Банхар (СИ)

Глава 13

Старика несли в паланкине, Володю вели рядом, на поводке, под охраной целого отряда конвоиров. Морду ему на всякий случай обмотали бечевой. Володя то и дело косился на Далэ. Старик сидел молча, прикрыв глаза, сложив ноги и руки в молитвенной позе.

Вокруг простиралась равнина, ровная, бесконечная степь. Время от времени Володя видел статуи максаров, они не тянулись друг к другу, лежали повсюду порознь.

— Какое-то время статуи продолжают жить, — поведал Володе Дахалэ незадолго до похода. — Они стягиваются в курганы, так образуются горы. Мглистые горы и хребет Меру сформировались из статуй сартов и онгонов. Но в долине максаров и асуров гор нет, потому что их статуи не тянутся друг к другу.

— А почему так? — спросил тогда Володя.

— В наших свитках об этом ничего не написано, — ответил Дахалэ. — Могу лишь предположить: мы охраняем границы миров, вся наша сущность в этой миссии. Поэтому для Максара мы проблема, и ничего более. Максары и асуры мнят себя богами. Миссии у них нет. Поэтому их земли называют ложными пределами.

— Как сложно все.

— Но у них есть право заблуждаться. У них есть выбор. Они живут. У нас такого права нет. Мы только служим, законам Драгоценных…

Отряд остановился у ворот крепости. Равнина вокруг нее была усеяна статуями воинов. Часовые расступились, пропуская колонну. Володю повели по узкой улочке, вдоль которой стояли максары в доспехах, еще не остывшие от недавнего боя. Доспехи на них были мятыми, забрызганными синей кровью.

Володю загнали в клетку, рядом поставили паланкин с Далэ. Максары обступили их со всех сторон.

— Вот ты и попался мне, Банхар, — к клетке подошел максар в тяжелых доспехах.

Володя в ответ прорычал. Максар сорвал с него намордник.

— Впервые вас вижу! — Володя оскалил клыки.

— Да! — максар снял шлем и посмотрел на Володю черными глазами. — Но ты видел моего брата. У нас, в отличие от этих бездушных сартов и онгонов есть семьи, если ты не знал. Я уважал сартов и онгонов, и умолял брата не убивать этих примитивных сущностей. Но потом один мерзкий пес убил моего брата. И теперь я убиваю сартов и онгонов.

— Вы нарушите закон Драгоценных…

— Замолчи, пес! Я для тебя закон! Я — бог!

— Это неправда! Вы — полубожество. Поэтому, если вы не знали, ваши земли называют ложным пределом.

Максар рассмеялся.

— Это библиотекарь онгонов? — максар указал секирой на старика. — Говорят, они особенные. Их защищают законы Драгоценных. А давай проверим, насколько сильны эти ваши законы?

— Он обычный старик, — Володя с трудом сдержал приступ ярости.

— Да нет же, это библиотекарь онгонов, — максар приподнял голову Далэ лезвием секиры. — Это Далэ, мудрейший.

Максар сделал легкий выпад, голова Далэ упала к его ногам и тут же окаменела. Володя рванул вперед и ударился головой о прутья клетки.

— Я убью тебя! — прорычал Володя, и принялся грызть прутья клетки.

— Великий Банхар, первый из банхаров, не может вырваться из обычной клетки? — максар склонил голову. — А давай проверим, какой ты великий на самом деле? Откройте клетку!

— Хухэ велел доставить его живым! — возразил один из конвоиров.

— Хухэ получит его живым! — максар улыбнулся. — Он получит его оболочку. Сущность этой псины принадлежит мне.

— Я не могу нарушить приказ!

— Приказы не касаются права на поединок!

— На поединок ты можешь вызвать только сущность, подобную себе. Этот зверь — тебе не подобен.

— Это Банхар! Ты забыл? Аватары ставят его выше нас! Выше нас, этого зверя.

Максар отбросил секиру и вынул из чехла на поясе короткую палицу. Конвоир открыл клетку. Володя сжался в комок и прижал голову к передним лапам.

— Великий Банхар боится? — максар громко захохотал.

Володя рванул вперед словно стрела, пущенная из лука сартов и онгонов. Максар взмахнул палицей, но ударить не успел. Володя полоснул по лицу максара когтями и впился клыками в кисть руки, сжимавшей палицу. Максар невольно разжал ладонь, рыкнул, попытался обхватить пса, но поймал лишь пустоту. Челюсти Володи сомкнулись на массивной как у быка шее, у основания черепа.

— Уберите его, уберите, — захрипел максар.

Но никто из его соплеменников не сдвинулся с места.

— Уберите, — уже взмолился максар.

Он метался из стороны в сторону, пытаясь сбросить с себя пса. Но Володя всякий раз успевал уклониться от его лап, и сжимал челюсти все крепче и крепче.

Вот максар вытянулся из забился в судорогах. Володя успел разжать челюсти и отскочить. Лезвие секиры конвоира вонзилось в шею максара.

— Нечестно, — рявкнул Коля. — Я победил в честном поединке.

