Бедный Енох

ГЛАВА I.ХХV

На Домодедовском кладбище темно, не смотря на горящие фонари, сыро, холодно и неуютно.

Припарковав машину у ворот Фетисов, попросив меня оставаться в машине и никуда не выходить, отправляется куда-то один, какое-то время стоит у ворот и о чем-то переговаривается с невидимой мне сейчас охраной по связи.

Через какое-то время из небольшого кирпичного домика, находящегося поодаль от ворот выходят двое охранников в форме, в фуражках в духе американских полицейских фуражек 50-х годов и в валенках. У одного из них на валенках галоши.

Потом охранники какое-то время разговаривают с Фетисовым, после чего открывают ворота и мы въезжаем на кладбище, посадив на задние места машины охранников, которые прежде того быстро сходили к своему домику и взяли оттуда две лопаты.

— Ну что ж? — обращается ко мне Фетисов — молодой человек, покажите нам место упокоения вашей возлюбленной?

От слова «возлюбленная» меня просто передергивает. В голове вихрем пролетают старые воспоминания, которые никак почему-то не вяжутся с сегодняшней странной реальностью. Сестра, как я убеждаю себя, давно перестала быть той замечательной немного романтичной девочкой с гитарой, что была раньше, превратившись в конечном итоге в страшный, белый как бумага покрытый многими темными пятнами труп. И здесь уже все. Как ни старайся, но этих пятен смерти, печатей небытия с нее не смыть.

Мы подъезжаем к могиле Сестры, до которой от основной дороги еще нужно немного пройтись.

— Жаль — говорит мне тогда Фетисов, когда мы вместе с охранниками выходим из машины — тут столько надгробий, что свет фар не добьет до места.

Тогда Фетисов открывает багажник и чрезмерно, можно сказать, услужливо помогает Сестре выбраться наружу, постоянно пристраиваясь то с одной, то с другой стороны — ее поддерживать.

— Извольте! — говорит он Сестре, пока она выбирается наружу, а после идет, ковыляя, к своему месту — только ни о чем не беспокойтесь.

Догнав Фетисова я спрашиваю его, говоря тихо в ухо, как он убедил кладбищенскую охрану взяться нам помочь?

— Ничего особенного — Фетисов обернулся ко мне, строя все те же любезные гримасы, что и до этого с Сестрой — маленькое, очень маленькое колдовство! Тут дело в другом! Если сейчас приедет какая-нибудь проверка, а они на кладбищах часто случаются, то нам придется пересечься с людьми абсолютно, как сказать? Неочарованными, так что могут возникнуть проблемы.

— Но вы, надеюсь, и их таким же способом убедите?

— Если смогу подойти ближе трех метров… Так что, Андрей, нам нужно поторопиться!

— Замечательно!

У самой могилы и вправду темень хоть глаз выколи. Тем не менее, через какое-то время глаза привыкают к темноте, и, странное дело, еще раньше — охранники начинают копать.

— Земля тут рыхлая, — поясняет мне Фетисов, видимо, тем самым пытаясь подбодрить — уже два раза туда-сюда выкопанная и возвращенная на место, так что копать, даже промерзшую ее сейчас не так трудно.

Минут через тридцать на поверхность извлекается гроб:

— Ну что ж, милочка, — обращается тогда Фетисов к Сестре — наконец настало время вам вернуться туда, куда вы хотели! К вашему сну и потревоженному покою, который теперь, уверяю вас, больше никто и никогда не нарушит!

Охранники поднимают крышку гроба, после чего Сестра садится на нее, и какое-то время сидит, свесив голову и руки, а потом начинает плакать, но не истерично, а так тихо и безнадежно, что мне ее становится очень жаль. Тогда я уже хотел подойти к Сестре и попытаться утешить, но меня остановил Фетисов:

— Не надо — прошептал он мне тихо прямо в ухо — это почти всегда так бывает… ей просто нужно время.

