Блуждающие огоньки

Глава XXII

Высоко-высоко над самой чащей парили две огромные птицы. После вчерашнего проливного дождя с длительной летней грозой лес пах свежестью; землистые ароматы кружили голову и пробирали до мурашек. На пасмурном облачном сером небе с перламутровым отливом от периодически просачивающегося солнца одна птица — аист — была мало заметна окружающим, совершенно сливаясь с рутинной атмосферой; другая же была совсем диковинной. Складывалось ощущение, что то не птица была, а небо непрерывно горело причудливым пожарищем.

Оставшиеся капли дождя мучительно стекали по ярко-зеленым листьям, прогибая их под своим весом. Молодая травка: пырей, мятлик, подорожник, спорыш, клевер — была напрочь припорошена водой и щекотала ноги каждого, высунувшегося на прогулку после продолжительного ливня. Повылезали из своих нор, сырых бревен лягушки и жабы; проплывали по небольшим речкам, полностью поросшим рогозом, маленькие ужи; выползли дождевые черви. Неохотно выбежали из дупла и белки, которым пришлось приземлиться в поисках грибов, молодых завязей желудей, лесных орехов и шишек. Во время дождя был такой сильный ветер, что некоторые плоды попадали с деревьев от такого напора. Рыжие обитательницы леса не могли упустить момента отхватить лакомый кусочек дара природы и спрятать его где-нибудь в сырой земле для того, чтобы его потом никто не смог отрыть и отыскать. Даже сама белка, что спрятала орех. Бесконечная страсть этих зверушек к бессмысленному накопительству не знала границ.

Аист осторожно опустился на водную гладь заросшего травой ручья и ловко клювом хватал невезучих квакш и маленьких ужиков, целиком проглатывая жертву. Да, в обличии человека таких фокусов с едой не сотворишь никак. Огненная птица кружила над лесом, высматривая потенциальную пищу средь деревьев. Белки, распушив хвост и растопырив ушки с кисточками в разные стороны, дергались с одного места на другое, резко огибая ствол. Матушка Анаис некогда ласково называла этих зверушек веверичками. Жар-птица, заметив добычу, резко сманеврировала, устремившись прямиком к слегка упитанной и не очень поворотливой белке.

Когда Аня только начинала учить подругу прелестям птичьего бытия, она требовала от нее почаще есть сырое мясо. Анаис выстреливала по утрам в зайца из лука и затем с большой неохотой поглощала убитую жертву, чувствуя из раза в раз, как по ее подбородку стекала еще теплая кровь, а к горлу подкатывала тошнота. Сырое мясо было жестким, человеческие зубы с трудом справлялись с ним и неприятно болели. Переубедить же наставницу от этой затеи было невозможно:

— Как ты станешь птицей, ежели будешь жить с повадками человечьими? — холодно удивлялась Аня. — Магию не обмануть. Магия должна поверить, что ты не шутки с нею шутишь.

И в этом была вся Аня. Ей казалось, что волшебство — это некое бесплотное капризное существо, которое необходимо постоянно в чем-то убеждать. А потому рыжеволосая подруга изо дня в день пыталась привыкнуть к обыкновенному птичьему рациону: вытаскивала из бревен и земли дождевых червей, вылавливала белок, мелких птиц, кролей и с большим трудом и отвращением поедала, не подвергая их какой-либо тепловой обработке. И ее рвало, рвало… Как бы то ни было, а результат был; чем больше Анаис телом и душой становилась птицей, тем больше ей начинала нравиться эта пища. Этот приятный, слегка молочный запах свежего мясца не только разыгрывал немалый аппетит, но и порой доводил до какого-то буйства в душе, заставляя девушку делать безрассудные вещи. Так, например, она однажды ни с того ни с сего пристрелила птицу, затем со всей жестокостью разделала топором жертву и набросилась на нее, яростно откусывая кусок за куском. А стекающую по подбородку кровь, чьи железистый вкус и запах сводили Анаис с ума, девушка стерла пальцем и с большим аппетитом слизала.

