Беовульф

Заключение

Этот день был невероятно утомительным.

Епископ поднял задремавшего Северина затемно, рассвет только нарождался над тёмной полосой лесов к востоку от Реймса — именно Реймса, а не римского Дурокорторума: Ремигий категорически запретил клиру и ближайшим помощникам использовать староримское название. Надо говорить на языке варваров: только так новообращаемые тебя поймут и примут. Да и произнести языколомное Durocortorum франкам было сложно.

Хловис Меровинг, великий рикс сикамбров, прибыл в Реймс третьего дня — исполнять обещание, данное Ремигию во время битвы с алеманами. Вместе с риксом явилась вся свита: супруга Хловиса Хродехильда Бургундская, давно принявшая христианскую веру, его дуксы Гунтрамн и Маркомер с дружинами, мажордом Теодоберт с многочисленными родичами, Гундовальд, Алетий, Ландерик с Леудемундом и многие другие вожди.

Небольшой город не смог вместить почти три тысячи воинов, и Хловис распорядился встать лагерем на равнине к югу, у подножия высоких холмов, на которых спокон веку выращивали виноград.

Из ближайших церковных диоцезов в Реймс стекались рукоположённые священники. Некоторые приезжали на библейских осликах — эти были греками или римлянами, чтущими традиции Церкви; принявшие сан варвары наподобие Ионы-Сигизвульфа, служащего в Париже, предпочитали коней.

Для северной Галлии и Бельгики такое собрание клира — сорок два священника! — было уникальным. Епископ Ремигий созвал всех священнослужителей впервые, полушутя обозначив наступающую Пасху «великим галльским собором». Преподобный был прав: с тех пор как кафолическая церковь утвердилась на этих землях, настоятели приходов собирались вместе впервые.

Благо, повод был исключительный. Хловис и его присные принимали Святое Крещение.

Храм — базилика, посвящённая Святой Деве Реймсской — ничуть не претендовал на изящество или величие: бревенчатый сруб, размером лишь самую малость превосходивший памятный Северину Хеорот, с деревянной башней-колокольней. Собор мог вместить от силы человек двести, и то если они будут стоять в ужасной тесноте.

К сожалению, со времён Империи в городе не осталось подходящего крупного здания, где можно было бы разместить кафедру епископа, но Ремигий не унывал. Деятельный Князь Церкви отлично знал, что варварам ближе и роднее постройки из дерева, нежели из камня, а потому несколько лет назад приказал строить базилику так, как привычно сикамбрам. Вековые сосны свозили в Реймс со всей округи, и за четыре года над старым римским городом поднялось новое здание — символ смены эпох.

— Ничего, однажды построим каменный, — пожал плечами епископ, видя разочарование Северина, привыкшего к грандиозным постройкам Рима. — Всё и сразу, сын мой, не бывает. Мы ведь только начинаем! Думаешь, Ромул с Ремом пришли к холмам над Тибром и сразу увидели Вечный Город во всём величии? Ничего подобного, они начинали с ветхой хижины, рядом с которой эта базилика покажется огромной крепостью!

Северин, давно понявший, что спорить с дядюшкой бессмысленно, промолчал. Впрочем, Ремигий всегда оказывался прав.

Хловис честно отстоял мессу Великой Субботы до полуночи — когда епископ огласил радостное «Христос Воскресе!». Затем отбыл в свой шатёр, готовиться к наступающему дню. Выглядел король несерьёзно, словно не осознавая, как изменится его жизнь в будущем. Рикс твёрдо знал одно: приняв крещение, он получит поддержку кафолических вождей и золото из Рима. Впрочем, он видел пример новой веры — свою жену, несомненно варварку, бургундку, но всё-таки твёрдо верующую христианку…

Служба закончилась глубоко ночью, Северин прилёг отдохнуть в каморе, пристроенной к храму справа, за алтарём: тут хранилось миро, небольшие запасы изредка доставляемых с юга драгоценных благовоний, свитки в тубусах и несколько фолиантов — греческие книги, сиречь подшитые у корешка в единый том листы пергамента или папируса, забранные в деревянную обложку, в Галлии встречались ещё реже ладана.

