Ариадна Стим. Механический гений сыска.

Часть третья. Темное царство. Глава 2

00011

В ту ночь поспать мне толком так и не удалось. Беспорядки на улицах продолжились, и лишь к утру Петрополис начал возвращаться к нормальной жизни. Пожалуй, можно было позволить себе немного отдыха, но, посмотрев записи, я застонал: у Ариадны сегодня были очередные ходовые испытания в Инженерной коллегии, и я был уверен, что если мы не явимся, для Серафима Морокова даже потоп не будет уважительно причиной. Страшная усталость давила, и мне пришлось открыть ящик и вытащить флакончик с тонизирующим экстрактом сибирского кофейного корня. Налив в ложечку двенадцать капель, я посмотрел на темную, как нефть, жидкость. Поняв, что не хватит и этого, снова добавил еще столько же. Залпом выпил. Под черепом полыхнул огненный шар, сердце отчаянно забилось, срываясь с ритма, на лбу выступила испарина.

Ариадна покачала головой, как мне показалось – даже немного сочувственно. Когда мир перед глазами очистился и усталость спала, я, наконец, позвал свою механическую напарницу и мы отправились к гаражу.

Город оживал. Исчезли жандармские патрули. Рабочие трудились над витринами и взломанными дверями, а последним напоминанием о беспорядках был стоящий на берегу Винтового канала паровой кран, что, сердито пыхтя, тянул из черной воды сошедший с рельс жандармский локомобиль.

Бетонная башня Инженерной коллегии встретила нас чинным спокойствием. Циклопическая, поднимающаяся высоко над дымным морем, сотканная из стекла и чугуна, она будто нехотя распахнула перед нами свои ворота, впуская локомобиль внутрь.

Вооруженные карабинами охранники проверили мои документы, и вскоре пневматический лифт вознес нас в лаборатории высшей механики.

За огромными окнами сияло солнце, дым Петрополиса и даже дворцы Верхнего города – все осталось далеко внизу. Нас окружили техники в белоснежных мундирах, и вскоре вся лаборатория была поглощена работой. Механизмы Ариадны проверили, показания их работы записали, обсчитали через стоящие в зале машины и показали весьма благожелательно кивнувшим обер-инженерам. Зажужжали автоотвертки: техники извлекли старые лезвия из рук Ариадны и заменили их на куда более длинные и острые. После начали калибровать балансиры и гироскопы. Наконец, после нескольких доработок, сыскной механизм был направлен на полосу препятствий, построенную прямо под высоченным потолком зала. Она представляла собой паутину тонких медных прутьев, переплетение стальных канатов, деревянных опор и сыпящих искрами оголенных проводов. Начались тесты. Я, как человек совершенно сейчас не нужный, отошел к окну и, задрав голову, принялся смотреть, как справляется Ариадна. А справлялась она превосходно.

Она неслась по шатким бронзовым мосткам, рубя взмахами серебристых лезвий взмывающие картонные мишени. Подчиняясь приказам, она снова и снова пробегала сплетенную под потолком железную паутину, без ошибок, без колебаний и без малейшего сбоя в четких движениях, выверенных внутренней математикой ее логической машины. Наконец, повинуясь команде инженера, Ариадна легко спрыгнула вниз. Пружинисто распрямившись, она замерла возле меня.

Ученые еще не успели закончить записи, когда двери в зал с шипением открылись. Все пришло в движение. Вытянулись обер-инженеры, замерли секунд-техники. Граф Серафим Мороков вошел в лабораторию. В золотом мундире, выглядящий безукоризненно, как и всегда, сегодня, однако, он произвел на меня какое-то странное впечатление. Что-то было не так, но что – я понять не мог.

Невидяще оглядев людей перед собой, он потряс головой и наконец шагнул в нашу сторону.

– Виктор? Вы тоже здесь? Я почему-то ожидал.

– Я... – Я оглянулся на замершую рядом Ариадну. – Мне так спокойнее.

Возникла пауза. Граф смотрел на меня бесконечно устало и кажется, немного сочувственно.

