Баба Яга против!

15. Решающая победа Ивана

Украду, если кража тебе по душе,Зря ли я столько сил разбазарил?

В.Высоцкий. Лирическая.

— Ванька... — выдохнула Яся, когда из ниоткуда, одновременно с жар-птицей на нее налетел Иван. — Ты откуда знала, что я про него просить буду?

— Да я и не знала, он сам, — хмыкнула жар-птица и по сторонам посмотрела с плохо скрываемым презрением. — Что ты в этой горнице делаешь?

— Живу... — усмехнулась Яся и затрясла Ивана, который был будто пьяный: улыбался блаженно, да отстраненно, а сам как кукла тряпичная на ногах не стоял — как на нее налетел, так и не двинулся никуда. — Сам?.. Да как же ты меня отыскал, Ваня?!

Охнула — тяжелый-то какой! — и на диван отпихнула. Упал Ваня на подушки до покрывала, кучей набросанные, как мешок с картошкой. Жар-птица только крыло подняла, чтоб не мешать полету добра молодца от кресла да Яси на диван и подушки.

— Второй раз я его полетать отправляю... — хмыкнула Яся и лицо в руках спрятала. — Вернуться нам, жар-птица...

— Н-не надо, — отозвался Иван с диванчика.

Яся, жар-птица и кошка Мег так на него и обернулись.

— Там Леш-ший, Кик-кимора... п-потешаются н-над нами, в б-блюдечко смотрят и тропинки п-путают, — запинаясь, проговорил Ванька, да и отключился.

— Ваня... — так и села Яся в кресло. — Что ж такое ты говоришь...

Тропинки путают?.. Блюдечко?.. Это Кикимора, что ль?

— Пьяный наш Ваня, — фыркнула жар-птица, приблизив к нему клюв свой огненный и рассматривая внимательно.

— Пьяный?! — едва не возопила Яся.

— А что, ты вот так взяла и полюбила, не узнав подробности? — прищурила глаз один жар-птица — Вдруг твой Ивашка — пьяница?.

— Не может он быть пьяницей! — топнула Яся ногою. — И не прямо полюбила вот так сразу, на любовь время нужно, а мы только сутки и знаемся... Ну, поболе чуть.

Засмеялась жар-птица. Не поверила.

— Это, скорее, какое-то совпадение. Он столько по свету ходит, столько знает, столько умеет, сердце у него такое... Не может он пьяницей быть, жар-птица! И... дорог он мне, так что не возводи напраслину!

Ваня поднял с дивана палец, не открывай глаз.

— Верно, жар-птица. Не возводи. Это ром, Горыня и пельмени.

Яся так и прыснула. Даже кошка Мег на спинку кресла снова взобравшись чихнула. От смеха ли, от простуды ли — никто судить не брался.

- Скучала я по тебе, Ваня.

В дверь вдруг постучали.

— Яся?

Яся так и вздрогнула всем телом и вскочила. Тетя Иоланта!

— Ох, если увидит она вас...

Жар-птица, если бы смогла, бровь бы подняла.

— И что будет? Колдунья это какая? Так я ее молнией, так и быть...

— Нет, — шепотом Яся закричала, — не колдунья и не надо... молнией.

Ручка двери повернулась. Сейчас войдет тетя Иоланта...

— Я прикрою, — в кои-то веки кошку Мег поперло на настоящие подвиги.

И скользнула она в щель в приоткрывшейся двери с громким мявом.

— Ох, Мег, вот ты где, — запричитала тетя Иоланта. — Что, к Ясе снова сбежала? Ах ты, моя маленькая да пушистенькая...

— Тетя Иоланта, я тут кино смотрю, — выглянула Яся в щель, своим телом всю ее и закрывая. — Простите, не сразу услышала.

От одной жар-птицы сияние такое, что и одеяло накинь — не поможет.

— Ох, а светло у тебя как!

— Это... новые фонарики вот испытываю... И свечки.

— Дом только не спали, — добродушно пошутила тетя Иоланта и ушла за картинно плачущей у кормушки Мег на кухню.

