Чёрная печать империи

Глава XX

Аэрокар влетел прямо на семьдесят четвёртый этаж: панорамные окна распахнулись и пропустили его внутрь. Но едва пассажиры вышли, машина тотчас убралась из комнаты. Даша огляделась: это было другое помещение, не то, где они беседовали. Судя по по небольшой величине и отсутствию убранства, что-то вроде паркинга.

– Прошу, – Шаховской сделал приглашающий жест.

Вертикальные металлические жалюзи поехали вверх, князь и его спутница вышли в открывшийся проём.

– Я ужасно голоден. Составите мне компанию за… – он глянул на металлические часы на запястье – завтраком? Думаю, это всё же завтрак. Три часа – самое непонятное время суток для определения точного названия.

Даше очень захотелось ответить грубо и вульгарно, про одно поле, на котором… но она сдержалась. Не стоило скатываться до истерики. Со своими – можно, с чужим – нет. Вообще, на своих злиться уместно, а чужие и есть чужие.

– Благодарю.

Кухня была небольшой: всего-то чуть больше Дашиной квартирки. Метров… двадцать пять – тридцать квадратных. Она производила ещё более нежилое впечатление, чем та зала, в которой вёлся приснопамятный допрос. Тёмная мебель занимала лишь одну стену. Напротив стоял высокий стол с барными стульями. К нему свисали конические чёрные лампы на длинных проводах. Стены были мышино-серыми. Над столом белым росчерком пера прямо стене была обрисована фигура какой-то летящей птицы. Совы? И что-то, дающее основание предположить, что это абрис ёлки.

Шаховской прошёл к окну (тоже панорамному), распахнул тёмную дверцу, за которой тотчас мягко засветилось нутро холодильника, достал два контейнера с готовой едой.

– Будете плов с бараниной?

– Без разницы. Спасибо.

Князь молча забросил оба контейнера в… микроволновку? Духовку? Нет, всё же первое. Звякнуло, и стеклянная дверца засветилась жёлтым.

– Кофе? Чай?

Совсем недавно её о том же спрашивал Паша. Вот только у монстрюка это прозвучало намного теплее и добродушнее.

– Кофе. С молоком, если можно.

– Сливки?

– Да.

Даша села за стол, облокотилась и закрыла лицо ладонями. Понимала: сейчас она внешне кажется сломленной. Неплохо. Пусть так и кажется. Ей нужно сосредоточиться. Утишить внутренние терзания, угасить отчаяние, гнев и страх. «Всё, что я пережила до сих пор, всё вело к этому разговору. Он гнал меня, как оленя в засаду». Даша позволила себе внутренне расслабиться.

Шаховской забросил зёрна на сковородку, включил плиту. Вынул из микроволновки плов и внезапно заколебался.

– Вам переложить на тарелку? – прозвучало почти растерянно.

– Нет.

Князь не стал спорить, положил пластиковую подставку перед Дашей на стол, на неё – пластиковый контейнер, вынул бумажные салфетки, завернул в них вилку с ножом и подал «гостье». Даша содрала верх, издавший напряжённый «чпок», и кухня тотчас заполнилась острыми ароматами. Желудок заурчал. Девушка внезапно осознала, что с самого утра, получается уже прошедшего, дня ничего не ела. Князь присел на стол и принялся есть прямо так, держа контейнер на весу. С мясом он обходился без ножа.

Даша не сразу поняла, что столовые приборы выполнены из серебра. Скривилась. «Он не понимает, что есть серебряной вилкой из пластиковой тары, да ещё и еду быстрого приготовления это пошло?»

Зёрна затрещали, князь принялся их помешивать.

– Я думала, вам прислуга готовит. Признаться, удивили, – насмешливо заметила девушка.

– Не терплю посторонних людей в своём жилище.

– Меня, например? Серафиму?

Он хмыкнул и быстро глянул на девушку:

– Вы ставите себя рядом с Симой? Любопытно. Надеюсь, у вас в голове нет мыслей, что я предложу вам постельные отношения, Трубецкая? Признаться, я был бы разочарован.

– Я не елисаветинка. И я не читаю любовных романов.

– Тогда откуда знаете, что в них?

Даша прищурилась:

– А вы?

