Блаженная (СИ)

ГЛАВА 3. "Вороний приют"

Это случилось в четверг. А в воскресенье утром я уже гнала по трассе Черную Каракатицу — мою смешную машинку, купленную на честно заработанные неправедным трудом гонорары.

Пары дней мне хватило едва-едва. Несколько моих постоянных клиенток неожидано для меня расстроились от того, что их болтливая феечка собирается упорхнуть. Но я-то понимала, что без меня в их жизни ничто не может по-настоящему измениться, поэтому была совершенно за них спокойна. Клятвенно пообещала, что буду с ними на видеосвязи, если понадоблюсь, сделала подарочный расклад для каждой напоследок — и я свободна.

Надо сказать, что все это время мой внутренний голос нудел мне в ухо, что странная какая-то получается история. Разыскивать никому не известную актрису, да еще и обладательницу волчьего билета — очень странное занятие.

Рациональное зерно в его рассуждениях было, но я отмахивалась от него, как лошадь от слепня. В жизни бывают и не такие совпадения. Перспектива вернуться в профессию стоит того, чтобы рассориться с внутренним голосом.

Для успокоения этого зануды я прямо в утро отъезда наугад вытянула карту из бабушкиной колоды.

“ — Вот, смотри, душнила. Колесница. Значит путешествие. Переезд. Я уверенно управляю своей жизнью. Понял?

— Шею свернуть не боишься?

— Я боюсь только твоего карканья. Надеюсь, тебя укачает в дороге.”

Прощальный взгляд на окна моей квартиры — и Черная каракатица несет меня в неведомые дали, точнее, в места моего детства.

Я рассчитывала приехать в “Вороний приют” засветло, чтобы не с корабля на бал. Чтобы осмотреться, отдохнуть, хорошенько выспаться и в 11 утра понедельника явиться на репетицию.

Но эти планы постигла та же участь, что и прочие планы моей жизни. На полдороге я пробила колесо. Самостоятельно ставить запаску я не рискнула, а Всеведущий Поисковик сообщил, что ближайший шиномонтаж в двадцати километрах. Я подкачала колесо и черепашьим шагом доплелась до него, пару раз останавливаясь, чтобы снова подкачать колесо.

Пока добрые люди приводили в порядок Каракатицу, я успела проголодаться. Зарулить, что ли, в придорожную забегаловку?

Нет уж, я барышня осторожная, подозрительная, рисковать здоровьем не люблю. Голос посоветовал мне пообедать пончиками, ими не отравишься.

Бывают и у него минуты просветления. За пончиками, конечно же была очередь винтом, в итоге на обед я потеряла минут сорок.

И еще раз я остановилась, когда сообразила, что ближайшая заправка — последнее, может быть, место, где я смогу разжиться кофе. Пришлось остановиться и наполнить термос. Ну и бутерброд съесть, чтоб два раза не вставать. И заправиться, раз уж я на заправке.

В итоге, когда передо мной наконец замаячил долгожданный поворот на Воронин, ближайший к усадьбе городок, было уже совсем темно.

Я вдруг почувствовала усталость, такую, что хоть тормози и засыпай на руле.

Так дело не пойдет. Я остановилась у обочины, приложилась к термосу. Не помогло. Мне всегда казалось, что бодрящие свойства кофеина сильно преувеличены. Меня, во всяком случае, кофе приводит в порядок максимум минут на пять. Поэтому я на всякий случай прошлась туда-обратно по шоссе, энергично размахивая руками и поднимая колени. Забавное, должно быть зрелище. Похлопала себя по щекам. Помассировала уши. Можно было еще постучать головой о дерево, с которого на меня таращилась одинокая ворона, но я решила воздержаться. Тем временем посыпался мелкий дождь.

— Ну, давай, зайчик, последний рывок! Километров тридцать осталось.

Я села за руль, включила радио. Мне сейчас был нужен хороший джаз — под него заснуть сложно. Но или даже радиостанции сегодня сговорились против меня, или просто время наступило вечернее, но вместо бодрящих джазовых септим я услышала мягкое и нежное “My funny Valentine”.

Переключать рука не поднялась. Я ехала по пустой дороге в приятной компании Чета Бэйкера и тихонько подпевала.

