Астийский эдельвейс

— Спасибо, Этана.

— А теперь вернемся все-таки к вчерашнему происшествию. Вы знали об опасности? Миона предупредила вас?

— Да, она сказала мне об этом и объяснила, что нужно делать.

— Что же вы?

— Я собирался последовать ее совету, как заметил, что гондола, в которой, как я думал, должна была уехать Миона, почему-то осталась на месте.

— Так?..

— Но это могло значить либо неисправность гондолы, либо какое-то недомогание Мионы.

— И вы бросились ей на помощь?

— Как же иначе?

— Но вы знали, что подвергаетесь опасности?

— Эта опасность грозила и Мионе.

— Мионе не грозило ничего. Здесь вообще никому ничего не грозит. Это не на Земле. И с вами ничего не случилось бы, если бы Миона не забыла включить ваш элемент связи. Теперь он включён. Но не в этом дело. Пусть Миона действительно оказалась бы в затруднительном положении. Однако вы должны были отдавать себе отчет, что Миона у себя дома, что ей в тысячу раз легче выпутаться здесь из любого затруднения. Вам же была известна лишь одка-единственная возможность избежать опасности. Ну, скажите, — мне это очень важно знать, — что вы подумали перед тем, как броситься к гондоле?

— Я же сказал — подумал, что Мионе стало дурно.

— Да не о Мионе, а о себе! Что вы подумали о возможности своего спасения?

— Я как-то… не успел об этом подумать. Все произошло в считанные секунды.

— Чудесно! О ней успели подумать, а о себе нет!

— О ней я думаю всегда. А о себе… Кто же думает о себе!

— Вот! Так я этой представляла. Странный, феноменальный элемент человеческой неполноценности! Откуда он? Избавятся ли когда-нибудь люди Земли от этого? Или это так же непроходимо, как жестокость?

— Вы ставите это на одну доску?

— Смотря по тому, с какой точки зрения смотреть… Если оценивать этот ваш поступок и все ему подобные вне зависимости от судеб человечества, просто как действие абстрактного существа, ну, скажем, только друга моей дочери, то я, как мать, как женщина, готова преклоняться перед вами. Но если рассматривать его с точки зрения дальнейших судеб вашей цивилизации, то да — это бессмысленное самопожертвование, как и бессмысленная жестокость, в одинаковой степени являются тормозом в ее развитии, ибо то и другое стоит вне разума.

— Ну да, а разумом и только разумом и измеряется высота развития цивилизаций, так, по-вашему?

— Безусловно. И это отнюдь не мое личное мнение. Цивилизации, как и все в природе, развиваются по определенным законам.

— Я понимаю… А в чем суть этих законов, если не секрет?

— Законов много. Что вас интересует больше всего?

— Больше всего?.. Ну, главная, если так можно выразиться, генеральная линия в развитии цивилизаций?

— Главное заключается в том, что любая цивилизация, развивающаяся должным образом, я подчеркиваю — должным образом, не имеет предела в своем развитии, ни во времени, ни в пространстве. Никакие процессы природы не могут явиться причиной гибели такой цивилизации. Напротив, рано или поздно она будет безгранично распространяться по Вселенной.

— Никакие процессы природы? А затухание центрального светила?

— Высокоразвитым цивилизациям становятся подконтрольны процессы, идущие в недрах звезд. К тому же, это отнюдь не единственный источник энергии и далеко не единственная точка вселенной, к которой должна непременно тяготеть цивилизация.

— Возможно. Но что значит — «цивилизация, развивающаяся должным образом»?

— Должным образом — значит, на истинно разумной основе.

— Та-ак… — сказал Максим, не желая пока уточнять этого последнего понятия. — А как мыслится безграничное распространение цивилизации по Вселенной?

— Речь идет о том, что представители высокой, истинно разумной цивилизации могут дать качало новым дочерним цивилизациям в тех из ближайших планетных систем, где есть соответствующие условия, но нет разумной жизни.

Однако любая цивилизация, развитие которой пойдет по порочному пути, — поспешила добавить Этана, — не только никогда не расширит своих границ, но неизбежно придет к полному самоуничтожению. Кстати, примеры самоуничтожения цивилизаций известны. Поэтому во Вселенной нет и не может быть порочных высокоразвитых цивилизаций, какие изображают иногда ваши писатели-фантасты. Такие цивилизации уничтожают себя еще на стадии дикости, едва соприкоснувшись с высшими формами энергии или открыв случайно законы гравитации. И это следовало бы иметь в виду вам, землякам.

— Мы отдаем себе в этом отчет. А как ваши законы трактуют вопрос о взаимоотношении цивилизаций?

— Считается, что две цивилизации могут контактировать друг с другом, помогать друг другу знаниями, обмениваться информацией. Но лишь в том случае, если они стоят на более или менее одинаковой ступени развития. Однако никакая высокоразвитая цивилизация не должна вмешиваться в жизнь или оказывать какую-либо помощь слабо развитой цивилизации, ибо это может нанести последней только вред, толкнуть ее на полный развал и самоуничтожение. Или вы не согласны с этим?

— Нет, с этим я согласен. Но вот вопрос — что считать высоко развитой, а что недостаточно развитой цивилизацией? Ведь ни в одном из приведенных вами законов не сказано, что мерилом такой высоты является лишь разум.

Этана не попыталась скрыть досаду:

— Но это настолько само собой разумеющаяся аксиома…

— Для вас? Возможно. Для меня — нет. И не только для меня. Даже составители законов не разделяли столь категоричного утверждения. Иначе оно несомненно вошло бы в свод их правил. Вы ошибаетесь, Этана. И я надеюсь доказать вам это.

— Очень любопытно! — Этана даже встала с места и заходила по комнате. — Я вас слушаю.

— Только не сегодня, если позволите. Потому что, сами понимаете, вести полемику в таком состоянии… — Максим кивнул на поврежденную руку.

— Простите, пожалуйста. Мне самой следовало вспомнить об этом. — Этана вернулась к кровати, провела рукой над грудью Максима. — Вам, действительно, нужен покой. Мы вернёмся к нашему разговору через два дня. А сейчас так. Руку я освобожу, здесь все в порядке. Но вот в груди… В общем, постарайтесь пока много не ходить. По крайней мере, сегодня. Я пришлю автомат, он поможет вам.

— Спасибо, Этана. Не нужно автомата. Я обойдусь.

— Обойдетесь без автомата?! Впрочем, дело ваше. Итак, до послезавтра. Всегда буду рада оказаться вам полезной. — Она вскинула к нему руки и вышла. Ни разу не обернувшись. Не сделав ни одного лишнего движения…

Проводив Этану взглядом, Максим с удовольствием вытянулся, повернулся на бок. Пальцы на руке были еще как чужие. Но боль в теле уже прошла, осталась только слабость.

Он взглянул на часы, мысленно перевел стрелки. Время подходило к обеду. Неплохо бы и поесть… Но какова Этана!

Всю артиллерию главного калибра выкатила, чтобы оправдать свой запрет. И ударила вхолостую! Да, вхолостую, потому что он ждал таких возражений. Зато теперь он знал, что ответить Этане. Словом, первый бой прошел неплохо. Можно готовиться ко второму.

Максим устроился поудобнее, собираясь еще раз осмыслить все слабые стороны в рассуждениях инопланетянки.

Но тут его мысли приняли совсем другой оборот.

«Представители высокоразвитой цивилизации могут дать начало новым, дочерним цивилизациям», — сказала Этана. Но как это происходит? В какой форме? Что, если нечто подобное случилось в свое время и на Земле? Что, если Антон был все-таки прав, и именно соотечественники Этаны два миллиона лет назад заронили первую искру разума в головы в общем-то готовых к этому обезьян?

Эта мысль ошеломила Максима, всколыхнула в памяти все прежние думы и сомнения Но в это время стена спальни снова распахнулась, и Миона, стремительная, как ветер, полная тревоги и нежности, подскочила к нему, обхватила руками за голову, прижалась лицом к щеке:

— Милый мой! Нет-нет, ничего не говорите. Я все знаю, все чувствую. Я поступила бы так же. Точно так же! И вынесла бы любую боль. Но как ваша рука? — ее тонкие пальцы быстро пробежали от запястья к плечу. — Все хорошо, можете двигать ею, сколько угодно! А здесь? — рука Мионы скользнула на грудь, чуть задержалась под сердцем:

— Здесь еще кое-что есть. Но теперь я с вами. — Она поднялась, словно к чему-то прислушиваясь. — У вас была Этана?

— Да.

— Долго?

— Все утро. Целую лекцию прочла.

— Конечно, ни больше ни меньше, как по проблемам вселенского масштаба?

— Как вы угадали? Речь шла о законах развития цивилизаций.

— Но она хоть покормила вас?

— Я не был голоден, Миона.

Она покачала головой:

— Я должна извиниться за Этану.

— Да, право, у меня нет к ней ни малейших претензий.

— Вы полагаете, я не знаю Этаны. Но они все таковы, граждане системы Агно. Кибер избаловал их. Он так мелочно заботится о каждом жителе Системы, что те разучились думать друг о друге. Но я накормлю вас, независимо от того, голодны вы или нет. Идите умойтесь. А я приготовлю стол.

После обеда она усадила Максима в кресло под окном, сама села рядом на низкой скамеечке и сказала:

— Я хотела предупредить вас. Остерегайтесь Этаны.

— Остерегаться Этаны? Почему?

— Я не могу сказать точно почему. Но чувствую, понимаете, чувствую, что когда-нибудь она сделает вам больно.

— Однако она сказала, что откосится ко мне вполне благожелательно.

— Да? Так она сказала? А зачем ей понадобилось это говорить?

— Ну… очевидно, просто так.

— За всю Свою жизнь, мой друг, Этана не сказала ни одного слова просто так. И это свойственно всем им, всем гражданам Системы. Этана не лучше и не хуже каждого из них. Ни одного бесцельного поступка, ни одной ненужной фразы — вот во что вылилось там безраздельное господство разума. Я несколько раз была в Системе, через иллюзионорий, конечно, и знаю цену этому основополагающему принципу Агно.

— Но что может сделать Этана — убить, заточить в темницу?

— Нет, один из правовых принципов Системы категорически запрещает лишать человека жизни или подвергать его любым физическим мукам. Но там нет никаких гарантий от мук душевных. С точки зрения Системы, это, пожалуй, и объяснимо. Трудно нанести душевную травму человеку, у которого нет души. Но вы, земляне, так ранимы в этом отношении. Я знаю по себе… До сих пор не могу забыть, как мучила меня Этана в течение многих лет после вашей женитьбе на Марине.

— Мучила вас?

— Да. Я, конечно, тоже была не в восторге от этого вашего поступка. Мне было больно, обидно, досадно. Но я жалела вас. Мне по-прежнему, а может быть, даже больше, чем прежде, хотелось помогать вам, хотелось видеть вас, знать, как вы живете. И это, видимо, больше всего ожесточало Этану. Она была неумолима. Не разрешала мне даже говорить о вас, не хотела слышать вашего имени. Вы словно перестали существовать. Я не знала, где вы, что с вами, больны вы или здоровы. Тщетно обшаривала я через оптические системы челночка окрестности Вормалея и Отрадного. Вас там не было. Я знала только, вернее, чувствовала, что иногда вам бывает очень плохо. В такие минуты я бросалась к Этане, просила, умоляла ее разыскать вас, узнать, что с вами. Она не хотела меня и слушать. Это были самые черные дни моей жизни.

Миона вздохнула:

— Но вот вы вернулись в Отрадное. Я сразу почувствовала это. А вскоре и увидела вас. Вместе с Антоном. Как я была счастлива! Но уже на следующий день Этана запретила мне пользоваться челночком, заблокировала даже Центр дальней связи. Целыми днями металась я по кораблю, искала возможности установить с вами связь. Но что можно было сделать против Кибера и Этаны? Одна машина стоила другой…

Так повторилось и на следующее лето. Однако осенью, когда я почувствовала, что вы вот-вот снова покинете Вормалей, я взбунтовалась. Я пошла на неслыханное преступление, Максим. Вооружившись гравитоизлучателем, тайком от Этаны я разрушила блокирующую систему шлюзов и бежала в челночке на Тинто. Там я прежде всего соединилась с Этаной и заявила, что немедленно уничтожу челночок и себя, если они с Кибером попытаются вернуть меня на корабль. Этана вынуждена была уступить, взяв с меня лишь слово, что я не воспользуюсь спасательным снарядом и не покину окрестности Лысой гривы.

Так я на несколько дней обрела свободу, дышала одним воздухом с вами, а на экране челночка видела вас, Антона, Таню. Вы изменились. Стали взрослым мужчиной, сильным, умным. Но по-прежнему любили меня. Я это чувствовала. Это нельзя было не чувствовать. И вы подружились с Таней. Как я была рада этому!

Но потом я узнала ужасную вещь. Я поняла, что вы готовы согласиться с Антоном, будто меня совсем нет, будто я жила два миллиона лет назад. Два миллиона! Мне стало страшно. Так страшно, как никогда прежде. Но как я могла переубедить вас?! Времени оставалось совсем мало. Вы уже собирались уезжать. И я не придумала ничего лучшего, как дать приказ автоматам вложить в альбом Тани случайно оказавшуюся у меня памятную пластинку с моим изображением. Вы ведь видели её?

— Да. Но почему она исчезла?

— Автоматам было дано указание уничтожить пластинку сразу, как только она побывает в ваших руках. Так, манерное, и случилось. А вскоре вы уехали. И снова я целую зиму ничего не знала о вас. Ждала, тосковала, плакала. Зато весной прямо заявила Этане, чтобы она не препятствовала моим полетам на челночке. Она вынуждена была согласиться. Даже не сказала о вас ни одного худого слова. Впрочем, я и не прислушалась бы к ним. Для меня вы давно стали единственным, любимым, и я уже не анализировала своих чувств. Они казались столь же естественными, как сама жизнь. Я просто любила вас так, как любят женщины Земли.

