Божественные головоломки, или Война за любовь

Глава 23. Маски сброшены

Новый лагерь разбили рядом с пустошью, за ближайшей рощей, полумесяцем огибавшей злополучное пепелище. Прекрасно чувствуя течение времени, ускоренное по сравнению с остальными измерениями региона, Нрэн мог позволить себе роскошь спланировать дальнейшие действия без спешки. Чем серьезнее, по оценке воителя, была ситуация, тем более убеждался он в намерении поскорее переместить Лиессу подальше от очага грядущей битвы с Губителем. Осуществить эту часть своих планов Нрэн намеревался нынче же вечером, для чего предпринял несложный маневр.

Лордесса Лиессоль была приглашена на ужин. Впрочем, после бесславной кончины палатки киалонцев от огненных шаров демона лавовика, юный Дин и его сестра все равно проживали в свободных помещениях шатра воителя.

Зеркала в комнате, оставленной за девушкой, не нашлось. Но и без придирчивого изучения отражения Элия знала, что ее маска выглядит весьма эффектно. Стройность и изящество юного существа сочеталось со вполне оформившимися приятными округлостями. Платье простого кроя искусно подчеркивало достоинства фигуры. Винно-красный цвет его с яркими серыми искорками словно отражался в полуночно-синих с белыми звездами глазах лордессы. Скрадываемая походными одеяниями женственность и уязвимая прелесть Лиессоль сейчас казались еще более удивительными.

О чем бы Нрэн, а логика мыслей Бога Войны временами оставалась загадкой и для проницательной богини, ни собирался побеседовать с лордессой Киалона за трапезой, не обратить внимания на ее внешность он не сможет. Вырез платья открывал лишь плечи и ключицы, не более. Длинный рукав, перехваченный тонкими цепочками чуть ниже локтя, спускался до костяшек пальцев. Все то, на что так жадно смотрел бог во время совместного купания, сейчас драпировалось, превращаясь из откровенного пиршества для взора в дразнящий намек. Черная грива волос скреплялась лишь одной тонкой цепочкой со звездчатым сапфиром в оправе из серебра, возлежащим на гладком лбу красавицы.

Дин же, счастливо избегнувший высокой чести разделить вечерний кусок хлеба с воителем, намеревался без помех полазить по пепелищу Рощи. Бог считал, что им движет чистое любопытство, Элия благосклонно отнеслась к задумке приятеля и даже попросила на всякий случай прихватить с собой мешочек пепла и золы. Заглянув напоследок к «сестре» Элегор обменялся с ней парочкой острот.

— Хочешь досыпать пепла в шкатулку к картам или приправить супчик Мелиору? — выдвинул бог два равно гениальных предположения.

— Фи, герцог, как негигиенично, — пожурила бога принцесса, нанизывая на мизинец колечко с сапфиром, — но в целом ход мыслей правильный.

— А куда ты хочешь его подсунуть любезному кузену? Неужто в шампунь? — каверзно уточнил мужчина, крутясь юлой по комнате, поскольку усидеть на месте сверх необходимого минимума было выше сил непоседливого бога. Он с наслаждением представил, какой неповторимый колер могла бы обрести безупречная шевелюра смазливого принца, потом представил истерику красавчика по сему трагическому поводу и задорно ухмыльнулся.

— Дались тебе волосы Мелиора, вандал! Шкатулку можно хранить в золе, если означенная субстанция не утратит своих свойств при удалении от пепелища, тогда мы получим двойную гарантию сохранности тайны, — ответствовала принцесса нарочито нравоучительно, забавляясь неугасимым энтузиазмом, с каковым Элегор подначивал ее родственников.

Впрочем, с не менее пылким энтузиазмом сами принцы реагировали на подначки Лиенского, плетя коварные планы мести и от всей души развлекаясь сим процессом. Помня заветы сестры, убить Элегора они уже не пытались, поэтому планы мести получались особенно причудливыми, не давая скучать как герцогу, так и самим принцам к обоюдному удовольствию. Элия в свою очередь следила за мужскими забавами с неугасимым интересом.

