Честь, шпага и немного волшебства

Глава 27

В этот вечер волшебник так устал, что никак не мог уснуть. Ворочался и ворочался, проклиная на разные лады все эти свалившиеся на его голову приключения и испытания. Зажег под потолочными балками магический шар, погонял его, плавно меняя цвет от красного до фиолетового и обратно.

Вернул белый цвет и сел к столу. Ладно, вернемся к своим раздумьям… все верно он ответил разведчику — оружие на их принципах работать не будет, да и не может. Но было еще кое-что, не могущее быть обнаруженным даже под заклинанием Истины. Бывают такие тайны, что не доверяют даже своим.

И Локси, взяв лист бумаги, стал рисовать. Так, если сразу отказаться от принципа арбалета — вот такая толстостенная стальная трубка, закрывающаяся с заднего конца на поворотные выступы. Заряд магии внутри хорошо защищен, а если его инициировать, то он начнет выталкивать через получившееся сопло так называемую пулю, но куда мощнее и тяжелее, чем в том ружье — причем без потерь Силы. Если не хватит прочности трубки, можно ствол снаружи подкрепить свитым в мелкую спираль Связующим заклятьем — опять же дополнительная защита для внутреннего заряда!

— Отдача будет — несомненно, — пробормотал Локси, задумчиво ероша волосы.

А посему, если предусмотреть вот такой рычажок с противовесом, эту отдачу можно будет использовать для открывания задней крышки и перезаряжания новой порцией магии… Идея так увлекла волшебника, что он еще долго рисовал и прикидывал — а ведь должно, должно работать, или он ничего не смыслит в магии!

В конце концов, почувствовав, что охватившее его возбуждение начинает спадать, а глаза под веками горят, будто туда сыпанули песка, он лег обратно в постель. Убрал свой магический светильник и некоторое время смотрел на освещенные лунным светом глаза матери на картине.

И вдруг, заметив, что хорошо знакомое родное лицо усмехнулось горькой улыбкой, Локси почувствовал, как уютно обволакивающий его сон вновь улетучился. Женщина на картине укоризненно покачала сыну головой, и ее губы еле слышно шепнули.

— Не надо…

А на столе наливались алым светом линии почти законченного чертежа.

Волшебник приподнялся. Одного его взгляда хватило, чтобы лист бумаги испарился в аккуратной вспышке, не затронувшей поверхности стола, и истаял тонким дымком.

— Я понял, светлейшая — больше не повторится.

И он, закутавшись простыней, преклонил колено — то ли перед своей матерью, то ли перед кем-то из Бессмертных. На него из бесконечной дали смотрели мудрые, прекрасные и чуточку усталые глаза.

— Ты сделал там все правильно — то, зачем ты там был. И подарки из другого мира взял хорошие. Но что ты хочешь в награду лично для себя?

Локси вздохнул.

— Что случилось с портретом? Почему здесь мама… и не мама?

Чувственные губы улыбнулись, прекрасно поняв его недосказанные мысли.

— Нет. Этого не могу даже я. Художник был не просто рисовальщиком — он сумел запечатлеть на холсте саму душу твоей матери. И я, однажды посмотрев на тебя ее глазами, приняла твою мать, вырвав ее из царства теней. Она прекрасная женщина, Локси, и я с удовольствием сделала ее частью своей сущности.

Бессмертная помолчала немного, и вновь улыбнулась.

— Хорошо. Если ты рад, что я теперь отчасти и твоя мать — быть посему. Но, милый мой мальчик, не сильно на это рассчитывай. А теперь прощай — мне тяжело здесь, внизу, сдерживать свою силу…

Хеннора выдернула снизу отдувающуюся и едва не вспотевшую (немыслимое и неприличное для богини дело!) от напряжения Миллику, и тут же выдала той встревоженную тираду.

— Послушай, голубушка — ты случайно не сбрендила? Что ты себе позволяешь? Если Сталон узнает, какие дела мы тут вытворяем… а против него мы слабоваты. И зачем ты взяла себе сущность этой женщины? Будто не хватало нам еще и неприятностей с Падшим.

Миллика вновь засияла неземным блеском и улыбнулась.

— Подруга моя — чтобы разглядеть во мне еще одну сущность, Сталону придется всмотреться в меня попристальнее — но тогда он у меня сразу станет шелковым, а я из него буду веревки вить.

