Браконьер 2

Глава 4 Холод

— Встали все! — скомандовал Утиль. — Замерли, не двигаемся!

— Да как бы не очень-то и хотелось, — прокомментировал Щебень.

— Я сейчас искры высеку, — продолжил командир. — Смотрим перед собой, находим впереди идущего и кладём ему левую руку на плечо. Правую — на стену.

Тьма на мгновение озарилась короткой вспышкой света, и я тут же положил ладонь на плечо Утилизатора. До стены было не так далеко. Я всего лишь слегка качнул рукой, чтобы прикоснуться к ледяному бетону, покрытому заледеневшими каплями конденсата.

— Теперь действуем так, — продолжил распоряжаться Утиль. — Короткая вспышка, считаем до двух, чтобы мозг успел воспроизвести то, что мы увидели, и делаем пять шагов. Затем встаём и ждём новую вспышку. Так по кругу, пока не доберёмся до двери или любого другого выхода. Как поняли?

— Я ног не чувствую, — снова невпопад ответил Щебень.

— Как поняли⁈ — с нажимом повторил вопрос Утиль.

— Да поняли мы, поняли, — за всех ответил Соловей. — Давай уже выбираться.

Скорость упала до черепашьей. Первые две попытки вышли скомканным: я врезался в Утиля, рука Соловья соскользнула с моего плеча. Щебень тоже растерялся. Но уже ближе к пятой вспышке мы словили нужный темп и медленно продвигались вперёд. Сложнее всего было у лестницы, но и с этим мы тоже справились. Правда, для этого пришлось почаще подсвечивать путь. Хорошо, что этот подъём был последним, и вскоре Утиль снова скомандовал «стоп».

Некоторое время он ощупывал дверь технического входа. Затем что-то скрипнуло, щёлкнуло, и лицо защипало морозным воздухом. Оказывается, в бункере было ещё более-менее тепло, хоть столбик термометра наверняка показал бы минус. Горячий воздух, подчиняясь законам физики, стремился вверх по шахте и немного прогревал атмосферу.

На улице стояла ночь, но после пребывания в абсолютной тьме мы почувствовали себя зрячими. Бледный свет усыпанного звёздами небосвода проникал в помещение через широкий оконный проём. И его хватало с запасом, чтобы мы могли различить очертания предметов.

Здание, в которое мы вышли, представляло собой двухэтажное строение. Внизу — эдакие погрузочные боксы, заставленные опустевшими стеллажами. На втором этаже располагались служебные помещения: бухгалтерия, туалет и ещё какие-то кабинеты.

Мы обыскали его, заглянув в каждый угол, но ничего полезного так и не нашли. Только никому не нужные журналы и документы. Ни одежды, ни обуви, что очень сильно омрачило финальную стадию побега.

Холод стоял просто лютый. Он пробирал до самых костей, руки и ноги потеряли чувствительность, а лицо стянуло так, что было сложно разговаривать. Если так дальше пойдёт, то ни в какую деревню мы уже не доберёмся, так и сдохнем где-нибудь по пути. Это было очевидно, как белый день.

— С-стран-но… П-почем-му в-выр-родк-ки н-нас н-не встрет-тили? — Щебень трясущимися губами озвучил вопрос, который мучил каждого из нас,

— Расслабься, трясти перестанет, — спокойным тоном ответил Утиль. — А что до изменённых, всё очень даже логично: им на нас насрать. Основная часть покинула бункер, чтобы сопровождать припасы. Ну сколько их там осталось? Рыл десять максимум?

— В-всё р-равн-но н-не пон-нятн-но.

— Голову включи. Нет смысла ловить семерых беглецов, рискуя утратить контроль над сотней заключённых. От нас всё равно ничего не зависит. Даже если мы расскажем о бункере, никто не кинется спасать людей. Пробелы быстро заполнят другими, так что можешь расслабиться.

— Яс-сно, — принял доводы Щебень. — Тог-гда, мож-жет, кос-стёр з-зам-мут-тим?

— Да, в этом есть смысл, — согласился Утиль. — Я там в сортире туалетки рулон видел, тащи сюда. Ты, — он указал пальцем на меня, — неси всю бумагу, которую найдёшь. И стулья собери. Греемся двадцать минут и уходим. Соловей, иди сюда. Катай из бумаги вот такие шарики.

Суета отвлекала от холода, но легче не становилось. Тело замёрзло настолько, что отказывалось нормально двигаться. Мышцы начало ломить, и это точно не самый лучший знак.

