Штурм бездны: Батиплан

Глава 9 "ТВАРЬ"

На этот раз стычек с биотехами мы решили избегать. В прошлый раз нам надо было ринуться в атаку, чтобы проверить корабль, но теперь нас ждал долгий путь, и необходимо было экономить боеприпасы. Двигаясь вдоль береговой линии на глубине двадцать метров, мы убедились, что если не вступать с биотехами в схватку, они на корабль сами не нападают. Их алгоритмы не были предусмотрены для такого.

Кроме того, мы сделали удивительное открытие. Оказалось, что если уложить батиплан на дно, то биотехи на корабль реагируют не больше, чем на скалу или камень. Обшивку сделали такой толстой, что твари не в состоянии были прозондировать внутренности корабля ультразвуком, да и вообще понять, что это корабль. Благодаря этому мы получили возможность в любой момент отказаться от боя и устроить себе передышку. Собственно, мы себе ее и устроили.

Я несколько раз убеждал Бориса проверить батиплан на доступные глубины для погружения, но он каждый раз отказывался, мотивируя это необходимостью отойти намного дальше от берега. Никто из нас не знал, как отреагируют биотехи на изменение нами курса. С одной стороны, я понимал необходимость проверки этого, с другой понимал Бориса. Мы сейчас были не в том финансовом состоянии, чтобы хоть как-то рисковать кораблем. Сначала нужно добраться до Рошана, поднять остатки золота, а затем уже предаваться экспериментам.

Но и к Рошану Борис не спешил. Он прекрасно понимал, что не смотря на некоторые навыки, полученные в виртуальных полетах на батиплане, он больше принесет пользы в качестве капитана, принимающего более масштабные решения, чем пилот. К тому же еще прошлый выход в океан показал, что двум людям в стрелковом комплексе делать нечего, а вот пилоту одному справиться сложно. Подумав, Борис решил кардинально изменить штатное расписание. И, думаю, им двигала не только тактическая, но и стратегическая целесообразность.

Он приказал уложить батиплан на дно, затем велел Кате перебраться в рубку, а Доку полностью вверил стрелковый комплекс, приставив к нему Саймона, в качестве корректировщика. Довольны остались все. Док получил больше власти и приобрел подчиненного, Саймон перебрался ближе к оружию и получил возможность принять участие в убийстве тварей, сам Борис вернул себе капитанское кресло, а мы с Катей снова оказались в одной упряжке, чего нам не хватало на базе.

К тому же всем, кроме Дока, предоставилась возможность эмоционального отдыха, после тех потрясений, которые вся команда пережила по вине Ольги. Док отдыхать не мог, он должен был, подменяясь с Саймоном, непрерывно следить за поведением биотехов, используя пассивный режим сонара. Мы надеялись, что их тактика ненападения останется прежней, но одной надежды в океане мало.

Пока батиплан лежал брюхом на шельфе, на глубине почти в сотню метров, я, по заданию Бориса, взялся вдохновенно учить Катю навыкам пилотирования на симуляторе. И она сразу начала показывать отменные результаты. Реакция у нее была превосходная, глаз острый, к тому же она была сильно мотивирована работать в одном пространстве со мной, и это помогало ей добиваться поставленных целей.

День ото дня, пока мы с Катей сидели рядом в креслах и отрабатывали маневры на виртуальных моделях за настоящим ходовым пультом, наши отношения все более крепли. Нас снова связывало общее дело и общие цели, а эти узы крепче любых других. Мы вошли во вкус и с удовольствием врастали друг в друга, уже не имея к этому никаких помех.

Впрочем, иногда я вспоминал про Ольгу. Я представлял, как она выходит из комнаты, спускается вниз, и видит, что батиплан ушел без нее. Я понимал, насколько ей это больно. Ведь если ее рассказ был правдивым, ее так же оставили на тонущем корабле, и так же ее оставил любимый мужчина. Но меня это уже не трогало так, как могло бы тронуть всего несколько дней назад.

Но однажды мысль об Ольге подтолкнула меня к действию, которое кардинально изменило ход Большой Охоты. Пока Борис делал запись в ходовом журнале, Док с Саймоном следили за биотехами, а Катя упражнялась на симуляторе, я решил обшарить каюту Ольги. Зачем? На этот вопрос в тот момент я не смог бы дать четкого ответа. Но больше всего мною двигало подозрение, что все рассказанное Ольгой было ложью. От начала и до конца. И история с ее драматичным спасением, и намеки на трагедии в личной жизни. Меня мучила эта мысль, я хотел освободиться от не так же, как освободился от чар этой женщины, благодаря усилиям Бориса и Кати по моему спасению. Я хотел найти доказательства ее лжи. И, улучшив момент, я прокрался по коридору, и вскрыл ее дверь универсальной технической картой.

Я зажег настольную лампу, и принялся осматривать крошечную, как у всех, каюту. Я понимал, что большинство вещей, способных меня заинтересовать, Ольга хранила в комнате на базе. Но я надеялся, что перед походом она перенесла в каюту батиплана то, что считала нужным в длительном походе. Я был склонен верить в теорию Бориса, а значит, поведение Ольги всегда было лживым и показным, включая ее опоздания. Она могла приходить на сборы и построения вовремя, но нарочно не делала этого, чтобы привлекать внимание, выявлять союзников, вроде меня и Саймона. Возможно, так и было, возможно нет. В первом случае она была незаурядной актрисой, во втором не совсем здоровой психически. Но если она нам лгала, то и к походу, тайком, должна была подготовиться.