— Ты не максар! — конвоир снова занес свою секиру и замер, услышав звук горна.

— Гвардейцы, — послышалось со стороны ворот.

Конвоиры навалились на Володю, скрутили его и бросили в клетку. Максары в доспехах спешно занимали позиции на стенах, те, что помоложе, несли к стенам связки копий и дротиков.

Затем наступила оглушающая тишина. Воина стояли на стенах, Володя заметался по клетке, пытаясь определить по запахам, что происходит за стенами.

Ворота открылись и в крепость вошли двое воинов. Один из них был максаром, военачальником в богатых, искусно инкрустированных доспехах. Рядом шел Дахалэ, в руке он сжимал пустую сумку.

— Откройте клетку! — велел военачальник конвоирам, и с нескрываемым любопытством уставился на Володю. Глаза его были синими как чароит.

Дахалэ присел на колено и склонил голову перед статуей Далэ, вынул алмазные четки из окаменевшей ладони старика и положил его голову в пустую сумку.

***

— Мы обменяли тебя на черный алмаз, — одной рукой Дахалэ крепко сжимал луку седла, другой прижимал к себе сумку с головой старика онгона.

— Как глупо, — Володя покачал головой.

— Без хозяина этот камень не имеет силы. А если ты не дойдешь до страны аватаров… — Дахалэ тяжело вздохнул.

— Я дойду!

— В стране людей я был командиром отряда гуннов, — лошадь военачальника гвардейцев-максаров поравнялась с лошадью Дахалэ. — Помню твоих предков. Хорошие были собаки. Я Ратмир.

— Я был черным савдаком! — ответил сухо Володя.

— Черных савдаков видеть не приходилось. Хотя, наверное, скоро придется. У ренегатов кого только не увидишь сейчас.

— Вы так и называете их?

— Они сами себя так называют. Слово то какое, ренегат.

— Что дальше? — спросил Володя у Дахалэ.

— Мы покажем тебя библиотекарю асуров.

— Ему можно доверять?

— Сейчас никому нельзя доверять, — усмехнулся Ратмир. — Мы часто воюем. Но эта война — я такого не помню из прошлого. Недавно нас атаковал отряд, в котором были и максары, и асуры, и какие-то чудовища, даже не могу сказать на кого похожие.

— Это барнаки, — уточнил Володя.

Впереди показался город максаров, огромная крепость из множества замков. На встречу им мчался дозор. Командир дозора спешился им присел на колено перед лошадью Ратмира.

— Господин, велено в город никого не пускать.

— Я Ратмир. У меня важная новость для повелителя.

— Я знаю кто вы. Повелитель принимает асуров.

— Асуров? — Ратмир посмотрел в сторону города. — И много их прибыло?

— Много, целый отряд. Но в основном там девушки.

— Лучшие воины асуров — девушки, — заметил Дахалэ. — Так в свитках написано. Личная гвардия повелителя асуров состоит из девушек-воительниц.

— Не нравится мне это, — Ратмир нахмурил брови. — Пусти нас до библиотеки, пока правитель занят, мы поговорим с библиотекарем.

— Хорошо! Но пропустить могу только вас.

— Я возьму с собой чужеземцев. Оружие они оставят здесь.

— Вам тоже нужно оставить свое оружие, — не унимался начальник дозора.

— Хорошо! — согласился Ратмир.

Дозор помчался к городу.

— Даян, — Ратмир подозвал к себе одного из воинов. — Скачи в лагерь, всем полная готовность. Долину правителей взять в кольцо. Никого не впускать и не выпускать.

Даян кивнул и погнал лошадь в степь.

Максары мало чем отличались от обычных людей, разве что жили богаче. Вокруг крепости колосились поля, благоухали рощи с деревьями, похожими на стебли огромных цветов, стояли деревни с красивыми, богатыми домами. По окраинам эти деревни были обнесены частоколами и рвами от конных набегов.

По улицам города носились маленькие максары, степенно вышагивали синеокие женщины в красивых платьях, старики брели, тут и там мелькали наряды воинов в доспехах. Никто не обращал внимания на Ратмира, сопровождавшего чужеземца онгона и большую мохнатую собаку.

— Ох, Далэ, старый мой друг, — библиотекарь асуров изобразил скорбь на лице.

Это был пожилой асур, рослое полубожество, примерно на голову выше самого рослого максара. Глаза его и кожа были цвета неба. Возраст асура выдавали легкая сутулость и тонкая, длинная борода. Из одежды на асуре была лишь набедренная повязка, просторный плащ и сандалии.

Он держал голову Далэ и разглядывал скорее с любопытством, чем с сочувствием. В зале, где асур принимал гостей, бросалась в глаза огромная картина, мозаика, на которой было изображено дерево. Оно росло из дюн Мертвой пустыни, а кроной упиралось в небо.

— Не смущайся, Володя, — сказал асур, ощутив на себе взгляд пса. — Мы, асуры не умеем выражать скорбь. Но ради своего друга я стараюсь.