Князь не счёл нужным ответить. Некоторое время они молча ели, затем Шах выключил зёрна, забросил их в кофемолку и, смолов, достал турку. «Эстет», – мысленно выругалась Даша. Но сваренный кофе действительно пах божественно. Добавив сливки, оборотень протянул девушке толстостенную керамическую чашку. Выбросил пустые контейнеры в мусорное ведро, скрытое нижней дверцей. Сполоснул руки и принялся с явным наслаждением тянуть напиток.

– Странно, что вы меня накормили, – заметила Даша, – и кофе. Известно, что чем менее сконцентрировал человек на допросе, тем больше вероятности, что он допустит ошибку.

– Программа первого курса. Да, верно. А значит..?

– Это не допрос. И вам нужна моя внимательность? Вы говорили про сделку с дьяволом.

– Да.

– Давайте не будет оттягивать удовольствие отказать вам?

Князь хмыкнул.

– Десять минут. Я не решаю дела на кухне: это вредно для пищеварения. Пейте ваш кофий, Дарья Романовна.

– Я уже его выпила.

– Варварство, – вздохнул оборотень. – Пить кофе залпом – плебейская привычка, Трубецкая.

«Долбанный эстет», – угрюмо повторила Даша мысленно.

– Вы мне ещё скажите, что нельзя быстро проглатывать напиток, зёрна для которого с заботой и любовью выращены в Андах и доставлены в Петербург с риском для жизни отважных контрабандистов.

– Из Африки.

«Дешёвый понторез».

– Вы напрасно перевели на меня столь дорогой продукт. Я всё равно не отличила его от екатеринодарского, который пью обычно. По мне так кубанский даже вкуснее.

– Генно-модифицированный?

– Он самый.

Князь скривился. Отставил кружку в сторону.

– Ну что ж, будем считать, что вы мне отомстили, испортив момент. Будь по-вашему. Пройдёмте в комнаты.

– Могу попросить вас продолжить диалог там же, где мы с вами беседовали в первый раз?

Шаховской, уже выходивший, оглянулся и приподнял бровь:

– Сентиментальность?

– Женские слабости, – пожала плечами Даша. – Я женщина, значит, имею право на сантименты.

– Вы жандарм, – возразил князь.

И всё же они прошли именно в ту самую комнату. Шах опустился на, видимо, любимый диван, и Даша, не дожидаясь приглашения, уселась напротив. То, что её демарш заметили, стало понятно по быстрому взгляду прищуренных глаз. Свет оборотень не включил, и его глаза мерцали во тьме золотом.

– Вы любите мрак? – нарушила Даша молчание. – Словно злодей из дешёвых романчиков.

– Романтично, не правда ли? Дешёвые романчики вы всё же читаете?

– Читаю. Люблю хоррор больше, чем любовные истории, – солгала девушка.

Князь откинулся на спинку дивана, забросил на неё руку. По-видимому, он чувствовал себя комфортно.

– Что ж, приступим. Буду говорить прямо. Дарья Романовна, я хочу предложить вам роль двойного агента. Прежде чем сказать «нет», дослушайте до конца. Мне известно о вас всё. Каждый ваш шаг. От «Атаки мертвецов» в «Светоче истины», до ночёвки на раскладушке во дворце Бобринских. Кстати, миллион, предложенный вами госпоже Птицыной от моего имени, это, конечно, было так по-женски булавочно, но меня позабавило. Эпатаж с Баевым в камере Ветровой – тоже. А вот с выпивкой в «Пёсьей голове» вы меня разочаровали. Но, так и быть, я прощу вам эту маленькую слабость. Психика женщины, особенно женщины, злоупотребляющей алкоголем, всё же дело неустойчивое. И, разумеется, я в курсе, где вы спрятались сейчас. Вам не убежать от моего бдительного ока. Может, тогда не стоит и пытаться?

– Я не злоупотребляю алкоголем…

– Вам кажется. Посчитайте, сколько раз за время после вашего визита сюда вы обращались к нему за поддержкой. И знаете, о чём это говорит?

Даша сплела пальцы, стиснула их.

– О чём?

– Вы себе лжёте. Алкоголь прекрасный помощник тем, кто привык себе лгать.

– И в чём же я лгу?