И все равно я ощущал угрызения совести, когда начал рыться в ее тумбочки и в ящике под койкой. Впрочем, чем больше я рылся тем больше становилось понятно, что Ольга к походу готовилась. Она запасла несколько смен одежды, причем, подобранной весьма соблазнительно, три разных вибратора для мастурбаций, планшет-трансформер, о котором никто, включая меня, не знал, около десятка флаконов с духами, столько же с туалетной водой. В общем, тот еще наборчик для боевой вылазки.

Угрызения совести быстро сменились злостью. И не на то, что я сам был слеп, когда другие видели Ольгу насквозь, а на Ольгу, которая без всякого зазрения совести разводила друга детства.

-- Хотя, какие мы к черту друзья? -- прошептал я, включая трансформер. -- Я сам себе выдумал эту дружбу, и жил с ней пять с лишним лет.

На планшете было много папок с данными, и по одним лишь названиям этих папок можно было сделать вывод, что Ольга не уволилась со своей работы, а лишь взяла отпуск. Я заглянул в одну из папок, найдя там свежие файлы по рабочим исследованиям, которыми она обменивалась буквально пару дней назад.

Уже окончательно разозлившись и наплевав на рамки приличия, я открыл почтовую программу, и начал просматривать свежие письма. Скоро меня начало колотить от охвативших эмоций.

В переписке с двумя подругами, обе из которых были коллегами по работе, Ольга хвасталась, на какое теплое местечко устроилась, и как развела на чувства одного из главных мужиков. Меня, как я понял, хотя она имен не писала. Так же я нашел весьма интимную переписку с тремя парнями, которую Ольга вела уже с базы.

Я хотел было уже захлопнуть трансформер, но мое внимание привлек флажок входящего письма повышенной важности. Я открыл его, и чуть было сразу не закрыл, потому что речь там шла о грибковой культуре параметры которой Ольга попросила выяснить у кого-то из коллег. Но в глаза мне бросилось слово "кислород", странное, на мой взгляд, в этом контексте, и я вчитался внимательнее.

И чем больше я вчитывался, тем больше понимал, насколько прав был Борис, когда говорил, что Ольга непременно попытается сделать что-то более полезное, чем пилотирование корабля, чтобы заручиться надежной поддержкой всех членов команды, включая, наверное, даже Бориса.

Речь в письме шла об успешном завершении экспериментов над культурой микроскопического грибка, способного, попав в кровь человека и питаясь сахаром, выделять прямо в кровь кислород.

Я еще порылся в более свежей переписке с тем же адресатом, и обомлел. В одном из писем Ольга писала, что вырастила грибок, и что он не только готов к применению, но она даже опробовала его на себе. В письме сообщалась доза сахара, доза грибковой культуры для инъекции, а так же симптомы остановки дыхания, когда организму начинало полностью хватать растворенного в крови кислорода.

-- Вот так дела... -- произнес я вслух. -- В тихом омуте... И ни слова ведь никому не сказала!

Я понял, что Борис был во всем прав. Ольга втайне разработала то, чего нам критически не хватало -- источник кислорода для глубоководных погружений.

Уже без всяких церемоний я начал обшаривать каюту, и в ящике тумбочки обнаружил кейс с пробирками. Не факт, что это было именно то, что нужно, но у меня не было возможности проверить на месте. К сожалению инструкции к пробиркам не прилагалось.

Меня охватила такая буря эмоций, что я уселся на койку, и некоторое время сидел, не в силах с собой совладать. Вот как сложилось! Никто из людей не способен читать мысли других. Мы можем оценивать лишь чужое поведение, и из него делать выводы. Мы не способны читать чужие мысли, поэтому просто придумываем их, основываясь на том, что люди сами нам показывают. А что-то они скрывают, и мы никак не узнаем об этом, пока не произойдет какая-то случайность. Поэтому вранье так опасно. Оно дезориентирует, мотивирует на непродуктивные решения. Я поверил Ольге, потому что она была в моих глазах той храброй девчонкой из детства. Но по сути, я сам выдумал это образ. Сам.

В эту минуту я мысленно благодарил Ольгу за то, что она опоздала, и Бориса за то, что не дал мне ее забрать. Не случись этого, я бы все глубже и глубже погружался в трясину лжи, и никто, даже Катя, не смогла бы меня вытащить из нее.

Но даже придя в себя, я не знал, как поступить дальше, и под каким соусом подать свое открытие Борису. Да и Кате не понравится, что я рылся в Ольгиных вещах. Я был в этом уверен.

Я ввел пароль на вход в операционную систему трансформера, выключил его, закрыл кейс, покинул каюту Ольги, и перепрятал кейс в нашу с Катей каюту, в шкаф под койкой. У меня не было идей, как разрулить ситуацию с наименьшими потерями для собственного имиджа.

Я вернулся в рубку, стараясь выглядеть спокойным.

-- Как думаешь, Катя справится с помощью в управлении? -- спросил Борис.

-- Думаю да.

-- Это хорошо. А то застоялись мы на месте. Время не в нашу пользу работает. Я думаю, надо двигать к Рошану. Набраться смелости, и держать курс.

Я был согласен с таким планом.

-- Продуть носовой балласт на десять процентов! -- приказал я Кате.

Та моментально отреагировала, выдвинула нужную ручку, и батиплан, обретя дополнительную плавучесть, мягко оторвался от грунта с дифферентом на корму.

-- Кормовой пять процентов!

"Коча" приподнялся над дном всей своей тушей.

