Близкие люди

Глава 10

Эвелина вертела кольцо на пальце.

Есть не хотелось. А из окна сквозило. Из этого треклятого окна постоянно сквозило, с самого начала. Она помнила, как закладывала его ватой, а бабушка перед новым годом посыпала вату осколками елочных игрушек, для блеска. А Эвелина загадывала желание.

И когда куранты били, тоже.

И желания-то были разными… сбывались ли? Странно, что она не помнит.

Она закуталась в старую шубу, с головой, вдохнула едва ощутимый аромат духов. Бабушкины любимые… и во флаконе почти не осталось. И бабушке Матвей понравился бы. Она бы сказала, что он надежный.

Заботливый.

И… кольцо сидело плотно, но не сдавливало палец.

А если… если она согласилась зря? И вовсе не потому, что в любой момент его с должности снять могут, это не страшно, даже если сошлют куда, тоже не страшно. Страшно, что она, Эвелина, влюбится.

Не в него.

В кого-нибудь другого, кто просто возьмет и появится случайно в ее жизни. И, влюбившись, потеряет разум. Как бабушка, как мать… проклятье.

Она закрыла глаза.

Имеет ли она право…

– Эвелинка! – в дверь грохнули, и тонкая филенка от удара задрожала. – Открывай, паскудина! Я знаю, что ты дома.

Страха Эвелина не ощутила.

А вот из теплого мехового кокона вылезать совершенно не хотелось. Только ведь не уйдет. Пьяный он или притворяющийся пьяным, но роль свою отец до конца доиграет.

– Открывай!

Рев его прокатился по квартире. А ведь время давно за полночь. И дети спят. И вообще как он в квартиру попал.

– Ты чего орешь? – спросила она, дверь открыв. Шубу скидывать не стала, закуталась в нее поплотнее, вяло подумав, что, коль папаша решит бить, то в мехах всяко мягче.

– А… д-доченька… – он стоял, вцепившись в косяк, покачиваясь, только вот взгляд был совершенно трезвый.

– Эвелина? – из соседней комнаты выглянула Калерия. – Помощь нужна?

– Иди ты… – ответил папочка весьма нецензурно.

– Пока нет, но… возможно понадобится.

Эвелина посторонилась и тихо сказала:

– Прекращай этот цирк. Смотреть тошно.

– Отчего же?

– Переигрываешь.

В комнате отец огляделся. Осклабился.

– Так и знал, что старая карга многое прикопала… ишь ты, – он ткнул пальцем в зеркало. – Старое?

– Чего тебе надо?

– Подумала?

– Да.

– И что решила?

– Что я тебя знать не знаю и знать не хочу.

– Смелая, да? – он прищурился, оглядев Эвелину тем неприятным сальным взглядом, который заставил покрепче вцепиться в шубу. – Забыла, кто в доме хозяин?

– Хозяин? Скорее паразит, – Эвелина облизала сухие губы.

Она не будет бояться.

Не будет.

Отец засмеялся.

– Вот как заговорила, да? Это все старуха виновата. Внушила тебе ненависть к родному отцу… ай, как нехорошо… а я ведь и обидеться могу. Что тогда?

– На обиженных воду возят, – пришла в голову присказка Парфеновны. – Доносить я не стану. И ему сказала.

– Сказала? Вот и умничка… и правильно…

Он шагнул к Эвелине.

– Доверять больше будет… а чем больше тебе доверяют…

– Руки, – она отступила, хотя отступать в этой комнатке было некуда. Мелькнула мысль, что стоит позвать на помощь, но Эвелина ее отвергла. Во-первых, должность свою папочка сохранил, да и всегда-то он отличался немалою злопамятностью, и как знать, чем помощь эта потом обернется. Во-вторых… она должна справиться сама.

С ним.

– Тю, какие мы гордые… как на сцене задницей крутить, так можно, а папочку обнять… ничего, скоро все изменится, – он и вправду руки убрал, правда, лишь затем, чтобы сунуть их в карман. – Видишь штучку?

