марсианскому воспитанию.

Отдышавшись, она произнесла:

— Надо было вдохнуть поглубже. Босс, даю вам еще шанс.

Она повернулась к Майку, но Мириам постучала пальцем по ее плечу:

— Отойди.

— Куда ты так спешишь?

— Отойди. По очереди, девушка.

— Ну ладно, — уступила Энн.

Мириам встала на ее место, улыбнулась, ничего не говоря, они с Майком сблизились — и до-о-лго сближались.

— Вперед!

Мириам оглянулась:

— Босс, вы что, не видите, я занята?

— Ладно, брысь, я сам отвечу, телефон звонит.

— Честное слово, я не слышала.

— Разумеется. Но мы должны сохранять хотя бы видимость приличия — вдруг звонит Генеральный секретарь.

Звонил Маккензи.

— Джубал, какого черта, что происходит?

— Неприятности?

— Мне позвонил мой человек, сообщил, что у тебя для меня что-то есть. Я направил к тебе передвижную съемочную группу…

— Их тут нет.

— Знаю, они промчались севернее, позвонили мне, наш диспетчер направил их на путь истинный, так что они вот-вот появятся. Я пытался дозвониться, но у тебя было занято. Что я пропустил?

— Пока ничего. — Черт возьми, следовало поставить кого-нибудь возле тарахтелки. Действительно ли Дуглас принял их условия — или послал сюда партию полицейских? В то время как детишки развлекались! Джубал, старикашка, ты впал в маразм. — Были ли какие-нибудь неожиданные новости за последний час?

— Нет. Хотя погоди-ка… Была одна: Дворец сообщил, что Человек с Марса возвратился из Анд и отдыхает теперь в… ДЖУБАЛ! Ты что, замешан в этом?!

— Погоди-ка. Майк, иди сюда. Энн — мантию.

— Есть, босс.

— Мистер Маккензи, познакомьтесь: Человек с Марса.

У Маккензи отвисла челюсть.

— Стой — камеру сюда! Снимем прямо по телефону, дадим по стерео, едва мои парни доберутся… Джубал, можно? Ты не…

— Стал бы я надувать тебя в присутствии Неподкупного Свидетеля? Но я не настаиваю — подождем «Аргус» и «Транс-Планету».

— Джубал, ты не можешь со мной так поступить!

— Конечно. У нас же было соглашение: вы ведете съемки, когда я подаю сигнал. Используете материал, если считаете, что он годится. Но я не обещал вам единственное право на интервью. — Тут Джубал добавил: — Ты не только дал нам необходимое оборудование, но и лично помог, Том. Я даже не могу передать, как мы все тебе благодарны.

— Ты имеешь в виду, э-э-э, тот номер телефона?..

— Именно, только не надо больше вопросов, Том! Спроси при встрече — так это через годик.

— Не стану. Держи язык за зубами, я тоже. Не отключайся…

— И еще одно: те конверты у тебя в столе — отошли их мне.

— Ладно. Они тут лежат, ты ведь настаивал. Джубал, камера готова, можно начать?

— Снимайте.

— Ну, уж этот выпуск я сделаю сам! — Повернувшись, Маккензи, очевидно, уставился прямо в камеру. — Срочные новости! Нам только что звонил Человек с Марса, он желает говорить с вами! — Стоп. Мониторы, сообщение спонсору. Джубал, какие вопросы задавать — нечто особое?

— Не надо спрашивать про Южную Америку. Плавание — самая безопасная тема. О его планах спрашивай меня.

— Конец паузы. Друзья, мы находимся лицом к лицу и слышим голос Валентина Майкла Смита, Человека с Марса! НМТ, всегда на острие событий, уже рассказывала вам, что мистер Смит только что вернулся с высокогорных Анд. Приветствуем его! Помашите вашим друзьям, мистер Смит.

(«Помаши рукой в сторону экрана, сынок, помаши и улыбнись».)

— Благодарим вас, Валентин Майкл Смит. Мы рады видеть вас таким здоровым и загоревшим. Насколько я понимаю, вы набирались» сил, учась плавать?

— Босс! У нас гости — или не знаю кто.

— Стоп! — после слова «плавать». Какого черта, Джубал?

— Посмотрим. Джилл, не спускай с Майка глаз, может, это Генеральный Штаб Вооруженных Сил.

Но нет, приземлилась съемочная группа НМТ, и опять прямо на розы! Вернулись Лэрри и Дюк. Маккензи решил завершить телефонное интервью как можно скорее, ведь теперь можно было не сомневаться в хорошем качестве звука и изображения. А пока пусть его люди проверят оборудование, находившееся у Джубала. Заинтересовавшиеся Лэрри и Дюк отправились вместе с ними.

Интервью завершилось банальностями. Джубал ловко расправлялся с теми вопросами, которых Майк не понимал. Наконец Маккензи пообещал как можно быстрее показать стерео-интервью.

— Настройтесь на нашу станцию!

Теперь дело было за техниками.

Вскоре руководитель группы сообщил:

— Тут все в порядке, мистер Маккензи.

— А что же тогда помешало дать сигнал?

Техник кинул взгляд на Лэрри с Дюком.

— Обычно срабатывает, если подключить к сети. А тут все отключено.

Джубал прекратил начавшуюся ссору: говорил ли Дюк Лэрри, чтобы тот повернул выключатель, прежде чем пользоваться оборудованием, или не говорил. Джубалу было наплевать, кто из них виноват — он давно убедился: технике доверять нельзя, прогресс достиг своего пика, когда была создана модель-Т «форда». И с тех пор приходит во все больший упадок. Они сняли стереоинтервью, Майк передал лучшие пожелания своим друзьям с «Чемпиона», включая привет доктору Махмуду на гортанном, обдирающем горло марсианском языке.

Наконец Джубал переключил телефон на двухчасовой «отказ от разговоров», потянулся — и ощутил полное изнеможение. Может, он стареет?

— А где обед? Эй, девушки, кто из вас сегодня дежурит по кухне? Господи, дому грозит крах и разрушение!

— Мой черед, — ответила Джилл, — но я…

— Вечные отговорки!

— Босс, — резко прервала Энн, — вы же держали нас взаперти, как, по-вашему, мы должны были готовить?

— Это ваши проблемы, — отвечал Джубал. — Даже если в моих владениях начнется Армагеддон, я приказываю, чтобы еду мне подавали вовремя, — вплоть до последнего удара грома. Более того…

— Более того, — докончила Энн, — сейчас всего лишь семь сорок, чтобы подать обед к восьми. Перестаньте верещать, нюня!

— Всего лишь без двадцати восемь? А кажется, что прошла целая неделя… даже выпить не успеем до обеда!

— Ах, бедняжка!

— Эй, кто-нибудь, дайте мне выпить! Давайте все выпьем, плевать на обед — хочу напиться до полного пресыщения, как веревка под дождем. Энн, как там наш «шведский стол»?

— Всего полно.

— Почему бы нам не разморозить восемнадцать-девятнадцать блюд, и пусть каждый поест, когда захочет. О чем спорить-то?

— Отлично, — согласилась Джилл.

Она поцеловала его в лысину.

— Босс, вы поступили благородно. Мы вас накормим, напоим и уложим спать. Погоди, Джилл, я тебе помогу.

— Я тоже могу помочь, да? — спросил Смит.

— Конечно, Майк, будешь носить подносы. Босс, мы подадим обед к бассейну — слишком жарко.

— А куда же еще? — Когда они вышли, Джубал спросил Дюка: — А ты за каким дьяволом ходил?

— Я думал.

— За это не платят, и от этого портится характер. Ну, а результат есть?

— Да, — ответил Дюк, — я решил: то, что ест Майк, — его личное дело.

— Поздравляю! Желание не лезть в чужие дела — восемьдесят процентов от всей существующей мудрости человеческой.

— Но вы-то лезете в чужие дела.

— А кто тебе говорил, что я мудр?

— Джубал, если я предложу Майку стакан воды, он проделает всю церемонию?

— Полагаю, да. Дюк, у Майка всего лишь одна черта характера, сравнимая с человеческими: всепоглощающее желание нравиться другим. Но я не уверен вот в чем: понимаешь ли ты, насколько он серьезен? Я принял братство по воде, прежде чем до конца осознал, что это такое. И я по уши увяз в его делах. Ты обяжешь себя никогда не лгать ему, никогда не сбивать с пути истинного, быть на его стороне, что бы ни случилось. Подумай хорошенько.

— Я уже думал. Джубал, есть в Майке нечто такое, что заставляет вас желать о нем заботиться.

— Знаю. Может, ты еще не сталкивался с честностью. Невинностью. А Майк никогда не пробовал плодов с Древа познания Добра и Зла… вот мы и не знаем, по какому принципу он «тикает». Надеюсь, ты не пожалеешь. — Джубал поднял глаза: — А я думал, ты уже покончил с дистиллированием питья.

— Не мог отыскать штопор, — ответил Лэрри.

— Ну вот, опять механизм. Дюк, стаканы вон там, за «Анатомией Меланхолии»…

— Я знаю, где ваш тайничок.

— Давай-ка выпьем, прежде чем всерьез браться за дело.

Дюк достал бокалы, Джубал налил и поднял тост:

— За братство алкоголиков… наиболее подходящее хрупкой человеческой душе.

— Ваше здоровье.

— Будем!

Выпив, Джубал радостно вздохнул:

— Ах!.. Дюк, предложи Майку выпить, да научи его, как хорошо быть человеком. У меня сразу возникает творческий порыв. Вперед! Ну почему этих девушек нет именно тогда, когда они мне нужнее всего! Вперед!

— Сегодня я «Вперед», — отозвалась Мириам, появившись на пороге, — по..

— Так я диктовал, «какая необычайная, горько-сладкая судьба…»

— Это я дописала, пока вы трепались с Генеральным секретарем.

— Освобождаю. Отсылай.

— А вы не хотите прочитать? Нет, мне самой сначала надо все просмотреть: после того, как мы с Майком поцеловались, у меня возникло новое мироощущение.

Джубал содрогнулся:

— Прочитать? Боже милосердный, да писать такое — уже грех: не вздумай перечитывать и что-либо исправлять, чтобы сделать это правдивым. Милая моя, подлинная исповедь не должна быть запятнана правдой.

— О’кей, босс! Энн зовет всех к бассейну — перекусить до обеда.

— Пора, пора. Объявим перерыв, джентльмены?

Закусывали не спеша, вино лилось рекой, на столе стояла рыба и прочие деликатесы, полученные из Скандинавии. Джубал предложил Майку бренди, но результат тому не понравился. Он проанализировал неприятные ощущения, добавил к этанолу кислород, провел обратный процесс ферментации и превратил жидкость в воду с глюкозой.

Наблюдая за влиянием алкоголя на Человека с Марса, Джубал заметил, как тот опьянел — и тут же протрезвел. Пытаясь понять, что происходит, Джубал уговорил его еще выпить, и Майк согласился: жидкость предлагал его брат. Майк поглотил невообразимое количество спиртного, прежде чем Джубал признал: напоить его невозможно.

Хотя про Джубала сказать то же самое было нельзя, невзирая на весь его опыт; он пил вместе с Майком, и потому его мысленные способности притупились. Когда он спросил Майка, что тот сделал, Майк решил, что Джубал спрашивает его о нападении спецслужб и о пропавших машинах. Ему до сих пор было не по себе, он попробовал оправдаться, надеясь получить от Джубала прощение.

Когда Джубал сообразил, о чем говорит парень, он прервал его:

— Сынок, не желаю ничего слышать. Ты сделал, что надо, — все получилось в совершенстве. Но… — тут он сонно заморгал, — не рассказывай об этом ни мне, ни кому-нибудь другому.

— Нет?

— Нет. Это самое чудесное событие — с тех пор, как мой дядюшка сделал вид, что у него две головы, и сам с собой спорил по поводу пошлины на серебро, и сам себя опроверг. Объяснение все испортит.

— Я не грокаю тебя.

— Я тоже. Давай еще выпьем.

Появились репортеры; Джубал принял их очень благосклонно, пригласил поесть, попить и расслабиться, но велел отцепиться от него и от Майка, не донимать вопросами.

Тех, кто не обратил внимания на предостережение, побросали в бассейн.

Джубал держал под рукой Лэрри и Дюка, чтобы они совершали обряд крещения. Кое-кто злился, другие, напротив, окунались с энтузиазмом новообращенных — Джубалу пришлось остановить их, иначе ведущего репортера из «Нью-Йорк Таймс» искупали бы в третий раз.

Поздним вечером, отыскав Джубала, Доркас шепнула ему на ухо:

— К телефону, босс.

— Запиши.

— Лучше вы подойдите, босс.

— Подойду — с топором! Давненько я собирался отделаться от этой Железной Девы, а сейчас и настроение подходящее. Дюк, топор мне.

— Босс, это тот человек, с которым вы так долго беседовали сегодня…

— А… что ж ты мне сразу не сказала? — Джубал с трудом взобрался наверх, запер дверь кабинета и подошел к телефону.

На экране красовался приспешник Дугласа, но его тут же сменил сам Генеральный секретарь.

— Долго же вы шли к телефону!

— Это мой личный телефон, господин Секретарь. Иногда я вовсе не отвечаю.

— Похоже на то… Почему вы мне не сообщили, что ваш Кэкстон — алкоголик?

— Неужели?

— Безусловно! Он запил, и его отыскали в какой-то дыре в Соноре.

— Рад слышать, сэр, благодарю вас, сэр.

— Его подобрали и собирались посадить за бродяжничество, но до суда не дойдет — мы отдадим его вам.

— Я ваш должник, сэр.

— Не стоит благодарности. Его привезут к вам в том же состоянии, в каком нашли — грязный, небритый и несет, говорят, как от пивной бочки. Я хочу, чтобы вы сами увидели, каков этот тип.

— Отлично, сэр. Когда его ожидать?

— Из Ногалеса вылетел курьер, как только Кэкстон будет у вас, выдайте пилоту расписку.

— Обязательно, сэр.

— Ну, советник, а теперь я умываю руки. Надеюсь, вы с вашим клиентом явитесь на встречу — независимо от того, привезете вы с собой своего пьяного клеветника или нет.

— Согласен. Когда?

— Завтра, в десять?

— «Чем быстрее, тем лучше».. Договорились.

Спустившись вниз, Джубал вышел наружу и позвал:

— Джилл! Сюда, детка.

— Да, Джубал. — Она подбежала к нему, а за ней по пятам кинулся репортер.

— Частное дело, — твердо произнес Джубал, отмахнувшись, — семейное дело.

— В чьей семье? — спросил репортер.

— В твоей — там грядет смерть, если ты не смоешься!

Ухмыльнувшись, репортер отошел.

Склонившись к Джилл, Джубал прошептал:

— С ним все в порядке.

— С Беном?

— Да, он скоро будет здесь.

— Ой, Джубал! — И она заревела.

— Прекрати! — Он тряхнул ее за плечи. — Пойди в дом и успокойся.

— Да, босс.

— Иди поплачь в подушку, потом умойся. — И он спустился к бассейну. — Тишина! У меня объявление. Все было великолепно, но вечеринка закончена.

— Фу!

— Бросить его в бассейн! Я старик, мне нужен отдых. Моей семье тоже. Дюк, заткни бутылки пробками, девочки, уберите посуду.

Репортеры заворчали, но те, что были потрезвее, убедили остальных повиноваться. Десять минут спустя все разошлись.