Еще через несколько минут Сестра наконец перестала плакать, вытерла слезы рукавом фетисовского пиджака — и спокойно так, будто в кровать, легла в гроб.

— Она очень по-деловому выглядит в этом костюме! — тихо, но с неподдельным восхищением в голосе сказал Фетисов — прямо как настоящая секретарша из офиса!

Сестра, лежа в гробу скрестила руки на груди:

— Так надо? — спросила она Фетисова.

— Да как хотите! — ответил ей он, а она часто согласно закивала ему головой в ответ — спите, дитя мое, забыв о тех мучениях, что пришлось вам пережить после вашей смерти!

Сестра уже не кивала головой, но моргала глазами.

За сим Фетисов произнес, и, увы, без всякого торжественного пафоса несколько фраз на латыни — и все. Сестра обмякла, превратившись на сей раз в труп, притом именно такой, который совершенно труп, тот, который уже не шевелится.

— Ну что ж, Андрей — спросил тогда меня Фетисов, знаками показывая охранникам, чтобы закрыли гроб и начали зарывать — не хотите ли произнести надгробную прощальную речь?

Я разглядываю носки своих, вернее, фетисовских, франтоватых ботинок:

— Она даже не взглянула на меня на прощание!

— Ага. — Фетисов, кажется, рад этому обстоятельству — Ни разу, признаюсь, даже я ждал, что посмотрит. Сильная, стало быть, была девка!

Я отхожу в сторону, но потом, когда охранники уронили гроб с телом Сестры в могилу, с громким грохотом, так что послышалось, как в нем треснуло дерево, стал помогать им зарывать могилу — пиная в нее комья отваленной недавно разрытой земли.

Я старался, дыша только носом, так что стоял нешуточный свист, но через несколько минут мою истерику остановил мой друг, подойдя сзади и положив мне руку на плечо:

— Возвращая ее душу из сосуда обратно в тело — сказал он — я позволил себе ее немного… обонять… так что мой друг, скажу вам честно — она вас любила.

— Правда! — Фетисов сделал большие глаза, блестевшие в этой тьме отблеском далеких и холодных фонарей — а то, что сейчас и виду не подала, что вы рядом и ей это важно, так это, уверяю вас, ее маленькая женская месть, которая более говорит о ее бывшей к вам привязанности, нежели об обратном!

— Хотел бы я верить, что это так! — ответил я и, резко убрав плечо из под руки Фетисова заковылял, спотыкаясь и чертыхаясь, к машине.

— А тебе идут мои вещи! — чуть ли не прокричал радостно Фетисов мне во след — почему ты не носишь стильных костюмов и пальто? Тебе идет, когда одежда приталена!

— Не тот уже возраст у меня — зло огрызнулся я в ответ, и стал расстегивать ширинку чтобы отлить на чью-то могилу с покосившимся крестом, а на чью конкретно, мне в темноте было не разглядеть.

До Москвы мы добираемся почти не разговаривая. Фетисов, едва мы отъехали от кладбища, сказал только что утром охранники не вспомнят, что делали ночью, но будут приятно удивлены, когда обнаружат в своих карманах «купюрный сюрприз».

Домодедовское шоссе свободно и мы быстро добираемся:

— Ну что, Андрей, — вдруг начал говорить, разбудив меня, Фетисов — пока вроде все нормально? Мы сделали доброе дело — вернули упокой потревоженной покойнице. Мы выстояли в битве с Азазелем…

— С Азазелем?

— Да, я прошу у тебя прощения, что тогда был вынужден так подставить. Конечно, ни в какую Москву мне не надо было, я просто решил, что если ты останешься один на моей даче, то этот супчик нападет на тебя, и тогда я смогу его нейтрализовать.

— Ах, вот оно что! — я хочу придать своему голосу угрюмый тон — Азазель! Это же… бес пустыни, насколько я помню?

— Ага, он самый. Один из тех персонажей, которые заинтересованы в том, чтобы ты кое-что вспомнил и сделал то, что некогда обещал.

— Один из них?