Перехватив нить чьего-то рождения, Хеннора ловко вплела ее в Поток Бытия — живи, кто бы ты там ни был! Затем подняла взгляд на подругу. И глаза ее смеялись.

— Да, я забыла — у тебя всегда есть мощное прикрытие. А этот бог падали — с ним-то как вопрос решать, в случае чего? Я не хочу расплачиваться своим телом, и тебе не советую.

Богиня всего живого взвилась жемчужно переливающимся блеском вихря. Уже удаляясь, она лукаво заметила:

— Когда у нас все выйдет, то и Хаос, и Падший у нас в ногах будут валяться, умоляя о помощи…

На следующее утро волшебника едва добудились. Опрометчиво сунувшаяся было Бин сразу заработала тапком, и теперь горестно причитала, рассматривая перед зеркалом наливающийся на скуле синяк. В конце концов Невенор сжалилась над ней.

— Пошли, есть тут у меня кое-какие эльфийские умения по части исцелить. Надо лишь травку одну найти, да только что сорванный листок и приложить…

Однако, пройдя едва ли сотню шагов по лесу вдоль ручья, легкомысленная служаночка вдруг обнаружила, что ее весьма бесцеремонно прижали спиной к дереву. Руки рывком завели назад и связали так, что девица оказалась привязанной к стволу. А перед самым лицом зловеще полыхнули яростью медово-зеленые глаза.

— Ты что же это себе воображаешь? Думаешь, я не вижу, что ты так и норовишь под нашего лорда подстелиться? Тоже мне — первая красотка на деревне!

Осторожно скосив глаза в сторону покалывания в области живота, бледная от страха Бин обнаружила, что эльфийка уже почти готова пустить в ход свой ужасный потрошитель. Она совсем уж было собралась лишиться дыхания от ужаса, но хлесткая пощечина мигом привела ее в чувство.

— Отвечай! Или мне придется применить кое-какие умения, с которыми тебе лучше не знакомиться…

— Не надо, не надо! Я все расскажу, — едва не задыхаясь, служанка залилась слезами.

Но и этого ей не позволила прекрасная в своем негодовании эльфийская лучница — звонкая, отозвавшаяся вспышкой в голове пощечина тут же украсила другую щеку. И Бин разразилась торопливым, спотыкающимся потоком слов.

— Это тятька мой… говорит — новый лорд добрая душа, и порядочный… если понести от него, то он и дитя признает, и денег отвалит… я и подумала — да что ж тут такого?.. а лорд и впрямь хороший, да красавчик… я и сама бы не против — если б он на меня хоть раз ласково глянул…

Бедняжка лепетала задыхающимся от волнения голосом, а Невенор, внутри которой поднималась мутная волна ненависти, уже с трудом сохраняла самообладание, чтобы не пустить в ход боевой нож, коим она владела великолепно — на зависть даже гному, специалисту в любом оружии. И все же выучка взяла свое — голос ее ничуть не дрогнул, оставаясь таким же холодным.

— А теперь слушай меня — и очень, очень внимательно. Не так давно одна стерва уже разбила мастеру сердце, и именно таким способом. И если я еще хоть раз замечу, или узнаю… Не-ет, ты не права! Я начну не с тебя — с твоей родни, причем с самых маленьких. И легко докажу, что эльфийские головорезы самые беспощадные в нашем мире. Сначала я буду отрезать…

И беспощадная разведчица стала перечислять такие подробности, что Бин то бледнела от ужаса, то краснела от стыда, не смея даже упасть в обморок. По правде говоря, Невенор в глубине души чуть лукавила — но совсем чуть-чуть. Просто — один недавний поцелуй еще горел невидимым пламенем на ее устах.

— Все поняла, дура хумансовская?

Девица с ужасом смотрела некоторое время, сотрясаясь от дрожи, а затем только кивнула, будучи не в силах говорить. А Невенор продолжила воспитание, говоря четким, врывающимся в сознание голосом.

— А теперь — молчать и смотреть мне в глаза. И упаси тебя боги отвести взгляд или смежить веки, — лучница свирепо покачала перед самым личиком блестящей сталью.

Нервно сглотнув, Бин мелко закивала, неотрывно глядя в глаза как кролик на удава.