И вот, устремившись в сторону высокого толстого вяза с богатой густой кроной, жар-птица мчалась на всех порах, не замечая ничего на своем пути. Пролетающая мимо галка была сбита массивным огненным телом, слегка поджарившись в воздухе. Она стремительно упала под ноги усердно готовившейся к ночи Даренке, державшей в ладони небольшой яркий шар света, отчего та подпрыгнула от неожиданности и сбежала, чувствуя, как ее ноги щекочет мокрая трава.

Жар-птица сидела на достаточно толстой ветке вяза и яростно поглощала свежее мясо. Некогда упитанная от хорошей жизни веверичка теперь была добычей диковинного существа, ведомого природными инстинктами. Оно жадно откусывало мясо, с недоверием посматривало вокруг и все сильнее и сильнее чувствовало железистый вкус и запах. Мясо…

За сегодняшний полет птица не потеряла ни одного пера, а, значит, Анаис была готова к более серьезному ночному испытанию, которое ожидалось уже завтра.

Несмотря на то, что солнце давно уже скрылось за горизонтом, отдавая пост луне, что в эту знаменательную летнюю ночь была полной и очень яркой, чистое синее небо все еще оставалось светлее светлого. Все происходящее вокруг было хорошо обозреваемо. Давным-давно, когда вера в Зрящего только внедрялась в обиход стольчанского населения, для того, чтобы люди смогли лучше всего проникнуться новой религией, было решено проводить ассоциации с изжившим себя язычеством, верой в старых демонов. Некогда солнце, как Жар-Око, и две луны, как Сим-Око и Ерь-Око, обрели у проповедников монотеизма новый смысл. Теперь это были Очи Зрящего — днем самое светлое Око наблюдало за людьми более тщательно, нежели ночное, оттого и большинство злодейств и ведьминых обрядов совершались в это темное время суток.

На небольшом холме, в просторной опушке леса было разведено кострище высотой с небольшую березку. На том празднестве кого только не было. Бесы, полубыки-полулюди с оголенным человеческим торсом, который прикрывала лишь небольшая тряпица, своеобразно играли на брекоталке — один повесил доску-инструмент себе на шею, другой своими массивными рогами непрерывно бодал ее, издавая хаотичные, громыхающие звуки. Черт, имевший свиное рыло и козлиные ноги, постукивая копытами, по-залихватски бренчал на потертой и побитой временем домре, из которой торчала порванная струна. Сатиры же, что отличались от своих собратьев, чертов, наличием козлиной бороды и конусовидных рожек и отсутствием свиного пятачка, играли на трещотке.

Нагие суккубы, черноволосые и рыжие женщины невероятной красоты и демонической притягательности с козлиными ногами и витиеватыми рогами, все так же по своему обыкновению соблазнительно поигрывали на дуде и жалейке, облизывая инструмент длиннющим, как у змей, языком.

Существа, совершенно отдаленно похожие на девушек, чья кожа была зеленых, серебристых и оранжевых оттенков от облепивших все тело мха, лишайника и древесных грибов, с веткой вместо носа и большими вечно испуганными, затравленными глазами, кучкой сидели все вместе на сучковатом бревне, обернув себя плащом из березовых сухих листьев. Они перешептывались таким трескучим голосом, будто каждую секунду ломали хворост, и периодически трясли бубном. Во времена, когда демоны обрели небывалое могущество, Великий Ситрилет вдохнул в “особенные” деревья часть своей ауры и создал по своему образу и подобию демониц небывалой красоты и таким мелодичным голоском, будто ветви колышутся от легкого ветерка. Назвал он свои творения Цитри и назначил их своими подданными музами. Времена менялись, власть демонов все больше ставилась под сомнение. Люди все больше плодились, и все больше требовалось дров для того, чтобы все избы и терема смогли развести очаг. Тогда-то и появились лесорубы, что убивали деревья под корень, а вместе с ними и их детища, Цитри. Особенно красивых нагих демониц мужики отлавливали и насиловали. Девушки не могли стерпеть такого унижения и топились, превращаясь затем в более жутких и страшных существ. Деревья перестали производить Цитри, опасаясь за судьбу своих дочерей. Однако оставшиеся в живых демоницы научились по подобию своих матерей почковаться и давать потомство, которое уже не обладало такой невероятной красотой и выглядело очень нелепо. Они теперь скорее походят на живые деревья, что растут в постоянном страхе перед лесорубами, а потому объединяются в большие племена и устраивают им жестокие партизанские диверсии. Сейчас мало, кто из этих существ помнит своего главного прародителя. Большинство считает своим Богом-создателем, а точнее Богиней, Мокошь, Землю-Матушку, а потому и называют себя созвучно с ней — кикиморами. Некоторые же знают о том, что их сотворил Ситар, однако считают его бесполым демоном. Для кикимор все лучше, чем сопоставлять своего создателя с теми, кто лишил их матери, чести, спокойной жизни и крова.

