Баба Яга против!

2. Иван-дурак и Иван-царевич

Я безнадежно влюблен в паруса, В скрип башмаков и запах дорог.

Хелависа. Бродяга.

Иван приземлился почти удачно. Лицом на ветки, правда — теперь так с седмицу бриться не судьба, ну да и не больно хотелось. Все равно он с болот теперь ни ногой, пока до бабы Яги не доберется.

Старушка, конечно — ужас на крыльях ночи: нос крюком, глазки злые, сердце каменное, желудок, видать, луженый, да и про ноги костяные, судя по придавленным пальцам — не врут, а вот избушка до чего ж хороша! Ножки курьи, диво дивное. Не ходит — танцует!

Больше всего на свете белом было Ивану по сердцу на диковинки поглазеть, истории послушать да посказывать, на людей посмотреть и себя показать. Еще непоседой безусым отправился он на поиски счастья, все как полагается. Да еще до первого моря сообразил Иван, что искать его и не нужно вовсе, потому как тут оно, счастье — в груди птахой бьется. Покуда солнышко встает да садится в положенное ему время, покуда за горизонт паруса чайками летят, башмаки по пахучим дорогам поскрипывают да харчевни в дальних землях пылятся, будет Иван счастлив.

Говорили люди, что дурак он, а не добр молодец — молодцы за счастьем коли идут, знают, что делать.

Счастье — оно ведь как ищется: без красной девицы тут никак. Лучше всего — царевна, но и просто краса-длинная-коса сойдет. И будь она в беде али неволе, так ясно все как божий день: оно это, счастье твое. Хватай, увози, прячь, дерись, не отдавай ни за что — на войне все средства хороши, и добр молодец даже самой смерти не проиграет. Живая вода на то существует и друзья верные. После битвы (для недруга роковой) — домой невесту прекрасную, голову врага и дары судьбы привезти надобно. А после избу поставить. С печью изразцовой, чтоб жена молодая пироги пекла, деток растила да не скучала.

У Ивана же все не как у людей: вон — борода отросла, целый свет за плечи забросил, подметки уже седьмые снова в дырах, а все ему не глянется никто, с кем бы домой воротиться. Куда глаза глядят бредет, и ни кола тебе, ни двора, ни жены, ни врага. Только улыбка блаженная на роже да котомка с краюшкой хлеба за спиной болтается. Ну чем не дурак?

Посмеивался Иван, нахлобучивал кулаком шляпу дорожную да дудел на своей дуде песни задорные: когда по свету ходишь, научаешься, что не ты — самый мудрый, а в том и есть настоящая мудрость. Вот и звание дурака начал он почитать со временем за комплимент.

Люди — мы ведь такие, вечно что-нибудь выдумываем да говариваем. Вот, например, в славном городе Переславле, умник какой залетный ляпнул, будто баба Яга местная в болотах сгинула — с осени ее никто не видал, а уж и май-травник стукнул. Значит это, что мировое равновесие пошатнулось. И переславляне тут же закручинились, к концу света готовятся. А делов-то: пойти на эти самые болота и поискать толком. С чувством, с толком, с расстановкой. Иван так сразу и сказал: найду я вам бабу Ягу, люди добрые, будьте покойны. Пошел на болота, кружил седмицу, но да не иголка в стоге сена — сыскалась. И все с равновесием в порядке. Разве что кроме как в душе этой самой старушки. Но души чужие — потемки, Ивану не по компетенции. Он плотницких и столярных дел мастер. И еще всякое по мелочи.

Услыхал, что переславский дворец царя Берендея починяют, вот и решил приехать. «Мо-дер-ни-зи-ро-вать». Кровлю там, окошки резные. Нет равных в деле плотницком бокорашам на Черной реке — а Иван у них научился, когда лес вместе сплавляли, тыщу лет тому. Вот теперь коль путь его лежал по земле, так людям избы ставил, терема, дворцы — по настроению. Не все ведь умеют, а всякому добру молодцу крыша нужна. Над головой и вообще. И не только молодцу, а и старикам каким. Нравилось Ивану людям дома сотворять. А своего не хотел. Жизнь для Ивана — дорога.

Даже врагов не нажил, да и зачем они ему?

Но против собственной головы не попрешь, а голова говорила, что с крышей все же даже ему, дураку, лучше, чем без. Только чтоб у крыши не было якоря и в любой день можно было в путь отправиться. Чесал репу Иван и шел дальше — не знал он, как такую загадку разрешить. Дом, а чтоб на месте не сидел?

И вот, нате вам — избушка о курьих ножках. Диво дивное, терем ходячий. Слыхивал Иван сказ о замке заколдованном, что ходит по свету, пока волшебник огня ему велит, да не верил, что взаправду бывает такое, пока сам не увидал.

Яга ему зубы жар-птицей заговаривала, но на кой ему жар-птица, когда вот — избушка на курьих ножках, ходячий дом, предел всех мечтаний?