А между тем, именно этой весной я впервые начала понимать, что между мной и вами стоит стена, стена земных и наших условностей, преодолеть которую у меня не было никакой надежды. Будь я землянка, я просто пришла бы к вам и сказала, что люблю вас, не думая больше ни о чем, не рассуждая, умно это или глупо. Но надо мной властвовал разум Системы. Я не могла не задать себе вопроса: а что дальше? Как, где мы могли бы быть вместе? Вы не могли покинуть Землю, я не могла уйти с корабля.

И все-таки этой весной что-то случилось бы, наверное. Земное чувство победило разум Системы, и так или иначе я решилась бы на встречу с вами. Однако Земля осталась Землёй. Со всеми ее нелепостями и бессмысленностями.

Вдруг я узнала, что, не успев приехать, вы собираетесь снова покинуть Вормалей, кто-то вынуждает вас к этому. Потом вы расстались с Антоном. Неплохо, но, как мне показалось, и не совсем хорошо. Встретились с Таней, даже остались у неё, но уже наутро простились с нею, надолго, на много дней.

Вероятно, Этана разбиралась во всем этом лучше меня. Она ничему не удивлялась, а в день вашего прихода на Тинто, ничего не сказав мне, вдруг одна улетела в челночке на озеро. Сначала это не очень расстроило меня. Признаться, мне и не хотелось видеть вас там на глазах у Этаны. В памяти еще жило воспоминание о первой нашей «встрече» на Лысой гриве. Но потом мной вдруг овладела такая тоска, такое страшное предчувствие большой беды, что я занемогла.

Спешно прилетевшая Этана нашла меня в полубессознательном состоянии. Я могла спросить только, живы ли вы. Этана заверила меня, что у вас все хорошо. Но я успела заметить, что она как-то странно возбуждена и, конечно, что-то не договаривает. Только через три дня я смогла снова вылететь на Тинто.

Вылетела одна, украдкой от Этаны, и нашла вас… на Зубе Шайтана. Вы не представляете, какой ужас овладел мной. Ведь я знала, что ваш элемент связи отключен Этаной. Следовательно, я не могла связаться с вами, не могла оказать вам никакой помощи. А без этого вы могли сорваться, разбиться насмерть. Страх за вас парализовал все мои мысли, слезы мешали следить за вами. А надо было что-то предпринять. Срочно, немедленно!

И я направила к вам автомат с переговорным устройством. Этана не разрешала пользоваться такими автоматами, слишком велик был риск раскрытия кашей тайны. Но я не могла придумать ничего другого. Я торопилась сказать вам, чтобы бы не взбирались дальше, к вершине, чтобы немедленно спускались вниз. Но, кажется, я не успела сказать и половины того, что хотела. Главный кибер заблокировал мой автомат. А сама я потеряла сознание…

Для меня так и осталось тайной, потеряла ли я сознание от страха или это было делом рук Этаны. В первом случае я должна была возненавидеть себя, во втором — навсегда потерять уважение к Этане. Я предпочла первое.

Очнулась я уже на корабле. И первый мой вопрос, естественно, был о вас. Этана сказала, что вы благополучно спустились со скалы, вам помогла Таня, но немного нездоровы и лежите пока в больнице. И вот тогда, Максим, я впервые сказала себе, что недостойна вашей любви. Таня, девушка, не имеющая абсолютно ничего, кроме любящего сердца, спасла вас. А я, со всем арсеналом системы Агно, не сделала для вас ничего, лишь потеряла сознание от страха. Правда, мне мешали Кибер с Этаной. Но я должна была придумать, как противостоять им, бороться с ними, может быть, умереть за вас. Ведь она умерла. А я… Я снова вернулась к этим дворцам, этому благополучию, этой роскоши. Да, я поняла, что на такую любовь, какой любила вас Таня, я просто не способна. Я осталась девушкой Системы. А вы достойны только любви землянки, любви бездумной, самоотрешёнкой, все сжигающей, как пламя пожара.

На следующий день Этана сказала, что минувшей ночью автоматы ликвидировали нашу базу на Тинто, и отныне мы будем совершать челночные рейсы на Землю где-то в окрестностях Лахты под Ленинградом. Ей это было удобнее, потому что предстояло получше познакомиться с Ленинградом — городом, наиболее интересным в вашей стране. А мне было уже всё равно. Мысленно я прощалась с вами навсегда.

Мне было просто стыдно за всё, что произошло. И все-таки захотелось увидеть вас в последний раз. Помню, я словно в каком-то забытьи прошла в Центр дальней связи, включила Землю, и автоматы мгновенно разыскали вас. Я даже растерялась от неожиданности. Только после до сознания дошло, что Этана снова подключила к Киберу ваш элемент связи. Но какое это имело теперь значение! Вы были на кладбище, прощались с Таней, прощались со всем, что привело вас к этому холмику земли. Я молча смотрела на вас и плакала вместе с вами. Я даже не обернулась, когда почувствовала, что за спиной у меня стоит Этана. Что привело ее в Центр связи? Раскаяние женщины или все тот же бесстрастный ум командира корабля? Но тут я увидела, как наш автомат опустился на могилу и укрепил там только что распустившийся астийский эдельвейс. Тогда я бросилась к Этане и прижалась лицом к ее плечу…

Так мы стояли долго. Просто стояли и молчали. Потом Кибер вызвал Этану к Главному пульту вводной системы. Я снова осталась одна. Вы улетали. В последний раз я видела ваши плотно сжатые губы и заметно побелевшие виски. Как я страдала за вас! И я не выдержала, включила передатчик голосовой связи и прошептала: «Лахта, запомните, Лахта!»

Миона замолчала, низко опустив голову. Максим обнял ее за плечи, мягко привлек к себе:

— Любимая моя…

Она доверчиво прижалась к нему, спрятала лицо на груди.

— Потом я ждала, ждала, ждала… Знала, что вам трудно. Но теперь вас травмировали люди. Против них мы были бессильны. К тому же я стала достаточно взрослой, чтобы понимать, что не имею никакого права вторгаться в вашу жизнь. А она становилась все запутаннее, все тяжелее. Даже Лара… Но о ней после, после. Что Лара, когда вы потеряли даже сына. Удары сыпались на вас со всех сторон. Пропала ваша уверенность в себе. Заметно ухудшилось здоровье. Теперь, не доверяя Киберу, я сама днем и ночью следила за вашим состоянием. Уж смерти бы я вас не отдала!

В крайнем случае примчалась бы на аварийном снаряде прямо к вам в дом или в вашу лабораторию. Пусть дальше было бы что угодно. Теперь я любила вас настоящей земной любовью. А на Земле не осталось ни одного человека, которому вы были бы так нужны, как мне. Но вы сами вспомнили обо мне, вспомнили мои последние слова, выехали в Лахту.

В безумном волнении, еще не зная, что будет дальше, я заняла место в челночке. Пошли последние часы нашей разлуки. Большего нервного напряжения я не испытывала никогда. Страшно подумать, что было бы, если бы в мои действия вмешалась Этана. Я ни на секунду не выпускала вас из поля зрения оптической системы челночка. Несколько автоматов непрерывно замеряли все параметры вашего слабеющего организма. Весь арсенал наших средств реанимации был приведен в готовность. И при первых серьезных сбоях в работе сердца я стартовала вам навстречу… — она подняла наконец голову, легонько отстранилась от Максима:

— Теперь вы знаете всё, мой друг. И обо мне и о моих чувствах к вам. А сейчас вы ляжете и постараетесь уснуть. К завтрашнему утру от вашего недуга не останется и следа. Но сегодня — больше никаких волнений! И…

— Миона!.. — Максим встал и снова привлек ее к себе.

— И не будете удерживать меня у себя. Пожалуйста… Я прошу вас… — голос Мионы перешел на шепот. — Потому что мне самой не хватает сил уйти от вас… Потому что я сама только и жду той минуты… Но еще немного… Скоро я сама не отпущу вас от себя… Скоро… Совсем скоро… — она поцеловала его в губы и выскользнула из комнаты…

11.

Робот Этаны появился точно через два дня. Максим едва успел позавтракать, как вход в столовую раскрылся, и оранжевый автомат, помигивая фиолетовым фонариком, вплыл в проем стены. Он бесшумно пересек комнату и остановился у самого стола. Усики-антенны «коровки» приподнялись, круглый глаз объектива уставился на Максима.

Тот непроизвольно встал. В недрах автомата что-то щёлкнуло, и он произнес на чистейшем русском языке:

— Командир просит вас к себе. Если вы свободны, можете следовать за мной.

Максим взглянул на часы. Времени было ровно шесть утра. Раненько назначает свидания Этана! Но так-то даже лучше.

— Я готов, — сказал Максим, невольно кивнув машине.

Робот сейчас же развернулся и направился к выходу.

Максим поспешил за ним. Так дошли они до Дворца командиров, свернули в южную пристройку, поднялись по небольшой лестнице и, пройдя несколько пустых комнат, остановились перед высокой стекой с замысловатым барельефом. Робот сейчас же двинулся назад. И как только фонарик его исчез за поворотом, стена распахнулась, открыв большой овальный зал.

К удивлению Максима, уверенному, что Этана примет его в рабочем кабинете, перед ним была красивая гостиная, в центре которой стоял стол из золотисто-розового камня, а вдоль всех стен протянулся неширокий диван из полированного розового дерева. Окон здесь, как и всюду на корабле, не было, но чуть выше спинки дивана по всей длине стен, так же, как у Мионы, задрапированных белой шелковистой тканью, тянулся сплошной ряд зеркальных светильников, источающих близкий к дневному свет. Пол зала был сделан из полированных плиток темных тонов дерева, потолок выложен цветной мозаикой, изображающей восход Риго.

В глубине комнаты виднелся музыкальный инструмент, подобный тому, что он видел у Мионы. На столе стоял большей букет цветов и несколько ваз с фруктами.

Не менее удивила его и сама Этана. На этот раз она была в белом, сильно открытом платье, с прической, собранной в один узел, небрежно заколотый крупной аквамариновой шпилькой, а главное — с почти теплой, даже приветливой улыбкой.

Она встала с дивана и пошла ему навстречу с традиционно поднятыми руками. Он молча поклонился. Этана подошла совсем близко, на миг опустила веки и вдруг ослепила его изумрудной вспышкой, вырвавшейся из-под вскинутых ресниц.

— Здравствуйте, Максим, счастлива вас видеть.

Руки инопланетянки были все еще протянуты к нему, и он не придумал ничего другого, как поцеловать ее пальцы. Впрочем, она не выразила ни малейшего неудовольствия:

— Садитесь, прошу вас, — Этана опустилась на диван, жестом показывая место возле себя. Максим неловко сел поодаль. Однако она передвинулась к нему ближе, неуловимым движением изменила освещение на более спокойное, зеленовато-сумеречное, непринужденно положила руку на плечо Максима:

— Рада буду слышать обещанное вами доказательство, что разум не является мерилом высоты развития цивилизаций.

Максиму снова едва удалось скрыть удивление. Уж двумя-тремя фразами можно было бы обменяться, прежде чем приступить к столь серьезной полемике. Однако Этана считала это, видимо, совершенно излишним. Максим постарался собраться с мыслями:

— Это не совсем так, Этана. Я говорил, что разум не является единственным мерилом.

— Вот как! Что же имеется в виду ещё?

— Вы сами скажете об этом. Но прежде позвольте задать один вопрос. В прошлый раз вы неоднократно упоминали о цивилизациях «не истинно разумных», идущих по «порочному пути», развивающихся «не должным образом». Что значит это?

— Это значит многое: и чрезмерную концентрацию власти в руках одного или нескольких людей планеты, и безграничное накопление оружия, основанного на высших формах энергии, и вовлечение в арсенал междоусобных войн биологического фактора, и злонамеренные эксперименты по изменению генетического кода человека, и создание искусственных полуразумных, заведомо порочных организмов, и увлечение изготовлением недостаточно контролируемых кибернетических устройств, и прочее, и прочее..

— То есть то, что можно было бы объединить в понятие антигуманизма?

— Пожалуй.

— Следовательно, мыслимы цивилизации высокогуманные и негуманные?

— В принципе, да.

— Но это и будет другим мерилом совершенства цивилизаций.

— Понятие разума включает в себя и понятие гуманизма, — спокойно возразила Этана.

— Должно включать! — резко ответил Максим.

— Что вы хотите этим сказать?

— То, что в действительности это, видимо, не всегда имеет место. Биологический фактор в войне, то есть намеренное уничтожение целых стран, целых народов искусственно выведенными возбудителями болезней? Это вы хотите сказать?

— В частности, и это.

— Но кто вызывает к жизни такую мерзость, разве не ум ученого? И разве не разум создает термоядерное или еще более страшное оружие, не разум рождает полчища тупых беспощадных машин, уничтожающих впоследствии все живое? Или вы допускаете существование двух разумов — гуманного и негуманного?

— Ни в коем случае. Речь может идти лишь о двух ступенях в развитии разума: низшей и высшей. На первой, действительно, возможно проявление такого антигуманизма. Для второй это абсолютно исключено.

— Понятно. И вот эти-то цивилизации низшего разума и стоят как бы на распутье, подняться ли на более высокую ступень или прийти к полному самоуничтожению?

— Вы совершенно правы.

— Что же, по-вашему, предопределяет то, каким путем они пойдут?

— Во всяком случае, не помощь иной цивилизации.

— Но все-таки? — не отступал Максим.

— Масса факторов может склонить чашу весов в ту или другую сторону Общих закономерностей здесь нет.

— Вы так думаете?

— Я знаю это.

— Поэтому и не можете сказать, каким путем пойдет развитие цивилизации Земли, хотя уверены, что мы стоим на распутье?

— Вам виднее это.

— Допустим. Но разве для вас безразлично, каким путем мы пойдем дальше?