Серый кривоватый камень с дыркой, такой, на который и глядеть-то неприятно.

– От твоего деда достался… хороший был мужик. Толковый… а знаешь, в чем фокус?

Камень одновременно вызывал отвращение и манил.

Его хотелось выбросить.

И взять в руки.

Прижать к груди, ощутить неровность. Или гладкость?

– Стоит мне подуть, – отец поднес его к губам. – И ты, моя дорогая, сделаешь все, о чем я попрошу…

– Так, значит, в этом причина? – тихо спросила Эвелина, глядя на то, что уничтожило семью.

Вот эта малость?

Серая уродливая вещица, сделанная… кем и когда? И сколько их еще есть? И есть ли?

– А то… дед твой сумел распорядиться своею удачей, и меня выбрал… знал, что для таких тварей, как вы, крепкая рука нужна. Ничего, девонька, увидишь, тебе еще понравится…

Он набрал воздуха в легкие и дунул.

Звук вышел тонким, звенящим. Он ударил по ушам, оглушая, дезориентируя. И Эвелина сделала единственное, что могла: закричала. И крик ее наполнил комнату, переполнил ее.

Зазвенело стекло.

И рассыпался прозрачными льдинками высокий стакан. А следом обвалились витрины. И трещина разломала пополам старинное зеркало.

– Прекрати!

Эвелина прочитала это по губам человека, который сложился пополам, зажимая уши ладонями. Из-под ладоней ползли черные нити крови. И из носа. Из глаз. И надо было замолчать, но она не могла. Как не могла отвести взгляда от серого камня, что валялся под столом.

И только когда руки коснулась теплая детская ладошка, Эвелина очнулась.

– Ты чего орешь? – зевнув, поинтересовалась Розочка. – Машка опять боится.

– И-извини…

– Ты… тварь…

Уродливый человек протянул руку к камню, но стоило коснуться, и тот осыпался серым прахом.

– …ты… поплатишься… – отец поднялся. Он пошатывался и теперь куда больше походил на пьяного. Размазав рукой кровь по лицу, он глянул на Эвелину и показалось, что сейчас ударит. Точно ударит. Но тихий рык двуипостасного заставил его обернуться.

Отшатнуться.

Упасть и подняться.

– Вам стоит уйти, – сказала Калерия, положив ладонь на загривок супруга.

– Вы… вы все тут… еще… заплатите.

Ингвар заворчал и оскалился. Клыки у него были белыми, красивыми. И Эвелине подумалось, что она совсем не против будет, если папочку сожрут. Вот только папочка, наверное, тоже что-то понял. И убрался. Тихо так. Быстро.

Хорошо.

– Плохой человек, – Розочка взяла Эвелину за руку. – Не водись с ним.

Помолчала и добавила.

– Все равно умрет скоро.

– Я…

– Рак у него. Последняя стадия… такое уже не лечат. Люди точно не лечат. А дивы не возьмут.

– Почему?

– Я ж говорю. Плохой человек, – Розочка широко зевнула. – А ты спать ложись.

Ниночка глядела в окно.

Не спалось. Вот бывает же такое… она повертела колечко на пальце и вздохнула.

Вот ведь… скажи кому, что сама себе покупала – засмеют. Или пожалеют? Тут еще не известно, что хуже. Ниночка терпеть не могла, когда ее жалели. Но и без кольца как-то про жениха говорить… поверят, конечно. Или нет?

Спрашивать станут… а что ей отвечать? Что у Гришки в кармане вошь на аркане? Да и та маменькина.

Не обрадовалась.

Гришенька-то мальчик хороший, после того, как заявление подали, пожелал Ниночку с семьею познакомить. И ведь отказать-то не вышло. Да и не пыталась Ниночка. Надо же было глянуть, с кем дело иметь придется.

Ох, не обрадовалась… небось, отговаривать станет. Но ничего, Гришенька парень упертый. Сколько его сама Ниночка гоняла, так нет, уходить уходил, однако возвращался. И тут устоит. А нет… не судьба?

