Банхар (СИ)

Глава 14

Тощий, изможденный хайнак бил копытом в пепел, пытаясь вырыть себе логово, источник прохлады. Всего один провал в яме, где нет лучей, и силы к нему вернутся. Но пепел осыпался и неизбежно хоронил результаты жалких потуг копытного. Активная луна светила нещадно, выжигая остатки влаги в его теле.

Бузур наблюдал со стороны, ждал удобного момента. Хайнаки — стадные сущности, держатся очень большими стадами, особенно когда корки в пустыне много. Но корка в очередной сезон активной луны не уродилась, и в Мертвой пустыне начался мор.

Ни бузур, ни хайнак не знали, что мор спровоцировали онгоны. Спустя каждые двенадцать циклов, двенадцать активных лун и столько же сезонов лунной прохлады они открывали шлюзы в горах хребта Меру, чтобы проветрить пустыню потоками озона. Так на поверхности пустыни появлялась корка, служившая кормом для гохаев и хайнаков. В свою очередь гохаи и хайнаки служили источником пищи для хищников, чап, савдаков, барнаков и бузуров.

Онгоны и прежде так делали. Мор вычищал пустыню от сущностей, а потом, когда шлюзы открывались, поток существования в пустыне быстро обретал новое русло. Этот процесс диктовал верховой ветер, Бора. Он всегда дул в одну сторону, от мира людей к Чистым землям, и нес дохов. Иногда, очень редко дохов было совсем немного. Но чаще они падали дождем, на вершины Кабал, трех скал в Мглистых горах, Мертвой пустыне и в горах хребта Меру.

И тогда зрелые самки Мертвой пустыни, а также девы сартов и онгонов шли к Кабалам, чтобы впустить в себя доха. Спустя три цикла у самок пустыни появлялись детеныши. Девы сартов и онгонов вынашивали своих младенцев дольше, девять циклов.

Именно от дохов произошли все сущности Мертвой пустыни, а также сарты и онгоны. Только Драгоценные, обитатели Чистых земель знали тайну о том, когда все это началось, и хранили ее в своих алмазах.

Кабала Мертвой пустыни была тем местом, где можно было увидеть всех сущностей в едином скопище. Здесь никто не дрался, не охотился. Сюда приходили только зрелые самки, ведомые инстинктом. Самки бузуров и барнаков брали в себя по одному доху. Самки хайнаков и гохаев могли принять двоих, даже троих, савдаки и чапы — до десяти.

Уже очень много циклов дохи падали только в Мертвой пустыне. И онгоны пошли на крайнюю меру, перекрыли потоки Санума, низового ветра жизни, что нес озон. Они снова провоцировали мор. Именно в один из таких моров молодой бузур одиночка, проигравший все битвы за самок, брел в поисках добычи по барханам и увидел одинокого хайнака.

То была большая удача, наткнуться на хайнака, отбившегося от стада. Случись это в тот период, когда корки было много, бузур завалил бы его в три счета, и влагу его сосал бы неторопливо, смакуя, наблюдая затем, как тело хайнака постепенно иссыхает. Когда хайнак испытывает ужас перед смертью, влага его становится особенно вкусной и питательной. Но сейчас бузур был слишком изможден.

Хайнак косился на бузура, мотал свой башкой, увенчанной мощными, массивными рогами, и бил копытом, все рыл и рыл пепел, пытаясь выкопать себе яму.

Корка в пустыне была не только пищей для копытных. Она была кровом для всех сущностей в периоды активной луны. Прохлада под покровом корки тоже была целительной.

Вдруг на вершине бархана, под которым мучился хайнак, что-то мелькнуло. Борозды потянулись к копытному, много борозд. Из пепла стали появляться мордочки рыжих чап, самых мелких из этого вида, и самых опасных. В силу своей мелкости они сбивались в огромные стаи. Еще одним преимуществом рыжих чап была способность передвигаться в пепле, потому и лучи им были не страшны даже в лунные бури.

Хайнак хрюкнул, мотнул своей башкой и повалился на бок. К его брюху присосались около сотни рыжих чап, и он не мог их сбросить. Бузур начал попятиться, как можно тише, в надежде что его не заметили. Затем он развернулся и заковылял прочь.