-- Самый малый вперед, -- произнес я, отдавая ручку управления.

Батиплан двинулся вперед с постепенной потерей глубины.

-- Сильно не всплывай, -- велел Борис. -- Как показывает опыт, лучше держаться глубже патрульных стай.

Он был прав, прошлый выход показал, что биотехи хуже подготовлены к атаке снизу, чем к атаке сверху.

Нам предстояло сделать большой крюк вокруг острова, чтобы выйти к восточному побережью. Но мы морально устали от тренировок и ожидания, каждый из нас был готов к драке. Все понимали, что долго двигаться в пассивном режиме нам не дадут. Но, вопреки ожиданиям, торпеды на нас не реагировали никак. Локатор показывал низкую активность биотехов вокруг, но в трех милях к западу притаилась тяжелая мина, поэтому я старался не разгоняться, чтобы не насторожить ее. Взрыв такой громадины даже на приличном расстоянии был способен свернуть нам все навесное оборудование. И хотя новое расположение орудий подстраховывало от повреждений ударной волной, все же рисковать не хотелось.

Постепенно мы приближались к руинам Рошана, словно перебираясь с мили на милю по сетке планарных координат.

-- Осталось пятьдесят миль, -- сообщил Борис.

Я порядком устал от пилотирования, но виду не показывал. Пятьдесят миль -- пустяк, на среднем ходу доберемся к вечеру. В зоне действия локатора можно было различить три стаи патрульных торпед, поэтому нельзя было без необходимости подниматься высоко над грунтом, где нас проще было засечь ультразвуком. И хотя концепция Большой Охоты предполагала уничтожение биотехов в как можно больших количествах, Борис не спешил вступать в очередную схватку. Учитывая, что нас ждал еще и обратный путь, не стоило тратить гарпуны и ракеты попусту. У нас была цель — баржа с золотом, и все уже настроились на нее.

Шельф под днищем шел неровный, и глубина постоянно росла. Пройдя три мили, я глянул на глубиномер, показавший полных двести метров. Это была зона сумерек, и динамические датчики состояния корпуса выдавали данные о значительном компрессионном воздействии. В видимом спектре на мониторах виднелись только багровые тени, поэтому я перевел камеры в инфракрасный режим. И почти сразу заметил на дне странный, явно рукотворный объект. Борис его тоже увидел.

— Что это? — спросила Катя.

— Похоже на затопленный корабль, -- сощурившись, ответил Борис.

У него было больше опыта в обследовании объектов, затопленных в озерах и реках.

— Подойди к нему ближе, — скомандовал он.

Я подработал гребными винтами, взяв новый курс, и вскоре мы легли на грунт рядом с сильно заиленным кораблем. Точнее, это была баржа — однотипная с той, которую мы разгружали возле Рошана.

— Интересное дело… — Борис сощурился. — Не из одного ли они каравана?

— Думаешь, эта тоже с золотом? — спросил я.

— Можно предположить… — ответил он. — А вот проверить сложно.

— Да, выйти с газовым аппаратом на двухсотметровой глубине проблематично, — согласилась Катя. — Надо подумать.

— О чем? — глянул на нее Борис.

— О том, как это можно сделать. Нет, ну правда, баржа того же типа, вблизи Рошана. Высока вероятность, что они из одного каравана. Если на ней еще такой же груз золота?

-- А знаешь, сколько всего золота на дне океана? -- с иронией спросил Борис. -- Всё не соберешь. Такие глубины нам не по зубам. По крайней мере, пока. Но есть смысл задуматься об оснащении батиплана чем-то вроде манипуляторов. Хотя, манипуляторы тут тоже как мертвому припарка. Двигаем дальше, нечего брюхом ил давить. Пустые надежды -- штука вредная.

Я молчал. Я понимал, что сейчас самое время поделиться известным одному мне секретом, но у меня никак не выходило придумать правдоподобное вранье. И тут вдруг меня словно молнией поразило. Я сижу и думаю о том, как буду выглядеть! Похоже, Катя права, и Ольга действительно изменила меня, причем, в худшую сторону. Для меня имидж стал важнее добычи средств на Большую Охоту. Это уж вообще ни в какие ворота.

-- Погоди, -- сдавленным тоном произнес я.

Катя и Борис свели на мне взгляды.

-- Ты о чем? -- осторожно спросил Борис.

-- Ну, во-первых, ты выиграл пари, -- сообщил я ему, чтобы смягчить ситуацию.

-- В смысле? -- Борис еще больше напрягся, и я пожалел, что начал так издалека.

-- Ты говорил, что если Ольга собралась паразитировать на нашей команде, то она постарается сделать что-то очень полезное, чтобы ее точно не выгнали.

-- Ну. Не тяни.

-- Она сделала. Ты выиграл пари.

-- Да к дьяволу пари! Говори по делу!

-- Она создала и опробовала микроскопический грибок, инъекция которого приводит к выделению кислорода прямо в крови. Дышать не надо. А поскольку это кислород, то и никакой кессонной болезни. А поскольку нет дыхания, то нырять можно на выдохе, и это снизит влияние давления на глубине.

-- Погоди. -- Борис помотал головой. -- Откуда информация? Ольга соврет, не дорого возьмет.

-- Да это я уже понял. Но дело не в словах. Культура грибка у меня в каюте.

Честно говоря, я не был в этом уверен. В пробирках могло быть все, что угодно. Но сейчас пришлось идти ва-банк. Дальше, под перекрестным обстрелом вопросами со стороны Кати и Бориса, мне пришлось выложить все, как было, потому что мне не дали времени на придумывания вранья.