Еще через двадцать минут появился Кэкстон. Офицер спецслужбы дал Джубалу заранее заготовленную бумагу, тот расписался, поставил отпечаток пальца, и машина улетела, а Джилл обняла Бена и разрыдалась у него на плече.

Оглядев его, Джубал сказал:

— Бен, мне сообщили, что у тебя был запой — на целую неделю.

Бен выругался, продолжая поглаживать Джилл по спине:

— Пьян — жуть, но я не пил.

— Что же с тобой было?

— Не знаю, ничего не знаю!

Час спустя Бену прочистили желудок, Джубал сделал ему несколько уколов, чтобы побороть воздействие алкоголя и барбитуратов. Его вымыли, он побрился, оделся, познакомился с Человеком с Марса, и ему кратко обрисовали положение дел, пока он ел, запивая все молоком.

Но сам он ничего не мог сообщить. Недели словно не было — он лишился сознания в Вашингтоне, а затем его привели в чувство в Мексике.

— Конечно, я знаю, что произошло. Меня напичкали снотворным и заперли в темной комнате, меня выжали… но я ничего не смогу доказать. Есть староста деревеньки, некая мадам из той дыры, и, уверен, еще куча свидетелей, готовых дать показания на этого гринго и на то, как он провел свое время… А я ничего не смогу опровергнуть.

— Ну и не надо, — посоветовал Джубал, — расслабься и будь счастлив.

— Какого черта, да я…

— Ну-ну, Бен, ты жив, а я еще час назад не утверждал бы этого… А Дуглас теперь сделает то, что нам нужно, и ему это понравится.

— Мне хотелось бы обговорить все, я думаю…

— Я думаю, что ты сейчас пойдешь спать. И возьмешь с собой стаканчик теплого молока, чтобы замаскировать секретный состав, которым старый док Хэршо пользует пьющих втихую.

Вскоре Кэкстон уже храпел. Направляясь в спальню, Джубал натолкнулся на Энн. Он устало покачал головой.

— Ну и денек, девочка.

— Да. Ни за что бы не хотела пропустить его, но не дай Бог и повторить. Идите спать, босс.

— Сейчас. Энн, что такого особенного в том, как этот парень целуется?

Взгляд Энн стал мечтательным, потом она расплылась в улыбке, так что на щеках ее появились ямочки:

— Надо было и вам попробовать.

Стар я уже. Но меня все в нем интересует. Он что же, делает это как-то иначе, чем другие?

— Энн задумалась:

— Да.

— Как?

— Майк полностью отдается поцелую.

— Черт, да я и сам так делаю — вернее делал.

Энн покачала головой:

— Нет. Меня целовали мужчины, у них это неплохо получалось. Но они не могут целиком отдаться поцелую, как бы ни старались, все равно частичка их ума занята чем-то другим.

Пропустит последний автобус… или удастся ли им уложить девицу в постель… или хорошо ли они целуются… а может, волнуются о работе, или о деньгах, или вдруг их застанет врасплох муж, отец, сосед… А у Майка нет опыта, но когда он целуется, он…он больше ничем не занят. Вы — вся его вселенная… и так целую вечность, потому что у него нет никаких планов, он никуда не спешит — просто целуется. — Она поежилась. — Всепоглощающе!

— Х-м-м…

— Не хмыкайте на меня, старый развратник! Все равно не поймете.

— Жаль, но я действительно не пойму. Спокойной ночи. Кстати, я посоветовал Майку запереть дверь.

Она скорчила рожицу.

— Не отравляйте нам удовольствие!

— Он и так быстро учится, не стоит торопить.

Глава 18

Конференцию перенесли на двадцать четыре часа, и Кэкстон успел появиться и узнать все новости пропущенной недели и «сблизиться» с Майком: грокнув, что Джилл и Бен — «братья», Майк спросил у Джилл совета и торжественно предложил Бену «разделить с ним воду».

Джилл объяснила Бену суть дела. Ему пришлось изрядно покопаться в собственной душе. Его мучило неприятное ощущение: близость Джилл и Майка его раздражала. Убеждение Бена в необходимости оставаться холостяком было сильно подточено неделей полного забвения. Едва оставшись с Джилл наедине, он снова сделал ей предложение.

— Пожалуйста, Бен, — Джилл отвела глаза.

— Почему бы и нет? У меня хорошая работа, я здоров — вернее, буду здоров, как только выведу их «сыворотку правды» из своего организма… ну а пока ее действие не выветрилось, мне приходится постоянно говорить правду. Я люблю тебя, мечтаю на тебе жениться и каждый вечер растирать твои бедные усталые ножки. Может, я слишком стар? Или ты хочешь замуж за кого-то другого?

— Да нет же, милый Бен… Бен, я люблю тебя. Но сейчас не проси меня ни о чем, на мне… большая ответственность.

Ему не удалось ее переубедить.

Бен наконец-то понял, что Человек с Марса — не соперник, а просто ее больной. Тот, кто женится на медсестре, вынужден смириться с их отношением к своим пациентам: оно часто бывает материнским. Вынужден смириться. Будь у нее другой характер, он не полюбил бы ее. Разве дело в том, что со спины она напоминает симпатичную восьмерочку, или в том, как она поводит бедрами при ходьбе, или в шикарном виде, который она представляла с фасада? Он вышел из щенячьего возраста! Его давно не интересовал размер молочных желез! Нет, он полюбил именно ее самое.

Ладно, любить ее — значит, всегда быть вторым после какого-нибудь пациента; черт побери, он не станет ревновать! Майк — симпатичный парень, невинный и бесхитростный, точно такой, каким Джилл его описала.

Да и он не мог предложить Джилл путь, усыпанный розами: жене репортера со многим приходится мириться. Бывало, он уезжал на целые недели или месяцы, у него никогда не было твердого распорядка. Ему бы не понравилось, если бы Джилл закатывала ему сцены — впрочем, она не станет этого делать.

Придя к такому выводу, Бен искренне принял от Майка воду.

А Джубалу лишний день пригодился: он обдумывал стратегию.

— Бен, когда ты подкинул мне на колени парнишку, я сказал Джиллиан: и пальцем не шевельну, чтобы отстоять так называемые «права». Я передумал. Нельзя позволить правительству надувать его.

— И уж во всяком случае не нынешней администрации!

— Никакой — следующая будет еще хуже. Бен, ты недооцениваешь Джо Дугласа.

— Дешевый политик, и мораль соответствующая!

— Верно. И невежествен, вплоть до шестого десятичного знака… Но ко всему прочему, он еще и весьма добросовестный правитель — лучший, чем мы заслуживаем. Я бы с удовольствием сыграл с ним в покер, наверняка не жульничает и расплачивается с улыбкой… Он, конечно, сукин сын, но парень неплохой. В целом вполне приличный тип.

— Джубал, будь я проклят, если понимаю вас. Вы же сами говорили мне, что были почти уверены: Дуглас велел меня прикончить. И ему это чуть не удалось! Вам пришлось изрядно пожонглировать, чтобы вытащить меня оттуда живым, — видит Бог, я вам благодарен! Но вы что же, хотите, чтобы я забыл, что за всей этой историей стоял именно Дуглас? Я жив, да, но он тут ни при чем, он-то был бы рад увидеть меня мертвым.

— Наверное. Но, знаешь ли, забудь о нем.

— Будь я проклят, если забуду!

— Ну и глупо, ты же ничего не докажешь. И нечего меня благодарить, не надо мне лишней ноши. Да и старался я не для тебя.

— Как?

— Я старался ради девчонки, готовой кинуться тебе на помощь, ее бы просто убрали с дороги. Она была моей гостьей, я заменил ей отца… И она ничего не боится, да только ничего не смыслит во всем этом, как обезьянка, которой дали электропилу Но ты-то, мой циничный, погрязший в грехах приятель, ты-то достаточно знаешь о пилах. Если ты налетел на нее по собственной неосторожности, чего ради я должен вмешиваться, может, это твоя карма?

— М-м-м… Ладно, Джубал, иди к дьяволу — за то, что вмешался в мою карму… если она у меня есть.

— Спорный вопрос. И те, кто верит в предопределенность судьбы, и те, кто утверждает свободу воли, совсем запутались, насколько я слышал. В любом случае, предпочитаю не трогать человека, мирно спящего в канаве. Делать добро — все равно что лечить от гемофилии: лучше позволить больному истечь кровью… чтобы он не наплодил себе подобных.

— Можно их стерилизовать.

— Хочешь, чтобы я изобразил Бога? Но мы ушли в сторону… Дуглас и не пытался тебя убить.

— Кто это говорит?

— Непогрешимый Джубал Хэршо вещает через свой пуп… Сынок, когда помощник шерифа забивает заключенного до смерти, можно ставить на кон, в любом случае выиграешь: если бы окружные власти были в курсе, они бы ему запретили… В худшем случае они закрывают на это глаза — задним числом — и не нарушают установленный порядок. В нашей стране убийства по политическим мотивам не являются частью государственной политики.

— Могу рассказать вам, что стоит за несколькими внезапными смертями, которые я расследовал.

Джубал отмахнулся:

— Я же сказал, не является частью политики. У нас всегда кого-нибудь убивают — от крупных деятелей, вроде Хью Лонга, до мелких сошек, которые едва ли попадали на последнюю страницу газеты. Но они никогда не были частью государственной политики, потому ты до сих пор жив. Тебя поймали с поличным, выжали досуха и могли бы избавиться от тебя столь же легко, как смывают дохлую мышку в туалете. Но их босс не любит грубой работы; если бы он убедился в том, что они слишком далеко зашли, они бы лишились работы, а может, и голов…

Джубал сделал паузу, чтобы отхлебнуть виски.

— Те головорезы — всего лишь орудие, а не преторианская гвардия, совершающая арест Цезаря. Кого бы ты предложил на роль Цезаря? Законника Джо, который воспитывался в те времена, когда, страна еще была единой нацией, а не сатрапией в многоязычной империи? Дугласа, который терпеть не может убийств? Или хочешь отбросить его? Конечно, мы можем надуть его при переговорах — вышвырнуть и поставить на его место Генерального секретаря из тех стран, где жизнь ценится дешево, а убийства являются частью национальной традиции? Если ты поступишь именно так, Бен, что будет со следующим пронырой-газетчиком, который пойдет по темной аллее?

Кэкстон промолчал.

— Я же говорю тебе: спецслужба — всего лишь инструмент. Всегда найдутся такие, кто обожает грязную работу. Но насколько прибавится грязи, если ты спихнешь Дугласа с его кресла?

— Джубал, вы что, пытаетесь меня убедить не критиковать администрацию?

— Нет, оводы нам необходимы. Но стоит сначала поглядеть на новых негодяев, а потом уж выгонять старых. Демократия — плохая система; единственное, что можно сказать в ее пользу, это следующее: она в восемь раз лучше любой другой системы. Худший ее недостаток: лидеры отражают взгляды своих избирателей — уровень низкий, но чего ты хочешь? Так что погляди на Дугласа да подумай. Ведь несмотря на его невежество он похож на своих сограждан, но все же слегка поднимается над средним уровнем. Ну а потом взгляни на того, кто сменит его, если правительство рухнет.

— Невелика разница.

— Всегда есть разница! Между «плохим» и «худшим» — она куда разительнее, чем между «хорошим» и «лучшим».

— Чего же вы от меня хотите?

— Ничего, — ответил Хэршо. — Я сам буду говорить, надеюсь, ты удержишься от нападок на Джо Дугласа — можешь похвалить его за «достойное государственного мужа поведение»…

— Господи, сейчас меня стошнит!

— Шляпу подставь. Вот что я собираюсь сделать. Если едешь верхом на тигре, правило первое: крепче держись за уши.

— Не надо так выспренно.

— Не будь тупицей, слушай. Майку повезло, он наследник состояния, о каком сам Крез мог только мечтать… плюс право на политическую власть, благодаря политико-юридическому прецеденту, равных которому по глупости решения не было со времен дела, когда Секретаря Фолла осудили за получение той самой взятки, обвинение в даче которой сняли с Доэни. Меня не интересует ерунда, связанная с титулом «подлинный принц», и я не рассматриваю все это богатство, как «его» богатство. Он ничего не заработал сам. Даже если бы он имел все права, «собственность» вовсе не является естественным и понятным всем словом.

— Еще раз.

— Обладание — всего лишь разумная абстракция, мистическое взаимоотношение. Одному Богу известно, как наши законники заплутали в этом лабиринте, но даже я не догадывался, насколько тут все сложно, пока у меня не появился марсианский уклон… Марсиане-то ничем не владеют — собственные тела и те им не принадлежат.

— Погодите, Джубал. Даже у животных есть «собственность». А марсиане не животные, у них цивилизация, с городами и всем прочим.

— Да. «И лисы копают норы, а птицы вьют гнезда». И никто не понимает латинские слова «меус ет туус» лучше, чем сторожевой пес. Но не марсиане. Разве что ты согласишься считать совместное владение всего сущего миллионами или миллиардами «старших граждан» — призраков, друг мой, их «собственностью».

— Слушайте, Джубал, а что вы думаете насчет этих «Старейших»?

— Хочешь официальную версию?

— Нет, ваше мнение.

— Думаю, что это благочестивая чушь, годная на удобрения для газонов: суеверие, вбитое в голову мальчика настолько давно, что он никогда не разуверится.

— А Джилл говорит о них так, словно она верит.

— Услышишь и от меня то же самое, простая вежливость. Одна моя лучшая подруга верит в астрологию, и я никогда не обижу ее, сказав, что я на самом деле думаю. Никто еще не исследовал до конца способность человека верить в то, что лично мне кажется невероятным, от постукивания по дереву до гениальности их детей. Вера кажется мне интеллектуальной ленью, но ведь вера Майка в его Старейшин не более иррациональна, чем убеждение, что можно изменить динамику вселенной, молясь о ниспослании дождя.

— Джубал, признаюсь: я подозреваю, что бессмертие — это факт. Но все же я рад, что призрак моего дедушки не руководит мною… Чертовски въедливый был старикашка.

— Мой тоже. И я в него. Но разве существуют реальные причины для дискриминации человека только потому, что он умер? А что, если наш мальчик, Майк, не может ничем владеть, потому что Старейшины уже владеют всем? Вот и попробуй объяснить, что ему принадлежат миллион акций «Лунных предприятий», да доходы от изобретения путешествия по методу Лайл, да всякие бумаги и недвижимость. Неважно, что прежние владельцы мертвы, они же стали Старейшими, а Майк никогда не станет вмешиваться в дела Старейшины.

— Черт, значит, он не компетентен?

— Конечно. Он не способен распоряжаться собственностью, потому что не верит в ее значение — так же, как я не верю в его призраков. Бен, единственная собственность Майка — это зубная щетка, но он и этого не знает. Если я отберу ее, он подумает, что Старейшина так решил.

Джубал пожал плечами.

— Он некомпетентен и, по сути, неправомочен. Поэтому я не позволю, чтобы проверяли его способность управлять собственными делами, иначе назначат опекуна — кого, по-твоему?

— Дуглас или кто-нибудь из его людей.

— Ты уверен, Бен? Вспомни-ка, кто является членом Верховного Суда. Может, назначат Саввонавонга? Или Нади? Или Ки?

— Возможно…

— В таком случае парень недолго протянет. А может, доживет до глубокой старости в прекрасном саду, откуда сбежать будет потруднее, чем из Бетесды.