Душно-то как.

Окна Ниночка еще на той неделе заклеила, по теплоте, хорошо зная, что раствор крахмальный именно по теплу хорошо берется, а на сквозняке он толком не схватится и обсыпаться потом станет мелкою крошкой, не говоря уже о том, что толку от такой поклейки никакого.

Тесно.

Вот как сюда мужика привести? Комнатенка крохотная, едва-едва кровать со шкафом влезли. И стол, конечно. Прежде-то он Ниночке не надобен был, но вот как учеба началась…

…экзамены через месяц, сперва по теории, а там и практика. Но Ниночке ее в лаборатории зачесть обещались. Еще и рекомендацию справят, если, конечно, она и дальше будет работать, как работает.

А ей что?

Ей нравится. То ли ведьминская натура свое взяла, то ли просто дело пришлось по душе. Это вам не в буфете стоять, точность надобна, аккуратность…

…еще годик и тогда уж, с дипломом, и ходатайство Ниночка подаст на вступление в Ковен. Тетушка поможет, тут и думать нечего.

И про партию подумать следует, но тут сложно… тетушка, конечно, предупреждала, но вот прежде предупреждения эти казались глупостью несусветной. Не собиралась Ниночка в партию. Теперь поди ж ты… нет, представление ей сделают, но…

Она вздохнула и от вздоха этого на темном стекле образовалось круглое влажное пятно. Ниночка ткнула пальцем.

У Гершева супруга в парткоме сидит и не упустит случая поквитаться. Конечно, обвинение в аморалке не выставит, его доказывать придется, но вот в моральной неустойчивости точно упрекнет. И не она одна…

Через комсомол, что ли, попробовать?

Сперва, конечно, на добровольных основах, кандидатом. Оно, конечно, дольше выйдет, пару лет промурыжат, да и не факт, что получится. А времени сожрут изрядно.

Но…

Если замуж.

И крепкая семья. Супруг с положительною характеристикой, а у такого, как Гришка, иной быть не может, тогда, глядишь, чего-то и получится. Ковен опять же…

От мыслей этих, прежде Ниночке несвойственных, отчаянно захотелось на воздух. И она бы толкнула окно, да… заклеено. Намертво, что раствором крахмальным, что словом ведьмовским, который этот раствор крепче цемента делает.

Ниночка вскочила.

Выбежала из комнаты, из квартиры, громко хлопнув напоследок дверью. И от хлопка этого, показалось, что стекла задрожали.

Или не от хлопка, но от звука, тонкого, пронзительного, ударившего по ушам… Ниночка скатилась вниз, толкнула обеими руками тугую подъездную дверь и уже там, снаружи, опомнилась, что вышла-то, как была, в домашнем. И на ногах тапочки.

А зябко.

И дышится свободно, и воздух этот холодный успокаивает найчудеснейшим образом. Так она и стояла, дыша сквозь сцепленные зубы.

– Девушка, – тихий этот голос разрушил то блаженное состояние, когда внутри ни мыслей, ни желаний, ничего, кроме пустоты. – Девушка, а вы не из большой квартиры будете? Случайно?

– Случайно, – Ниночка поежилась.

А холодно.

И снег пошел. Вот ведь. Небо ясное, ни облачка, а снег пошел. Пляшут белые пушинки в воздухе, тают, так земли и не коснувшись. А ведь до зимы еще месяц.

– Девушка…

Мужчина был из тех, кто поневоле привлекает к себе внимание, и вовсе не какой-то выдающейся внешностью. Скорее уж наоборот, именно внешность у него была самая обыкновенная, невыразительная. А вот пальто хорошее, шерстяное, шитое в приличном ателье, если вовсе не у частного портного, попасть к которому можно исключительно по рекомендации.

Пальто расстегнуто, и виден темный костюм с круглыми пуговицами. Пуговицы поблескивают металлом, а костюм отливает золотистой искрой.

Галстук красный, завязан крупным узлом.