Невенор задрала ей подол сарафана и запустила туда свою бесстыжую руку, внутренне хихикая. Нет, что ни говорите, а методы форсированного допроса и подчинения — отличная штука! От плохого к хорошему, и обратно — качай себе маятник, подчиняя психику… Пока ее пальчики сноровисто ласкали и обхаживали самые сладкие и потаенные места, привязанная девица задышала чаще, порозовела. Затем глухо застонала, глядя на свою мучительницу уже едва ли не с обожанием и по-прежнему не отрывая глаз.

Медленно и осторожно подведя хумансийку к самому порогу наслаждения, но не давая той соскользнуть в сладкую бездну, эльфийка вдруг прекратила и убрала руку. С любопытством глядя на содрогающуюся в сладкой муке, закусившую губы девицу, она прошептала ей.

— Ты будешь делать все правильно? Будешь хорошей девочкой?

— Да… Да! Я сделаю все — только дай мне это! Ты ведь можешь…

«И почему все красивые такие стервы и дуры? Что Аллена, что эта Бин — даже по моим меркам лапочка, а уж по хумансовским — самочка хоть куда… Э-э, милочка, да ты, похоже, никогда такого не знала? Только с грубиянами общалась? Ну что ж, тем крепче будет моя удавка на твоей нежной шейке… вернее, на другом месте. Ладно, ладно, не умирай так — мне же не жаль дать тебе это…» — и она наконец добавила финальный штрих, другой ладонью закрывая молодой женщине рвущийся из губ крик радости.

А глаз она все-таки не отвела… Ну и дура — лучше умереть, чем подсесть на такое…

— Теперь ты будешь и дышать, и жить только с моего разрешения, — заботливо ворковала Невенор, умело сводя с лица Бин синяк, а с запястий — следы от врезавшейся в нежную кожу веревки.

Та мало-помалу приходила в себя, и из глаз медленно уплывала блаженная истома.

— Правду говорят — бойтесь эльфов не меньше, чем Падшего, — наконец прошептала служанка и чуть горько усмехнулась.

— А нас не надо бояться — будь лапочкой, и все будет хорошо! — заверила ее лучница, полоская в ручье руки. Крепкая ты девонька, однако. Куда крепче, чем я думала…

— Вот и все — только глазоньки свои блестящие прикрой, спрячь. Ну, пошли, Бин? А то завтрак стынет. Да, кстати — не расскажешь, милочка, как здесь у вас топленое молоко делают? Такая прелесть выходит…

На лугу за околицей — там, где с незапамятных времен посредине поля торчит одинокий камень, похожий на клык гигантского неведомого зверя, невесть зачем произрастающий из земли, волшебник беседовал с волшебницей. Постепенно проверял ее умения, заставлял отвечать на вопросы и выполнять простейшие магические действия, иногда тенькая в ее сторону. Они вдвоем облюбовали это место — село рядом, и в то же время никто не мешает.

В конце концов Локси схватился за голову.

— Да руки-ноги повыдергать тому, кто тебя так изуродовал!

Стелла обиделась. На время с нее была снята магическая личина — правда, девица почти не изменилась. Так и осталась рыжей, веснушчатой и худощавой, лишь проявились кое-какие типично гномьи черты.

— Ты мово учителя, мастера Лоина, не трожь!

Однако перед носом гномьей соплюшки показался кулак хуманса.

— Помолчи. Так орудовать с Силами, это надо еще исхитриться. Все равно, что тяжелой кувалдой мух бить. Или правой рукой в левый карман лезть. Если мой учитель такое увидит, старикашку от возмущения удар хватит. А у эльфийского мага и вовсе уши позеленеют да отвалятся, — тут они оба хихикнули.

— Значит так, Стелла — выучить тебя да поправить твои вывихи я могу, — он достал трубку, набил.

— Дай огня.

Несколько раз маленькая волшебница пыталась, но получалось более чем скверно — то огонек выходил слишком маленьким и гас, то полыхал яростным жаром, норовя испепелить и саму трубку. А один раз растекся, едва не припалив Локси усы, что он начал отращивать для солидности. В конце концов волшебник сдался и прикурил свою трубку сам.

— Ладно, не расстраивайся так. Основа есть, остальному надрессирую, — заметил он пригорюнившейся малышке. Правда, методы воспитания, через которые он прошел в школе магии, мягкостью отнюдь не отличались. Учеников постоянно ставили на грань надрыва, заставляли чуть ли не рвать жилы в непосильных заданиях. А едва у тех что-то начинало выходить, как планочку — хлоп! — приподнимали чуть повыше, и все мучения начинались сызнова…

— Первое — сообщи своим, сама или через Борга, чтобы сделали два хрустальных шара, как у всех волшебников.