Захочешь к морю — отправляйся к морю, будешь там на солнышко смотреть да бока греть на бережку песчаном. Утречком рыбачить, в обед — уху в тенечке варить. Да шторма слушать. Синдбаду весточку отправить — вместе-де не одну версту под парусом исходили. В лесу потеряться пожелается — так тоже на здоровье. По ягоды, по грибы, чтоб пироги ароматные печь, птичек певчих слушать, на дудочке мавкам речным играть... А и за Горизонт если... Мир смотри, да и дом веди.

А враги завестись решат... Иван потер перешибленную курьей ногой поясницу и посмеялся — так и здесь избушка не промах. Не дом — крепость.

Он построит себе такую. В лепешку разобьется — но построит.

А вприсядку избушка пойти сдюжит?.. Иван задумался. Просвистел частушку, повыкидывал коленца на пробу — коленца сказали, что избушка, глядишь, и справится, а Ивану вот лучше их пока поберечь. Отбились малость. О елки.

Что за диво Ягина избушка!

Нечто он — и не договорится? Там ведь подсмотреть только надобно, что да как устроено. Не собирается Иван у бабушки дом отнимать, он — парень доброй души. Еще и по хозяйству подсобит. Вдруг починить ей чего нужно? Наверняка.

Решено. Хлопнул Иван в ладоши. Достал из котомки матушкину мазь, синяки да ссадины смазать. Служила мазь ему верную службу с тех самых пор, как отправился он в путь-дорогу из дома родительского. И у бокорашей пригодилась, и в путешествиях заморских, и давеча, когда занозу на кровле берендеевой под ноготь вогнал.

И ступа у Яги, должно быть, есть. С помелом. Эх, вот полетать бы. Но старуха вряд ли пустит.

Так весело насвистывал Иван-дурак, замазывал раны мазью целебной, да о избушке Яги мечтал. Но услыхал голоса и ушки навострил.

— Лиходей серый! Ты! Моего коня! Да ты знаешь хоть, кто я?!

— Вижу, Иван-царевич... Нет мне прощения...

— Раньше надо было думать! Я пешком пойду, по-твоему?

Иван-дурак сунул свой любопытный длинный нос в кусты, откуда доносилась перебранка. Сидел на полянке юный царевич — в червленом кафтане с золотом, в уборе чудесном на кудрях златых... Иван-дурак фыркнул весело: добры молодцы-любители, может, и добрые, а о том, как одеваться для странствий и подвигов, понятия не имеют.

Хотя и в доброте их сомневаться впору.

Перед царевичем понурил голову огромный Серый Волк.

И как с другими детьми природы общаться, тоже не обучены. Эх, добры молодцы да красны девицы, вам бы к миру да с уважением, с не велением да хотением...

— Буду я тебя возить, Иван-царевич, лучше любого коня! — предложил радостно Серый Волк.

Натянул свою рубаху дырявую Иван-дурак да и выкатился из своего куста на полянку, утренним солнцем освещенную — распогодилось как.

— Здравия вам, люди добрые, — отвесил Иван поклон царевичу, — и твари божие, — а это уже волку.

Волк — он ведь не «люди добрые».

Царевич задрал нос, волк уши прижал виновато.

— Неудобно на тебе ездить. И несолидно. Тут подумать надобно. Батюшка мой из тебя коврик бы сделал...

— Это вы про царя Берендея? — поинтересовался Иван-дурак.

— А ты что в разговор влезаешь, болезный? — отметил Иван-царевич взъерошенный вид Ивана-дурака.

— Да я ведь поздоровался, ваша милость. Вот вы — забыли, кажись.

Иван-царевич снова задрал нос. Еще выше. Так можно, оказывается. Хотя и был он ниже нашего Ивана, который дурак.

— А тебе меня и так знать должно.

— Да ведь и знаю. Седмицу назад кровлю над вашей горницей тянули, ваша милость. Вы тогда еще золотые яблоки под кровать прятали.

Царевич покраснел.

— Так ведь я...

— Для запасу, понятное дело, — с самым серьезным видом кивнул Иван-дурак. — Все равно жар-птица ворует больше, чем вы, какое тут преступление?.. А позвольте уточнить — это вы сейчас за ней отправляетесь?

— ОтправляЛСЯ, — сложил руки на груди Иван-царевич и холодно кивнул на волка. — А эта вот... тварь божья моего коня съела.

Серый Волк лег и накрыл глаза лапами.

— Век тебе буду служить, царевич... Верой и правдой...

Совестливый какой. Совесть — это чудесно, но все хорошо в меру. И у Волка с душой тоже нет равновесия. Все же прогнило что-то в этом лесу... Впрочем, неудивительно — болота.

А Иван-царевич и обрадовался, прямо глазки заблестели. Избалованный отрок.