Это помещение не охранялось, и засовов на дверях, ведущих на улицу и в храм, не было — варвары воровать не станут, — это просто невозможно! — а если и найдётся какой сумасшедший из чужаков, то зачем ему пергаментные листки, испещрённые непонятными закорючками, и ароматическая смола?

— …Поднимайся! Поднимайся же, лентяй! — Северину казалось, что он заснул только мгновение назад, но сквозь отдушины под потолком пробивался нежно-розовый свет ясного весеннего утра. Епископ тряс племянника за плечо. — Ты куда подевал кувшинчик с миром? Прекрасно, просто великолепно! Освящённое Папой миро засунуть под голову!

Продрав глаза, картулярий узрел его преподобие: Ремигий был улыбчив, чуть ироничен и, как кажется, совершенно счастлив — а ведь епископ не спал больше суток. Облачён в лучшие одежды итальянской работы: шёлк, крашеная алым, изумрудно-зелёным и пурпурным тонкая шерсть, золотое шитьё, низкая митра с вытканной серебряной и золотой нитью рыбой — символом Христа.

— Давай-давай, — поторопил Северина Ремигий. — Солнце скоро взойдёт, а на рассвете мы должны встретить Хловиса возле Марсовой арки! Пошевеливайся!

Епископ Реймса, Лугдунской Галлии и Бельгики отлично знал, чем можно поразить и потрясти воображение варваров — франки, как и другие германцы, народ впечатлительный, им нравится всё яркое и красивое, они очень любят зрелища. Потому-то все священники, вышедшие на окраину города, выделялись белоснежными одеяниями и плащами цвета молодой травы, ветер полоскал вымпелы со священными изображениями, а из греков и латинян Ремигий организовал настоящий церковный хор, небольшой и неспевшийся, но достаточно громкий и торжественный…

Начали на латинском, продолжили наречием сикамбров — Ремигий нарочно перевёл:

Хловис на вороном коне въехал под старинную Арку Марса — грандиозное сооружение, построенное ещё в царствование императора Марка Аврелия и оставшееся целёхоньким после всех бурь, пронёсшихся над Галлией.

Прекрасный беловолосый вождь, в сверкающей новой кольчуге и красном плаще проследовал к базилике. Позади ехали дуксы и избранные воины, королеву везли на конных носилках: перенятая сикамбрами римская традиция. Перед конём Хловиса шёл Ремигий, рядом с ним — Северин, державший в руках открытый ларец с тёмным кувшинчиком, наполненным священным миром.

Картулярию церемония почти не запомнилась — слишком волновался. Северин разве что отметил, что епископ нарушил канон — помазание, передающее дары Духа Святого, Ремигий провёл дважды, в нарушение установленного канона: первый раз после троекратного омовения рикса Хловиса в купели, установленной перед алтарём, и вторично…

Неизвестно почему Ремигий на это решился, было ли это откровение свыше или его собственное решение, но епископ вдруг приказал Хловису преклонить колено, взял тонкий золотой обруч, припасённый для новообращённого и символизирующий власть рикса над франками, вторично[35] совершил обряд помазания и произнёс громко, чтобы слышал каждый:

— Прими же благословение Духа Святого и неизъяснимый Дар Его — чтобы править тебе богоугодно и во благо народа твоего. Помни же, что двоекратно Дух Святой снизошёл на главу твою, Хловис… Теперь царство твоё дано тебе Богом, а не правом рода. И потомки твои примут венец здесь — в этом храме…