— Да ладно, я о своем думаю, — Володя почесал за ухом.

— Ну что же, покажите мне этот камень, — асур положил голову Далэ на мраморный стол и протянул массивные, узловатые руки.

— Мы обменяли черный алмаз на банхара, — ответил Дахалэ.

— Вы поторопились, у меня не будет аргументов во дворце правителей асуров.

— Я видел этот алмаз, — Ратмир сделал шаг вперед. — Могу поклясться сущностями первозданных.

— Этого мало, его нужно видеть! — асур отвесил подзатыльник молодому максару, что сидел за мраморным столом и вел протокол беседы. — Я говорил тебе не класть свитки на стол для трапезы?

Начинающий библиотекарь торопливо собрал свитки и выбежал из залы.

— Простите, библиотекаря максаров, как вы уже, наверное, знаете — убили. А этот молодой бездельник думает только о молоденьких девушках. У асуров время трапезы. Не желаете присоединиться?

— Онгонам не подходит трапеза асуров, — заметил Дахалэ. — К тому же у нас мало времени.

— На моей кухне найдется что-нибудь и для онгонов. А все важные вопросы асуры обсуждают после трапезы. Вы — мои гости. Прошу к столу.

Асур похлопал в ладони. Вскоре появились прекрасные, почти нагие девушки-асуры с разносами, полными необычных глазу Володи яств.

— Вас, мой друг, я не могу пригласить к общему столу, — обратился асур к Володе. — Но зато у меня есть для вас достойное угощение.

— Спасибо, я не голоден, — соврал Володя.

— Не лги мне, банхар.

Перед Володей поставили большую золотую чашу, по сути — тазик из золота.

«Дожил, кормят как собаку, из миски», — подумал Володя, и заметил краем глаза, что Ратмир и Дахалэ смотрят на него как-то странно, с каким-то через чур холодным спокойствием. Рука Ратмира медленно сползла к поясу, на которой висел боевой горн.

Володе налили в миску нечто, похожее на парное молоко. Запах от этой жидкости ударил в нос мягким теплом и в животе Володи заурчало.

— Отведай, мой друг, это молоко девиц асуров, напиток богов. Он придаст тебе сил перед дальней дорогой.

Володя сам не понял как его язык коснулся жидкости. Он начал лакать молоко жадно, и никак не мог заставить себя остановиться.

— Отложи свой горн, Ратмир великолепный! — Голос асура стал жестче. — Тут он тебе не поможет! Брось его на пол!

Ратмир бросил горн на пол.

— А ты, Дахалэ, не вздумай исчезать!

Девушки асуры обступили Ратмира и Дахалэ, приставили кинжалы к их шеям.

— Это лучшие воительницы моей страны, — асур улыбнулся. — Не советую их злить.

Володя бросился к Дахалэ и замер в прыжке, пролетев еще немного по инерции упал на каменный пол.

— Ты попал в нужные руки, пес, — асур присел и погладил Володю по голове. — Асурам черный алмаз не нужен. Мы и без камня тебя раскроем.

С трудом приподняв голову Володя увидел, что глаза асура стали черными как уголь.

***

Володя увидел кусочек неба, голубой круг в обрамлении прутьев, укрытых грязным, задымленным войлоком.

— Где это я? — хотел было сказать он, но из горла его вырвался тонкий писк.

Он лежал на спине, завернутый в ягнячьи шкурки и не мог пошевелиться.

— Эй, — пикнул он, и почему-то заплакал, громко, гортанно, как младенец.

Над ним склонилась Миснэ. Она улыбалась ему, взяла его на руки, прижала к груди и тихо начала напевать песню на языке, отдаленно напоминавшем бурятский.

Теперь он мог осмотреться. Володя оказался в юрте, старой, сильно задымленной, но основательно сложенной со всех сторон. В центре этой лачуги из войлока чадил очаг. Над очагом висел почерневший от дыма котел.

За стенами юрты послышались крики, топот копыт. Миснэ вернула его в деревянную люльку, бросилась к выходу, вернулась, схватила нож у очага и встала на изготовку, спрятав нож за спиной. В юрту ворвался грязный, обросший воин в кожаных доспехах. В руке он сжимал кривой меч. Увидев Миснэ он плотоядно улыбнулся, облизнул губы, сделал шаг вперед и отпрянул, прижав ладонь к лицу. Между грязными пальцами воина проступила кровь.

Миснэ схватила Володю, ударом ноги повалила воина и выбежала на улицу. Она прорывалась к коновязи, у которой стоял низкорослый, мохнатый конь. Но уйти ей не удалось. Пробегавший мимо воин взмахнул палицей и Миснэ упала. Капли крови словно слезы выступила из ее глаз, губы застыли в легкой улыбке, даже умирая она пыталась хоть как-то успокоить свое дитя.

Над Володей склонился грязный воин. Он все еще прижимал окровавленную ладонь к лицу. Подумав немного, он взял Володю за ноги, замахнулся им, намереваясь, по всей видимости, разбить голову малыша о землю. Но затем почему-то передумал, понес его как вещь к телеге, и бросил под ноги одной из пленных, худощавой старухе с растрепанными седыми волосами. Старуха тут же взяла его на руки и прижала к себе.