— И что же вы собираетесь сделать?

— Номинально он обладает слишком большой властью, это опасно. Отдадим власть кому-нибудь другому.

— А разве можно отдать такие деньги?

— Не деньги. Если отдать их, изменится баланс власти. Только попытайся, и немедленно назначат комиссию. Нет, пусть себе тигр мчится во всю прыть, а мы уж изо всех сил будем держаться за его уши. Бен, дай-ка я тебе расскажу, что собираюсь сделать, а ты попытайся проковырять в моей «стене» дырки. Не в смысле легальности — уж законнички Дугласа понапишут ему, я потом сам проверю. А ты обнюхай все и скажи, как оно в политическом смысле. Вот что мы сделаем…

Глава 19

На следующее утро дипломатическая делегация с Марса направилась во Дворец. Претендент на марсианский трон, Майкл Смит, был доволен, и его не волновала цель путешествия; он просто наслаждался. Они летели на специально заказанном «Грейхаунде», Майк сидел между Джилл и Доркас, девушки трещали и показывали ему окрестности, а он все не мог наглядеться. Сиденье было рассчитано на двоих, но они втиснулись туда втроем, и он почувствовал теплоту, «сближение». Он сидел, положив руки на плечи девушек, смотрел, слушал, пытался все грокнуть нет, он не чувствовал бы себя счастливее, даже если бы лежал на глубине десяти футов под водой.

Он впервые наблюдал за земной цивилизацией. Когда его перевозили с «Чемпиона» в больницу, он ничего не увидел; дней десять назад он летел в такси, но ничего не сумел грокнуть. А с тех пор его мирок ограничивался домом и бассейном, садом и травой, деревьями и цветами — он даже не выходил за ворота.

Но теперь он был уже умудрен опытом: стало ясно, что окружающий их пузырь — это «окно», чтобы через него смотреть, и он догадался, что видит города. С помощью девушек он отыскал их местонахождение на карте, проплывавшей перед ними на дисплее. А он-то до сих пор и не подозревал, что люди умеют составлять карты; когда он впервые увидел карту, он испытал и радость, и легкую тоску по дому. По сравнению с марсианскими картами эта была мертва и статична — но все же это была карта. Да, человеческие карты ему понравились, по сути они были вполне марсианскими.

Он увидел около двухсот миль, заселенных людьми, большую часть территории занимала мировая столица; он насладился каждым дюймом и попытался все грокнуть. Он был потрясен размерами человеческих городов и бурлящей в них энергией — все это так сильно отличалось от городов его народа, похожих на сады-монастыри. Ему казалось, что человеческий город должен быстро изнашиваться, придавленный собственными переживаниями — лишь сильнейшие из Старейшин могли бы позволить себе посетить их пустынные улицы, не спеша грокая события и эмоции, скопившиеся и наваленные бесконечными слоями… Ему случалось изредка бывать в покинутых городах, это было чудесно и ужасающе, и его учителя прекратили посещения, грокнув, что он недостаточно окреп.

Задавая Джилл и Доркас вопросы, он сумел грокнуть возраст города: основан около двух земных столетий назад. Земные единицы времени мало что ему говорили, поэтому он перевел их в марсианские годы и числа — три заполненных плюс три ожидающих года (3 + 3=108 марсианских лет).

Жутко — и прекрасно! Должно быть, люди собираются покинуть город, прежде чем он развалится под грузом их мыслей и перестанет быть, но если измерять временем, город — всего лишь яйцо…

Майк размечтался: вот бы ему вернуться в Вашингтон через столетие-другое, пройтись по пустынным улицам, попытаться «сблизиться» с ощущением бесконечной боли и красоты, жадно грокая, пока он сам не ощутит себя городом, а Вашингтон не станет им — если к тому времени у него будет достаточно сил. И он отложил желание на потом, ведь нужно еще расти и расти, а уж позднее он сможет восхвалить и взлелеять великолепные страдания города.

Пилот свернул на восток, повинуясь приказу об изменении маршрута (вызванном присутствием Майка, хотя тот ничего не знал), — и Майк увидел море.

Джилл пришлось заверить его, что все это вода; Доркас добавила, что вода называется Атлантическим океаном, и показала ему на карте береговую линию. Еще будучи птенцом, Майк запомнил: планета, находившаяся ближе к Солнцу, сосед Марса, была почти вся покрыта водой, а в последнее время он узнал, что люди с легкостью воспринимают такое богатство. Ему удалось одолеть и более сложное препятствие — понять, что марсианская церемония братства по воде вовсе не требовала самой воды — вода была символом, важна была лишь суть, а без жидкости можно было и обойтись.

Но теперь Майк открыл, что абстрактное знание — не то же самое, что физическая реальность. Вид Атлантического океана наполнил его таким благоговением, что Джилл прикрикнула:

— Майк, не смей!

Майк взял себя в руки, заглушил эмоции и отложил их. Он уставился на простиравшуюся до самого горизонта воду и попытался измерить ее, пока голова его не начала звенеть от бесконечных троек, троек в кубе и кубов от кубов.

Едва они сели на крышу Дворца, Джубал крикнул:

— Девочки, не забывайте: держите оборону, да пользуйтесь локтями и каблуками, если что. Энн, ты будешь в мантии, но если тебя начнут толкать, наступай им на ноги. Или тебе нельзя?

— Не волнуйтесь, босс; никто не станет теснить Свидетеля; кроме того, на мне туфли на «шпильках» и я потяжелее вас.

— О’кей. Дюк, отошли Лэрри вместе с машиной, как только будет возможность.

— Грокаю, босс. Не суетитесь.

— Я буду суетиться, сколько захочу. Идем!

Хэршо, все четыре девушки, Майк и Кэкстон вылезли на крышу, машина тотчас улетела. Посадочная площадка была почти полна. К ним сразу шагнул мужчина и дружелюбно произнес:

— Доктор Хэршо? Я — Том Бредли, старший помощник Генерального секретаря. Вам нужно пройти в приемную мистера Дугласа, он желает встретиться с вами до начала конференции.

— Нет.

Брэдли удивленно моргнул:

— Вы меня не поняли, это указание Генерального секретаря. Он сказал, что и мистер Смит может пройти вместе с вами — Человек с Марса.

— Нет, мы идем прямо в зал конференций. Пусть нас проводят. А пока что у меня есть для вас поручение. Мириам, письмо.

— Но, доктор Хэршо…

— Я же сказал: «нет!» Немедленно отнесите вот это мистеру Дугласу, да принесите мне его ответ. — Расписавшись на конверте, поданном Мириам, Хэршо прижал к подписи большой палец и отдал письмо Брэдли. — Скажите ему, пусть прочтет немедленно, до конференции.

— Но господин Генеральный секретарь желает…

— Он желает получить мое письмо. Молодой человек, я от природы наделен шестым чувством. Предсказываю вам: если вы немедленно не отнесете ему мое послание, завтра вас здесь уже не будет.

— Джим, займись ими, — сказал Брэдли, взял письмо и ушел.

Джубал вздохнул. Ему пришлось изрядно попотеть над письмом. Они с Энн не ложились почти всю ночь, переписывая вариант за вариантом. Джубал хотел добиться нужного решения, не ставя Дугласа в дурацкое положение.

К ним подошел человек, которому Брэдли поручил их, и Джубал понял, что перед ним молодец из тех, кто неизбежно липнет к людям, облеченным властью, и делает за них всю черную работу. Тот улыбнулся:

— Джим Сэнфорт, сэр, пресс-секретарь. Я буду работать на вас, организовывать интервью и прочее. Извините, но конференция пока не готова, в последнюю минуту нам пришлось переместиться в помещение побольше. Я полагаю…

— Я полагаю, что мы немедленно направимся туда.

— Вы нас не поняли, доктор. Там натягивают провода, полно репортеров, и…

— Отлично, мы с ними поболтаем.

— Нет, доктор, мои инструкции…

— Молодой человек, можете взять ваши инструкции, свернуть их так, чтобы только уголки торчали, и сунуть в унитаз. Мы прибыли сюда с единственной целью: устроить открытую конференцию. Если вы не готовы, мы сами встретимся с прессой — в зале для конференций.

— Но…

— Вы держите Человека с Марса на ветру. — Тут Хэршо возвысил голос. — Эй, найдется тут хоть один умник, чтобы проводить нас?

Сглотнув, Сэнфорт произнес:

— Следуйте за мной, доктор.

Зал конференций кишел репортерами и техниками, но там уже стоял большой овальный стол, стулья и несколько столиков поменьше. Майка заметили, и, несмотря на протесты Сэнфорта, толпа кинулась вперед. Однако «амазонки», не нарушая строя вокруг Майка, довели его до большого стола; усадив его, Джубал устроил по бокам Джилл и Доркас, а сзади сели Свидетель и Мириам. После чего он уже не обращал внимания на поток вопросов и не препятствовал съемкам. Майку объяснили, что людям свойственны странные поступки; Джубал предупредил его, чтобы он не делал ничего не обычного (например, не отправлял в никуда людей или предметы, не «останавливал» их), разве что Джилл его попросит.

Майк с трудом терпел суматоху, Джилл держала его за руку, и ему становилось легче.

Джубал хотел, чтобы Майка снимали как можно больше; вопросы его не волновали. Он целую неделю общался с Майком и убедился: без помощи специалиста ни один репортер ничего не добьется. Привычка отвечать буквально и затем умолкать сведет к нулю все попытки «раскачать» его.

На большинство вопросов Майк отвечал «Не знаю» или «Не понял».

Корреспондент агентства Рейтер, предвосхищая возможную битву вокруг статуса Майка как наследника, попытался провести свой собственный тест, чтобы проверить его компетентность.

— Мистер Смит, что вам известно про законы о наследовании?

Майк помнил: он не все сумел грокнуть в том, что касалось концепции «собственности», и особенно в том, что относилось к понятиям «завещательный отказ недвижимости» и «права наследования». Поэтому он решил ограничиться книгой — Джубал определял ее как: «Эли, о правах завещания и наследования», глава первая.

Майк воспроизводил прочитанное с точностью до запятой — и без всякого выражения, страницу за страницей; постепенно в зале настала тишина, а задавший вопрос репортер лишь нервно сглотнул.

Джубал позволил ему продолжать, пока каждый газетчик не услышал больше, чем ему когда-либо доводилось, о вдовьем наследстве и пожизненных правах вдовца, о правах кровных родственников и единоутробных детей, совместно и по отдельности. Наконец Джубал сжалился:

— Хватит, Майк.

— Но я знаю еще, — с недоумением отозвался Майк.

— Позднее. Есть еще вопросы?

Репортер Лондонской воскресной газеты задал вопрос, подсказанный своим шефом:

— Мистер Смит, мы знаем, что вам понравились земные девушки. А вы целовались с девушкой?

— Да.

— И вам понравилось?

— Да.

— Чем же?

Майк даже не колебался:

— Целоваться с девушками — благо, — объяснил он. — Чертовски приятно, даже карточные игры с этим не сравнить.

Аплодисменты напугали его, но он чувствовал, что Джилл и Доркас не боятся — они сдерживали свое чувство восторга, которое ему никак не удавалось освоить. Успокоившись, он стал ждать.

От новых вопросов его спасло появление через боковую дверь знакомой ему фигуры, и он испытал сильнейшую радость:

— Мой брат, доктор Махмуд! — вскричал Майк и возбужденно затарахтел по-марсиански.

Семантик с «Чемпиона» помахал рукой, заулыбался и ответил Майку на том же гортанном наречии. Они общались на нечеловеческом языке, Майк — радостным потоком слов, Махмуд не столь быстро. Звуки можно было сравнить с теми, какие издает носорог, таранящий железный гараж.

Газетчики недолго терпели, те, у кого были магнитофоны, записывали звуки, прочие описывали их как тона. Наконец кто-то крикнул:

— Доктор Махмуд, о чем вы там говорите?

Махмуд ответил с оксфордским акцентом:

— Большей частью я повторял: «Помедленнее, пожалуйста».

— А что он?

— Дальше — личное. Вам не интересно. Встреча старых друзей. — И продолжил болтовню по-марсиански.

Майк поведал своему брату о том, что произошло с ним за это время и что они могли бы вместе грокнуть — но Майк пытался рассказать о земных событиях и людях, пользуясь марсианскими абстракциями; у него появились новые братья по воде, у каждого свой аромат… теплые воды — это Джилл… глубина — это Энн… не до конца грокнутый факт: Джубал казался ему то всего лишь яйцом, то Старейшиной, но не был ни тем, ни другим… огромность океана, ее и вовсе нельзя грокнуть…

С Махмудом по марсианским стандартам за то же время мало что произошло: неумеренное поклонение Дионису, но гордиться тут нечем; один день проведен в мусульманской мечети в Вашингтоне, но он еще не грокнул его результаты и потому не станет их обсуждать. Новых братьев не появилось.

Наконец он остановил Майка и протянул руку Джубалу.

— Вы — доктор Хэршо. Валентин Майк считает, что он меня представил — так и есть, если руководствоваться его правилами.

Оглядев его с головы до ног, Хэршо пожал ему руку. Парень выглядел, как какой-нибудь британец, любящий охоту и спорт, от дорогого твидового костюма до коротких седых усов… но кожа его была смуглой, и нос выдавал происхождение из Леванта… Хэршо не любил подделок и предпочел бы сырую холодную кукурузную лепешку самому совершенному синтетическому «филе».

Но Майк обращался с ним, как с другом — значит, он останется «другом», если не проявит себя иначе.

Махмуду же Хэршо показался музейным экспонатом — именно так он представлял себе «янки»: вульгарный, одет слишком небрежно для такого случая, говорит громко, возможно, невежествен, почти наверняка провинциал. К тому же профессионал — что еще хуже. По мнению доктора Махмуда, профессионалы-американцы были недоучками, попросту техническими исполнителями. Он терпеть не мог все американское. Их невероятная политическая смесь религий, их кухня («О Аллах!»), их манеры, уродливая архитектура и больное искусство — и слепая высокомерная вера в собственное превосходство даже теперь, когда их солнце давно уже закатилось. Их женщины. Хуже всего — их женщины. Нескромные, самоуверенные, с длинными истощенными телами, которые тем не менее волновали его, напоминая гурий. Целых четыре женщины сгрудились вокруг Валентина Майка на встрече, где подобало присутствовать только мужчинам!..

Но Валентин Майк представил ему их радостно и гордо, в качестве братьев по воде, тем самым налагая на Махмуда более тесные узы, чем бывают между сыновьями двух братьев. Махмуд ведь понимал марсианский термин, означавший такое расширяющееся родство, потому что он наблюдал за марсианами и не нуждался в переводе; к тому же слова типа «соединение по цепочке» или даже «две вещи, равные третьей, равны между собой», были неадекватны. Он видел марсиан у них дома, познал их нищету (по земным меркам); он оценил их культурное богатство, о многом просто догадался. Он грокнул высшую ценность, которой марсиане наделяли взаимоотношения индивидуальностей.

Что ж, выбора не было, он разделил с Валентином Майком воду, теперь ему придется оправдать веру своего брата… он надеялся, что эти — не такие уж пройдохи.

Он тепло улыбнулся:

— Да, Валентин Майк объяснил мне, — и с гордостью, — что вы все вошли в «йим» (тут Махмуд использовал марсианское слово).

— Как?

— Братство по воде. Вы понимаете?