Туфли… да, такие только по большому блату достать можно. И шляпа хороша. Гришке бы пошла такая? Или нет, подобные без костюмов не носят, а Гришку в костюме Ниночка не представляла. Хотя… на свадьбу надобно будет справить, но чувствовалось, что задача эта не из простых.

– Прошу простить меня за назойливость, – мужчина, казавшийся смутно знакомым, улыбнулся широко и по-доброму, – но мне кажется, что вы слишком легко одеты. Позволите?

И не дождавшись согласия, снял пальто, чтобы набросить его на Ниночкины плечи. Ниночка подумала и не стала возражать. Пальто было теплым, и пахло от него не табаком, но какими-то травами. Полынь точно имелась. Еще ромашка, но ее резкий запах перебивал прочие ароматы.

– Эльдар, – представился мужчина и протянул руку, а когда Ниночка дала свою, пожал ее крайне осторожно. – И я бы хотел поговорить с вами… вы ведь недавно поселились?

– Да как сказать.

– Поэтому и не знакомы… но так даже лучше, – он предложил руку. – Не желаете ли прогуляться?

Гулять Ниночка не желала совершенно, но с другой стороны и домой возвращаться ей не хотелось. Душно там. И мысли всякие в голове заводятся.

– Вы ведь знакомы с Астрой… конечно, знакомы. Не можете не быть знакомы, – с уверенностью произнес Эльдар. – Мы когда-то встречались с ней… к сожалению, все закончилось вовсе не так… вы выглядите девушкой серьезной, понимающей.

– Вы Розочкин отец? – поинтересовалась Ниночка, испытывая преогромное желание руку забрать, а еще стукнуть этого вот… папочку по макушке. Жаль, что из тяжелого у Ниночки только тапки, да и те на ногах.

– Именно, – Эльдар виновато улыбнулся. – Так получилось…

– Получилось, ага…

…вечно у них все само получается, в том числе дети. Заводятся, что те тараканы…

– …мы оба были молоды. И с характером. Вы же знаете, какой у Астры характер. Она упряма, как… как дива, – он сам засмеялся собственной шутке. – Я же тогда думал о будущем. Так мне казалось. Да, мне нравилась Астра… и можно даже сказать, что я ее любил.

…не любил.

Никого-то и никогда-то такие вот, аккуратные и продуманные, не любят, кроме себя самого. Василь Васильевич с его робкою страстью и сыровяленою колбасой куда как искреннее, поскольку изначально ясно, что ничего-то из этой страсти не вырастет, кроме пары встреч на какой-нибудь старой квартирке, хозяйка которой молчалива и небрезглива.

И может, еще сервиза.

С позолотой.

Но теперь сама мысль о подобном обмене показалась вдруг отвратительною.

– Я был бесконечно благодарен ей…

– Но не настолько, чтобы жениться, – не выдержала Ниночка, повернув к подъезду. Слабое сопротивление спутника она позволила себе просто не заметить. И тот, еще недавно намеревавшийся отгулять куда-то подальше, покорно пошел за Ниночкой.

– Женитьба… серьезный шаг.

Ага, а дети – это так, мелочи жизни.

– Дело в моей матери, – признался он. – Она одна меня растила. Всю жизнь отдала, чтобы в люди вывести. Она возлагала на меня надежды…

…до чего знакомо. И вновь в душе дурное поднимается, будто нашептывает кто-то, что нечего Ниночке о свадьбе думать, что стоит уехать куда подальше. Куда? Да хоть бы в Москву. Или в Ленинград. Или еще куда, главное, туда, где Ниночку не знают.

И о жизни ее нынешней тоже.

Где не будет ни Гришки, ни будущей свекрови, уже проникшейся к Ниночке ненавистью, хотя ее-то Ниночка и не заслужила.

– И я просто не мог причинить ей боль.

– Астре могли?

– Мне казалось, мы поняли друг друга… я ведь не давал обещаний. Я говорил, каким вижу это будущее…

…каким бы они ни было, в нем не нашлось места ни Астре, потому что только глупец станет связываться с дивой, ни Розочке. А теперь вот явился.