— …А я видел в базилике Беовульфа, — поделился с дядей Северин поздно-поздно вечером, когда День Воскресения закончился. Устали неимоверно: в храме крестили только короля, но и все его воины тоже принимали римскую веру. Чуть больше трёх тысяч человек. Обряд продолжали на берегу реки Вель, протекающей возле Реймса. — Думал, он уже уехал в Британию, но нет — всё-таки сумел пробраться в храм…

— Он сумеет! — рассмеялся Ремигий. Преподобный устроился за столом, оставшись только в широких варварских штанах и длинной льняной рубахе. Утомился, но это утомление было радостным и ничуть не обременительным. — Беовульф и наши друзья просто решили ненадолго задержаться, стараясь не мешать нам…

«Задержался» Беовульф куда дольше, чем предполагалось. В Бонне было решено, что дороги Людей Тумана, епископа и Северина расходятся: Нибелунги отправятся к Фафниру, своему Хранителю, а Ремигий вместе с племянником пересечёт Арденны и…

Каково же было изумление Северина, когда на одной из лесных полянок неподалёку от деревни ругов, где владычествовала старейшина Хильдегунда, прямо из колеблющегося воздуха, из ничего, из пустоты появились несколько всадников!

— Так и получилось, — объявил невозмутимый Беовульф. — Мы расстались ненадолго. Фафнир указал нам новую дорогу — к острову, что находится через пролив, к закату от Галлии. И сделал так, чтобы мы встретились здесь.

Все вместе прибыли в Суасон, оттуда направились в Реймс. Беовульф делал вид, что торопится, таинственно и зловеще намекал на некоего летучего змея, объявившегося в Британии, но на самом деле давал своей дружине передохнуть: как же, настоящий город!

Распрощались только перед самой Пасхой: Гундамир с Алатеем заново одарили Скильда Скевинга уймой красивых вещиц — варвары полагают, что самым лучшим подарком является золотое или серебряное украшение. Северин настоял на том, чтобы Гундамир принял тот самый рунический кинжал: картулярию он незачем, а воину пригодится! Вандал отказывался долго, но правила вежества пересилили: взял.

Они должны были уехать к побережью вчера, да…

— Значит, и Беовульф решился взглянуть на истинное окончание нашего путешествия, — сказал Ремигий. — На то, как христианский жрец… Тьфу! Да что ж такое!

— Дядя? Отчего вы сердитесь? — встревожился Северин, наблюдая, как епископ вскочил с лавки и зашагал по дому. — Что опять неправильно?

— Понимаешь ли… — Ремигий остановился и внимательно посмотрел на племянника. — Я снова едва не произнёс слова, от которых бежал всё последнее время. Я, я, я, только ради меня, прости, Господи, жреца… Так говорят варвары. Наши замечательные, честные, искренние, сердечные и участливые варвары! Язычники. Гордыня, вновь гордыня… Не «я». Мы. Мы это сделали. Мы вступили в единоборство с силой неизвестной и жуткой. Мы победили. Беовульф, Эрзарих, Гундамир, все прочие… Мы. Никогда не говори «я», сын мой.

— Остаётся надеяться, что истинная вера и, как вы говорите, «новый мир», избавит нас от таких ужасов, как Грендель и его мать.

— Это неизвестно. В одном я точно уверен: Христианство не убьёт героев — не наступит время страстотерпцев. Просто великие герои будут сражаться не ради личной славы. Славы ничтожной перед героизмом во имя чего-то большего… Не ради «я». Ради всех нас!

— Выходит, наше путешествие в Даннмёрк не было случайностью? Оно тоже «ради всех»?

— Да. Hvar ist gazds feins, daufu? Hvar ist sigis feins, haila?[36] — сказал Ремигий на языке варваров. — Мы увидели, как человек — мы, люди! — способен вырвать это жало и отобрать победу у зла. У страдания без смысла, надобности и надежды…

Ремигий помолчал и буркнул:

— Мы о Беовульфе ещё услышим и встретимся с ним, поверь мне. Судьба. Судьба, именем которой варвары называют Господа Бога.