У бабушки была пластинка с этой песней. Иногда, после особенно напряженного дня она ставила ее на старенький проигрыватель, вытягивалась в своем любимом кресле, закрывала глаза и, как она говорила, смывала музыкой энергетическую грязь. Иногда она подпевала, так же как я сейчас. Я так хорошо помню эту картину! Она встает передо мной, стоит мне закрыть глаза…

Бабушка сидит удобно и расслабленно, ее руки в старинных кольцах отдыхают на резных подлокотниках, тонкий профиль подсвечен мягким светом настольной лампы. Такая привычная картина… Но что-то в ней не так, и я никак не могу понять, что. А-а-а… кресло. Это не кресло вовсе, а инвалидная коляска с блестящими колесами. Откуда она взялась? Бабушка же никогда…

— Тина, проснись! — вдруг кричит бабушка, резко обернувшись ко мне.

Я вздрагиваю и на автомате бью по тормозам в тот самый момент, когда какой-то человек бросается мне под колеса. Удар!

“…Stay, little Valentine, sta-a-a-a-y…”

Я выворачиваю руль насколько могу, меня несет по мокрому шоссе под нисходящую секвенцию трубы, я уже ничего не понимаю, ничего не контролирую.

…” each day… is Valentine day…” Труба плавно затихает, переходит на шепот и умолкает в тот самый миг, когда я слышу глухой удар и звон разбитого стекла.

Я выпутываюсь из ремня безопасности, выползаю из машины.

Я сбила человека. Живой? Меня колотит дрожь. В ушах противно пищит, мне кажется, я слышу эхо трубы.

Обвожу взглядом пустую дорогу. Меня качает. Где он? Улетел в канаву? Пересекаю шоссе. В кювете никого. Неужели он мне приснился? Но я же видела его. Я почувствовала удар. Или нет? Или мой мозг создал эту картину, чтобы разбудить меня? Я ведь проснулась на встречной полосе. Чудо, что дорога пуста.

Бабушка… Ее уже нет на свете, а она только что спасла мне жизнь.

Больше всего на свете мне сейчас хочется сесть и зареветь. Но такой роскоши я себе позволить не могу. Да и смысла в этом нет.

Надо что-то делать. Что делают в таких случаях?

Я вернулась, осмотрела Каракатицу. Левый бок ободран, задняя левая фара осыпалось. Как меня так закрутило? Но встреча с фонарным столбом могла закончиться гораздо печальнее. Повезло.

Надо, наверное куда-то позвонить, кого-то вызвать. Содержимое моей сумке оказалось рассредоточено по салону. Сколько раз я давала себе клятву застегивать молнию! Я побросала в сумку то, что под руку попалось. Где же телефон? Наверняка улетел под какое-нибудь кресло, я потом его найду. Сейчас не могу. Я ничего не соображаю.

Попробовать завестись… Есть контакт, ура! Я потихоньку тронулась, выползла с обочины, развернулась. Каракатица моя дорогая! Прости меня, глупую, я тебя обязательно починю!

Итак, что мы имеем. Никто не умер. Никто меня не видел. ДПС не нужно. Машина едет. Стекло и треснувшую фару придется менять, но это ерунда. До усадьбы я, пожалуй, дотяну. Мне фантастически повезло. Меня все еще била дрожь, нельзя за руль в таком состоянии. Надо немножко отдышаться и поблагодарить тех неведомых, что спасли мне жизнь. Я выползла из машины, уселась прямо на дороге, уставилась бессмысленно перед собой.

Узкое шоссе. Тусклые фонари. Канава. За канавой лес.

На опушке вековой дуб, похожий на растолстевшего оленя, вставшего на дыбы и устремившего в небеса раскидистые рога…

Эта картина кажется мне знакомой. И этот дуб-олень я как будто когда-то видела, только рога у него были покороче. И я так же сидела на дороге, было так же холодно и хотелось плакать. Все было так же, только машина лежала в канаве кверху колесами… Чья машина? Моя? Я не помню.

Дежа вю. Я потерла виски, встряхнула головой. Хватит. Пора отсюда выбираться.

Взбодренная адреналином, сна ни в одном глазу, я без приключений одолела остаток пути.

По темной аллее, ведущей к воротам усадьбы я ползла тихой сапой. Въездные ворота заперты. И никого поблизости. Лишь два тусклых фонаря за воротами меня встречают и кованная надпись на ограде:

“Вороний прiютъ”.

Я оставила Каракатицу под липами, вещи забирать пока не стала, едва ли кто-то польстится на мое барахло. Калитка, к счастью, оказалась открыта и я вошла в “Вороний приют”.

Когда здесь в последний раз ступала моя нога? Лет пятнадцать назад или больше? В полутьме, разбавленной тусклым светом редких фонарей все выглядело неузнаваемо. Я смутно припоминала развалины, обломки стен, битый кирпич… Сейчас под ногами тихонько похрустывает гравий, пахнет розами и каприфолью. В конце центральной дорожки возвышается главное здание усадьбы с колоннами у входа и балюстрадой вдоль второго этажа. Я смутно припоминаю, что где-то рядом, в левой части сада, гнулись под грузом прожитых лет замшелые яблони. Сейчас на их месте высятся, судя по аромату, розовые шпалеры.