Больше всего было среди приглашенных русалок и мавок. Утопленницы, что не приняла земля и Навь, голышом танцевали, схватившись за руки, и звонко пели под ту музыкальную какофонию, которую создали другие демоны. В их растрепанных волосах торчал рогоз и камыш, а украшал их небрежный венок из белых водяных лилий и желтых купавок.

Давным-давно, когда мы властью упивались,

Нас почитали, нам молились, нас боялись.

Сейчас же вынуждены в тени скрываться мы,

Нас стороной обходят, опасаясь как чумы.

Пять молодых ведьм в длинных белых рубахах на голое тело, взявшись за руки, водили хороводы вокруг кострища, подпевая русалкам. В их густые волосы были вплетены венки из самых различных лесных цветов: от кипрея до фиалок. Яга не участвовала в общем гулянии, лишь мрачно озирая происходящее и думая о своем.

Цвети, и пахни, и блистай в ночи.

Ты, ведьма, только сделку заключи.

Слугою демона ты скоро станешь

Аль в небытие уже совсем ты канешь.

Сидевшая недалеко от кикимор на камне Олеська, что пугала недоверчивых демониц своей короткой прической, неодобрительно посмотрела на русалок исподлобья, оторвавшись от очередной заумной книжки. Ну кто в самом деле решит петь такое перед возможной близкой смертью?

Несите магию, спасайте мир от худа.

Способна только ты вернуть всем людям это чудо.

Работ у ведьмы непочатый край,

С достоинством прими их, усердно выполняй.

Девушки, как одна, сняли с себя одну единственную одежу на них и скинули рубахи в костер. Совсем голенькие они съежились от ночной прохлады. Бабушка Яга вздохнула и подала почти каждой девушке, кроме Анаис, по зажженному факелу. Неожиданно среди всех Ванда разрыдалась, как ребенок, и кинулась в объятия к Яге. К ней же со всей своей признательностью к любимой учительнице присоединились Машка, плачущая Даренка, Аня и Анаис. Яга неуклюже потрепала их по спине и осторожно, холодно их отстранила. Русалки и суккубы улюлюкали вслед девушкам с факелами, поддерживая их в новый путь.

Подруги расступились по разным тропинкам, ведущим к ведьминым кругам и последний раз оглянулись. Анаис тяжелым взглядом посмотрела на Аню, ожидая поддержки. Беловолосая девушка тепло ей улыбнулась, мысленно проговаривая:

“Все будет хорошо, Imo, мы вернемся живыми и невредимыми.”

Анаис поверила, ощутив значительный прилив сил, разожгла огонь в руке и пошла вглубь леса. Перед нею возникла тропа; ветви густых зеленых деревьев, росших по обе стороны этой дороги, сгорбились таким образом, что явили образ Ока. Анаис прошла через него и попала на небольшую опушку, на которой был проложен аккуратный ров в виде большого круга.