Пока Утиль непонятно для какой цели готовил бумажные шарики, я поломал стулья, добыв небольшую охапку дров. Щебень нащипал туалетной бумаги и принялся усыпать её искрами, пока она не затлела. Опустившись на четвереньки, он раздул огонь и тут же щедро навалил поверх более плотной бумаги. Трогать шарики Утиль запретил.

Когда огонь начал разгораться, мы обложили его осколками от стульев, продолжая подбрасывать туда документы. Руки быстро согрелись, но до остальных частей тела тепло добираться не спешило. Про ноги вообще молчу. Наверняка заработаем обморожение, что в данных условиях жизни сродни самоубийству. Разве что удастся добыть чёрное сердце, но я в этом пока сильно сомневался. У нас для этого ничего нет, даже элементарных сил.

— Хорош сачковать, помогайте. — Утиль кивнул на гору бумажных шариков, которые они с Соловьём бросали прямо на пол.

— Да на хрена они нам? — не понял затеи Щебень. — Жрать, что ли, будем?

— Дебил, — хмыкнул Соловей. — Бумага — отличный теплоизолятор. Напихаем под одежду, хоть как-то тепло сохраним.

— Серьёзно? — не поверил тот.

— Более чем. Все бомжи об этом знают.

— Я те чё, бомж типа?

— А кто ты?

— Рты захлопнули, — сухо и совершенно спокойно приказал Утиль, но никто не посмел ослушаться.

Его авторитет признали сразу. Да и было с чего. От него буквально веяло уверенностью и пониманием того, что нужно делать для выживания. Я всё время за ним наблюдал и каждый раз задавался одним и тем же вопросом: кто он, на хрен, такой⁈

— Ты спецназовец какой, что ли? — не выдержал и спросил я.

— Нет, — покачал головой он.

— А я думаю — да. Я видел, как ты двигаешься, как точно метнул заточку. Даже вот это. — Я кивнул на бумагу. — Обычный человек до такого не додумался бы.

— А я и не говорил, что обычный. Просто я не спецназовец.

— Тогда кто?

— Какая тебе разница⁈ — зло ответил он.

— Просто, — пожал плечами я. — Не вижу смысла в секретности. Миру всё равно абзац. Даже если мы кому-то о тебе расскажем…

— Я тот, кого посылают за спецназовцами, — перебил он. — Этого достаточно. А теперь хватит клювом щёлкать, помогай.

— Да я и так… Мне вот ещё что интересно… как вы умудрились шпуры для взрывчатки сделать, что никто не заметил?

— А мы их не делали, — хмыкнул Соловей, — воспользовались готовыми.

— В смысле? — уставился на него я.

— Это военный объект, притом повышенной важности и секретности. А ребята в форме очень не любят делиться секретами с врагом.

— Хочешь сказать, бункер уже был заминирован?

— Угу, — кивнул он. — Мы с Семёнычем как раз снимали заряды, а потому точно знали, куда их нужно вернуть.

— Ясно, — кивнул я.

— Всё, набиваемся бумагой и уходим, — скомандовал Утиль.

— А никому не интересно, куда мы всё время копали? — озвучил ещё один общий вопрос Щебень.

— Если я правильно определил направление, — задумчиво произнёс Соловей, — к ещё одному такому же бункеру госрезерва. Здесь полно закрытых городов. Арзамас и всё такое… — Он покрутил пальцами в воздухе. — И почти все они должны оставаться в работе в экстренной ситуации.

— П-хах, — усмехнулся Утиль. — И как, получается?

— Да уж, к такому никто из нас не был готов, — философски заметил я, набивая бумагой рукава.

— К такому невозможно подготовиться, — добавил Щебень. — Я даже не сразу понял, как отличить их от обычных людей. Меня схватили на второй день, когда я попросил помощи у парочки мужиков. Кто бы мог подумать, что это закончится заключением в концлагере.

— А тебя как взяли? — покосился на Утиля я.

— Меня не брали, — ответил он. — Я сам пришёл.

— Зачем⁈ — Соловей даже замер, глядя на него удивлённым взглядом.

— Так было нужно, — отмахнулся командир. — Готовы?

— К чему? — чуть ли не в один голос спросили мы.

— К ночной пробежке. Пешком нельзя — сдохнем. Всё, девочки, хорош мяться. Не для того мы проделали такой путь, чтобы нас убил какой-то сраный мороз.

— Да там градусов тридцать! — возмутился Щебень.

— Двадцать два, — поправил Соловей и постучал пальцем по градуснику, который был прибит к остаткам оконной рамы.

