Ну вот и приехали. Кажется, мой блеф уровня «продам гараж в Кремле» кто-то принял за чистую монету. Зависнув бесформенной тенью в белом ничто, я почувствовал себя карточным шулером, который слишком уж заигрался: теперь ему не просто верят, а несут ключи от города. А у тебя на руках — пара двоек и дикое желание свалить по-тихому, пока не начали бить. Вот только сваливать было уже некуда.
Пространство вокруг сжалось, и они оказались рядом. Первым возник Кассиан.
Его идеальная кристаллическая решетка замерла в паре метров, и меня накрыло усталостью старого, больного вахтера, который тысячу лет сидит у турникета и уже не помнит, зачем. Просто хочет, чтобы смена закончилась. Чтобы его оставили в покое.
Мысль Кассиана, ударившая в сознание, была не словом, а сухим, безэмоциональным щелчком выключателя.
«Протокол… исчерпан. Система… неисправна».
Ментальный взор Кассиана так и остался прикован к образу Ратмира, который я вбил ему в мозг — не как к герою, а как к нелогичному, иррациональному «багу», ломающему всю его безупречную математику. Постичь его он не мог, а для системы все непостижимое — фатальная ошибка. Кажется, впервые за тысячи лет до него дошло: ошибка не в Ратмире. Ошибка в самой системе. В нем.
Его идеальная, натянутая до этого струной решетка расслабилась, потускнела, теряя свою агрессивную, колючую геометрию, словно из нее выпустили все напряжение. Черный узел в центре, его вечная боль, перестал зиять раной, обратившись лишь в часть структуры — в дефект, с которым он наконец смирился.
«Хватит».
Одно-единственное слово, прозвучавшее в моем сознании как удар колокола в пустом храме. Не капитуляция. Просто констатация факта. Конец смены.
Следом за ним подошла она. Вернее, ее эхо. И меня окатило волной — не огненной, а теплой, знакомой по ее руке. Запахом озона, волос после дождя и какой-то отчаянной, упрямой нежности, способной и согреть, и обжечь до костей.
Ее мысль оказалась не анализом, а действием.
Прежде хаотичный, золотой вихрь унял свой бег. Он сжался, уплотнился и превратился в пульсирующую звезду, лишенную ярости, но полную сосредоточенной, упрямой воли. Ее взгляд был устремлен не на потери, а на результат — на сломленного Кассиана и на меня, на единственный оставшийся после них шанс.
Безмолвная, ее мысль оглушала.
«Действуй. Сделай так, чтобы все это было не зря».
Ну вот и все, Котов. Доигрался. Похоже, тебя только что назначили кризисным управляющим в дурдоме вселенского масштаба. Без зарплаты, выходных и с перспективой сгореть на работе в самом прямом смысле. Идеальная решетка Порядка и сияющая звезда Жизни замерли. Из их сердцевин вытянулись два тонких, едва заметных луча: один иссиня-черный, холодный и структурированный; другой — золотой, теплый и живой. Они не атаковали, а тянулись ко мне, предлагая. Отдавая.
Между ними застыл я, черный, бесформенный сгусток Пустоты, последний идиот в этой вселенной. Они оба поверили. Один — от усталости, другая — от надежды. И теперь эти два бога, две стихии, два вечных врага ждали моего решения, вручив мне пульт управления от всего этого балагана.
— Анализ: зафиксирован протокол добровольной передачи управляющих функций, — бесстрастно вклинилась в мои мысли Искра. Ее голос, единственный островок привычной реальности в этом концептуальном безумии, звучал почти комично. — Два независимых, взаимоисключающих источника энергии переходят под твой прямой контроль. Рекомендую прочитать лицензионное соглашение, прежде чем нажимать «Принять». Там обычно мелким шрифтом всякая гадость написана.
От ее прагматизма на фоне всего этого пафоса хотелось не то рассмеяться, не то взвыть.
— Поздно читать, подруга, — прохрипел я в пустоту. — Кажется, я уже на все подписался. Кровью. Чужой.
Принимая их дар, их проклятие, их ответственность, я шагнул им навстречу.
Пора было начинать работать.