-- Обалдеть, -- присвистнула Катя. -- И эта сучка никому ничего не сказала?

-- Подороже собиралась продать, -- пробурчал Борис. -- В голове не укладывается.

-- Она много чего не говорила. Я когда рылся в ее трансформере, нашел переписку и с коллегами, насчет нас, и с тремя парнями...

У Кати победно блеснули глаза. Впрочем, я не чувствовал себя побежденным, я как раз, со всех сторон оказался в выигрыше.

-- Ладно. С чего ты взял, что готовый образец прошел проверку? -- уточнил Борис.

-- Из переписки Ольги с коллегами. Оно проводили часть экспериментов на своем оборудовании.

-- Ладно, это не плохо. Но она не могла это сделать одна.

-- Саймон! -- воскликнула Катя. -- Вот почему они столько времени проводили вместе! Он ей помогал по медицинской части.

-- И с испытаниями, наверняка, -- кивнул Борис. -- Им нужно было медицинское оборудование для анализов, для фиксации состояний организма. Так. Тогда делаем следующим образом.

А я-то совсем не подумал о Саймоне! Вот как можно узнать, что в пробирках! У него же и микроскопы есть, и препараты для анализа! Но если Катя с Борисом правы, Саймон мог знать и поведать нам куда больше.

Борис задумался.

-- Давай так поступим, -- сказал он после паузы. -- Ты, Андрей, забери пробирки, и жди с ними в кают-компании. Затем я приглашу туда Саймона, и мы с Катей подтянемся.

-- Лучше не оставлять рубку совсем без пилота, -- прикинул я.

-- Да, мне в кают-компании делать нечего, -- согласилась Катя.

Я заметил, что ее тронуло мое доверие.

-- Хорошо. Тогда, Андрей, жди нас с Сайманом.

Я проворно смотался в нашу с Катей каюту, забрал кейс, и занял место в крошечной кают-компании, способной вместить за овальным столом всю команду плечом к плечу. Впрочем, без Ольги не будет плечом к плечу, чуть посвободнее.

Минут через десять дверь отворилась, впустив Бориса и Саймона. Саймон сразу же приметил краешек кейса, я заметил, как наш судовой врач напрягся. И это было прекрасно. Это означало, что в пробирках именно грибок, а не что-то другое.

Я поднял кейс на стол и открыл его.

-- Присаживайся, -- велел Борис Саймону. -- В курсе, что это?

-- Ну... Да.

-- Это хорошо. Да ты садись, а то в ногах правды нет.

Саймон присел к столу. Чувствовал он себя неуютно, постоянно разминал пальцы на руках, почесывал переносицу.

-- По сути, ко мне это имеет мало отношения, -- произнес он, наконец. -- Я только принял участие в испытаниях. Ну, и в оценке рисков.

-- Ясно, -- Борис удовлетворенно кивнул. -- А теперь внятно объясни, что это такое.

-- Дыхательный грибок, -- ответил Саймон. -- По сути, обычный дрожжевой грибок, но Ольга его обработала мутагенами...

-- Мило, -- фыркнул Борис. -- Это уголовное преступление. Биотехнологическое вмешательство.

-- Я никуда не вмешивался! -- нервным тоном заявил Саймон.

-- Да, конечно! -- Борис шлепнул ладонью по столу. -- Ты проводил исследования грибка, а это тоже преступление. По сути, изучение биотехов.

-- Это ты мне говоришь? -- Саймон посмотрел Борису в глаза. -- Да? А сами вы чем занимаетесь?

-- А я тебя не обвиняю. А лишь напоминаю об ответственности, которая над нами надо всеми висит.

-- У вас с Ольгой был секс? -- спросил я напрямую.

-- Это тут при чем? -- стушевался Саймон.

-- Понятно, был.

Я ощутил болезненный укол ревности. Злость на Ольгу не помешала мне ощутить себя уязвленным. Мне она заливала, что ни с кем не готова, а как ей понадобилась помощь Саймона, так быстренько раздвинула ноги. Да и черт с ней.

-- Ну, хоть понятно, почему ты не доложил о важном открытии, -- с иронией добавил Борис. -- Кусок-то лакомый.

-- Не давите на меня, -- попросил Саймон. -- Мне и так стыдно. И перед вами, и перед памятью жены. Ольга меня убедила, что пока лучше сохранить все в тайне...

-- Ладно, -- прервал его Борис. -- Грибок работает?

-- Да.

-- И как именно?

-- Позволяет не дышать, -- ответил Саймон. -- Поставляя кислород непосредственно в кровь. Сначала нужно принять сахар, им грибок питается. А после погружения флюкостат. Никакой кессонной болезни, и на очень большие глубины можно погружаться, за счет пустых легких. Мы провели все пробы и испытания. Ольга, кстати, испытывала на себе.

-- Героиня, -- с усмешкой произнес Борис. -- Но тебе я доверяю больше. Не смотря на то, что ты с ней спутался. Если ты ручаешься за образец...

-- Я буду нырять, -- тут же заявил я. -- Как долго можно дышать с этой вашей субстанцией в крови?

— Грибок питается сахаром. Пока его уровень в крови остается высоким, грибок выделяет кислород. Когда падает, грибок перестает выполнять эту функцию, а также перестает бурно размножаться. Взяв запас сахара, можно продержаться под водой очень долго. Правда, лучше сахарный раствор впрыскивать непосредственно в кровь, глотать сахар затруднительно под водой

— Слушать жутко, — признался я. — Менее физиологичный способ дыхания трудно придумать.

