Чужак

9

Вторжение. Придумают же.

Грузовики лихо остановились футах в пятидесяти от ворот, взметнув клубы пыли. Мы вылезли из машин вместе с нашими сержантами и тут же получили приказ не подходить к ограждению, пока «угроза не будет оценена». Ну почему эти ребята не могут говорить так, чтобы их понимали?

Представьте — безоблачное голубое небо и внушительная стена, растянувшаяся через весь перешеек с его шоссе и железнодорожной веткой. Оба конца этого грозного вала, опутанного колючей проволокой, уходили в воду. Наши офицеры — в реальной жизни мясник, менеджер и отставной шеф полиции — двинулись к воротам. Кто-то сунул мне обрез и пригоршню патронов, которые я рассовал по карманам. Потом я прищурился — солнце светило прямо в лицо — и через открытые ворота увидел «силы вторжения».

Вот черт. С таким же успехом можно назвать минным заграждением собачье дерьмо, раскрою вам военную тайну. Эти самые силы вторжения состояли из семьи, приехавшей на седане. Машина сияла чистотой. Значит, приехали не издалека. Двое путешественников вышли, а на пассажирском сидении осталась женщина. Она смотрела на нас с нескрываемым беспокойством.

Двое подошли к воротам. Это были мужчина лет тридцати и мальчик лет одиннадцати. Опрятно одетые, мужчина гладко выбрит. Без оружия.

Чужак заговорил с остановившимися у ворот офицерами. Я заметил, что наши военные старались держаться от него подальше, а один даже взглянул украдкой на флажок, чтобы определить, куда дует ветер. Все понятно, никто ж не знает, какие чертовы микробы слетают с пришельца, верно? Только вот ветра никакого в то день не было, и озеро оставалось гладким, как зеркало.

Любопытство оказалось сильнее осторожности, и мы подошли поближе, узнать, в чем дело.

— Вы должны… — говорил, нет, не говорил, а умолял мужчина. Судя по тону, прижало его крепко.

— Извините. — Менеджер указал на дощечку размером пять на пять дюймов. — Въезд воспрещен.

— Но у меня беременная жена. Ей необходима квалифицированная медицинская помощь.

— Вы же приехали откуда-то. Почему бы не получить эту помощь там?

— Мы жили в домике в горах.

— Туда и возвращайтесь, там безопаснее.

Мужчина покачал головой.

— Вы не понимаете. Там никого нет. Ей нужен врач. Кроме того, у нас кончились продукты.

— У вас есть оружие?

— Да, ружье, но…

— Займитесь охотой. В лесу полно дичи.

— Неужели вы не понимаете? — Мужчина начал злиться. — Моя жена на седьмом месяце беременности. Ей нездоровится. Нам нужен врач.

В это момент из машины вышла женщина. Чтобы подняться, ей пришлось опереться на дверцу машины.

— Джим, расскажи им о моем брате.

— Хорошо, Тина, ты только не волнуйся. — Он взглянул на мальчика. — Марк, побудь с мамой, пока я поговорю.

— Мне очень жаль, сэр. — Отставной шеф полиции говорил тем вежливым, но твердым тоном, к которому прибегал, наверное, миллион раз за свою карьеру. — Вам придется развернуться и покинуть остров.

— Какой, черт возьми, остров? — Раздражение чужака, похоже, достигло точки кипения. — Это же не остров. Сраный городишко на берегу какого-то вшивого озера.

— Джим, — умоляюще произнесла женщина. — Ты только не злись. Они просто осторожничают.

— Успокойся, Тина. Вернись в машину.

— Они не знают нас, Джим. Думают, что мы…

— Хлебные бандиты? Эй, ребята, мы похожи на хлебных бандитов?

— Нет, — ответил шеф полиции, — но вы не знаете…

— Так пропустите нас. Пожалуйста.

— Извините.

— Но вы же видите, что моя жена не совсем здорова.

— Мы не хотим рисковать.

— Разве мы похожи на южноамериканцев? Боже, мы ведь живем в трех часах езды отсюда.

— Где? — спросил бывший полицейский.

— В Галанте, рядом с шоссе № 3. Посмотрите, у меня есть водительские права.

Бывший начальник полиции грустно вздохнул.

— Мне очень жаль. Я ничего не могу сделать. Мы приняли решение закрыть город. Во избежание риска заражения.