— Ну, коли так, прощаю я тебя... — поднял руку для благословения царевич.

— Постой, постой, Серый Волк, не поспешай с клятвами. Служба без дружбы — тут не дело. А скажите, ваша милость, вы коня ночью стерегли?

— Стреножил я его, зачем стеречь? — пожал Иван-царевич своими плечами в червленом с золотом кафтане. — Ночью спать надобно, а не коней стеречь.

Иван-дурак рассмеялся, разводя руки.

— А волкам серым ночью создатель положил на охоту выходить. Такова уж их природа, ваша милость. Не можете же вы супротив божьего промысла идти?

Почесал Иван-царевич затылок.

— И что же мне делать?

Иван-дурак двинул бровями вверх, потом двинул вниз. Вправо и влево. Молвил наконец:

— Вернуться можно. Мы уже починять вашу горницу закончили. Теперь у старшего царевича, Василия, орудуем. Батюшка ваш, царь Берендей, коврики за провинности делать не станет, ни из волков, ни из сыновей...

— Не подходит, — уперся Иван-царевич. — Я с подвигами возвращаться обещал.

Иван-дурак кивнул. Понятное дело.

— Ну, тогда можно дальше пойти. Пешочком. Подвиги — их ведь самому добывать надо, ваша милость. К сожалению. А то их серому волку припишут, зачем вам это?

Вообще-то, Иван-дурак не очень любил строить из себя умного, но больно Волка непутевого жалко было.

— Баба Яга говорит, что знает, где жар-птица живет. Подскажет вам, ваша милость, если вежливы будете. Очень она строгая.

Иван-царевич так и подскочил, где стоял.

— Ты бабу Ягу видел?! И живым ушел?!

Иван-дурак осклабился.

— Можно и так сказать... Но дорогу к жар-птице показать баба Яга предлагала.

— А ты что же?..

— Ну, мне жар-птица не нужна, ваша милость. Я и сам летучий.

Иван-царевич рассмеялся.

— Ничего ты не понимаешь, болезный! Жар-птица — это же!

Иван-царевич потряс кулаком, и это должно было объяснить все.

— Только как я буду жар-птицу добывать без коня... — озадачился Иван, который царевич.

Ну да, сапожки сафьяновые развалятся.

— Господь дал вам ноги, ваша милость. До бабы Яги дойти хватит. А там — может, она вам коня богатырского справит... Она ведь весь народ лесной в кулаке держит. Верно, Серый Волк?

Волк тоскливым взглядом посмотрел на одного Ивана, на другого... и кивнул.

— Далече идти-то? — стукнул Иван-царевич каблуком о каблук нетерпеливо.

— А вон туда, полянка приметная, огромная темная ель на берегу большого болотца, версты три, наверное... Только на болотах осторожно, ваша милость, и в гости к ней не напрашивайтесь!

Иван-дурак прокричал это уже юному царевичу вслед.

— ...ВАШИ ноги не выдержат, — закончил он тихо и чуточку злорадно.

Покосился на Серого Волка со вздохом.

— Так я, это... — пробормотал Серый Волк, — проводить бы царевича мог...

— А тебе оно очень надо? — нахмурился Иван-дурак.

Волк попятился в испуге.

— Ты... о чем? Да и кто ты такой?

— Я тоже Иван. Только дурак. Потому объясни мне — на кой тебе служить царевичу и виниться за съеденную лошадь?

— Ну, так это...

— Он ее проворонил, он и виноват. Серый, ты же Волк! Возьми себя... в лапы, что ли. Вот был бы царевич тебе другом — другое дело. А из чувства вины?!. Ему до того, чтоб стать другом верным, еще расти и расти, не надо на дармовщинку, это для всех сторон плохо кончается.

Одернул Иван-дурак рубаху. Почесал затылок, вытащил ветку из кудрей своих нечесанных, посмотрел туда, где царевич скрылся.

— Рассердит ряженный царевич нашу Ягу... Подождать придется, пока старушка остынет, эх...

Волк примостился рядом.

— А тебе к бабе Яге зачем?

Иван-дурак покосился на зверя. Бедняга. Что же он такой неприкаянный и виноватый. И бесхозный совсем. Наверно, потому и Иван-царевичу себя в друзья-слуги предлагал. Вздохнул Иван.

— Домик мне ее нравится. Такой же построить хочу.

Серый Волк вытаращил желтые глазищи.

— Да ладно!

— А что? Я строитель.

— Ну... — развел лапами Серый Волк, — это же не только построить... Избушка ведь еще... живая. Такое не построишь.

— Вот и спрошу у Яги, как оживить. Али она не знает?

Волк сел и почесал за ухом задней лапой.

— Не знаю, согласится ли. Строгая у нас Яга.

Иван устроился поудобнее и потер спину. Болит ведь...

— Это я заприметил. Вот и думаю — как мне ее уговорить? Может, подскажешь что, Серый Волк?