Приятный чистый звон ветряных колокольчиков донесся до лоулендцев, оповещая о часе трапезы. Герцог поспешил смыться из палатки побыстрее, словно был тем самым злым духом, для изгнания которых некогда предназначался сей музыкальный инструмент. Разумеется, магией или оружием вытурить герцога откуда-либо, если он сам того не желал, было бы весьма затруднительно, но на этот раз Лиенский и сам не хотел попадаться лишний раз на глаза Нрэну. Вдруг среди извращений воителя затесался пунктик о чрезмерной порядочности, который внезапно выплывет на свет и не позволит принцу трапезничать с юной леди наедине в вечернее время? А у Элегора на вечер была намечена куда более увлекательная программа, нежели уничтожение какой-нибудь малосъедобной снеди в компании «обаяшки» принца.

Элия проследовала к накрытому столу. Нрэн не в своем вечно-коричневом, а в парадном черном с отделкой цвета янтаря камзоле ждал сотрапезницу. Бог стоял прямо, точно принимал парад, впрочем, богиня не могла припомнить случая, чтобы кузен горбился. Светловолосый воитель в черно-золотом выглядел весьма эффектно.

Явственно — разве могла не любоваться богом провинциалка? — восхищаясь кузеном, Элия почти приревновала любовника к гипотетической лордессе, ради которой принц сменил традиционную походную одежду.

— Прекрасный вечер, — приветствовал свою даму мужчина, сопроводив сию красноречивую фразу коротким кивком.

Лордесса молча присела в глубоком реверансе, только глаз не опустила, словно не могла оторвать их от фигуры бога. Нрэн предложил девушке руку. Тонкие пальцы опустились на его предплечье ближе к кисти, выше девушка не дотянулась. Бог подвел ее к столу, где стояла пара бутылок вина, блюдо с тонко нарезанным холодным мясом и несколько пиал с салатами.

Отодвинув перед лордессой стул, принц подождал, пока она легко, точно пушинка, опустится на него, и промолвил, оставшись стоять за спиной девушки:

— Становится слишком опасно. Я хочу, чтобы ты покинула регион.

— Покинула? — Лиесса запрокинула голову, в недоумении ища взгляд воителя.

— Да, ты остановишься в одном из моих поместий, там спокойно, а дому не повредит хозяйка, — «объяснил» бог. — Тебе не место на войне. Я защищу твой мир и твоих родных.

— Вы предлагаете мне в трудный час бросить все ради должности экономки в ваших владениях? — почти возмутилась лордесса.

— Не экономки, — возразил бог и в свою очередь почти смутился, от чего внешне стал выглядеть совершенным каменным истуканом, и повторил еще раз то, что казалось ему само собой разумеющимся. — Хозяйки, моей женщины.

— А разве Богиня Любви не ваша женщина? — осторожно спросила девушка. Любопытство, и, может быть, нечто большее, чем просто любопытство, заставило принцессу задать этот вопрос.

— Она ничья, — глухо ответил бог.

При всем своем желании Нрэн не мог поверить, что когда-нибудь настанет тот волшебный миг, когда он сможет назвать Элию своей женщиной. Она не принадлежала никому, принадлежали ей, принадлежали со всеми потрохами. А теперь воитель почуял шанс частично вырваться из этого невозможного, сладкого, мучительного плена, отравой пропитавшего его плоть и кровь. Синие глаза с яркими звездчатыми лучиками дали ему надежду.

— Вы очень притягательны для меня, как мужчина, и предложение ваше невыразимо лестно. Но я не могу сразу дать ответ, мне нужно подумать, ваше высочество, насколько мои действия будут соответствовать кодексу чести лордессы и не нарушу ли я обязательств перед родным миром, — девушка потупилась.