— Грокаю.

Махмуд сомневался, что Хэршо способен грокать, но спокойно продолжал:

— Так как я состою в таком же родстве с ним, прошу вас принять меня в семью, доктор. Мне известно ваше имя; а это, должно быть, мистер Кэкстон — ваше фото печатают в газете, рядом с вашей колонкой; дайте поглядеть, узнаю ли я молодых дам… Это, видимо, Энн?

— Да, но на ней мантия.

— Да, конечно. Я выражу ей свое уважение — позднее.

Хэршо представил остальных… и Джилл поразила его, обратившись к нему с правильным приветствием, произнеся его на три октавы выше, чем любой марсианин, словно у нее ужасно болело горло, но с чистейшим произношением. Она научилась произносить примерно дюжину слов из той сотни, которые уже понимала, — но именно это обращение она выучила в совершенстве, потому что так называли ее, и так она называла Майка десятки раз в день.

Доктор Махмуд поглядел на нее, расширив глаза. Может, не все они — обыкновенные варвары, не ведающие обряда обрезания? У его юного друга действительно сильная интуиция. Он тут же ответил Джилл, как положено, и поцеловал ей руку.

Джилл заметила, как обрадовался Майк. Ей удалось прохрипеть самую короткую из девяти форм, один из ответов на обращение брата по воде — хотя она не сумела грокнуть ее и, если перевести фразу на английский, вряд ли решилась бы обратиться с ней к кому-либо… тем более к мужчине, с которым только что познакомилась!

Махмуд же отлично все понял, восприняв символическое значение, а не буквальный смысл (по меркам людской физиологии такое все равно было бы невозможно), и ответил. Однако Джилл уже достигла своего потолка — она не поняла, что он сказал, и не сумела бы ответить даже по-английски.

Но тут ее посетило вдохновение. На столе были расставлены кувшины с водой и стаканы. Взяв кувшин и бокал, она налила воды, поглядела Махмуду в глаза и серьезно промолвила:

— Вода. Наше гнездо — ваше.

Коснувшись бокала губами, она протянула его Махмуду.

Он ответил по-марсиански и, заметив, что она не поняла, перевел:

— Кто разделил воду, разделяет все.

Сделав глоток, он собрался вернуть бокал Джилл, но замер, затем протянул его Хэршо.

— Я не говорю по-марсиански, сынок, — произнес Джубал, — но спасибо за воду. Никогда не испытывай жажду! — И выпив примерно треть, передал бокал Бену.

Поглядев на Махмуда, Кэкстон торжественно промолвил:

— Станем ближе. Выпьем воду жизни. — Следующей была Доркас.

Неожиданно Доркас заколебалась:

— Доктор Махмуд, вы знаете, насколько серьезно все это воспринимает Майк?

— Да, мисс.

— Так вот, для нас это столь же серьезно. Вы понимаете? Вы… грокаете?

— Я грокаю всю полноту — иначе я бы отказался.

— Хорошо. Пусть у вас всегда будет много воды. Пусть наши яйца делят общее гнездо. — Слезы потекли у нее по щекам, и она поспешно передала бокал Мириам.

Прошептав:

— Возьми себя в руки, детка! — Мириам сказала Майку: — Пьем воду жизни и приветствуем нашего брата. — А доктору Махмуду она сказала: — Гнездо, вода, жизнь. — Она отпила глоток. — Брат наш.

И она передала ему бокал.

Махмуд допил, что осталось, и заговорил по-арабски:

— «А если вмешаетесь вы в дела их и сделаете их своими, то станут они вашими братьями».

— Аминь, — согласился Джубал.

Кинув на него быстрый взгляд, доктор Махмуд решил не спрашивать, понял ли Хэршо его слова. Не место и не время сомневаться и изливать душу. Тем не менее на душе у него потеплело — как всегда после ритуала воды… хотя тут и попахивало ересью.

Прервал его мысли помощник секретаря по соблюдению протокола:

— Доктор Махмуд, вы должны сидеть вон там, пройдемте за мной.

Махмуд улыбнулся:

— Нет, я должен сидеть здесь. Доркас, могу ли я сесть между вами и Майком?

— Конечно, доктор, я потеснюсь.

П. С. по С. П. только что ногами не затопал:

— Пожалуйста, доктор Махмуд! Согласно моему списку, вы должны сидеть вон там, в конце! В любую минуту придет господин Генеральный секретарь, а тут кишмя кишат репортеры и Бог знает кто еще… что же мне делать?!

— А ты иди в другое место, сосунок, — посоветовал Джубал.

— Что?! А вы кто такой? Вы в списке? Он поспешно сверился с перечнем имен.

— А вы-то кто? спросил Джубал. — Старший официант? Я Джубал Хэршо, и если моего имени нет на вашем листочке, можете его порвать. Послушайте, вы, недотепа, если Человек с Марса желает, чтобы рядом с ним сидел доктор Махмуд, возражений быть не может.

— Но он не может здесь сидеть! Места за столом конференций резервируются для Министров, Глав Делегаций, Верховных Судей и людей такого же ранга. Уж и не знаю, как мне их втиснуть, если еще кто-то явится — ну и, конечно, самого Человека с Марса.

— Конечно, — согласился Джубал.

Обрадованный согласием, чиновник затарахтел:

— И, конечно, доктор Махмуд должен быть рядом с Генеральным секретарем, за его спиной, чтобы переводить. Не очень-то вы мне помогаете.

— Сейчас помогу, — Джубал выхватил бумагу. — Так, дайте-ка глянуть. Человек с Марса — напротив Генерального секретаря, ну, тут он и сидит. Потом… — взяв карандаш, Джубал принялся редактировать список, — все эти люди должны быть рядом с Человеком с Марса. — Нарисовав крестики, Джубал соединил их жирной черной дугой. Потом зачеркнул имена, вписанные на «марсианскую» сторону стола. — Ну вот, полдела сделано… я сам всех усажу.

Чиновник был настолько шокирован, что лишился дара речи. Губы его двигались, но изо рта вырывались лишь нечленораздельные звуки. Джубал благостно посмотрел на него:

— Что-то случилось? А, я же забыл, нужно придать бумажке официальный вид! — И он приписал под поправками: «Дж. Хэршо, за В. М. Смита». Ну, сынок, топай к своему начальнику, покажи ему список. Пусть сверится с «книгой правил по приему высоких гостей» с других планет.

У чиновника отвалилась челюсть, и он ушел, забыв вернуть ее на место. Но тут же объявился вновь, следуя по пятам за куда более важной персоной. Новоприбывший произнес голосом, не терпящим возражений:

— Доктор Хэршо, я — Ла Рю, шеф протокола. Вам действительно требуется половина мест за этим столом? Как я понял, ваша делегация весьма невелика.

— Неважно.

Ла Рю мимолетно улыбнулся.

— Боюсь, что важно. Я не знаю, где найти еще местечко, почти все высшие чины пожелали присутствовать на встрече. Если вы ждете кого-то еще (хотя я бы предпочел, чтобы меня оповестили заранее), мы могли бы поставить столик здесь, за теми двумя местами, что оставлены для мистера Смита и вас.

— Нет.

— Боюсь, вам придется согласиться. Извините. Мне жаль.

— Мне тоже жаль — вас. Если половину мест за главным столом не оставят для марсианской делегации, мы покинем зал. Сообщите Генеральному секретарю, что вы грубо обошлись с Человеком с Марса и сорвали конференцию.

— Неужели вы это сделаете?

— Разве вы меня не поняли?

— Ну, я подумал, вы шутите.

— Я не могу позволить себе шутить, сынок. Либо Смит — правитель другой планеты и наносит визит правителю нашей планеты — в таком случае ему полагаются и прислужники, и танцовщицы и все, что вы в состоянии предложить, либо он всего лишь турист и не получает никаких официальных знаков внимания. Нельзя иметь и то и другое. Оглядитесь вокруг, сосчитайте, сколько тут «официальных лиц первостепенной важности», и прикиньте: кто из них явился бы сюда, если бы, по их мнению, Смит был всего лишь туристом.

— Но прецедента не было, — медленно произнес Ла Рю.

— Там, — фыркнул Джубал, — сидит глава делегации Лунной республики, идите-ка да скажите ему, что прецедента не было. И побыстрее отскочите в сторону — я слышал, он скор на руку… Сынок, я старый человек, ночь не спал, чего ради я должен тратить время на объяснения и учить тебя работать? Передайте мистеру Дугласу, что мы встретимся с ним в другой раз, когда он будет готов принять нас так, как полагается. Пошли, Майк. — Он с трудом начал высвобождаться из кресла.

— Нет, нет, доктор Хэршо! — поспешно молвил Ла Рю. — Сейчас мы освободим вашу сторону стола, я… ну, я что-нибудь придумаю. Садитесь!

— Так-то лучше. — Хэршо, однако, не сел. — А где же флаг Марса? Как насчет почестей?

— Боюсь, я не понимаю…

— Никогда еще не испытывал таких затруднений с английским языком. Послушайте, вон там — знамя Федерации, рядом с местом Секретаря. А где же флаг Марса?

Ла Рю заморгал:

— Признаюсь, вы застали меня врасплох. Я и не знал, что у марсиан есть флаги.

— Нету. И вам не удалось бы раздобыть то, что они используют во время высоких визитов и торжественных событий государственного значения (я бы тоже не смог, но тебя это не касается). Что ж, мы не станем вас утруждать. Мириам, листок бумаги, так. — Хэршо нарисовал традиционный символ Марса: круг со стрелой, вылетающей справа вверху, заключил его в прямоугольник, передал рисунок Ла Рю. — Поле белое, символ Марса красный. Нужно было бы вышить по шелку, конечно, но ничего, с бумагой и красками любой бойскаут справится. А вы были бойскаутом?

— Да, давно.

— Отлично. Тогда вам знаком девиз скаутов. Так, теперь почести. Вы, очевидно, сыграете «Слава суверенному миру», когда войдет Секретарь?

— Конечно, так положено.

— А потом — гимн Марса.

— Даже если он существует… доктор Хэршо, ну будьте же благоразумны!

— Послушайте, милейший, я более чем благоразумен. Мы прибыли на небольшую неофициальную встречу. Оказалось, вы превратили ее в цирк. Что ж, если вы решили устроить цирк, придется смириться со слонами. Мы понимаем, что вы не можете сыграть марсианский гимн — мальчик со свистком тоже не способен сыграть симфонию. Но вы-то могли бы сыграть симфонию — «Симфонию девяти планет». Грокаете? Я хотел сказать, поняли? Включите запись с того момента, где вступает тема Марса, и проиграйте достаточно, чтобы все расслышали мелодию.

Ла Рю задумался.

— Да, пожалуй… Но, доктор Хэршо, я не понимаю, как можно обещать почести, подобающие суверену, если все это сплошь импровизация. Я… у меня нет полномочий.

— И смелости тоже, — с горечью заметил Хэршо. — Сообщите мистеру Дугласу, что мы вернемся, когда он будет готов нас принять. Приятно было поболтать, сынок. Буду рад поздороваться, когда приеду в следующий раз, если я вас еще здесь застану. — И он вновь с явным усилием попытался подняться, делая вид, что слишком стар и немощен, чтобы с легкостью встать на ноги.

— Доктор Хэршо, умоляю вас, не уходите! — поспешно произнес Ла Рю. — Секретарь не появится, пока я не сообщу, что мы готовы. Я постараюсь сделать все возможное, идет?

Хэршо проворчал:

— Пробуйте. Вот еще что: тут был какой-то шум, кажется, экипаж «Чемпиона» пытается прорваться сюда, чтобы повидаться со Смитом. Впустите их, пусть сядут тут, у нас достаточно места. — Вздохнув, Хэршо потер бок над почкой.

— Да, сэр, — неохотно согласился Ла Рю и ушел.

— Босс, вы что, спину потянули, когда делали вчера стойку на руках? — прошептала Мириам.

— Тише, девочка, не то отшлепаю.

Джубал удовлетворенно оглядел зал, постепенно заполнявшийся государственными деятелями. Он сообщил Дугласу, что желал бы провести «небольшую неофициальную беседу», зная, что подобное заявление привлечет обладающих властью и жаждущих власти, как огонь привлекает мотыльков. Теперь он был уверен, что с Майком к тому же обойдутся, как с сувереном, и весь мир будет наблюдать за этим. Пусть-ка попытаются надуть его потом!

Сэнфорт выгонял из зала репортеров, а бедняга помощник по протоколу лепетал, словно нянька, которая пытается рассадить детей и отвлечь их музыкой, когда вокруг слишком мало стульев и слишком много желающих сесть. Люди все прибывали, и Джубал сделал вывод, что с самого начала Дуглас собирался начать заседание не раньше одиннадцати, а Джубала попросили прибыть на час раньше для частной беседы. Что ж, задержка была на руку Джубалу.

Вошел лидер Восточной коалиции. Господин Кунг не являлся главой делегации, согласно протоколу, он обладал всего лишь статусом «участника ассамблеи». Но Джубал не удивился, увидев, как помощник по протоколу бросил все и кинулся усаживать главного политического противника Дугласа за основной стол рядом с местом, предназначенным для Генерального секретаря. Джубал еще раз убедился: нет, Дуглас вовсе не дурак.

Майк с восторгом приветствовал доктора Нельсона, корабельного врача «Чемпиона», и капитана Ван Тромпа — они пришли вместе. Джубал тоже порадовался: у парня появилось занятие, пусть поболтает с людьми, а не сидит перед камерами, словно кукла. Джубал воспользовался их прибытием и пересадил свою команду. Майка он устроил против того места, где должен был сидеть Генеральный секретарь, сам сел в кресло слева от Майка, так, чтобы без труда дотянуться до него рукой. У Майка были весьма смутные понятия о человеческих манерах, поэтому Джубал разработал несколько незаметных сигналов, типа тех, что используются при дрессировке породистых лошадей: «встань», «сядь», «поклонись», «пожми руку». Но Майк не лошадь, и ему потребовалось всего пять минут, чтобы все усвоить.

Оторвавшись от своих товарищей, Махмуд обратился к Джубалу:

— Доктор, капитан и врач — тоже братья Майка, он хотел бы повторить церемонию, чтобы «породнить» нас всех, но я посоветовал ему подождать. Вы одобряете?

— Что? Да, конечно. Не в такой толпе. («Проклятие, сколько же у Майка «братьев»?») Может, вы все трое поехали бы с нами, мы бы перекусили и поговорили.

— Сочту за честь. Думаю, другие тоже.

— Отлично. Доктор Махмуд, у Майка есть еще какие-нибудь братья?

— Нет. С «Чемпиона» больше никого. — Махмуд решил не задавать аналогичный вопрос, чтобы не показать, насколько он был смущен, обнаружив, что связан «родственными узами» с незнакомыми людьми. — Я сообщу Свену и Старику.

Кто-то коснулся плеча Хэршо.

— Здесь находится Человек с Марса?

— Да.

— Я Том Бун, сенатор Бун, у меня сообщение от верховного епископа Дигби.

Джубал, мгновенно обмозговав ситуацию, подал Майку сигнал «встать и пожать руку».

— Сенатор, я — Джубал Хэршо. Мистер Смит, — сенатор Бун.

— Как поживаете, сенатор Бун? — отозвался Майк, как будто находился в школе танцев. Он с любопытством рассматривал Буна. Майк уже понял, что «сенатор» не означает «Старейшина», но тем не менее ему было интересно. Он решил, что пока не может грокнуть слово.