— О какой физиологии может идти речь на трехстах метрах? -- пробурчал Саймон. -- Зато никакой кессонки. Одноразово впрыскивается в вену культура грибка с антиаллергенной присадкой, а затем, после погружения, так же одноразово вводится противогрибковое лекарство.

— Я готов ввести препарат, — спокойно ответил я.

Саймон хмыкнул, достал из чайного шкафчика сахарницу, и велел съесть мне из нее две полных столовых ложки.

-- Схожу за инъектором, -- сообщил он, и покинул кают-компанию.

-- Опасное дело, -- сказал Борис. -- Может, лучше Дока послать? От отличный ныряльщик.

-- Это моя Большая Охота, -- ответил я.

Саймон вернулся через пару минут, вставил одну из пробирок в инъектор, и сделал мне укол в руку.

-- Ощущения не из приятных, -- сообщил он мне после укола. -- Человеческий мозг не имеет подсознательных программ для отсутствия дыхания, поэтому начнется паника. Сердце тоже даст сбой, но грибок выделяет всю нужную химию для стабилизации его работы. Так что жди.

-- Может, пока гидрокостюм надеть? -- спросил я.

И тут меня начало накрывать. И так, не по-детски. Сначала дыхание у меня участилось, и я никак не мог его укротит, затем у меня словно ком застрял в груди, мешая дышать и мешая работать сердцу. Я испугался. Точнее, обычным испугом это трудно было назвать, на меня накатил чудовищный приступ острой паранойи.

— Что чувствуешь? — спросил Саймон.

— Дышать приходится принудительно, — прошептал я непослушными губами.

Меня пугало, что некие микроскопические твари плодятся у меня в крови, как в гнезде. То, что они при этом выделяют необходимый мне кислород, успокаивало как-то не очень.

— Брось. Не дыши. Уже не надо. Заодно и страх пройдет, когда поймешь, что мозгу достаточно кислорода без вдохов и выдохов.

Я внял его совету и действительно ощутил себя значительно лучше. Ощущение было немыслимое — грудь не вздымалась, да и никакого желания работать легкими не было, но организм функционировал вполне сносно. Саймон замерил мой пульс.

— Аллергической реакции пока не замечаю, — сказала он. — Кажется, твой организм принял грибок. Точнее, проигнорировал вторжение. Теперь запомни важную вещь. Перед выходом тебе необходимо выдохнуть как можно более полно, чтобы освободить альвеолы от воздуха и углекислого газа.

— Понял. — Я удивился непривычности речи при отсутствии необходимости дыхания.

— Тогда можешь выходить.

Тело слушалось как-то странно. Но все же я с ним совладал, и добрался до шлюза, где переоделся в гидрокостюм и нацепил гарнитуру гиперволновой связи. Саймон остался в кают-компании, провожал меня только Борис. Но я пожалел, что нет Кати. А может, оно и к лучшему. Было у меня очень недоброе предчувствие. Холодное такое, без особых эмоций.

"Если не вернусь, то хоть разведаю, есть на барже золото, или нет", -- подумал я.

Мысль текла холодно и безразлично. Я решил, что это грибок, в дополнение ко всей химии, выделяет сильное успокоительное.

Я забрался в шлюз, задраил люк и активизировал заполнение тамбура водой. Из шкафа с пиротехникой я достал и пристегнул к поясу сумку с парой десятков фальшфейеров, затем бросил взгляд на елдомет Дока, грозно висевший в креплениях на стене. Понятно было, что команда поддержит меня огнем бортовых орудий, но все же с личным оружием, пусть даже таким несовершенным, как эта легкая гарпунная пушка, я чувствовал себя увереннее и комфортнее. Сняв со стены монструозное устройство, я закинул его тяжелую трубу на плечо и стал ждать, когда кессон наполнит вода.

Когда я выбирался из шлюза на грунт, самочувствие уже вполне нормализовалось. Ласты я не брал, а груз на пояс нацепил двойной, чтобы было легче не плыть, а идти по дну. Данный способ передвижения показался мне лучше, поскольку обратно, если потащу золото, плыть все равно не получится.

— Торпедная опасность низкая, — сообщил Борис . —Если что, поддержим огнем бортовой артиллерии. Мы, кстати, хорошо тебя видим в инфракрасном режиме, так что можешь отвечать жестами.

Я ответил. Попросил заткнуться и не жужжать мне в ухо без надобности. В общем, меня понесло. Я понимал, что попросту сдали нервы, но остановиться не мог, надеясь только на то, что Борис, да и другие, не в таком совершенстве, как я, знали Язык. Однако общую направленность моих излияний они, безусловно, уловили. Мне стало стыдно, и я перестал жестикулировать.

Глубина двести метров — не шутка. Зона сумерек. Дневной свет с поверхности добирался сюда зловещим красноватым маревом. Вытянув руку, с трудом можно было разглядеть собственные пальцы. Чтобы не палить зря фальшфейеры, я жестами попросил включить прожектора, после чего ориентироваться стало, с одной стороны, легче, с другой — сложнее. Дело в том, что тугие столбы света выхватывали только узкие коридоры пространства. В них все сияло и искрилось, отбрасывая трепещущие, жутковатые тени, зато за границами света теперь простиралась кромешная темнота. Я ощутил себя не водолазом, а астронавтом, ступающим в скафандре по поверхности далекой планеты. Помимо воли вдоль позвоночника скользили холодные волны страха.