Затворила Яся дверь, повернула ключ и вздохнула тяжело, испарину вытирая.

— А если не колдунья... — начала жар-птица.

— Да как я ей это все объясню! — воскликнула Яся как можно тише. — Тебя светящуюся, чужого мужчину на диване, еще и пьяного...

— А зачем объяснять?

— Я не чужой мужчина, — промямлил Иван. — Я твой мужчина.

— Сказала «не твое это дело» и дверь закрыла. Все.

Яся взмахнула руками неопределенно, тем временем от замечания Ванькиного краснея.

— Это бабой Ягой я так могу. А Ясей... никак. Что делать-то нам теперь? Ты нас вернуть в Тридевятое можешь?

— Это и «твой мужчина» может, — фыркнула жар-птица. — У него в котомке лежит Тихомира.

— Как?! — не поверила Яся.

— Флюгер заветный, а душа избушкина в нем заточена.

— Значит, я могу... вернуться в свою... нашу избушку?!

— Прямо уж «нашу».

— Нашу, — подтвердил Иван.

И возьми-пойми, здоров он, болен, пьян, трезв, спит или бодрствует? Зло брало, а и радость в сердце птичкой металась. Что он «ее мужчина» и вообще. Нашел! Из Тридевятого, чудом каким-то до ее дивана добрался!

И было чувств этих взбалмошных слишком много сразу.

— Есть у вас три пути, — подняла жар-птица лапу и выставила три пальца. — Через флюгер в избушку, но тогда тебе снова Ягой придется сделаться и тогда Ваню надо забыть, негоже Яге со смертным водиться, народ не поймет, — загнула она один палец, — в волшебное зеркало в пещеры Змея подземные, но что потребует с вас Горыня за свободу и сможете ли расплатиться — не знаю, — загнула второй и замолчала.

— А третий? — уточнила Яся для порядку.

— А третий — тут остаться.

— А ты? Помочь не можешь?

— Так не нравится тебе мир перевернутый? Да и Иван хотел.

— А ты так не хочешь, чтобы мы возвращались?

— Я имя хочу. Как ты Вещему Олегу дала.

Яся хлопнула глазами.

— Это значит, что ты подумаешь?

— Это значит, что я перо забирать не стану. За ложный вызов.

Яся долго и не думала. История Вещего Олега? Да будет так.

— Ольга?

— Ольга... — повторила жар-птица и глаза прикрыла, в транс впадая.

— Нет, воротиться надо... — попытался Ваня глаза открыть. — В пещерах Волк Серый, Олег Вещий и Иван-царевич со спящею царевной остались. Нельзя их б-бросать...

— Так вот, значит, где Олежка от меня прячется! — рассмеялась жар-птица. — За спиной Ивана-дурака. А все сама, даже имя сама добывай...

Припала Яся к дивану, потрогала лоб Ивана-дурака. Перехватил он ее ладонь, и улыбка блаженная разлилась по его устам.

— Яся... поцелуй меня в уста сахарные.

Яся так и побагровела, вскочила, затрещину ему дала.

— Я тебе дам уста сахарные! Пьяница!

Иван так и сел. В голове у него чуть прояснилось, то ли от затрещины, то ли от того, что Яся снова Ягою сделалась. По характеру.

— Это я тебе дам, — свел он брови хмуро. — Кто на «службу» какую-то в другой мир от меня убег и не сказал ничего? Кто перо жар-птицы увел? Кто...

Яся так и поставила руки в боки, намереваясь все ему сказать. Этому дураку треклятому!

— А ты мое сердце украл, это подороже будет стоить, чем перо! Тем более, сам его посеял, потому что растяпа и дурак, и...

Не договорила Яся: сгреб ее Иван в охапочку на свой диван да колени, и там поцеловал. В уста сахарные.

Жар-птица Ольга крякнула и хмыкнула. Вот ведь влюбленные — и чудес да миров им в такой момент не надо. Позавидовала даже птица волшебная на мгновение смертным неразумным.