На мгновение он замер и оглянулся, желая убедиться, что его не преследуют. За ним тянулись борозды. Он заковылял еще быстрее, но борозды начали смыкаться кольцом. Чапы гнали его к краю пустыни, туда, где виднелись пики хребта Меру.

Все сущности Мертвой пустыни испытывали ужас при виде этих пиков. Оттуда исходило нечто, что убивало медленно, заставляло страдать. Это нечто исходило в циклы активной луны. В такие периоды пустынные сущности прятались в норах под коркой. А когда они, наконец, выходили их своих нор, вся поверхность пустыни была покрыта плотной, толстой коркой.

Но бузур был слишком молод, чтобы знать об этом. Он заковылял в сторону пиков, преодолел огромный бархан, наметенный явно на какое-то препятствие, скатился по нему и оказался в зарослях чего-то такого, чего он никогда не видел и не ощущал прежде.

А еще он ощутил влагу. В шаге от него что-то журчало, переливалось и исходило прохладой. И, даже запах этой влаги начал питать его силой. Он дышал, и не мог надышаться.

Однако вскоре его лапы начали покрываться волдырями. Вздулись эти волдыри и на морде бузура, и по бокам, везде, где влага дотянулась до него своими потоками. Тело его налилось тяжестью, ему даже показалось, что он прирос к этому месту.

И все же лапы с трудом, но повиновались. Он дополз до края бархана, пополз по корке, плотной настолько, что его когти не могли пробить ее, добрался до вершины и покатился вниз в потоках благодатного, исцеляющего пепла. Волдыри быстро исчезли, пепел вытянул из него лишнюю влагу и, впервые за все циклы своего многострадального существования он ощутил нечто, похожее на сытость.

Он прикрыл глаза и погрузился в полудрему. Проснулся от того, что крохотные чапы облепили его со всех сторон, начали вонзать в него свои крохотные клыки. Он взмахнул одной лапой, другой, заметался в потоке страха, а когда, наконец, успокоился, увидел множество покалеченных чап вокруг себя. Он взял одну из них своими скрюченными пальцами, хотел было закинуть ее в пасть, но передумал, просто отшвырнул в сторону.

Коркой была покрыта почти вся вершина бархана, и она тянулась куда-то в бесконечность, вдоль границы двух миров. Он вырыл себе логово, выспался, затем снова спустился к влаге, и дышал ею до тех пор, пока на его пальцах не выступили крохотные пузырьки.

Так он и жил на границе. Однако от сытой жизни бузур начал просто нестерпимо мучиться влечением к самке. Такое влечение у сущностей Мертвой пустыни возникало в периоды лунной прохлады, когда отступал голод. Была одна самка, с хохолком на затылке, к которой его влекло с тех пор, как он стал зрелым самцом. Но за самок нужно было драться, долго, упорно и насмерть.

Самок у бузуров и барнаков всегда было меньше, чем самцов. Барнаки поэтому жили прайдами, во главе которых стояли самки. Именно самки у барнаков выбирали себе самцов, самых сильных и смышленых. Слабых самцов, а заодно и слабых самок просто убивали, дабы те не портили охотничьи угодья.

Но слабые все же выживали. Так со временем сложился подвид барнака, бузур, более мелкий и слабый, но более скрытный и изворотливый. Самки бузуров, в отличие от самок барнаков, прайды не собирали. Они выбирали себе одного, самого сильного самца, раз и навсегда. Стаи бузуров таким образом образовывались из пар, где самец никогда не зарился на чужую самку, а самка никогда не зарилась на чужого самца. Самцы, оставшиеся без пары — изгонялись. Во главе стаи вставала самая сильная пара. Постепенно бузуры окрепли, начали теснить барнаков и заняли вершину пищевой цепи.

Бузур не был уверен, что сможет найти себе пару, и уж тем более не чувствовал в себе решимость отбить чужую самку, за такое вся стая охотиться начнет, до тех пор, пока не настигнут и не разорвут. И все же он отправился во владения своих собратьев, хотя бы ради того, чтобы ощутить запах самки.

Ему, как всегда, не повезло. Он наткнулся на стаю бузуров, которая обложила стадо гохаев, и своим внезапным появлением нечаянно сорвал охоту. Самцы накинулись на него, а он с перепугу взмахнул лапой и убил одного из них. На него тут же набросилась самка убитого, бузур узнал в ней ту самую, с хохолком на затылке.