Холодные и голодные дни и ночи потянулись однообразной вереницей. Володе было душно днем, холодно ночью. Старуха пыталась согреть теплом своего тщедушного, давно ослабшего тела, кормила его отвратительной жижей, разжевывала сухие безвкусные лепешки, и сплевывала ему прямо в рот.

Однажды старуха не проснулась. Володя вылез из-под грубо отделанной шкуры, пошевелил ее, и ощутил, что она твердая как застывшая коровья лепешка, и такая же холодная. Ему тоже захотелось застыть, и он снова прилег рядом, прижался к ней, пытаясь впитать от нее холод. Но вошли какие-то люди, один из них отшвырнул Володю ногой как щенка, они подняли ставшую похожей на статую старуху и вынесли ее из юрты. Володю поселили в юрте с рабами.

Эти слабые, запуганные сущности держались каждый сам по себе. Володя только-только начал ходить, и теперь старался не попадаться этим несчастным под ноги, им было все равно что на пути у них ребенок. Умом младенца он уже понимал, что его просто затопчут, и выкинут на корм собакам.

А потом его заставили работать, пасти огромных крикливых чудовищ с огромными рогами. Он ковылял за ними босиком, по колкой, холодной траве с прутиком в руках. Но он любил эту работу. Когда ноги его сводило от холода, он находил теплую лепешку помета, вставал в нее и грел ноги.

Одно из чудовищ однажды выкинуло из себя детеныша. Этот детеныш вскоре стал на ноги и потянулся к вымени. Володя подошел, принюхался, пристроился рядом с детенышем и присосался к одному из сосков. Весь день, пока он брел за стадом, время от времени подходил к чудовищу и сосал живительную влагу. На следующий день он уже мог бегать совсем как детеныши рогатых чудовищ. Детенышей становилось все больше, и с ними все крепче и выносливее становился Володя.

Каждую ночь кто-нибудь из рабов умирал. Вскоре остались только двое пугливых юношей и Володя. Как-то их хозяин, тот самый воин, которого его мама лишила глаза, вошел в юрту рабов. Он сморщил нос, прикрыл его рукавом халата на меху, и осмотрел уцелевших. Его сильно качало. В руках он сжимал кусок вареного ароматного мяса. Володя знал этот аромат, он часто исходил от юрты хозяина, но ничего подобного ему еще не доводилось пробовать.

Хозяин бросил мясо на пол. Юноши тут же кинулись к куску, принялись драться. Володя схватил кусок и принялся рвать его своими крохотными зубками. Рабы набросились на него, но все их попытки отобрать добычу заканчивались тем, что он их кусал, так больно, что рабы вскоре отступили.

Хозяин поднял Володю за шкирку, как щенка, и унес в юрту с прислугой. Видимо, слугам хозяин велел обращаться с ним хорошо. Володю посадили в деревянное корыто с теплой водой, долго терли чем-то скользким с запахом золы, срезали с него длинные, слипшиеся волосы, насухо вытерли, дали чашку с молоком и теплую лепешку. Володя накинулся на еду как злой, голодный щенок, то и дело бросая на слуг полные ненависти взгляды.

Утром хозяин посадил его на коня, и взмахнул плетью. Володя клещом вцепился в густую гриву, прильнул к мускулистой шее и зажмурил глаза. Конь мчался долго, то и дело всхрапывая, холодный ветер бил по бритой голове, но Володя держался. Рядом скакал хозяин, время от времени взмахивал плетью и громко смеялся.

Теперь рогатых чудовищ Володя пас верхом на лошади. Его хорошо одевали, кормили досыта, часто били, но побои он готов был терпеть ради новой, сытной жизни в тепле. Хозяин начал обучать его стрельбе из лука, владению мечом, метанию копья на скаку. Володя прилежно учился. Так продолжалось два лета и две зимы.

Как-то хозяин привез большого щенка. От него пахло степью и ветром. Хозяйские собаки при виде этого зверя начали жалобно скулить. Хозяин сунул в руку Володи старый нож и закрыл его в юрте рабов с щенком. Изогнув спину, щенок оскалил клыки. Володя сделал все тоже самое и спрятал нож за спину. Щенок бросился вперед, взвизгнул и заметался по юрте. Из шеи его тугой струйкой била кровь. Когда щенок забился в агонии, Володя подошел к нему и попробовал его кровь на вкус. Открыв дверь, хозяин увидел маленького монстра с испачканным кровью лицом.

Хозяин долго вез его куда-то. Сидя в телеге, Володя смотрел на его широкую спину и прикидывал в уме, как можно его атаковать, чтобы разом и наверняка. Но под рукой у него была лишь старая сума с вещами. Ножа в ней не было. А дотянуться до шеи хозяина зубами вряд ли удастся, мал он еще. И Володя это уже понимал.