— Нет, не безразлично. Мне очень хотелось бы видеть землян на высшей ступени разума. Но, поймите, помочь вам в этом я не могу ничем, абсолютно ничем. Ибо о каких-либо проповедях не может быть и речи, — их достаточно произносится и на Земле. Передать же вам все наши знания я просто не имею права. Вы не доросли до них. Это все равно, что дать ребенку бомбу. Ну разве могу я, к примеру, сообщить вам сведения о гравитации, энергии мезонного поля, технике преобразования генетического кода и тому подобном? Повторяю, вы не доросли до них.

— Кто — мы?

— Как кто? — усмехнулась Этана. — Вся ваша цивилизация, все человечество Земли.

— Ну да, особенно если прийти к выводу, что «вся планета фактически занята лишь одним: изготовлением и накапливанием оружия уничтожения друг друга», — вспомнил Максим недавно услышанное от Мионы. — Действительно, есть отчего предать нас анафеме! Но что значит «вся планета»? Разве я, мои отец и мать согласны были с этим?

Разве хотели этого Антон, Лара, дядя Степан и другие знакомые вам земляне? А таких людей миллионы, абсолютное большинство планеты. Хотят и делают это лишь те, кто стоит у власти и в фанатическом, ослепляющем разум стремлении утвердить эту власть или отнять ее у своих политических противников готовы уничтожить сотни тысяч ни в чём не повинных людей, а то и всю цивилизацию планеты.

Но разве по ним, этим одичавшим от жажды власти сатрапам следует судить о характере цивилизации? Да и как вообще можно оперировать такими абстрактными понятиями, как народ, человечество, население всей планеты? Это же не какая-то аморфная однородность, а совокупность отдельных индивидуумов, абсолютно разных по своему умственному, моральному, эстетическому уровню.

— Особенно на вашей планете, — подхватила Этана. — Просто калейдоскоп какой-то!

— Я думаю, это относится не только к Земле, но к к другим планетам, стоящим на такой же стадии развития. Иначе не кз чего было бы формироваться тому законченно-совершенному типу разумного существа, какие составляют цивилизации, подобные вашей.

— Любопытно…

— Да. И вы, я полагаю, не до конца рассмотрели этот калейдоскоп. Слов нет, в многомиллиардном муравейнике, каким вам кажется, по-видимому, человечество Земли, найдется немало тупоумных себялюбцев да и просто отъявленных негодяев. И они, несомненно, прежде всего к схватываются объективами ваших автоматов-разведчиков. Но ведь основная-то масса людей, независимо от их национальности и социального положения, хотят лишь одного: честной спокойной жизни для себя и своих детей. К тому же вы наблюдаете планету, человечество как бы в виде мгновенной фотографии. Без истории его становления. Но можно ли судить о будущем, не зная прошлого?

Знаете ли вы, что около четырехсот лет назад мракобесы-церковники сожгли на костре выдающегося сына Земли, великого итальянского мыслителя, космолога и философа Джордано Бруно? Сгореть на костре… Можно ли представить смерть более мучительную и страшную! И он мог избежать её, сказав лишь одно слово отречения. Однако Бруно предпочел смерть отступничеству от своих идей. И красные гвоздики на Площади цветов в Риме, где когда-то пылал костер инквизиторов, до сих пор славят подвиг одного из творцов нашей цивилизации.

А можете ли вы понять, как русский революционер Николай Кибальчич, двадцатисемилетний молодой человек, приговоренный к смерти через повешение, в своей одиночной камере Петропавловской крепости, боясь упустить хоть одну минуту из оставшихся ему часов жизни, чертил острием камня \на тюремной стене схему изобретенного им ракетного двигателя и вместо просьбы о помиловании писал:

«Если моя идея будет признана исполнимой, то я спокойно встречу смерть, зная, что эта идея будет существовать среди людей, для которое я готов пожертвовать жизнью».

— Но все это из области чувств, эмоций, — возразила Этана. — Я знаю, этого на Земле больше чем достаточно Однако, поймите, цивилизацию создают не чувства, а разум. Только разум!

Сейчас вы привели несколько примеров проявления чувств прекрасных, изумительных. Мне было очень приятно вас слушать. Но с таким же успехом вы могли привести и другие примеры — проявления чувств ужасных, отвратительных. Насколько я знаю, эти два начала находятся у вас в постоянной борьбе. И борьба эта может продол» жаться бесконечно. До тех пор, пока не поставит в ней окончательную точку разум. Поверьте, вы не избавитесь от своей дикости до тех пор, пока каждый из вас, землян, не станет настолько умным, что сам, своим собственным рассудком поймет, насколько бессмысленно и нерационально собирать и копить деньги и прочие материальные ценности, уклоняться от труда, стараться урвать от общества больше, чем оно может дать, грубить, унижать, портить настроение ближнему, опьянять себя наркотиками, стремиться подчинить своей власти других людей. Чувства могут оправдать все это. Разум — никогда!

— Я не согласен с вами, Этана. Я понимаю ваше негодование по поводу многочисленных пороков, от которых, действительно, еще не освободилась определенная часть человечества. Хорошо вам теперь, с пьедестала, воздвигнутого многомиллионнолетней цивилизацией, провозглашать истины вселенского масштаба и воздавать хвалу разуму, обрушиваясь на человеческие чувства. Сейчас они вам мешают. Но чем были бы вы без них?

Кто будет сомневаться, что главным двигателем человеческого прогресса является разум. Но почему все-таки бывают цивилизации истинно разумные, высокогуманные, а бывают и порочные, обреченные на самоуничтожение? Почему одни из них нашли в себе силы выйти из состояния дикости», а другие окончательно погубили все достижения разума? Вы не видите здесь общих закономерностей. А я вижу. Все дело здесь именно в тех благородных чувствах, той способности людей к самопожертвованию, против которых вы так негодуете.

Сейчас цивилизация Агно достигла таких высот, что ей, кажется, не в чем упрекнуть себя. Но ведь было и у нее начало. Было такое же состояние ♦дикости», как у нас на Земле. Что вывело ее из такого состояния? Только разум? Едва ли. Вы просто не знаете об этом, потому что потеряли связь с далеким прошлым. А мы знаем, потому что переживаем это сейчас. И нам сегодня еще надо много чувства любви и ненависти, чувства благородной злости и самопожертвования, чтобы вывести цивилизацию Земли на путь истинного прогресса. Неужели вы не согласны со мной?

Этана долго молчала, словно взвешивая все сказанное Максимом. Наконец улыбнулась мягкой задумчивой улыбкой:

— Во всяком случае, мне было интересно послушать вас. Я должна буду о многом подумать и, как знать, может быть кое-что переосмыслить после этого разговора с вами. Красные гвоздики на могиле Бруно… Да, этого наши автоматы не заметили. А между тем, видимо, не случайно была и в кашей истории эпоха Ингрезио…

— Эпоха Ингрезио? — вспомнил Максим рассказ Мионы.

— Да, была у нас такая в глубокой древности. Я расскажу как-нибудь. А сейчас…

Максим поспешил встать:

— Я понижаю, я отнял у вас слишком много времени.

— Нет, не понимаете, — неожиданно рассмеялась Этана. — Я не считаю беседу с вами потерянным временем. Напротив! И мы еще продолжим этот разговор. Что же касается нашего небольшого конфликта, — улыбнулась инопланетянка, — то давайте договоримся так. Я сниму ограничения с общих вопросов гравитации, без которых, действительно, невозможно познать теорию строения вещества. Честно говоря, я не думала, что вы захотите изучить ее так глубоко. Однако кое-какие детали, связанные с использованием гравитационных волн и энергии гравитационного поля…

— Я понял вас, Этана. Того, что вы разрешаете, — достаточно. Благодарю вас.

— Вот и хорошо. А сейчас мне хотелось бы познакомить вас с одним любопытным феноменом. Сегодня Кибер принял и записал передачу очень далекой цивилизации, пытающейся установить контакт с иными мыслящими мирами. Сигналы идут откуда-то из глубин Галактики, со стороны ее центра, но представляют собой лишь бессмысленный набор математических абстракций. Видимо, это свойственно всем не очень высокоразвитым цивилизациям — убежденность, что иные мыслящие миры смогут понять лишь самую наипростейшую символику.

— А вы могли бы расшифровать любые сигналы?

— Разумеется. Но в данном случае меня настораживают два обстоятельства. Прежде всего то, что сигналы передаются на гравитационных волнах, — принцип передачи информации, которым пользуются обычно только высокоразвитые цивилизации.

— Почему так?

— Более примитивному разуму он просто не под силу. Слишком сложна система модуляции этих волн и слишком низок уровень сигнала по сравнению с уровнем помех, создаваемых посторонними массами. Зато неоценимой особенностью их, выгодно отличающей от используемых вами электромагнитах волн, является исключительная всепроницаемость и незатухание при прохождении через материальные объекты.

Рано или поздно и вы перейдете на такой тип связи. Кстати, эпоха радиосвязи в истории развития любой цивилизации занимает крайне незначительный срок. Именно этим объясняются неудачи ваших ученых в попытках установить контакт с иными мыслящими мирами посредством электромагнитных волн. Так вот, первое, что наводит на размышления в полученных нами сигналах, это то, что они идут на гравитационных волнах. И второе — что передача ведется сразу по двум каналам: по одному, как я уже сказала, передается набор математических абстракций, а по второму — искусно закодированные звуковые сигналы, которые оказались своеобразной музыкой. Впрочем, сейчас бы увидите сами. Пройдемте сюда, в соседнюю комнату.

Максим прошел за Этаной в большой зал. Они сели в кресла. И сразу, как только погас свет, на огромном экране, занимавшем всю переднюю стену зала, замелькали знакомые всякому образованному человеку математические теоремы, фундаментальные константы физики, основные понятия о полях и излучениях.

Все это было, конечно, небезынтересно. Однако лишь постольку, поскольку исходило от далеких братьев по разуму. Но что действительно потрясало, так это музыка. То был сплошной вопль безысходности, сплошной страх перед чем-то уходящим, исчезающим, неотвратимым. И в то же время ухо улавливало нотки мольбы о помощи, робкие, нерешительные, но тем сильнее берущие за душу. Максим взглянул на Этану. На лице ее застыла насмешливая гримаска:

— Ну, что вы на это скажете? Кому и зачем понадобилось тратить такую уйму энергии, чтобы пронзить чуть ли не всю галактику столь примитивной информацией? А звуковое сопровождение! Неужели во всей их музыке не нашлось ничего более оптимистического и жизнеутверждающего? Нет, все это могло быть порождено лишь очень примитивной цивилизацией.

— А я так убежден в противном!

— Почему? — удивилась Этана. — Только потому, что передача идет со стороны центра галактики и ведется на гравитационных волнах?

— Нет, не поэтому. Гравитационные волны, как я понимаю, могли прийти и с противоположной стороны галактики.

— Именно так.

— А кстати, вы смогли бы им ответить?

— Что вы! Разве я располагаю столь колоссальными запасами энергии. Только Система с ее гигантскими гравигенераторами смогла бы это сделать И то, мобилизовав весь свой энергетический потенциал.

— Вот видите! Но дело даже не в этом Я исхожу из музыкальной стороны передачи. Трудно допустить, чтобы сна не несла никакой смысловой нагрузки. Музыка, несомненно, создана специально для передачи на космос, причем именно музыка, то есть то, что действует не столько на высокоразвитый мозг, сколько на почти подсознательную эмоциональность. А то, что она сопровождает столь примитивную символику, свидетельствует лишь о том, кому она предназначена, а отнюдь не о том, от кого она исходит.

— Нос какой стати высокоразвитая цивилизация будет искать контакт с только что формирующимся разумом?

— Вот на этот вопрос и может ответить музыка. Вы вслушайтесь в нее внимательнее. Это же вопль человека, сбившегося с пути, ужаснувшегося своим деяниям, попавшего в собственные сети! Так почему не предположить, что это крик отчаяния, мольба о помощи цивилизации достаточно высоко развитой, но зашедшей в своем развитии в тупик?

— И рассчитывающей выйти из этого тупика с помощью цивилизации более примитивной?

— А вы совершенно Исключаете такую ситуацию?

— Вы высказываете очень оригинальные мысли, но… Впрочем, надо подумать. Послушать еще, проанализировать эту музыку. Да и ваши соображения относительно энергетических возможностей передатчика не лишены смысла… А вот стилизованные изображения и самих авторов передачи!

— Совсем как люди! — воскликнул Максим.

— Вас это удивляет?

— Да, признаться. Хотя после того, как я увидел вас, так похожих на людей Земли…

— Но это же совершенно естественно. Как вы думаете, облик человека Земли случаен или воплощает в себе высшую степень целесообразности по отношению к тем условиям, где он живет, и той сфере деятельности, которая определяется разумом?

— Мне трудно ответить на этот вопрос.

— Почему же? Попробуем разделить его на отдельные цементы. Скажите, нужен ли человеку хвост?

— Нет, пожалуй, — рассмеялся Максим.

— А рога, копыта, когти, бивни?

— Нет, конечно!

— Поэтому ничего подобного и не может быть у мыслящего существа. Природа не допускает ничего лишнего. А теперь поставим вопрос так: мог ли бы человек жить без глаз, без ушей — именно ушей, а не слуховых дырочек, без носа — и опять-таки, носа, а не отверстия для дыхания, в которое беспрепятственно попадала бы вода, пыль, в котором воздух не мог бы очиститься и согреться, без рта, языка, зубов, мог ли бы он жить и работать без рук, этого удивительнейшего универсального инструмента, какой только могла создать природа?

— Нет, разумеется, но…

— Но, может быть, ему удобнее было бы иметь не два, а один глаз, одно ухо, три ноздри?