— Заражения! Уж не думаете ли вы, что вас заразят моя жена, сын или неродившийся ребенок?

— Джим, расскажи им о моем брате, — напомнила женщина.

Мужчина кивнул и повернулся к нам.

— У брата моей жены здесь летний домик.

— Он сейчас в Салливане?

— Нет, когда все случилось, он был с семьей в Нью-Йорке. С тех пор о нем нет никаких известий. — Мужчина снова попытался воззвать к разуму. — Как вы не понимаете? Мы не станем никому мешать, нам не нужно жилье, мы поселимся в домике моего шурина. Я хороший сварщик… вот! — Он ухватился за металлическую решетку ворот и потряс ее. — Сделаю так, что ворота выдержат натиск целой армии. Нужно приварить прутья диагонально и…

— Мне очень жаль, — мягко сказал бывший полицейский. Похоже, ему действительно было жаль. — Извините. Я не могу пропустить вас в город. Люди вы вроде бы хорошие, но мы не уверены, что вы не являетесь переносчиками болезни.

— И что же? Оставите нас умирать с голода?

Офицеры переглянулись.

— Мы можем дать вам продукты и медикаменты, если вы знаете, что требуется вашей жене.

— Да откуда мне знать. Что ей требуется! Пусть ее осмотрит врач. Эй, послушайте… послушайте!

Но офицеры уже отошли к нашей группе. Я взглянул на Бена. Судя по выражению лица, инцидент произвел на него тяжелое впечатление. У Бена доброе сердце. По-моему, будь на то его воля, он бы их впустил.

Чужак вернулся к машине. Поговорил о чем-то с женой и снова подошел к воротам.

— Мы не тронемся с места. Слышите? Будем сидеть здесь, пока не умрем с голода. Слышите? Вы слышите?

Бывший полицейский обратился к одному из гвардейцев.

— Вот что, ребята, привезите им продуктов. Сложите все в те ящики для рыбы, чтобы их можно было просунуть под ворота.

Сержанты объявили, что все свободны. Наверное, предполагалось, что мы вернемся на рабочие места, но большинство задержалось. Вряд ли кому-то доставляло удовольствие наблюдать за происходящим. Но, кажется, всем хотелось посмотреть, чем это закончится.

Чужак возвратился к седану и уселся на капот. Его жена и сын, должно быть, спеклись от жары, сидя в салоне. Но сдаваться они не желали. Конечно, парень рассчитывал, что мы уступим — надо быть законченным негодяем, чтобы стоять и смотреть, как страдает беременная женщина.

Через некоторое время к воротам подкатил пикап с деревянными ящиками, в которых лежали пакеты с фруктами и консервы.

Вооружившись щетками, чтобы не приближаться к чужакам и не подвергать себя риску, ребята протолкнули ящики под ворота.

Мы простояли там несколько часов, истекая потом. В какой-то момент Джим не выдержал и попытался залезть на ворота, но прутья были так плотно обвиты колючей проволокой, что ему пришлось соскользнуть вниз, не добравшись до середины. Потом к ограде подошел мальчишка.

— Впустите нас. Пожалуйста. Маме плохо. — И так добрых минут двадцать. Женщина не выходила. Выглядела она усталой, а с лица не сходило выражение унылой покорности. Потом парень расплакался. Они сидели в машине, обнявшись, и вот тогда женщина начала что-то говорить. Джим сначала качал головой, затем кивнул.

Больше он на нас не смотрел. Да и мы старательно отводили глаза. Все чувствовали себя неловко. Все молчали. Мужчина и мальчик погрузили ящики в седан и быстро сели, как будто не хотели задерживаться здесь ни на секунду дольше необходимого. Машина развернулась, и семья, не удостоив нас даже укоризненным взглядом, уехала навстречу ожидавшему их где-то там неясному будущему.

Смущенные и пристыженные, мы молча смотрели им вслед. Некоторое время никто не расходился, но, в конце концов, люди расселись по грузовикам, которые и отвезли нас в город.

Такое вот вторжение.

