Блаженная (СИ)

ГЛАВА 16. "Ты очень плохая подруга!"

Я вдруг поняла, что смертельно устала. Мое тело будто превратилось в одну большую гирю. Все-таки обморок — не шутка. Мне сегодня досталось слишком много впечатлений и переживаний.

Мой неверный друг, внутренний голос, завел свою волынку.

“ — Уезжай отсюда, дура. Твоя бабушка была не дура. Если она была готовы бежать отсюда, унося тебя в зубах, лишь бы не допустить твоей встречи с Каргопольским, значит для этого была очень веская причина. Разве тебе не достаточно того, что ты услышала?

— Не достаточно. — отрезала я, — Я не услышала главного: кто такой этот Каргопольский и что ему надо от моей семьи. Пока я не получу ответы на эти вопросы, опасность так и будет висеть надо мной, и, по всему выходит, что и над моими потомками.

— Беги отсюда, глупая, беги как можно быстрее и как можно дальше, пока он не вернулся. Засядь в какой-нибудь глуши, смени имя, внешность и профессию!

— А голову ты мне тоже предлагаешь сменить? Как я выкину из нее все, что знаю?

— Голову тоже смени. Твоя все равно не работает.

— Заткнись! Мне надо все обдумать.

— Так ты еще и думать собираешься?

— Я еще и дневник искать собираюсь.

— Ну-ну. Желаю удачи. Она тебе понадобится.”

Наконец-то затих, зануда! Но, если честно, он прав. Три поколения женщин моей семьи расстались с жизнью и Каргопольский каждый раз маячил где-то поблизости. Теперь очередь дошла до меня. Страшно. Сменить имя и профессию, как советовал мне голос? Что ж, возможно, я останусь жива, но что это будет за жизнь?

Нет уж, дудки! Если я и ввяжусь в эти прятки, то буду тем, кто ищет.

Но только не сегодня. Я вернусь сюда завтра со свежими силами и еще раз обшарю весь дом. Сегодня я слишком устала, чтобы искать.

Запирая входную дверь, я вдруг задумалась — а знает ли Наталья Павловна о дневнике? Поразмыслив немного, я решила, что не знает. Если бабушка не сказала ей ничего, то и о дневнике промолчала.

Возле усадебных ворот я невольно замедлила шаг. А вдруг Каргопольский уже вернулся и караулит меня в темноте? Зачем ему? А я не знаю. И от этого нормальный человеческий страх превращается в парализующий ужас. Я проскользнула в калитку и пошла по освещенной дорожке усадьбы. Я шла длинным путем, срезать дорогу мне было страшно — за каждым кустом мне мерещился Борис Павлович. Я шла и оборачивалась — вдруг он даст мне отойти немного, а сам набросится сзади?

Уже немного осталось пройти… Уже приветливо подмигивает фонарик над входом в актерский флигель… Я обернулась напоследок — за спиной никого.

Темный силуэт возник передо мной перед входом во флигель.

Я заорала. В ответ раздался такой же дурной ор Яны.

Как я обрадовалась ей — не передать словами.

— Яна! Слава богу это ты!

— А чего ты радуешься? Что кудри вьются? Сейчас я это исправлю!

И она вдруг как кошка бросилась на меня. Это, конечно, было неожиданно, но я выше ее почти на голову и в плечах пошире. Я отбросила ее от себя, почти без усилий.

— Ян, ты что? Успокойся!

— Сейчас ты у меня успокоишься! Где мой муж?

— Аркадий? — удивилась я, — Я-то откуда знаю?

Должно быть, в моем голосе прозвучала неподдельная искренность. Во всяком случае, Яне этого хватило, чтобы поостыть.

— Он не с тобой?

— Как видишь.

— Значит с подружкой твоей! — снова вскинулась Яна.

— С Ликой? Так она спит давно. Я сама ее домой отвела, она… плохо себя почувствовала.

— Врешь!

— Хочешь проверить? Пошли, убедись. Только если орать не будешь.

Мы поднялись на второй этаж. Прошли по коридору до Ликиной двери — она должна быть открыта. Ключа от ее комнаты у меня нет и уходя, я просто прикрыла за собой дверь.

Я прижала палец к губам, выразительно глядя на Яну, и тихо, со всеми предосторожностями, мы на цыпочках прокрались в спальню. Там царила полная темнота — шторы были опущены. Лишь на полу возле кровати что-то смутно белело.

Я включила фонарик на телефоне и направила на белое пятно. На полу валялось скомканное одеяло. Лики на кровати не было.

Что-то грохнуло и вспыхнул свет — это Яна шарахнула по выключателю.

— Ну! Видишь теперь? Она точно где-то с Аркашкой! Убью обоих!

Она метнулась к двери. Я еле успела ухватить ее за край вязаной кофты-размахайки.

Она развернулась, замахнулась, но я перехватила ее руки, прижала ее к себе. Яна вдруг обмякла и заплакала.

— Пойдем-ка ко мне. — сказала я, выключила свет и вывела Яну из комнаты.

Я привела ее к себе, усадила за стол на кухне, налила воды в стакан, сунула Яне.

— Пей.