— Все это понятно, Этана. Иначе не было бы стереоскопичности зрения, слуха, обоняния. Словом, каждый орган отработан в совершенстве. Но общая компоновка их? Ведь если взять все многообразие животного мира одной лишь нашей Земли…

— А зачем брать все многообразие? Вам должно быть известно, что только низшие формы жизни могут без конца варьировать в морфологических признаках. Для высокоорганизованных животных это почти исключено. Недаром даже такие, сравнительно далекие друг от друга таксономические единицы, как рыбы, киты, дельфины, имеют почти одинаковое строение тела, обусловленное спецификой образа их жизни, спецификой условий существования. У разумного существа, человека, таких возможностей еще меньше, практически нет совсем. Потому что наличие разума позволило ему развиваться как универсальному организму, одинаково приспособленному для жизни в любых условиях.

А эта универсальность, ее высшее проявление однозначно, ибо здесь вступают в силу уже законы математической логики. Вот почему мы с вами так похожи друг на друга, — улыбнулась Этана. — А теперь, простите, я покину вас.

Максим вышел из Дворца и, пройдя по раскаленным плитам площади, спустился к озерной котловине. Но сегодня было жарко и здесь. Ветер почти не чувствовался.

Солнце пекло немилосердно. Он решил побыстрее укрыться в прохладном информатории, однако сверху, со стороны станции фуникулера, его окликнула Миона.

— Максим, куда вы? Подождите! — она сбежала к нему вниз, коснулась ладошками разгорячённого лица. — Вы совсем запарились!

— Душно сегодня. Жаль, что у вас не бывает дождей.

— У нас не бывает дождей! А вам хотелось бы побегать под дождём? Пожалуйста! — она отошла чуть в сторону и, отыскав в верхней части склона небольшой щиток с клавиатурой, нажала несколько кнопок.

— Теперь смотрите!

Максим поднял глаза к небу. Не прошло двух минут, как мощные дымчато-сизые облака, клубясь и разрастаясь, выплыли из-за северной оконечности острова, за отмелью Аулоро, и быстро затянули весь небосклон. Все сразу насторожилось. Влажный ветерок прошумел в кустах. Первые капли упали на розовые плиты. А еще через мгновенье раздался удар грома, и плотный проливной дождь обрушился на озеро и прибрежные леса.

Миона вскинула на Максима торжествующие глаза:

— Как дождь?

— Здорово!

— Теперь бежим!

— Куда? — растерялся Масим. — Я уже весь вымок.

— Еще бы! Кто бегает под дождём в одежде. Все лишнее — долой! Ну-ка отвернитесь, — и не успел Максим стянуть с себя намокшую рубашку и брюки, как она крикнула — Готово, догоняйте!

Максим обернулся к ней. Миона успела сбросить с себя все. Лишь две белые «чашечки» из легкой шелковистой ткани каким-то чудом держались на груди, да такие же точно плавки плотно облегали крепкие, точно из мрамора, бёдра.

На память пришло когда-то прочитанное утверждение одного искусствоведа, что Венера Милосская не представляет собой истинно художественного произведения, поскольку ни одна из женщин не имеет столь совершенных и чистых форм. Нечто подобное испытал сейчас и Максим, непроизвольно скользнув взглядом по груди, ногам, талии обнаженной девушки.

«Такого просто не может быть!» — мелькнуло у него в мозгу, прежде чем он сообразил, что видит раздевшуюся Миону. А она уже сорвалась с места и припустилась по гладким плитам.

Он бросился за ней следом. Но это оказалось не так просто. Тугие струи дождя хлестали по лицу, заливали глаза, уши. Дыхание сбивалось. А Миона была уже далеко.

Но вот она выбежала на пляж и остановилась, смеясь и протягивая к нему руки. Он подбежал к ней, хотел ухватить за мокрые плечи, однако она ловко увернулась, сбежала к самой воде и помчалась по узкой полоске розового песка, непрерывно оборачиваясь и подзадоривая его веселым смехом. Он старался не отставать. Это было, оказывается, ни с чем не сравнимое удовольствие — бежать по мокрому чуть пружинящему песку, когда сверху обрушиваются потоки воды, а озеро словно кипит тысячами фонтанчиков, вздымающихся от падающих в него капель.

Но Максим видел перед собой только Миону. Она бежала удивительно легко, едва касаясь ногами песка, и давно ушла бы от него, если бы время от времени не останавливалась и не петляла из стороны в сторону.

Наконец она остановилась, подняла руки вверх, запрокинула голову — живое изваяние несказанной красоты. Теперь он даже в мыслях не смог бы прикоснуться к ней. Но она сама обхватила его за шею и, поцеловав в губы, бросилась в кипящую воду озера.

Максим прыгнул за ней, ушел на глубину, открыл глаза и сразу увидел золотистое облачко волос, точно такое, как много лет назад в холодной полутьме вормалеевского омута.

И так же, как тогда, он ринулся к нему. Однако Миона с непостижимой легкостью дважды обошла вокруг него и свечой пошла вверх. Он вынырнул на поверхность, готовый выложить все силы, но догнать ее. Но Миона и не думала уплывать. Дождь, оказывается, прекратился, солнце вырвалось из-за туч, и она неподвижно лежала на воде, положив руки под голову и глядя в небо.

Максим подплыл к ней:

— А помните, Миона, как много лет назад…

— Помню, Максим. Все до малейших подробностей.-

Она убрала руки из-под головы, как-то странно улыбнулась ему. Потом вдруг закрыла глаза и, внезапно побледнев, ушла под воду.

Что это, головокружение, обморок? На миг он совершенно растерялся. Сквозь прозрачную воду было видно, как Миона погружалась все глубже и глубже. Глаза ее были по-прежнему закрыты, тело казалось безжизненным. Тогда он бросился к ней, подхватил под руку и что было сил поплыл к берегу. Миона не приходила в себя. Голова ее свесилась вниз, лицо еще больше побледнело. Коснувшись ногой дна.

МаксиМ поднял девушку на руки и вынес на берег:

— Миона, что с Вами? Миона!

Она медленно раскрыла глаза, обхватила Максима за шею, лицо ее порозовело-

— Это, наверное, очень смешно, — услышал он ее приглушённый шепот. — Но мне так захотелось, чтобы повторилась та минута… Тогда я испугалась, глупая, думала, умру от страха, а теперь… — Она притушила в ресницах изумрудные сполохи, прижалась к его груди. — Теперь я, кажется, умру от счастья…

12.

Новый вызов Этаны застал его опять в информатории, где он только что разобрался в одном из сложнейших вопросов теории гравитации и, чувствуя смертельную усталость, отключился от электронного наставника. Довольный своим успехом и сознавая, что выжал из себя все, что мог.

Максим хотел вызвать Миону и предложить ей провести остаток дня где-нибудь на воздухе, когда раздался сигнал ближней связи, и на экране появилась Этана. Как всегда, безукоризненно прекрасная, она протянула к нему руки и ослепила знакомой, точно сквозь ледяную призму, улыбкой:

— Добрый день, Максим! Сегодня вторая половина дня у меня свободна, и я с удовольствием продолжила бы нашу беседу.

Вот некстати! Меньше всего хотелось сейчас спорить с высокомерной инопланетянкой. Но он был ее гость. И потому лишь послушно кивнул в ответ:

— Спасибо, Этана. Когда мне зайти к вам?

— Сразу, как освободитесь. Я собралась пообедать и буду рада, если вы составите мне компанию.

Через несколько минут Максим снова поднялся в заднюю пристройку Дворца командиров и, прейдя знакомым путем, остановился перед входом в овальную гостиную.

Стена с барельефом мгновенно раскрылась и тотчас захлопнулась за ним, словно отрезая все пути к отступлению.

Максим огляделся, мысленно подыскивая первые слова приветствия. Но в гостиной не было никого. Он в недоумении прошелся по комнате, остановился у одного из светильников. Этана не появлялась. Неужели он что-то перепутал?..

Однако в следующую минуту раздался тихий звон, и в комнату, помигивая фонариком, вплыл знакомый оранжевый автомат. Глаза-объективы робота остановились на Максиме:

— Командир просит извинения за отсутствие и приглашает следовать за мной, — робот развернулся и, не останавливаясь, двинулся из комнаты. Максим поспешил за ним.

Вскоре они остановились перед глухой серебристой стеной.

— Войти в помещение Главного пульта вводной системы.

Кибера можно лишь по приглашению командира, — бесстрастно отчеканил робот и, мигнув фонариком, исчез в проеме боковой стены.

Максим остался один. В узком, замкнутом со всех сторон коридоре было больше, чем неуютно. Но теперь оставалось только ждать. Впрочем, ждать пришлось недолго. Белая стена вдруг исчезла, и он увидел Этану.

— Проходите, Максим! — сказала она, протягивая к нему руки. — Вместо обеда, как видите, приходится решать не терпящие отлагательства дела. Садитесь вот сюда. И пока ни о чем не спрашивайте. Позже я все объясню.

Максим понял, что вошел в святая святых корабля. Все кругом, включая пол и потолок большого круглого зала, было занято бесчисленными экранами, тумблерами, циферблатами приборов. Лишь в центре зала, перед вращающимся пультом стояло кресло, в которое снова села Этана. Сам Максим примостился на небольшом стульчике у входа. Здесь же размещался экран ближней связи.

«Так вот где Этана проводит большую часть своего времени», — подумал Максим, вспоминая, что именно за этим пультом увидел инопланетянку, когда та впервые вызвала его по ближней связи, и наблюдая, как она молниеносно переключает тумблеры, включает и выключает экраны с бегущими кривыми, подает короткие сигналы голосом.

Наконец она откинулась на спинку кресла, повернулась к Максиму:

— Очень серьезная ситуация, мой друг. Малое космическое тело, которое вы называете Гермес, и которое движется по очень вытянутой орбите, снова приближается к Земле.

— Да? — насторожился Максим. — Так было уже. В 1937 году, если мне не изменяет память, он промчался всего в семистах восьмидесяти тысячах километров от Земли. Опасались даже столкновения. Как недавно с Икаром…

— Икар сейчас далеко, — перебила Этана. — А Гермес совсем рядом. И на этот раз, по расчетам Кибера, должен войти в соприкосновение с Землей.

— Как войти в соприкосновение? — не сразу понял Максим.

— Разве я недостаточно точно выражаюсь? Траектория астероида такова, что должно произойти соударение его с планетой. А как следствие — мгновенное выделение тепловой энергии, эквивалентной взрыву сотен самых мощных ваших водородных бомб, нарушение равновесия Земли на орбите, превращение в пустыню миллионов квадратных километров суши или молниеносный переход в пар многих кубических километров океанических вод, ну и резкое усиление тектонических процессов: землетрясения, выбросы магмы и прочее… — бесстрастно перечисляла Этана.

А Максим почувствовал, как волосы зашевелились у него на голове.

— Когда… это… произойдёт?.. — еле выдавил он из себя.

— Должно было произойти, — наконец улыбнулась Этана. — Неужели вы думаете, мы допустим это? Я сейчас же приму меры. Кибер заканчивает последние расчеты по нанесению гравитационного удара по, астероиду. А пока… Вы не возражаете, если мы пообедаем здесь, как говорится, на ходу? Мне часто приходится так…

— Да, конечно, как вам удобнее.

И не успел Максим договорить, как возле него вырос столик, а невесть откуда взявшийся робот сейчас же поставил перед ним и Этаной подносики с едой.

— Ешьте и не обращайте на меня внимания, — сказала Этана, пододвигая к себе тарелочку с розовым желе. Однако Кибер вновь отвлек ее коротким докладом. Выслушав его, Этана решительно нажала на одну из клавиш:

— Я включаю автомат-переводчик, чтобы вы не испытывали чувства неудобства. У меня нет от вас никаких секретов.

Максим кивнул в знак благодарности:

— Значит ли это, что вы всегда говорите только правду?

— У нас нет таких понятий: говорить правду или лгать. Мы говорим только то, что считаем целесообразным.

— Понятно. Значит, если вы сочтете, что мне целесообразнее не знать о чем-либо, то с чистым сердцем скроете это от меня?

— Разумеется, — просто ответила Этана. — Но это может касаться только меня, моей личной жизни, звездолета Ао Тэо Ларра или системы Агно. Что же касается наших отношении с Землей, то вы будете знать всё.

Кибер опять заговорил:

— Командир, с территории Советского Союза стартовала ракета в сторону Луны. На борту самоходная установка и обычный комплекс приборов. Трасса ракеты и траектория корабля не пересекаются.

— Ясно. Программа наблюдений прежняя.

Этана съела несколько кусочков желе, разломила на части небольшой фрукт.

— Командир, — снова раздался голос Кибера, — на северо-востоке Китая взорвано термоядерное устройство. Мощность — двенадцать мегатонн. В сфере значительного повышения радиоактивности — острова Японии, Монголии, Индокитай, Индостан, Цейлон. Включаю экран.

Максим поднял глаза. Страшное фиолетово-черное облако медленно поднималось над каменистой пустыней, постепенно приобретая очертания огромного клубящегося гриба.

Этана нервно отодвинула подносик с едой:

— Еще несколько тысяч больных, калек, преждевременно умерших от действия радиации! И это в то время, когда к планете приближается астероид!

— Этана, а там, на Земле, знают о приближении опасности?

— Нет. Телескопы Земли еще не могут обнаружить астероид. Но если бы хоть небольшая часть средств, которые тратят земляне на вооружение, была направлена на создание совершенной службы космоса, то они уже знали бы о приближении Гермеса, а накопленный запас расщепляющихся материалов вполне позволил бы им отогнать астероид от планеты. Однако, я уверена, они не сделают этого, если даже предупредить их.

— Я не думаю, что это так, Этана.

— Вы не думаете? А разве нищета и голодная смерть, на которую обрекает гонка вооружений миллионы жителей Земли, менее страшна, чем удар астероида? И разве фабриканты оружия не знают об этих миллионах? Или еще пример. Знаете ли вы, что ваши курильщики табака, отравляя себя и окружающих, отнимают бесценные годы жизни так же, как любое смертоносное оружие? И Их предупреждают об этом! Предупреждают многие годы. А результат?

— Но как можно сравнивать этот пустяк с той опасностью, какая нависла сейчас над Землей?