Работалось в тот вечер, после дневного зноя, легко. Прохладный воздух. Прохладный камень на ладони. А еще мне хотелось побыть одному. Выкладывая свою трехмерную мозаику — наверное, Бен все-таки прав, это навязчивая идея, — я нет-нет да и вспоминал семью, которую мы завернули прочь от города. Все могло кончиться тем, что женщина потеряет ребенка. И даже еще хуже. Что они будут делать в лесу с кричащей от боли роженицей? Я поднял камень и, почти не глядя, втиснул его между двумя другими. Он вошел гладко, как вилка в розетку, оставалось только слегка подбить ладонью.

Я тут же подобрал другой. У этого форма была посложнее — целых семь сторон. Что ж, по крайней мере, отвлечет от мыслей о несчастной семье.

Но отвлечься не удалось.

Что если бы мы сжалились над ними? Впустили в город? Что если бы через какое-то время я снова ощутил в животе знакомый комок напряжения? Тот тревожный сигнал, поступающий на некоем глубинном, инстинктивном уровне и говорящий: «Осторожно, Валдива, это они. Чертовы трясуны. Убей их, пока не поздно».

Так что же хуже? Не пустить людей в город и, возможно, обречь их на мучительную смерть в лесу или прикончить чужаков здесь несколькими ударами топора?

Некий инстинкт, двоюродный брат того, который позволял мне определять инфицированных, отыскал подходящую пустоту в возводимом мемориале. Щелк, и камень занял свое место, как будто предназначенное именно ему. Совпадение почти идеальное.

Отступив, я посмотрел на творение своих рук. Надгробие, представлявшее собой куб размером с грузовик, призрачно белело в ночи под светом звезд.

Однажды, когда я работал, на берег пришла незнакомая старушка. Похвалила и сказала, что нечто подобное строили древние египтяне. Я запомнил слово — мастаба. До перехода к пирамидам египтяне хоронили своих мертвецов под такими вот сооружениями. Не знаю. Инстинкт подсказал мне выложить из камней куб. Инстинкт указывал мне на людей, заболевших трясучкой. Я ничего не планировал, ничего не обдумывал, а делал то, что приходило в голову, подчинялся инстинкту. Не знаю, кто наградил меня этим инстинктом, Бог или Дьявол. Как получилось, так и есть, вот и все.

Звезды сияли ярче бриллиантов. Я сидел, прислонившись к стене, ощущая через рубашку холод, исходящий от камней. Время близилось к двум часам ночи, но спать совершенно не хотелось. В домике был пусто и одиноко, а здесь, на берегу, я чувствовал близость мамы и сестры. Здесь я смотрел в небо и считал падающие звезды.

— Эй, Челла, ты видела такое?

Я закусил губу. Так легко представить, что они сидят рядом, живые, со своими охами и ахами, наблюдают вместе со мной за тем, как прорезают атмосферу в шестидесяти милях над нами ослепительно голубые метеориты.

Все еще кусая губы, я посмотрел на озеро. Отливающее серебром, оно, тем не менее, казалось темным и мрачным. Звездные блестки падали на воду и медленно исчезали, словно тонули в бездонной пучине тьмы, беспросветной и безжалостной, как сама смерть. Я представил, как бегу по откосу, до самого края воды, и ныряю. Вниз… вниз… вниз… я ухожу все глубже, я плыву через поднимающиеся кверху гирлянды пузырьков, через стайки рыб, отсвечивающих холодным металлом. Я миную камни, огибаю сплетения водорослей, проношусь над сгнившими каркасами затонувших лодок. В своем воображении я преодолеваю озеро на одном глотке воздуха и вот уже выхожу из воды у набережной Льюиса.

Не знаю, почему, но мной вдруг овладело сильнейшее желание вырваться из этого городка. Пусть магазины, кинотеатры и склады разбиты и лежат в руинах, но это был бы бросок к свободе. В те дни атмосфера в Салливане стояла тяжелая, унылая и гнетущая. Похожее испытываешь, когда приезжаешь в родительский дом и понимаешь, что жизнь там едва теплится, что люди смотрят не вперед, а назад, в прошлое, что у них нет будущего. Нет интереса к чему-либо. Нет радостей. Ничего, кроме медленного сползания к смерти.