У огромного шатра в степи на него долго изучающе смотрел толстый, круглолицый старик в мехах. Хозяин что-то рассказывал ему, показывая рукой как бьют ножом. Володе дали палку и выставили против него троих мальчиков, примерно одного с ним возраста, вооруженных деревянными мечами. Они бросились в атаку и спустя мгновение с ревом побежали кто куда. Володя догнал одного из них, занес над ним палку и тут же был сбит с ног воином в доспехах.

Он видел, как старик отсчитал его хозяину несколько монет. Тот низко поклонился и с довольной улыбкой побежал к своей телеге. Володю скрутили и закрыли в просторной юрте из бревен. Вечером пришли трое воинов, тщательно выбрили ему голову, надели на него шапочку из влажной кожи, привязали к ложу и растопили очаг.

Очаг топили и днем, и ночью. Сначала он изнывал от жары, а затем начал страдать от боли. Шапочка сохла и ему казалось, что это хозяин стоит над ним, и сжимает ему голову своими лапищами, так сильно, что казалось еще немного и глаза вылетят наружу.

Он бы, наверное, умер от этой боли. Но однажды ночью к нему пришла его мама. Она сидела рядом, гладила его по голове и напевала свою песню, от которой ему всегда становилось спокойнее.

Володя не помнил, как долго держали его так. Он ел и пил с рук, позволял себя мыть, и не ощущал ничего, ни боли, ни страха, ни одной мысли не появлялось в его голове, им будто не было там места. Когда шапочку, наконец, сняли, ему показалось, что с него сняли часть его головы.

Он делал все, что ему велели, что-то копал, резал, пилил, скакал верхом, стрелял из лука, метал копье, рубил мечом. Время будто отняли у него с той частью головы в шапочке. Там же остались все чувства.

Иногда он будто приходил в себя и видел множество поверженных людей вокруг. И даже нечто похожее на удивление вспыхивало в нем. Но ненадолго. И он снова куда-то скакал, стрелял из лука, рубил мечом, колол копьем, крушил чьи-то головы.

Однажды на глаза ему попался хозяин. Он проходил мимо, увидел Володю, спешился, подошел к нему и оскалил почти беззубый рот. Безобразный шрам пересекал все его одутловатое, будто покрытое старым маслом лицо. Володя посмотрел на него и вспомнил маму. Ее лицо мелькнуло в одно мгновение, но очень четко, ясно.

Хозяин выпучил уцелевший глаз, посмотрел на свой живот, попытался вынуть из него кинжал, рухнул и забился в судорогах. Володе же почему-то показалось, что не хозяина он убил сейчас, а мать свою. Это она лежала перед ним. Капельки крови выступили словно слезы в уголках ее глаз. Но легкая улыбка озаряла ее лицо. Даже сейчас, уходя безвозвратно, она пыталась успокоить свое дитя.

Воины накинулись со всех сторон. Он не сопротивлялся, стоял, не ощущая ни боли, ни страха. Сухой шепот донесся до него, пространство свернулось как кровь в деревянной кадке, запах тлена ударил горячим ветром, иссушил все вокруг, обратил в пепел. Мрачные тени потянулись к нему со всех сторон, словно голодные волки в степи.

Он лежал в какой-то зловонной норе, среди выводка крохотных сущностей, похожих на щенков. Эти щенки тянулись к вымени на брюхе тощего, облезлого зверя, отдаленно похожего на собаку. Володя тоже потянулся к вымени, но щенков было так много, что он никак не мог прорваться к вожделенным соскам.

И тогда он впился в загривок одного из щенков, и принялся сосать из него влагу. Когда этот щенок иссох, превратился в мешочек с чем-то дребезжащим внутри, он накинулся на второго щенка, затем на третьего. Мрачная, облезлая сука не мешала ему творить это зло, молча наблюдала за ним и, будто даже одобряла его злодеяния.

А потом она ушла, вылезла из норы и не вернулась. Он долго ждал ее, сначала молча. Потом начал скулить, все громче и громче, пока в проеме норы не появился силуэт существа, не похожего на суку, которую он ждал. Существо принюхивалось, вглядывалось в темень норы, но войти не решалось.

Он рванул вперед, схватил сущность за мордочку и потянул за собой. Оно упиралось, пищало, клацало крохотными зубками, до тех пор, пока он не начал высасывать из нее влагу. Насытившись, вылез наружу и увидел целую стаю мелких сущностей. Они принюхивались к нему, но не решались пойти в атаку.

Когда они, наконец, ринулись на него, он занял позицию у входа в нору и начал отбиваться. Сущности были мельче его, и одного его удара хватало, чтобы перекусывать им спины. Потом он брел за ними, волочащими задние лапы, и высасывал одного за другим.

Он долго охотился на эту мелочь, пока не понял, что они слишком мелкие как добыча. И тогда он стал высматривать добычу покрупнее. То были сущности, похожие на него. Как-то он нашел нору, где затаилась сука с выводком щенков. Он раскопал нору, и высосал всех до единого. Так он начал охотиться на сук с выводками.