Грунт под ногами был рыхлый, очень илистый, поэтому даже осторожные шаги поднимали клубящиеся облачка рыжей мути, грозя ухудшить и без того неважную видимость. Кроме того, я заметил, что при значительных усилиях пульс учащается до состояния тахикардии, а кислорода перестает хватать. В такие моменты нервная система, получив сигнал о пересыщении углекислым газом, заставляла легкие судорожно сжиматься. Меня дважды рвало, что совсем уж неприятно на глубине. Сообразив, что грибок, по всей видимости, не справляется с поставкой кислорода при больших физических нагрузках, я постарался не напрягаться. После чего сообщил жестами о своих ощущениях.

— Это недостатки прототипа, — сказал Саймон. — Я потом попробую добиться большей кислородной отдачи. А может быть, сделаю ее зависимой от температуры мышц при повышении физических нагрузок.

Меня такие тонкости сейчас не интересовали. Шаг за шагом я приближался к затопленной барже. Вдруг по ушам ударило жуткое шипение, настолько неожиданное и мощное, что я вздрогнул.

— Не волнуйся, — тут же отозвался Борис. — Одна торпедная стая случайно направилась в нашу сторону. Док научился ловко с ними разделываться.

Я попросил их не устраивать бойню. Пока лежим на грунте, торпеды на нас внимания не обращают. Но стоит начаться пальбе, как сюда начнут стекаться новые и новые твари. Правда, я заметил, что применение гарпунной пушки, ввиду отсутствия вторичных детонаций, зачастую проходит безнаказанно. Погибшие торпеды не успевают сообщить об опасности, а если и успевают, то не могут понять, откуда она исходит. В результате биотехи, конечно, сплываются в подозрительный сектор, но точных данных для нападения у них нет, поэтому они попросту переходят в режим усиленного патрулирования, а когда не находят цели, возвращаются в привычный им район акватории. Этот процесс был не вполне предсказуем, поэтому оставалось надеяться на лучшее, но ухо следовало держать востро.

Баржа лежала на днище, почти без крена, по ватерлинию зарывшись в уплотнившийся ил. Подобравшись к ней вплотную, я провел ладонью по заржавленному, шершавому боку, глядя, как чешуйки окисла медленно падают из-под перчатки в свете прожекторов. Баржа называлась «Атлант», ее название сохранилось на корме. В этом месте взобраться на палубу можно было без особого труда, что я и сделал. От усилия при недостатке кислорода у меня темные круги поплыли перед глазами. Но, оказавшись наверху, я понял, что карабкался не зря — один из люков в надстройке был открыт настежь, что давало мне возможность попасть внутрь без помех. Я повернулся к батиплану и жестами сообщил, что готов отправиться на разведку.

— Давай, — коротко ответил Борис.

Запалив фальшфейер, я подумал, что внутри гарпунная пушка мне точно не понадобится — торпед там быть не могло. Да и не хотелось таскаться с громоздким вооружением по узким переходам судна. Снаружи тварь тоже не заберется через люк, поскольку Док гораздо раньше пристрелит ее с борта «Кочи». Поразмышляв, я оставил пушку на палубе и скользнул в распахнутый люк.

По мере продвижения в глубь судна пламя фальшфейера выхватывало заржавленные переборки, трапы, заклинившие двери кают, скелеты людей. Скелетов было на удивление много — скорее всего, баржа затонула очень быстро, и люди гибли прямо в коридорах, быстро наполнившихся водой. Я подумал, что дыхательный грибок можно держать при себе вместо спасательного жилета — прекрасное средство от утопления.

Одежды на скелетах не было — за долгие годы океан полностью уничтожил ее, оставив только металлические предметы. Иногда сквозь тонкий слой ила на полу поблескивали монеты, иногда можно было различить силуэт пистолета, ножа или других вещей, над которыми время и вода не имеют абсолютной власти. Я старался обходить останки, не перешагивая через них.

Постепенно трапы и палубы уводили меня все дальше в трюм. Вода была мутноватой, в свете фальшфейеров кружились, словно крупные пылинки, частицы ила. Наконец я добрался до широкого, покрытого желтыми и черными полосами люка, за которым, вне всяких сомнений, находились грузовые помещения. Разблокировав электрический привод, пришедший в полную негодность, я при помощи рычага принялся отодвигать дверь в сторону. Она поддалась без труда, а за ней открылся объемистый трюм.

У меня глаза заслезились от того, что я там увидел. Тонны золотых слитков. Сложенные штабелями, тускло блестящие под слоем ила. Именно тонны. Трудно предположить, зачем кому-то пришлось вывозить или ввозить такое богатство во время войны. Я плохо знал ее историю. С одной стороны, это могло быть награбленное добро, вывозимое караваном в Европу, а с другой, например, это могли быть средства, на которые местные власти хотели закупить необходимую для обороны военную технику. Сейчас уже не важно было, кому предназначалось это богатство. Теперь оно принадлежало нам, потому что, кроме нас, никто не мог работать на глубине двести метров.

