Бедный Енох

ГЛАВА I.Х

Уже на католическое рождество меня вызывают в специальный отдел, где в присутствии Сартакова выдают дипломатический паспорт и забирают мои «корочки». Электронный ключ — кладется все туда же, ложится в пластиковый пакет и запечатывается.

— Будут, пока вы не вернетесь, находиться у нас в сейфе — говорит мне человек из спецотдела, после чего мы взаимно расписываемся в квитанциях о сдаче и приеме документов.

— Пойдем со мной! — говорит мне Сартаков, когда с паспортом и остальным все завершается — теперь я поведу тебя в одно место — покажу груз, который ты будешь сопровождать.

— Ничего особенного, не пугайся — продолжает он в лифте, пока мы опускаемся на нем куда-то ну очень далеко под землю, на уровень, значительно ниже, чем «-2» — это несколько ящиков, обернутых материей и перевязанных веревкой. Они полетят с тобой в том же самом самолете, как дипломатический груз, и досматриваться не будут. В аэропорту Тыбы-э-Лысы тебя будет встречать человек из посольства и посольский грузовичок!

Лифт останавливается, после чего спустя несколько секунд открываются двери — и мы выходим в огромное, чистое, очень светлое, аккуратное помещение — подземное хранилище.

Но как же это место контрастирует со складом, которым заведует Енохов и с архивом в котором я сижу!

— Сразу после посадки — наблюдай за ящиками, Андрей — ты понимаешь? — инструктирует меня Сартаков — не отходи от них ни на шаг!

— Их выгрузят — ты осмотри — оно или не оно — понял? Перед отлетом еще раз осмотришь груз, и обязательно запомни там что-то тебе одному только примечательное — нитку какую-нибудь, например, на ткани. Это для того, чтобы если кто где груз подменит на такой же — ты бы вовремя поднял тревогу — заметил подмену.

— Ясно…

— Именно по грузу могу только сказать, что все очень серьезно — нужно сработать четко. В посольстве же, когда встретишься с послом и груз передашь на тамошний склад — вот тогда можешь вздохнуть свободно и отдыхать.

— Хорошо — отвечаю я — ну, если груз такой важный — может мне его сопровождать в багажном отделении? Чтобы даже в самолете с него глаз не спускать!

— Это излишне, Андрей. Самолет наш, и все предупреждены, что важный груз летит — там его не как все остальное — чемоданы с сумками — в кучу бросают — его в отдельном месте поставят! Еще… у тебя будет прибор, который будет показывать твое расстояние до груза. Если его как-то попытаются стащить на посадочной полосе после посадки (я тебе после дам спутниковый телефон) тут же позвонишь мне, и, следующим делом — послу в Тыбы-э-Лысы.

У меня по спине пот холодный потек от таких разговоров, но Сартаков не останавливается:

— Вот, Андрюш, тебе фотография — видишь?

— Да… — я все больше теряю уверенность в себе.

— Что ты тут видишь?

— Молодой человек, в костюме с галстуком.

— Правильно! Так вот — запомни эту рожу, Андрей — ровно до тех пор, пока сдашь груз — ясно? Чтобы даже во сне он тебе являлся — понятно?

— Да-да…

— Это — Павлов теска твой Андрей, он тебя встречает с машиной прямо на летном поле. Кто другой приедет, начнет что говорить — делай что хочешь, рекомендую устраивать истерику с визгом и соплями — но это после того, как позвонишь мне! Другим не передавай груз — чтобы ни говорили, и с другими, как бы они не представились никуда не ходи и даже не заговаривай! Понятно?!

Мне кажется, что еще немного — и я упаду в обморок.

Сартаков засовывает мне, грубо так, резко, фотографию Павлова во внутренний карман пиджака:

— Только Павлов! Едешь с ним в машине в этой, в грузовичке — в одной кабине аж до посольства. У грузовика — сзади окно в кузов, Павлов сам в курсе, из окошечка этого — глаз не своди на груз. Если что — Павлов знает что делать, стойте за груз хоть умрите, но от тебя потребуется только одно — поддерживать его, Павлова. Возникнет ситуация — делай, что и он, истерику закатывает — ты с ним, что-то говорить будет — поддакивай, будет рукопашная — за ним в бой иди — понимаешь?

У меня темнеет в глазах…

— Да, Александр Сергеевич, все понимаю…

— Александр Сергеевич — после непродолжительной паузы не выдерживаю я — да мне страшно просто уже! Я напуган этим заданием до чертиков!