— Как можно сравнивать? А давайте все-таки сравним, — она быстро дала какую-то команду Киберу.

Через минуту последовал ответ:

— Употребление табака уменьшает среднюю продолжительность жизни землян на семь лет. Взрыв астероида с учетом прямой гибели части людей и ухудшения жизни вследствие уничтожения большой части жизненных ресурсов в пересчете на все население земного шара уменьшит продолжительность жизни нынешнего поколения на два с половиной года.

— Вот вам и пустяк!

Максим пристыженно молчал. Этана снова нажала на одну из клавиш Кибер сейчас же доложил:

— Расчеты по гравитационному удару по малому космическому телу закончены. Включаю главный телескоп.

Над пультом вспыхнул другой экран. Огромная иссиня-чёрная скала висела там в звездной россыпи, слабо поблескивая остро зазубренными пиками вершин.

— Вот он, Гермес! — сказала Этана, пристально всматриваясь в глубину экрана. — Масса около трех миллиардов тонн. Объём — чуть больше кубического километра. Что же касается поперечника, то… Да вот хоть проекция на него вашего Московского университета. — Этана быстро произвела несколько манипуляций на пульте, и голубоватый пунктир всем известного здания на Ленинских горах тотчас вписался в контуры астероида, заняв лишь небольшую его часть. Скала сразу точно выросла во много раз.

— Какой кошмар! — невольно воскликнул Максим, лишь теперь уразумев, что значит это «чуть больше кубического километра».

— Да, увесистый камешек! Страшно подумать, что произошло бы от столкновения его с Землей. Но… Смотрите!

Короткий предупреждающий звонок раздался где-то в вышине. Легкий толчок вдавил Максима в сиденье стула.

А мрачная скала вдруг качнулась, сдвинулась с места, затем, словно подхваченная вихрем, рванулась в сторону и быстро исчезла в черных глубинах пространства.

— Всё! Земляне могут спать спокойно. — Этана встала. — Пойдёмте выйдем на свежий воздух. Я страшно устала. Почти не спала этой ночью. Потерпел аварию один из челночных кораблей на Марсе. Прямое попадание метеорита. Кибер, видите ли, распорядился отключить защитное поле. И вот результат. Хотя, действительно, за это был один шанс из ста миллиардов. Кибер считать умеет. А мне пришлось не спать ночь. Еле подняли корабль с планеты. Теперь не меньше месяца уйдет на ремонт. А чем измерить нервное напряжение, которое пришлось пережить? Словом, я имею право немного погулять. Или… Хотите побывать в одном из миров системы Агно?

— Как… побывать? — удивился Максим.

— Почти побывать, пережить такое путешествие.

— Вы имеете в виду иллюзмонорий?

— Да, ко вы едва ли представляете все его возможности. Идёмте! — она встала с кресла и нажала клавишу на пульте:

— Несколько часов я буду в Главном иллюзионории. Вызывать лишь в случае острейшей необходимости.

— Ясно, командир.

13.

Через минуту они были в знакомом черном зале. Этана пригласила Максима сесть в кресло, помогала замкнуть зажимы на руках, надела на голову серебристый обруч:

— Постарайтесь ничему не удивляться. Все речевые сигналы будут синхронно переводиться на ваш язык, все единицы меры — длины, времени и тому подобного, выражаться в земных единицах. Я буду с вами.

Светильник погас. Мгновенье темноты. Знакомое головокружение И ослепительное солнце залило небольшую каменную площадку, где стоял он теперь с Этаной, с удивлением рассматривая открывшиеся дали. Площадка оказалась крышей высокого здания, и потому горизонт раздвинулся необычайно. Густые леса вздымались с трех сторон, сбегая к бирюзовому морю. Белые свечи домов то тут, то там тянулись к аквамариновому небу. Огромные купы облаков медленно плыли над самой головой. Все это — и солнце, и море, и свечи домов, вздымавшиеся из густых зарослей, были точно такими, как на звездолете Этаны. Но было здесь и что-то еще, что сразу подсказало Максиму: он на одной из планет Агно.

С чувством захватывающего интереса смотрел он на этот мир, затерянный совсем в другом конце Галактики.

А Этана подошла к парапету крыши, где было укреплено нечто вроде приборной доски, и запросто произнесла:

— Сейчас я вызову гравилёт.

— Как вызовете? Ведь мы…

— Мы в гостях у наших соотечественников, сейчас вы увидите, что значит настоящая цивилизация. — Этана отыскала нужную клавишу, и через минуту легкий летательный аппарат плавно и бесшумно опустился к ним на крышу.

— Садитесь, прошу вас, — кивнула она Максиму.

Он шагнул в гондолу, сел в глубокое пластиковое кресло.

Этана заняла место рядом, неуловимым движением закрыла люк. Гравилёт сейчас же пошел вверх. Далеко внизу остались свечи домов, строгий геометрический рисунок дорог и площадей, буйный разлив садов и парков — весь остров, отороченный кружевом прибоя. Впереди лежал бескрайний океан.

Максим перевел глаза на Этану. Ока была совершенно спокойна и вела аппарат так, словно все маршруты здесь были ей хорошо известны. Управлялся гравилёт до смешного просто: скорость движения, как у фуникулёра, задавалась нажатием педали, а маневры в воздухе — легким движением руки перед небольшим экраном: взмах руки в сторону — аппарат поворачивал влево или вправо, вниз — он опускался ниже, вверх — гондола взмывала ввысь.

Вскоре они миновали еще остров, такой же зеленый и красивый, потом цепь островов, наконец внизу показалось идеально правильное зеленое кольцо. Этана повела аппарат на снижение:

— Взгляните, Максим. Это искусственный остров. Вы уже слышали, наверное, что на планетах Агно слишком мало суши. И наши инженеры издавна строят такие вот искусственные острова. В диаметре они километров двадцать — двадцать пять. В центре их закрытая лагуна, а по окружности — надежно защищенные от волн жилые дома и лесопарки.

Между тем гравилёт спустился почти к самой поверхности острова, так что можно было рассмотреть не только детали строений, но и отдельных людей, группами и в одиночку идущих по дорожкам между зданиями. Здесь, видимо, не было никакого наземного транспорта. Зато в воздухе реяло множество гравилётов, таких же, как у них с Этаной, и более крупных, на несколько человек. Не было видно и никаких судов в океане, только во внутренней бухте острова сновало несколько крохотных, по-видимому, прогулочных гондол.

Однако Максима больше всего интересовали, конечно, люди. Он попросил спуститься еще ниже. Но Этана лишь коротко усмехнулась:

— Зачем? Сейчас я включу оптическую и акустическую системы гравилёта.

И произошло чудо. Аппарат будто снизился к самой земле. Сразу стали видны лица инопланетян, малейшие детали их костюмов, жесты, мимика, выражение глаз. В гондолу ворвался даже сдержанный говор, шелест деревьев на ветру, ритмичные удары волн. И совершенно особый, ни с чем не сравнимый запах — запах чужого мира.

С жадным любопытством вглядывался Максим в граждан иной системы, стараясь найти в них отражение того величайшего взлета разума и высочайшего гуманизма, какие должны отличать людей с многомиллионнолетней историей развития. Но чем больше он смотрел на них, тем большее недоумение они вызывали. Все они выглядели, правда, очень молодо, были стройны, миловидны, но с удивительно холодными, бесстрастными лицами. Трудно было отделаться от мысли, что это не лица, а всего лишь красивые маски. Даже ледяная улыбка Этаны показалась бы воплощением тепла и света по сравнению с этими каменными, ничего не выражающими лицами.

Максим не удержался, чтобы не обратить на это внимание своей спутницы. Та совершенно искренне удивилась:

— А зачем они нужны, улыбки? Я даже у вас на Земле предпочла бы иметь дело с неулыбчивыми, но порядочными людьми, чем видеть обворожительную улыбку и знать, что в девяноста случаях из ста обладатель ее «держит за пазухой камень».

— Ну, это вы преувеличиваете, Этана! К тому же, я имею в виду не просто собеседников. Ведь там, среди этих людей, есть, очевидно, и друзья, и любящие друг друга мужчины и женщины.

— У нас нет таких понятий: друзья и недруги, — резко возразила Этана. — Все люди системы Агно — друзья. Что же касается любящих мужчин и женщин, то разве обязательно выносить любовь на всеобщее обозрение?

— С этим я соглашусь, пожалуй. И всё-таки…

— Что «всё-таки»? — неожиданно рассмеялась Этана. — Если судить по вашим улыбкам, вы питаете ко мне самую нежнейшую любовь. Но я прекрасно знаю, как вы меня «любите»…

Максим почувствовал, что краснеет.

— Нет, я никогда не забываю, что вы человек другой системы, — поспешила сгладить свою резкость Этана. — И меньше всего склонна порицать вас за то, что на Земле считается естественным и правомерным. Я хочу только, чтобы и вы поняли моих соотечественников. Кстати, смотрите, смотрите!..

Но Максим и сам уже заметил, что там, внизу, что-то произошло. Люди останавливались, поднимали головы вверх, старались рассмотреть что-то в небе. Максим также поднял глаза и увидел, что далеко на горизонте поднялись от воды и взметнулись в зенит четыре мощных луча, образовавших гигантскую букву «ш».

— О, это интересно! — сказала Этана. — Планета готовится к встрече галактического корабля.

— И мы смогли бы это увидеть?

— Если пожелаете. Хотя многого увидеть не удастся.

Галактические звездолеты не опускаются на планету. Центральный космодром готовится принять лишь челночные корабли.

— И все-таки, это, видимо, такое зрелище!

— Хорошо, летим на космодром.

И снова поплыли под ними острова, большие и маленькие, естественные и искусственные, одинаково чистые и красивые. Но тщетно старался Максим увидеть на них хоть одну заводскую трубу. Всюду тянулись будто сплошные курортные зоны. Он высказал свои недоумения Этане. Она кивнула в ответ:

— Слишком дорога у нас земля, чтобы использовать ее под промышленные сооружения. Все предприятия и энергетические установки находятся на дне океана. Это тем более удобно, что там же сосредоточены сырьевые ресурсы планеты. По дну океана идут и транспортные магистрали. Небольшие заводы имеются только на самом крупном острове. Видите, он уже показался на горизонте. Это центр нашего приборостроения, колыбель кибернетики Агно.

— Он же является и столицей планеты?

— У нас нет столиц, в том смысле, как это понимаете бы.

— Но должны же где-то размещаться административные учреждения, органы управления государством.

— Ничего подобного нет в Системе.

— Какова же, все-таки, форма организации вашего общества?

— Я могла бы рассказать вам. Но лучше, если вы послушаете кого-нибудь из жителей Агно. Я позабочусь об этом. А вот и самый большой остров — Дзо. Здесь, как видите, меньше лесов, больше зданий. Здесь начиналась цивилизация Агно.

Этана снова снизила гравилёт, включила оптическую систему, и Максим опять увидел людей, таких же неторопливых, сосредоточенных, строгих, в том же неопределенном возрасте, который он назвал бы молодым, если б молодость была совместима с безжизненностью изваяний. Впрочем, на этот раз Максима больше поразило другое обстоятельство: здесь, как и на других островах, совсем не было стариков и детей. Чем это можно объяснить? Старость они, по-видимому, победили. А дети? Должны же быть дети! Наконец он не удержался и спросил об этом у Этаны.

— Да, стариков, в том смысле, как у вас на Земле, здесь действительно нет, — ответила инопланетянка. — Ведь здесь нет и болезней. Ну, а дети… Дети Агно не живут со взрослыми, они воспитываются в специальных интернатах.

— С самого раннего детства?

— Почти со дня рождения.

— Но ведь это абсолютно беспомощные существа…

— О, за ними следят такие няни-автоматы, каких не заменит никакая мать. Они и кормят, и моют, и непрерывно взвешивают ребенка, и ведут тончайший контроль за всеми функциями молодого организма. Любому человеку это было бы просто не под силу.

— А дальше, когда они подрастут? Неужели и воспитание подростков вы отдали на откуп машинам?

— Нет, конечно, воспитанием юных граждан занимаются достаточно пожилые и потому наиболее опытные мужчины Системы.

— Мужчины?!

— А вы считаете, что к этому больше способностей у женщин?

— Нет, тут я, пожалуй, соглашусь с вами. Но каково отцам и матерям? Отдать новорожденного сына или дочь в интернат! Ведь это все равно, что потерять ребенка…

— Почему же? Родители могут навещать своих детей, гулять с ними, делать им подарки. Они лишены только одного — необходимости воспитывать юное поколение.

— Но согласитесь, что именно без этого чувства материнства и отцовства…

— Чувство материнства и отцовства! Опять чувство! Да неужели вы, на вашей планете, до сих пор не поняли, что это подсознательное, стоящее вне разума чувство просто мешает вырастить настоящего человека, что ребенок, живущий у отца с матерью, получает уродливое воспитание? Только в интернатах, где с первых дней своего существования дети воспитываются по оптимальной обязательной для всех программе, под руководством опытных педагогов, под неусыпным контролем электронных автоматов-врачей, они могут сформироваться настоящими гражданами Системы без каких бы то ни было душевных и физических пороков.

— Но зато они, очевидно, и похожи друг на друга, как две капли воды или два автомата из одной серии?

— Ни в коем случае! Разнообразие генетических кодов так же велико, как просторы Вселенной. И никакие стандарты воспитания не сгладят этого разнообразия. Человек всегда останется человеком. Нс именно человеком! И не инфантильным недорослем, каких немало поставляют обществу ваши сердобольные родители, — Этана рывком взметнула гравилёт в небо, и плывущий под ними остров быстро растаял в зеленоватой дымке.

Впереди снова расстилался бескрайний океан. В кабине воцарилось молчание. Этана словно забыла о своем спутнике, внимательно вглядываясь в далекий горизонт. Но вот вдали показалось нечто новое — большое серебристое кольцо, с плоской поверхностью, лежащее почти вровень с водой.