С чего бы?

– …и когда все случилось, я предлагал помощь.

Знает Ниночка, какую… адресок коновала, который берется решить проблему за двадцать рублей. Можно и дешевле. Говорят, что когда-то и ведьмы подобным промышляли, но после отказались, разве что в особых случаях, когда плод дурной.

Или мать больная.

Астра была здоровой.

– Теперь-то чего понадобилась? – Ниночке стало до того противно, что руку она забрала.

– Ничего особенного. Просто… я хочу увидеть дочь.

– И?

– Я просил Астру, но она против… я готов даже жениться…

Экая великая жертва.

Обойдется.

Жених… куда ни плюнь, жених сидит, и один другого страньше. Права тетушка, смотреть надо, с кем судьбу связываешь. А то и вовсе… может, потому столько ведьм до самой смерти одиночками ходят? Что, взрослея, управляясь с силой собственной и кровью, начинают видеть в людях больше, чем сами того желают? А увидевши, не умеют смиряться?

– Но она настроена очень категорически.

– От меня чего надо?

Он замялся, глядя жалобно, вот только Ниночка не поверила. Ага, как же… тут и ведьмою быть не нужно. Годами носу не показывал, не интересовался, не прислал на ребенка ни копеечки и имени собственного пожалел, теперь вдруг проснулась любовь.

Не любовь ему нужна.

Ниночка подняла воротник пальто. Полынь, ромашка… бессмертник? И корень черноголовника, на желчи настоенный, только он дает такой вот резковатый едкий запах, который пробивается сквозь вонь ромашки.

Болен, стало быть.

И серьезно, если обыкновенные целители не справляются. Вот и вспомнил, что мог бы своего заиметь, да такого, лучше которого не найти.

Поздно только.

И Розочка ему нужна вовсе не для того, чтобы обнять да повиниться… правда, это сказка. Папенька Ниночкин тоже в письмах плакался, до чего тяжко им живется. Маменьку вспоминать повадился, забывши, какими словами про нее говорил, когда живая была.

И про Ниночку.

Он забыл, а вот Ниночка помнит.

– Вы не могли бы… вывести девочку? – взгляд Эльдара сделался до того холоден, что Ниночка поежилась. – В дом мне идти нельзя… к сожалению, ваша старшая весьма негативно настроена по отношению ко мне.

И правильно.

У Калерии на мужиков чутье хорошее. Надо будет ее с Гришкою познакомить, послушать, чего скажет. Вдруг да что-нибудь такое, что разом Ниночкины сомнения разрешит.

Или…

Плюнуть на все? Зачем вообще Ниночке эта вот свадьба? Ради будущей квартиры? Так если подумать, то Ниночке самой много места не нужно, ей и собственной комнатки довольно. Квартира же… хорошо, но настолько ли? И не случится ли, что в этой квартире с мужем да детьми у Ниночки места будет еще меньше, чем в коммуналке?

– Я был бы весьма благодарен, если бы вы устроили нам встречу. Скажем, завтра, – пальцы Эльдара сжали Ниночкину руку. – Насколько я знаю, в сад Розочка не пойдет. Астра же… занята.

Чем?

Правда, вопрос свой Ниночка не озвучила, да и любопытство было вялым, скорее по прошлой памяти, когда до всего-то происходящего Ниночке было дело.

– Любовник у нее новый, – он смотрел в глаза и руку держал. Крепко. Так, что захочешь – не вырвешься.

Любовник?

У дивы?

Это он про мага… Ниночка прикусила губу. Не любовники они. Пока. Маг, конечно, на диву поглядывает, да только та, что ребенок малый, пока прямо не скажешь, не догадается. И вообще, не Ниночкино это дело… или нет?

Или да?

Точно взрослеет, если так думать стала.

– Предложите с Розочкой посидеть. Она не откажется. Она вам доверяет.

Откуда такие познания?