— Правильная реакция — взгляд Сартакова немного смягчился, правда совсем-совсем немного — бойся! Андрей, это я тебе говорю, друг твоего папы — мы с ним с института друзья были, и двадцать пять лет бок о бок работали — пуд соли на двоих без закуски — бойся!

— Завалишь это задание — тебя разотрут по асфальту и фамилию не спросят. Притопят — больше не выберешься, работу даже в частных конторах выше дворника в жизнь не сыщешь! Бойся! Все должно пройти четко — груз тебе вести — просто громадной важности. Промашек быть просто не может!

Поздним вечером мне звонят и сообщают, где и во сколько мне нужно быть — меня отвезут во Внуково, прямо к рейсу.

Затем звонит Сартаков:

— Я встречу тебя прямо на взлетной полосе — и мы вместе будем смотреть как груз будут помещать в самолет. Ты его осмотришь — и тогда все, загружаешься в салон.

— Хорошо — отвечаю я — до встречи во Внуково.

Еще звонит Приятель Сартакова — желает мне удачи:

— Он тебе вчера инструктировал насчет груза?

— Да, в подвале, там склад какой-то специальный, что ли…

— Ага. Наверняка он тебя просто упрессовал — так?

— Да, признаюсь, мне даже страшно стало от его «инструктирования».

— Ну, это, дружище, так положено — чтобы ты подошел крайне серьезно к крайне серьезному делу. А дело реально очень важное.

— Ага…

— Ну тогда что ж? Будь на связи! Нас не забывай!

— Спасибо! Я обязательно буду звонить!

— Удачи, мужик, главное — не нервничай и не дергайся, но сосредоточься, и не расслабляйся, пока груз не окажется в посольстве. А там — все всё понимают, как груз сдашь — тебя отпустят отдыхать.

И, напоследок:

— Думаю в Тыбы-э-Лысы тебя завяжут по работе с Андреем Павловым, он неплохой парень — может еще и сдружитесь.

Итак, взяв с собой вещи, приготовленные уже давным-давно, одевшись в новый костюм и рубашки — я отбываю на Лубянку, где меня вроде как должна ждать машина.

На месте меня встречает Виктор Петрович. Он говорит, что ему так же поручили поучаствовать в деле — а именно сопроводить меня в машине до аэропорта.

— Ты наверное уже все знаешь — заводит Виктор Петрович свою «шарманку» в машине, едва мы отправляемся — но повторение — мать учения! Ты запомнил лицо Андрея Павлова?

— Да — отвечаю я немного пискливо и откашливаюсь в кулак (у меня запершило в горле) — да.

— Сможешь его узнать, даже если он будет одет, не как на фотографии?

— Да! Точно — да.

— А прическу изменит? Очки оденет? Отрастит бороду или усы?

— Узнаю. Я его представлял, как мне советовал Приятель Сартакова — и так, и сяк, и по-другому.

— Это ты молодец. Теперь груз — какие-то особые приметы запомнил?

— Да, запомнил.

— Все не перечисляй, скажи хотя бы парочку.

— Ну…

— Баранки гну — дай одну — дайте две — никаких «ну»! отвечай четко, Андрей, ты мужик, или кто?

— Значит… кусок ткани, в которую завернут груз, сбоку снизу — слегка бахромится, там торчат две ниточки — одна побольше, другая поменьше.

— Хорошо. Еще что?

— Полметра длиной через всю ткань сверху на грузе проходит нитка — толстая, с узелками. Белая нитка. Выделяется на зеленом фоне.

— Зер гут! Достаточно!

— Вот тебе — Виктор Петрович протягивает мне цветную фотографию человека в возрасте — морда нашего товарища — посла. Хороший человек, долго работал с нами. Потом его двинули на дипломатию… да, хороший человек. Ну так вот. Груз под расписку — только ему в посольстве — ясно?

— Да.

— Учти — они могут проверить тебя — понимаешь? Распознать захотят — кто ты, что ты. Возьмут и пришлют кого-нибудь другого. Просто чтобы тебя на вшивость проверить. Никаким словам не верь — ясно? Груз принимает только посол под расписку — и все. И никаких больше. Второй человек там — Павлов, даже он если начнет говорить — то-се, дескать, да я за него по этим вопросам — ни в какую! Ясно.

— Так точно!

Весь запуганный до чертиков и сморщенный я наконец приезжаю во Внуково.