— Понимаю, — кивнул бог, думая, что действительно понимает логику красавицы. Уважающая себя женщина никогда не сдавалась сразу. Впрочем, он знал, что нужно делать. Нрэн вздернул Лиессоль со стула, сжал в объятиях и закрыл рот поцелуем, приводя один из самых своих убедительных аргументов. Это признавала даже Элия, издевающаяся над красноречием Великого Воителя.

Стройная система доводов и доказательств, состоящая из поцелуев, спустилась от уст девушки ниже к зоне декольте, учащенное дыхание красавицы, ее запах, движение тела, бурно откликающегося на прикосновения, подсказывали богу, что он находится на верном пути. Наряду с истинно мужским возбуждением в душе Нрэна поднималась какая-то удивительно светлая спокойная радость…

— Эге-гей, Элия! Отбой тревоги! — ликующий вопль высшей энергетической сущности из разряда Сил Посланников, именуемой в просторечии Связист, огласил палатку Бога Войны. — Проверяльщики отбыли взад, так ничего и не накопав! Да им и не до Лоуленда особенно было, когда местные Силы, едва о ревизоре пронюхали, так с жалобами насели. Ну это я, конечно, постарался, можешь не благодарить. Тот же Скалистый Безумец из здешних, кстати, мест, вообще бедолаг вконец достал. Они от его воплей о пробудившемся ДРЕВНЕМ ЗЛЕ при первой же возможности слиняли!!!

— Все-таки следовало оторвать ему яйца, — промолвила себе под нос разоблаченная столь банальным образом «лордесса Лиессоль», высвобождаясь из закаменевших объятий Нрэна, и процедила сквозь зубы:

— Спасибо, Связист. Отдельное спасибо за удачно выбранный момент.

— Ну чего ты бесишься-то? Я чего, опять не вовремя? — огорчился и чуток обиделся Посланник, в очередной раз обломанный в творческом процессе передачи интригующего сообщения. И кем? Лучшей подругой. — Так бы сразу и сказала, нечего грозиться! Вы вообще еще даже не раздевались! Я ж ненадолго, да и что Нрэну-то твоему сделается? — нотка истинно мужской зависти проскользнула в голосе Сил. — Его причиндалами ворота в крепостях вместо тарана сносить можно, особливо когда тебя видит или не видит долго!

— Элия? — глухо, мрачно и с каким-то безнадежным разочарованием не спросил, скорее констатировал воитель.

— Ой, так ты в маскарад с ним играла… — осенило Силу-Посланника, из задиристого тон моментально сделался виновато-просительным, — Извини, гм. Ну, я, пожалуй, пойду, дела еще кой-какие остались. Если что, зови!

И Связист по-тихому исчез, пока ему не нагорело более основательно. Не только принцы Лоуленда боялись неодобрения, читай проклятия Богини Любви. Для Сил, обожавших развлечения в плотском обличии, злопамятная принцесса тоже могла изобрести страшное наказание.

— Элия… — машинально повторил Нрэн, будто бросил мелкий камешек в бездонную пропасть.

— Да, — чистосердечно призналась принцесса, подтверждая идентификацию, и иронично уточнила: — Тебя это огорчило, дорогой?

— Это было смешно? — почти равнодушным, если б не пугающая пустота, голосом спросил бог, по-прежнему не глядя в глаза любовнице.

— Смешно? Над чем, по-твоему, я должна была смеяться? — удивленно моргнула женщина, не став требовать ответа на свой вопрос, проигнорированный собеседником. При всей своей любви к четкости и ясности Нрэн оставался лоулендцем до мозга костей, он избегал прямых ответов на вопросы на подсознательном уровне. Если Элия не планировала донимать кузена, то настаивать на полноценном диалоге не стремилась.

— Над идиотом, который посмел думать, будто способен почувствовать нечто большее, чем минутный зов плоти к другой женщине, над безумцем, понадеявшимся, что сможет найти защиту от бесконечной боли и жажды, вырваться из твоих оков…, - методично принялся перечислять бог. Кривая горькая усмешка исказила его губы, и резко оборвав сам себя, мужчина закончил. — Это была удачная шутка, Элия. Я почти поверил.