Глаза Стеллы засияли.

— У меня будет свой шар? А зачем два?

— Как будут готовы — мы с тобой подъедем в ваши Рудные горы, и пусть к нам выйдет еще один маг из ваших. Я покажу, как вы сами можете инициировать хрусталь, и научу, как пользоваться.

— А если испорчу? — засомневалась гнома.

— Повторим столько раз, сколько понадобится. Разумеется, шары за твой счет, — поспешил добавить волшебник. Затем вздохнул и продолжил.

— И вторая, гораздо более тяжелая проблема. Чтобы ее обсудить и как-то решить, вызови ко мне одну или две женщины вашего народа, кто имеет на Совет Старейшин наибольшее влияние. И не засыпай меня вопросами — это дело я сначала обговорю с ними, а уж потом ты и сама пожалеешь, что на свет родилась…

Гнома-волшебница завозилась, засовалась при этих словах.

— Кстати, мастер — давайте уйдем со света. Он меня слишком… давит. В моей каморке подземного дворца было куда уютнее.

Локси вздохнул и покачал головой.

— Нет. Тебе придется не только привыкнуть к яркому солнечному свету — полюбить его. И еще одно. Во время учебы тебе будет больно, обидно. Не раз ты будешь проклинать все и вся, и у тебя будут опускаться руки. Реши сразу, раз и навсегда — готова ли ты пойти до конца? Времени у нас мало, слишком мало.

От любопытства Стелла захлопала ресницами.

— А почему мало?

— На будущий год будет война. Большая война с орками. Так что мне надо успеть выучить тебя, а если выйдет — зимой ты уже будешь отводить душу на ваших магах, учить их уму-разуму. Чтобы к войне гномы были готовы не так, как раньше.

Обычно Рудные горы оставались лишь островком в бушующем море орочьего нашествия, отрезанным от снабжения, от взаимодействия с армией людей. Но иногда затапливало и их, и тогда гномы наглухо закрывались в своих подземельях, жестоко страдая от голода и неизвестности — полагаясь лишь на крепость сделанных еще бородатыми прадедами ворот да на стойкость эльфов с хумансами…

— Я с вами, мастер — до конца.

В эту ночь разразилась гроза. Неистовая и бешеная, как часто бывает в предгорьях, но такая же короткая. Она быстро излила на землю свою очищающую ярость и унеслась прочь, куда-то на восток — навстречу утреннему солнцу. Так что к полуночи небо очистилось, и Борг, которому отчего-то не спалось, вышел покурить на приделанный к торцу коридора верхнего этажа балкон. Потянувшись и принюхавшись к чистому прохладному воздуху, он не спеша, предвкушая действо, набил трубку.

Перед тем, как высечь огонь, он глянул с высоты на небольшой сад, что примыкал сзади к дому и теперь неподвижно красовался перед ним.

Глянул — и обомлел. Потому что в саду что-то сорвалось, и под толстой ветвью старой яблони забилась в петле тонкая фигурка. Луна выглянула из-за уползающих последних облаков, и в ее нескромном свете высветилось лицо Бин…

Ее все-таки успели спасти. На истошный, но четко обрисовавший ситуацию вопль гнома сбежался не только весь дом, но и полдеревни.

И теперь едва одетый Локси упрямо вталкивал жизнь в изломанное, лежащее на мокрой траве тело, а старая горбатая Шувзи оказалась вовсе не такой уж беспомощной знахаркой, как бывает обычно в деревнях. И волшебник даже различил у той слабые проблески мастерства. Вдвоем дело пошло увереннее.

И все же они не справились бы, если бы кусающая губы эльфийка не примкнула к ним и не добавила свой благоухающий весенней зеленью ручеек к течению Силы. Наконец, молодая женщина вздрогнула всем телом, закашлялась, а потом задышала — ровно и глубоко.

Пошатываясь от усталости, Локси встал. Несколько мигов всматривался в бледное лицо.

— Отнесите ее в дом. Стелла-первая и ты, Харзи — побудьте с ней. Головами отвечаете, если что!

Когда его распоряжение было выполнено, он нашел глазами старосту, и голос волшебника зазвенел металлом в ночном воздухе.

— А теперь я хочу знать — что здесь происходит? И никому не расходиться!

