В субботу Надежда с мамой и дочкой выехали из дома пораньше. Дача Дины, маминой подруги детства, юности и всей взрослой жизни, находилась не так уж далеко, но день обещал быть солнечным, и его не хотелось терять. А откладывать выезд до следующей недели было никак нельзя, чтобы не потерять ручьи, которых так ждал ребенок.
К поездке маленькая Люба сложила три парусника из растворимой бумаги, чтобы запустить их в плавание. Мама с бабушкой надеялись, что эти со всех сторон экологические поделки проживут хотя бы минут пятнадцать, чтобы ребенок успел наиграться. Пока они уговаривали ее не запускать в ручей все сразу, а Люба упрямилась. Она планировала спустить на воду всю флотилию целиком.
Но по прибытии корабли чуть не оказались не у дел, потому что у Дины их встречали и собака, и пирожки с вареньем, и Динин внук с тремя своими кораблями, в одном из которых сидели шесть микрогребцов, и, разумеется, качественные ручьи, глубиной до середины новых сапожек.
Всё это богатство захватило гостей с головой. Даже Надежде от детских щедрот достался маленький кораблик, который ей было позволено спустить на воду у края поселка.
Кораблик получился не совсем сбалансированным, и поток крутил его куда хотел, однако перемещаться у кораблика вполне получалось, поэтому Надежда проводила его взглядом, оставила детей резвиться под руководством Дининой дочери и пошла назад к дому.
Воздух пьянил и орали скворцы, и Надежда почти забыла, зачем они на самом деле приехали.
— Надежда? Какой сюрприз! Уж не ко мне ли вы? — услышала она знакомый голос.
Ох, нет, не так всё планировалось!
Но Астахов улыбался совершенно искренне, совсем не той улыбкой, которую он изображал на протокольных мероприятиях, и Надежда решила ничего не придумывать.
— Была такая мысль, — призналась она. — Я здесь с дочерью: мы в гостях у маминой подруги. А она соседствует с вами. Я не рассчитывала, конечно, но если бы вы вышли во двор, появился бы шанс поговорить.
— Видите, как удачно, — Астахов улыбнулся еще шире. — Я вышел даже не во двор, а сразу на улицу. И если у вас не запланированы никакие срочные увеселения, приглашаю на кофе.
Они прошли мимо Дининой дачи. Дина с Верой уже устроились пить чай на террасе, выставив вертикальный обогреватель на половину мощности. Надежда махнула подругам рукой, они помахали в ответ, раскланялись с Астаховым и вернулись к прерванному разговору. Их миссия была завершена, теперь дело было за Надеждой.
Астахов неспешно завел агрегат, который должен был превратить две горсти зерен в две чашки напитка, выставил на стол вазочку с сырным печеньем, дождался, пока агрегат отдаст ему эспрессо, и разместил чашки перед собой и гостьей.
— Сахар?
— Нет, спасибо.
Бывший министр кивнул.
Разговор начался издалека, как положено на даче. Надежда похвалила кофе, Астахов оживился и рассказал, что этот сорт собирают прямо вокруг вулкана. Вулкан, к счастью, давно не извергается, а только угрожает, а то не видать бы им такого кофе. Надежда восхитилась нервами фермеров, которые выращивают зерна в таких условиях. Астахов поддержал.
Плавно перешли к министерским делам. Астахов улыбнулся и признал, что за новостями не следил, но с удовольствием послушает. Нет, у него нет планов, и он не планирует перезахват власти. Но если позовут, разумеется, вернется. Долг превыше всего.
— А что, Надежда, вам не нравится эта должность? Я был уверен, что вы справитесь.
— Рискну заявить, что справляюсь, — ответила Надежда. — Однако, скажу вам честно, безо всякой радости. Я бы с удовольствием вернула эту должность вам. Место вашего заместителя мне нравится гораздо больше.
— Какого заместителя? Хотите место Радия? — поднял бровь Астахов.
— Ни в коем случае. То, с которого ушел Бочкарев. В прошлом году.
— Понял. Да, эта позиция до сих пор не занята. Технически место есть. Ну что же, подождем возможности рокировки.
— Я думаю, ждать осталось недолго.