— Главный космодром планеты, — сказала Этана, резко отклоняя гравилёт в сторону. — Любые полеты над ним строжайше запрещены. Стоянка гравилётов — южнее.

Этана повела аппарат вниз, и вскоре тот мягко опустился на каменные плиты рядом с такими же прозрачными гондолами. К удивлению Максима, ожидавшего увидеть сотни летательных аппаратов и тысячные толпы людей, на стоянке было почти пусто. Пусто было и на платформе космодрома, куда несколько секунд спустя вынесла их быстро движущаяся лента подводного путепровода. Лишь несколько десятков человек медленно прохаживались вдоль небольшого парапета, отделяющего широкую ленту гофрированного металла от обширной, не меньше километра в поперечнике, бухты чистой воды.

И это всё?! В ожидании такого события, как прилет галактического корабля! Максим отказывался верить своим глазам. Но Этана, видимо, считала это в порядке вещей. Подведя Максима к небольшой стойке с экраном у внешнего обвода платформы, сна нажала несколько клавиш и коротко произнесла:

— Командир галактического корабля Ао Тэо Ларра. Шифр связи с Главным кибером Системы — ко ми даро элла.

Экран тотчас осветился серебристым сиянием:

— Вводная система Главного кибера в вашем распоряжении, командир Ао Тэо Ларра.

— Мне необходимо связаться с кем-нибудь из членов Высшего директориума Системы.

— Член Высшего директориума только что прибыл на Главный космодром океана Эо. Сейчас вы его увидите.

Через несколько секунд на них смотрели с экрана умные проницательные глаза явно не молодого, но, по-видимому, и не очень старого мужчины:

— Чем я могу быть полезен, друзья?

Этана протянула к нему руки в знак приветствия:

— Мой друг из иной системы хотел бы познакомиться с общественным устройством Агно.

— Я смогу побеседовать с ним через четырнадцать минут здесь, на космодроме Эо.

— В каком секторе вас найти?

— Не беспокойтесь, я сам найду вас. Ждите меня здесь же, где стоите.

Экран погас. Максим постарался подавить в себе волнение, вызванное предстоящей встречей со столь высокопоставленным лицом. Этана не мешала ему сосредоточиться.

— А вот и он! — наконец воскликнула она.

Действительно, к ним подходил, еще издали протягивая руки для приветствия, высокий темноволосый атлет, лицо которого они только что видели на экране:

— Добрый день, друзья! Рад познакомиться с такой милой соотечественницей и особенно с вами, мой друг. Меня зовут Горо. Счастлив буду оказаться вам полезным.

Максим и Этана назвали себя. Член Высшего директориума улыбнулся Максиму:

— Я расцениваю это как большую удачу — побеседовать с представителем иной цивилизации.

Максим не мог не ответить улыбкой: Горо, кажется, очень выгодно отличался от своих соотечественников не только внешностью, но и складом характера, что, как оказалось позднее, имело вполне определенную причину: он, как и Этана, родился на космическом корабле.

— Где же мы побеседуем, друзья? — продолжал он, с видимым интересом приглядываясь к Максиму. — И не будет ли это скучно вам, Этана?

— Я оставлю вас, пожалуй, — ответила та, поняв намёк Горо, — и сама разыщу часа через два.

— Очень хорошо. Тогда вот что, Максим, поднимемся-ка в воздух. Там нам никто не помешает, — и, простившись с Этаной, он снова повел Максима на стоянку гравилётов.

Через минуту они уже парили высоко над океаном.

— С чего мы начнем, мой друг? — спросил Горо, откинувшись на спинку кресла.

— Я хотел, чтобы вы рассказали об общественном устройстве системы Агно.

— Отлично. Но прежде, чем рассказать вам об этом, и для того, чтобы знать, как построить свой рассказ, я хотел бы услышать о вашем мире, вашем общественном устройстве.

Максим задумался:

— Это будет не так просто. Но я попробую…

— Та-а-ак… — сказал Горо, выслушав рассказ Максима. — Законодательная и исполнительная власть… Вы знаете, в принципе почти одно и то же во всех известных мне мирах. Но у нас есть свои нюансы. Все, что входит у вас в понятие исполнительной власти, осуществляется Главным кибернетическим устройством Системы. Это чрезвычайно сложная структура, на создание которой ушло более миллиона лет, но которая по праву может считаться самым большим достижением цивилизации Агно. В Главном кибере сосредоточены все наши знания, все достижения нашей науки и культуры, и, что самое главное, все это практически мгновенно может стать достоянием любого гражданина Системы. Это, если хотите, общий, коллективный мозг нашего общества.

Главный кибер осуществляет планирование и непосредственное руководство всей промышленностью, энергетикой, транспортом, добычей и переработкой сырья. Главный кибер наблюдает за каждым, я подчеркиваю, за КАЖДЫМ без исключения гражданином Системы в смысле выполнения принятых у нас норм и правил поведения. Наконец, тот же Кибер по первому требованию предоставляет в распоряжение любого гражданина все материальные блага и технические ресурсы в рамках, разумеется, установленных для данной эпохи, и немедленно приходит на помощь каждому, попавшему в беду, используя все имеющиеся в его распоряжении средства. Вот как мы понимаем исполнительную власть.

Теперь о власти законодательной. Она, напротив, ни в коем случае не может быть передана машине… О, смотрите, челночный корабль звездолёта! — Горо привстал с кресла и развернул аппарат так, чтобы можно было лучше видеть платформу космодрома. Максим прильнул к прозрачной стенке гондолы. К центральной части серебристого кольца медленно, словно поддерживаемый невидимыми пружинами, опускался громадный голубой тороид, какой он видел когда-то в пластинке Мионы и какой предстал перед ним в последние минуты пребывания на Земле. Но тогда Максим видел лишь часть его, смутно выступающую из мрака ночи.

Теперь же гигантский бублик, исчерченный мозаикой кругов, ромбов, сферических треугольников, был весь как на ладони. Жаль только, что они с Горо отлетели далеко от космодрома. Трудно будет рассмотреть детали встречи. Однако член Высшего директориума словно прочел его мысли:

— Придется включить оптическую и акустическую системы.

И вновь произошло чудо. Аппарат словно переместился к самой платформе космодрома. Сразу стали видны лица встречающих, слышен их говор, шарканье ног по платформе и тугой нарастающий гул от спускающейся громады корабля. Глаза Максима жадно перебегали с толпы на тороид и обратно.

Между тем «челночок» коснулся поверхности воды и замер. Встречающие — их набралось теперь человек триста-четыреста — столпились вокруг внутреннего обвода бухты.

Люки корабля раскрылись. Счастливые лица астронавтов показались в них. Максим почувствовал, что даже у него предательски запершило в горле. Торжественная минута приближалась. Все кругом будто насторожилось в ожидании радостного мгновенья. Как в небе перед первым ударом грома. Казалось, еще секунда, и космодром взорвется от бури восторга…

Но что это? Встречающие медленно, словно нехотя, вытянули вперед руки. Некоторые из них выдавили из себя жалкое подобие улыбки, другие просто скользнули равнодушным взглядом по люкам корабля. Ни один мускул не дрогнул на их каменных лицах. Ни один возглас не нарушил тягостной тишины.

Люки корабля захлопнулись. Он медленно погрузился в пучину вод. А сверху опускался уже второй корабль. Потом третий… Но Максиму больно было смотреть на эту «встречу». В душе клокотала обида за людей, которые, может быть, десятки лет провели во враждебном космосе, мечтая о возвращении на родину, считая каждый день, каждый час. А эти сфинксы…

Он с укоризной взглянул на Горо. Тот понимающе кивнул:

— Мне самому долгое время было странно видеть эту чрезмерную сухость моих соотечественников. Я ведь лишь недавно вернулся из длительного галактического рейса. Однако, может, так и должно быть? Нельзя давать волю чувствам…

— Но почему же, почему?

— Чтобы не дать им поработить себя, не дать увлечь на нелогичные поступки.

— Разве это опасно?

— Иногда — да. — Горо вдруг нахмурился, словно отмахиваясь от каких-то неприятных воспоминаний, и резко переменил тему разговора:

— Так на чем мы с вами остановились?

— Вы сказали, что законодательная власть не может быть передана машине.

— Да. Ни в коем случае! Кстати, такие случаи известны. Даже для довольно высокоразвитых цивилизаций. Последствия их оказались трагичными.

— Как же решили этот вопрос вы?

— У нас законодательная власть осуществляется так называемым Высшим директориумом Системы. Этот орган нельзя сопоставить ни с одним из ваших учреждений. Члены его не избираются и не назначаются. Он не ограничен ни количеством законодателей, ни сроком их полномочий. Членом Директориума может стать каждый, кто хочет и считает себя способным к руководству Системой. Он должен лишь сдать соответствующий экзамен Главному кибернетическому устройству. Одним из таких законодателей являюсь я.

Нас очень немного. Мы живем в разных уголках Системы, вплоть до искусственных спутников и галактических кораблей. Кстати, каждый командир галактического и внегалактического корабля автоматически становится членом Совета. Это вытекает из самой сущности космических экспедиций. Наши корабли летят лишь с одной целью — за знаниями.

Мы очень редко собираемся вместе. Мы не заседаем, не дискутируем, не голосуем. Мы лишь время от времени обмениваемся мнениями по наиболее важным и интересным вопросам, используя обычные каналы связи. Мы не пользуемся абсолютно никакими привилегиями по сравнению с другими гражданами Системы, кроме одной — Кибер регулярно информирует нас о всех достойных внимания событиях, происходящих в Системе и за ее пределами. Впрочем, такую информацию при желании может получить и любой другой гражданин Системы.

Как же осуществляем мы свои законодательные функции? По каждому вопросу, возникшему у Кибера или поднятому одним из членов Директориума, равно как и любым гражданином Системы, Электронный секретариат Директориума — единственная ячейка, не подчиняющаяся Киберу, — запрашивает мнение членов Директориума. Это свое мнение мы направляем в секретариат, и тот анализирует их. В случае совпадения не менее восьмидесяти процентов рекомендаций членов Директориума они становятся законом и вводятся секретариатом в обязательную программу Главного кибернетического устройства. В противном случае Секретариат уведомляет членов Директориума, что они не пришли к общему мнению и должны еще раз подумать над поставленной проблемой. В этом случае каждый член Директориума может ознакомиться с рекомендациями и других членов.

Что же за вопросы могут стать предметом обсуждения Директориума? Естественно, в основном это лишь важнейшие проблемы, такие, как планирование галактических и внегалактических экспедиций, проблемы, связанные с заселением иных миров, взаимоотношениями с другими цивилизациями, выработка главных направлений в развитии науки, изменение правовых норм граждан Системы и тому подобное…

Все это было интересным до чрезвычайности. Максим засыпал своего нового знакомого вопросами. Но беседу их прервал сигнал ближней связи. На экране появилось лицо Этаны:

— Я вынуждена прервать вас, друзья. Нам пора лететь, Максим.

Максим встал, извинился перед Горо:

— Простите, я отнял у вас слишком много времени.

— Напротив, мне было очень интересно побеседовать с вами. Где вы нас ждете, Этана?

— Стоянка гравилётов, сектор четыреста двадцать четыре.

— Через минуту мы будем там.

Горо направил аппарат вниз. Максим старался как можно лучше запомнить его умное, энергичное лицо:

— Позвольте задать вам еще один вопрос. Почему вы решили стать членом Директориума?

— Причин много. Я с детства, еще будучи в космосе, интересовался общественным устройством цивилизаций. А потом… Мне кажется, пора уже менять кое-что здесь, в Системе.

— Что же вам кажется ещё не совершенным?

Горо неожиданно улыбнулся:

— Именно то, что все здесь слишком совершенно. И это, оказывается, отнюдь не лучшая обстановка для развития человеческой личности.

Этана ждала их в гравилёте. Вместе с ней в гондоле сидела другая молодая женщина, смуглая, темноволосая, с чрезвычайно красивыми глазами цвета янтаря.

— Знакомьтесь, друзья, — сказала Этана.

— Риека, — просто отрекомендовалась незнакомка, протягивая руки и мило улыбаясь.

Максим и Горо назвали себя.

— Риека полетит с нами, ей по пути, — сказала Этана. — Прощайте, Горо.

— Счастливого пути, друзья! — Горо протянул к ним руки.

Но Максим вернулся к нему и крепко, по-русски, обнял инопланетянина за плечи. Тот на мгновенье растерялся, потом понимающе улыбнулся и тоже обнял Максима, прижавшись лицом к его щеке.

Через минуту гравилёт снова летел над бескрайним океаном.

— Риека, — сказала Этана, обращаясь к молодой спутнице, — Максим с другой планеты, из другой системы, и ему очень хотелось бы познакомиться с нашей эпохой Ингрезио. Не могли бы вы, как историк, рассказать о ней?

— Эпоха Ингрезио? Но ведь это очень древняя эпоха. Мы знаем о ней больше по легендам, чем по документальным источникам. Тогда не было не только Кибера Системы, не было даже информаториев планет. Система состояла из многих враждующих государств, а люди были настолько дики, что могли убивать друг друга. И вот тогда, если верить сказаниям, здесь, на второй планете был выведен дивный цветок — ингрезио, или «надежда на счастье», на языке древних.

И произошло удивительное. Аромат цветка сделал людей мягче, добрее, заставил их забыть вражду, ненависть, позволил слиться в одну дружную семью, какой мы знаем сейчас Систему.

— Если верить сказаниям… А как было в действительности? Как вы смотрите на это?

— Я считаю, что все это, конечно, сказка. Красивая, милая сказка! Но, как и во всякой сказке, в ней заключена большая мудрость. Ясно, что то было время борьбы добра и зла. И победило добро…

— Но как победило? Как в самом деле произошло объединение враждующих государств? — спросил Максим.

