Цесаревич Вася 2

Глава 14

На допросе полковник Шарль де Голль не запирался, и говорил много и словоохотливо, выдавая секреты как испанского, так и французского командования. Раскаяний совести он при этом не чувствовал. А что такого-то? Плен для любого европейского офицера есть явление обыденное и нисколько не позорное, и в некоторой степени даже героическое. Подумаешь, плен… Бывал уже, и ничего страшного там нет. А словоохотливость — плата за возможность пользоваться услугами международного Красного Креста, почтой и телеграфом, за свободу корреспонденции и перемещения по лагерю, за возможность играть в футбол и собираться по вечерам в офицерском клубе для военнопленных, где можно пропустить пару стаканчиков неплохого вина и сговориться с податливой официанткой на ночь.

Исключение составляли английские лагеря для буров и бурские лагеря для англичан, но именно лайми крупно обгадились в Южной Африке, и именно их лагеря стали образцом человеконенавистничества, повторить который вряд ли кто отважится.

Следователь был вежлив но дотошен, и его интересовали не только военные планы:

— Господин де Голль, вы принимали активное участие в польском бунте двадцатого года, и заочно приговорены к смертной казни через повешение.

— В первый раз про это слышу.

— Врёте, — покачал головой следователь и зашуршал бумагами на столе. — По фототелеграфу передали расписку, что вам была вручена копия приговора двенадцатого мая одна тысяча девятьсот двадцать третьего года. Это ваша подпись, господин де Голль?

— Моя, — нехотя согласился полковник.

— И вот опять вы принимаете участие в вооружённом мятеже и воюете против российской армии. Впрочем, это в вину вам уже не ставится.

— Спасибо.

— Да не за что, господин де Голль. Нет смысла заводить новое уголовное дело, если для повешения достаточно старого.

— Как повешение? — не понял француз. — За что повешение?

— Я думаю, что за шею, — ответил следователь и нажал кнопку звонка, вызывая конвой. — Этого уводите и давайте следующего.

Следователь сух и вежлив:

— Дивизионный генерал Гонсало Кейпо де Льяно и Сьерра по прозвищу Сарагосский мясник?

— Да, это я, хотя с последним определением не согласен.

— Вы обвиняетесь в соучастии в убийстве восемнадцати тысяч человек путём принесения в жертву во время некромагического ритуала.

— Это были отбросы общества.

— Вы обвиняетесь в соучастии в вооружённом мятеже, направленном на свержение законной власти короля Петра Ольденбурга.

— У нас разные взгляды на будущее Испании.

— У вас разные взгляды даже на ваше будущее, — на стол легла бумага. — Ознакомьтесь.

— Что это?

— Королевский указ о смертной казни взятых с оружием в руках мятежников.

— Без суда?

— Вам нужна эта формальность, генерал? Можем устроить лично для вас, но за отдельную плату.

— То есть, меня осудят за мои же деньги?

— А что вы хотите? Люди работают, и любой труд должен достойно оплачиваться.

— Что это, Шарль? — генерал Кейпо де Льяно покрутил головой, насколько это позволили сделать туго стянутые за спиной руки.

— Это виселица, мой друг, — ответил французский полковник. — Обыкновенная примитивная виселица.

— Просто дерево и две верёвки? А как же… Нет, я не согласен!

— Наше мнение уже нигкого не интересует, генерал. А вы хотели под барабанный бой на главной площади города? И не совсем просто — есть два солдата, врач и судебный фотограф. Нам с вами достаточно.

— Тысяча чертей!

— И не говорите, мой генерал, сегодняшний день как-то неудачно начинается.

В тот же день. Испано-французская граница.

Информация, полученная от покойного полковника де Голля, позволила достойно встретить неопознанные войска неизвестного государства, одетые в форму без знаков различия, и перешедших границу в южной её части. Незваным гостям позволили углубиться на испанскую территорию на десять километров, и подвергли массированному артиллерийскому обстрелу из двухсот стволов на километр фронта. Пытающихся вырваться из-под губительного огня ждали обширные минные поля.