— Да. Бывший ангел мщения. Его работа была — воздавать должное грешникам. Не всем, конечно, особенным грешникам, маньякам там разным… У него даже глаза были — как зеркала.

— Да, я это успел заметить.

— И это не просто так! Это очень символично — зеркальное отображение, отображение поступков человека, когда грешник через Азазеля получал тоже, что творил с другими. Конечно, воздавая разным психам по заслугам Азазель не смог не окунуться в их мир, в космос их сумасшествия, что в конце концов привело его к тому, что он полюбил битвы, и эта его любовь однажды была востребована — потому как ему пришлось повоевать с небесным воинством против Сатаны и его приспешников.

Я смотрю на пролетающие мимо фонари.

— В конце концов Азазель вместе с друзьями ушел от бога, почти сразу после победы над Сатаной, когда тот был сброшен с неба, и то, чем он занимался до войны с Дьяволом определенным образом повлияло на его дальнейшие дела. Азазель научил людей делать оружие и защитные доспехи, а потом — и искусству убийства.

— Получается, что до того, как он ушел от бога он был этаким киллером, которого посылал господь для справедливого воздаяния особым грешникам?

— Вот именно, лучше и не скажешь!

— Может, он устал от убийств?

— А что он хотел сделать с тобой?

— Даже не заню…

— Кончилось все тем, что Азазель распрощался даже со своими друзьями, с которыми он сошел с небес, и присоединился к Дьяволу, с товарищами которого он до этого лихо рубился на небе. В насмешку над его бывшей ролью бог назначил его главным «принимающим» жертвы — козла отпущения в иудейских религиозных обрядах.

— Хорош себе юмор у господа!

— Да — мы пересекаем Садовое кольцо — дескать, раньше забирал души грешников, теперь — души тех, на кого грех возложили!

— И вот теперь — Фетисов звучно зевнул, глядя на светофор, ожидая нужный сигнал на перекрестке — он пришел по твою душу. Но ты даже не помнишь, почему.

— Не-а — я зеваю вслед за Фетисовым — не помню.

Я и не заметил, как джип Фетисова подъехал к офису его издательства.

— Вот! — сказал он, когда мы вышли из машины и пошел к дверям офиса, где его встретила охрана, что мне было видно через окно, и которой он отдал ключи от машины — моей машиной теперь займется секретарша. Будет продавать…

— А вам она уже не нужна?

— Я куплю теперь себе новую.

Я закуриваю и мы какое-то время стоим у джипа, после чего Фетисов предлагает мне проводить его до Шереметьево:

— Я вам говорил, что скоро улетаю, не сказал, правда, что это «скоро» — уже сегодня в пять утра!

Не смотря на усталость, даже более того — чрезвычайную измотанность, я соглашаюсь:

— Но… вы же будете наездами в наших краях? — спрашиваю я Фетисова в надежде на положительный ответ:

— Не знаю. Когда разрешат, Андрей, тогда, конечно, я смогу сюда приехать. Но когда это случиться? Да и случиться ли вообще?

Через несколько минут мы выходим к «Детскому Миру» где Фетисов ловит машину:

— Сейчас же место Азазеля занял Гавриил — продолжает Фетисов прежние разговоры (или монологи?) ничуть не смущаясь присутствием водителя.

Я же думаю о другом:

— И как же вы поедите теперь куда-то? Без поклажи, без всего?

Но Фетисов, кажется, знает ответы на все вопросы:

— А зачем мне это? Главное, Андрюш, это чтоб деньги были. А гардероб и все остальное — так я давно уже собирался обновить. При этом, знаешь ли, возникает иногда чувство обновления жизни…

Мы высаживаемся в Шереметьево и проходим в зал для пассажиров отбывающих иностранными рейсами.

— Неожиданно мы успели вовремя! — Сказал Фетисов, посмотрев на стойки регистрации — А вот и мой рейс! Барселоночка моя, подожди немного, и я к тебе вернусь!

Фетисов быстро проходит вперед и встает в очередь.