Машина подъезжает к самому трапу, где нас уже поджидает Сартаков:

— Виктор Петрович! Андрей! Приехали, наконец-то — Сартаков улыбается и жмет нам руки — вон, Андрей — глянь — наша машина едет!

Я оборачиваюсь и смотрю как к самолету с раскрытым брюхом багажного отделения подъезжает большой армейский «ЗИЛ».

После этого минуты три грузовик «припарковывается» к самолету — задним ходом, и, уже после, когда он останавливается, из кузова выгружаются четверо молоденьких розовощеких солдатика, после чего, опустив задние борта грузовика — начинают выгружать мой груз.

Все происходит на редкость ритмично и аккуратно, и уже когда груз оказался непосредственно под брюхом самолета — солдатикам начинают помогать аэропортные грузчики — аккуратно водрузив груз на грузовой эскалатор и медленно отправив его внутрь самолета.

— Ну что, Андрюха? — говорит тогда Сартаков — мы тебя с Виктором Петровичем проводим до места.

Мы идем к трапу, поднимаемся, после чего следуем в середину самолета — туда, где уже весело гудит толпа отлетающей «креативной» молодежи из «Великой России».

— Вот, знакомься — Сартаков подводит меня к главе креативной группы — заместителю лидера молодежного движения «Вперед!» — ты, хоть и будешь непосредственно работать с послом и его замами, но в плотной, так сказать, связке с Олегом Петровичем Кикуменко, он отвечает за создание нового имижда России в Маленькой, но Очень Гордой Кавказской Республике!

Мы с Кикуменко пожимаем друг другу руки.

Затем я сажусь на свое место — у прохода, и тогда, уже прощаясь со мной, Сартаков передает мне специальный прибор — по которому я могу определить расстояние до груза (в грузе находится работающий «маячок») и — по стрелочке — направление от прибора — к маячку.

— Лучше всего — говорит Сартаков — привести его в горизонтальное положение — и тогда тебе будет четко видно, в каком направлении от тебя груз.

Кроме этого мне выдают спутниковый телефон и заполненная от руки форма бланка о приеме груза.

Затем Сартаков достает свой светло-серый «Глок», машет у меня им перед носом, типа на, бери, и когда я уже думаю, будто это правда, мне и пушку еще выдадут — возвращает пистолет не место в кобуру подмышкой:

— Шучу! Вот вырастешь — может и получишь такой. А может еще и покруче!

— Ну, хорошо! — Виктор Петрович и Сартаков пожимают мне на прощание руку и желают удачи — не забудь все, тебе говорили!

А я думаю только о том, как такое количество информации можно запомнить.

Пока же мы летим, я все прокручиваю в голове алгоритм своих действий после посадки самолета да посматриваю через каждые пять минут на прибор, показывающий мне расстояние до груза.

Мне все чудится, будто там, в грузовом отделении, какой-нибудь американский шпион-нинзя крадется к отделению с грузом — выпрыгнув из какой-нибудь большой спортивной сумки. И вот он, гад, крадется по чужой поклаже, по сумкам и чемоданам, одев на голову прибор ночного видения и обнажив свой отточенный самурайский меч. И после он, негодяй, подползает наконец к грузу, одним взмахом руки срезает с него ткань, и… и его лицо озаряется неземным золотым светом, исходящим от ящиков груза:

— Шампанского не хочешь? — вдруг, подняв от глаз прибор ночного видения и посмотрев на меня спрашивает нинзя…

Я вскакиваю, и тут же смотрю на прибор связанный с маячком в грузе — нет, расстояние и направление не изменились.

«Боже мой!» — укоряю я себя — «ну как же я мог заснуть, выполняя такое ответственное задание?».

Шампанское мне предлагали ребята, сидевшие со мной рядом — как раз из молодежной команды поддержки миссии в МОГКР-е, но мне пришлось отказаться, хотя от нервов и хотелось выпить. Когда же ребята настаивали, сработало только то, что я сказал им будто на месте начальство меня убьет — если унюхает, а нюх у начальства о-го-го.

Ребята отстают, предлагают мне пересесть «к окошку» — сидя ближе к проходу им сподручней общаться со своими.

В салоне из-за этой молодой поросли стоит шум и гам, «группа креативной поддержки» пьет шампанское, иногда выстреливая пробками в потолок, где-то уже начались «обжимансы» противоположных полов (притом, как я понял, люди только-только познакомились), а во Внуково всех провожали друзья и подруги. Особенно же в этом деле преуспевал Кикуменко: засев сразу между двух девиц он попеременно, на глазах у восхищенных молодых сопляков обжимался то с одной, то с другой девицей.