– А потом выведите девочку на улицу. Я буду ждать.

Ниночка хотела отказаться.

Она ведь не дура, чужих детей красть. Да только ей не позволили. Палец Эльдара прижался к Ниночкиным губам.

– Вы ведь красивая девушка. Умная, я полагаю. И понимаете, что в этой жизни заботиться надо о себе. Откажетесь? Ваше право, но тогда… жизнь – штука сложная.

От пальца пахло болезнью. И прикосновение это было в высшей степени неприятным.

– Никогда не знаешь, как она повернется. И может случиться так, что и сильной умной девушке понадобится друг… хороший друг, способный решить многие проблемы… скажем, жилищную. Это не так и сложно…

Палец он убрал.

– Хороший друг лучше, чем хороший враг, который точно также жизнь способен осложнить. Скажем, выдать запрет на использование силы. Или работу с зельями. Или еще что-нибудь… фантазия у людей порой богатая.

– Я… – Ниночка сделала шаг назад. – Подумаю.

– Подумай. Ведьмы всегда отличались умом.

И ум этот подсказывал, что связываться с подобным мерзавцем не стоит.

– Кто она тебе? Просто соседка. Дива… вы ведь не дружите, верно? Она не умеет дружить. Гордая. Заносчивая. Слишком неудобная, чтобы надолго задержаться среди людей. Рано или поздно, но ее не станет. А вот ты… ты готова разрушить свою жизнь из-за какой-то там… соседки?

– Я подумаю, – жестче ответила Ниночка и руки сжала.

– Конечно. Я буду ждать. Завтра.

С-скотина… какие же они все… и Гришка не лучше. Вчера, когда мамаша его причитать начала, только потупился и взгляд отвел. Промолчал и когда Ниночку обозвали развратною особой, сделал вид, будто не слышит. Только слышал распрекрасно, уши-то покраснели.

И этот.

– Пальто верни, будь добра, – уже совсем иным тоном произнес Эльдар.

– Конечно.

Пальто Ниночка вернула.

А с ним одно проклятье, простенькое, такое, на которое и ее малых сил хватило. Точнее взяло вот и хватило, потому как до нынешнего вечера проклятья у нее не выходили. Злость помогла? Обида? Не на этого вот, но на всех мужчин разом.

Сволочи.

Домой она вернулась, с трудом удержавшись, чтобы дверью не хлопнуть. Вдохнула такой родной, такой знакомый запах коммунальной квартиры и поняла, что не будет у нее и свадьбы.

И… пускай.

Колечко вот только с пальца слезать не желало. Намертво село.

– Масло возьми, – сказала Калерия. – Что за ночь сегодня такая…

– Полнолуние скоро, – Ниночка перестала колечко дергать. – А что…

– Да так… то Эвелинка сорвалась, то ты теперь… Владка плачет, Викушка мрачная… дети вот приснули, так что ты не шуми, ладно?

– Не буду, – Ниночка потерла руку. – У меня настойка есть, малиновая, с мятою. Сама делала. Будешь?

Калерия закуталась в байковый халат и сказала:

– Буду. Девочки тоже не откажутся.

– А твой…

– Тоже спит, с детьми… сам как ребенок, – и улыбнулась так ласково и светло, что Ниночке стало одновременно и больно, и завидно, и… может, не все так плохо с мужиками, если Калерия улыбается?

Просто надо погодить.

И успокоиться.

Выпить опять же… немного. Настоечка и вправду хороша. А у Виктории колбаса нашлась, сушеная, домашняя. Владимира достала сыр, Эвелина, чьи глаза были подозрительно красны, принесла банку икры. А Калерия – персики в собственном соку.

– У нас давали, – пояснила она, вдруг смутившись. – По банке на руки… и не всем.

Это понятно, что не всем. На всех, небось, персиков не хватит.

Ниночка наполнила хрустальные рюмки.

– За нас, – сказала она. – За женщин…

Возражать не стали.

А настоечка и вправду получилась преотменнейшая.