А вот тетя Иоланта снова до двери Ясиной добралась — ходила она медленно, от криков и затрещины пока дошла, уже и тихо в комнате квартирантки сделалось.

— Яся? — постучала она снова. — У тебя все в порядке?

Яся тут же оттолкнула Ивана-дурака, уста рукавом вытерла и просипела:

— И кто придумал, что они сахарные!

На дверь покосилась и едва не заплакала.

— Да!

Крикнула, а голос-то и сорвался. Где Тихомира с ее звукоизоляцией?.. И отсутствием необходимости объяснять кому бы то ни было, что ты делаешь, с кем, зачем и когда?..

Домой, домой! Пусть и Ягой снова стать придется... Но без Вани-то как, без Вани она теперь никак не хочет... Ни Ягой, ни в Тридевятое, ни мир перевернутый... Все возможно, конечно — губу закусила и пошла, но... зачем, когда вот он, настоящий, живой... сахарный? Хех...

— Что же делать... — в волосы пальцы запустила.

Иван встал, покачиваясь, отодвинул свое ясно солнышко вредное и решительно к двери направился. Яся ужаснулась, прыгнула на него сзади, обвила руками и ногами, едва устоял Иван на ногах. Если бы стены тут не были так близко с каждой стороны, то и не устоял бы.

— Даже не смей... к ней ходить...

— Но я слышал, она не колдунья? А я даже с колдунами договариваться умею, ясно солнышко. Ик! Скажу, что руки твоей прошу и с собою забираю...

— Какой руки? — воззрилась Яся на него из-за его же плеча.

— Вот этой, — коснулся Иван ее ладони и осклабился. — И этой. И сердце еще бы попросил, но оно все равно уже у меня, ты сама сказала.

— Марш на балкон, мистер Ик! Ты протрезвеешь завтра и передумаешь, — отпихнула Яся Ивана к стене и на пол спрыгнула.

— Не передумаю. Ни завтра, ни через год, никогда. Я долго по земле ходил, Яся. Тебя искал. И нашел. И не отпущу.

— Яся? — донеслось из-за двери с беспокойством нарастающим.

— Руки просят не из этой двери, а из входной. И не в таком виде.

Поглядел Иван на нее грустно, да и пошел на балкон. Светились они, конечно, с жар-птицей Ольгой знатно, как тысяча фар, но что поделаешь.

Яся очень старалась не краснеть, по щекам себя даже похлопала, в грудь с сердцем выскакивающим в горло, ударила. Прокашлялась, и дверку-то открыла. Стыдно прохрустел в ней ключик.

Лицо тети Иоланты выражало крайнюю степень заинтересованности.

— Ты прости, что мешаю тебе... Но услышала крики, думаю... точно ли кино?

— Да... — засмеялась Яся натужно. — Я сделаю потише, тетя Иоланта.

— Ой, да не мешает мне, — махнула тетя Иоланта рукой. — Я же двоих детей вырастила, что мне теперь-то? Ты Мег не видела?

— У меня ее нет, — покачала Яся головой.

— Ну, прости, что помешала. Смотри кино.

Легко сказать — «смотри кино»! Яся закрыла дверь, да так и сползла по стеночке. Стыдно ей было квартирной хозяйке врать, а как ей скажешь-то?.. Даже если и поверит, это слишком много слов, слишком много...

На балконе было темно. Яся вскочила, побежала... И никого. Вернулась в комнату. Закрыла лицо руками. Она... с ума сходит?

И даже пера не столе не осталось. Окарина только. Коснулась Яся свистульки пальцами, опустилась на кресло.

— Не схожу... Но, понять не могу... Волшебное зеркало схлопнулось?.. Жар-птица терпение потеряла?.. Ольга, тоже мне...

Коснулась Яся губ, на которых горел еще поцелуй Ивана-дурака неожиданный. Пискнула от счастья и расстройства одновременно.

— Тихомиру хотя бы мог мне оставить! Дурень! Дурень он и есть дурень...

Покрутила Яся головой вокруг, по лампам своим, фотокарточкам, растениям тропическим... Пакет с бананами и апельсинами для Кикиморы стоит. Тьфу!