– Ответ очевиден, потому не стану его озвучивать. Но если вы так и продолжите, то скатитесь в жалкое подобие себя самой. Подающий большие надежды курсант, прошедший отбор в колледж, где конкуренция в год вашего поступления составляла девяносто восемь человек на место. Добившийся высоких показателей и серебряного диплома. Вас опередил только Баев, верно? И только потому, что шлея под хвост попала. Ну и, откровенно скажем, мизогиния преподавателей помогла вашему конкуренту. Сразу развею ваше предубеждение, что в Особый вас протащил ваш любовник. Я просмотрел характеристики из девятого отдела. Выше всех похвал. Опять же, дело Бобрика, самое известное из ваших, не на пустом месте возникло, вы к нему долго шли. Вам есть чем гордиться. Чёткость выстроенных логических линий, планомерность действий, риск на грани, но с холодной головой, и доля артистизма. Прекрасно. Хотя мне больше понравилось маленькое дело о собачке Елисеевых. Той самой, заминированной. Изящества и красоты в нём больше. И практических навыков.

– Благодарю, – процедила озадаченная Даша.

Она пыталась расслабиться на кожаном кресле, расположиться в нём так же вольготно, как хозяин скалы, но ровная спина не желала расслабляться, а ладони – отниматься от колен. Это было омерзительно, ощущать себя школьником за столом хозяина жизни. И похвалы Шаховского бесили.

– Не стоит. В деле Серафимы в вас внезапно, и к мой вящей досаде, включилась… М-м… женщина. Эмпатия, сочувствие, переживания… Богов ради, Дарья Романовна, зачем? Вы позволили себе проассоциировать себя саму с погибшей. Это стало вашей роковой ошибкой. Вы перестали быть жандармом. Вы превратились во взволнованную девочку.

Это была правда. Даша понимала это. И почувствовала, что щёки вспыхнули.

– И, кстати, тот факт, что после нашей встречи вы тотчас отправились в бар, лучшее свидетельство деградации вашей личности, Трубецкая. Эмоции. Утешение алкоголем. Напиться и забыться. Путь до подзаборной шавки вы прошли наполовину. Рекомендую завязать с алкоголем прямо сейчас.

– И с целью помочь мне завязать, вы подливали мне «Вельзевула»? – в её голосе отчётливо прозвучал сарказм. И спрятанное под ним смущение.

Даша закусила губу. «Какого дьявола он меня поучает?!» – подумала она в бешенстве.

– Я подливал, чтобы в итоге вы сейчас оказались здесь. Мне будет жаль потерять в целом неплохого специалиста, но, поверьте, мне плевать, что в Особом на одного жандарма станет меньше.

– Князь, – сдерживая бешенство, процедила Трубецкая, – оставьте этот тон. Мне тридцать три года, я не ваш подчинённый и обойдусь без ваших оценок и рекомендаций. Переходите уже к делу.

«И засуньте их себе в…».

– О том и речь.

Он забросил ладони за голову и запрокинул лицо вверх. Даше казалось, что оборотень улыбается, но, вероятно, ей только казалось. Разве можно об этом судить по одному лишь подбородку?

– Официально вы не арестованы. Никто не лишал вас должности. Никто не увольнял из отдела. Но в любой момент, стоит мне захотеть, и всё это с вами произойдёт публично. И вы окажетесь далеко не в таком приветливом месте, как тюрьма в Кронштадте.

– Мой побег устроили по вашему приказу?

– Разумеется.

Даша закрыла глаза, усилием воли заставила лопатки коснуться на спинки кресла. Её пальцы впились в колени. Слабая надежда на раскол в Опричнине растаяла. А тогда… «Он непобедим», – угрюмо поняла Трубецкая.

– Признаться, вы очень оригинально воспользовались предоставленной возможностью.

Девушка пожала плечами:

– Если вы пытаетесь меня смутить, то напрасно. Не вижу ничего зазорного…

– Да-да, я понял. Свободная и раскрепощённая женщина, знающая себе цену и всё в этом роде. Ход с Толсты́м мне тоже понравился. По сути, вы действительно нашли именно того человека, на которого меньше всего могло пасть подозрение.

– Как вы догадались?