— Отлично, благодарю вас, мистер Смит. Буду краток. Похоже, вот-вот начнется представление. Мистер Смит, верховный епископ Дигби поручил мне передать вам личное приглашение посетить службу у алтаря архангела Фостера в церкви Нового Откровения.

— Не понял?

Джубал тут же вмешался.

— Сенатор, как вам известно, многое — почти все здесь — пока ново для Человека с Марса. Но мистер Смит наблюдал одну из ваших служб по стерео…

— Это не одно и то же.

— Согласен. Он был искренне увлечен и завалил меня вопросами, на многие из которых у меня не было ответа.

Бун пристально поглядел на него:

— Так вы не принадлежите к числу истинно верующих?

— Должен признать, что нет.

— Приходите к нам, для грешника всегда есть надежда.

— Благодарю вас, непременно («Обязательно, дружок, уж я не отпущу к вам Майка одного»).

— В следующее воскресенье, я сообщу епископу Дигби.

— В следующее воскресенье, если получится, — поправил его Джубал, — мы ведь можем оказаться в тюрьме.

Бун ухмыльнулся:

— Да, такая возможность всегда есть, а? Сообщите мне или епископу, и вам не придется там долго сидеть. — Он окинул взглядом комнату. — Стульев маловато, бедному сенатору и приткнуться негде, когда вон сколько «шишек» толкают друг друга.

— Может быть, вы окажете нам честь, — вежливо произнес Джубал, — и присоединитесь к нам?

— Что?! О, благодарю вас, сэр, где-нибудь сбоку.

— Конечно, — добавил Хэршо, — если вы не будете против того, что вас увидят сидящим рядом с марсианской делегацией. Мы не хотели бы ставить вас в неудобное положение.

Бун почти не колебался:

— Вовсе нет! Между нами, епископа очень, очень заинтересовал ваш молодой человек!

— Прекрасно. Около капитана Ван Тромпа есть место — вы знакомы?

— Ван Тромп? Конечно, конечно, мы с ним встречались на приеме. — Кивнув Смиту, сенатор Бун уселся.

Все меньше людей проходило мимо охраны. Джубал наблюдал за дележом стульев, и чем дольше он смотрел, тем больше нервничал. Наконец он не выдержал, пора было прекратить это безобразие. Он обратился к Майку и уверился, что тот все понял, а если и не понял, то усвоил, что Джубал чего-то хочет.

— Джубал, я сделаю.

— Спасибо, сынок.

Встав, Джубал подошел к группке из трех человек: помощник по протоколу, глава Уругвайской делегации и еще один человек, выглядевший рассерженным и обескураженным. Уругваец повторял:

— …усадите его, затем еще восемьдесят представителей местных властей. Здесь — владения Федерации, ни один глава государства не должен предшествовать кому-то другому. Если вы станете делать исключения из правил…

Прервав их разговор, Джубал обратился к третьему участнику:

— Сэр… — Он подождал, пока на него обратят внимание. — Человек с Марса просит вас оказать ему честь и сесть за его стол…если вы не должны сидеть где-нибудь в другом месте.

Стоявший сначала удивился, затем широко улыбнулся:

— О, меня это вполне удовлетворяет.

И помощник по протоколу, и уругвайский правитель начали возражать. Джубал отвернулся.

— Поспешим, у нас мало времени.

Он увидел, как и зал входят люди, несущие нечто вроде подставки для рождественской елки и окровавленную простынку— «Марсианский флаг». Они заспешили, Майк встал с места, ожидая.

— Сэр, позвольте представить вам Валентина Майкла Смита, — сказал Джубал. — Майк — Президент Соединенных Штатов.

Майк низко поклонился.

Пока устанавливали импровизированный флаг, они едва успели занять свои места. Президент сел справа от Майка. Зазвучала музыка. Все встали, и голос объявил:

— Генеральный секретарь!

Глава 20

Джубал подумывал, не остаться ли Майку сидеть, когда войдет Дуглас, но отказался от этой идеи. Он не собирался доказывать, что Майк выше по положению, чем Дуглас: встреча должна быть на равных. Встав, он подал сигнал Майку. При первых звуках «Славы Суверенному Миру» открылись огромные парадные двери, и вошел Дуглас. Подойдя к своему месту, он собрался сесть.

Джубал тут же дал Майку сигнал, и оба они сели одновременно, а остальные выдержали почтительную паузу.

Джубал задержал дыхание. Успел ли Ла Рю? Он, правда, не обещал.

И тут раздались звуки «марсианской темы», громкая мелодия «Бога войны», которая потрясает даже того, кто был к ней внутренне готов. Не сводя глаз с Дугласа (а тот не отводил взгляда от него), Джубал взвился из своего кресла, словно новобранец, встающий по стойке «смирно».

Дуглас тоже встал, не так быстро, но без задержки.

Майк сидел! Джубал не подавал ему сигнала, и он продолжал сидеть без всякого смущения даже тогда, когда все встали. Майк не понял, что происходит, и потому просто делал то, что желал брат по воде.

Джубал обдумал проблему после того, как затребовал, чтобы исполнили «марсианский гимн». Если их требование исполнят, что делать Майку? Ответ зависел от той роли, которую должен был играть Майк…

Музыка стихла. По сигналу Джубала Майк поднялся, быстро поклонился и сел — одновременно с Генеральным секретарем и остальными. Все торопливо уселись — заметив, что Майк сидел, пока звучал «гимн».

Джубал облегченно вздохнул. Удалось! Много лет назад он наблюдал за представительницей исчезающего племени — правящей королевой: та принимала парад. Он заметил, что особа королевской крови поклонилась лишь после того, как сыграли гимн; таким образом, она приняла почести, воздаваемые ее суверенной особе.

Как заметил Джубал, нельзя иметь все сразу. Либо Майк — частное лицо, и тогда нечего было затевать цирк, либо, согласно решению Ларкина, малыш представляет собой суверенную нацию.

Джубалу хотелось предложить Ла Рю нюхательного табаку — пусть чихнет. Что ж, кое-кто понял, в чем тут дело: лицо Папского нунция ничего не выражало, но в глазах его поблескивали веселые искорки.

Дуглас начал речь:

— Мистер Смит, мы счастливы и польщены тем, что принимаем вас у себя. Мы надеемся, что Земля станет вашим вторым домом, столь же родным, как и планета вашего рождения — наш добрый сосед, Марс… — Он продолжал говорить красивыми закругленными периодами. Майка приветствовали, но было неясно, в качестве суверена или туриста, или вернувшегося домой гражданина.

Джубал наблюдал за Дугласом, ожидая какого-нибудь знака, чтобы понять, как Дуглас воспринял его письмо. Но Дуглас даже не смотрел на него. Наконец Дуглас завершил речь, ничего не сказав, — это вышло у него замечательно.

— Давай, Майк, — шепнул Джубал.

Смит обратился к Генеральному секретарю по-марсиански. Затем он торжественно произнес:

— Господин Генеральный секретарь Федерации Свободных Наций планеты Земля… — И вновь заговорил по-марсиански.

По-английски:

— Мы благодарны за теплый прием. Мы передаем приветствия народам Земли от Древнейших Марса… — И вновь по-марсиански.

Джубал почувствовал, что упоминание о «Древнейших» пришлось кстати. На этом варианте настояла Джилл, она же предложила вставить в марсианскую речь несколько фраз по-английски. Джубал с удовольствием заметил, что ее маленькая уловка превратила скромную официальную речь, лишенную всякого смысла, как и любое предвыборное обещание, в нечто громкое и впечатляющее, словно опера Вагнера (и столь же неудобоваримое!).

Майку было все равно, он вставлял марсианские фразы так же легко, как заучивал английские. Если его братьям приятно слышать его речи — хорошо. Майк был счастлив.

Кто-то тронул Джубала за плечо и сунул ему в руки конверт, шепнув:

— От Генерального секретаря.

Глянув вверх, Джубал увидел Бредли, тот спешил на свое место.

В записке было всего одно слово: «Да», она была подписана инициалами «Дж. Э. Д.» знаменитыми зелеными чернилами.

Подняв глаза, Джубал увидел, что теперь Дуглас смотрит прямо на него. Он кивнул, Дуглас отвернулся. Конференция завершилась— оставалось сообщить об этом всему миру.

Майк закончил, оборвав поток гортанных звуков. Джубал услышал собственные слова: «…сблизимся же, на благо обоих миров» и еще: «…каждый народ в соответствии со своей природой…». Дуглас поблагодарил Человека с Марса — кратко, но тепло.

Джубал встал:

— Господин Генеральный секретарь.

— Да, доктор Хэршо?

— Мистер Смит оказался здесь в двух ипостасях. Подобно принцу из истории нашей собственной расы, наносящему визит, путешествующему с караваном или под парусом по неизведанным просторам в поисках далекого мира, он принес нам добрые пожелания Древнейших Марса. Но он одновременно и человек, гражданин Федерации и Соединенных Штатов Америки. У него есть права, собственность и обязанности. — Джубал покачал головой. — Сложные. В качестве поверенного я пытался разобраться в его делах, но я все еще не составил даже примерного списка его владений, не говоря о том, чтобы подать налоговую декларацию.

Джубал сделал паузу, шумно отдышался.

— Я уже стар, и, возможно, не доживу до того времени, когда задача будет выполнена. Вам известно, что у моего клиента нет никакого опыта в человеческих делах — на Марсе все устроено иначе. Но этот молодой человек наделен большим интеллектом; всему миру известно, что его родители были гениями, а кровь всегда сказывается. Нет сомнения в том, что через несколько лет он сам прекрасно справится со своими делами, и услуги старого адвоката уже не понадобятся. Но ему необходима помощь сегодня: дело не терпит. В то же время сам он хочет изучать историю, искусство и обычаи людей, жителей Земли, а не хоронить себя во всех этих облигациях, акциях, гонорарах… Полагаю, он прав. Мистер Смит наделен мудростью, которой я не перестаю удивляться. Он изумляет всех, с кем ему приходится встречаться. Когда я объяснил ему, в чем сложность, он лишь поглядел на меня ясными глазами и сказал: «Джубал, нет проблем — давайте спросим мистера Дугласа». — Джубал с беспокойством произнес: — Ну, дальше личное, господин Секретарь. Может быть, нам встретиться наедине? А дам и господ отпустить домой?

— Продолжайте, доктор Хэршо, — сказал Дуглас. — Встреча по протоколу закончена. Желающие могут уйти.

Никто не вышел.

— Ладно, — продолжал Джубал. — Могу выразить все в одном предложении. Мистер Смит желает видеть вас своим главным поверенным, наделив вас полнотой власти во всем, что касается его дел.

Дуглас сделал изумленное лицо:

— Большая честь, доктор.

— Знаю, сэр. — Ханжески прикрыл глаза Джубал. — Я уже говорил ему, что вы — самый занятой человек на планете, и у вас просто нет времени на его дела. — Покачав головой, Джубал улыбнулся. — Боюсь, я напрасно тратил силы: на Марсе-то, чем сильнее занят человек, тем больше от него ждут. Мистер Смит просто сказал: «Мы можем его попросить». И вот я прошу вас. Мы, конечно, не ждем немедленного ответа — еще одна марсианская привычка: никогда никуда не спеши. Но они не любят усложнять события. Никаких обязательств, никаких ревизий — если пожелаете, письменное распоряжение с передачей вам полномочий адвоката. Его это не волнует, он готов поверить вам на слово — хоть сейчас. Вот еще одна марсианская привычка: если марсианин доверится вам, он доверяется безгранично. Да, должен еще добавить: мистер Смит просит не Генерального секретаря — он просит лично вас, Джозефа Эджертона Дугласа. Если вы удалитесь от дел, его это не смутит. Ваш возможный преемник тут ни при чем. Он доверяет вам… а не тому, кто занимает Восьмиугольный кабинет во Дворце.

— Независимо от моего решения, считаю для себя честью… я смущен, — промолвил Дуглас.

— Если вы откажетесь или не возьмете на себя такую ответственность, или приметесь за труд, а затем откажетесь, у мистера Смита есть вторая кандидатура — Бен Кэкстон. Встаньте, Бен, покажитесь. А если ни вы, ни мистер Кэкстон не согласитесь… мы пока не станем обсуждать этот вопрос. Главное, понятно, что у нас есть выбор, вот и все. Так, что же еще? — Джубал будто бы растерялся. — Отвык говорить стоя… Мириам, где наш список?

Взяв у нее листок бумаги, он добавил:

— И остальные копии тоже.

Она передала ему стопку бумаги.

— Вот памятная записка, которую мы для вас подготовили, сэр, или для мистера Кэкстона. Так, дайте посмотреть: пусть определит, в какую сумму выльются его издержки, но не меньше, чем… ну, это никого, кроме вас, не касается, вполне приличная сумма… Так, распоряжается полученными деньгами… возможно, вы захотите поместить деньги на депозит в банк Шанхая или в банк Ллойда, чтобы пустить их в оборот… чтобы защитить ваше имя и известность… Но мистер Смит не претендует на указания, неограниченная передача власти может быть отменена любой стороной… Не стану я дальше все читать, мы же специально все записали. — Джубал растерянно огляделся. — Мириам, детка, отдай-ка бумаги господину Генеральному секретарю. Ну, а копии я оставлю, одну мистеру Кэкстону, остальные могут нам понадобиться.

Джубал с беспокойством огляделся.

— Что ж, вот и все, господин Секретарь. Вы нам что-нибудь скажете?

— Минутку. Мистер Смит!

— Да, мистер Дуглас?

— Вы именно этого хотите? Вы желаете, чтобы именно я занимался вашими делами?

Затаив дыхание, Джубал старался не смотреть в сторону своего клиента. Он натаскивал Майка, ожидая подобного вопроса, но он не мог предсказать, в какой форме он может быть высказан. Он не знал, не подведет ли их привычка Майка воспринимать все буквально.

— Да, мистер Дуглас! — ответил Майк, голос его прозвенел в зале заседаний — и на всю планету.

— Вы желаете, чтобы я занимался вашими делами? Как написано здесь, в бумагах?

— Пожалуйста, мистер Дуглас. Так получится добро. Благодарю вас.

Дуглас заморгал:

— Яснее некуда. Доктор Хэршо, вскоре вы получите мой ответ.

— Благодарю вас, сэр, и от себя лично, и от лица клиента.

Дуглас поднялся было из-за стола, но тут раздался голос Кунга:

— Минутку! А как насчет решения Ларкина?

Ответил Джубал:

— Да, решение Ларкина. Сколько безответственных людей городят об этом ерунду! Господин Кунг, так что же?

— Я вас спрашиваю… Или вашего… клиента. Или Генерального секретаря.

— Можно мне, господин Секретарь? — мягко спросил Джубал.

— Пожалуйста.

— Отлично. — Вынув носовой платок, Джубал высморкался, шумно и длинно, на три октавы ниже малого «до». Уставившись на Кунга, он торжественно провозгласил: — Господин участник Ассамблеи, я адресую свой ответ вам, ибо зачем обращаться к правительству, представленному здесь Генеральным секретарем. Давным-давно, когда я был ребенком, мы вдвоем с приятелем организовали клуб. Раз клуб, значит, должны быть и правила… вот наше первое правило, принятое единогласно: теперь мы станем называть наших матушек «Ворчуньями». Глупо, конечно… но мы были так юны; господин Кунг, вы догадались, что последовало дальше?