Судя по снежному покрову, на дворе стоял либо конец декабря, либо начало января. В центральной России погода чаще всего предсказуема, хотя исключения, конечно, бывают. Но как правило, первая половина зимы снегом не балует. Вот февраль — совсем другое дело. Лютые метели способны за одну ночь накидать снега по пояс. И тогда бы наше передвижение сильно усложнилось. Но сейчас ноги утопали в нём едва ли по щиколотку, не мешая лёгкому бегу трусцой.

Лёгкие горели от морозного воздуха. Тяжёлое дыхание с хрипом вырывалось из наших ртов, и только Утилизатору, казалось, всё нипочём. Я даже начал думать, будто он один из выродков.

Но это было не так, ведь я видел, как он совершенно спокойно касался серебра. А ещё под тусклым светом звёзд мне удалось немного рассмотреть его лицо, которое, как и у всех нас, знатно заросло волосами. И это дало мне ответ на вопрос, почему я раньше никогда его не видел. Точнее, думал, что не видел. Его внешность была настолько серой и блеклой, что попросту не откладывалась в памяти.

Обычный, без малейших признаков красоты и уродства. Всё на своих местах и в то же время совсем не притягивает взора. В жизни таких называют «серая мышь». Даже всклоченная чумазая борода не придавала ему никакой индивидуальности. Сомневаюсь, что я вообще смог бы его описать, коснись дело чего-то подобного. Он даже ростом никак не выделялся. Не знай я, кто он такой, даже не покосился бы в его сторону. Однако для его профессии это было скорее плюсом.

А ещё я поражался тяге к выживанию, которую заложила в нас природа. Истощённые, практически голые на морозе, мы продолжали бороться. Совсем недавно я думал, что наше карабканье по транспортёрам — это самое сложное испытание. Даже не скажу, сколько раз в тот момент я перешагнул через себя, чтобы не сдаться и не опустить руки. И вроде оно должно было забрать остатки сил, но нет… Мы упорно куда-то бежим. Ночью, в мороз, без капли еды и воды, после долгого физического труда в забое и практически без сна.

Расскажи мне кто-то об этом год назад, да я бы плюнул тому человеку в лицо, не поверив ни единому слову. Но я здесь, на свободе, и продолжаю двигаться, непонятно откуда черпая для этого энергию.

В памяти всплыли моменты, из давным-давно прочитанных книг о Второй мировой войне. Один из солдат записывал в дневник свои мысли и вопросы, которые его мучили. Тогда меня очень зацепили некоторые из них, и сейчас, в похожей ситуации, они вновь зашевелились под черепом.

А суть этого вопроса проста и сложна одновременно. Боец удивлялся тому, почему во время сражений никто из них не болел? Ведь они лазали в мороз по болотам, часами валялись в снегу, замерзали. Без разницы, ноябрьские лужи с ледяной водой или мартовская слякоть, по которой приходилось ползти на пузе. Людей не брало ничего, словно вирусы и простуды просто боялись того дерьма, что сплошным потоком захлестнуло страну. Не знаю, сработает ли этот закон в нашем случае, но даже то, что мы делаем сейчас, уже давно вышло за рамки возможного.

— Жрать хочу, — выдохнул Щебень. — Я бы сейчас что угодно схомячил.

— Задрал уже своим нытьём, — огрызнулся Соловей.

— В очко иди, — отмахнулся Щебень. — Тебя забыл спросить, о чём мне можно говорить, а о чём нет.

— Заткнитесь оба, — буркнул я. — Дыхание собьёте.

Где-то вдалеке загрохотали очереди. И работали не только автоматы, но и что-то крупное. Небо на горизонте озарили всполохи взрывов, и раскаты доносились до нас подобно громовым. Кажется, выродки наконец добрались до расположения людей и вступили в схватку.

— Кассетами работают, — подметил Соловей. — Надеюсь, это наши.

Но его никто не поддержал, и продолжения не последовало. Сил и без того едва хватало на то, чтобы передвигать ноги. И да, Щебень был прав: жрать хотелось просто невыносимо. А за всеми нашими приключениями я уже успел позабыть об этом проклятом чувстве. Страх и переживания за жизнь перекрыли ставший привычным голод. Но стоило напомнить телу о необходимости пополнения энергией, как оно тут же взбунтовалось, требуя насыщения.