Бедолашный крестьянин, обливаясь потом, попытался привычно стащить с головы шапку, но оказалось, что впопыхах он ее и не надел. Помявшись, староста оглянулся на односельчан, а затем кое-как выдавил.

— Ну, в общем, вашсветлость…

Локси некоторое время глядел на него, а потом жестко усмехнулся.

— Мне что же, придется ждать? Или послать за розгами, да приказать опять вас воспитывать?

Горбатая Шувзи, опираясь на клюку, шагнула вперед. Ее глаз с такой злобой блеснул на молодого лорда, что у того просто нестерпимо засвербели руки — сунуть старуху в ту же петлю, из которой только что вытащили молодую красивую служанку…

— Не в обиду вашей милости… Бин-то, она не дочка Лукиша. Старый лорд Мэй, отец того, что вы так лихо железкой продырявили…

— Ну, и? — в голове волшебника начало что-то проясняться.

— Так Визил-то, чтоб его в аду Падший миловал — он о том знал, что сестра. Однако ж, все одно снасильничал год тому, да в чем мать родила из старого замка, что ваша светлость спалили, и выкинул…

Локси уже прикидывал, в каких выражениях будит говорить с хоббитянкой, ненароком подстроившей ему такую неприятность.

— Старый Лукиш, ясно дело, не любил байстрючку — поедом ел. А теперь точит, старый пень — пусть тебя молодой лорд обрюхатит. Да потом и деньжат отсыплет… Дескать, все одно порченая, а жизни тут ей не будет, — угрюмо и непримиримо скрежетала старая карга.

— Мать или еще какая родня есть? — поинтересовался волшебник.

Старуха подумала, и отрицательно покачала головой.

— Мать ее, сестра моя, уж три зимы, как… никого, в общем, окромя меня.

Обернувшись, Локси вызвал Иллена.

— Отсчитай старому Лукишу сто цехинов серебром. И чтоб завтра же его и след простыл. Если хоть раз появится на моей земле — висеть ему под ближайшим крепким деревом на манер груши.

Затем повернулся к Шувзи и, не обращая внимания на изумленные голоса обсуждающих его слова крестьян, сказал.

— Ну давай, вещай дальше, коль начала. И глазами не зыркай так люто — я перед тобой и людьми ни в чем не провинился.

Пожевав губами, старуха удержала в себе некие так и просящиеся слова, и продолжила, глядя прямо — да не в глаза, а в самую душу.

— Я свое отжила, спасибо богам, так что смерти не боюсь… Скажи правду, лорд, перед людьми — огулял девку? Обещал чего?

Сначала вокруг воцарилась такая тишина, что стало слышно, как гном угрюмо сопит своей трубкой, затмевая звезды клубами дыма. Затем народ глухо зароптал, но Шувзи гневно вскинула свободную руку.

— Цыть, окаянные! Пусть молодой лорд слово молвит! — и голоса разом смолкли.

Локси с горечью подумал, что вряд ли он будет обладать здесь такой же властью, как эта дряхлая, перекрученная жизнью старуха. Как ни верти — а он здесь чужак, пришлец.

— Нет, — просто ответил молодой волшебник.

Блестящий, бездонно черный глаз Шувзи некоторое время пытливо смотрел на него, а затем старуха недоуменно моргнула.

— А ведь правду бает — то я ясно вижу.

Люди вокруг оцепенело молчали. А Шувзи некоторое время размышляла, опустив голову, затем снова подняла свой пронзительный взгляд.

— Ну и дурак. Дважды дурак! Нет — трижды!

Реназ, зарычав и стиснув в руке нагайку, шагнул было вперед. Старуха коротко взглянула на него и бросила, словно цепному псу.

— Уймись!

Удивительно, но сильный, рослый солдат послушался.

Вздохнув и сдержав становящееся все более нестерпимым желание украсить висящей старухой ветвь яблони, Локси негромко ответил.

— За слова бранные я с тебя потом спрошу, не на людях. Но объясни — почему… дважды и даже трижды? Раз уж у нас тут такие речи пошли.

Шувзи погрозила ему клюкой в сухой руке, и он с удивлением услышал ее негромкий смех.

— Ох, лорд… молодой да пригожий — ну прямо тебе красавец-елф, а уж их я повидала! Да и Бин редкой красоты деваха, неописуемой просто — неужто не хотелось покувыркаться да в…ь ей во все свое удовольствие?