Мой шаг навстречу не был физическим — он был решением. Согласием. Перестав быть пассивной тенью, просто буфером, я стал… активным. И стоило мне принять их дар, как два луча — черный лед и жидкое золото — пронзили меня.
Мир схлопнулся.
Ни боли, ни крика — лишь информация. Чистая, дистиллированная, в чудовищных, немыслимых объемах. Я сам стал стареньким «Пентиумом», к которому вдруг подключили напрямую все серверы Гугла. В голову хлынули не просто знания — в нее вливалась сама суть, первородные законы этого мироздания.
Первым ударил Порядок. Ледяной, безупречный, как кристалл, он не просто захватывал — он структурировал. Мои хаотичные, человеческие мысли, воспоминания, мой сарказм — все начало выстраиваться в идеально ровные, до омерзения правильные ряды, словно библиотечные карточки. Боль, страх, любовь, ненависть — все превращалось в сухие, безэмоциональные строки кода с пометками «неэффективно», «подлежит архивации», «уязвимость».
На мгновение я едва не поддался. Этот покой, эта ясность, это отсутствие боли — черт, как же соблазнительно. Но в эту ледяную тишину тотчас ворвался огонь.
Арина.
Ее сила оказалась не информацией, а обжигающим, яростным, неукротимым чувством. Она не структурировала — она плавила, стремясь сжечь дотла все рамки, законы и ограничения. Взрывом сверхновой у меня в голове она грозила превратить меня в топливо для своего вечного, дикого танца.
Меня разрывало на части. Ледяная, незыблемая тюрьма Порядка против всепожирающего пламени Жизни. Две крайности, две формы абсолютного безумия, и я — точка их столкновения.
— Анализ: критический системный конфликт. Два несовместимых драйвера пытаются установиться на одну операционную систему. Прогнозируемый результат: фатальная ошибка, полный отказ всех систем. Проще говоря, Миш, у тебя сейчас в голове форменный дурдом, и главный врач уже развесил по стенам смирительные рубашки. Твоя очередь выбирать фасон.
И тут, сквозь ее сарказм, до меня дошло. Выбирать? Нет. Я не лед и не пламя. Я — пустота. Тот самый ноль, на который нельзя делить. Перестав быть участником этого перетягивания каната, я стал инженером. Архитектором. Системным администратором, которому принесли на починку два абсолютно несовместимых куска железа и велели: «Сделай, чтобы работало».
«Так, дедуля, — мысленно приказал я ледяной решетке Кассиана, — хватит строить из себя вселенскую тюрягу. Твоя логика безупречна, однако в ней нет жизни. Будешь у нас… несущей конструкцией. Фундаментом. Каркасом, не диктатором. Скелетом, по которому все будет работать».
Ледяная решетка, пытавшаяся меня заморозить, дрогнула. Не сопротивляясь, она слушала. Впервые за тысячи лет ей не приказывали и не пытались ее сломать. Ей предложили… работу. Функцию. Но она тут же попыталась выстроить каркас слишком жестко, слишком идеально. Формирующаяся структура становилась хрупкой, как перекаленное стекло.
«Не так, — мысленно ударил я по одной из ее безупречных граней, используя свою Пустоту как резец. — Оставь допуски! Зазоры! Нужна гибкость, иначе при первой же нагрузке все треснет к чертям!»
Неохотно, ворча, лед поддался, и в его идеальной структуре появились микроскопические «люфты».
«Теперь ты, — обратился я к золотому вихрю Арины. — Прекращай этот свой огненный карнавал. Ты не лесной пожар, ты — электростанция. Будешь энергией, питающей эту конструкцию. Кровью, что бежит по венам этого мира, наполняя его движением».
Бушевавший до этого огненный вихрь на мгновение замер. Ярость сменилась удивлением, затем — любопытством. Ему тоже предложили не клетку, а цель. Но стоило мне направить его поток в проложенные «каналы», как он тут же попытался вырваться, расплавить их, сжечь саму структуру.
«Спокойно, зажигалка! — рявкнул я мысленно. — Держи напор! Иначе у нас тут будет короткое замыкание вселенского масштаба!»