Вся эта радостно гогочущая публика (как будто им счастья привалило) не производила на меня хорошего впечатления, впрочем, с теми двумя молодыми парнями, что сидели рядом со мной мы вскоре разговорились, и они, как мне показалось, оказались весьма неплохими и неглупыми ребятами. Да, кстати говоря, эти двое и держались отдельно, и пили мало, и вскоре от общего веселья совсем отделились и стали играть в шахматы.

Уже где-то за полчаса до посадки подходил уже с третьей девицей, от которой просто несло похабщиной, Кикуменко. Его девица, которую он держал за талию, осматривала меня с пят до головы, при этом морщась, давая мне понять, что я на нее не произвожу впечатления, что впрочем, делало мне честь.

— Вы будете работать в пресс-службе? — спросил меня этот пень.

— Да — ответил я — на главного по связям с общественностью.

Дальше Кикуенко рассказывает мне все то, что я уже и без него хорошо знал. Он говорил мне об общей установке донести до могкр-овцев нашу к ним колоссальную любовь. Все бы ничего, я выслушал Кикуенко спокойно и с достоинством, но пафос этого человека был таков, что хотелось блевать. Он говорил то, что говорил, так, будто сообщает мне высшую истину в последней инстанции и что эта истина открыта (и то, только за то, что он один такой особенный) только ему одному.

Короче, когда этот чел от меня отвалил, заглядевшись еще на одну девицу, похабно на него смотрящую, я испытал сильное облегчение. Тем не менее я понимал, что все это временно, и, наверняка, в посольстве в Тыбы-э-Лысы Кикуенко из меня еще много крови попьет.

Пару раз я выходил в туалет, на ходу время от времени поглядывая на свой прибор (что один раз даже стоило мне столкновения со стюардессой и ее тачкой с едой) и даже примечая у переходов от салона к салону изменение расстояния до груза.

Один раз в сортире в соседней кабинке были явно слышны звуки свершающейся большой страсти Кикуменко и одной из его девиц, которая, как мне показалось, притворно охала и ахала. Это притворство, видимо, заметил даже этот донжуан, так что громко и четко предложил подруге заткнуться, потому как ее воздыхания мешали ему кончить. Тем не менее, когда он заканчивал дело его подруга все равно якобы блаженно, но опять-таки притворно вскрикнула.

Вышли мы из кабинок одновременно, и Кикуменко, видимо признавая во мне человека по возрасту и опыту примерно его же масштаба сказал мне:

— Мало мы еще занимаемся молодежью! Нужно еще работать и работать! Патриотическое воспитание и уважение к старшим катастрофически хромают на обе ноги!

Подумав, что не ответить этому прокремлевскому выскочке с моей стороны будет невежливо, я выразил уверенность в том, что с ним дело воспитания сдвинется с мертвой точки обязательно.

Но Кикуменко будто не услышал меня, он был сильно пьян, и, возвращаясь обратно, шатался, так что даже по пути упал на одну пассажирку, которая, не зная с какой вип-персоной имеет дело — грубо и сильно оттолкнула его, вполне как мне кажется справедливо назвав его мудаком.

Посадка происходила в условиях сильного, чувствовавшегося даже в салоне, бокового ветра — будто Тыбы-э-Лысы не хотел принимать рейс и желал сдуть от себя наш самолет, будто навязчивого комара.

У самой же земли, метрах в пятидесяти от нее, нас вдруг резко бросило вниз, но уже совсем-совсем у земли — как будто кто-то подхватил самолет на руки, и наш лайнер, распушив на крыльях все закрылки, так что те стали похожи на растопыренные крылья вороны — соприкоснулся с землей, после чего подпрыгнул — и опять коснулся земли, чтобы уже с ней не расставаться.

Пассажиры, как водится, зааплодировали, но как-то жиденько, когда же очнувшаяся молодежь поняла, что полет закончен — салон огласился громким криком, воплями и пьяными пениями.

Тогда схватив свои вещички я со всех ног побежал к открывающимся дверям — чтобы быть если не первым, то одним из первых, кто выберется наружу.

Стоя же на аэродроме, я долго и нервно наблюдал за тем, как работники аэропорта выгружали из раскрытого брюха самолета багаж — то и дело заглядывая им через спину — не выгружают ли они мой груз? Это через какое-то время привело их в замешательство, так что даже один из них мне сказал, что

— Тут стаят низяяя. Иды аэрапорд!

Не прошло и получаса, а я уже чуть ли не околевать от ветра стал, как к самолету подъехал небольшой грузовичок «Мерседес» и оттуда выгрузился Павлов.

Посмотрев по сторонам он заприметил меня, и, заулыбашись зашагал ко мне, еще за несколько метров до поднимая руку для рукопожатия:

— Земсков! — голос Павлова источал уверенность, так что я понял, что с моей фотографией его тоже ознакомили.

— Павлов! — не найдя ничего лучшего ответить говорю я.

— Приветствую вас в знойном Тыбы-э-Лысы! Ну что? Как всегда? Не знаешь — на неделю или на пять лет?

— Так и есть — атмосфера немного разряжается от официоза, но, все равно мы смотрим документы друг друга:

— Все в порядке! — быстро пролистав мой диппаспорт возвращает его мне Павлов — пора ехать? Сейчас принимаем груз — и домой! — его лицо источает истинное блаженство — поедим — и баиньки!

Павлов по рации сообщает своим людям в «мерсе», чтобы выходили. Из кабины грузовика выгружаются два здоровяка (наши люди, славянской наружности) — и подходят к нам.

Еще через какое-то время на легковом «форде» прибывает местная аэропортная администрация, и уже под ее наблюдением мы транспортируем груз из самолета в машину, после чего, минуя всяческие проверки, отправляемся в посольство.

В кабине, конечно, места на всех нас не хватает, так что один из помощников Павлова садится в кузове рядом с грузом, я же, сев справа от водителя — постоянно смотрю в окошко на груз и на ходу по спутниковому телефону звоню Сартакову — докладывая, что уже прибыл, и что пока с грузом все в порядке.

— Хорошо! — ответил Александр Сергеевич, после чего велел позвонить тут же, как сдам груз на руки послу и еще не забыть передать ему трубку — у Сартакова-де, есть к послу небольшой разговор.

Как бы то ни было, но уже в самом Тыбы-э-Лысы мы сначала, не смотря на поздний час попадаем в дикую пробку, так что наша машина плетется еле-еле, а после, едва сворачиваем на более свободную улицу — у нас пробивает покрышку колеса.

И все это время, и в пробке, и в то время, пока люди Павлова меняют колесо — я внимательно наблюдаю за грузом, немного удивляясь тому, что ни сам Павлов, ни его довольно-таки общительные ребята ни разу, чего я как раз-таки ожидал, не предложили не напрягаться.

Я почти все время в кабине провел в полоборота глядя на груз в кузове, но никто мне не сказал, что так напрягаться чрезмерно мне не стоит. Как будто я делал все правильно. Кроме того, и это может быть мне только казалось, люди на улице и на дороге, эти могкр-овцы, будь они неладны, слишком часто заглядывались на груз, тем самым напрягая меня дополнительно.

«Ну что ты на своем макокике постоянно заглядываешь в кузов» — думал я про одного мотоциклиста, который в пробке пристроился за нами. Кроме него на улице, где мы меняли колесо, еще один прохожий странным образом долго раскуривал сигарету недалеко от нашей машины, и, как мне чудилось, все это время смотрел в сторону груза.

Тем не менее не без приключений, мы все — же добрались до посольства, в которое заехали с улицы в ворота подземного гаража, и уже оттуда груз оттащили в большой подземный зал склада.

Павлов тогда стал кому-то сообщать о прибытии по рации и через несколько минут на склад прибыл сам Посол.

Осмотрев меня с головы до пят Посол попросил у меня бумаги о сдаче-приемке груза, после подписаний которых, одну оставив себе, достав из накладного кармана пиджака спутниковый телефон стал куда-то звонить.

Какое-то время поговорив, отойдя от нас так, чтобы мы не слышали разговор, Посол опять вернулся к нам и протянул телефон мне.

На проводе был Сартаков:

— Андрей! Еще раз привет!

— Еще раз здравствуйте, Александр Сергеевич!

— Андрей — ну что сказать? Молодец. Поздравляю тебя с первым успешно выполненным серьезным заданием!

Я отвечаю что, дескать, старался, но все равно спасибо.

Далее Сартаков велит сдать устройство слежения за грузом и спутниковый телефон Павлову.

Прежде же, чем все это сделать я, под одобрительные взгляды Посла и Павлова со своего спутникового телефона перезваниваю Сартаквоу:

— Александр Сергеевич! Только что вы со мной говорили?