— Я не собираюсь гадать, доктор Хэршо.

— Я лишь однажды выполнил наше решение по поводу «Ворчуньи». Одного раза хватило — мой приятель был избавлен от лишней трепки, потому что я рассказал ему, отчего у меня разгорелась задница… Этим все и закончилось.

Джубал откашлялся.

— Зная, что кто-нибудь пришел с решительным настроем поднять несуществующую проблему, я сразу попытался объяснить своему клиенту суть «решения Ларкина». Он не мог попять, как такая фикция может быть применима к Марсу. В конце концов, Марс населен древней и мудрой расой, куда более древней, чем наша, сэр. Вероятно, они и мудрее нас… Но когда он наконец понял, о чем идет речь, ему стало смешно, сэр. Он позабавился и только. Однажды — лишь однажды — я недооценил власть надо мной моей матери, ее способность наказать меня за наглость. Я легко отделался. Но наша планета не может позволить себе учиться таким образом. Прежде, чем распределять земли, которые нам не принадлежат, мы должны выяснить, не висят ли в марсианской кухне розги.

Но Кунга он не убедил.

— Доктор Хэршо, если решение Ларкина — не более, чем глупость несмышленого мальчишки, с какой стати тогда мистеру Смиту были оказаны высшие почести?

Джубал пожал плечами:

— Вопрос правительству, а не мне. Но я могу сказать вам, как я их воспринял элементарная вежливость по отношению к Древнейшим с Марса.

— Не понял?

— Господин Кунг, эти почести не являются отголоском решения Ларкина. В истории человечества еще не было аналогичного случая: мистер Смит и есть планета Марс.

Кунг даже не моргнул:

— Продолжайте, пожалуйста.

— Вернее, он представляет собой марсианскую расу. В лице Смита нам наносят визит Древнейшие. Почести, оказанные ему, — это почести, оказанные им. Если причинить вред ему — мы причиним вред им. Это соответствует действительности в буквальном, хотя и совершенно нечеловеческом, смысле. Мы поступили благоразумно, воздав нашему соседу почести, но они ничего общего не имеют с решением Ларкина. Ни один человек, обладающий чувством ответственности, не станет доказывать, что решение Ларкина применимо к обитаемой планете. — Джубал возвел глаза вверх, словно прося у Небес помощи. — Но заверяю вас, господин Кунг: древние правители Марса видят, как мы принимаем их посланца. Оказанные им через него почести — символ благосклонности. Я уверен, что правительство нашей планеты выказало большую мудрость. Со временем и вы поймете, что они поступили благоразумно.

Кунг невозмутимо отозвался:

— Доктор, если вы пытаетесь меня напугать, вам это не удалось.

— А я и не ожидал. Но, к счастью и на благо планеты, ваше мнение не является главным. — Джубал повернулся к Дугласу. — Господин секретарь, я уже много лет не выступал на публике так долго. Я утомлен. Нельзя ли объявить перерыв, пока вы обдумаете свое решение?

Глава 21

Объявили перерыв. Джубал собирался быстренько вывести свою группу, но обнаружил, что путь им преграждают Президент Соединенных Штатов и сенатор Бун; оба сознавали, что весь мир видел их в обществе Человека с Марса и они тем самым зарабатывают дополнительные очки.

Их обступали и другие изголодавшиеся политики.

Джубал быстро произнес:

— Господин Президент, сенатор, мы направляемся на обед. Не могли бы вы к нам присоединиться? — Он подумал: с двумя в укромном месте легче справиться, чем с двумя дюжинами на публике — а ему неплохо бы увести Майка прежде, чем что-нибудь стрясется.

К счастью, у обоих были дела. Джубалу пришлось пообещать привести Майка не только на непристойную службу фостеритов, но и на прием в Белый Дом. Ну, если понадобится, парень может и заболеть…

— На место, девушки!

Майка провели на крышу; впереди шагала Энн, выделяясь в толпе своим ростом, красотой валькирии и внушительной мантией. Тыл прикрывали Джубал, Бен и экипаж «Чемпиона». Лэрри ждал в машине. Несколько минут спустя их высадили на крыше «Нового Мейфлауэра». Газетчики крутились и тут, но девушки провели Майка прямо в номер, заранее снятый Дюком. Они просто наслаждались своей ролью. Мириам с Доркас вели себя настолько агрессивно, что напомнили Джубалу кошек, защищающих свое потомство. Репортер, приблизившийся к ним на расстояние в три фута, получил удар каблучком-«шпилькой», чуть не проткнувшим ему ступню.

Коридор патрулировали солдаты спецслужбы, у дверей номера стоял офицер.

Джубал было ощетинился, но потом понял: присутствие спецслужб означает, что Дуглас выполняет свою часть соглашения. В письме, отосланном до начала конференции, содержалась просьба защитить право Майка на частную жизнь, чтобы бедный парень мог нормально существовать.

— Джилл, следи за Майком, — крикнул Джубал. — Все в порядке.

— Да, босс.

Офицер, стоявший у дверей, отдал честь, Джубал всмотрелся.

— О, приветствую, майор. Ну как, много дверей взломали за последнее время?

Побагровев, майор Блох промолчал. Может, его назначили сюда в наказание? В номере их ждал Дюк.

— Садитесь, джентльмены. Ну как, Дюк? — спросил Джубал.

— Никто ничего не устанавливал с тех пор, как я нанял номер, — пожал плечами тот. — Но, босс, кто угодно сегодня может наставить «жучков».

— Да-да, я о другом. Я хотел спросить, как насчет поесть? Я голоден и пить хочется. Еще трое придут на ленч.

— А, это. Разгрузили у меня на глазах, все в кладовой. А вы подозрительны, босс.

— Хочешь прожить так же долго, как я, относись ко всему с подозрением.

— Не стремлюсь.

— Дело вкуса. В целом я недурно провел время. Девочки, а ну, шевелитесь! Кто первой принесет мне выпить, избавится от очередного дежурства. Но сначала гостям, конечно. Садитесь, джентльмены. Свен, какой яд вы предпочитаете? Аквавиту? Лэрри, купи пару бутылок. И джин «Болье» для капитана.

— Не надо, Джубал, — вмешался Нельсон, — я предпочитаю шотландское виски.

— Я тоже, — согласился Ван Тромп.

— Да у нас тут хватит, чтобы утопить коня. Доктор Махмуд? Если вы предпочитаете безалкогольные напитки, уверен, у девушек что-нибудь найдется.

— Я не должен соблазняться… — с легкой тоской сказал Махмуд.

— Позвольте мне, — окинул его взглядом Джубал. — Сынок, вы перенесли сильное нервное напряжение. Мепробамата у меня нет, взамен придется предложить две унции девяностопроцентного этанола, если нужно, повторить. Какую марку предпочитаете?

— Благодарю вас, доктор, — улыбнулся Махмуд. — Лучше уж я согрешу самостоятельно. Джин, пожалуйста, и немного воды. Или водку. Или что угодно.

— Или медицинский спирт, — добавил Нельсон. — Не позволяйте обдуривать вас, Джубал. Наш Вонючка пьет все, что попадается, а потом кается.

— Да, — серьезно сказал Махмуд. — Ведь это грех.

— Не придирайтесь, Свен, — сказал Джубал. — Если ваш Вонючка получает большее наслаждение от своих грехов, когда раскаивается, это его личное дело. Каждому свое. А как насчет поесть? Я знаю, что Энн брала с собой ветчину, у нас может быть при себе и другая нечистая еда. Проверить?

Махмуд покачал головой:

— Я не придерживаюсь канонов, Джубал. То было предписание традиции, но теперь времена изменились.

Джубал погрустнел:

— Да. Но к лучшему ли? Неважно, все пройдет. Ешьте, что хотите, брат мой, Господь простит необходимость.

— Благодарю вас. Но я часто вовсе не ем среди бела дня.

— Лучше поешьте, а не то этанол не просто расслабит вас… Кроме того, работающие на меня дети не всегда правильно пишут, но все они отлично готовят.

Тут как раз вошла Мириам, неся поднос с напитками, — указание было выполнено, пока Джубал болтал.

— Босс, может, запишете то, что сейчас сказали?

— ЧТО? — он развернулся. — ПОДСЛУШИВАЛА! Останешься после школы и тысячу раз напишешь: «Больше никогда не стану развешивать уши, если идет частный разговор».

— Да, босс. Вам, капитан… и вам, доктор Нельсон… и вам, доктор Махмуд. Вот вода.

— Благодарю вас, Мириам.

— «Служба Хэршо», небрежно, но быстро. Вот вам, босс.

— Ты разбавила водой!

— Энн велела, — говорит, вы слишком устали.

Джубал страдальчески произнес:

— Видите, с чем мне приходится мириться, джентльмены? Не надо было выпускать их из дома… Мириам, тысячу раз и на санскрите!

— Да, босс, — она погладила его по голове. — Ну, выпейте, миленький, мы все вами гордимся, вы свое заслужили.

— В кухню, женщина! Всем налито? А где Бен?

— Всем. Бен звонит в свою газету, я поставила бокал у его локтя.

— Отлично. Можешь потихоньку выйти, да пришли сюда Майка. Джентльмены, ваше здоровье! — Он выпил, остальные присоединились.

— Майк помогает на кухне, я думаю, когда он вырастет, станет дворецким.

— А я-то думал, тебя уже нет. Все равно, пришли его сюда. Его хочет осмотреть доктор Нельсон.

— Не надо спешить, — вставил корабельный врач. — Джубал, виски отличное, а что за тост?

— Me Ke aloha pau ole! Полинезийский. «Пусть наша дружба будет вечной». Примечание к церемонии воды. Кстати, джентльмены, Лэрри и Дюк — братья по воде, но пусть вас это не волнует. Готовить не умеют, но если они находятся у вас за спиной, можно спокойно идти по темной аллее.

— Если вы за них ручаетесь, Джубал, — заверил его Ван Тромп, — пусть войдут и оградят нас от вторжения. Выпьем за девушек. Свен, как там у вас принято?

— Тост за всех красивых девушек? Выпьем за тех, кто здесь. Skaal! — Они выпили за женщин — братьев по воде, и Нельсон спросил: — Джубал, откуда вы их берете?!

— Выращиваю у себя в подвале. Когда натренирую, появляется какой-нибудь городской щеголь и женится на них. Вечно проигрываю.

— Вижу, как вы страдаете, — сочувственно заметил Нельсон.

— Да уж. Джентльмены, вы женаты?

Двое оказались женатыми, Махмуд — холостяк. Джубал мрачно поглядел на него:

— Может, выпадете из телесной оболочки? После еды — не хотелось бы, чтобы вы занялись этим на пустой желудок.

— Я вам ничем не угрожаю — убежденный холостяк.

— Ну, да! Я-то видел, как Доркас строила вам глазки, а вы на это мурлыкали.

— Я в безопасности, уверяю вас. — Махмуд подумал, не объяснить ли Джубалу, что он возьмет в жены лишь сестру по вере, но решил, что тот может обидеться. — Джубал, никогда не предлагайте ничего такого Майку. Он не грокнет, что вы шутите, и на руках у вас окажется труп. Не знаю, сумеет ли Майк по собственному желанию умереть, но он попытается.

— А я уверен, что да! — твердо заявил Нельсон. — Доктор, то есть Джубал, вы не заметили ничего странного в метаболизме Майка?

— Э э-э… позвольте перефразировать. Я не заметил ничего, что не казалось бы странным в метаболизме Майка.

— Вот именно.

Джубал обернулся к Махмуду:

— Не волнуйтесь, я не стану предлагать Майку совершить самоубийство. Я-то грокаю, что он пока не может грокнуть шутку. — Джубал заморгал. — Я вот, например, не грокаю, что же такое «грокать». Махмуд, вы ведь говорите по-марсиански?

— Немного.

— Вы бегло говорите, я сам слышал. Вы грокаете «грок»?

Махмуд задумался.

— Нет. «Грок» и производные — самое важное слово в языке. Полагаю, мне понадобятся годы, чтобы понять его смысл. Но я не уверен, что добьюсь успеха. Нужно уметь думать по-марсиански, чтобы понять, что же такое «грок». Может быть, вы замечали, иногда Майк избирает весьма извилистый путь, пытаясь что-то понять?

— Еще бы! Ох, моя бедная голова!

— Моя тоже.

— Пора поесть, — заявил Джубал. — Ленч — и давно пора! Девушки, поставьте все в пределах досягаемости и почтительно помолчите. Продолжайте, доктор. Или присутствие Майка заставляет вас отложить обсуждение?

— Вовсе нет. — Махмуд произнес несколько слов по-марсиански. Майк ответил, ослепительно улыбаясь. Затем с лица его исчезло всякое выражение, и он принялся за еду. — Я объяснил ему, что собираюсь сделать, и он ответил, что я говорил верно. Это не просто мнение, но факт — неизбежность. Надеюсь, если у меня ничего не получится, он заметит и поможет мне. Однако сомневаюсь. Майк думает по-марсиански, это дает ему иную «карту местности». Понимаете?

— Грокаю, — согласился Джубал. — Язык формирует идеи.

— Да, но… Доктор, вы говорите по-арабски?

— Я? Плохо, — признался Джубал. — Служил армейским врачом в Северной Африке. Правда, читаю до сих пор, потому что предпочитаю слова Пророка в оригинале.

— Так и следует. Коран непереводим — «карта» изменится, как бы вы ни пытались. Тогда вы поймете, насколько трудным, для меня является английский. Не только окончания другие — вся «карта местности» изменилась. Английский — самый богатый человеческий язык по запасу слов; его разнообразие, тонкость значений, нерациональная идиоматическая сложность позволяют сказать по-английски то, что невозможно выразить ни на одном другом языке. Он сводил меня с ума… пока я не научился думать по-английски. Тогда у меня возникла новая «карта мира», поверх той, с которой я вырос. Может, лучше прежней — во всяком случае куда более детализированная. Но есть такое, что можно выразить только по-арабски и чего не скажешь по-английски.

— Да, — кивнул Джубал, — поэтому я и продолжал читать.

— Верно. Но марсианский язык гораздо сложнее английского, он настолько резко отличается в абстрактной картине вселенной, что перед ним английский и арабский — будто один язык, а не два. Англичанин и араб могут научиться думать на обоих языках. Но я не уверен, что мы когда-либо научимся думать по-марсиански (иначе, чем Майк), хотя мы, конечно, способны выучить «пиджин-марсианский», именно на нем я и говорю.

Возьмите слово «грок». Буквальное значение, видимо, восходит ко временам зарождения марсиан как мыслящих существ и бросает свет на всю их «картину мира», просто «грок» — «пить».

— Что? — переспросил Джубал. — Но Майк никогда не говорит «грок», когда просит пить. Он…

— Погодите. — Махмуд обратился к Майку по-марсиански.

Майк слегка удивился:

— «Грок» значит «пить».

— Но Майк бы согласился, — продолжал Махмуд, — если бы и назвал еще сотню английских слов, означающих у нас совершенно разные понятия, часто даже противоположные. «Грок» означает все сразу. «Страх», «любовь», «ненависть» — настоящую ненависть. Согласно марсианской «карте», нельзя ненавидеть, если не «грокаешь», не понимаешь настолько полно, что сливаешься с объектом ненависти и он с тобой, лишь тогда можно ненавидеть. Ненавидя самого себя. Но предполагается, что вы одновременно испытываете любовь, лелеете предмет и никаким иным способом не можете ощущать ненависть. Лишь тогда можете ненавидеть. Я полагаю, марсианская ненависть — настолько черное чувство, что ближайший человеческий эквивалент покажется марсианину всего лишь легкой неприязнью.