Я хотел шагнуть в трюм, но зацепился за что-то правой ногой. Потянул сильнее, но безуспешно. Пришлось зажечь новый фальшфейер, присесть и внимательно осмотреть неожиданное препятствие. Им оказалось что-то вроде ракушки с крепкими зазубренными створками. Мощной, защищенной хитином подошвой неизвестная тварь прилипла к переборке, а створками схватила меня за штанину гидрокостюма. Существо выглядело довольно нелепо, поскольку скоро стало понятно, что никакая это не ракушка, а нечто вроде живого капкана. Ни о чем подобном мне слышать не приходилась. Но окончательно я испугался, когда увидел, что створки держат меня не за гидрокостюм, а прокусили его и впились в живую плоть. Я, впрочем, не ощущал при этом ни малейшей боли. Ощупав ногу, я быстро сообразил, что существо впрыснуло мне дозу обезболивающего, чтобы усыпить на начальном этапе мою бдительность. Тут-то я и понял, что столкнулся с совершенно неизвестным видом биотехнологической твари.

Перспектива у меня была незавидная — зазубренные створки продолжали медленно сжиматься, едва заметно, миллиметр за миллиметром погружаясь в плоть. Через несколько секунд появились первые струйки крови. Я испугался еще сильнее, потому что кислорода в мозг и так поступало явно недостаточно для полноценного существования, а уж кровопотеря и вовсе могла привести к фатальным последствиям.

Я достал нож и попытался раздвинуть хитиновые клещи капкана, но ни моих сил, ни длинного клинка в качестве рычага оказалось для этого недостаточно. Створки были такой формы, что удобно засунуть между ними нож оказалось физически невозможно — он просто соскальзывал. К тому же усилие мышц биотеха было таким мощным, что раздвинуть их, даже при удачном зацепе, вряд ли удалось бы без серьезных механических приспособлений.

Наконец, прокусив мне ногу до крупной вены, клещи перестали сжиматься, крепко удерживая меня за надорванную мышцу. Тогда я попытался подковырнуть ножом подошву капкана, которой он прилепился к стене, но и тут мне помешал толстый хитиновый панцирь, защищавший присоску. Рубить тварь тоже оказалось бессмысленно — даже сильные удары клинка оставляли на темно-зеленом хитине лишь едва заметные белые полосы.

Кровь из меня вытекала уже вполне приличной струей, к тому же я начал ощущать, что действие впрыснутого обезболивающего начинает заканчиваться. Сначала боль подступила неприятной пульсацией, затем стала проявляться все заметнее с каждым мгновением. И тут до меня дошло, что единственный способ выбраться — это попросту вырезать клещи из ноги. Рана получится кошмарная, но если наложить жгут…

Начал я именно со жгута. Срезал один из ремней, обеспечивавших подгонку гидрокостюма, и накрепко перетянул им ногу чуть ниже колена. Кровотечение сразу снизилось, по воде теперь не расплывались алые полосы, а лишь распространялась вокруг розовая дымка. Очередной фальшфейер начал гаснуть, я зажег следующий и напрягся, заметив, что их осталось всего три. Не хватало еще остаться тут в полной темноте. Тогда даже ради спасения жизни я не сумею выбраться, запутавшись в коридорах и переходах.

Надо было действовать быстро и решительно. Осмотрев острие ножа, я надрезал гидрокостюм вокруг зоны захвата капкана и освободил прокушенную кожу. Клещи вошли в плоть куда глубже, чем я ожидал, так что резать приходилось фактически до кости. С учетом ослабевающего действия обезболивающего мне предстояла на редкость тяжелая задача.

— Что-то тебя долго нет, — отозвалась в ухе рация голосом Бориса. — Подай какой-нибудь знак.

Хоть вспомнили, и то хорошо! Странно…

— Мы высылаем Дока тебе на помощь! — сообщил Борис.

Я сообразил, что этого делать нельзя. Ни при каких обстоятельствах — хоть убейся. Кто знает, сколько биотехнологических капканов притаилось на переборках затопленной баржи? Еще не хватало Доку попасться! Надо было как-то сообщить своим об опасности. Это было даже важнее, чем выбраться. Точнее, это надо было сделать быстрее.

Я пожалел, что мы не предусмотрели видеокамер, которыми можно передавать жесты Языка на корабль. Обязательно надо будет организовать нормальную двустороннюю связь. Но сейчас придется выдумывать что-то другое.

И тут меня осенило. Я перевел гарнитуру в активный режим и постучал по ней ногтем.

— Что это? — спросил Борис.

Я снова два раза стукнул.

— Ни фига не пойму. Ты знаешь азбуку Морзе?

Я стукнул два раза.

— Да или нет?

Я снова стукнул два раза. Конечно, азбуки Морзе я не знал. Но у меня была другая идея.

— Допустим, не знаешь, — резонно предположил Борис. — Тогда двойной щелчок может обозначать «нет». А одинарный «да». Годится такой код?

Я щелкнул один раз.

— Отлично… — напряженно отозвался Борис. — Тогда начинаем общаться. Тебе нужна помощь Дока?

Я ответил двойным щелчком, мол, не нужна.

— Хорошо. Ты так долго задержался по своей инициативе?

Снова двойной щелчок в ответ.

— Аварийная ситуация?

Я не знал, что ответить. На самом деле я был атакован, но это вряд ли пришло Борису в голову. Пришлось ответить утвердительно.

— Так… Авария… Тебя где-то заблокировало?

Один щелчок.

— Почему же тогда Док тебе не нужен?! Черт… Что же у тебя там? Ну, думайте все! У кого какие идеи?

Я услышал отдаленный, чуть глуховатый голос Кати.

— Он боится, что Док попадет в такую же ситуацию, — сказала она.

Ну, умница! Мы с ней словно настроены на одну волну. Какая же она умница!

— Ты боишься, что Док тоже застрянет? — спросил Борис.

Один щелчок в ответ.

— У тебя есть на то причины? То есть ты уверен, что ему грозит опасность?