– Виктор... Вы слишком привязываетесь к вещам. Когда-нибудь это вас и погубит.

– Она не вещь. И она спасла меня. На пожаре. Рискуя собственной жизнью.

Мороков кисло улыбнулся и покачал головой. Затем раздраженно махнул рукой техникам. Люди принялись спешно покидать помещение. В зале остались лишь мы и охранники графа.

– Спасала, рискуя жизнью? – Мороков шагнул к Ариадне. Тонкая рука в белой перчатке резко взяла ее за подбородок, и граф заглянул в глаза механизма. – Вам уже не двадцать лет, Виктор. Хватит. Ариадна, поверьте, никогда бы не стала рисковать ради вас своей «жизнью». Верно, Ариадна? Во-первых, она не живая, а во-вторых она вытащила вас, потому что ей так велели алгоритмы. А алгоритмы эти закладывал профессор инженерной коллегии Вальтер Стим и его команда. Которые подчиняются лично мне. И уж если вы сейчас кого и должны благодарить за то, что дышите, так только меня. И вот еще: что касается ее, как вы выразились, «жизни». Я вам так скажу: не обманывайтесь; если бы цех уже рушился и пожар был той степени, что действительно угрожал сохранности ее механизмов, то вы бы остались гореть там. Потому что эта модель стоит очень больших денег. И она запрограммирована выбирать собственную целостность, а не рисковать собой зря. Тем более уж ради человека в десятом классе табеля о рангах. Так, Ариадна?

Сыскной механизм ответил на это сдержанным кивком.

Я отвернулся от Морокова, но тот продолжил.

– И не обижайтесь. Я говорю это для вашей же пользы. Чтобы у вас не было иллюзий. И чтобы вы не наделали ошибок. Ариадна хоть и стоит сто сорок четыре тысячи золотых рублей, но в случае чего новый сыскной механизм я всегда вам выдам. А вот второго полицейского, вызвавшего интерес в Летнем дворце, у меня среди друзей нет. Так что не наделайте глупостей в будущем. Из-за машины. Всегда думайте сперва о себе. Я вас прошу.

Граф выдохнул и вдруг посмотрел на меня почти что взглядом обычного человека.

– Просто... Вчера у меня стало на одного полезного человека меньше. И я бы не хотел, чтобы это повторялось.

Граф сделал упор на слове «полезный», но мне показалось, что за этой сухостью скрывается фальшь.

– Это был кто-то близкий?

– У меня нет близких людей. К счастью.

Мы помолчали. Охранник поставил рядом с нами раскладной столик. Я, как и граф, принял окованную серебром чашку. Аккуратно отпил. Кофе немного горчил.

Только сейчас я понял, насколько же всесильный граф одинок, раз вынужден был делиться этим со мной. Впрочем, гул моторов за окном отвлек меня от этих мыслей. Потемнело. Из дыма, клубящегося далеко под нами, выплыл жандармский дирижабль. Рубя воздух десятками винтов, машина шла по лучу причального прожектора коллегии.

С треском и грохотом ожили механизмы, раскладывающие стыковочную мачту, вытянулись тросы, загудели машины, и воздушный корабль замер, завершая швартовку. Стукнул трап, и одетые в броню жандармы повели в здание закованных заключенных. Их было семеро. Окровавленных, перепуганно косящихся на нас солдат. По темно-зеленым мундирам зенитных артиллеристов было несложно понять, что перед нами бывшие бунтовщики.

Меня посетило нехорошее предчувствие. Оно стало еще сильнее, когда я увидел, как на лице графа, наблюдавшего за стыковкой, появилась тонкая, довольная улыбка. Появилась и тут же исчезла.

– Ну наконец-то... Ариадна. Открыть лезвия. – Короткий приказ, уже без всякой тени эмоций.

Стук металлических шариков и лязг. Длинные полосы металла блестят под солнечным светом, отражая пустое, ничего не выражающее лицо графа.