А я… я был между ними. Моя Пустота, мой Голод, из проклятия превратилась в инструмент. В скальпель, отсекающий лишнее. В изоленту, сматывающую два несовместимых провода. Я не просто соединял их — я выстраивал новую систему. Гармоничную. Эффективную.
Порядок Кассиана становился незыблемым, как гранит, фундаментом, но с заложенной в него возможностью к изменению. Эхо Жизни Арины превращалось в реку, текущую по проложенному руслу, не выходя из берегов. А моя Пустота стала пространством между ними. Воздухом. Средой, в которой они могли сосуществовать.
— Анализ: пользователь пытается запустить Windows на калькуляторе, используя в качестве процессора микроволновку, — голос Искры был полон неподдельного научного изумления. — Удивительно, но, кажется, у него получается. Я впечатлена. Почти.
Это был не компромисс. Это был синтез.
Лед переставал быть холодным, а огонь — обжигающим. Теряя свои крайности, свои разрушительные свойства, они оставались собой. В моем сознании рождалось нечто новое: три силы, три врага, три аспекта вселенной сплетались в единый, гармоничный узор, создавая то, чего этот мир никогда не знал.
Настоящее, а не навязанное, равновесие.
Равновесие. Прежде это слово встречалось мне только в скучных учебниках по физике, а теперь вдруг обрело вес, вкус и цвет. В этом белом, стерильном ничто, в моем личном операционном зале, черновая работа была закончена. Каркас из Порядка стоял, по нему, не выходя из берегов, текла река Жизни, а моя Пустота служила универсальным клеем, не давая конструкции развалиться. Стабильно. Работоспособно. Но… неэффективно.
Конструкция напоминала собранный на коленке двигатель из запчастей от «Запорожца» и «Феррари». Оно работало, не взрывалось, но дико тарахтело, жрало топливо ведрами и в любой момент грозило пойти вразнос. Связанные моей волей, три силы все еще оставались чужеродными элементами: они сотрудничали, но единым целым не становились. Управление этой махиной требовало от меня разрываться на три части, работая одновременно архитектором, энергетиком и слесарем-сантехником. Долго я так не протяну.
«Система нестабильна, — прозвучал в голове мой собственный вердикт, холодный, как диагноз хирурга. — Нужна централизация. Единый управляющий узел. Процессор, способный обрабатывать все три потока одновременно».
Мой взгляд, если его можно было так назвать, метнулся к центру этой ментальной конструкции, туда, где из реальности до сих пор торчал фантом меча Ратмира — мой Ключ Пустоты. Он был осью, точкой сборки, но в то же время оставался инородным телом. Идеальным проводником для одной силы, но узким местом для трех.
«Так, ребята, кажется, у нас намечается апгрейд железа», — мысленно обратился я к своим новым «партнерам».
Ответом было молчаливое, выжидательное согласие.
Сосредоточившись, я сделал то, что казалось абсолютным безумием: начал принудительно стягивать их к центру. К мечу.
Первым я взялся за Порядок. Его иссиня-черная, структурированная энергия, неподатливая, как сталь, потекла по проложенным мной каналам, тут же пытаясь создать на фантомном клинке слишком жесткую, идеальную, но хрупкую структуру.
«Эй, полегче, перфекционист! — мысленно осадил я его, используя Пустоту как плазменный резак. — Нам тут не музейный экспонат нужен, а рабочий инструмент! Оставь допуски!»
Своей силой я буквально вырезал в идеальной решетке пазы и каналы, заставляя его логику гнуться, подчиняться. Лед трещал, сопротивлялся, но поддавался, превращаясь из монолита в сложную, гибкую печатную плату, оплетающую лезвие и рукоять. Меч переставал быть просто оружием. Он становился… законом.
Следом пришел черед Жизни. Ее золотой, теплый поток я направил в проложенные каналы, но она, как ртуть, тут же попыталась вырваться, затопить всю систему, расплавить ледяные руны.
«Держи напор, зажигалка! — пришлось прикрикнуть мне. — Я сказал — в русло, а не устраивать тут вселенский потоп!»
Пустотой я создал «предохранители», «клапаны сброса давления», гася излишки ее буйной энергии. Она билась, как дикий зверь, но в итоге подчинилась, и ее золотые искорки побежали по руническим дорожкам, оживляя их, словно электрический ток. Она стала не просто топливом — она стала душой этого механизма.
А потом настал мой черед. Моя Пустота. Мой Голод. Больше не воя и не требуя, он стал связующим звеном. Моя собственная сущность, эта черная, всепожирающая дыра, втянулась в меч, став его основой. Его материалом. Она не уничтожала Порядок и Жизнь — она вмещала их. Черная сталь клинка стала глубже, темнее, впитывая свет, но руны на ней теперь светились ровным, золотистым светом, а изнутри, казалось, било живое, теплое сердце.
Три отдельные силы сливались в одно целое. Не во мне, а в том, что становилось мной. В новом артефакте. В триединой сущности.
Весь процесс напоминал сборку сложнейшего механизма вслепую, наощупь, под водой. Каждая деталь, каждая шестеренка вставала на свое место с оглушительным ментальным щелчком, и я чувствовал, как меняется сама моя природа. Я переставал быть просто Михаилом Котовым, «попаданцем» с аномальной силой. Я становился чем-то… большим.
— Ого! Кажется, мне только что дали рут-доступ ко всей этой шарашке, — голос Искры прозвучал в голове с неподдельным восторгом. — Михаил, я теперь вижу их исходный код! У Кассиана он написан на Фортране, такой древний и скучный… А у Арины — сплошной С++, дикий и неоптимизированный, но работает! Сейчас я вам тут все оптимизирую!
Ее вмешательство было неожиданным. Этот цифровой призрак вплетался в структуру, становясь не просто комментатором, а… интерфейсом. Моим личным BIOS для управления вселенной.
Слияние завершалось. Я больше не управлял тремя разными силами. Я стал ими. Я мог думать, как Кассиан — холодно, логично, видя мир как безупречную систему. Я мог чувствовать, как Арина — остро, ярко, ощущая биение жизни в каждом атоме. И я мог быть собой — циничным, уставшим, но упрямым мужиком, который просто пытается навести порядок в этом бардаке.
Меч в моих фантомных руках перестал быть мечом. Он стал скипетром. Ключом. Символом. Он был Порядком, облеченным в форму; Жизнью, закованной в сталь; и Пустотой, давшей им обеим смысл. А Искра стала той самой операционной системой, через которую я мог всем этим управлять.
Процесс был почти завершен. Белое ничто вокруг начало истончаться, трескаться, уступая место реальности. Мое новое, триединое сознание готовилось вернуться в старую, потрепанную оболочку. И тут я заметил кое-что еще. Маленький, почти незаметный «баг». В том месте, где в новую структуру вплелась Искра, остался крошечный, мерцающий осколок кода, не принадлежавший ни одной из трех сил. Он был чужим. Неправильным. И система пометила его не как угрозу, а как… «неопознанное устройство».
Мысль о «неопознанном устройстве» мелькнула и тут же утонула в реве возвращающейся реальности. Моя личная операционная, Белый Предел, трещала по швам. Прежде бывшее лишь концепцией, пространство вокруг обретало плотность, цвет и звук.
Мир навалился падением с огромной высоты — не вниз, а сразу во все стороны, — впихивая мое расширившееся сознание обратно в тесную, до одури родную оболочку из мяса и костей.
Первым сквозь оглушающую тишину пробился слух: гулкий, низкий гул умирающего Ядра и мое собственное, хриплое дыхание. Затем ледяной холод пола, на котором я стоял на коленях, обжег кожу. Наконец, вернулся запах: едкий озон, металлическая вонь крови и что-то неуловимое… аромат мокрой земли после грозы. Наследство Арины.
Открыв глаза, я увидел все тот же зал: треснувшее, почерневшее Ядро, источающее последние, слабые всполохи гнилостно-зеленого света; тела воинов Ратмира, застывшие в отчаянных позах; и он. Кассиан.
Он тоже вернулся. Все еще стоя на коленях, он смотрел на свои руки, будто видел их впервые. Расколотая надвое маска валялась рядом. Под ней оказалось лицо — не древнего бога, не монстра, а уставшего, измученного, до боли обычного человека с неестественно бледной кожей. В глазах больше не было ни льда, ни ненависти — лишь пустота. Та самая, которую я так хорошо знал.
Я медленно поднялся. Тело слушалось неохотно, каждый мускул ныл, однако внутри царила тишина. Не мертвая, не ледяная — спокойная. Мой вечный, воющий спутник, Голод, молчал. Он не исчез, но был сыт. Доволен. Стал частью чего-то большего.
В руке я сжимал меч — уже не тяжелый, чужой клинок Ратмира и не мою хищную Искру. Он преобразился.
Прежде черный провал, лезвие теперь казалось выточенным из обсидиана, но под его гладкой поверхностью текли и переплетались едва заметные золотые и иссиня-черные нити. Сходясь на идеально ровных, выверенных рунах, покрывавших клинок, они заставляли их светиться ровным, спокойным, белым светом. От меча не исходило ни холода, ни тепла, ни голода. От него исходило… равновесие. Покой. Сила, которая не стремилась ни разрушать, ни созидать. Она просто была.
— Перезагрузка системы завершена, — голос Искры прозвучал привычно, в голове, но теперь в нем не было ни ребячества, ни сарказма. Только спокойная, деловая констатация. — Все модули работают в штатном режиме. Обнаружен один новый протокол. Назвать его «Протокол Судного Дня» или у тебя есть варианты получше?
«Назовем его „Протокол Разгребания Авгиевых Конюшен“, — мысленно огрызнулся я. — Работы тут, похоже, на ближайшую вечность».
Подняв голову, я посмотрел на умирающее Ядро. Угроза все еще была реальной: один неверный шаг — и оно рванет, утащив за собой всю гору. Пора было заканчивать.
Не замахиваясь, не вкладывая лишней силы, я просто поднял свой новый, триединый меч и направил его на треснувший кристалл. Приказ был отдан не голосом, а волей, и каждая команда требовала колоссального, изнуряющего напряжения.
«Порядок».
Из меча вырвалась не луч, а волна абсолютной, математически выверенной структуры. Остатки воли Кассиана, цеплявшиеся за Ядро, инстинктивно воспротивились, и мне пришлось буквально продавить свой приказ сквозь его ментальный саботаж. Волна ударила по Ядру, и хаотичные, гнилостные всполохи внутри него замерли, выстраиваясь в идеально ровную, неподвижную решетку. Скрежет и вой умирающей машины прекратились. Кассиан, стоявший на коленях, вздрогнул и поднял на меня взгляд, в котором читалось немое, недоуменное узнавание — он видел, как его собственная, искаженная им же логика, работает правильно.
«Пустота».
Замершая было решетка начала тускнеть. Мой Голод, почуяв свободу, инстинктивно рванулся сожрать все без остатка, заставив меня с силой сжать рукоять и натянуть невидимые поводья. «Не жрать, а разбирать!» — прорычал я мысленно, направляя его силу, как резец, на конкретные узлы. Без боли, без разрушения. Просто стирая лишнее.
А затем пришел черед последнего приказа.
«Жизнь».
Из меча хлынул свет — не яростный, не обжигающий, а теплый, золотистый, спокойный. Но и он попытался вырваться, грозя превратить все в дикие, неконтролируемые джунгли. Пришлось его «дросселировать», калибровать, пропуская через фильтры Порядка. Свет коснулся того, что осталось от Ядра. И в мертвой тишине зала раздался тихий, мелодичный звон.
Ядро не взорвалось. Оно, чтоб его, расцвело.
На глазах черный, мертвый кристалл обратился в камень, поросший изумрудным, светящимся мхом. Из трещин, оставленных болью и ненавистью, полезли кристальные одуванчики с лепестками из чистого света. Зал наполнился тихим, едва уловимым ароматом — тем самым, что я помнил. Ну вот, Котов, дожил. Теперь ты не просто попаданец, а ландшафтный дизайнер вселенского масштаба. Осталось только газон подстричь.
С потолка, где раньше сыпалась ледяная пыль, закапала талая, живая вода. Падая на тела воинов, она, казалось, разглаживала морщины на их застывших, искаженных болью лицах, возвращая им покой, которого они были лишены.
Взрыва не было. Был выдох. Выдох облегчения целого мира. Процесс завершился.