Вернуться назад не давали собственные заградительные отряды, укомплектованные пулемётчиками, разговаривающими на плохом французском языке с швабским акцентом.

И в тот же день корабли под флагами давно исчезнувшего Великого Герцогства Бургундия атаковали Марсель, Тулон и Бизерту. Действуя на пределе дальности своих орудий, но далеко за пределами дальнобойности пушек французской береговой обороны, они сначала потопили всё в портах и на рейдах, а потом перенесли огонь на сами города. Уже через час многочисленные пожары слились в один костёр ужасающей мощи, в котором плавились стены каменных домов.

В рубке бургундского флагманского линкора, носящего имя Карла Смелого, адмирал Николай Оттович Эссен выговаривал возмущённым варварством офицерам:

— У вас приказ, господа, и вы обязаны его выполнить. Потом желающие могут застрелиться и попасть в списки дезертиров. Семьи самоубийц будут лишены дворянского звания, а трупы самоубийц распоряжусь закопать в безымянных могилах на ближайшем же свинарнике. В этой сраной Франции есть свинарники?

— Но мы же русские офицеры… — попробовал возразить кто-то.

— Вот именно! — воскликнул Николай Оттович. — Мы русские офицеры, и, по вашему мнению, должны соблюдать какие-то там правила, чтобы понравиться любому европейскому отребью. Нас боятся, господа, но не уважают! Да уже, пожалуй, и не боятся. А чего бояться, если русские придут, потешат свою гордыню славой победителей, да уберутся восвояси? Да ещё собственные карманы проверят, чтобы случайно не прихватить чужого.

— Но Николай Оттович…

— Да, я уже много лет Николай Оттович! Русская армия брала Берлин и ушла оттуда, ничего не разграбив и не разрушив. Русская армия брала Стокгольм, ничего не разграбив и не разрушив. Русская армия брала Париж, ничего не разграбив и не разрушив. За что нас уважать, я спрашиваю? У нас репутация недотёп с гипертрофированной манией величия, готовых за лесть и похвалу свернуть горы, да ещё и доплатить за предоставленную возможность прославиться. Так было всегда, но так больше не будет, господа офицеры! А вам, князь, должно быть особенно стыдно.

— Почему именно мне? — удивился флаг-офицер капитан второго ранга князь Юсупов, пытавшийся возражать адмиралу Эссену.

— Перед предками стыдно, — пояснил Николай Оттович. — Ведь это они вырезали целые города при малейшем сопротивлении и уничтожали целые народы? Кстати, отправьте на Лазурный Берег «Герцогиню Шарлотту» в сопровождении крейсеров, и смешайте с камнями Канны, Ниццу и Монте-Карло.

— «Герцогиня Шарлотта» это…

— Не помню. Да обзовите так любой линкор и отправляйте.

— На Лазурном Берегу могут отдыхать наши люди, Николай Оттович. Подданные Российской Империи.

— Лес рубят — щепки летят. И бьют по безвинным грибам. И вообще, князь, наши люди ездят отдыхать в Крым, Царьград, Абхазию и Вышний Волочок. Вы ещё здесь?

— Будет исполнено, ваше превосходительство! — флаг-офицер покинул рубку, и никто не слышал его злорадный шёпот. — Извините, дорогие тестюшка и тёщенька, но у меня приказ. Вас же никто не заставлял просаживать в рулетку будущее наследство моей дорогой супруги?

Сарагоса и её ближайшие окрестности.

Штурмовая дивизия генерал-майора Есенина прошла оборонительные позиции мятежников не встречая сопротивления.

Некому там было сопротивляться, в окопах и укрытиях только трупы с распухшими и почерневшими лицами. Даже видавшие виды и закалённые боями штурмовики крестились и нервно подёргивались при виде такого количества покойников, умерших одновременно весьма нехорошей смертью.