— Я не смеялась над тобой, ну, если только самую капельку. Ты же слышал Связиста, мне нужно было скрыться на время в мирах, подальше от Лоуленда, а где, как не под крылышком у Бога Войны, не только безопаснее, но и интереснее всего? Стоит ли злиться, если я сочла твое общество самым подходящим, пусть и не открыла инкогнито? — почти оправдалась принцесса, чувствуя насколько глубоко потрясен Нрэн.

— Как ты теперь накажешь меня, как заставишь заплатить? — с мертвенным безразличием, точно в ожидании смертного приговора спросил воитель.

— Наказывать? За что? — Элия нарочито демонстративно удивилась. — За то, что даже в ином обличье почувствовал мою суть и не смог устоять перед ней? Это не стоит кары. Или за твою мечту обрести покой, раз и навсегда покончив с губительной страстью, подыскав подходящую замену? Да, дорогой, я знаю, ты все еще надеешься обрести покой, преодолеть чувства, разносящие вдребезги твое стоическое равнодушие ко всему и вся. Знаю, пожалуй, на это я могла бы обидеться и подарить тебе желаемое примерно на полгода, больше ты не выдержишь.

Нрэн содрогнулся от ужаса, слушая рассуждения кузины, грациозно прохаживающейся перед ним.

— Но нет, я не буду наказывать тебя за такие надежды. Они лишь делают нашу игру более увлекательной, — резюмировала Богиня Любви, резко остановившись перед мужчиной, и улыбнулась ему медленной соблазнительной улыбкой. — У тебя еще остались вопросы?

— Если бы не Связист, ты рассказала? — поинтересовался бог.

— Вероятно, нет, — небрежно призналась Элия.

— Тогда как?

— Немного позабавилась бы в этом обличье, а потом организовала малышке Лиессоль быструю и нелепую смерть, — пожала плечами принцесса.

— А парень? Он хоронил бы сестру?

— Парень — герцог Лиенский. Не морщись, дорогой, ему тоже нужно было исчезнуть на время, — принцесса потрепала Нрэна по плечу с бесцеремонной ласковостью, будто сторожевого пса.

— Ему хорошо бы исчезнуть насовсем, — припечатал Нрэн и попросил совершенно другим тоном: — Сними личину.

— Быстро не смогу, она — творение искусника из Межуровнья, надо подбирать средство. Впрочем, ты, разрушитель заклятий, можешь попробовать ее ликвидировать, — Элия предположила, что силы Ферзя Колоды Джокеров должно хватить для снятия личины работы архонга арадов.

— Что нужно делать? — с готовностью поинтересовался бог.

— Подцепи как маску и сорви, — предложила принцесса, припомнив технику освобождения, продемонстрированную некогда Златом. — Ты же хочешь снова увидеть мое лицо?

— Хороший стимул, — воитель принял инструкцию к сведению и в последний раз всмотрелся в лицо лордессы Лиессоль, на котором светилась такая до боли знакомая и невыносимо желанная улыбка Богини Любви. Нрэн поднял руку, коснулся щеки женщины, сжал руку в щепоть и резко дернул. Бесцветной мелкой пылью, таявшей, не долетая до земли, осыпалось вниз одно из лучших произведений Туолиса. Перед богом стояла Элия.

— Дело сделано, — промурлыкала принцесса и по-кошачьи потерлась щекой о грудь любовника. Тот все еще хмурился, не готов был забыть о жестокой шутке, поддавшись неодолимому очарованию красавицы.

— Какая же ты стерва, любимая, — промолвил Нрэн, представив, каково пришлось бы ему, удайся кузине розыгрыш в полном объеме.

— Пожалуй, — не стала спорить Элия. — Однако именно поэтому ты так сильно любишь меня.

— Люблю, — обречено признал бог, как признает преступник смертный приговор.