– У меня свои методы, – уклонился от ответа князь. – Как вы уже поняли, я очень внимательно наблюдал за вами. Каждый ваш шаг мне известен. Поэтому предлагаю вам стать моим информатором. Я верну вам вашу жизнь. Вы продолжите службу в Особом. По желанию могу нажать на точки, чтобы вас повысили. Вы любите полёты, вы прекрасно водите кары. У вас будет своя «тайга». Вы сможете переехать с Боровой в более престижный район. Вы можете даже обогнать в чинах вашего Баева, а, если хотите, лет через десять станете начальником Особого. И поменяетесь с ненаглядным Лёшей ролями: не вы будете его любовницей, а господин капитан станет вашим любовником. Ну, либо кто-то иной.

Даша стиснула зубы. Шаховской презрительно хмыкнул.

– Если вам уж так нравится именно этот мужчина и настолько угнетает презираемое обществом положение, в моих силах дать вам разрешение на брак.

– Вот как? Вы можете развести Баева с законной супругой?

– Могу.

– Как? По закону…

– Вы сами заметили: оборотни стоят над законом.

– Я – не оборотень.

Князь помолчал, и минут пять Даша слышала лишь его ровное, глубокое дыхание.

– Нет, – наконец произнёс он мягко и тихо. – Оборотень – я. И если я сказал что могу, значит, могу.

– Так много наград! – процедила девушка и распахнула глаза. – Столько соблазнов. И что же от меня требуется взамен? На кого доносить?

Шаховской выпрямился, посмотрел на неё поблёскивающими в темноте глазами. Усмехнулся.

– На всех, Дарья Романовна. Ничего особенного. Просто отвечать на мои вопросы. Честно и откровенно. Я хочу знать, что происходит в Особом. И не только в нём. Вам не нужно будет специально подслушивать или подглядывать. Достаточно просто не лгать и не скрывать от меня того, что увидели и услышали.

Щёки запекло.

«Жандармерия это семья», «сам погибай, а товарища…»… «Я так и не стала им товарищем, – подумала Даша. – Едва со мной случилась беда, и все сразу сделали вид, что меня никогда не было в Особом. Даже Лёша между борьбой за меня и трусливым желанием спрятать, выбрал второе. Я сделала не меньше него, но я – лейтенант, а Баев скоро получит майора». Без влияния Шаховского, Даша понимала это, женщине никогда не подняться выше. Не то, что получить чин майора, или – совсем фантастика – полковника, но даже капитаном не стать. Хоть убейся на заданиях. Разве что каким-то особенным способом лично спасти жизнь императора.

– А если я не соглашусь? – хрипло уточнила она и поднялась.

– Если вы откажетесь или если согласитесь и попытаетесь обмануть... что ж. Вы мне импонируете, Дарья Романовна. Я вижу в вас большой потенциал. И, пожалуй, вот так сразу я не готов от него отказаться. Мы продолжим игру. Не хочу вас пугать или угрожать вам. Вы ведь всё сами понимаете, разве не так? Уверяю, то, что было до сих пор, всего лишь детские шалости заскучавшего бога. Дальше будет интереснее.

Даша отвернулась. Подошла к окну и уставилась в темноту. Где-то там волновался Финский залив. Мерцали огни города. Кронштадт? Значит, окна выходят на восток?

– Доносить – бесчестно, – устало заметила девушка.

– Спать с чужим мужем – тоже.

– Ах, оставьте ханжество.

– Что есть честь, Дарья Романовна? Вы хоть сами это понимаете? Впрочем, извольте: ввиду вашей сентиментальности и привязанности к одному конкретному индивиду, я освобожу вас от обязанности доносить на него. Кажется, близкие родственники даже на суде свободны от показаний против преступника. Остальные вам никто. И вы для них – никто.

Диван скрипнул, видимо, князь тоже поднялся.

– Честь, долг, благородство, любовь, нравственность, что это как не основания для манипуляций? Вы ведь уже не юная курсантка, верящая в параграфы учебников и продажные речи учителей? Во все эти лозунги на плакатах в столовой? «Сам погибай, а товарища выручай», – издевательски процитировал князь. – Крайне полезная штука для манипулирования народными массами. «Жандармерия – это семья», «и все как один умрём в борьбе за это».

Она почувствовала его дыхание на затылке и вдруг покраснела, вспомнив, как князь массажировал ей плечи и шею в пабе. И… и кажется, Даша стонала. «Да провалиться ему пропадом!»

– Вы не верите во всё это? А тогда, Галактион Родионович, во что вы верите сами?

– В жизнь и смерть, – хрипло ответил он почти сразу. – По сути, только они являются правдой.