Третьего дня ночные бомбардировщики на редкость удачно положили бомбы особой мощности и зажигательную смесь прямо на головы колдунов-некромантов, там что-то рвануло, и маго-химическая зараза прокатилась волной по позициям, заползая в малейшие щели и затекая во все низменности.

Надёжного способа защититься от этой дряни так и не придумали, и единственным действенным методом при встрече с ней было ожидание. Всего-то подождать сутки, и отрава разлагалась на углекислый газ, воду, и какую-то вонючую бурую слизь самого мерзкого вида, но абсолютно безопасную.

— Тысяч тридцать здесь лежит? — штабс-капитан Гумилёв никогда не упускал возможности напомнить о себе.

— Пожалуй, все сорок, Николай Степанович, — согласился Есенин. — Но пересчитывать не будем.

— Трофейное оружие соберём?

— Вот это обязательно, — кивнул командир дивизии. — Хотя бы ополченцев нормально вооружим, а то некоторые до сих пор с фитильными аркебузами. Пусть ваша рота этим займётся.

Гумилёв вздохнул и поморщился, предварительно убедившись, что генерал Есенин уже отвернулся и его не видит. Выделился, называется! Напомнил о себе, называется! Теперь до позднего вечера, если не до завтрашнего утра, придётся ворочать покойников, освобождая их от винтовок, пистолетов, патронов и холодного оружия. Слава богу, раздевать трупы не заставляют — этим займутся сами испанские монархические ополченцы, одетые в живописные и невообразимые обноски. Что поделаешь, если Испания бедная страна, и даже родовитый аристократ вполне может щеголять заплатками на штанах, передающихся из поколения в поколение.

А тут несколько десятков тысяч комплектов военной формы! Только постирай и надевай! Впрочем, штабс-капитан Гумилёв был уверен, что большинство испанцев, как истинные европейцы, предпочтёт обойтись без такой утомительной процедуры, как стирка. Да, воняет, ну и что? От конкистадоров тоже воняло, а они завоевали почти всю Южную Америку и кучу островов в трёх океанах. Тем более к запаху быстро привыкаешь, и он уже не кажется таким омерзительным.

Пока Николай Степанович предавался унынию и отдавал распоряжения, генерал-майора Есенина вызвали на очередное совещание к командующему Экспедиционным Корпусом.

Фрунзе сидел в штабной палатке в одиночестве, чуть ли не закопавшись в карты, и Есенин недоумённо покрутил головой по сторонам:

— Вызывали, Михаил Васильевич? А где все, вроде бы совещание назначено?

— Присаживайтесь, Сергей Александрович, — командующий пожал руку командиру дивизии и кивнул на раскладной стул у столика с картами. — Все при делах, и мы больше никого не ждём. Тут у нас кроме ваших штурмовиков и испанского ополчения никого и не осталось. Основная часть второй день как на границе с Францией — артиллерия артиллерией, но сто пятьдесят тысяч наёмников одними пушками не утилизируешь. Обязательно нужна хорошая пехота. У нас не просто хорошая, у нас лучшая.

— Наёмники?

— Да, они самые. За три баварские марки в день нашлось достаточно охотников рискнуть головой. Оплата, согласитесь, солидная.

— Примерно сто килограммов говядины в мясных лавках Петербурга.

— Или сто пятьдесят, если закупаться в Твери. Но я вас позвал не для обсуждения цен на мясо. Кстати о мясе… Как вы оцениваете наших испанских союзников из монархического ополчения?

— Исключительно матерно оцениваю, Михаил Васильевич. Они только со стороны кажутся однородными, а на самом деле там такая дикая политическая мешанина… Есть монархисты-абсолютисты, есть конституционные монархисты, есть парламентские монархисты, и ещё много всяких разных. Каждой твари по паре, и эти твари при случае с удовольствием вцепятся друг другу в глотки. Раньше их удерживало от склоки отсутствие нормального оружия, а сейчас удерживает наше присутствие. Но если дать хоть немного воли…

— Следовательно, Сергей Александрович, вы не станете возражать, если я предложу уступить монархистам почётное право первыми войти на улицы Сарагосы?