Задрыгала коленками, завизжала в бессилии.

— Ненавижу!.. Он меня бросил! Пойду с кошкой Мег поговорю, что ли.

Пошла Яся на кухню, кормом шелестеть, кошку Мег ждать. Но едва заглянула кошка Мег, как домофон зазвонил. Взвилась кошка Мег с глазами выпученными на месте, как она обычно это делала, и сбежала на табуретку под стол.

— Ждешь кого, Яся? — спросила тетя Иоланта, долезая до двери.

— Нет... — озадачилась и Яся.

Ждет, конечно, но не в домофоне. И уши ему оторвет при встрече.

— Кто там? — спросила тетя Иоланта.

Трубка тетя Иоланте что-то ответила, она и кнопочку открыла.

На выглянувших из кухни осторожно Ясю и кошку Мег обернулась, замок на двери входной открывая:

— К тебе, Яся. А кто это — Ваня Дуров?

Яся так и поперхнулась. Дуров?.. Хотела сказать «не знаю я никаких Дуровых», но слова в горле так и застряли. Знает ведь.

У распахнутой двери стоял и улыбался Ванька-дурак, при всем параде. Современном параде. Значит: пиджак, рубашка, брюки под цвет, ботинки начищенные, волосы причесанные, а не незнамо что, как пять минут назад, царапин, синяков и дыр нет и в помине, зато в руках держит он огромный букет ромашек...

Яся зажмурилась и головой мотнула.

— Ясенька, не знала, что у тебя есть кавалер, да еще пригожий такой, — разулыбалась тетя Иоланта. — Проходите, проходите, Ваня.

Она была добрая.

— Я к вам больше, тетя Иоланта, — улыбнулся Ваня широко да белозубо. — И цветы для вас. Яся-то все вам сказать боялась, вот я и пришел... сам поговорить.

Отдал с поклоном, как в тридевятом. Тетя Иоланта впечатлилась и побежала вазу искать.

— Ой, это и хорошо, Ясенька у нас всего боится. Рада я познакомиться с вами, Ваня! Ясенька, да ты у порога не держи гостя. В зал проводи, чаем напои.

И исчезла тетя Иоланта на кухне.

— Спать уложи, баньку натопи, — проворчала Яся, складывая руки на груди. — Ботинки снимай, что ль. Тебе бы по шее дать, Ваня Дуров.

— За что ж это? — удивился Ваня искренне и затылок почесал привычным жестом дураковским.

— За то, что бросил меня, ничего не сказав!

— А, — расцвел Иван, ботинки свои начищенные снимая да бросая как попало, — так теперь ты понимаешь, как мне у моря синего было, ясно солнышко?

— Я же не специально... — бухнула Яся кулаком ему в грудь, да и расплакалась.

Обнял Иван свое солнышко ясное, повел в горницу дивную, которая, наверное, и называться должна была словом странным «зал».

— Не туда, — шмыгнула носом Яся, — это опочивальня тетя Иоланты. Направо. А там, дальше — моя комната.

— Ты же сказала, что руки просить надо из других дверей. Вот и отдал я жар-птице перо мое — оно ведь мое было — чтобы она меня сделала таким, каким быть надо, когда руки просишь в мире вашем перевернутом. А от имени, которое ты ей дала, она в силе раздалась-то еще поболе. Ох, и что это, Яся?..

Восхищенный возглас Ивана относился к телевизору, который рассказывал нудным голосом последние новости. Снова где-то за границей террористы жахнули, а у нас протесты не стихают, и самолеты потому не летают.

— Такое яблочко... по блюдечку местное, — вздохнула Яся. — Телевизор называется. Ты чай какой будешь? Зеленый? Черный?

— Черный? Это что ж, как из речки Смородины под Калиновым мостом?

— Ты этой ереси при тете Иоланте не говори, пожалуйста. А то ни руки тебе не видать, ни ноги, — сказала Яся и побежала на кухню, как раз когда тетя Иоланта с вазой гордо в зал входила.