– По-вашему, солдат, погибающий за родину, закрывающий своей грудью товарищей от амбразуры… глупец?

– Нет, – шепнул он, и девушка вздрогнула, осознав, что его губы совсем рядом с её ухом. – Это естественно. В природе всё происходит так же. Есть, например, утки-смертницы, которые каждый раз при опасности взлетают последними в стае. Их смерть – жизнь для других. То же и в стае волков. То же и у пчёл. В любой стае есть смертники. Их гибель – выживание для остальных.

– Но этот смертник, конечно, не вы?

– Не я.

Даша резко обернулась и увидела золотые глаза совсем рядом: князь наклонился почти к самой её голове. Девушку била дрожь.

– Ваш отец погиб в Курске. А вы…

– Это было глупо. Нерациональное расходование потенциала.

– А в Иркутске… Вы сдали город, чтобы сохранить свой потенциал? – прямо в его лицо выкрикнула Трубецкая.

– Я не был в Иркутске в день падения города. Иначе он бы не пал. Почему вы так упорно пытаетесь разговорить меня про моё отношение к иркутской трагедии?

Девушка не увидела смысла скрывать:

– Агриппина сказала, что её сестра вас шантажировала…

Князь мягко рассмеялся.

– Бедная девочка.

– Не смейте!

– Бедная глупая девочка! Я участвовал в иркутской трагедии лишь как ликвидатор последствий. Только и всего. Обороной руководил полковник Хованский. Дмитрий Ерофеевич.

– Вы лжёте. Агриппина слышала…

– ... колокольный звон.

– Вы убили её, когда она начала говорить про Иркутск.

– Вот как? Любопытно, – прошептал Шаховской. – Но вернёмся к нашим баранам. Дарья Романовна, в этой стае вы – утка-самоубийца. Вы не нужны обществу, а потому, будем говорить откровенно, при малейшей опасности социум пожертвует именно вашей жизнью. Да вы и сами видите: он уже жертвует. Я предлагаю вам иной вариант. Убеждён: вы можете принести большую пользу империи, оставшись живой. Злой бог предлагает вам перебросить жребий. Сколько времени нужно, чтобы вы приняли решение?

– Пять минут.

– Благодарю. Люблю чёткость.

Он вернулся за стол, нажал на панель подлокотника дивана и поставил на столешницу большие песочные часы.

– Время пошло.

И снова сел. Даша уже перестала удивляться чему-либо.

– Я могу написать смс?

– Нужен телефон?

– Да.

Шаховской вынул из кармана аппарат и бросил ей. Даша поймала. Недоверчиво уставилась на мобильник.

– Это… это мой телефон?

– Согласитесь, если Баев получит смс с моего номера, это его сильно озадачит.

Девушка скрипнула зубами. Набрала одно-единственное слово: «Прости», выбрала отложенную отправку. Глянула на время: пять. И поставила таймер на десять вечера. Телефон возвращать не стала. Обернулась к окну. Небо полыхало зеленоватыми пятнами. Северное сияние? Сердце благодарно вздрогнуло. Даша давно не верила ни в богов, ни в бога. Но сейчас, здесь… разве это не чудо? Не последняя милость творца к творению?

– Я согласна, – чётко произнесла она. – Но на Баева я доносить не буду. От вас мне нужен чин капитана. Видит бог, я его заслужила. И будь я мужчиной, мне бы его уже дали. Аэрокар я куплю сама. Нарочно следить не буду ни за кем. Подслушивать, подглядывать – тоже. Где нужно подписаться кровью?

– Мне достаточно вашего согласия.

– Вы поверите на слово?

– Нет. Я не верю словам. Но и подписям тоже не верю.

Даша сглотнула. Облизнулась. Где-то там Лёшка, должно быть, достал уже никому не нужную информацию. Она знала своего мужчину: Баев не из тех, кто такие вещи станет откладывать в дальний ящик.

– Ещё. Я подумала насчёт выпивки. Вы правы, я завяжу. Но вот прямо сейчас я хочу арманьяк. Двадцатипятилетней выдержки. У вас есть?

– Пять минут, – хмыкнул князь и приказал кому-то, очевидно, по телефону: – Пётр, принеси бутылку «Легранда» девяносто девятого года.

Он ещё недоговорил, когда Даша распахнула стеклянные двери и шагнула в пустоту.