— На днях — он оборачивается ко мне, едва подоспевшему за ним, как он быстро шел — вам позвонит моя секретарша, которая еще неделю-другую будет закрывать все дела в Москве — и пригласит вас в офис издательства…

— Даааа… — протяжно отвечаю я (а что тут еще скажешь?).

— Я тебя очень прошу, Андрей, ты сходи к ней на встречу — ладно? Она действует по моему поручению и должна тебе кое-что передать. Скажем так — маленький подарочек!

— Хорошо — говорю я — договорились.

Заняв очередь, мы перемещаемся в кафе, после чего, когда очередь вышла, Фетисов все равно задерживается, говоря, что все сделает в последний момент — за час до отлета:

— Очень уж хотелось с тобой посидеть на прощание!

Мы садимся за столик, и вскоре к нам подходит официантка.

— Что же теперь будет с Сестрой? — спрашиваю я Фетисова, когда он назаказывал несколько чашек кофе и кучу с небольшим шоколадок:

— Пока она будет спать. Потом — с ней разберутся.

— Она попадет в рай, надеюсь? Как вы думаете?

Глаза Фетисова вдруг становятся грустно-серьезными:

— Нет, Андрей, это вряд ли.

Мне так же становится печально, даже слезы, кажется, слегка наворачиваются на глаза:

— Да, честно. Умеете вы.

— А ты, Андрей, чего хочешь? Сладкой лжи? Ну, так предупредил бы заранее! Я бы что-нибудь да сообразил.

Мы какое-то время молчим, глядя в сторону стойки регистрации, где как раз принимали пассажиров рейса, которым улетал Фетисов, но потом он продолжает:

— Бог личность чрезвычайно строгая, и вести себя безответственно относительно своих повелений никому не позволяет.

— Уж не знаю — отвечаю я — у меня все больше складывается впечатление, что человечество — всего лишь еще один вид в многообразном мире фауны, а так называемые заповеди, божьи запреты — всего лишь сформулированные законы выживания вида. Типа того, что самоубийство — грех. Понятное дело, что если бы это грехом не считалось, то получается что прямо или косвенно поддерживается идея, угрожающая биологическому виду вымиранием.

— В смысле — что если все захотят так же?

— Ну да. На самом же деле суицид — от разума, а разум — единственное, что нас отличает от животных.

— Твои рассуждения банальны, но логичны! — Фетисов стал стараться улыбаться — впрочем, отсутствие разума у животных, как мне кажется, чисто человеческое предположение, еще никем не доказанное точно. Вот, например, что, если животные значительно разумнее людей, просто обладают средствами коммуникации, намного превосходящие человеческие?

— В смысле мы их просто не можем понять?

— Ну да. Ну, а то, что они живут как животные — ну так кто сказал, что такая жизнь хуже, ну, хотя бы для них самих, для животных, нежели наша жизнь — для нас?

Уже когда времени осталось совсем впритык, Фетисов засуетился и мы отправились на регистрацию.

Увидев за огромными окнами вдали, как на взлетной полосе выруливает лайнер, Фетисов сказал:

— Смотри, Андрей — как красиво! Он реально похож на ангела! Только большой…

— Ага — отвечаю я, просто чтобы поддержать разговор — он тоже летает. Только при этом крыльями не машет!

Фетисов поворачивается ко мне:

— Андрей, ты запомнил, что я тебе сказал?

— Да… а что?

— На днях тебе позвонит секретарша из моего издательства и скажет когда тебе подойти в офис. Обязательно зайди! Через неделю не будет издательства, и секретаршу ты даже при всех своих возможностях днем с огнем не сыщешь!

— Хорошо-хорошо.

— Она тебе кое-что передаст. Это важно.

Мы замолкаем, а Фетисов меня слегка, но сердечно, приобнимает:

— Держишь, Земсков! Тебе предстоят трудные испытания. Куча разгневанных, веками мучавшихся и мечтавших о мести мудаков с тебя просто так не слезут! Остается только уповать на разумность того, кто меня оттеснил из вашего замечательного города, и на то, что его ранее заявленные им планы не поменялись!