— А и расскажи мне, Ванечка, что у вас да как. Всегда говорила, что Ясенька счастье свое найти должна! Она ведь у нас и красавица, и кудесница!

А красавица да кудесница так и пряталась в коридоре темном, руки к пылающим щекам прикладывая да глупый смех удерживая. Какой тут чай, когда к тебе сватается лучший на свете мужчина?..

У твоей квартирной хозяйки разрешения спрашивая на твой съезд вместо тебя... Золотой человек. Поцелуй в уста сахарные ему за это простить можно.

— Допрыгалась, Яга? — коварно прошлась боками ей по щиколоткам кошка Мег.

И пошла иступленно тереться о Ванины ботинки. Кошка Мег с ума сходила по кожаным вещам. А жар-птица не поскупилась, качественными шмотками Ваню-дурака одарила. Он, как никак, ей свободу подарил вечную.

— Вот и приехал я за Ясей в даль такую, тетушка, — заканчивал Иван сказывать очередную свою историю, не полностью правдивую, и внимания старался на диковины горницы мира перевернутого не обращать.

Потому как наказывала ему жар-птица: если хочешь Ясю свою по всем правилам хорошего тона и мирового волшебства в Тридевятое забрать, то никому и подумать нельзя, что ты Ивашка-дурашка, а не Ваня Дуров.

— Люблю ее больше жизни.

Запела душа Ясеньки, в ту самую птицу жар превращаясь.

— ...и она от меня тоже без памяти.

А вот это перебор! И сразу набурмосилась Яся. Да что он про нее говорить смеет!

— Но правильная ведь она у меня, добрая. Вас расстроить боится, ведь на веки вечные со мной ей уехать придется.

Заломила руки тетя Иоланта уже давно, а потому весть о скором лишении источника дохода до нее не сразу дошла.

— Потому и решил я сам к вам приехать да ее руки просить, — сказал Ваня.

И с Ясей, из-за притолоки на него ощерившейся, глазами синими встретился. Улыбнулся нежно и безмятежно.

— Ах... — дошло до тети Иоланты. — Об руке вам Ясю надо спрашивать, а я только рада буду, хоть и скучать за Ясенькой стану. А когда?

— Да нынче, — кивнул Иван согласно.

Тут уж Яся не выдержала, в зал вбежала.

— Не нынче! К... концу недели — седмицы то бишь — хотя бы.

— Ясно солнышко, торопимся мы, ведь знаешь, — двинул бровями Иван просительно. — Ждут ведь там нас.

Тетя Иоланта хлопнула в ладоши. Тетя Иоланта любила романтические истории. Особенно, когда они случались с ее квартирантками. Из этой комнаты с балконом девушки всегда замуж выходили. Вот и Яси очередь пришла. Она знала.

Так вот, хлопнула тетя Иоланта в ладоши и сказала:

— Вот что, Ваня, я предлагаю. Вам с Ясей, конечно решать... Ничего удивительного, что подумать ей надо. Появился ты из ниоткуда, приглашением ее ошарашил. Оставайся у нас на ночь, время-то позднее. А утро вечера мудренее. Там и решите. Я благословение вам свое даю.

— Спасибо, тетушка, — поклонился Ваня из своего кресла да от сердца. И задумался, на Ясю посмотрел.

— На работу мне завтра, — развела она руками беспомощно. — Службу, то есть. И... Не знаю я...

Ну, вот почему все решать надо непременно сейчас и сегодня, и каждый раз так?.. Она-то за Иваном вроде и на край света, но права ведь жар-птица — что она о нем знает, за день-то всего?..

— Хорошо, — согласился Ваня. — Давайте я... чай сделаю?.. Ясно солнышко-то я озадачил.

Встрепенулась Яся от дум своих тяжких, на демагогию, как говорила кошка Мег, похожих.

— Помогу я тебе, Ваня.

И шикнула:

— С чайником электрическим, чай, не справишься, дурашка.

Не выдержала, и сама его в щеку поцеловала. Совершенно демагогии мыслей своих противореча.