Махмуд скривился:

— «Грок» означает «идентично равные». В человеческом клише «мне от этого больнее, чем тебе», есть оттенок марсианского чувства. Марсиане, похоже, инстинктивно усвоили то, что нам известно из современной физики: наблюдатель взаимодействует с наблюдаемым через процесс наблюдения. «Грок» означает понимать настолько полно, что наблюдатель становится частью наблюдаемого, что значит сливаться, смешиваться, жениться, терять свою личность в групповом переживании. Это слово означает практически все, что мы подразумеваем под понятиями «религия», «философия», «наука». И оно так же мало значит для нас, как слово «цвет» — для слепого. — Махмуд помолчал, — Джубал, если бы я разрубил вас на куски и сварил суп, вы, суп и все, что там было, стали бы «грокать». А если бы я съел вас, мы бы оба «грокали», и ничто бы не пропало, и неважно было бы, кто из нас кого ест.

— Ну, для меня-то важно! — решительно заявил Джубал.

— Но вы не марсианин.

Махмуд вновь обратился к Майку по-марсиански.

Майк кивнул:

— Ты говорил верно, брат мой Махмуд. Я и говариваю так: ты есть Бог.

Махмуд беспомощно пожал плечами:

— Видите, безнадежно! Все, чего я добился, — лишь богохульство, кощунство. Мы не умеем думать по-марсиански.

— Ты есть Бог, — терпеливо повторил Майк. — Бог грокает.

— Сменим тему! Джубал, брат мой, могу ли я попросить еще джину?

— Сейчас принесу! — сказала Доркас.

Получилась настоящая семейная вечеринка. Им было легко благодаря непринужденности Джубала, плюс то, что новоприбывшие оказались похожи на его группу — образованные, известные, так что соревноваться не было смысла. Даже доктор Махмуд, редко позволявший себе расслабиться среди иноверцев, повинуясь воле Аллаха всемилостивого и милосердного, почувствовал себя легко. Ему было приятно узнать, что Джубал читал слова Пророка… к тому же он заметил, что женщины семейства Джубала были куда более пухлыми, чему ему сначала показалось. Вон та, темненькая… Нет, и думать нельзя — он в гостях.

Но ему приятно было наблюдать за ними: эти женщины не болтали, не вмешивались в мужские разговоры, но зато быстро подавали еду и питье и оказывали иные знаки внимания по закону гостеприимства. Сначала его шокировала непочтительность Мириам к ее повелителю, но затем он понял, что это: кошкам и любимым детям многое позволяется дома.

Джубал объяснил, что они просто ждут решения Генерального секретаря.

— Если он настроен по-деловому, мы вскоре получим от него известия. Если бы мы оставались во Дворце, он поддался бы искушению и мог начать торговаться. Ну а здесь мы можем отказаться от споров по мелочам.

— Торговаться? — переспросил капитан Ван Тромп. — Но он получил от вас все, что хотел!

— Не все. Дуглас предпочел бы получить все права, и чтобы вон тот негодник с невинной улыбкой, наш брат Бен, не мог занять его место в случае его отказа. Но другие тоже не прочь поторговаться. Этот невозмутимый Будда, Кунг — я же выдернул коврик у него из-под ног, теперь он меня ненавидит. Если бы он придумал, чем нас соблазнить, он бы сразу предложил нам сделку. Так что нам и от него лучше держаться подальше. Кунг — одна из причин, из-за которой мы едим и пьем лишь то, что привезли с собой.

— Вы считаете, что это так серьезно? — спросил Нельсон. — Джубал, а я-то решил, что вы — гурман, предпочитающий свою собственную кухню. Не представляю, чтобы в таком отеле могли отравить.

Джубал горестно покачал головой:

— Свен, никто не собирается отравить вас — но вашей жене, возможно, придется получить страховку лишь потому, что вы откушали тут с Майком.

— Вы и правда так считаете?

— Свен, могу заказать в комнату все, что пожелаете. Но я ни к чему не притронусь — и Майку не позволю. Они знают, где мы, у них была пара часов в запасе. Я вынужден предполагать, что любой официант может оказаться на службе Кунга… а может, еще у двух-трех других. Вот моя основная задача: позаботиться о том, чтобы этот парень оставался в живых до тех пор, пока нам не удастся нейтрализовать ту власть, которую он олицетворяет.

Джубал нахмурился.

— Вспомните о пауках «черная вдова». Маленький такой паучок, полезный, самый симпатичный в семействе арахнид, весь блестит, и рисунок на спине, что твои песочные часы. Но у бедняги слишком большая сила при таком маленьком размере — и его убивают.

— Но «черная вдова» не виновата в том, что она ядовита.

— Майк то же самое. Да и не так красив, как «черная вдова»…

— Фу, Джубал! — с негодованием вмешалась Доркас. — Как не стыдно — и к тому же неправда!

— Детка, у меня другие гормоны. Красив он или нет, Майк не может избавиться от своих денег — но пока он ими владеет, он в опасности. Не только из-за Кунга. Верховный Суд тоже не так «отделен от политики», как кажется… хотя они скорее ошельмуют его как преступника, нежели просто убьют — впрочем, на мой взгляд, судьба преступника куда хуже. Не говоря уж о других заинтересованных лицах, как в «конторе», так и вне ее, которые сейчас проворачивают одну и ту же мысль: как присутствие Майка на похоронах, в качестве виновника торжества, повлияет на их благосостояние. Я…

— Телефон, босс.

— Энн, из Порлока?

— Нет, Даллас.

— Не подойду.

— Она велела сказать, что ее зовут Бекки.

— Что ж ты сразу не сказала? — Поспешив из комнаты, Джубал увидел на экране лицо мадам Везант. — Бекки! Как я рад видеть тебя, детка!

— Привет, док. Я следила за вашим представлением.

— Ну и как?

— Ни разу еще не видела, чтобы кто-нибудь так красиво и ловко играл. Жаль, что вы не родились в паре с близнецом, док, актеры недосчитались бо-ольшого говоруна.

— Высшая похвала, Бекки. — Джубал мгновенно сориентировался. — Но ты помогла с постановкой, я выиграл — и денег полно. Назови плату, Бекки.

— Не обижай меня, — нахмурилась мадам Везант.

— Бекки, хлопать в ладоши и кричать «ура!» может кто угодно, но самые достойные аплодисменты — это кипа хрустящих зеленых бумаг. Поверь мне, Человек с Марса может себе это позволить. — Он ухмыльнулся. — Ну, а от меня ты получишь лишь поцелуй, еще могу обнять тебя так, чтобы косточки захрустели.

Она с облегчением улыбнулась.

— Помню, как ты, бывало, похлопывал меня по попке и уверял, что профессор обязательно выздоровеет, мне сразу становилось лучше.

— Неужели я позволял себе такие вольности?

— Конечно, и вовсе не отечески.

— Может, тебе именно такое лечение и требовалось? Давненько уже я никого не похлопывал так… Ладно, сделаю для тебя исключение.

— Да уж.

— А ты подсчитай, сколько я тебе должен, да не забудь нолики поставить.

— Док, расплатиться можно и не деньгами. Вы не следили сегодня за биржей?

— Нет — лучше не рассказывай. Приезжай, выпьем вместе.

— К сожалению, не выйдет, я пообещала одной важной клиентке быть на месте.

— Понимаю. Бекки, а может, звезды укажут тебе, как повернется дело, если мы уже сегодня его подпишем? Может, после того, как закроется биржа?

Она задумалась:

— Проверю.

— Обязательно. Приезжай к нам, мальчик тебе понравится. Чудной, как подтяжки для змей, но сладкий, как украденный поцелуй.

— Да, конечно. Спасибо, док.

Они распрощались. Тем временем доктор Нельсон отвел Майка в спальню, чтобы осмотреть его.

— Доктор, — спросил Нельсон с недоумением, — я же видел его каких-нибудь десять дней назад. Откуда у него такие мускулы?

— А спросите вы у него.

— Я их сдумал, — ответил Майк.

— Вот именно, — подтвердил Джубал, — он их «сдумал». На прошлой неделе он был ужасен — слабый, рыхлый, бледный. Будто вырос в пещере — впрочем, наверное, так оно и было. Вот я посоветовал ему поскорее стать сильным.

— Упражнения? — с сомнением спросил Нельсон.

— Немного плавал.

— Несколько дней плавания? Нет, вряд ли от этого человек будет выглядеть так, словно он несколько лет толкал штангу! — Нельсон нахмурился. — Я знаю, Майк умеет контролировать так называемые «непроизвольные мышцы». Есть прецеденты. Но такое заставляет предположить…

— Доктор, — мягко прервал его Джубал, — почему бы не признать, что вы не можете этого грокнуть?

— Пожалуй, — вздохнул Нельсон. — Одевайся, Майкл.

Позже Джубал изливал душу трем офицерам с «Чемпиона».

— В финансовом смысле все просто: надо связать деньги Майкла так, чтобы не началась драка. Даже в случае его смерти. Дугласу я сказал, что в случае смерти Майкла прекращается и его роль распределителя, а одновременно Кунга достигли достоверные слухи (я сам их распустил), что в случае смерти Майка распорядителем останется Дуглас. Будь я волшебником, отнял бы у парня все до гроша, Так…

— Но почему, Джубал? — прервал его капитан.

Хэршо уставился на него.

— Вы богаты, кэп? Состоятельны?

— Я?! фыркнул капитан. — Жалованье, когда-нибудь его сменит пенсия, дом заложен, две дочки в колледже. Хотел бы я быть богатым!

— Вам это не понравится.

— Еще чего! Если бы у вас две дочки учились в колледже…

— У меня четверо отучились, а я по уши увяз в долгах. Одна из них — звезда своей профессии, фамилию сменила, потому что я — старый чудак, и ей не хочется лелеять память обо мне. Другие вспоминают меня раз в год, в мой день рождения, в остальное время не надоедают. Образование им не повредило. Я и упоминаю-то своих отпрысков лишь для того, чтобы показать вам: знаю, отцу частенько требуется больше средств, чем у него имеется. Но вы могли бы пойти в какую-нибудь фирму, которая заплатит вам в несколько раз больше того, что вы сейчас получаете, всего лишь за право использовать ваше имя. Вам разве не предлагали?

— Это к делу не относится, — сухо ответил капитан Ван Тромп. — Я профессионал.

— Вы хотите сказать, что деньги не заставят вас бросить командование космическими кораблями.

— Ну, я бы и от денег не отказался.

— Но малые деньги пользы не принесут. Дочери способны промотать на десять процентов больше, чем зарабатывает отец. Закон природы, известный отныне как «Закон Хэршо». Но, капитан, подлинное богатство — такого масштаба, что требуется целая армия жуликов, снижающих ваши налоги, — большое богатство усадило бы вас здесь, на Земле, равно как и отставка.

— Ерунда, я бы вложил деньги в дело, а сам бы стриг купоны.

— Вряд ли, если бы вы были человеком, которому суждено заполучить большое богатство. Но деньги-то не проблема. Всего-то требуется, что пожизненная преданность. Однако даже балеринам не приходится столько крутиться. Капитан, вам это не подходит. Вы же не хотите делать деньги — вы бы хотели их тратить.

— Верно, сэр. Вот я и не понимаю, почему вы хотите отобрать у Майка его богатство.

— Потому что большое состояние — это проклятие, разве что вы умеете извлекать удовольствие из самого процесса делания денег. Но в таком случае имеются серьезные проблемы.

— Чепуха! Джубал, да вы говорите, словно стражник гарема, который пытается доказать здоровому мужчине, что предпочтительнее быть евнухом.

— Возможно, — согласился Джубал. — Способность мозга разумно объяснять свои собственные изъяны неограниченна. И я не исключение. Так как я, подобно вам, сэр, не интересуюсь деньгами ради денег, я мечтаю лишь получать их, чтобы тут же тратить, я никогда не разбогатею. И наоборот, мне не грозит опасность остаться без гроша и лишиться возможности удовлетворять свои прихоти, ведь всякий, в ком есть хоть доля смекалки, сообразит, что не стоит мелочиться. Но большое богатство? Вы же видели сегодняшний фарс. Я мог бы сочинить его так, что мне досталась бы вся добыча, стал бы управляющим, а фактически владельцем, кормился бы с вожделенного дохода — и при этом сумел бы устроить так, чтобы Дуглас по-прежнему нас, поддерживал? Майк доверяет мне, я его брат по воде. Мог ли я лишить его наследства?

— Проклятие! Вы правы, Джубал.

— Естественно. Наш Генеральный секретарь стремится к деньгам не больше, чем вы, им руководит жажда власти — это тот барабан, грохота которого я не слышу. Если бы я гарантировал (о, конечно, с соблюдением приличий), что состояние Майка будет оплотом его администрации, он бы оставил все мне.

Джубал содрогнулся:

— Сначала мне показалось, что так и придется сделать для защиты Майка от стервятников, и я запаниковал. Капитан, вы даже не представляете себе, что такое большое богатство для старика. Владельца осаждают со всех сторон, словно нищие в Бомбее, и каждый требует, чтобы он вложил в дело или пожертвовал часть своего богатства. Он становится подозрительным — редко ему по-честному предлагают дружбу. Те, кто могли бы стать его друзьями, слишком разборчивы и не пожелают толкаться вместе с нищими, к тому же они горды и не захотят, чтобы их сочли просителями. Хуже того, его семье постоянно грозит опасность. Капитан, вашим дочерям когда-нибудь угрожали похищением?

— Что? Боже мой, нет конечно!

— Если бы вы владели состоянием, которое свалилось на Майка, вам пришлось бы охранять своих девочек день и ночь, и все равно вы не могли бы спать спокойно, потому что не доверяли бы даже охране. Припомните последнюю сотню похищений — сколько раз в деле фигурировали доверенные лица? И как мало несчастных жертв удается спасти! Есть ли что-то такое продающееся за деньги, ради чего вы согласились бы надеть на шеи ваших девочек петли?

Ван Тромп задумался.

— Знаете, Джубал, лучше уж я буду жить в своем заложенном доме.

— Аминь. Я тоже хочу жить своей жизнью, спать в собственной постели, и пусть мне никто не мешает! И все же была минута, когда я представил себе, что всю оставшуюся жизнь я должен буду провести в своей конторе, отгородившись от мира, работая дни и ночи, разбираясь в делах Майка. И тут меня осенило. Дуглас ведь живет за такими баррикадами, у него уже есть штат. Если уж мы решили отказаться от всех полномочий, чтобы обеспечить свободу Майку, почему бы не заставить Дугласа платить — свалить на него все, и пусть голова болит у него? Я не боюсь махинаций: лишь второсортные политики гонятся за деньгами, а Дуглас — не ничтожество. Перестань дуться, Бен, надейся, что он никогда не свалит эту ношу на тебя. Вот я и взвалил все на Дугласа. А теперь я могу вернуться в свой сад. Впрочем, стоило мне все обдумать, и дальнейшее труда не составляло. Мне мешало лишь решение Ларкина.