Сартаков какое-то время молчит, потом слышно, что тихо, но по-хорошему смеется:

— Вот это — говорит он сквозь смех — я называю генами!

Потом просит передать трубку опять Послу, потому как, дескать, что-то забыл ему передать.

Вновь поговорив с Сартаковым, Посол заулыбался, время от времени поворачиваясь, глядя на меня, после чего, закончив разговор и попрощавшись, вновь повернулся к нам с Павловым:

— Андрей! Так вы что — не с этой шаблой приехали?

Не знаю, что и ответить:

— Я не из их команды, да. Я работал до вас в КГБ, правда недолго и правда всего лишь в архиве.

— Ага, ясно. Ну так чего? Думаю, Павлов вас научит всему. Будете работать с ним. Он у нас тут главный по связям с местной общественностью.

— Да. Мне уже сообщали.

— Тогда я поселю вас, пожалуй, отдельно от этой акционной молодежи из Москвы, а то с ними вы намучаетесь жить в одном корпусе, публика, как я уже понял, шумная.

После этого с Послом и Павловым мы поднялись в банкетный зал посольства, где уже во всю гудели вновь прибывшие. Посол попрощался с нами до утра и попросил Павлова разместить меня в корпусе — «Но не с этими!» — при этом показав рукой в сторону гудевшей молодежи.

Когда же он было направился к выходу из банкетного зала, ему перегородил дорогу уже очень навеселе Кикуенко, стал ему что-то говорить и предлагать выпить, но Посол, брезгливым жестом отмахнувшись от этого «лидера российской молодежи» — вывернулся и пошел дальше своей дорогой.

Кикуенко же, заметив нас с Павловым, как-то было уже решил подрулить и к нам, но по строго-решительному виду Павлова быстро поняв, что получит такой же отлуп, как и от Посла, переменил свое решение и отвернул в сторону, на ходу что-то громко заорав и бросившись к своим «креативщикам», которые в тот момент с перепою уже играли в «ручеек».

— Стадо придурков — цедит сквозь зубы Павлов, презрительно смотря в сторону молодых «креативщиков», совсем разошедшиеся с перепою, после чего предлагает мне набрать в тарелки побольше еды со стола, взять бутылку красного — и раздавить на двоих. А заодно и пообщаться:

— А потом я отведу тебя в жилой корпус!

С Павловым мы садимся за отдельный столик и разливаем по пластиковым бокалам великолепное вино, для которого конечно были бы более приемлемы толстопузые бокалы для дегустации.

— Ммммм — затягиваю я, едва отхлебнув — о, боже! Нектар богов!

Андрей Павлов добродушно ухмыляется:

— Что, заценил?

— «Кинз-бряха-мамаха-бадоури»! — читаю я вслух этикетку — я же его в Москве пробовал! Но там был совсем иной вкус!

— Они нам специально поставляют второсортную дрянь — говорит Андрей, так же с нескрываемым удовольствием пригубляя вино — про нас они думают, будто мы пьем только водку, так что не способны оценить их изысканных вин.

Мне становится смешно:

— И что? Про посольских они тоже так думают?

— Неееет, посольские их от этого отучили! Теперь они считают, что в посольства из России присылают самых трезвенников. Хотя… — Андрей грустно смотрит в сторону уже совсем разбушевавшейся молодежи — эти скоро репутацию нам подпортят.

Замечательное вино быстро вводит меня в состояние благодатной радости, но, едва удается доесть рыбную закуску, Павлов начинает собираться, и, понятное дело, мне никак не отмазаться собираться с ним — едва только стрелка часов стала показывать два ночи — мы встаем и уходим.

Затем Андрей довел меня до жилого посольского корпуса, помог там разместиться и ушел, на последок сказав, что позвонит утром часов в десять:

— Завтра — имеется в виду, конечно же уже «сегодня», но после сна — я тебя познакомлю с нашими из пресс-службы, а потом, скорее всего будет мероприятие по знакомству с группой этих вновь прибывших… то есть день обещает быть долгим, трудным напряженным и нервным!

Когда Андрей уходит, я быстро расстилаю постель и ложусь спать, напоследок лишь покурив на балконе и осмотрев свое «жилище», больше походящее на номер в трехзвездочной гостинице, состоящий из одной огромной комнаты, с прилепленным к ней небольшой ванной и мизерной, вытянутой в длину прихожей.