Стая долго гоняла его по барханам, пока не выдохлась. Длительные погони в Мертвой пустыне даже рыжие чапы не всегда себе позволяли. Однако молодой бузур после бегства ничуть не устал. Он подкрался к стае, что отдыхала, сбившись в круг, прыгнул вперед, схватил хохлатую и вскоре затерялся в пустыне.

До самой границы он нес ее в своих лапах. Потом долго, терпеливо приручал, чтобы она не позволила растерзать себя тем же чапам. Неписанные законы бузуров гласили о том, что утерявший свою пару тоже должен потеряться, сгинуть.

Со временем хохлатая смирилась, приняла нового самца, но упорно не желала совокупляться. Те же неписанные законы повелевали самкам Мертвой ходить к Кабале только стаями.

Самки бузуров всегда значительно сильнее самцов. Но поначалу хохлатка была значительно уступала новому самцу в силе. Но со временем пристрастившись к влаге она заметно похорошела, шерсть ее стала темной и шелковистой, а с новой внешностью пришла и новая сила. Теперь она каждый день лупила своего самца за малейшую провинность, и не желала уходить с границы несмотря на все попытки изгнать ее за скверный характер.

Они, конечно же не замечали, как менялись. Им не показалось странным, что они начали непросто сосуществовать. Они начали общаться между собой, постепенно обретали свою речь. Но все это видел Далэ, молодой лекарь онгон, проходивший стажировку в отряде разведчиков первого дозора. Он уговорил разведчиков не убивать приблудившуюся на границе парочку бузуров, вел за ними наблюдения. Самца он нарек Хараном, самке дал имя Боня, что на языке онгонов означало «девица со скверным характером».

Харан приручался долго. Поначалу заметив, что его обнаружили, он попытался скрыться, уйти с границы. Но его держала Боня. А она оказалась особой любопытной, и общительной. Спустя пять лун эта пара вполне сносно могла объясняться на языке онгонов.

Им совершенно не подходило все то, что употребляли в пищу онгоны. Но однажды Далэ оставил на границе у ручья свою лошадь, надел маску, поднялся на бархан, чтобы изучить логово бузуров, и не придал значения тому, что Бони рядом нет. Харан охотно показывал свое жилище, небольшую пещеру под сводом из толстой корки. Вдруг явилась Боня, прильнула к пасти своего самца и начала срыгивать ему свежую, слегка спёкшуюся кровь. Под барханом у ручья Далэ обнаружил останки своей лошади, от нее остался сморщенный мешок с костями.

С тех пор лошадей онгоны старались держать подальше от границы. Да и на самих онгонов Боня отныне поглядывала с прищуром, словно целилась, в какое место лучше впиться.

Свежая кровь стала хорошим поощрением в дрессировке бузуров. Далэ сцеживал ее понемногу с каждой лошади, и приносил в сосудах. Питаясь этой кровью бузуры все больше и больше становились похожими на онгонов.

Они оказались хорошими учениками. Со временем под влиянием Далэ Харан и Боня стали завлекать к границе других бузуров, пару за парой. И они тоже постепенно менялись, становились похожими на онгонов. Неизменной же оставалась и непереносимость озона.

— Но ведь и сарты тоже не переносят озон? — размышлял Далэ. — Однако они такие же, как и мы, онгоны? Для получения алмазов знаний онгоны добывают корку, слипшуюся из пепла в определенные циклы, именно на границе, у ручьев!? Озон в умеренных дозах влияет на сознание сущностей Мертвой пустыни!?

Собирая в свитках сведения из бесед с Хараном Далэ в конце концов выяснил, что к границе он пришел вынужденно, в период мора, спровоцированного онгонами с целью регуляции численности сущностей в Мертвой пустыне. Но гуманно ли это, если сущности способны к развитию?

Так родилась идея Далэ, его «Теория возрождения Мертвой пустыни». Совет онгонов воспринял ее с настороженностью, перенаправил на рассмотрение Великим советом Срединных земель. Великий Совет идею одобрил. Правда, заседание этого парламента прошло на землях асуров, без участия сартов. Регламент Совета предусматривал обсуждение подобных вопросов в полном составе. Но это было возможно только в Западном форте на землях сартов. А туда еще надо было добраться. Потому как правило мнение сартов во внимание не принималось.