— Буду только рад за них, — усмехнулся Есенин, которому дивизионная разведка постоянно докладывала о состоянии дел в городе. И лезть на перегороженные баррикадами узкие средневековые улочки как-то не горел желанием. Там рота свободно полк удержит. — Символично же — испанцы освобождают испанский город от бунтовщиков!

— И вы не спросите, зачем это нужно? — удивился Фрунзе.

— Каждый солдат должен знать свой маневр, Михаил Васильевич. Если мне требуется это знать, то вы мне скажет. А если не требуется, то не скажете, — Есенин улыбнулся. — Но почему-то кажется, что эта информация мимо меня никак не пройдёт, потому что напрямую касается моей дивизии.

— Это вы правильно рассудили, Сергей Александрович, — кивнул командующий. — Пока испанские монархисты будут напрямую колотиться в оборону Сарагосы, или хотя бы имитировать наступление, вы обойдёте город и ударите на Мадрид. Сейчас в столице почти нет войск генерала Франко — они срочно перебрасываются на север, где очень удачно для нас против мятежников выступила Страна Басков.

— Неожиданно. Баски всегда плохо воспринимали испанскую королевскую власть.

— И сейчас ничего не изменилось. Они начала воевать не за короля, а за собственную независимость.

— Петербург признает эту независимость?

— Петербург признаёт только единую и неделимую Испанию, которая со временем войдёт в состав Российской Империи на правах культурной автономии.

— Вот оно даже как…

Культурная автономия была изобретена лично императором Иосифом Первым, и применялась преимущественно для национальных окраин. То есть, Империя не вмешивалась в традиционный уклад жизни какой-нибудь Маньчжурии, Туркестана или Финляндии при условии соблюдения последними основных законов Империи. Хочешь открывать школы с преподаванием на родном языке? Да сколько душе угодно, но за свой счёт. И не забудь открыть положенное количество русских школ и гимназий с бесплатным обучением всех желающих. Таковых желающих находилось много, потому что паспорт можно получить только при наличии аттестата об окончании полного курса русской школы. Нет, можно паспорт и на финском… но дорого и бесполезно — пограничники финским не владеют, и при попытке пересечь границу арестовывают как нарушителя. Потом, конечно, отпускают после разбирательства, но в таких случаях услуги переводчика стоят до пятидесяти рублей в час. Разбирательство может длиться больше суток, а если попал на праздники или выходные…

А ещё ходит очень похожий на правду анекдот, как известный производитель сливочного масла и миллионер Йолко Палкиннен в тридцать втором году решил пошутить, и подал декларацию о доходах на шведском языке. Чиновник министерства по налогам и сборам глазом не моргнул, принимая документ, но тоже обладал неплохим чувством юмора. Перевод декларации затянулся на три года, и всё это время аккуратно начислялись пени на просроченный платёж. Теперь бывший финский миллионер Йолко Палкиннен работает мойщиком автомобилей на станции техобслуживания в Сестрорецке, и слывёт очень экономным и жадным до чаевых человеком. И на русском разговаривает практически без акцента.

А так да, полная свобода жить традиционным укладом!

— И по Мадриду, Михаил Васильевич, — генерал-майор Есенин вернулся к предмету обсуждения. — Я должен взять его силами одной дивизии? Как-то оно… трудно придётся. Я не сказал невозможно, но…

— Достаточно будет, если вы не допустите вывоз золотого запаса Испании. По нашим данным это должно произойти в самое ближайшее время. Скажем так, в следующий понедельник около пяти часов утра машины встанут на погрузку.

— Сегодня четверг.

— Да, и у вас есть трое суток.

— Мне нужна испанская военная форма и истребители капитана Красного, Михаил Васильевич.

— Форму возьмёте трофейную, её как раз полно, а с Василием Иосифовичем договаривайтесь самостоятельно. Я могу его только просить, а не приказывать.