— Да, я стерва, — снова подтвердила Элия, вовсе не считая такое именование оскорбительным, — играю с мужчинами и мужчинами, такова одна из сторон лика и сути Богини Любви. Однажды так «горячо обожаемый» тобой герцог в моем храме сказал Лейму, — при упоминании имени счастливого соперника Нрэн невольно напружинился, — «Такую, как она, не розами и молитвами, а семь раз не вынимая надо ублажать».

— Я готов, только скажи, чьи мы будем считать и останови, если собьюсь со счета, — выпалил бог. На закаменевшем от чрезмерного возбуждения лице жили лишь глаза, в коих расплавленной магмой плескался жар страсти.

— Останавливать не в моих правилах, — коварно шепнула Элия, кладя пальцы на пряжку брюк Нрэна и с небрежной легкостью скользя ниже. — Тебе идет черное с золотом, мне нравится. Но твое обнаженное тело мне больше по вкусу.

Бывшие еще секунду назад такими невесомыми и нежными руки принцессы переместились на грудь бога и резко рванули рубашку, сминая золото застежек, раздирая атлас, оставляя глубокие царапины на коже. Нрэн судорожно вздохнул и простонал, сжимая ветреную возлюбленную в объятиях:

— Оно в твоей власти!

А потом, покрывая шею и грудь принцессы бесчисленными жгучими поцелуями, прибавил мысленно с блаженной безнадежностью: «Как и душа. Навеки!».

— Проверим, у нас впереди целая ночь, — многозначительно пообещала женщина, резким толчком опрокидывая любовника.

Наверное, пол в шатре принца был жестким, однако ни одержимый губительной страстью Нрэн, ни Элия этого не заметили, сплетаясь в самом древнем и дивном из танцев, упиваясь друг другом и пляской свивающихся божественных сил.

Великий воитель без боя капитулировал перед своей прекрасной противницей, с радостью отдаваясь сладостно-мучительным ласкам, которых так безумно жаждал, тягу к которым никогда не мог утолить до конца и начинал тосковать, едва разлучившись с принцессой. Ее восхитительное тело, шелк кожи и волос, аромат ванили, персиков и роз околдовывали Нрэна, и он сдавался в плен этим чарам, стремясь только к одному, чтобы этот сладостный плен никогда не кончался, чтобы не прерывался согласный ритм движения тел. Богиня Любви словно угадывала все его желания, раз за разом возводя принца на вершины блаженства.

«А может быть, — эта мысль иногда посещала Нрэна, вызывая восторг и ужас в равной мере, — Элия не гадала, она и впрямь знала его потаенные извращенные мечты. И если до сих пор не бросила его с брезгливым презрением, значит, не осуждала».

Спустя несколько часов в краткие секунды отдохновения в «процедуре подсчета», Элия объявила: — Пить хочется.

Опершись на торс любовника, женщина перенесла со стола бутылку и поморщилась: — Теплое! — щелкнула пальцами по стеклу, охлаждая вино, Сделав несколько глотков, повернулась к Нрэну и предложила провокационно: — Хочешь?

— Да, — попросил мужчина, соглашаясь на все, что бы не предложила ему богиня.

Элия отпила из бутылки и склонилась к губам воина, вино и поцелуи смешались в восхитительный коктейль.

— Какое вкусное вино, — выдохнул Нрэн, облизывая пальчики возлюбленной, смоченные последними каплями. — Я хотел бы пить его вечно!

— Вечно не обещаю, но, кажется, у тебя на столе завалялась еще одна бутылка, — провела рекогносцировку принцесса, и встала.

— На столе, — мечтательно повторил бог вслед за Элией, скользя взглядом по широкой столешнице.

— Да ты гурман, мой дорогой, — засмеялась Богиня Любви, легко разгадав мысли мужчины.

Беседовать с кузиной всегда было для Нрэна сущим мучением, и так обыкновенно не словоохотливый, бог словно забывал разом все слова, стоило любимой оказаться рядом, но иногда, случалось иное. После нескольких часов любовных утех он обретал способность связно говорить, затрагивать мучительно-постыдные темы и саркастически шутить. Сам принц объяснений этому чуду красноречия не искал, Элия же приписывала пробуждение риторического дара кратковременному приступу уверенности, провоцируемому процессом самоутверждения на любовном фронте.