Однажды его окружила целая стая таких как он. Один из этих монстров пошел в атаку, затем второй, третий. Леденящий ужас обуял его, сковал путами по рукам и ногам. Монстры жадно вдыхали этот страх, и рвали в клочья все, что еще питало угасающее сознание.

Так продолжалось до тех пор, пока он не схватил за шею одного из монстров, подтянул к себе и ощутил зловонный поток, напоминавший по вкусу сильно перебродившее молочное вино. Володя потянул в себя этот поток и монстр превратился в сморщенный мешок. Он схватил второго, третьего, четвёртого. Остальные бросились наутек по барханам пустыни, освещенной серебристой луной.

Опьяненный этой победой он помчался следом, догнал и сожрал их всех, но не насытился. Он охотился на этих монстров, пожирал одного за другим, но их влага, и их страх хоть и придавали сил, в итоге только усиливали голод. Целые стаи монстров теперь разбегались кто куда завидев его. И никому не удавалось уйти, настолько быстрым, сильным и ненасытным он стал.

Пустыня была огромной, безбрежной как океан. И чем дальше он уходил в нее, тем сильнее монстры встречались ему на пути. Однако потоки их придавали больше сил, и он шел все и дальше.

Как-то раз он встретил гохая, огромного монстра, похожего на свинью из прошлой жизни. Володя пошел в атаку, не без труда одолел монстра, впитал его поток и, сморщенный мешок, что остался от гохая, превратился в пепел. Он прилег передохнуть. Вдруг сеть легла на него сверху. Он вскочил и увидел странных существ, с короткими ногами, длинными руками и кошачьими мордами. Они пошли по кругу и сеть стала сжиматься. Он бился, клацал зубами, но так и не смог вырваться.

Его долго тащили волком по барханам, бросили в какую-то яму, где уже метались вдоль стен монстры, черные, один другого больше. Их было так много, что казалось, еще немного и он оглохнет от всей той общей какофонии противных звуков из их глоток и страха, сладкого страха.

То было настоящее пиршество. Пока монстры метались в попытках выбраться из ямы, он пожирал одного за другим. Многие их них даже не сопротивлялись. Когда он съел последнего монстра, пепла в яме стало так много, что теперь он мог без особых проблем выпрыгнуть из нее. Но он все еще ждал какое-то время, в надежде на угощение, за которым не надо носиться по барханам.

Когда он, наконец, выпрыгнул из ямы, увидел сущность, похожую на те странные статуи, что иногда проступали из пепла. От него исходил плотный, сытный запах. Володя изготовился к атаке, но увидев нечто в руках сущности, замер. То был детеныш, он пищал, извивался, и был живым.

— Возьми, это тебе! — сказала сущность.

Володя схватил детеныша, проглотил целиком и, наконец-то ощутил блаженную сытость. Он даже присел на пепел, почесал за ухом и облизал лапы.

— Хочешь еще? — спросила сущность. — Тогда иди за мной.

Он заставлял выполнять глупые команды, давал понюхать какие-то камни, вещи, и говорил: «ищи».

И он искал, поскольку знал, что в награду получит сладкого, сытного детеныша. Сущность называла себя Максаром, а его заставляла отзываться на кличку «Савдак».

Как-то раз Максар долго вел его по каким-то тропам, и вывел в мир людей. Потоки сладких запахов вскружили ему голову. Здесь все было съедобно, буквально все. Но они шли к жилищу, что виделось в свете луны. Максар дал ему понюхать какую-то тряпку и велел: «принеси».

Савдак бросился к жилищу, ворвался во внутрь. Худощавый степняк бросился на него с ножом, но савдак повалил его ударом лапы. Следом его попыталась остановить молодая девушка с обнаженной грудью, ее он убил еще быстрее. В люльке у очага он увидел сверток, от него исходил знакомый запах. Савдак схватил сверток и принес Максару.

— Он твой, — сказал Максар.

Савдак разорвал ягнячьи шкуры и, увидел детеныша, но не такого, каким его угощали прежде. Те были крупнее, синего цвета. Этот же был белым как… как что? В его памяти что-то шевельнулось.

— Съешь его! — велел Максар.

Савдак проглотил детеныша целиком и ощутил неведомое прежде блаженство. Этот белый был куда вкуснее и слаще тех, кого ему доводилось есть прежде. Теперь Максар заставлял его искать детенышей в мире людей.

Однажды Максар привел его в горы.

— Ищи! — велел он, и дал понюхать прозрачный камень.

Савдак долго носился по горам. Знакомый запах то появлялся, то исчезал. Наконец он нашел горное селение, к нему вела узкая горная тропка. Савдак поднялся по ней и увидел группу вооруженных людей.

Он пошел в атаку. Самым живучим и упрямым среди людей был кузнец с молотом в руках, он едва не снес савдаку голову, тот успел увернуться, но кусок стали на палке снес ему половину уха. Савдак свернул ему шею, направился к хижине и, неведомая сила отбросила его назад. Теперь перед ним стоял большой косматый пес.