— Мне кажется, тут вам благоразумие изменило, Джубал, — сказал Кэкстон. — Глупо было позволять им оказывать Майку «почести» как суверену. Нужно было просто предложить ему переписать все на Дугласа, согласно этой нелепой теории Ларкина.

— Бен, — мягко промолвил Джубал, — ты же репортер, тебя иногда читают.

— Ну, спасибо! Вы мой поклонник?

— Но у тебя те же представления о стратегии, что и у неандертальца.

— Слава Богу, — вздохнул Кэкстон, — а я уж думал, у вас началось размягчение мозгов.

— Когда начнется, пристрели меня. Капитан, сколько человек осталось на Марсе?

— Двадцать три.

— И каков их статус, согласно решению Ларкина?

Ван Тромп нахмурился:

— Я не должен об этом говорить.

— Ну и не надо, — посоветовал Джубал, — мы сами вычислим.

— Капитан, мы-то с Махмудом снова стали гражданскими лицами, так что я могу говорить, что мне вздумается, — не выдержал Свен.

— Я тоже, — согласился Махмуд.

— И пусть воткнут мою «службу в запасе» куда хотят. Чего ради правительство запрещает нам говорить? Они-то не летали на Марс, сидят тут да кресла греют.

— Спокойней, Свен. Я все скажу — мы же среди братьев по воде. Но, Бен, желательно, чтобы это не появилось в печати.

— Капитан, если так, то я могу уйти к Майку и девушкам.

— Не надо, пожалуйста. Правительство не знает, что делать с колонией. Каждый колонист передал свои права (по решению Ларкина) правительству. Присутствие Майка внесло путаницу. Я не законник, но полагаю, что если бы Майк отказался от своих прав, то администрации пришлось бы сесть за руль, когда придет время делить ценности.

— А что там ценного? — требовательно спросил Кэкстон. — Слушайте, капитан, я не собираюсь преуменьшать ваше достижение, но, судя по тому, что я слышал, на Марсе нет ничего ценного для людей. Или там есть нечто, засекреченное под надписью «перед прочтением умереть»?

Ван Тромп покачал головой:

— Нет, все рапорты остались незасекреченными. Но, Бен, ведь и Луна была всего лишь никчемным куском камня, когда мы до нее добрались.

— Дошло, — признал Бен. — Хотел бы я, чтобы мой дедуля в свое время скупил акции «Лунных предприятий». Но Марс-то населен.

— Да, — с несчастным видом подтвердил Ван Тромп, — но… Махмуд, расскажи ему.

— Бен, на Марсе навалом места для колонистов с Земли, — отозвался Махмуд. — Насколько мне удалось узнать, марсиане не станут нам мешать. Да мы уже выставили там свой флаг и требуем экстратерриториальности. Но вполне возможно, что статус у нас будет такой же, как у муравейника, стоящего в школьном классе под стеклянным колпаком. Мы не знаем, каково наше положение.

Джубал кивнул:

— Я тоже не знаю. Да, я и не подозревал о таком раскладе, хотя и видел, что правительство стремится заполучить так называемые «права». Мне казалось, правительство ничего не знает, и я кинулся в бой; «дерзость, вечная дерзость».

Тут Джубал ухмыльнулся:

— В старших классах мне довелось выиграть спор с Британским колониальным советом. Оппозиция не сумела меня опровергнуть, потому что в природе нет «Британского колониального совета». Вот и сегодня утром я действовал так же беззастенчиво. Администрация жаждала заполучить «права» Майка по Ларкину и до смерти боялась, что мы заключим сделку с кем-то другим. Я воспользовался их алчностью и беспокойством, чтобы форсировать конечную логическую абсурдность их фантастической юридической теории, допускающей, чтобы с Майком обращались как с сувереном, и закрепляющей это в неопровержимом протоколе, — и они на это пошли! — Джубал самодовольно улыбнулся.

— И таким образом, — сухо заметил Бен, — вы вляпались всем известно во что.

— Бен, Бен, — укоризненно возразил Джубал, — по их собственной логике, они короновали Майка. Должен ли я доказывать, что невзирая на известную поговорку о «коронах и топорах», лучше уж быть публично признанным королем, чем подпольным претендентом?

Положение Майка значительно укрепилось благодаря нескольким музыкальным тактам и ветхой простынке. Но оно все еще сложное. Сейчас Майк — признанный суверен Марса, и, согласно этой ерунде по Ларкину, он имел право раздавать концессии, права на торговлю, земли — до тошноты. Ему пришлось бы все это делать и претерпевать даже худшее влияние, чем то, которое всегда сопутствует владению колоссальным богатством, или же он должен отказаться от «трона» и позволить, чтобы его «права по Ларкину» были переданы тем, кто сейчас находится на Марсе, то есть Дугласу.

И то, и другое мне не понравилось, — морщась, продолжал Джубал. — Джентльмены, я не мог допустить, чтобы мой клиент оказался загнан в угол и был вынужден играть этот фарс. Следовало свести к нулю само решение Ларкина о том, что касалось Марса, но при том не допустить, чтобы дело перешло в Верховный Суд.

Джубал ухмыльнулся.

— Вот я и врал до посинения, чтобы возникла некая теория. Майку оказали высшие почести, весь мир это видел. Но почести ведь можно оказать не самому суверену, а его «альтер эго» — послу. Вот я и утверждал: Майк — не карточный король и не создает небывалый прецедент, он — посол великой марсианской нации!

Джубал пожал плечами:

— Чистейший блеф, конечно. Но я блефовал, полагаясь на то, что другие игроки — Дуглас, Кунг — знают не больше меня. — Джубал огляделся. — И еще я рискнул, потому что вы трое были с нами, вы же братья Майка по воде. Если уж вы не выступили против, значит, Майка должны были принять как марсианского посла — и решение Ларкина мертво.

— Надеюсь, — мрачно заметил Ван Тромп, — но я-то не считал ваши заявления ложными, Джубал.

— Как? Да я же плел словеса, импровизировал!

— Не важно. Думаю, вы сказали правду. — Капитан «Чемпиона» заколебался. — Однако я не стал бы называть Майка послом — он скорее десант.

У Кэкстона отвисла челюсть.

— Каким образом, сэр? — спросил Джубал.

— Поясню. Полагаю, что он — разведчик, который выяснит обстановку для своих марсианских хозяев. Не поймите меня неверно, я так же люблю мальчика, как и вы. Но у него нет оснований быть лояльным по отношению к нам — к Земле. — Капитан нахмурился. — Все почему-то считают, что раз человека отыскали на Марсе, он с радостью кинется «домой». Но дело-то обстояло несколько иначе, да, Свен?

— Майк сюда не рвался, — согласился Нельсон. — Мы не могли подойти к нему — он нас боялся. Потом марсиане велели ему идти с нами… а он вел себя, как солдат, исполняющий приказ, который до смерти его напугал.

— Погодите-ка, — возразил Кэкстон. — Капитан! Марс нападет на нас? Марс?! Да это же все равно, что нам напасть на Юпитер! Притяжение тут в два с половиной раза больше марсианского, а на Юпитере в два с половиной больше нашего. Аналогичные различия в давлении, температуре, атмосфере и так далее… Мы бы не смогли жить на Юпитере… не понимаю. Ведь марсиане не смогут выносить наши условия? Разве не так?

— Близко к правде, — признал Ван Тромп.

— Зачем же нам нападать на Юпитер или Марсу на нас?

— Бен, вы видели разработки по плацдарму на Юпитере?

— Непрактично, всего лишь мечты.

— Но в недавнем прошлом и полеты в космос считались неосуществимыми. Инженеры рассчитали: если использовать то, что мы узнали, изучая океаны, и снабдить людей специальными костюмами, тогда высадка на Юпитер станет возможной. Не думайте, что марсиане глупее нас. Видели бы вы их города!

— Э-э-э… — задумался Кэкстон. — О’кей, все равно не понимаю, зачем мы им.

— Капитан?

— Да, Джубал?

— Есть еще одно возражение. Вы слыхали о классификации культур на «аполлонические» и «дионисийские»?

— В общем, представляю.

— Мне кажется, даже культура Дзуни на Марсе бы называлась «дионисийской». Вы там были — я разговаривал с Майком. Его воспитали в совершенно «аполлонической» культуре, они не агрессивны.

— М-м-м… я не стал бы слишком на это рассчитывать.

— Капитан, — внезапно вставил Махмуд, — существуют доказательства в пользу теории Джубала. Можно анализировать культуру по ее языку — в марсианском языке нет слова «война». По крайней мере, я думаю, что нет. Ни «оружия»… ни «борьбы»… Если слова нет в языке, значит, в культуре нет соответствующего явления.

— Ерунда, Махмуд! Животные дерутся, муравьи ведут войны. Что же, у них есть слова?

— У любой расы, достигшей уровня вербализации, есть слова для каждой концепции; когда возникает новая идея, возникают и новые слова. Нервная система, способная создавать слова, не может избежать словотворчества. Если марсиане знают, что такое «война», у них должно быть такое слово.

— Мы можем разрешить спор, — предложил Джубал. — Давайте позовем Майка.

— Минутку, — возразил Ван Тромп. — Я давным-давно понял, что бесполезно спорить со специалистом. Но еще я понял, что история — это длинный список специалистов, которые страшно ошибались. Извини, Махмуд.

— Вы правы, капитан, да только я не ошибаюсь.

— Майк может сказать нам, знает ли он некое слово… но это все равно, что просить двухлетнего малыша дать определение слова «исчисление». Давайте придерживаться фактов. Свен, рассказать про Эгню?

— Дело ваше, капитан, — отвечал Нельсон.

— Строго между братьями по воде, джентльмены… Лейтенант Эгню был младшим корабельным врачом. Отличный врач, утверждает Свен. Но он терпеть не мог марсиан. Я отдал приказ: не носить оружие, когда мы убедились" в том, что марсиане— народ миролюбивый.

Эгню ослушался приказа — во всяком случае, нам не удалось отыскать его оружие, а те, кто еще видели его живым, уверяли, что на нем была портупея с пистолетом. Но запись в моем бортовом журнале гласит лишь: «Пропал без вести, предположительно погиб».

Двое членов экипажа видели, как Эгню вошел в проход между двух скал. Потом они заметили, как туда же вошел марсианин, и поспешили за ними — особенность доктора Эгню была известна всем.

Оба слышали выстрел. Один говорил, что он добежал до прохода и успел заметить Эгню, стоявшего позади марсианина. А потом Эгню не стало видно. Второй утверждал, что, когда он добрался туда, марсианин как раз вышел, проплыл мимо них и отправился дальше. Они заглянули в расщелину… это оказался тупик — и там было пусто.

Вот и все, джентльмены. Эгню мог перепрыгнуть через преграду, притяжение на Марсе низкое по сравнению с нашим, да если еще и испугался… Но я пытался, и мне это не удалось. На моих людях были надеты кислородные маски, приходится — на Марсе-то, когда человек испытывает гипоксию, нельзя полагаться на его ощущения. Не знаю, может, первый из моих людей был слегка «пьян» от недостатка кислорода — упоминаю об этом потому, что легче поверить в такое, чем в то, о чем он доложил: а именно, что Эгню исчез в мгновение ока. Я предположил, что он страдает от гипоксии, и велел ему проверить кислородное снаряжение.

Я думал, что Эгню вот-вот появится, и собирался устроить ему взбучку за то, что он был вооружен.

Но мы его так и не нашли. После этого инцидента начались мои дурные предчувствия и опасения насчет марсиан. Больше они уже не казались большими, тихими, безобидными и весьма комичными созданиями, хотя проблем у нас не было и они всегда предоставляли нам все необходимое после того, как наш семантик Махмуд сообразил, как что просить. Мы замяли дело: нельзя допускать паники, если находишься за миллионы километров от дома. Но смущал сам факт отсутствия доктора Эгню.

Весь экипаж принимал участие в поисках. Но мне удалось развеять предположения о том, что тут есть какая-то тайна. Эгню заблудился в скалах, кислород кончился, он умер и теперь погребен под песками… И я воспользовался случаем, и постоянно вбивал всем в головы: не ходить поодиночке, поддерживать контакт по радио, проверять кислородное снаряжение. Я не приказывал парню держать язык за зубами — просто намекнул, что рассказ его выглядит нелепо, раз товарищ его не поддерживает. Полагаю, нам удалось отстоять официальную версию.

— Капитан, я впервые слышу о том, что тут есть какая-то тайна, — медленно произнес Махмуд. — Предпочитаю вашу «официальную» версию — я не суеверен.

Ван Тромп кивнул:

— Именно этого я и добивался. Лишь мы со Свеном слышали невероятный рассказ… Но все же… — Лицо капитана вдруг стало старым. — Просыпаюсь по ночам и спрашиваю себя: что же сталось с Эгню?

Джубал выслушал его без комментариев. Рассказала ли Джилл Бену про Берквиста и того, второго — Джонсона? Говорил ли кто-нибудь Бену о стычке у бассейна? Непохоже. Дети знали «официальную версию»: группа захвата не появлялась, они все слышали, как он разговаривал с Дугласом… Проклятие, единственное, что ему остается — молчать да попытаться убедить Майка, чтобы он не посылал непрошеных гостей неведомо куда!

От дальнейшего самокопания Джубала избавило появление Энн.

— Босс, у дверей ждет мистер Бредли, тот, который называл себя «главный советник» при Генеральном секретаре.

— Ты его не впустила?

— Нет, мы говорили через переговорное устройство. Он утверждает, что должен вручить вам бумаги и будет ждать ответа.

— Нужно его проверить. Мы ведь в марсианском посольстве.

— И что же, пусть стоит снаружи?

— Энн, я знаю, тебя воспитывали в приличном семействе, но в нашем положении грубость окупится сторицей. Не сдвинемся ни на дюйм, пока не получим то, что нам надо.

— Да, босс.

Им вручили пухлый пакет; подлинник был только один, остальное — копии. Джубал вручил каждому несколько листков.

— Тому, кто обнаружит лазейку, ловушку или двусмысленность, дам леденец.

Наконец Джубал сам нарушил молчание:

— Честный политик: купили его, он и остается купленным.

— Похоже на то, — признал Кэкстон.

— У остальных?

Никто не потребовал «приз». Дуглас попросту подписал соглашение.

— О’кей, — сказал Джубал, — все засвидетельствуйте каждую копию. Возьми печать, Мириам. Пусть Брэдли войдет и тоже подпишет, дайте ему выпить. Дюк, сообщи портье, что мы уезжаем. Вызовите машину, соберите вещи. Свен, капитан, Махмуд — мы покидаем город, как жена Лота покидала Содом… почему бы вам не поехать к нам, в деревню? Спальных мест хватает, кухня домашняя, забот никаких.

Женатые попросили перенести приглашение на другой день; Махмуд согласился. Подписывали довольно долго, потому что Майку очень нравилось расписываться — каждую буковку он вырисовывал, как художник, добивающийся совершенства. Все, что осталось из припасов, погрузили в машину в то время, как все возились с документами; и тут принесли счет.

Глянув на кругленькую сумму, Джубал написал: «Оплатить. Дж. Хэршо за В. М. Смита», передал счет Брэдли.

— Это забота вашего начальника.

— Сэр? — не понял Брэдли.

— О, мистер Дуглас, конечно, передаст бумажку начальнику протокола — я в таких делах еще новичок.

— Да, — выговорил Брэдли, принимая счет, — Ла Рю поручится, я передам ему.

— Благодарю вас, мистер Бредли — за все!