— Это тоже остается в области догадок и предположений. Документов того времени осталось мало, да и те требуют осторожного подхода: беспощадная борьба враждующих идеологий заставляла даже историков отступать от объективности. Но скорее всего правы те исследователи, которые считают, что решающую роль сыграло открытие гравитационной энергии. Группа учёных, которая сделала это открытие и которая отдавала себе отчет в трагических последствиях, к каким может привести использование гравитационного оружия, предъявила нечто вроде ультиматума главам враждующих государств, заставив их уничтожить все виды вооружения и сесть за стол переговоров.

Это были, видимо, не только очень умные, но и очень смелые люди. Мы не знаем, как сложилась их судьба. Но знаем, что дало Системе их открытие. Представьте, что произошло бы, если б результаты их трудов попали в руки властолюбивых негодяев, каких достаточно было в то время в мирах Системы. Невиданный разгул деспотизма, а может, и гибель цивилизации, принесло бы тогда открытие законов гравитации. А безвестные герои, возможно, ценой жизни, обратили его на счастье людям. Вот где источник сказаний об ингрезио. Просто народ облек все в более поэтичную форму.

— Но ведь такой цветок действительно существует, — возразила Этана.

— Да, это так. И мы располагаем уже документальными данными, что специальным решением Высшего директориума ингрезио был запрещен во всей Системе. Исключение представили лишь галактическим кораблям. Вот почему я так рвалась на эту встречу. Увидеть живой ингрезио — мечта моей жизни! Да где там! Кибер позаботился, чтобы цветок не попал даже на челночные корабли.

— Но почему он был все-таки запрещен? — спросил Максим, вспоминая разговор с Мионой.

— Потому, что действительно делал людей слишком чувствительными, лишал их холодного расчета. Недаром народ именно его взял в сказку. И я до сих пор не могу согласиться с решением Директориума. Слишком мы стали расчетливы. Ум отнимает у нас все живое. Да вот хоть сегодня! Вернулся галактический корабль. Прибыли люди из нашего вчера, люди, которые, наверное, плакали от одного слова Родина. А как их встретили?

Лёгкая усмешка тронула губы Этаны:

— Вы даже не представляете, какого единомышленника видите перед собой, Риека.

— Да? — оживилась та, быстро взглянув на Максима. Он лишь смущенно кивнул, встретившись с глазами молодой женщины.

— Да-да! — продолжала Этана. — Если бы вы слышали наши споры с ним, его рассказы о Земле! Но я не хочу быть несправедливой, Максим. Видимо, вы действительно кое в чем правы.

— Прав в чем? — заинтересовалась Риека, вновь обращая к Максиму огромные глаза с рвущимися из них золотистыми лучами.

— В том, что не один разум определяет пути развития цивилизации. И эпоха Ингрезио была столь же значительной вехой в нашей истории, как и создание Главного кибернетического устройства.

— Только была? — насторожилась девушка.

— Для нас — да. Для них — очевидно, еще будет.

— А мне кажется, что и нам неплохо бы снова пережить нечто подобное.

— Вы шутите, конечно?

— Никоим образом! Будь моя воля, я снова засадила бы сады этими чудесными цветами.

— Зачем?

— Чтобы вернуть людям настоящее человеческое счастье.

— Вы еще дитя, Риека. А впрочем… Предложите это Директориуму.

— Бессмысленно. Все они словно помешались на торжестве разума.

— Вы ошибаетесь, Риека, — снова вмешался в разговор Максим. — Мне кажется, Горо, с которым я только что беседовал, мыслит почти так же, как вы.

— Горо? Он, член Высшего директориума?!

— Да. И я на вашем месте встретился бы и поговорил с ним.

— О. вы даже не представляете, какую радость дарите мне! — воскликнула Риека — Конечно, я встречусь с Горо. В самое ближайшее время.

— Но неужели вы серьезно думаете, — сухо заметила Этана, — что развитие цивилизации может пойти вспять?

— Я не так наивна, Этана, чтобы допустить подобную мысль. Но вернуть себе прежние человеческие радости люди Агно могут — и должны это сделать. Я совершенно убеждена, что соотечественники Максима много счастливее в этом отношении, жизнь их богаче, чувства глубже, любовь красивее. Так ведь, Максим?

— Мне трудно судить…

— А вы расскажите нам о ваших чувствах, вашей любви.

— Любви землян?

— Да, самой красивой из тех, что пережили вы.

— Но я всю жизнь любил и люблю одного человека.

— Всю жизнь любите одну женщину?! — искренне удивилась Риека. — Странно… Это совершенно противоестественно.

— Не понимаю..

— Что же тут непонятного? Жизнь — обновление. Всегда, вся, во всем ее многообразии! От одноклеточной водоросли до человеческого организма! От первого движения до последнего вздоха! Это и молодая листва на деревьях. И все новая и новая кипень цветов. И ежесезонная перестройка организма животных. А человек? Разве он не нуждается в обновлении всего своего существа, всей своей эмоционально-психической сферы? Но что сможет дать ему это, как не новая любовь? Ведь только полюбив, он будто рождается заново, переживает свою новую весну, открывает в себе новые силы, новые возможности. Разве не так?

— Может быть, и так… Но какая это любовь, если она лишена самого главного — сознания, что любимый человек будет с тобой всегда?

— Тогда и ваша жизнь покажется бессмысленной, если она лишена самого существенного — вечности, — быстро парировала Риека. — Дело однако в том, что человек не может этого представить, не думает о смерти, а если и думает, чисто теоретически, отвлеченно, не зная, когда и при каких обстоятельствах умрет. И это делает его практически бессмертным.

— Да, пожалуй…

— Но ведь так и в любви. Влюбляясь снова и снова, человек никогда не думает, что это на время, не может представить, что это новое его чувство когда-нибудь уйдет.

И оно кажется ему практически бесконечным.

— Все это логично, слов нет, — согласился Максим. — И все-таки я до конца дней своих буду любить одну Миону…

— А она вас? Тоже? — неожиданно спросила Риека.

— Она? — Максим даже растерялся от такого вопроса. — Ну, этого я не знаю…

— Конечно, не знаете. Она сама этого не знает. И в этом её счастье. Но если все-таки — представьте на минуту! — она разлюбит вас, расстанется с вами, просто перестанет существовать, неужели вы все-таки никогда и не полюбите, скажем, Этану? Или… меня? — смеющиеся глаза Риеки приблизились к самому его лицу и вдруг вспыхнули такой страстью, что он почувствовал, как, против всякой воли, все существо его так и рванулось навстречу этому призыву. В них, этих клокочущих янтарным пламенем глазах, вмиг замкнулся весь мир, все желания, вся жизнь.

В страшной растерянности отвел он свой взгляд:

— Не знаю… Вы словно лишаете меня рассудка… Это какое-то волшебство…

— Это просто жизнь, Максим, от которой вы почему-то упорно хотите отгородиться.

— Он не виноват, Риека, — вступила в разговор Этана. — Вся их планета опутала себя подобными перлами морали.

— И все земляне им следуют?

— В том-то и заключается трагикомизм людей Земли, что следует этой морали лишь небольшая группа идеалистов. И им-то больше всего и достается от моралистов-ханжей, столь же лицемерных, сколь и блудливых.

— Я не согласен с вами! — горячо возразил Максим.

— Милый друг мой! — сказала Этана с искренней горечью. — Я очень хотела бы переменить свои взгляды на эту сторону жизни землян. Но, боюсь, тут не поможет ни ваша безукоризненная логика, ни ваша любовь к Родине.

— И все-таки вы ошибаетесь, Этана. Все искусство Земли, вся наша живопись, музыка, поэзия против ваших умозаключений! Я опять привел бы десятки примеров. Но мы, наверное, утомили Риеку своим спором?

— Напротив, я вся — внимание, — возразила девушка. — Хотя многое мне, конечно, непонятно. Зачем накладывать какие-то путы на любовь? Зачем подчинять это интимнейшее чувство каким-то требованиям морали? Все-таки я — дитя Системы. И мечтаю встретить и полюбить еще многих мужчин, интересных и разных, и пережить еще много весен и много-много раз почувствовать себя распускающимся бутоном. Но и то, что сказал Максим, привлекает меня. Есть что-то удивительно прекрасное в этой любви на всю жизнь. В ней что-то от вечности. Нечто подобное было, кажется, и у нас в эпоху Ингрезио. А я люблю эту эпоху. Не только как историк. Но и как человек, как женщина. Я… Вы знаете, Максим, я… Ой, смотрите, что там?

Максим взглянул в направлении, указанном Риекой, и увидел, как большой многоместный гравилёт быстро спустился почти к самой поверхности воды, на мгновенье завис там над каким-то предметом и снова взмыл вверх, взяв курс им навстречу.

Через несколько секунд аппараты сблизились настолько, что Максим смог рассмотреть сквозь прозрачные стенки гондолы человек десять молодых мужчин, которые, развалясь в мягких креслах, обсуждали какой-то, должно быть, очень важный вопрос. Видно было, что предмет спора захватил их целиком. Но это не помешало им вежливо вскинуть руки для приветствия, а некоторым даже задержать взгляд на очаровательных спутницах Максима, как только гондолы оказались друг против друга.

Риека слегка привстала с кресла и включила акустическую систему:

— Мы вас приветствуем, друзья! Что там внизу, на поверхности океана?

— Пустое! — небрежно ответил один из мужчин. — Какой-то юнец, видимо, только что покинувший интернат, не может справиться с гравилётом и не хочет ждать помощи Кибера.

— Не может справиться с машиной? А если ему грозит опасность? — не удержался Максим.

— Как это, грозит опасность? — удивился тот же мужчина. А Этана незаметно дернула Максима за рукав, напоминая, что он совсем в ином мире, где сам вопрос этот звучит неуместно. Но Максима не покидала тревога:

— И все-таки, надо бы посмотреть, что там, внизу? — сказал он, стараясь не терять из виду блестящую точку.

— Право, я не вижу в этом необходимости, — возразила Этана. — Время близится к вечеру. А нам нужно еще подвезти Риеку.

— Но мы можем включить оптическую систему, — заметила девушка, видимо, заражаясь тревогой Максима.

— Что же, пожалуй, — Этана нажала нужные клавиши, и Максим увидел среди волн беспомощно качающуюся гондолу гравилёта. Люк ее почему-то был открыт, тороидальный диск ушел под воду, волны захлестывали аппарат почти целиком, заполнив добрую половину гондолы. Незадачливый пилот гравилёта, молодой юноша, почти мальчик, выбрался наружу и, вцепившись в крышу кабины, старался удержаться на гладкой поверхности гондолы. Он весь промок. На лице у него были написаны ужас и страдание.

— Так это авария! Человек гибнет! Давайте скорее туда! — Максим даже вскочил от нетерпения.

— Успокойтесь, мой друг, — остановила его Этана. — Здесь никто никогда не погибал. Кибер знает, как поступить. К тому же, все наши молодые люди прекрасные пловцы.

— Но неужели вы не видите, он теряет последние силы?

— Да, что-то мне здесь не нравится, — поддержала Максима Риека. — Если даже это заранее намеченное испытание, то все равно… Может, опустимся к нему?..

— Если вы так хотите…

Но не успела Этана нажать педаль, как гондола с юношей, видимо, переполнившись водой, вдруг резко накренилась и стремительно скрылась под волнами.

Риека вскрикнула. Этана бросила гравилёт рывком вниз, опустилась к самой воде, включила все системы просмотра и прослушивания. Море было пустынным. Лишь белые гребни волн медленно катились к туманному горизонту, да жалобно, надрывая сердце, кричали большие сизые птицы, лениво парящие над водой.

Глаза Риеки наполнились слезами. Этана не говорила больше ни слова, сидела бледная, как полотно. Максим прижался лицом к стенке гондолы, до боли в глазах вглядываясь в бегущие волны.

Но вот будто чёрная тень мелькнула под водой. Максим метнулся к люку:

— Откройте! Скорее!

— Что вы задумали? — насторожилась Этана.

Но он уже нащупал овальный выступ на стенке гондолы, нажал на него обеими руками и прыгнул в открывшийся люк.

Море тотчас сомкнулось над головой. Максим открыл глаза и глянул вниз. Но там был лишь непроницаемый мрак, дно лежало, видимо, слишком глубоко. Он вынырнул на поверхность, чтобы набрать побольше воздуха и чуть не стукнулся головой о днище гравилёта.

— Максим, сумасшедший! Что вы делаете? Под нами трехкилометровая глубина! — Этана накренила гравилёт, чтобы было удобнее забраться в гондолу. Но Максим снова ушел под воду.

Так повторилось несколько раз. Лишь убедившись окончательно в невозможности что-либо сделать для несчастного пилота, поднялся он в машину и в изнеможении упал в кресло.

Этана не скрывала раздражения:

— Зачем? Зачем вы так рискуете! Спросили бы хоть нас. Приборы гравилёта ясно показывают, что на глубине по крайней мере трехсот метров нет ни гондолы, ни человека.

А Риека молча схватила его за руки и прижалась к ним мокрыми от слез глазами.

— Спасибо, мой друг. Спасибо! Это то, о чем я мечтала всю жизнь. То, что так хотела бы вернуть мужчинам Агно…

Несколько минут прошло в молчании. Наконец Этана произнесла, как в забытьи:

— Нет, этого не может быть… Просто не может быть… Кибер не мог не прийти ему на помощь. Что вы думаете обо всем этом, Риека?

— Я предполагаю, — тихо ответила девушка, — что несчастный мальчик — с только что прибывшего звездолёта. И если он родился в космосе, то у него не было еще связи с Кибером. Кибер просто не знает о нем. А он не знает Системы, не знаком даже с устройством гравилета. Этим можно объяснить и его страх перед океаном, и неумение плавать…

Что-то похожее на стон вырвалось из груди Этаны:

— Так что же мы медлим! — она рывком нажала на одну из клавиш, подалась почти к самому экрану:

— Командир галактического корабля Ао Тэо Ларра. Вводную систему Главного кибера, срочно! Шифр связи — коми даро злла.