Сейчас выпал как раз один из редких моментов красноречия. Услышав «Да ты гурман, мой дорогой», принц шагнул к богине, готовый к новым вдохновенным «подсчетам», но неожиданно замер и прямо спросил:

— Ты считаешь меня извращенцем, Элия?

— Разумеется, — промурлыкала та, бередя острыми ноготками глубокие царапины, подсыхающие на груди любовника. — Пить такую гадость, как твои чаи — истинное извращение!

— Речь не о кулинарных пристрастиях, — мотнул головой бог и вымолвил: — Ты знаешь, мне нравится не ласковая нежность, а боль, сильная боль, я люблю, когда ты со мной жестока. Я не такой, как Лейм.

— А зачем мне два Лейма? Я ни с кем не обсуждаю предпочтения в сексе моих мужчин, — спокойно и серьезно ответила Элия на мучительный для Нрэна вопрос. — Ты Бог Войны, особенности профессии определяют высочайший болевой порог, а значит специфические склонности в любовных забавах. Если ты в моей постели, значит, мне это нравится, дорогой. Наши с тобой отношения — лишь наше личное дело, и чем мы займемся: закую ли я тебя в цепи и изнасилую, порежу ли кожу на ленточки ножами, свяжу и исполосую кнутом с шипами или предложу взять меня тут на столе — выбирать нам, никого другого сие не касается!

Бог неуверенно моргнул, пытаясь определить, насколько кузина шутила, неужели она и правда могла бы проделать все, что только что перечислила. Безумные феерические фантазии оккупировали плацдарм сознания принца на всех пластах многоуровневого мышления, вызывая экстатический восторг, а проказница снова засмеялась, одним пассом сметя со стола снедь, и провозгласила:

— Перемена блюд!

— Под каким соусом ты хочешь меня? — уточнил мужчина, кладя руки на бедра богини и как пушинку приподнимая ее.

Пока Элия и Нрэн «трапезничали», Элегор бродяжничал по окрестностям Рощи с лопатой наперевес. Бог приватизировал рабочий инструмент дежурного копателя сортиров, разумеется, позабыв поставить того в известность о реквизиции инвентаря. Зачем ему лопата, герцог и сам до конца не понимал, однако доверял своей шальной интуиции, зовущей его порыться на пепелище. Может, это пробудился азарт кладоискателя? К сокровищам как таковым бог был почти равнодушен, другое дело их поиск — авантюра, тайны, приключения — целый клубок всяких интересностей, тайн, опасностей, вроде сторожей, ловушек и проклятий, прилагаемых ко всяким уважающим себя кладам. Загадки, похороненные под магическим пеплом, как раз могли относиться к разряду интересующих безумного Лиенского.

Что-то тянуло его туда, где века назад отбушевал испепеляющий огонь битвы. Элегор шел вглубь черно-серой пустоши, почти не задумываясь. Сапоги мужчины, как и обувь принцессы, не оставляли четких следов. Этот край даже днем казался мертвым, а вечером вовсе превращался в сцену для тех забавных фильмов из урбо-миров о зомби, вампирах и прочей шушере, которые коллекционировал Лейм. Такую смешную киношку друг обожал показывать заглянувшим в гости родственникам. Но в Рощах, бог чуял явственно, не завелось даже самого завалящего упыря, да и привидения дриаданов не выли у своих призрачных деревьев, жалуясь на горькую участь и проклиная Губителя.

Достигнув одного из самых больших пней, Элегор запрыгнул на него и на мгновение застыл, вдыхая тонкую нить листвяного аромата, дотянувшуюся из ближнего леса, и застарелую горечь пожарища. Бог запрокинул голову к звездам, далекие огоньки приветливо подмигнули старому знакомому — страннику, не раз ночевавшему под открытым небом. Он снова вернулся взглядом к Рощам, ставшим пеплом памяти, и неожиданно сильно ощутил неправильность учиненного здесь побоища.