Зайдя на территорию своего ведьминого круга беловолосая Аня выдохнула, положила факел на землю и прочертила палкой огромную пентаграмму — два продолговатых узких треугольника, расположенных параллельно друг другу, подобно парящей в воздухе птице. Углы пентаграммы она зажгла факелом, и они по волшебству легко загорелись. Встав посредь круглого рва, Аня без запинки произнесла в воздух слова призыва:

Gyo chizhu nichi azu, (Ветер дует с запада на восток)

Shihu mara yoba tha phunda. (Когда смерть зовет в свои объятия)

Shihu gyo phal kiti minu, (Когда ветер несется с севера на юг)

Samu bi zhan i sanda. (Холод становится владыкой этого мира)

Sanda gaugan marela, (Мир полон мертвецов)

Dori na mudha dihua. (Что не преданы земле)

Ku bi gaugan lan sterva. (Воздух становится полон гнилой падали)

Gyo chega nio sterva yua-yua. (Ветер уносит запах падали далеко-далеко)

Gajeo kuri i sanda lan. (Господин, очисти этот мир от гнили)

Zhan gyo la nai yob ge. (Приди на мой зов, владыка ветров)

Yoba toristerva Shotayikram. (Призови стервятников, Мархиатос)

Ge xing cuji han gajeoda ge. (Я буду тебе верной слугой, мой господин)

Подойдя к ведьминому кругу, Дара трясущимися руками палкой принялась вычерчивать восьмиконечную Фуронсову звезду. Углы неровной пентаграммы все никак не могли зажечься, и Дара беспомощно заплакала, вспоминая вчерашнее происшествие. Упавшая мертвая птица казалась ей знамением худого конца, и девушка никак не могла сконцентрироваться на своем деле…

Было уже за полночь, когда Анаис, пройдя через ветвистый глаз попала на опушку ведьминого круга. Яркие звезды протыкали почти черное полотно ночного неба насквозь. “Око Зрящего” совсем спряталось за деревьями, чтобы не наблюдать демонических ритуалов, отчего в кромешной лесной тьме не было видно ни зги. Анаис развела огонь рукой, обрамляя испуганное побледневшее лицо рыжеватым светом. Аккуратно, насколько это было возможно в ночи, нарисовав на круге шесть треугольников так, чтобы получился шестиугольник, она развела огонь на углах и встала прямо в его центре, где все острия каждого из треугольников соприкасались друг с другом. Она нервно сглотнула и громко произнесла:

Yua-yua shihu sanda bi nahi, (Давным-давно, когда мир был ничем)

Bosuja pohui anaa lami. (Постоянство разрушало тебя изнутри)

Anaa na noug orikeru hahi gathun. (Ты не могла смириться с отсутствием жизни)

Nati na noug anaa zhiyun. (И никто не мог тебя поддержать)

Ge janli qin anaa wele ge mal: (Я стою пред тобой, чтобы сказать)

Ge xing pohui i bosuja, (Я разрушу это постоянство)

Ge xing pohui sanda far, (Я разрушу старый мир)

Wele ge noug chao dao nay gatha sanda. (Чтобы создать более новый и живой)

Ge bi hont samtcheoda, (Я стану той, кто будет рупором хаоса)

Wele ge xing pohui far goji. (Чтобы затем разрушить старые догмы)

Gauga sanda bi janli ge dala. (Весь мир будет стоять у моих ног)

Gauga sanda bi Mu dala janli. (Весь мир будет стоять у ног Матери)

Ge yoba anaa Thalal, (Я призываю тебя, Лилит)

Wele wai ganji hai qin gathun. (Чтобы каждый чувствовал страх пред жизнью)

La nai yob ge Thalal. (Приди же на мой зов, Лилит)

Ge xing anaa yinghung shen jinun. (Я буду тобой душой, телом и разумом)

Лоб покрыла легкая испарина. Анаис замерла на месте. Что-то теплое стекало по ее голым плечам, а затем по позвоночнику. Она поежилась, по телу пробежали мурашки. Голова вмиг закружилась, отчего девушку стало качать из стороны в сторону. Вокруг нее, словно призраки, проплывали силуэты множества бесплотных женских душ, которые быстро водили вокруг Анаис хороводы, издевательски повторяя одно и то же:

— La nai yob ge Thalal! La nai yob ge Thalal! La nai yob ge Thalal!..

Легкий порыв ветра приподнял волосы Анаис и заставил поежиться еще сильнее. По лесу прокатился громкий мяукающий звук и истошный вопль девушки, от которого у каждого бы кровь стыла в жилах.