Возможно, причина заключалась именно в этом. Большая часть населения Салливана — люди пожилого возраста. Они и выжили-то благодаря тому, что застряли в этом Богом забытом месте. Листок с предупреждением не покидать город был шуткой, потому что за последние шесть месяцев с острова никто не вылезал. Рыбаки не заплывали за оранжевые буйки, отмечавшие 200-ярдовую границу. В лесу, начинавшемся сразу за перешейком, никто не охотился. Да что там! Никто уже полгода не заглядывал за ближайший холм. Там могли построить новый Диснейленд, а мы ничего бы и не узнали об этом.

Должно быть, думая об этом, я потихоньку засыпал. Трава была мягкая, ночной воздух укутывал не хуже пледа, поэтому мое сознание не сразу зафиксировало появившийся свет.

Я смотрел на него, но даже не спрашивал себя, что за чертовщина может светиться за озером, в ставшем призраком городе.

Крошечный, желтый проблеск. Как будто звезда, сорвавшись с неба, обосновалась в одном из разрушенных зданий.

Свет сдвинулся.

Свет сдвинулся? Я поднял голову и потер глаза, чувствуя, как по коже пробежал холодок.

В Льюисе кто-то был. Этот кто-то зажег свет, маленькую лампу или даже свечу. По крайней мере, на отражение это не походило. Светящаяся точка снова переместилась. Исчезла, затем появилась снова, как если бы некто невидимый бродил с фонариком по развалинам.

Конечно. Там были люди. Сегодня мы видели чужаков, но свет в Льюисе… это что-то новое. Обычно все старались держаться подальше от разрушенного города, словно подсознательно понимали, что это место заражено, проклято, а может быть, даже населено призраками.

Свет переместился чуть выше. И тут же пропал.

Исчез.

Вот и все, сказал я себе. Они ушли.

Но нет, огонек вынырнул из темноты, переместившись еще выше. Я постарался вспомнить стоявшие у воды здания, которые рассматривал однажды в бинокль. Пяти- и шестиэтажки. Выглядело так, словно кто-то стоял у разбитого окна на шестом этаже и подавал знак живущим на этом берегу. Только вряд ли обитатели Салливана заметили бы сигнал, не говоря уже о том, чтобы броситься в рискованное путешествие на другой берег.

И тут мне в голову пришла шальная мысль. Я решил предпринять нечто, граничащее с безумием: взять лодку и махнуть в Льюис. Зачем? Сам не знаю. Просто так. Наверное, я не встретил бы там никого. Никого, кроме хлебных бандитов, которые проломили бы мне голову. Или наткнулся бы на трясуна и подхватил инфекцию. Ну и пусть. Сумасшедшая идея уже прочно застряла в моей голове. Давай, Валдива. Делай что угодно, но только выберись из этой дыры хотя бы на несколько часов.

Ночью в Салливане все спали, и никто не заметил бы исчезновения одой из лодок. На то, чтобы перебраться в Льюис, нужно не более двадцати минут. Я поднялся и зашагал по тропинке к пристани. Лодки стояли неподвижно, как будто само озеро вдруг неожиданно затвердело и превратилось в оникс. Я мог бы взять катер с мощным двигателем, который домчал бы меня за несколько минут, но шум от этих монстров такой, что и скелет поднимется из гроба.

Я предпочел прогулочную моторку. Они появились не так давно, когда городской совет всерьез озаботился охраной окружающей среды и начал подталкивать хозяев лодочных станций к переходу на электрические двигатели взамен старых добрых пожирателей бензина. Новички не отличались скоростью, но работали почти бесшумно. Я знал, что аккумуляторы должны быть подзаряжены. Потому что Питер Герлец и его дочери использовали моторки для рыбалки. Да и мне доводилось время от времени брать лодку, чтобы собрать мусор, скопившийся на песчаной косе в сотне ярдов от берега.

Осторожно, стараясь не шуметь, я сделал несколько шагов по предательски заскрипевшему под ногами настилу.

— Это ты, Герлец? Все в порядке, я не собираюсь похищать твое сокровище. — Голос принадлежал бывшему шефу полиции и доносился из темноты. Я прошел вперед и увидел его сидящим на краю причала, спиной к городу. Похоже, старик расслаблялся — рядом с ним стояла более чем наполовину пустая бутылка виски.

— Герлец? Не беспокойся. Ступай домой и досыпай. Сегодня я караулю твои чертовы лодки.

— Это не Герлец, — сказал я.

— Тогда кто? Уж не призрак ли часом? — Я услышал негромкий смех и звук льющейся в стакан жидкости.