Надежда сообщила бывшему начальнику о проверке Старого университета, которую она перебросила в руки Минсвязности, Астахов хохотал, но отметил, что такая мелочь не заставит никого требовать назначения полноценного министра. Хотя ему приятно узнать, что у коллег прибавилось работы. Тогда Надежда попросила вторую чашку кофе и рассказала о крахе главной восточной библиотеки элементов.
Реакция Астахова ее поразила. Его лицо сначала окаменело, затем приобрело такую живость, как будто брови, рот и нос решили разбежаться в разные стороны. Уловив реакцию собеседницы, он на целую минуту закрыл лицо руками.
— Извините, — сказал он, опуская руки и возвращаясь к обычной невозмутимости. — Я думал, не доживу до такого. Да, если все так, то наши собратья по шарику будут пытаться активировать протокол распада. Либо ставить на него блок. И для того, и для другого нужна подпись министра, не и.о.
— Я только в общих чертах представляю, как это устроено, — призналась Надежда.
— А все представляют в общих чертах. Его никогда еще не запускали. Но сама процедура есть. Если примете предложение избавиться от приставки «и. о.», сможете принять решение сами.
— Лучше вы.
— Тогда так и поступим. Но вы рискуете, имейте в виду. Когда вам предложат пост министра, а я думаю, это произойдет уже в понедельник, откажитесь. Если должность снова займу я, будете моим замминистра. Но если нет, вас могут уволить. Отказ от повышения принимают за слабость.
— Я готова рискнуть, — ухмыльнулась Надежда.
— Хотите променять работу лицом на работу головой?
— Ну если вы это так формулируете, то да.
Астахов усмехнулся.
— Хорошо. Тогда так и поступим.
— Главное, чтобы вы не отказались. Когда наши власти сделают три круга и вернутся к вам, — напомнила ему Надежда.
— Я не откажусь. На лыжах я уже накатался, да и снег растаял. Возможно, вам стоит знать: я настроен блокировать запуск протокола.
— Почему? А как же безопасность? Разве не ради нее всё?
— Абсолютной безопасности не существует. А нас разрыв сотрудничества, особенно с Востоком, замедлит буквально во всем. На активации протокола будет настаивать Запад, потому что они любят резкие движения. А разгребать предоставляют другим.
— Кажется, я буду с нетерпением ждать понедельника, — улыбнулась Надежда, поднимаясь.
— Я тоже, — заверил ее министр, вставая, чтобы проводить гостью.
Утро прошло мирно, несмотря на неприятный поворот: вместо Захара на смену вышел Центурион. Да еще Турлиу угнали куда-то в район центрального корпуса, и его заменил Форк. Два идиота по цене одного. К счастью, эти два придурка друг друга стоили и сразу сцепились из-за форменного комбинезона. Форк, увидев нашу блестящую шкурку, от любопытства проковырял в ней дырку отверткой (комбинезон так просто не сдался, но Форк оказался упорней). И попытался отжать дырявую одежку себе, заявив, что в таком виде она никому не нужна. А он, так и быть, возьмет.
Центурион же заставил его комбинезон снять, надеть другой, а старый поместил в спецконтейнер на восстановление. И пригрозил, что продлит Форку срок наказания. Но Форк уже изрядно подковался в сроках и полномочиях и сообщил Центуриону, что у того нет такого права.
Права и правда не было, я тоже про это знал, но промолчал. Зато было право ходатайствовать перед начальством, о чем знал Центурион. Так с правами и переодеваниями они препирались все два часа, забыв и о роботах, и обо мне.
Под шумок я заменил двенадцать аккумуляторов. Все сегодняшние технокалеки имели износ батареи под 90%, так что никто не ушел обиженным. Потом подтащил роботов поближе к начальственному столу, сам внес их в базу и положил на полку. Очень продуктивно. Всегда бы так. Никогда не думал, что придурков стоит замыкать друг на друга.
Я даже переработал сверх срока минут пять, но потом мне надоело, и я объявил, что время вышло, роботы — вот, старые аккумуляторы — вот, база — вот, а я пошел.
Тут они уставились на меня как на врага человечества, объединили усилия и решили всё перепроверить. Штош, ладно. Посижу, посмотрю, как они будут проверять.
