*** 37 ***

Старость подкрадывается незаметно. Вот уже не так легко даются бессонные ночи. Вот начинает болеть то там, то тут, а потом боль превращается в фон, настолько привычный, что его не замечаешь. Вот становится слишком мелким газетный шрифт. Вот начинает подводить память, и, странное дело, события далекого прошлого помнятся куда яснее, чем позавчерашний день. Шажок за шажком ближе к смерти, но все время кажется, что дряхлость – это про кого-то другого, ведь не могла же целая жизнь пролететь так стремительно.

Ланс знал это, будучи целителем, и, наверное, должен был отнестись к происшествию снисходительней, если бы пропал кто-то другой. Но сейчас он испытывал лишь глухое раздражение – из-за одного высокомерного старика переполошился весь городок.

Грин так и не стал своим в Змеиной Горе, хоть предки по материнской линии жили здесь многие поколения. Слишком уж он подчеркивал свое происхождение: сколько бы Ула и другие старики ни фыркали, дескать, отец его грех прикрыл, – дворянство есть дворянство. Слишком кичился магией: конечно, проще, выйдя в сад поздней ночью, зажечь огневик, чем рисковать переломать ноги, но у Грина это получалось чересчур уж демонстративно.

Впрочем, самого боевого мага это, казалось, не волновало совершенно. Утром и вечером он совершал моцион по улицам городка, помахивая тростью. Больше века такие трости из дорогого дерева, с утяжеленным набалдашником были неотъемлемой принадлежностью светских щеголей, но в последние лет десять стремительно вышли из моды. Грин снисходительно кивал встречным вместо приветствия, брезгливо морщился, обходя коровьи лепешки, всем видом выражал, как тяжело приличному человеку в этакой глуши, – и оставался в этой глуши. Ланс подозревал, что старику просто трудно смириться, что в столице он был одним из десятков отставных боевых магов, о заслугах которых начали забывать. Куда приятнее быть единственным – ну, почти единственным, не принимать же всерьез каких-то целителей, еще бы с бытовиками сравнили! – магом в округе.

И вот он, точно специально, решил снова оказаться в центре внимания.

– А в самом деле, зачем мы за ним потащились? Он бы за нами не пошел, – проворчал Берт, один из двух подростков, приставленных к Лансу и Грейс «приглядеть». «Не ровен час, еще господа целители потеряются», – проворчал старый Ник, напутствуя парней.

– Живой же. Разумный, – ответил приятелю Рик. – Жалко. Дед мой говорил: «Делай добро и бросай его в воду, а вода разнесет его и напоит других».

Берт фыркнул:

– Сегодня если вода чего и разнесет, так только простуду.

Словно подтверждая его слова, на дерево над ними села птица, ветка качнулась, обдав всех четверых ледяными каплями. Ночью прошел дождь, и к утру похолодало – может, стой погода получше, горожане бы еще подумали денек, стоит ли утруждаться поисками. Но – «Живой же. Разумный», как сформулировал Рик, – и все, кто не был занят работой, вышли в лес: Ланс то и дело видел, как сквозь деревья мелькают яркие пятна одежды. Вообще жители городка на каждый день одевались немарко, но Старый Ник, взявший на себя руководство поисками, велел каждому взять какую-то яркую вещь, вон хоть платок, чтобы издалека видно было и не приходилось искать самих поисковиков.

Лес, расцвеченный в золото и багрянец, был прозрачным, светлым, и казалось, заблудиться в нем невозможно, но Ланс знал, что эта прозрачность – лишь видимость: раз в два-три года лес забирал жертву: когда ребенка, отбившегося от сверстников, когда охотника; или старика, вот как сейчас. Ланс мысленно сотворил охранное знамение: суеверным он не был, но все же в подобных ситуациях лучше не «каркать».

Впрочем, пока за жизнь Грина опасаться не стоило: хоть и отставной, но все же боевой маг справится с большинством хищников, не замерзнет ночью, да и найдет что поесть, даже если никакой дичи не попадется.

– Дымом не пахнет? – спросил Ланс.

Рик задрал голову, потянулся, принюхиваясь, уши его заострились.

– Нет, ветер из города. Еще дождь этот, будь он неладен, так бы давно по следу нашли, – посетовал он.

Да, дождь был совсем некстати: подол Грейс промок едва ли не до колен, хотя она уже подсушивала юбки магией. Да и сам Ланс то и дело ежился от промозглой сырости, пробиравшейся под одежду.

– Мэтр Грин! – закричал Рик. – Ау! Мэтр Грин!

Ответило ему только эхо да голоса других поисковиков.

Ланс покачал головой. Крик в сухом лесу разносится на километр-полтора, но ветер, шелест листьев и падающих капель глушат звуки.

– Давай-ка попробуем по-другому, – сказал он.

Выискав прогалину, он поднял перед собой ладонь, потянулся к магии. С руки взлетел в небо огнешар, рассыпался искрами с грохотом и треском. Под ярким дневным солнцем вспышку едва ли кто-то бы заметил, но сейчас, когда небо закрывали тучи, на несколько мгновений стало светлее. И уж грохот разносился дальше, чем голос.

Парни подпрыгнули.

– Вы бы предупреждали, господин целитель, – проворчал Берт. – Этак и удар хватить может.

– Молод ты еще для удара, – усмехнулся Ланс. И замер – показалось ему или где-то на грани слышимости затрещало, словно разорвался еще один огнешар?

– Туда! – воскликнул Рик: чуткий слух оборотня помог определить направление.

Они прибавили шагу, насколько это было возможно, продираясь сквозь мокрые кусты и перешагивая поваленные деревья.

Треск повторился, уже ясно различимый, а еще через сколько-то шагов Рик повел носом.

– Жаль, что я уже слишком взрослый, чтобы перекидываться не только в полнолуние, – проворчал он. – В этой ипостаси нюх хуже, но… – Ноздри парня расширились, втягивая воздух, и оборотень снова двинулся вперед, теперь уверенно, словно по невидимой линии.

Вскоре треск разорвавшегося огневика стал слышен и человеческому уху, еще через некоторое время через прогалину в кронах пробилась вспышка света, а когда гром утих, Ланс ясно услышал ворчание:

– Ну и где их носит, хотел бы я знать?


Загрузка...