Фетисов берет мою руку и долго трясет в прощальном рукопожатии:

— Прощай! Я помог тебе всем, чем мог. Вначале, когда мы только пересеклись, я был настроен по отношению к тебе достаточно негативно, но потом мое мнение поменялось на прямо противоположное. Держись! Если бы я мог, если бы имел право — я бы молился о тебе.

И на этом все. Показав свои документы и билет девушке на стойке, сказав, что у него нет багажа, Фетисов, перейдя через заграждение пошел в зал на таможенный осмотр.

Удаляясь, он несколько раз обернулся и помахал мне рукой. Еще полминуты — и он исчез за прозрачной дверью зала для досмотра и я остался один.

Обратно в этот ранний час я вернулся без проблем сначала на автобусе до Москвы, и уже после на начавшем уже работать метро — домой.

Спать, конечно, уже не было смысла, и я, хоть и устал, казалось, бесконечно, приняв душ и побрившись, ушел завтракать на кухню.

Я включаю телевизор, опять, как и раньше долдонящий о происходящих в стране беспорядках: возбужденная молодежь время от времени перекрывает важнейшие магистрали в городах, когда же подъезжает полиция — исчезает. Попеременно тут и там происходят стычки, бьются витрины и портится муниципальное городское имущество. Власти подозревают, что все эти вещи организованы из одного центра, но найти зачинщиков, которых они уже который день обещают найти, все никак не могут. Время от времени ловят каких-нибудь активистов разных общественных организаций, но после оказывается, что доказательств их руководящей и направляющей беспорядки деятельности нет. Иногда кого-то задерживают, просто затем, чтобы быть уверенным, что этот кто-то не примет участия ни в каких акциях.

Я выключаю телевизор, завожу компьютер, иду в Интернет — но там все тоже самое. Беспорядки, стычки, перекрывание дорог — только уже представленные с другой стороны. Участники акций жалуются на произвол полиции и во всем происходящем обвиняют власть.

«Того и гляди» — думаю я — «за то, что я работаю в Комитете еще и по роже получу! И это — в лучшем случае!».

Где-то в полвосьмого, как только я вышел из дому, мне позвонила секретарша Фетисова:

— Добрый день! — ее голос звучал звонким и бодрым колокольчиком — я говорю с Андреем Земсковым?

— Да — отвечаю я — он самый и есть!

— Меня зовут Нина, я по поручению Петра Андреевича Фетисова…

— Слушаю вас, Ниночка!

— Петр Андреевич сказал мне, что вы сможете зайти к нам в офис и забрать то, что он вам хотел передать. Я хотела спросить — когда вы сможете это сделать?

Мне, в принципе, и думать особо не надо:

— Думаю в любой день на этой неделе, где-то с часу до без пятнадцати двух я могу это сделать — отвечаю я.

— Хорошо! — голос Нины немного осекся — тогда как насчет сегодня? Сегодня вы могли бы это сделать?

— Да, конечно — и мы договариваемся о встрече.

Напоследок Нина дала мне номер своего телефона — чтобы я позвонил, если что-то поменяется.

На работе, очень долго, буквально до обеда я ждал Павлова. Заявился же он, конечно, уже тогда, когда я стал думать будто он вообще сегодня не придет.

— У меня есть важная информация — заявил Павлов с порога — ты был прав, когда говорил, что Пашкевич будет двигаться в сторону Кавказа, а конкретно — попытается перейти границу с МОГКР. Конечно граница сейчас — не то, что раньше, никакого замка на ней уже давно не висит, так что это ему сделать удалось без труда и сейчас он уже в Тыбы-э-Лысы. Наши люди оттуда докладывали, что Пашкевич уже засветился, общаясь с представителями спецслужб Республики.