Не знаю, сколько мы так бежали. Усталость и желание плюнуть на всё вскоре окончательно отключили другие мысли. Я просто бежал и думал о том, что нельзя останавливаться. Нельзя даже переходить на шаг, ведь если я дам себе слабину — хоть на секунду, хоть на мгновение, — то сдамся. Просто лягу на рельсы, что бесконечным полотном тянутся справа, и позволю холоду вытянуть из меня остатки жизни. Говорят, что это очень лёгкая и приятная смерть. Ты просто засыпаешь — и всё. Нет ни боли, не страха, лишь покой, плавно переходящий в забвение.

Так ради чего я мучаю себя? Что ждёт меня впереди? У меня ничего не осталось: ни семьи, ни дома, ни друзей. Только бесконечное чувство голода, холод, пронизывающий до костей, и смертельная усталость. Но я упрямо цепляюсь за жизнь…

— Там дома, что ли? — ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Щебень.

— Где? — тем не менее уточнил Соловей.

— Да вон же, у кромки леса маячат! — Щебень даже пальцем указал, куда стоит обратить внимание.

Небо уже начало светлеть, и на белоснежном фоне вокруг строения уже были видны невооружённым глазом.

— Ёпт, точняк! — неподдельно обрадовался Соловей. — Слышь, Брак, мы добрались! Твою мать! Добрались, братцы!

— Ещё раз вякнешь громче положенного, я тебе глотку вскрою, — сухо осадил его радость Утиль. — Входим тихо и вначале осматриваемся. Нужно обыскать каждый дом, заглянуть во все щели. Особое внимание — подвалам и сараям.

— На хрена? — вставил свои пять копеек Щебень. — По снегу же будет понятно, есть там кто или нет.

— Твоего мнения не спрашивали, — сухо отрезал Утиль. — Либо делай, что говорят, либо вали — тебя здесь силой не держат. В приоритете всё ещё одежда, затем жратва. Ищем дом с печью или баню. Задача понятна?

— Да, — за всех ответил я.

— Отлично, пойдёшь с Соловьём. Щебень, за мной. Ваши дома по правую руку, наши — слева. На обыск полчаса. Не зависаем и не тормозим, просто смотрим и берём что нужно. Переодеваться и жрать будем, когда закончим. Вперёд.

Закончив инструктаж, Утиль резко ушёл влево и скрылся в доме. Вскоре оттуда донёсся скрип дверей и какой-то грохот. Щебень лишь успел к двери подобраться, когда он вышел обратно, доложил: «чисто», и тут же направился к следующему дому.

Я в очередной раз подивился его профессионализму и постарался всячески его копировать. Точно так же вошёл в дом, быстро осмотрел каждую комнату и подхватил ватное одеяло, которое набросил на плечи. Соловей обследовал подвал и доложил о наличии консервированных овощей, ну и об отсутствии противника. Поступив моему примеру, он тоже закутался в одеяло.

Покинув дом, мы обыскали следующий, а затем ещё один, и ещё, пока в конце не встретились с Утилём, который закончил на своей половине и уже осматривал нашу.

— Вроде чисто везде, — вместо него произнёс Щебень. — Фигасе вы деловые!

— Зато тепло, — пожал плечами я, поняв, о чём он. — Два дома назад печка есть.

— А вон в том — баня, — добавил Щебень.

— Со жрачкой что? — поинтересовался Соловей. — У нас только огурцы, помидоры и варенье разное.

— А я самогон нашёл, — ощерился Щебень.

— В бане останемся, — задумчиво пробормотал Утиль. — Помещение меньше, протопим быстро. Одежда где?

— Да мы что-то… — замялся я.

— Там, — кивнул на дом Утиль. — Ещё фуфайка осталась и «комок» рыбацкий. В сенях тёплые сапоги у двери стоят.

— Я вон там валенки видел, — махнул рукой за спину Соловей.

— Пять минут, — поморщился командир и принялся переодеваться прямо на крыльце.

Мы сорвались с места, как угорелые.

Сбрасывать одеяло совсем не хотелось. Как ни странно, но я под ним даже согрелся и перелезать в ледяную одежду, желанием не горел. Но головой понимал, что так будет куда практичнее. Сложнее всего оказалось скинуть примотанные к ногам доски. Обледеневшие узлы попросту отказывались подчиняться. Но мы уже добрались до относительной цивилизации, и нож быстро решил вопрос.

Я не поленился и полез в шифоньер, где разжился исподним. Грязное тряпьё полетело в угол, и я с удовольствием натянул чистые, хоть и чужие трусы. Мне даже не смутило их леденящее кожу прикосновение. Поверх я напялил трико с извечно вытянутыми коленями и рваной ширинкой. Затем двое носков на каждую ногу, майку, рубаху и даже свитер. И наконец почувствовал себя человеком, даже несмотря на то, что ещё не добрался до верхней одежды.