Справа и слева, в отдалении от дорожки белеют флигели, в одном из них светится окошко на втором этаже. Я устремилась на свет, как ночной мотылек. Обогнула высокие розовые кусты. Если не сворачивать к флигелю, а пройти вглубь, то, если я ничего не путаю, можно дойти до пруда.

Я припоминаю белые кувшинки на темно-зеленой воде и прибрежную осоку, на которой любили качаться тоненькие стрекозы, голубые и розовые. Я с самого детства не видела таких стрекоз. В те времена я была уверена, что это водяные феи прилетают ко мне. Помню, как одна такая сидела на руке у очень старой женщины, которая прилегла на землю возле пруда. Нет, не прилегла, упала… Я знаю эту женщину, но не помню, кто она. Кажется, я опять вспоминаю сон… До меня доносится взволнованный мужской голос. Еще немного и я его узнаю…

— Осторожно! — слышу я в тот самый миг, когда моя нога цепляется за большой камень, я лечу в траву и меня подхватывает чья-то сильная рука. Едва удержавшись от энергичного выражения эмоций, я крепко хватаюсь за эту руку.

В темноте я не могу хорошенько разглядеть лица, вижу только, что подхвативший меня человек высок и худощав. Волосы, кажется светлые, на носу поблескивают очки.

— Спасибо! Как вы вовремя. — выдыхаю я.

— Я подумал о том же. — отвечает приятный голос.

— Как я могла его не заметить, такой здоровенный! — Я потираю ушибленную ногу и смотрю на камень, что так некстати встретился на моем пути, — На нем что-то написано… Марфа…

— Сапожникова. — подсказывает мне мой спаситель. — Этот камень несколько раз переносили с места на место. И все равно об него кто-нибудь спотыкается. И я не исключение.

Я похолодела.

— Я споткнулась о могилу?

— Ну что вы! Это кенотаф — памятный камень. Под ним никого нет.

— В любом случае, спасибо вам, что… поймали.

— Не за что. На конференцию приехали? Мне казалось, заезд только через неделю.

— На конференцию? Боже упаси! Я актриса.

— А… Маркиза де Мертей?

— Друзья зовут меня Кристина Блаженная. Тина.

Я протянула руку, но он не спешил ее пожимать.

.— Тина… Блаженная…

Я не могла в темноте разобрать выражения его лица, но чувствовала, что он сильно озадачен, сбит с толку. И что я такого сказала?

— Не волнуйтесь. С головой у меня все в порядке. — на всякий случай предупредила я. — Блаженная — это моя фамилия.

Я ожидала, что он вежливо посмеется моей шутке, и назовет свое имя, но он молчал, как будто все еще пытался что-то сообразить и ему это никак не удавалось.

— А вы? На конференцию? — спросила я, чтобы нарушить эту странную паузу.

— Что? — он словно очнулся.

— Или вы тоже актер?

— Боже упаси! — воскликнул он, точно скопировав мою интонацию, — Я доктор. Лечащий врач хозяина усадьбы и по совместительству семейный терапевт для всей труппы. Вадим. Герцын. — он протянул мне руку. Как Герцен, только через “ы”. — добавил он чуть виноватым тоном, словно извинялся за то, что не дотянул до Герцена. Я пожала его твердую, прохладную ладонь.

— Герцын… Вадим… Что-то знакомое.

— Мы виделись с вами… два года назад. Я работаю в больнице, в Воронине. Не помните меня?

Конечно. Его подпись стоит под заключением о смерти бабушки.

Но его самого я не помню.

— Значит, вы приехали… работать в театре… — произнес он с неуверенной, полувопросительной интонацией, будто пытаясь освоиться с этой нехитрой мыслью.

— Получается так, — улыбнулась я, — только, похоже, меня здесь не очень-то ждали…

— Вас ждали. — возразил он с интонацией, которую я не смогла понять. — Просто все сейчас в городе, в ресторане. Отмечают день рожденья. Я могу проводить вас в актерский флигель. Там сегодня готовили комнату для вас. Где ваши вещи? Или вы налегке?

— В машине. За воротами.

— Пойдемте. Проведу вас коротким путем.

Мы свернули на почти незаметную в темноте боковую дорожку. и снова повисло неловкое молчание.

— Значит вы ушли из больницы и работаете здесь? — не выдержала я.