Яна осушила его залпом, со стуком поставила перед собой.

— У тебя выпить есть? — спросила она, размазывая по щекам тушь.

— Только чай. — твердо сказала я. Еще одной мне не хватало.

Яна обреченно вздохнула.

— Тогда покрепче.

Я включила чайник, достала чашки, заварку, маленький чайник.

— Заварить сможешь?

Ей сейчас главное руки чем-нибудь занять. А зубы ей заговорить я сумею. Я залезла в шкафчик, где у меня припрятаны на черный день коробка печенья и пара плиток шоколада.

— Говорят, ты гадаешь? — сказала Яна мне в спину. Я уронила печенье.

— Кто говорит?

— Да… не помню. Кто-то из девчонок.

Хм. Учитывая, что гадала я только Лике, сарафанное радио здесь вещает вовсю.

— Ну как, гадаю… — заюлила я, — балуюсь.

— Погадай, а? — шмыгнула носом Яна.

— Хорошо. Только ты сначала успокойся. Нельзя гадать, когда кверент в таком состоянии.

— Кто?

— Тот, кто спрашивает.

— Успокойся… Как тут успокоиться? Тебе сколько лет?

— Двадцать четыре.

— Двадцать четыре. — со смаком повторила Яна, будто откусила кусок песочного торта, — А этой… двадцать два. — это число она будто выплюнула. — А мне сорок три.

— Да ну, ладно… При чем тут возраст?

— Вырастешь — поймешь.

— Ты думаешь, Аркадий и Лика…

— Чего тут думать? Все ясно. — Яна обреченно махнула рукой, — Видела сегодня, как Арика перекорежило, когда Давид к Лике подсел?

— Не видела. — твердо ответила я, — Зато видела, как он Давиду чуть морду не набил, когда вы с ним танго танцевали. Классно, кстати, танцевали!

— Спектакль! — бросила Яна, — Аркашка любит на публику работать. Артист, чтоб ему провалиться!

Но на ее лице было написано совсем другое — гордость и восхищение, а глаза заблестели, как мокрые черносливины. Оказывается, они умеют не только метать молнии в подозрительные объекты женского пола.

Огромные, черные с синим отливом, словно чужие на ее маленьком, птичьем лице, будто в последний момент перед тем как выпустить в мир невзрачную Яну, добрый Боженька решил дать ей шанс на счастье. Сейчас ее глаза нежно светились и были прекрасны. Пари держу, именно таким взглядом она загипнотизировала Аркадия.

— Ты поосторожней со словами. А то и правда провалится. — я пододвинула к ней поближе вазочку с печеньем и поломанной шоколадкой.

— Да и черт с ним! Всю душу он мне вымотал! — Яна сгребла из вазочки печенье вперемешку с шоколадом, сунула в рот и громко захрустела.

— Я уж смирилась с его загулами. — пробубнила она, — А сейчас… он на себя стал не похож с Ликой с этой! Влюбился… — по ее щекам покатились слезы.

— А… она? — затаив дыхание спросила я.

— Да черт ее разберет! Она вся такая… сю-сю…

Я задумалась, припоминая сегодняшний вечер. Аркадий так красиво и драматично выхватил Яну из рук Давида. Спектакль? Нет, это было по-настоящему. А Лика… сидела понурая, крутила бокал в руке. И вдруг посмотрела на меня так, будто о помощи просила. А я не поняла. Не придала значения. Мне Вадим в этот момент что-то на ухо говорил.

Но даже если бы поняла — чем бы я смогла помочь? В любви союзников нет. Только соперники. Бедная Лика. И бедная Яна. И Аркадия жалко.

— Разведусь с ним. — вдруг сказала Яна без намека на слезы в голосе.

Мне это не понравилось. Если они разведутся, то дорога между Ликой и Аркадием будет открыта. А Лике это не предвещает ничего хорошего.

— Дело конечно твое, — осторожно ответила я, — но… знаешь, когда вы танцевали… было так ясно, что вы созданы друг для друга.

— Правда? — Яна смотрела на меня как Золушка на фею-крестную.

— Правда.

— А погадаешь? — спросила Яна, смущенно улыбнувшись.

Я поняла, что мне не отвертеться. Слегка подзабытая бабушкина колода показалась на свет божий.

— Что ты хочешь узнать?

— Хочу понять, на каком я свете.

— То есть, прояснить отношения?

— Да. И узнать, есть ли у нас будущее.

— Я сделаю простой, но очень верный расклад, — предупредила я Яну, тасуя карты, — чтобы не усложнять, а ясно понимать ситуацию.

Я разложила карты.

Поехали. Сначала узнаем, как ты относишься к нему… Десятка Чаш.

— Что это значит? — напряглась Яна.

— Прекрасная карта. Ты очень любишь его и готова быть с ним хоть на краю света. Это твой человек, у тебя нет сомнений. Поэтому развод — плохая идея. Нельзя делать то, во что ты не веришь.

Яна прикрыла глаза, стерла пальцем слезинку.

— Дальше. Его отношение к тебе… перевернутая Звезда.

— Это плохо?

— Хорошего мало. Он чувствует себя отверженным. Замыкается в себе. Его надежды разбиваются, а обида затмевает любовь.

— Обида? На меня?

— А ты как думаешь? Ревность, недоверие… даже ангел озвереет.

Давай смотреть, что вам мешает… Восьмерка Пентаклей. Ссоры, распри… — я выразительно посмотрела на Яну, — Любовь не может пройти сквозь узкое горлышко. Ей тесно, душно…

— Наверное, я слишком сильно давлю на него. — с дрожью в голосе призналась Яна, — Я все время боюсь…

— Бояться не надо. Это бессмысленно. Давай посмотрим, что вас ждет в будущем… О, Солнце!

— Это хорошо?

— Это просто отлично! Вы все преодолеете, вас ждет радость и счастье. Лучшей карты просто не бывает.

Я говорила совершенно искренне, и Яна поверила, успокоилась. Она задышала свободнее, вытерла слезы, заулыбалась.

Я убрала карты и предложила ей подышать свежим воздухом на сон грядущий.

Только мы вышли за порог — как вот он, Аркадий, легок на помине. Яна натянулась, как струна.

— Яник, ну где ты? Я всю усадьбу обегал… тебя искал.

Яна подошла, обняла его, не говоря ни слова. Аркадий послал мне недоуменный взгляд поверх Яниного плеча. Я дружески подмигнула ему.

Мое присутствие больше не требовалось. Я поднялась к себе и рухнула в кровать.

У Яны с Аркадием должно быть все хорошо. Они пара. Надо объяснить это Лике. Мне теперь ясно, почему у нее такие плохие расклады — она пытается взять чужое, а это наказуемо. Обязательно поговорю с ней завтра. Ей будет больно, но она поймет, что это для ее же пользы.

В нее влюблен прекрасный мальчик, он головой ради нее рискнул. Надо бы ей на Давида погадать…

Почему так погано на душе? Что я сделала не так? Почему мне так стыдно перед Ликой, будто я виновата в чем-то?

Усталось брала свое, тело сладко цепенело, мысли крутились сонным хороводом, словно белым, пушистым хвостом обволакивая разум… И вдруг меня как булавкой кольнуло:

“ — Если Аркадий вернулся, то с кем тогда Лика?

— Н-н-не знаю… Сейчас придет… Я услышу ее крадущиеся шаги на лестнице. Надо будет перехватить ее и сказать… сказать… чтобы забыла про Аркадия, обратила внимания на Давида и что…

— И что ты очень плохая подруга!”

Я отключилась.

Утро. За десять минут до выхода я с трудом оторвала от подушки тяжелую голову. Успела почистить зубы, схватить одинокую печеньку, забытую Яной среди шоколадных крошек, и запить ее вчерашней холодной заваркой.

Выскочив в коридор, я подумала, что надо бы посмотреть, как там Лика — я не слышала вчера, как она пришла. Я стукнула в ее дверь, но ответа не получила. Секунду поколебавшись, я махнула рукой и помчалась в театр.

Лика, должно быть уже там, она всегда приходит заранее. Что толку гадать, Лика сама мне все расскажет.

Я вбежала в зал, где по сцене уже бродил Аркадий, повторяя текст.

Давид тоже был на месте. Вера поприветсвовала меня насмешливым взглядом.

— Одна явилась. — объявила она.

— А где вторая? — спросила меня Анна Сергеевна.

— Лика? Не знаю… — растерялась я, — Я думала, она здесь.

Помреж развернулась к Давиду и все присутствующие последовали ее примеру.

— Чего вы? — оторопел Давид, — Я ее не видел со вчерашнего вечера.

— Так. Хорошенькое дело. Господа, где актриса?

Господа лишь переглядывались, пожимая плечами.

— Давид, сходишь, поищешь? Твоя сцена еще не скоро…

Давида не надо было уговаривать. Когда Анна Сергеевна закончила фразу, он был уже возле дверей.

— Так… Сесиль пока нет, Дансени отправился на поиски…

Вальмон, Мертей — на сцену. Азолан, Розмонд, Турвель готовятся. — пробасила Анна Сергеевна.

Хорошо, что моя сцена первая. Лучше уж заниматься делом, чем как на иголках сидеть в зале. Я поднялась на сцену. С привычной опаской оглядела черные ширмы. Рядом с ближней к залу, там где вчера стоял круглый столик с угощением для Марфы Сапожниковой, темнело пятно от пролитого Ликой вина. Я отвернулась, но пятно притягивало мой взгляд как варенье муху, и я невольно то и дело на него косилась.

На маленькое мгновенье мне померещилось, что на полу кровь. Я запуталась в тексте, сбилась, остановилась.

— Мертей, в чем дело? Текст не выучили?

— Я выучила, я просто… извините, сейчас.

Я с усилием отвела взгляд от темного пятна, прижала ладони к глазам, чтобы избавиться от наваждения. Хлопнули входные двери. Я отняла руки от лица и увидела сквозь слепящие прожекторы рампы, как по центральному ряду, пошатываясь идет Давид.

Все обернулись к нему.

— Ну? В чем дело? Не нашел?

— Нашел. — неживым голосом ответил Давид.