Я откинулся в кресле, сплел пальцы на пузе и стал наблюдать.
— А чего ты ничего не делаешь? — тут же обиделся Форк.
— Я всё сделал, это ты ходил два часа комбинезон мерил. Как будто у тебя шоппинг.
— Я, может, новую модель комбинезона разрабатываю!
— Думаю, ты разрабатываешь способ тратить время, — отрезал я и углубился в созерцание своих сцепленных пальцев.
— Риц! — заорал Центурион, шарясь в базе. — Кто тебе позволил сюда лазить?
— Я сам себе позволил. Хочешь сказать, что я что-то неправильно сделал?
— Нет! Всё верно! Но это и подозрительно! Как ты смог разобраться, если тебе не давали к ней допуска?
— Центурион, — тяжко вздохнул я. — Эта система сделана очень просто и интуитивно понятно. К тому же я несколько дней наблюдаю, как вы с Захаром в ней работаете. Я видел, что надо делать.
— Ты не должен был подходить к монитору с этой стороны!
— Мне никто об этом не сказал. И такого запрета нет в правилах техники безопасности. Так что я, может, и не должен был, но это не запрещено.
Вот как я прокачался после нового предмета! Гордитесь мной, профессор Мартель.
Профессор Мартель, разумеется, ничего о нашем сраче не узнала. И баллов мне не добавила. А Центурион побухтел-побухтел, но вскоре отстал. Два часа борьбы с Форком истощили его начальственный задор.
Я не пожалел, что предоставил их друг другу. Два часа на дело и двадцать минут на бессмысленную социализацию — однозначно лучше, чем наоборот. А с таким составом участников лучшего нельзя было и желать.
В результате мы с Форком получили вожделенную отметку за шестой день работ и выкатились в сторону столовой. Форк еще пытался общаться, но я интереса не проявил, и Форк убежал вперед, чтобы домотаться к кому-нибудь еще.
До свидания с Хмарь оставалась еще куча времени, читать я ничего больше не мог, потому что опух от юридических текстов. И после завтрака отправился в инкубатор.
В нашей лабе были все, кроме Хмарь: Гелий, Софья, Мавр и Оба. Гелий вынул из шкафа кусок моего «кактуса», фрагмент выведенной в реал органической конструкции, и вроде бы пытался заставить его светиться.
— Риц! — обрадовался мне профессор. — Ничего, что я позаимствовал у вас идею?
— Ничего, — улыбнулся я. — И это не идея, это побочный продукт.
Гелий ухмыльнулся, спрятал кусок трубки в своих огромных ладонях — и она засветилась.
— Готово! — заявил он и повернулся ко мне. — Извините еще раз за узурпацию. Надо было чем-то занять руки. Устал читать.
— И я, — признался я. — После экзамена внезапно заинтересовался предметом профессора Мартель. Читал про коллапс и процедуру распада. Как-то подозрительно все это выглядит…
— Да, да, — оживился Мавр. — Я тоже вчера читал. Профессор, что вы обо всем этом думаете?
— Ничего хорошего.
Гелий критически осмотрел светящуюся трубку.
— Думаю, что на час должно хватить. Бессмысленное дело — обогревать мир органикой, но имея такую заготовку, каждый из вас сможет сделать себе фонарь. Ладно, пусть постоит пока, я доволен.
Профессор отставил трубку в сторону и продолжил.
— Вы спросили о коллапсе. Если коротко, то дело выглядит следующим образом. Регионы должны разделить операции при коллапсе разработки, чтобы он не перекинулся на остальных как опасная болезнь. Не спрашивайте, как это возможно, хотя мне самому иногда кажется, что идиотизм заразителен. Как только коллапс зафиксирован, все расходятся как боксеры по углам. И там сидят. Только боксеров в нашем случае не два, а четыре, по числу территорий.
— А тренер их обмахивает полотенцем? — проявил знание реалий Мавр.
— Да, примерно так. Но коллапс должен быть официально признан, чего пока не произошло.
— А как же Восточная библиотека?
— Восток заявляет, что у них есть полноценная замена и намерены ее предъявить. Оспорить такое заявление могут три оставшихся территории, подписав меморандум все вместе. Пока его не подписал никто, все ждут, что кто-то из соседей сдастся первым. Мы тоже не подписали. Формально потому, что у нас нет министра образования, а только и.о.