— Договорюсь, — кивнул Есенин. — Но могу я сослаться на ваше принципиальное согласие?

— Всенепременно.

В истребительном отряде пополнение — прибывший из Одессы пароход привёз восемь новых самолётов, четырнадцать запасных двигателей к ним, и трёх лётчиков, освоивших навыки пилотирования на авиационном заводе у Поликарпова. Два поручика — Степан Супрун и Иван Копец, и один прапорщик — Павел Рычагов. Все трое с опытом полётов на дирижаблях, что до сих пор выходит боком. Пополнение летает блинчиком, панически боится виражей и вообще резких маневров в воздухе, а при посадке норовит сбросить скорость и приземлиться вертикально. Каждый из-за этого несколько раз срывался в штопор в первый же день. На второй чуть попривыкли.

Вот для того, чтобы поднатаскать новоиспечённых истребителей в боевых, но безопасных условиях, Красный и уговорил Валерия Павловича Чкалова принять приглашение генерал-майора Есенина. Ибо что может быть безопаснее охоты на паровозы при полном отсутствии зенитного огня с земли? Сергей Александрович опасался, что франкисты додумаются вывезти золотой запас Испании по железной дороге. За автомобильные и прочие просёлочные дороги он не беспокоился, так как все подходы и подъезды к Мадриду уже контролировались маскирующимися под военные патрули штурмовиками его дивизии.

— И много там золота? — Василий поинтересовался не из праздного любопытства, а для общего понимания ситуации.

— Около шестисот тонн.

— Солидно.

— Для Испании солидно, а для нас так себе, детишкам на молочишко. Но хотя бы хватит на оплату услуг флота и Экспедиционного Корпуса по подавлению мятежа. Боеприпасы, опять же, не дёшево стоят. Альтруизм нынче не в моде.

А вот Чкалов хоть и дал согласие на участие в операции Восьмой штурмовой дивизии, но имел на этот счёт собственное, резко отрицательное мнение.

— Ты, Вася, уже на третий самолёт садишься. Это тебе не хрен собачий, а повод задуматься.

— О чём задуматься, Валерий Палыч? — не понял Красный. — В первый раз движок из стоя вышел, и я здесь вообще не при делах. А во второй сбили, да, тут согласен. Но я вышел из той истории с прибытком, так что они сами виноваты. Кто просил меня сбивать? И вообще не верю я в эти суеверия.

— Полетишь?

— Полечу!

И вылетел в тот же вечер на охоту, взяв ведомым прапорщика Рычагова. У Павла нет навыков ночных полётов, но в полнолуние при ясном испанском небе видно немногим хуже, чем днём, и ничего не может помешать охоте. А навыки дело наживное. У Красного их тоже нет, но это не повод сидеть на земле.

Полного бака бензина «Чайке» хватает на три с лишним часа, вот и менялись, поднимаясь в небо по очереди. Первым повезло паре Нестерова и Супруна, расстрелявший паровоз грузового состава. После взрыва котла к остановившимся вагонам бросились давно ожидающие работы штурмовики, но уже через пять минут передали по рации, что товарняк пустой, и был отправлен в Виго грузиться английскими снарядами.

Следующей отличилась пара Чкалова и Копца, остановившие пассажирский поезд. Золота в нём не обнаружилось, зато вагоны были забиты злыми американскими наёмниками, посланными в Сарагосу подкреплением к генералу Кейпо де Льяно. О пленении и повешении Сарагосского палача в Мадриде ещё не знали. С наёмниками пришлось повозиться, но винтовки против крупнокалиберных пулемётов и автоматов ППШ помогают плохо. Теперь уже никто и никуда не едет.

Василию добыча досталась только утром во время третьего вылета. Сначала обрадовался, чтобы тут же пожалеть, что связался с ней. И откуда опять взялись эти чёртовы некроманты? И за что они так не любят именно капитана Василия Красного?