Нет, буйный бог не был невинным белокрылым ангелом, ему частенько случалось убивать самому, но все, что он творил, никогда не было таким окончательно унылым, безжизненным, застывшим и мертвым. Из хаоса, обломков разрушения, в которые Элегор за считанные мгновения мог превратить самый идеальный, отглаженный порядок мироздания, неизменно рождалось нечто иное, пусть ничуть не похожее на прежнее, но живое. А тут кто-то походя, из мести, извел под корень славное местечко и оставил ничем не заполненную пустоту.

Герцог сплюнул, пожал плечами и задал риторический вопрос не самому умному собеседнику — самому себе:

— Какого демона я сюда приперся?

Ну а поскольку ответа Элегор не имел, то, как всегда предпочел не философствовать (пусть леди Ведьма пространными суждениями забавляется), а действовать. Кредо герцога, в отличие от негласного девиза Элии «Делай, только если не можешь не делать», гласило: «Если даже не можешь, делай!».

А посему бог решил приятно провести время: накопать на пепелище ям поглубже и принести принцессе в подарок мешок с угольками и золой, пусть радуется!

Лопатка тяжело уходила в плотную массу пепелища едва ль на четверть, впрочем, упрямства Элегору было не занимать, поэтому в битве между проклятой пустошью, сопротивляющейся вносимым в ее дизайн изменениям, и Богом Перемен выигрывал последний. Да дырка в земле норовила закрыться, вот только Гор вгрызался в грунт быстрее, чем она зарастала. Чем дальше, тем быстрее и глубже копал герцог из чисто спортивного интереса: на какую глубину ему удастся прокопать, и если он достигнет слоя без следов пожарища, будет ли яма самоликвидироваться по-прежнему или нет? Эйран или Лейм, небось, тут же принялись бы производить расчеты, Элегор же просто копал, предпочитая практику любой, даже самой занимательной теории.

Чтоб дыра зарастала медленнее, герцог сделал яму широкой, такой, где запросто разместился сам. Когда лопатка вместо того, чтобы в очередной раз с трудом погрузиться в слой земли вперемешку с углями, глухо стукнула, чистое упрямство бога мгновенно переплавилось в азарт, он резко ускорил земляные работы и буквально через пару минут вытащил на свет Творца ларчик.

Вещица всего с полторы ладони в длину была спешно очищена от слоя грязи. Элегор уважительно присвистнул. Пластины темного (от угольно-черного до шоколадного) и светлого (от жженого сахара до белизны) дерева без малейших зазоров и креплений плотно прилегали друг к другу, составляя сложный, явно магический узор. Герцог и сам неплохо работал по дереву, но как именно неизвестному мастеру удалось уговорить кусочки природного материала держаться вместе, не используя ни скоб, ни гвоздей, ни клея, сразу взять в толк не смог. Сообразил лишь, когда понял: ларчик делали дриаданы, а им, для придания формы предмету, действительно достаточно было поговорить с деревом.

Ломать такую красоту было жалко, но до смерти хотелось знать, что внутри. Бог предвкушал раскрытие загадки, как разворачивающий обертку шоколадной конфеты малыш-сладкоежка. Элегор покрутил ларчик в пальцах, выискивая способ познакомиться с содержимым. Без толку! Если замок и был, то совершенно невидный постороннему.

Осененный очередной идеей герцог прижал пальцы к поверхности посильнее и попросил: «Откройся!» Ларчик бесшумно распался на две половинки и в нос богу ударил запах свежей листвы. Внутри плотным слоем лежали семена и листья, расположенные в порядке странном образом схожем с узором древесных пластин ларца. Бог запустил пальцы в глубину, осторожно раздвигая содержимое, подцепил и достал тонкую костяную пластину с хорошо знакомым узором.

— Ого! Вот так находка! — удивился герцог и довольно ухмыльнулся. Он даже целую секунду помедлил, растягивая удовольствие, потом резко перевернул и выругался, сплюнув:

— Тьфу ты!