Я снова ответил утвердительно.

— Сам выберешься?

Я задумался. Нет, никто ничем мне не смог бы помочь. Никто. Только я сам. Подумав, я ответил одним щелчком по рации.

— Точно?

Я не стал отвечать. Мне надо было вырезать капкан, черт бы его побрал. И тут Борис огорошил меня вопросом:

— Ты хоть до трюма добрался?

Я усмехнулся и щелкнул по рации.

— И что? Есть там золото?

Я снова щелкнул. Конечно, это была важная информация. Очень важная. Вдруг я не выберусь? Теперь они уже наверняка знают, что золото тут есть. Но мне надо было подумать и о себе. О себе тоже время от времени надо думать.

Я собрался с силами и сделал первый надрез. Страшно было полоснуть себя в полную силу, поэтому получилось неглубоко. Больно, но неглубоко. Сердце и так колотилось немыслимо, а теперь и вовсе начало сбиваться с ритма.

«Инфаркт только не хватает сейчас получить», — подумал я, и вогнал нож почти до кости.

Резкая боль чуть не заставила меня выдернуть клинок, но я удержался. Нога пульсировала, по ней пробегали короткие болезненные конвульсии. Я чуть изменил угол входа ножа, собрался с силами и одним движением провернул клинок, вырезав конический кусок плоти диаметром сантиметров десять в основании. Рванулся и высвободился из захвата, оставляя в воде струи крови. В качестве добычи капкану остался не я, а лишь кусок моего мяса.

И тут же начал гаснуть фальшфейер. Я достал новый, поразившись тому, как дрожат руки. Боль наступала из ноги, решительно собираясь завладеть всем телом. Не тратя времени даром, я метнулся к трапу, ведущему наверх. На поврежденную ногу наступать не было ни малейшей возможности, что сильно затрудняло движение и снижало мою скорость. Пришлось сбросить часть балластного груза и плыть, изо всех сил загребая руками, держа в правой фальшфейер. Мечущийся огонь гонял по переборкам обезумевшие тени.

Время от времени меня охватывал острый приступ паранойи. То меня пугало замкнутое пространство, то наступала уверенность, что мне отсюда не выбраться никогда…

— Как ты там? — раздался вдруг отчетливый голос Кати. — Я волнуюсь.

Я щелкнул по рации один раз.

— Выбрался?

Я снова ответил щелчком, чувствуя, как разлившееся в сердце тепло успокаивает меня.

— Идешь к выходу?

Я снова щелкнул пальцем.

— Тогда жду. Ты мне очень нужен, Андрей.

У меня от этих слов открылось второе дыхание, хотя я и не дышал вовсе. Но появилась не просто уверенность, что я выберусь до окончания запаса фальшфейеров, казалось, что я и через переборки смогу проломиться. Хватаясь за поручни и подтягиваясь левой рукой, я подгребал правой, а здоровой ногой отталкивался от ступенек трапов и переборок. Я не шел, не плыл, — я летел, то и дело врубаясь изо всех сил плечом в края люков. Но это не могло ни остановить меня, ни хотя бы замедлить.

И какова же была моя радость, когда впереди заискрился светом прожекторов овальный выход открытого люка! Я рванулся к нему, прижался плечом и постоял немного, стараясь унять сердцебиение.

— Мы тебя видим! — радостно сообщил Борис. — Как ты?

«Нормально, — ответил я жестами. — На меня напала биотехнологическая тварь, вроде капкана. Еле вырвался. Тяжелая травма. Готовьте Саймона и операционную. Иду».

Но только я попытался шагнуть вперед, как ощутил, что нога, теперь левая, снова попала в захват. На этот раз похожая тварь схватила меня за ступню, грозя раздробить кости. Но я не стал этого дожидаться. Перевалившись через порог люка, я дотянулся до лежащей на палубе гарпунной пушки и подтянул ее к себе за рукоять.

Труба была слишком длинной и неудобной, но все же я изловчился, приложил срез ствола к подошве капкана и нажал на спусковую кнопку. Гарпун метнулся наружу с чудовищной силой, разрубил хитин надвое и с грохотом унесся в темноту коридора, оставляя за собой белый след пузырьков. Клещи разжались и отвалились, оставив на ноге лишь неглубокий кровоточащий надкус. Отдачей пушку вырвало из моих рук, но я не дал ей упасть на палубу, подхватил, вместе с ней перевалился через леера на корме баржи и поплыл к батиплану. Груз не сильно тянул ко дну, поэтому, когда левая нога погрузилась в ил, я оттолкнулся и продолжил путь гигантскими прыжками. Свет прожекторов бил почти в лицо, слепил невыносимо, но он же был для меня ориентиром.

Правая нога начала распухать от травматического отека, эластичная ткань гидрокостюма стискивала ее все сильней и сильней. Кровь билась в ушах с грохотом проходящей по мосту гусеничной техники. Я быстро терял силы, но каждый раз, когда темнело в глазах, вспоминал голос Кати и ее слова о том, что я ей нужен. Это позволило мне добраться до шлюзового люка и, открыв его, втащить себя внутрь. Дальше вступила в дело автоматика продува — люк за спиной закрылся, а уровень воды в кессоне начал стремительно понижаться. В конце концов, я оказался стоящим на четвереньках.

Внутренний люк распахнулся, и в кессон вбежала Катя, за ней Борис, Саймон и Док. Я из последних сил улыбнулся, показал поднятый вверх большой палец и вырубился, грохнувшись ухом о композит палубы.