– Вижу, уже поставили новую модель. И как она? Хорошо ли заточена сталь? Что, Виктор? Отменно, говорите? – Палец в белой перчатке ложится прямо на серебристое лезвие. Граф легко проводит рукой, и перчатка тут же краснеет от крови. Ее много, ткань быстро пропитывается, не может удержать, и рубиновые капли одна за другой падают на белый мраморный пол, однако на лице графа читается болезненное облегчение.

– Отменно сделано. Что ж. Механизм прошел все испытания на сегодня? Отлично. Тогда в морг. Нужно кое-что закончить.

Ариадна повиновалась. Я тоже сразу же пошел следом. Меня охватило скверное подозрение. Оно усилилось, когда я увидел, как к Серафиму Морокову подбежал жандарм и протянул ему какие-то бумаги с гербом Военно-полевой судебной коллегии.

Шипение лифтов. Падение на самые нижние, залегающие глубоко под городом, этажи. Перестук сапог часовых. Старые стены, куда более древние, чем сама башня. Блеск стальных дверей морга. Холод. Шум воды, что течет по железным стенам, охлаждая помещение. Запах ржавчины, крови и формалина. Мертвые тела. Мертвый свет слабых газовых рожков. Мертвые взгляды инженеров, задумчиво выбирающих подходящую для опытов плоть. Новые помещения. Новые мертвецы. Стук дверей, большая комната, в которой расположились трое вооруженных жандармов и семеро окровавленных, перепугано косящихся на нас солдат-бунтовщиков

Мороков чуть улыбнулся и вновь посмотрел бумаги в руках. Ариадна стояла рядом с нами. Она не издавала ни звука, лишь ее глаза напряженно смотрели на построенных перед нами солдат.

Понимая, к чему все идет, я шагнул к графу.

– Серафим Мирославович, я не могу позволить...

Граф, однако, уже не слушал меня. Короткий приказ:

– Механизм, обнажить лезвия.

Стук. Руки Ариадны украсились сталью.

Я встал напротив нее, спешно закрывая приговоренных. Граф смотрел скорее с усталостью, чем с раздражением.

– Виктор, приговор вынесен законно. Моя машина только немного поменяет способ казни. Машина, каждому по семь ударов лезвием в грудь. Убивать на последнем ударе.

Лицо Ариадны не выразило никаких эмоций. Она направилась к солдатам, легко оттолкнув меня железной рукой. Когда до бунтовщиков оставалось лишь несколько шагов, граф остановил механизм и повернулся ко мне.

– Серьезно? – Он смотрел на наполовину вытащенный мною револьвер. – Вы в Ариадну стрелять собрались? Или вы подумали револьвер на меня направить? Вы в своем уме вообще?

Он поднял руку, останавливая своих охранников, уже вскинувших оружие.

– У Виктора был вчера крайне тяжелый день, связанный с подавлением бунта, – откликнулась стоящая к нам спиной Ариадна.

Мороков холодно посмотрел на меня.

– У всех вчера был тяжелый день. У всех. Виктор, что с вами? Вам что, солдат этих жалко? Или вы не хотите механизм свой в палача превращать? Никогда не лезьте в дела, которые вас не касаются. Или о которых вы знаете меньше чем нужно. Ладно. Пойдемте. Преподам вам урок.

Граф направился к еще одной двери, возле которой замер врач.

– Тело доктора Луччевской готово?

Я вздрогнул, услышав знакомую фамилию.

– В лучшем виде. Скоро доставят чистую рубашку и...

– Веди, не до этого.

Она лежала на холодном железном столе. Молодая. С медными волосами, струящимися почти до пола. Нагая, как и все здесь. Красивая, даже несмотря на смерть. Кем она была Серафиму Морокову, раз находится здесь? Просто знакомой? Конечно, нет. Любовницей? Или, учитывая черты ее лица... Да, почти наверняка дочь. Внебрачная дочь, судя по отсутствию следов от кольца.

Я подошел ближе. С груди уже смыта кровь, и семь коротких черточек ножевых ударов проступают особенно явно. На ладонях девушки длинные порезы. Тонкие, изящные пальцы разрезаны до самой кости.