Бился этот пес до последнего вздоха. Его уже не спасали густая шерсть и плотные колтуны на шее, морда, шея и передние лапы покрылись страшными ранами, из пасти валила кровавая пена. Но он упорно стоял у входа в хижину, мазанку в горном селении, и отбивал атаки монстра в волчьем обличье.

Это был волкодав, крупный, матерый, и безумно храбрый. Савдак убивал его медленно, растягивал удовольствие. Однако и пёс в долгу не оставался, пару раз весьма ощутимо ударил савдака по морде, едва не лишил его глаза, и разок поймал за загривок.

Савдак ударил пса лапой, тот отлетел, снова вскочил, но лапы его предательски задрожали. Пасть савдака сомкнулась на загривке пса, позвонки хрустнули, и защитник обмяк, упал на землю, забился в судорогах.

Савдак знал, что это еще не все. Сразу пес не умрет. Ему придется увидеть, как черный монстр закончит свое дело. Он вынесет кричащего младенца из хижины и будет его пожирать медленно, на глазах издыхающего пса. И только затем уже добьет косматого безумца. А может и не станет добивать, сам издохнет, мучимый собственным бессилием.

Он вошел в хижину и увидел девушку, очевидно, мать младенца. Она стояла на изготовку, выставив вперед кухонный нож. В глазах ее не было ни страха, ни отчаянья, только решимость биться до конца, и умереть в неравной схватке. Савдак сломал ей шею ударом лапы. Девушка упала на земляной пол.

У очага в центре хижины сидела старушка, и что-то бормотала. В руках она держала младенца, человеческого детеныша. Этот детеныш смотрел на савдавка большими, бездонными глазами, улыбался и щебетал на своем младенческом языке.

Когда савдак подошел поближе, чтобы по привычке сначала обнюхать долгожданную добычу, младенец протянул свою ладошку, дотронулся до сухого как пепел, потрескавшегося носа, и засмеялся. И, монстр вдруг ощутил неистребимое желание облизать личико этого детеныша. Он уже не видел в нем добычу, но что именно он сейчас видел — ему пока было неведомо. Савдак попытался зарычать, чтобы изгнать из себя неведомое чувство, но из горла вырвался плач.

Он увидел лицо молодой девушки. По краям ее глаз выступили капельки крови, но она улыбалась ему, словно пыталась успокоить. Савдак тряхнул башкой пытаясь отогнать наваждение. Но девушка не исчезла. Она коснулась его головы, и затянула песню…

— Сделай то, что я тебе велел! — услышал савдак, и оглянулся.

У входа стоял Максар, одной рукой он сжимал ножны, другой — рукоять меча. Позади него, во дворе, толпились барнаки, мерзкие демоны Мертвой пустыни. Даже в человеческом обличье они были похожи на голодных, облезлых котов.

— Сделай то, что я тебе велел, — повторил Максар. — И можешь идти куда хочешь. Весь этот мир — твоя законная добыча.

Савдак повернулся к Максару, из горла его вырвался угрожающий рык. Старушка тем временем бормотала все громче и громче.

— Глупый савдак, — выдохнул Максар.

Они атаковали друг друга в одну крохотную долю, песчинку мгновения. Савдак ощутил холодную сталь клинка у себя в груди, но успел сомкнуть свои челюсти на глотке Максара. Эта глотка была защищена слоями мышц, крепких и тягучих как бронза. Но пасть черного савдака крушила и не такую суть.

Максар, пытаясь вырваться из тисков савдака, вывалился во двор. Барнаки налетели со всех сторон и в считанные секунды разорвали плоть савдака на мелкие куски. Но чтобы разжать челюсти черного савдака — савдака повелителя, им пришлось повозиться.

Зов Мертвой пустыни зазвенел в угасающем сознании черного савдака. Но где-то рядом уже звучал другой зов, журчащим смехом драгоценного младенца. И савдак потянулся к нему, как мог, всей своей многострадальной сущностью.

Барнаки таки разжали челюсти савдака, но тело Максара, словно куль с песком, лежало на земле бездыханным. Демоны не сразу заметили, как медленно начал оживать пёс. Он поднялся с земли, выгнул спину, хрустнул шеей, вставив на место разбитые позвонки, и обнажил окровавленные клыки.

Точным, смертоносным ударом он застал врасплох одного из барнаков. Остальные схватили бездыханное тело Максара и кинулись наутек вниз по узкой горной тропе. Пес громко завыл, словно возвещая округу о своем перерождении, и бросился следом…

***

Володя открыл глаза и увидел свою бабушку. Он лежал на циновке, там же, в приемном зале библиотекаря максаров. Бабушка гладила его по голове и напевала песню.

Это точно была его бабушка, но выглядела она как-то иначе, значительно моложе, и на ней были доспехи аватаров, точно такие же, как у Дахалэ. Густые, серебристые волосы ее вились, а не висели жидкими седыми кустиками как там, дома.

У окна залы о чем-то тихо переговаривались Дахалэ и Ратмир. Тут и там расхаживали воины максары, выносили обломки статуй асуров.