На фуфайку я забил, так как сумел отыскать нормальный пуховик. Не постеснялся прихватить вязаную шапку с верхней полки и ещё раз окинул взглядом дом в поисках обуви. На видимых местах её не оказалось, и я направился к дивану. Не знаю как у кого, а я всегда складирую обувь там, в нише под сидушкой. Здесь я её и обнаружил, вот только по размеру она оказалась маловата. Пришлось вернуться к версии с сапогами. Но когда я высунулся в сени, то обнаружил там Соловья, который радостно притоптывал в обновках.

— Ясно, — скривился я.

— Да не ссы, сейчас и тебе что-нибудь подыщем, — ощерился Соловей. — У тебя какой размер?

— Сорок три.

— Тем более. — Он указал на сапоги. — Эти сорок первого.

— Вы закончили? — донёсся голос с улицы.

— Да, выходим, — ответил я и подался на улицу.

Утиль осмотрел меня критическим взглядом и остановился на босых ногах.

— Обувь где? — спросил он так, будто я специально проигнорировал его слова о сапогах.

— Малы, — коротко ответил я.

— Ясно, — бросил он и отправился к дому через улицу.

Там мы подобрали мне какие-то ботинки, и когда я сунул в них ноги, то наконец вспомнил, какое же это благо. Первые несколько шагов они казались чем-то чужеродным, но вскоре я уже не хотел их снимать. Уже не спеша походив по дому, я выбрался на задний двор, откуда доносились удары топора. Щебень колол полено на лучины. Соловей прошёл мимо него с охапкой дров в руках и скрылся за дверью в бане.

Я почесал макушку и отправился в дом, где мы видели соленья в подвале. Тело окончательно согрелось и перестало дрожать, отчего меня вновь одолел голод. Спустившись в подвал, я уставился на тёмные силуэты банок. В темноте было не разобрать, что в них находится, а потому я выбрался обратно в дом и осмотрелся в поисках спичек. На мою удачу, удалось обнаружить не только их. Поверх серванта стояло несколько свечных огарков, вставленных в рюмки.

Когда я вернулся к деревенским закромам, пляшущий огонёк свечи на мгновение вернул меня в недавним ночным приключениям в бункере. Я даже головой помотал, чтобы отогнать наваждение. Ну а содержимое банок быстро вернуло меня к действительности и приподняло настроение. Помимо стандартных огурцов с помидорами здесь обнаружились какие-то салаты, неизменная кабачковая икра и — о чудо! — две банки с тушёнкой. Находка настолько меня обрадовала, что я подхватил их, напрочь забыв обо всём остальном.

— Мужики, смотрите, что я нашёл! — счастливый как слон, я ворвался в баню.

— О-о-о! — не стесняясь, заорал Щебень. — Живём, народ!

«Щёлк», — раздался звонкий шлепок, и приятель рухнул на пол, вытягивая ноги.

— Ещё кто-нибудь хочет поорать? — спокойным голосом уточнил Утиль.

Ответа не последовало.

— Ну вот и отлично. Овощи там были?

— Угу, — кивнул я.

— Тащи всего понемногу. Кухню осмотри, может, сыпучка какая найдётся. Пару дней здесь посидим, сил наберёмся.

— А потом что? — спросил я.

Но вместо ответа Утиль пожал плечами и снова вернулся к печи.

Я немного постоял, ожидая, что он всё-таки разговорится, но ничего больше не услышал и снова отправился на поиски съестного. Вскоре на столе в предбаннике расположился с десяток банок с различной снедью. Никакой сыпучки в доме не нашлось, даже с солью были проблемы. Мало того, все остальные дома деревни были абсолютно пустыми, что наводило на определённые мысли.

Похоже, кто-то специально стянул все запасы в крайний подвал, организовав эдакую заначку. И я незамедлительно поделился этой информацией с остальными.

Мужики крепко задумались, а вот на лице Утиля, ни один мускул не дрогнул. Видимо, он давно сделал эти выводы, но не счёл нужным довести их до нас. Он вообще больше молчал, думая о чём-то своём. И это не просто теория. Иногда его даже приходилось окликать несколько раз, чтобы выдернуть из раздумий.

Лично я уже понял, что он вскоре отвалит. А что до остальных… Мне на них тоже было плевать. Я собирался уходить вместе с ним. И не потому, что чувствовал себя защищённым в его компании, я собирался навязаться к нему в ученики. Вряд ли это возможно, но я уже решил, что попытаюсь. А в упорстве мне не занимать.