Старейшины Совета охали от восторга, прогуливаясь по улицам поселения бузуров на границе. Бузуры научились возводить из корки целые дворцы. Правда, питались они, как и прежде, путем охоты на хайнаков и гохаев. Только Далэ видел отвратительные пиршества бузуров вокруг искалеченных гохаев и хайнаков. Этих копытных бузуры доводили до исступления, крайней степени ужаса, и затем, употребляя их живьем, пьянели от влаги, пропитанной страхом.

Но Далэ не терял надежды. Он продолжал одаривать бузуров самыми простыми знаниями, и ему казалось, что постепенно они все-таки становятся лучше. Иначе как еще объяснить тот факт, что бузуры стали приручать подобных себе, барнаков? О том, что бузуры убивают самок барнаков, Далэ не знал. Не знал он и о рынках невольников, где продавали самцов барнаков, и был счастлив, когда Совет библиотекарей Срединных земель доверил Харану вести хроники. Так в Мертвой пустыне появился свой библиотекарь. А в Совете срединных земель — шестая партия из пяти бузуров.

Увидев бузуров в караване Совета сарты пришли в ярость, и отказались принимать делегатов в своих землях. Они то знали, каково это из цикла в цикл нести потери в схватках со стаями бузуров и прайдами барнаков. Знали они и о том, что любую сущность Мертвой пустыни можно приручить. И постепенно они становятся похожими на своих хозяев. Но, они никогда не становятся кем-то выше своей сущности.

Члены Совета не простили сартам грубость, и большинством голосов исключили их партию, заменили ее партией бузуров. И не ошиблись, вроде бы. Бузуры создали целую империю, и пустыня начала оживать. Все виды гохаев и хайнаков были сбиты в стада. Онгоны научили бузуров ухаживать за ними, дали им знания об элементарной селекции, в пустыне этого было более чем достаточно.

Совет не реагировал на сообщения сартов о том, что отряды бузуров и барнаков проводят постоянные диверсии у Мглистых гор. Они не могли знать о том, что бузуры постоянно угнетали барнаков, чтобы те не переставали их ненавидеть. В свою очередь барнаки методично уничтожали савдаков и чап, взяли под контроль Кабалу пустыни.

Барнаки быстро учились. Они стали организованными, закрытыми и, хоть и делали вид, что подчинялись бузурам, Харан ощущал, что внутри этой диаспоры что-то зреет.

И вот однажды барнаки обрушились на бузуров, организованно, сплоченно, всеми силами. Вела их Дорея, вожак самого крупного и мощного прайда. Она дольше всех оказывала сопротивление бузурам, ее так и не смогли ее убить.

По численности барнаки уступали, но на их стороне было неведомое прежде чудовище, огромный, свирепый черный савдак. Нападало это чудовище всегда внезапно, бузуры в панике разбегались, и барнакам оставалось лишь добить их разрозненные отряды.

Харан слал в Совет одного почтового таса за другим, но они не возвращались. Лишь один тас однажды вернулся. В своих лапах он принес свиток, в котором были знания о тропе в мир людей. Харан вряд ли смог бы разобраться что там написано. Но рядом с ним была Боня, самая способная ученица онгонов. Вместе они открыли тропу. Однако бежал только Харан. Боню тропа не приняла.

В мире людей Харан оказался ночью. Утром он едва не сгорел под лучами солнца, успел укрыться в пещере. С наступлением темноты Харан вышел из своего укрытия в поисках пропитания и нашел потерявшегося ягненка, высосал его полностью, оставив на земле скелет, обтянутый сухой кожей.

Следующей ночью он нашел новорожденного теленка, затем выкрал собаку у какого-то селения. А потом наткнулся на девушку и юношу. Девушка, увидев монстра упала в обморок, юноша схватил топор и оказал сопротивление. Харан обхватил его своими лапами и вдруг оказался в нем. Сущность внутри юноши тоже сопротивлялась, и Харан проглотил ее. Юноша упал замертво.

Харан унес девушку в пещеру, дождался пока она очнется, вошел в нее. Весь следующий день в пещере он пытался подчинить ее, учился ею управлять. Но как овладеть ее сознанием, так и не разобрался.