— Я и здесь и там. — с готовностью откликнулся Вадим. — В больнице хорошая лаборатория. Я еще немножко наукой занимаюсь. А здесь у меня практика.

— И вы все успеваете?

— Это не трудно. Труппа молодая, мои услуги здесь почти невостребованы. Если бы не Борис Павлович, сидел бы без работы.

— Борис Павлович? Он болен?

— Ему нужны… консультации. — был уклончивый ответ.

Мы подошли к воротам и в свете фонарей я наконец-то смогла рассмотреть моего спутника. Он оказался примерно таким, каким я его представляла. Лет около сорока. Очень светлые, грустные глаза прячутся за очками. Пепельные вьющиеся волосы. Красивый, только очень какой-то холодный. Краем глаза я заметила, что Вадим тоже украдкой меня изучает, пока мы возились с багажником, и я в двух словах описывала мои дорожные злоключения.

Если бы в 19 веке уже придумали чемоданы на колесиках, то садовые дорожи было бы запрещено посыпать камешками. Мой чемодан громыхал, как чертова телега и я боялась, что сейчас сбежится народ из окрестных деревень. Но, в общем-то это было неплохо, под этот грохот разговаривать было невозможно, а значит не будет этих дурацких, тягостных пауз, которые я не умею заполнять.

Мы подошли к тому самому флигелю, где на втором этаже призывно светилось окошко. Нас встретил неизменный тусклый фонарь, небольшая, прохладная передняя, выкрашенная в бледно-бирюзовый цвет и узкая деревянная лесенка на второй этаж. Вадим с легкостью поднял мой тяжеленный чемоданище и двинулся вверх по лестнице. Я поплелась следом, лелея надежду, что этот сумасшедший день близится к завершению.

И вот длинный коридор, выстланый ковровой дорожкой, двери… двери… двери… Моя дверь оказалась в самом конце коридора. В замочной скважине торчал ключ.

Спасибо вам, заботливые люди! После моих сегодняшних приключений упереться в закрытую дверь было бы выше моих сил.

Перед тем как разойтись мы разыграли небольшую пантомиму — я театрально раскланялась, прижав руку к сердцу, давая понять всю глубину моей признательности. Вадим же всем своим видом выразил — ерунда, не стоит благодарности. В тот самый момент, когда он двинулся обратно по коридору, а я занялась ключом, мне показалось, что за спиной у меня тихонько скрипнула и чуть пристукнула дверь. Я обернулась — все спокойно.

Пожав плечами, я перешагнула порог моего нового пристанища. Нашарила выключатель, вспыхнул свет.

Ух ты! Обстановочка-то историческая. Кинув чемодан у входа, я осмотрела кухню-гостиную. Плита, стилизованная под печь, латунный таз в качестве раковины, блестящие медные краники. В маленьком шкафчике я обнаружила мини-холодильник. Мало того, чья-то заботливая рука загрузила туда с полдюжины яиц, бутылку молока и кусок масла. В буфете я обнаружила пачку печенья, чай в пакетиках и жестянку с сахаром. Будет чем позавтракать.

За высокими распашными дверями оказалась спальня. Стены обтянуты голубыми шпалерами, белая французская штора из легкой ткани чуть колышется ветерком из приоткрытого окна, высокая кровать застлана белым стеганным покрывалом, рядом с ней комод, в дальнем углу платяной шкаф. Ближе к окну — небольшой столик с ящичками, вполне может быть и письменным и туалетным, а может и тем и другим. Наборный паркет слегка похрустывал и поскрипывал, но мне и это понравилось. Музыка времени.

За узкой дверью в углу притаилась очаровательная ванная комната с выскобленным добела дощатым полом, купелью на бронзовых лапах, а самые что ни на есть удобства выглядели вполне в духе 19 века. Я покрутила фарфоровые краны — вода оказалась вполне приличной, хоть и попахивала болотцем.

Моя скромная обитель совершенно меня очаровала. В такой обстановке будет легко погружаться в костюмные роли. Только вот мои крепостные коллеги едва ли жили в таких роскошных условиях. Я вернулась в кухню.

Надо бы побыстрее разобрать чемодан, он так и валяется возле входной двери, нарушая очарование старины своим современным видом. Я потянулась было за ним и вдруг замерла на месте.

Кругом царила полнейшая тишина, но я отчетливо почувствовала, что за дверью кто-то стоит. Значит и скрип двери в коридоре мне не почудился. Я сделала бесшумный шаг к входной двери и рывком распахнула ее.

Чей-то силуэт отпрянул назад, в темноту.

— Да ладно, входите уже, раз я вас застукала. — милостиво разрешила я.