– Серафим Мирославович, я очень сочувствую...

На лице Морокова внезапно появилась слабая улыбка, и он махнул рукой.

– Виктор, дорогой мой Виктор... Я вас привел сюда не для сочувствий. А чтобы вы получили урок. Знаете, какой она была? Очень похожей на меня. Именно поэтому я просто не мог ее выносить.

Граф снова чуть улыбнулся и погладил ее белый лоб.

– Знаете, какой ум сейчас гниет под этим черепом? Ум, который мог бы изменить наш мир. И кто знает, может быть даже к лучшему. Ей ведь со временем прочили место на самой вершине Медицинской коллегии.

Я скосил глаза глядя на лежащую рядом одежду. Валяется смятая, окровавленная рубашка. Рядом аккуратно сложенный мундир военного врача, блестящий золотом погон не самого последнего чина.

– Знаете, я раньше любил мечтать. Был идеалистом. До той поры, пока яд молодости не перестал меня отравлять. А в ней этого яда было так много. Хотела помогать людям. Отправилась бороться с эпидемией Гнили, вместо того чтобы наслаждаться жизнью в столице. А что в результате? Глупое стечение обстоятельств. Просто бунт в городе. Просто толпа пьяной солдатни, вломившейся в ее дом. Просто одна девочка, не успевшая сбежать. И ничего больше.

Граф поднял что-то с валявшейся рядом одежды. В свете газовых рожков блеснули растоптанные золотые очки тончайшей работы. Серафим Мороков со вздохом положил их рядом с дочерью.

– И вот жандармы передали мне солдат, что вломились к ней в дом и зарезали ее. Они выдали мне на руки бумагу о смертном приговоре для них. И знаете, я полностью в своем праве. Я могу позволить себя несколько ужесточить их наказание. Вы все еще хотите мне помешать?

Я понял, что вопрос не был риторическим. Мороков смотрел на меня испытующе. Будто думал, а не ошибается ли он, делая на меня ставки в понятной лишь ему игре.

Я подошел к покойной, рассматривая тонкое, умное лицо и штрихи ран на ее груди.

– Ну? Так как же правильно? Как вы считаете, Виктор? – Голос графа за спиной стал жестким.

Он требовал ответа.

– Правильно? – Я еще раз взглянул на девушку, лежавшую на листе холодной стали. – Правильно будет сейчас же привести сюда Ариадну.

00100

Бронзовый камин, шипящий струями раскаленного газа. Холодный мрамор, белый, словно тело виденной нами покойницы. Живые деревья вдоль стен, тянущиеся к высоченному застекленному потолку. Мы сидим на самой вершине башни Инженерной коллегии в рабочем кабинете графа Серафима Морокова.

– Я, как и Виктор, нахожу эту смерть странной. – Ариадна сложила металлические руки в замок, внимательно глядя то на меня, то на графа.

– Вот и я о том же, Серафим Мирославович, ничего же здесь не стыкуется. Ведь уже известно, восстал-то зенитно-артиллерийский полк.

– И что с того? – наконец спросил граф.

– Как что? Уже известно, что они почти сразу перебили офицеров и завладели оружием. А что у таких частей на вооружении? Револьверные винтовки. Со штыками. Ну и тесаки, конечно. Раны на теле доктора не похожи на штыковые: штыки зенитных частей либо четырехгранны, либо имеют пилообразную заточку на лезвии, что делает края раны рваными, а что до тесаков, это как изловчиться надо, чтоб здоровым тесаком, в ладонь шириной, человека в грудь колоть семь раз подряд. Да это и неудобно просто, когда можно одним ударом зарубить было. И для уколов тесаком раны слишком узкие. Я бы скорее на тонкий кинжал поставил. Или, скажем, кортик.

Мороков постучал пальцами по мраморной столешнице.

– И это все ваши аргументы? Там что угодно могло случиться. Вместе с солдатами и горожане ворваться могли. