Безумный барон – 3

Глава 15

Боль ушла, ее просто вырезали, как ненужный орган. Вместе с ней исчезли и остальные ошметки человеческого: страх, усталость, едкая горечь, что комом стояла в горле после оборвавшегося за спиной последнего, отчаянного рева Ратмира. Все это обратилось в прах, оставив после себя лишь холодную, кристально чистую пустоту и глухой, сосущий голод. Голод не желудка — а самой моей сути.

Мир утратил цвет, превратившись в контрастную, мертвенно-четкую схему. Вместо камня и льда теперь была лишь структура, потоки силы, что паутиной оплетали это проклятое место. Кожу покалывало от статики, а в воздухе повис густой, давящий запах озона и вековой, спящей пыли. Рядом со мной Арина перестала быть княжной или союзницей — она стала источником. Ярким, пульсирующим, золотистым пятном в этом царстве черного и синего, с каждой секундой все более тусклым, вливающим свою силу в то, что раскинулось перед нами.

Перед нами раскинулось Ядро Стазиса. Вернее, исполинский граненый кристалл размером с хороший собор, похожий на сердце какого-то древнего механического бога. Он не светился, а пульсировал глухим, внутренним, иссиня-черным светом. Каждый его беззвучный удар отдавался в полу едва ощутимой вибрацией, проникавшей сквозь подошвы сапог до самых костей. Внутри этой ледяной глыбы, словно сердце в теле машины, виднелся силуэт Кассиана. Он не стоял, а дирижировал: едва различимые в мутной глубине, его руки плавно двигались, управляя невидимыми потоками, что питали и эту гору, и ту армию геометрических ублюдков, которая сейчас превращала в крошево имперские легионы снаружи.

Вокруг Ядра дрожал воздух — плотный, неправильный, не отражающий, а преломляющий и пожирающий свет, оставляя по краям радужные разводы, как на масляной пленке. Запорная стена. Идеальная в своей простоте.

— Анализ. Поле стазиса высокой плотности, замкнутое на внутренний источник. Попытка силового прорыва приведет к обратному резонансу, — бесстрастно прозвенел в голове голос Искры. Ее новая, холодная личность была идеальным дополнением к моему нынешнему состоянию. — Архитектура защиты примитивна. Хотя попытка взлома через подбор ключевого слова будет долгой. Предлагаю найти уязвимость в физической оболочке оператора. Ткни его в глаз. Это должно нарушить его концентрацию.

«Гениальный план, подруга. Простой и надежный, как лом», — мысленно огрызнулся я, делая шаг вперед.

Память о Ратмире никуда не делась. Просто теперь она лежала в отдельной ячейке сознания с пометкой «отложенная боль». Эмоции — помехи, шум в расчетах. А сейчас мне нужна была предельная, холодная ясность. Сейчас нужно было работать. Чтобы потом, если это «потом» вообще наступит, вскрыть эту ячейку и взвыть в голос.

Не обращая на меня внимания, Арина делала свое дело. Положив руки на невидимый барьер, она пыталась его продавить. Ее золотистый свет, ее «Великое Тепло», бился о защиту, как морской прибой о скалы. Однако вместо того чтобы разбиться, ее сила вязла в барьере. Поле не отражало — оно впитывало. С каждым ее усилием радужные разводы на его поверхности становились ярче, а гул Ядра — глубже и ровнее. Она пыталась залить пожар керосином, вливая хаотичную, живую энергию в систему, созданную для ее поглощения.

Из коридора, из которого мы только что вырвались, донесся тихий, стеклянный скрежет. Пять оставшихся големов, не спеша, с неотвратимостью надвигающейся стены, двигались сюда, отрезая нам последний путь к отступлению. Времени не было от слова «совсем».

Остановившись в нескольких шагах от барьера, я ощутил, как проснулся внутренний голод. Он больше не скулил, а требовал. Требовал пищи, и вот она, прямо перед ним — щедрая кормушка из концентрированного, упорядоченного холода.

— Арина, отойди, — мой голос прозвучал глухо и чуждо, будто говорил кто-то другой, сидящий у меня в голове.

Она не ответила, лишь упрямо мотнула головой, продолжая свое безнадежное дело. Краска схлынула с ее лица, а по вискам струился пот, тут же замерзая крошечными льдинками. Она выдыхалась, но не сдавалась.

Ну и черт с тобой. Сама напросилась.

Подняв Искру, я почувствовал, как меч в руке ожил, завибрировал, предвкушая пир. Черные вены, оплетавшие мои руки, засветились ярче, впитывая остатки тепла из воздуха. Я начал спрессовывать саму пустоту в одну точку на острие клинка, а не просто собирать силу. Процесс походил на создание шаровой молнии голыми руками — опасно, непредсказуемо и с большой вероятностью может закончиться тем, что тебя самого разнесет на атомы. Но выбора у меня, как обычно, не оставалось.

Воздух вокруг острия меча потемнел, исказился, сворачиваясь в крошечную, абсолютно черную точку, всасывающую в себя свет, звук, само время.

— Михаил, энергетическая отдача при столкновении с полем будет… несовместима с дальнейшим функционированием твоего биологического носителя, — с безразличием счетовода сообщила Искра.

— Плевать, — прошипел я, ощущая, как по подбородку течет горячая струйка крови из носа. — Просто скажи, хватит этого или нет?

Последовала пауза. Искра, кажется, впервые за все время действительно производила расчеты, а не язвила.

— Вероятность пробоя защитного поля — семнадцать целых, три десятых процента. Вероятность того, что твой носитель после этого распадется на составляющие… сто. Крайне невыгодное вложение.

Что ж, семнадцать процентов — это больше, чем ноль. А значит, надо пробовать. Я занес меч для удара, вкладывая в него все, что у меня осталось: свою ярость, свою боль, упакованную в архив, и холодную, мертвую пустоту, которая стала мной. Пора было платить по счетам. С процентами.

— Нет! — выкрикнула Арина, отрывая руки от барьера. Голос ее сорвался от отчаяния. — Не смей! Эта тварь жрет силу! Твою она сожрет точно так же!

Я бы и рад был ее послушать, однако внутренний механизм уже был запущен. Все звуки внешнего мира слились в единый, монотонный гул. Остались только я, мой меч и эта стена из преломленного света. И цель за ней.

Сделав шаг вперед, я всем телом вложился в удар — не выверенный взмах фехтовальщика, а отчаянный, первобытный замах дровосека, пытающегося одним махом срубить столетнее дерево. Со свистом, от которого, казалось, треснул сам воздух, Искра рассекла пространство. С острия сорвался сгусток концентрированной тьмы, похожий на каплю черных чернил в стакане воды, и ударил в радужную поверхность барьера.

И — ничего.

Вместо оглушительного взрыва, вместо звона разбитого стекла, вместо хоть какой-то отдачи, которая сломала бы мне руки, воцарилась тишина. Абсолютная, звенящая, издевательская. Мой сгусток пустоты, моя квинтэссенция голода и разрушения, просто коснулся поля и… всосался в него. Как капля воды в сухую землю. Без следа. Без единого всплеска.

Поле, однако, ответило. Оно не стало сильнее, не отразило атаку — оно изменилось. Радужные разводы на его поверхности на мгновение потускнели, а затем вспыхнули с новой силой. Своим новым, чужеродным зрением я увидел, что произошло: моя Пустота была не просто поглощена. Ее… переварили. Разобрали на составляющие и встроили в общую структуру защиты. Этот ублюдок создал идеальную ловушку, которая питалась самой сутью своих врагов. Ну вот и приехали. Мой ультимативный «удар возмездия» эта хреновина сожрала на завтрак и даже не поперхнулась. Похоже, в отделе жалоб и предложений сегодня выходной.

— Я же… говорила… — прошептала Арина, опускаясь на колени. Силы ее были на исходе.

За спиной раздался тяжелый, скрежещущий шаг. Один из ледяных истуканов, не спеша, подошел почти вплотную. Ратмира больше не было, и теперь ничто не мешало им закончить свою работу. Голем занес свой похожий на лезвие топора кулак.

— Арина! — заорал я, инстинктивно бросаясь к ней.

Но атака предназначалась не ей. Ледяной кулак с глухим, чавкающим звуком врезался в пол рядом с ней, выбивая из черного кристалла сноп острых, как бритва, осколков. Один из них полоснул меня по щеке, оставив глубокую, кровоточащую царапину. Они не убивали. Они играли.

Схватив Арину за руку, я рывком оттащил ее за ближайшую ледяную колонну. Голем не преследовал, просто остановился, повернув свою безликую башку в нашу сторону. Ждал.

Внутри меня что-то оборвалось. Не страх — его не было. А холодное, трезвое, математическое осознание проигрыша. Я посмотрел на этого безликого истукана, на несокрушимое поле, на силуэт Кассиана внутри него. Он все просчитал. Каждое наше действие, каждый отчаянный рывок был лишь частью его уравнения, неумолимо ведущего к одному-единственному результату.

— Еще раз! — прорычал я, снова поднимая меч. Упрямство, тупое, бычье упрямство, было единственным, что у меня осталось.

Упрямо, как муха, бьющаяся в стекло, я атаковал снова и снова, не желая верить в очевидное. Каждый раз сгусток тьмы беззвучно впитывался в проклятый барьер. После пятого удара ноги подогнулись, и я рухнул на одно колено, тяжело дыша. Изо рта и носа хлестала кровь. Искра в руке стала тяжелой, как наковальня, а черные вены на руках потускнели, втягиваясь обратно под кожу. Внутренний голод заткнулся, поняв, что обеда не будет, зато боль, до этого надежно запертая в архиве, начала просачиваться наружу, затапливая сознание тупой, ноющей волной.

Опустив руки, я прошептал в пустоту:

— И это все? Вот так просто?

Впервые за все это время силуэт внутри кристалла шевельнулся. Кассиан медленно, с каким-то даже ленивым достоинством, повернул голову в мою сторону. Взгляд инженера, который смотрит на остановившийся механизм, — бесстрастный, полный не торжества, а лишь констатации неизбежного. И тут он сделал то, чего я не ожидал. Часть поглощенной от моих атак энергии отделилась от поля и тонким, иссиня-черным лучом ударила в голема, что стоял ближе всего к нам. Истукан задрожал, его гладкая поверхность пошла рябью. На наших глазах из его спины начали расти новые, еще более острые шипы, а руки превратились в длинные, зазубренные лезвия. Он не просто подлечил своего солдатика. Он его улучшил. За мой счет.

Вот это было уже не просто поражение. Это было унижение. Он показал мне, что я для него не враг. Я для него — ресурс. Батарейка.

«Вот и все, Ратмир, — пронеслось в голове. — Прости, мужик. Я не смог. Этот урод сделал из меня зарядку для своих игрушек».

Мы оказались в ловушке его безупречной, чудовищной логики, из которой не было выхода. И в этой мертвой, звенящей тишине, под безразличным взглядом нашего палача, оставалось только одно — ждать. Ждать, пока улучшенный за мой счет ледяной истукан сделает свой последний шаг.

Улучшенный за мой счет голем, теперь больше похожий на кошмарную помесь дикобраза и мясорубки, сделал шаг. Тяжелый, неотвратимый, скрежещущий. Я рухнул на задницу, прислонившись спиной к ледяной колонне, и бессильно смотрел на него. Искра лежала рядом, бесполезный кусок металла. Все. Финальный свисток, матч окончен, хозяева поля проиграли с разгромным счетом. В голове было пусто, как в казне разоренного баронства.

Я уже приготовился к тому, что эта ледяная тварь сейчас превратит меня в фарш, который потом аккуратно заморозят в брикеты, как вдруг что-то изменилось. Голем замер. Не потому, что получил новый приказ — он просто остановился, будто наткнулся на невидимую стену. Я поднял голову.

Арина.

Выпрямив спину, она стояла между мной и големом. Не в боевой стойке, не пытаясь сотворить очередной бесполезный щит. Она просто смотрела. Не на голема, не на Ядро. На меня.

Глядя на мое бессилие, на остывающие тела воинов Ратмира, она сначала тоже сломалась. Плечи ее опустились, в глазах на мгновение погас последний огонек. А потом, будто от пощечины, она вздрогнула. Взгляд метнулся к коридору, где остался лежать старый вояка, и что-то в ней переключилось. Словно в самой ее глубине с щелчком провернулся какой-то древний, заржавевший механизм. Теперь она стояла, и лицо ее было спокойным. Пугающе спокойным. С него исчезли страх, боль, отчаяние. Осталась лишь какая-то глубинная, тихая печаль и твердость, которой я в ней никогда раньше не видел. Губы, до этого сжатые в тонкую, бескровную линию, слегка дрогнули в подобии улыбки.

— Ты был прав, Миш, — ее голос прозвучал тихо, но в гулкой тишине зала разнесся, как колокол. Она впервые назвала меня так, по-простому, без титулов. — Жизнь — это не только право ошибаться. Это еще и право исправлять ошибки.

Медленно, с каким-то почти благоговейным трепетом, она провела пальцами по шраму на моей щеке, оставленному ледяным осколком. Ее прикосновение было теплым, живым, и это тепло на мгновение пробило ледяную корку моего отчаяния.

— Мой предок, Элиара… Она совершила ошибку, — продолжала Арина, не отрывая от меня взгляда. В ее глазах больше не было вины. Было принятие. — Она испугалась. Испугалась тишины, застоя, вечного, безупречного порядка, который предлагал ей Кассиан. Испугалась, что ее огонь погаснет. И из-за этого страха она предала. Сломала все.

Слова застряли в горле. Хотелось заорать, чтобы она заткнулась, чтобы не смела этого делать, но я мог лишь смотреть в ее глаза и видеть, как в их глубине рождается что-то огромное, страшное и прекрасное.

— Я всегда думала, что ее сила — мое проклятие, — она грустно усмехнулась. — Пыталась ее сдержать, контролировать, боялась ее. А теперь я понимаю: сила — не проклятие и не дар. Это просто инструмент. А вот для чего его использовать — решаешь ты сам.

Сделав шаг назад, она все еще не сводила с меня глаз. В ее взгляде было столько нежности, столько невысказанной боли и столько решимости, что у меня внутри все перевернулось.

— Она боялась вечной тишины. А я… я боюсь тишины, в которой не будет твоего дурацкого сарказма, — произнесла она, и каждое слово ложилось в мое сознание, как раскаленное клеймо. — Если цена за твой последний шанс — мой огонь, я заплачу ее. Пусть это будет моим первым, по-настояшему правильным выбором.

— Арина, нет, — прохрипел я, пытаясь встать, но ноги не слушались. Я пополз к ней, цепляясь пальцами за ледяной пол. — Не смей! Это глупо! Мы придумаем что-то еще!

— Нет, Миш, — она покачала головой, и в ее улыбке больше не было печали. Только свет. Чистый, теплый, всепрощающий. — Мы уже не успеем. Глупо — это бояться. Я больше не боюсь.

Развернувшись, она сделала шаг к Ядру. Ледяной голем, до этого замерший, снова двинулся, пытаясь преградить ей путь. Но Арина даже не посмотрела на него. Она просто шла, и от нее исходило такое мощное, спокойное сияние, что истукан, эта бездушная машина убийства, снова остановился. Его система, запрограммированная на нейтрализацию агрессивного, хаотичного Тепла, столкнулась с аномалией, которую не могла классифицировать. Энергия Арины перестала быть оружием. Она стала даром. И машина «зависла», не зная, как реагировать на то, что ей добровольно предлагают.

Она подошла к самому барьеру, к той радужной, пожирающей силу стене, в которую мы так безнадежно бились. И сделала то, чего я ожидал меньше всего.

Сделав еще один, последний шаг вперед, она прижалась к невидимой, радужной стене всем телом. И положила на нее ладони. Нежно, осторожно, будто касалась не смертоносного барьера, а лица спящего ребенка.

— Что ты… делаешь? — прохрипел я, подползая ближе.

Она не ответила. Лишь закрыла глаза, и с ее губ сорвался тихий, протяжный вздох — вздох не боли, не отчаяния, а облегчения.

И началось.

Из-под ее ладоней потекло золотое сияние, но не агрессивными, яростными вспышками, как раньше, а ровным, спокойным, непрерывным потоком. Она не пыталась пробить защиту или сломать ее. Она… кормила ее. Добровольно. Без остатка.

Поле, до этого лишь впитывавшее энергию, отреагировало не так, как я ожидал. Оно не стало сильнее — оно начало давиться. Его механизм был настроен на поглощение и переработку агрессивного, враждебного хаоса, тогда как Арина, отбросив всякую враждебность, излучала чистую, созидательную энергию Жизни. Система, не имея протокола для такой аномалии, столкнулась с логическим парадоксом: она должна была поглотить силу, но природа этой силы противоречила самой сути Порядка. Все равно что пытаться залить в бензиновый двигатель святую воду. Короткое замыкание.

Гул в зале изменился, из ровного, монотонного превратившись в прерывистый, скрежещущий, как у механизма, идущего вразнос. Силуэт Кассиана внутри Ядра замер, а затем дернулся. Его плавные, дирижерские движения сбились — он тоже не был готов к такому. Его безупречный механизм столкнулся с иррациональной, нелогичной переменной, с жертвой.

За моей спиной ледяные големы пришли в движение. Видя, что происходит нечто непредвиденное, они двинулись к Арине. Однако я был уже на ногах. Шатаясь, я вскочил и встал на их пути, выставив вперед бесполезную Искру.

— Не пущу, твари, — прорычал я, хотя понимал, что меня хватит на один удар.

Тут произошло еще одно странное событие. Радужный барьер, до этого несокрушимая стена, вдруг замерцал и выплеснул наружу тонкие, похожие на щупальца, разряды. Они ударили по ближайшим големам. Истуканы замерли, их черная поверхность пошла трещинами, и они с тихим стеклянным звоном рассыпались в пыль. Поле, перегруженное чужеродной энергией, начало атаковать свои же защитные системы. Ну что, сисадмин, кажется, у тебя система падает. Надеюсь, бэкапы не сделал.

Тем временем сама Арина начала меняться. Ее тело теряло четкость, контуры расплывались, кожа источала все более яркий, нестерпимый золотой свет. Она таяла, словно кусок сахара в горячем чае, растворяясь в собственной силе. Волосы ее превратились в языки жидкого пламени, одежда истлела, оставив лишь сияющий, пульсирующий силуэт. Хотя я едва мог различить ее лицо в этом ослепительном мареве, на нем не было страдания — только покой. Глубокий, абсолютный, всепрощающий. Она не умирала. Она становилась тем, чем была всегда, — чистой, первородной Жизнью.

«Дура, — пронеслось в моей голове, пока я бессильно смотрел на это священное и чудовищное зрелище. — Какая же ты дура, Аринка…».

По стене из черного льда за Ядром пробежала первая трещина. Тонкая, как волос, но отчетливая. За ней вторая. Третья. Машина не выдерживала. Ядро, этот символ незыблемого Порядка, начало трескаться под напором безусловной, всеотдающей Любви. Оно не могло ее переварить. Не могло ее понять. Она была для него ядом.

Ее сияющий силуэт вспыхнул в последний раз, ослепив меня. Когда я снова смог видеть, от нее не осталось ничего. Лишь россыпь золотых искр, которые медленно, как снежинки, оседали на пол и гасли. И звенящая, оглушающая тишина.

Она оставила мне свой прощальный подарок. Радужный барьер вокруг Ядра не исчез — он замерцал, затрещал и… рассыпался, как разбитое стекло. Путь был свободен.

Я лежал на ледяном полу, оглушенный, ослепленный, опустошенный. За моей спиной безмолвно стояли оставшиеся ледяные големы, их программы, очевидно, зависли от каскада системных ошибок. Впереди, в самом сердце трескающегося кристалла, все еще виднелся силуэт Кассиана, отчаянно пытавшегося восстановить контроль над взбесившейся системой. У меня был шанс. Короткий, отчаянный, купленный самой дорогой ценой, какую только можно было заплатить.

И в этот момент из глубин моего сознания, из той самой папки с пометкой «архив», хлынуло все. Боль от потери Ратмира. Нежность от последнего прикосновения Арины. Ярость. Ненависть. И чувство долга, тяжелое, как наковальня.

Поднявшись сначала на одно колено, а потом на ноги, я уставился на Ядро. Мое лицо стало непроницаемой маской. Ни ярости, ни боли. Только холодное, мертвое спокойствие человека, которому больше нечего терять. Шатаясь, я подобрал с пола Искру. Меч в моей руке был холодным, тяжелым, но он больше не был просто инструментом. Он стал продолжением моей воли.

— Ты получила то, что хотела, подруга, — прохрипел я, глядя на почерневшее лезвие. — Веселье только начинается.

Теперь это было не просто сражение. Это было личное. Он забрал у меня все. Я заберу у него остальное.