— Вот тебе раз! — говорю я изо всех сил пытаясь изобразить возмущение таким ужасным поведением Дмитрия Пашкевича (типа — каков негодяй!) — что же он хочет?

— Не знаю — Павлов, как мне показалось, так и не понял, что я немного стебусь — мы предполагаем, что к лету боевики, вновь собранные в Боржомском ущелье, попытаются напасть на наших союзников — соседей МОГКР, недавно ставшие свободными республики, и, возможно, Пашкевич выступит вместе с ними, с этими бандитами, как нам велели их называть, если вообще — не возглавит самолично этот «партизанский поход».

После этого разговора я, сделав вид что ухожу обедать отправляюсь в доживающее последние дни издательство Фетисова.

Нина, теперь, наверное, уже бывшая секретарша Петра Андреевича, встречает меня внизу на входе и ведет в офис:

— Вот! — когда мы уже зашли в кабинет она достала из сейфа небольшую черную коробку, перевязанную красной подарочной лентой и большой, формата А4 пухлый запечатанный желтый конверт — это все для вас!

Кроме того, мне дали записку от Фетисова, которую он, конечно, не мог написать позже, нежели мы подъехали к офису сегодня ночью, когда он оставил ключи от машины охране.

— Спасибо вам! — поблагодарил я тогда Нину, мысленно прикидывая, где и когда раньше обонял приятный запах ее парфюма.

Но уставшая память ничего не воспроизводила, и я пошел обратно на работу.

Лишь проходя мимо «Детского Мира» мне вдруг показалось, будто духи Нины чем-то напомнили мне запах жидкости для бальзамирования трупов Сестры, но я, лишь посмеявшись над такими ассоциациями не стал придавать этому особого значения.

Уже в кабинете Павлова, с нетерпением дождавшись, пока он выйдет, я распаковал большой конверт и, как и предполагал, обнаружил там деньги. Много-много денег.

Мысленно поблагодарив Фетисова и пожелав ему долгих лет жизни и здоровья, я развернул вчетверо сложенный клетчатый листок с его запиской и стал читать:

Первым делом я трясущимися руками кладу желтый конверт в свой маленький сейф, стоящий под моим письменным столом. Затем — открываю коробку со свечой и перекладываю ее к себе в сумку, после чего коробку разрываю на мелкие кусочки и бросаю в мусорную корзину для бумаг.

После этого я нарезаю красивую красную ленточку, которой была перевязана коробка, ножницами на мелкие кусочки и так же выбрасываю в мусорную корзину, и уже затем, кое о чем догадавшись, вновь звоню Нине — секретарше Фетисова:

— Нина! — спрашиваю я девушку, когда она ответила на вызов — вы получили инструкции от Фетисова. Он просто просил меня напомнить вам о них.

— Да — ответила мне Нина — получила. Спасибо, что вспомнили.

— Не за что! — и тут я все же решаюсь сказать ей что-то, что, как предполагаю, она воспримет как бессмыслицу — что? — я стараюсь придать голосу оттенок таинственности — не подвести ли вас до Домодедовского?

— Нет — ответила мне тогда Нина, как ни странно, кажется, поняв, о чем идет речь — да и мне вообще — на Митинское!

Пожелав девушке на прощание покоя, я заканчиваю разговор.

Едва оказавшись дома, вначале я долго прятал фетисовские деньги, а потом, на кухне — готовился зажечь свечу, подаренную им.

Найдя спички и поставив свечку на блюдечко, я некоторое время разглядывал ее, так что даже увлекся, а после — решил дажэе сфотографировать на память.

Свеча была черная и имела форму шара, внутри же, за черным парафином, она была заполнена оранжевым ароматизированным воском, из которого торчал темно-фиолетовый фитиль.

Свеча была исписана какими-то словами на латыни и украшена, как мне показалось, второпях нанесенными странными рисунками, которые, мне вспомнилось, раньше я видел во время своих тяжелых галлюцинаций на памятных камнях для сбора демонов.

Итак я, глубоко вздохнув и шумно выдохнув, зажег спичку.