И не успело раздаться традиционное: «Вводная система Главного кибера в вашем распоряжении, командир Ао Тэо Ларра», как 'Этана, задыхаясь, произнесла:

— Океан Эо. Сектор 744. Тонет человек, не связанный с Кибером. Будем наводить гравилёт класса Рао. Все!

Мгновенье томительной тишины. Быстро бегущие блики по экрану. И наконец:

— Вас поняли. Место нахождения гравилёта зафиксировано. Аварийные снаряды вышли. Освободите акваторию океана.

Этана нажала на педаль. Гравилёт рванулся вперед. А через секунду Максим увидел, как далеко за их спинами прямо с неба вонзились в воду черные молнии.

Все с облегчением вздохнули. Этана погасила экран:

— Будем надеяться, что все кончится хорошо, — она отвела со лба упавшую прядь волос и откинулась на спинку кресла.

— Да, — ответила Риека, — но именно с этого я начну разговор с Горо.

— А я начал бы с того, что привлек к ответственности этих молодцов! — взорвался Максим. — Ведь, покидая несчастного, они не преминули сказать, наверное, «рады были бы оказаться вам полезными». Представители «настоящей цивилизации»!

— Они не виноваты, Максим, — мягко сказала Риека. — Случай, действительно, экстраординарный. Недаром Кибер не усмотрел в их поступке ничего предосудительного.

— Грош цена после этого вашему Киберу! — вновь вспылил Максим.

— Кибер тоже не виноват. Это всего лишь машина.

— Значит, плохо запрограммированная машина.

— Машина запрограммирована хорошо, лучше не придумаешь. Плохо, что люди стали похожи на запрограммированную машину… Но вот и мой остров, — взяв управление на себя, Риека плавно посадила гравилёт на крышу одного из зданий:

— Прощайте, друзья! Счастливого пути, Этана! Я рада была узнать, что вы командир галактического корабля. Даже позавидовала немного. Ведь вы видели живой ингрезио?

— Да. И вполне согласна с запрещением Директориума.

Риека взглянула на нее долгим, пристальным взглядом:

— Вы не искренни, Этана.

Та лишь молча пожала плечами. А Риека подошла к Максиму, с грустью протянула к нему руки:

— Всего вам доброго, мой друг! И большое спасибо за те несколько часов, что я провела в вашем обществе. Это был словно привет из далекого прошлого. Будьте счастливы. И не бойтесь там, на вашей планете…

— Астийского эдельвейса? — закончил за нее Максим.

— Как вы сказали? — не поняла Риека.

— Астийского эдельвейса, так я называю ваш ингрезио.

— Астийского эдельвейса… — задумчиво повторила Риека. — У вас очень красивый язык, Максим. Да, не бойтесь астийского эдельвейса и вообще всего, что не заменит человеку никакая машина. И еще — возьмите мой индикатор. Он позволит вам найти меня в любом уголке Системы. Мало ли как сложатся обстоятельства. Я буду ждать вас… — она словно замешкалась на мгновенье, потом решительно обняла Максима за плечи и прижалась лицом к его лицу…

Высадив Риеку, гравилёт снова поднялся в воздух.

Небольшой зелёный островок, где жила девушка, быстро скрылся в туманной дымке, и теперь из бирюзовых волн поднимались роскошные дворцы и громадные спортивные сооружения, предназначенные, по-видимому, для всепланетных празднеств. То был, очевидно, один из красивейших уголков планеты. Но в гравилёте царило тягостное молчание. Этана, бледная и задумчивая, сидела, вперив взгляд в далекий горизонт, не обращая внимания на проплывающие внизу чудеса архитектуры и инженерного искусства. Наконец губы ее разжались:

— Что вы скажете о нашей спутнице?

— О Риеке? Очень милая девушка, — не задумываясь ответил Максим. — Я рад, что вы познакомили меня с ней. Мне кажется, это будущее системы Агно.

— Вот как! — холодно отозвалась Этана. — Не буду вас разуверять. Вы ей тоже понравились. И очень. — Она снова замолчала.

Между тем внизу потянулись небольшие острова, плотно застроенные высокими жилыми домами, почти лишенные растительности. Здесь располагался, по-видимому, самый старый, самый густо заселенный район планеты.

— Скажите, Этана, — заговорил Максим, больше из желания нарушить затянувшееся молчание. — Как решается в Системе проблема питания?

— Проблема питания? — повторила Этана, с трудом отрываясь от своих дум.

— Да. Ведь на всех островах и искусственных платформах культивируются, кажется, только декоративные растения.

— Разумеется. Разве мы можем позволить себе использовать эти крохотные участки суши под поля и пастбища. Белок животного происхождения дает нам океан. Ну, а фрукты и овощи… Они тоже выращиваются на дне моря. В океане много отмелей глубиной не больше десятка метров, на них и созданы наши фабрики фотосинтеза. И если хотите взглянуть на них…

— Конечно, очень хочу!

— Тогда простимся ненадолго с небом. Это здесь, под нами.

Этана взмахнула рукой. Гравилёт резко снизился, с минуту скользил по гребням волн и вдруг стремительно пошел под воду. Внутри гондолы сразу сгустился зеленый сумрак. Однако вода кругом оставалась достаточно освещенной, и можно было прекрасно видеть, как тысячи рачков, рыбешек и каких-то ни на что не похожих животных самых причудливых форм и расцветок проносятся перед глазами.

Но вот показалось дно, ровное, покрытое буроватым илом, полого поднимающееся вверх. Этана отжала педаль, и гравилёт почти остановился, медленно приближаясь к огромному прозрачному куполу, под которым можно было различить уже зеленые кроны деревьев, увешанных золотистыми плодами. Людей на плантации видно не было. Зато скоро Максим заметил роботов, точно таких, к каким привык на корабле Этаны. Они деловито рыхлили почву, убирали сорняки, очищали деревья от сухих сучьев. Больше здесь смотреть было нечего. Гравилат обошел купол кругом и начал уже подниматься вверх, когда вдали показалось нечто совершенно необычное: будто застывший фейерверк смутно проступил там сквозь толщу потемневших вод.

Максим обратил на это внимание своей спутницы.

— О, на это стоит посмотреть, — оживилась Этана. — Это подводный питомник цветов. Редкость даже для второй планеты. Чудо, что мы натолкнулись на один из них. Вы не возражаете? — спросила она, направляя аппарат к многоцветному куполу.

— Напротив! Буду очень признателен.

Гравилёт приблизился к куполу и остановился у эллипсоидального тамбура, который служил, очевидно, шлюзом.

Действительно, не успела Этана, медленно опуская гравилёт, коснуться носом гондолы нижней части тамбура, как тот послушно распахнулся и впустил аппарат внутрь.

Невидимые компрессоры в считанные минуты откачали воду. Этана раскрыла люк и выпрыгнула наружу. Максим последовал за ней. А через минуту они были уже в сплошном море цветов. Цветы — красные, белые, синие, фиолетовые, даже черные, простые и махровые, блестящие, словно покрытые лаком, и матово-бархатистые, будто поглощающие весь падающий на них свет, — образовали непроходимые заросли. Лишь вдоль самой стены купола можно было протиснуться внутрь этого царства живых красок. Впрочем, здесь, в глубине питомника, кое-где были заметны следы тропинок, правда, сплошь заросших травой, но вполне доступных, чтобы пройти человеку. Максим пошел по одной из таких дорожек, не переставая восторгаться все новыми и новыми чудесами здешней флоры. Однако Этана остановила его:

— Подождите, Максим. Мы попали в заброшенный питомник.

— Но это даже красивее!

— Возможно. Только здесь очень трудно ходить. И потом…

Резкий щелчок не дал ей договорить. Сзади, со стороны шлюза, что-то звякнуло, заскрежетало. В глазах Этаны мелькнул ужас:

— Максим! Это… — Но голос ее потонул в нарастающем грохоте: задняя часть стены рухнула, и разъярённый поток с ревом ринулся к ним под купол.

Максим оцепенел от страха. А Этана бросилась к стене и всем телом повисла на большом красном рычаге. В тот же миг сплошная прозрачная стена отделила их от беснующейся воды. И сразу погас свет. Лишь редкие оранжевые фонарики, играющие, должно быть, роль сигнальных огней, робко светились в вышине, создавая слабый тревожный полусвет.

Этана в изнеможении опустилась на траву. В глазах её было отчаяние:

— Это большая неприятность, Максим. Нам, конечно, не следовало входить в заброшенный питомник. Теперь мы отделены водой от всего мира.

— Но разве в куполе нет другого шлюза?

— Есть, на противоположной стороне. Но там нет гравилёта. А над нами не меньше пяти метров воды. Да и что сделаешь сейчас, на поверхности бурлящего океана?

— А как же Главный кибер? Разве он не найдет возможности помочь нам?

— Для него это не составило бы труда. Но ведь я родилась не здесь и не связана с Главным кибернетическим устройством Системы. Кибер просто не знает ни обо мне, ни о вас. Поэтому он и не заблокировал перед нами вход в аварийное сооружение. — Она прижала руки к вискам, устало сомкнула веки. — Конечно, я что-нибудь придумаю. Должна придумать… Но сейчас я очень утомилась, Максим. Накануне ночью почти не спала, — я уже говорила, было много неприятностей. Вы не осудите, если я полежу с полчасика, отключусь от всего, восстановлю немного свои силы?

— Конечно, о чем говорить! Я с удовольствием поброжу здесь один. — Он кивнул Этане и, подойдя к стене купола, прижался к ней лицом.

Чужое море жило своей, неведомой Максиму жизнью: какие-то длинные, змееподобные существа извивались у самого основания купола, большие иссиня-оранжевые шары парили в толще воды, быстро, как молнии, мелькали перед глазами стремительные торпеды фосфоресцирующих рыбообразных. Чужая жизнь… Несмотря на весь трагизм положения, Максим глаз не мог оторвать от этого огромного естественного аквариума. Лишь много минут спустя он снова вернулся к Этане.

Она спала. Спала, свернувшись калачиком, прямо в траве, положив ладонь под щеку. Спала сном капризного, уставшего от шалостей ребёнка. И такой неприкаянной, такой детски-беспомощной была в эту минуту средь обступившей их стихии, что у Максима сердце сжалось от жалости к ней. Он выбрал бугорок посуше, очистил его от сучьев и, застлав своим пиджаком, осторожно перенёс туда спящую женщину. Она даже не проснулась. Лишь счастливая детская улыбка разлилась по ее лицу, и слабый вздох вырвался из груди.

Максим с минуту смотрел на ее прекрасное юное лицо, с трудом веря своим глазам. Куда делось то ледяное, надменно-презрительное выражение, с каким она встретила его в первый раз во Дворце командиров? Где было то царственное величие, с каким она поучала его законам развития цивилизаций? Командир галактического корабля…

Максим невольно улыбнулся. Сейчас перед ним была просто женщина, слабая, уставшая, абсолютно беззащитная, какая лишь сном могла отодвинуть от себя жестокое испытание, неожиданно подкараулившее их в подводной западне.

— Нет, ничего ты не придумаешь, дитя сверхвысокой цивилизации! Ты сильна лишь под крылышком электронных сторожей. А здесь должен думать я. — И, сев возле спящей Этаны, Максим попытался еще раз осмыслить создавшуюся обстановку.

Итак, через второй шлюз можно выбраться из купола. Это не составит труда. Дальше — пятиметровый столб воды. Тоже не проблема. Труднее будет найти шлюз с гравилётом. Но и это не безнадежное дело. Хуже, если вышли из строя механизмы открывания шлюза и откачки воды. Тогда из всей затеи не выйдет ничего. Но это единственная возможность вызволить Этану. Не исключено, что она не умеет даже плавать. Придется рискнуть… И, взглянув еще раз на спящую женщину, убедившись, что ей удобно и никакая беда пока не угрожает, Максим отправился на поиски шлюза.

Шлюз был совсем недалеко и, как он и ожидал, выйти через него и вынырнуть на поверхность оказалось проще простого. Глотнув свежего воздуха, Максим поднялся на гребень волны и огляделся. Ветер стих, волнение ослабло, вода как будто потеплела. Однако солнце уже зашло, и всюду, куда ни глянь, расстилалась однообразная, мерно покачивающаяся гладь черной воды.

Куда же плыть и как найти шлюз с гравилётом? Он опустил лицо под воду, раскрыл глаза. И — о радость! Опоясанный кольцом оранжевых фонариков, купол, хоть и слабо, но прослеживался сквозь толщу воды в виде большого удлиненного эллипса. Значит, шлюз должен быть где-то на противоположном конце его. Максим еще раз прикинул направление и, не раздумывая, ринулся вперед, время от времени вглядываясь в цепочку сигнальных огней.

Но вот они, кажется, кончились. Максим набрал побольше воздуха и нырнул. Глубже… Еще глубже… Шлюз! Он сделал последний рывок и ясно увидел в оранжевом сумраке знакомые очертания гравилёта. Самое трудное осталось позади. Подплыть к шлюзу, заполнить его водой, проникнуть внутрь — было делом нескольких секунд. Страшно только, сработает ли механизм откачки. Но неодолимая сила уже потянула его вниз, к полу камеры. Значит, вода уходит. Значит, все в порядке! Через мгновенье ноги Максима коснулись дна, а в легкие ворвался тугой свежий воздух. Уф-ф! Победа! Он видел уже сухую уютную кабину гравилёта и мысленно нажимал на педаль пуска, он шагнул уже к аппарату, примериваясь, как лучше вывести его из шлюзовой камеры, когда вновь раздался душераздирающий скрежет, и вспененная стена воды, все круша и ломая на своем пути, ринулась под купол шлюза.

Тут человек был уже бессилен. Вода обрушилась сразу со всех сторон, сдавила, опрокинула, завертела в бешеном водовороте и, прежде чем Максим успел что-либо сообразить, вытолкнула его на поверхность океана.