Немного смутившись, Локси кивнул.

— Ну отчего же… только я то по делам мотаюсь, то устаю так, что до постели не помню, как и доберусь — сплю на ходу.

— Вот тебе и первый раз дурак! — фыркнула старуха. Затем пожала тощими плечами.

— Ну и огулял бы девку, ну обрюхатил — то дело житейское, и для лордов очень даже привычное и нужное. Пригрел бы и ее, и дите, обеспечил — не бедный, чай. Кому от того убудет?

Завидя, что волшебник пожал плечами, Шувзи ткнула в него пальцем.

— Вот тебе два! — и, судя по лицам, собравшиеся вокруг крестьяне, солдаты и женщины склонны были согласиться с ее словами. Трудно было бы представить себе какого-нибудь барона или рыцаря, и чтобы у него в деревнях не оказалось с десяток побочных детишек. Для улучшения породы, так сказать.

— И напоследок тебе еще мое слово, лорд Локси. Ну привезешь ты нам однажды жонку, молодую вертихвостку столичную. Будет она по балам скакать, да рога тебе наставлять. А ты все одно ночами будешь с Бин детишек строгать, или вот с этой елфой — приметила я, как она на тебя посматривает… — и взор старухи как-то непонятно скользнул по обмершей Невенор.

— Ежели не с обеими сразу — знаю я вас, молодых да благородных, — усмехнулась старая вещунья.

— Что, не права я, ежели хорошенько-то подумать?

И молодому волшебнику почему-то нечем было возразить.

— А был бы на третий раз умный — да взял бы себе настоящую хозяйку. И красавица, и благородных кровей. Людей знает, о деле не забудет — и почитали бы ее да слушали, как никакую другую. Смотри уж правде в глаза — кругом ты сплоховал, лорд, — Шувзи укоризненно покачала головой и вздохнула напоследок.

— Ну, ладно — теперь приказывай вязать да на ветку — а то я не вижу, как ты на веревку зыркаешь…

Старая женщина замолчала и склонила голову. Локси смотрел на нее, и отчего-то ему было больно и как-то легко одновременно. А затем он сделал то, чего от себя никогда не ожидал — он шагнул к Шувзи и низко, до земли, поклонился.

— Спасибо тебе. За слово смелое, за правду в глаза. Где ж ты раньше была, старая кочерыжка?.. Но я все равно по-своему сделаю.

Он протянул ладонь в сторону Иллена, и хоббит, трепеща от волнения — угадал ли? — вложил в нее не кинжал с левой стороны пояса, а кошель с правой. Локси не глядя зачерпнул горсть монет и высыпал неслыханное для крестьянина богатство старой Шувзи.

— Хату обнови свою — крыша совсем прохудилась. Да чтобы в этих лохмотьях я тебя больше не видел, — и пренебрежительно ткнул рукой в ветхое платье.

Старуха побренчала серебром в подоле, недоверчиво глянула на молодого волшебника, и по своей неисправимой язвительности проворчала.

— Будто вовсе без одежки я краше буду…

Сначала захохотал гном — гулко, всласть, хлопая себя руками по бокам. Затем громко заржали солдаты, с восхищением поглядывая на старую перечницу. Ну, раз такое дело — селяне тоже захихикали, коли лорд не гневаются.

И последним к общему хохоту присоединился тоненький, серебристый, с едва заметной горчинкой смех эльфийской лучницы.

Да, мой лорд, я проиграла эту битву. Права старая Шувзи — кругом права. Тебе нужна в дом хозяйка, мать детей, советница в делах и любовница в постели — все это, и сразу — все это есть у Бин. Она человек, в отличие от меня — она своя.

И все же… ты, мой милый, одновременно и эльф, и человек. Когда-нибудь ты поймешь это, став единым целым — а отмерено тебе много. И тогда меня — никого иную — меня ты отведешь под своды Вечного Леса и назовешь своей. Все же у меня не такая рыбья кровь, как ты считаешь. Но я умею ждать. Ждать и бороться за свое счастье, потихоньку выдирая его из хватки Судьбы.

И я буду ждать. И всегда буду, пока однажды, вдоволь испив горечи и удовольствий из чаши под названием Жизнь, ты заметишь рядом меня — скромную серую птичку Невенор из клана Поющего Ветра.

Конец, возможно — первой книги — о беспутном шалопае, боевом маге и дворянине сэре Локси, лорде Мэй.