— Я пропустил все самое интересное? — спросил Володя.

— Все самое интересное ты только что пережил, — бабушка улыбнулась.

Мираж девушки с ребенком на руках мелькнул в сознании Володи. А потом он вспомнил страшное детство, рабство, Мертвую пустыню, Максара, растерзанных младенцев…

— Я не хочу это помнить, — Володя приподнялся на лапы и снова упал. — Бабушка, если ты аватар, сотри, пожалуйста, все это из моей памяти? Я не смогу с этим жить!

— Без этого ты не станешь тем, кем должен стать.

Дахалэ и Ратмир молча наблюдали за ним со стороны.

— Дахалэ, помоги, — простонал Володя.

Картины из темного прошлого кошмарными слайдами посыпались леденящим кровь водопадом. Володя начал пятиться, грязная пена выступила на его губах.

Ратмир махнул рукой, и на входах в залу, на окнах появились решетки. Володя рванул к одному из окон в надежде выбить решетку, впился в нее клыками, но решетка не поддалась. Он оглянулся и увидел, что бабушка, Дахалэ и Ратмир стоят за решеткой.

Володя заметался по зале, круша все что попадалось ему на пути, бросался на решетки, рвал их клыками, и все глубже погружался в омут ярости где-то внутри себя. А картины все валились и валились, источая жуткий, пронизывающий холод.

— Не надо, не надо, не надо, — рычал Володя, клацая клыками в пустоту. — Отстаньте от меня, это не я, не я, не я…

Он уже не ощущал себя собакой. Он стремительно превращался в черного савдака, повелителя Мертвой пустыни. Тени савдаков и барнаков начали обступать его со всех сторон. Маленькие словно крысы чапы и огромные как носороги гохаи потянулись к нему, принюхиваюсь, словно хотели знать жив он еще, или издыхает, и теперь его можно растерзать.

Володя мог разорвать любого из них в доли секунды, даже всей этой темной армией они были бессильны перед ним. Но в потоке картин из прошлого ему не хотелось никого терзать. Он поднялся на лапы и смиренно склонил голову, в надежде что его разорвут сейчас, и все это закончится, он просто обратится в горсть пепла в Мертвой пустыне, станет частью бездушного бархана в свете серебристой луны.

Но монстры не спешили нападать, стояли и принюхивались. Володя сделал шаг на встречу и тени исчезли, растворились во мраке залы. Он присел на каменный пол, задрал голову и завыл, громко, протяжно, тоскливо. Звуки этой жуткой песни словно стаи воронов понеслись по долинам Срединных земель. Даже в Мертвой пустыне, казалось, услышали его. Он оплакивал все то, что случилось с ним когда-то, всех тех, кого потерял и растерзал. И все слышали, и молчали.

Но вот из мрака появился силуэт девушки, той самой, что когда-то была его мамой. Она присела перед ним, протянула руки, и он уткнулся в них, ощутил теплые, нежные объятья. Страх и боль постепенно отступили. А он прижимался к ее груди и тихо поскуливал, словно маленький, беззащитный щенок…

— Подойди, Банхар! — Володя поднял голову и снова увидел бабушку. Она стояла у мозаики с изображением дерева.

Он подошел к ней, обнял лапами ее ноги, приник к ним.

— Ты прошел по древу Прибежища. Это древо начинается в мире людей. Мертвая пустыня — почва для древа, и для всех нас. Без Мертвой пустыни не будет древа Прибежища. Так и ты, не будешь собой без своего прошлого.

— За что мне это все?

— За то, что только ты можешь быть первым Банхаром. Встань!

Володя поднял голову и встал на лапы.

— От корней древа Прибежища до кроны его, от тлена к жизни, от жизни к тлену, от темной стороны луны к свету солнца, приди, Банхар! Я призываю тебя!

Дахалэ, низко склонив голову, протянул бабушке каменный ларец. Она открыла его и извлекла алмаз, прозрачный, словно слеза младенца.

— Пришло твое время, первый Банхар! Ты нужен нам!

Она протянула алмаз. Володя повел носом, и ощутил свет, мягкий и теплый, словно луч солнца. В отражении камня он увидел отражение себя, могучего, непобедимого волкодава с четырьмя глазами. Все четыре глаза этого зверя светились, переливались живым огнем.

— Что ты видишь? — спросила бабушка.

— Себя, — тихо ответил Володя.

— Что ты видишь? — повторила бабушка.

— Себя, — ответил Володя чуть громче.

— Что, ты, видишь?

— Я, вижу Банхара!

Дахалэ облегченно вздохнул и прикрыл глаза. Грохот оружия о латы послышался в соседних залах, тысячи восторженных голосов раздались за окном.

— Банхар, Банхар, Банхар, — начали повторять воины. И этот клич понесся по долинам Срединных земель доброй вестью, живительным ветром, над страной максаров и асуров, над хребтом Меру и Мертвой пустыней к Мглистым горам, долине сартов и миру людей, где все те, кто был ему дорог, без надежды на победу все же готовились к решающей битве.