— Прикол!
— А наши хотят подписывать? — осторожно уточнил я.
— Думаю, что не очень, — улыбнулся Гелий. — Посмотрим. Пока для нас ничего не меняется, работаем как работали.
— А что планирует делать Восток со своей библиотекой? Им не надо помогать?
— Непонятно пока. Думаю, что если и надо, это будет делаться неофициально. Я уверен, что они хотят легализовать пиратскую библиотеку, которая так и так раздает элементы желающим на всей Восточной территории. Только есть проблема.
— Библиотека не хочет выезжать из диффузной зоны, — вставил свою лепту Оба.
— Совершенно верно. Откуда знаете? — повернул к нему голову Гелий.
— Там в доле родственники Барса. Который с нами учится.
— Действительно. Я и забыл, что он оттуда. Как тесен мир.
Протокол органического карантина писали на коленке, и каждая строка звучала до ужаса радикально, однако в этой радикальности скрывались все демоны мира.
Общая линия была проста: при коллапсе органических разработок хотя бы на одной территории, другие территории обязаны принять меры к изоляции собственных разработок на срок достаточный для решения проблемы. То есть активировать процедуру распада.
Кроме основного протокола существовала еще пачка документов, которая называла разные цифры для этого срока — три недели, пять месяцев и даже десять лет, приводила рекомендации для сепаратной работы и требовала экспертиз.
Самой внятной бумагой из этой пачки было мнение профессора Веркиро, в которой тот в хлам разносил утвержденную процедуру, подчеркивая, что никто не знает, что в этой истории считать коллапсом.
Если бы профессор был жив, он бы удивился внезапному количеству желающих познакомиться с его докладом. В свое время тот ни у кого интереса не вызвал и был приложен к общему блоку документов по инерции. Никто не хотел даже задумываться о последствиях разделения разработки.
Но сейчас у доклада Веркиро был шанс. Джиро, получивший неделю назад пост Восточного министра образования, считал, что карантин им в страшном сне не нужен, потому что поставит под удар слишком большое количество проектов. Север беспокоили перспективы денежных поступлений с Востока. Юг — доступ к базовым элементам новой генерации. И, значит, можно было вцепиться зубами в определение коллапса и доказывать, что его нет.
Только Запад не волновался из-за потенциального карантина, потому что изначально планировал, как будет его нарушать и тестил надежность контактов. Поэтому их представители уже сейчас орали, что коллапс есть и пора разделяться. Единственным саботажником выступало их собственное Министерство просвещения, которое умоляло не созывать срочную сессию Совета, пока они не вытащат Кулбриса. Ответственные лица любезно согласились подождать неделю. Что было в этой ситуации примерно ни о чем.
Так или иначе, каждый играл с двух рук.
Конфликт интересов сыграл свою роль и в Северном Министерстве образования. Корин, большая шишка в Северном Координационном совете, сгоряча пообещал коллегам назначить министра к вечеру понедельника.
Но совершенно об этом забыл, пока уговаривал союзников не мутировать в противников. И вспомнил только ближе к полуночи. Только поэтому прогноз Астахова о предложении, которое Надежда получит в понедельник, не сбылся.
Надежду это обстоятельство ничуть не расстроило — мало ли чем занимается большое начальство. Поэтому в одиннадцать вечера она спокойно покинула рабочее место, через полчаса добралась до дома, приняла душ и крепко уснула, а предложение занять пост министра обнаружила только утром. И вежливо его отклонила.
— Как нет? Как нет? — возмущался Корин, который по этому поводу затребовал личную встречу у себя в кабинете. — Почему?
— Когда я соглашалась на это назначение, я не предполагала, что оно будет постоянным. У меня нет для него достаточных компетенций, — объяснила Надежда.
— Есть.
— Нет.
Разговор продолжался в таком духе почти час и ни к чему не привел. Каждый остался при своем.
Корин сгоряча хотел Надежду уволить, но решил, что имеющийся и.о. — это лучше, чем ничего. На этом ситуация безнадежно зависла.
И тут в игру вступил Астахов.