— Грег Валдива.

— А, пришлый. — Он опрокинул стаканчик. — Впрочем, нет, пришлым тебя называть несправедливо. Ты ведь у нас уже… сколько, а? Полгода?

— Восемь месяцев.

— Восемь? Так долго?

Он закряхтел, устраиваясь поудобнее.

— Так что привело тебя сюда? Решил искупаться?

— Нет. — Меня так и тянуло сказать, что я вознамерился нарушить один из новоиспеченных указов Совещания. Я пожал плечами. — Не мог уснуть.

— Понятно. Послушай, Валдива, ты же в гвардии, да?

— Да.

— Видел, что случилось у ворот? Тяжелое зрелище.

Я кивнул.

— Знаешь, Валдива. Такая работа не по мне. Я давал клятву поддерживать закон и порядок и защищать невиновных. У меня и значок сохранился. Я его постоянно чищу и испытываю при этом гордость.

— У нас не было выбора. Мы не могли их впустить.

— Особенно после того случая на прошлой неделе. Когда тот голубоглазый паренек… — Он не закончил и со вздохом поднял стакан. — Похоже, зараза проникает и в нашу кровь. Иммунитета ведь нет ни у кого, так?

— Наверное.

— Наверное… Да, и все равно. Не знаю, как объяснить, но поступать так, как поступили мы неправильно. Ты видел? Женщина беременная. Ей необходима помощь, а мы их прогнали. Противно. Рано или поздно мы все заболеем, так что толку прятаться, оттягивая неизбежное, верно?

— Вы скажете это Совещанию?

Он вскинул голову и впервые за все время посмотрел на меня внимательно.

— Думай, что говоришь, Валдива. Ты же наш городской палач… извини, не стоит тебе напоминать об этом. «Джек Дэниэлс» умеет развязывать языки. Я дипломат, Валдива, но сейчас мои дипломатические способности растворились в этом… — Он, похоже, забыл, о чем хотел сказать, а потому налил еще и выпил одним глотком. — Посмотри, совсем как старый пьянчужка. Сколько их было на моем веку. Черт, Мэри даже заставляла меня переодеваться в гараже. Мы и душ там поставили. «Вылезай из этой вонючей формы», — бывало, говорила она. «Ты же весь провонял их мочой». — Он усмехнулся. — Вот почему я не пью из горлышка, как какой-нибудь забулдыга. — У настоящего джентльмена и офицера всегда должен быть стакан. — Я снова услышал уже знакомое бульканье. — Отвечаю на твой вопрос, Валдива. Нет, я не стану говорить Совещанию, что твой Салливан обречен, что когда-нибудь мы все подхватим эту заразу. Уверен, так случится, но говорить им об этом… Нет, во мне сильно развито чувство долга. Можно сказать, патологический случай. Так что я со своими до конца. Буду делать то, что надо. Хотя, между нами говоря, все это пахнет дерьмом. А теперь, сэр, позвольте предложить вам стаканчик?

— Нет, спасибо. Я просто вышел подышать свежим воздухом. Пора возвращаться.

— Что ж, спокойной ночи, Грег. Надеюсь, ты спишь лучше, чем я.

— Спокойной ночи, мистер Финч.

Я уже повернулся и пошел назад, когда он окликнул меня.

— Грег, сделай доброе дело.

Я оглянулся — бывший полицейский снова держал в руке стакан.

— Убирайся отсюда. Знаю, совет никчемный, но в этом городе становится небезопасно. И я имею в виду не болезнь. Странно, но я даже не знаю толком, что имею в виду, но когда я хожу по Салливану и заглядываю в лица соседей, у меня во рту появляется неприятный привкус.

— Что-то не так?

— Не знаю. Да, что-то не так. На твоем месте я бы убирался отсюда куда подальше. Можешь считать, что это чутье. Чутье полицейского. — Он поднял бутылку, как будто собирался прочитать этикетку. На его лице появилось то выражение, которое часто бывает у людей, хвативших лишнего и понимающих это. — Ладно, Валдива, забудь о том, что я сказал. Беспокоиться не о чем.

Беспокоиться не о чем. Я был склонен верить тому, что говорил старый коп. Но только не последнему предложению. Беспокоиться не о чем.

Я шел домой, повторяя эту маленькую ложь.