Следующей ночью у входа в пещеру он увидел старика в странном облачении. Старик представился верховным шаманом и попросил Харана стать повелителем этих мест. Бузур почуял подвох, искушению поддалась природа зверя. Шаман объяснил Харану, что сознание человека невозможно подчинить против его желания. Он сам должен попросить об этом.

Шаман искусил нелюбимого сына одного из степных ханов, вселил в него Харана. Сын сверг своего отца, перебил всех братьев-наследников и стал править в степи. Шаман стал верховным жрецом новой империи, начал проповедать новую веру о том, что есть обратная сторона луны, обратный путь, который дарует несокрушимую силу.

Харан постепенно подчинил себе все соседние княжества, заставил их воевать друг с другом и таким образом держал в страхе и ненависти. На его знамени был изображен темный месяц. Его воины не знали себе равных по силе и жесткости, никто не мог устоять перед ними. То был орден темных нукеров, по собственной воле впустивших в себя сущностей, делавших их непобедимыми и бесчувственными.

Все эти нукеры прошли обряд инициации, самоубиения. Каждый из них провел 40 дней под палящим солнцем с шапкой из сырой кожи на голове. Шапка сжималась под воздействием солнца и выдавливала все чувства. Оставались только страх перед повелителем и ненависть ко всем его врагам. Так они становились оболочками для темной силы.

Мрачная слава о темном хане понеслась по степи тенью хищного коршуна. И однажды нашелся светлый хан, способный противостоять Харану. Звали того хана Модэ. Армии Модэ начали наносить Харану поражение за поражением. Княжества, прежде подконтрольные Харану, стали переходить на сторону света.

— Сделай что-нибудь, — Харан упал на колени перед верховным жрецом. — Неужели ты не знаешь, как мне одолеть этого Модэ?

— Знаю! — ответил жрец. — Нам нужен черный принц, сущность, способная вселяться в других повелителей и порабощать их мысли.

— Так призови эту сущность? — взмолился Харан.

— Ее пока нет! Но ты можешь ее породить!

— Я согласен! — ответил Харан.

Той ночью в покои к нему привели принцессу, прекрасную, юную и очень страстную деву, мечтавшую повелевать всем миром. Харан взглянул ей в глаза и, увидел в ней Дорею, вожака барнаков.

— Я не буду совокупляться с барнаком, — взревел Харан.

Жрец был готов к такому повороту. Он протянул Харану хохолок с головы Бони, сообщил что она жива.

— Она получит тело в этом мире, — пообещал жрец. — И ты снова обретешь ее, она станет твоей царицей, вы будете править этим миром вместе.

И снова природа зверя поддалась искушению, доверилась жрецу.

Дорея той ночью едва не поглотила его, настолько сильна она была. Из покоев Харан выползал, жалобно похрюкивая. Он полз по каменному полу, пока не увидел чьи-то стопы, огромные, мощные, синего цвета. Перед ним стоял максар, смотрел на него с усмешкой. По глазам его Харан понял, что это он был в теле жреца.

— Где моя Боня? — взмолился Харан.

Двое нукеров ввели прекрасную девушку, но вела она себя странно, смотрела куда-то вверх, ее сильно трясло, пена выступила на уголках ее губ.

— Ты дал ей тело, но оно не подчиняется, — прохрипел Харан.

— Я выполнил свое обещание! — лицо максара будто окаменело. — Ты получил свою Боню, свою царицу! Весь этот мир — ваш!

— Ты обманул меня, — Харан посмотрел на нукеров. — Взять его!

Нукеры не шелохнулись.

— Нукеры подчиняются только мне, — максар громогласно захохотал. — И еще, мой дорогой Харан. Я не обещал тебе, что буду защищать твою царицу.

Из-за спины максара возникло чудовище, черный савдак.

— Я верил тебе, — взвыл Харан.

— Что мне с твой веры? Ты жалкий, ничтожный бузур, неспособный защитить свою стаю, и свою царицу. Бери ее, и беги. Это все, что я могу сделать для тебя.

Харан взял на руки девушку и заковылял в степь.

— Дай им уйти, — велел максар черному савдаку. — Гони долго, пока силы не покинут его. Не вздумай убивать. Он нужен нам живым. Убей только ее, у него на глазах. Сделай это так, чтобы он никогда не забыл этом. Ты понял меня?

Черный савдак кивнул, разинул пасть, и пошел по следу бузура, медленно, предвкушая легкую добычу…

***