То ли из чувства солидарности с лоулендским богом, то ли из чистого озорства резкий порыв ветра ворвался в вечернюю тишь. Шутник подхватил семена и листья из ларца, закружил их и понес по пустоши. Злиться времени не оставалось, следовало срочно прятать клад. Что-то подсказывало Элегору: какие бы чары не скрывали содержимое тайника, теперь они были нарушены. Быстро сориентировавшись, бог зачерпнул ларцом золы и пепла, бросил пластину, насыпал той же смеси сверху, закрыл крышку и для пущей надежности завернул в собственную рубаху. Прислушался. Течение силы прекратилось. Сработало! Кажется, его выходку не успели засечь! Излучение пластины не могло пробиться сквозь мертвый слой.

Ветер, принесший запах жизни, унялся так же неожиданно, как задул. Элегор отчетливо почувствовал, что ему больше нечего делать на пустоши. Прихватил узелок и лопату, бог упругой походкой направился в сторону лагеря, устанавливая по пути телепатическую связь с принцессой. Честно говоря, ему и впрямь не терпелось похвастаться:

— Элия! Я тут кое-что нашел, — объявил бог, ощутив рассеянное внимание второй стороны.

— Оно брыкается, горит или вот-вот рассыплется в прах? — выпалила чередой женщина.

— Нет вообще-то, — на мгновение Элегор был дезориентирован вопросом.

— Значит, находка обождет до утра, — решительно объявила богиня.

— До сих пор «ужинаете»? — догадался герцог.

— «Завтракаем, обедаем, ужинаем», и так далее, у нас очень обширное меню, поскольку на огонек заглянул наш общий не в меру болтливый друг Связист с разоблачением, — объяснила Элия.

— Ага, ну насчет разоблачения это уж, небось, по части Нрэна было, — ухмыльнулся догадливый Гор. — Ладно, «кушай», поболтаем утром. Надеюсь, ты и кузена своего «накормишь» так, чтобы он меня с потрохами на завтрак не сожрал.

— На фиг ты ему сдался? Нрэн, чай, не Энтиор! — парировала богиня и отключилась окончательно.

Как всегда Элегора передернуло при имени сволочного вампира, попортившего герцогу немало крови не столько несколькими очень профессиональными покушениями на убийство, случившимися довольно давно, сколько двусмысленными улыбочками, словами, жестами, полунамеками и прочими мерзкими выходками. Признаться честно, бога бесил сам факт существования такого высокомерного безупречного до отвращения ублюдка-вампира. Разозлившись на самого себя и Элию заодно из-за воспоминаний о клыкастой скотине, герцог решительно выбросил мысли об Энтиоре из головы.

Вернувшись к обустроившемуся на ночную стоянку отряду, бог занес лопату дежурному. Тот с ухмылкой принял казенный инструмент у юноши-киалонца и спросил:

— А чем тебе общая яма-то по вкусу не пришлась?

— В общую я сегодня стесняюсь, — гордо ответил герцог.

И под гомерический хохот солдат удалился в большой шатер Нрэна. Снаружи слышно ничего не было, зато внутри… Пожалуй, только теперь Гор до конца понял, какими такими выдающимися достоинствами обладает воинственный кузен богини, чтобы выносить все его зубодробительные повадки.

Зрелище было весьма эффектным, куда там ночным шоу, транслируемым по закрытым каналам в урбо-мирах. Они казались наивным кино для пансионерок. От соблазна задержаться и поглазеть молодого бога удержала только мысль о тяжелой руке воителя. Когда дело касалось Богини Любви, он становился просто бешеным, как и друг Лейм, даже в ту пору, когда суть Алого Бога мирно дремала в глубинах подсознания младшего принца.

Небрежным пинком умертвив новорожденное чувство собственной неполноценности, проклюнувшееся было при созерцании Нрэна на том поле, где герцог и себя считал мастером не из последних, Элегор отвернулся и вышел. В его комнате оказалась превосходная изоляция.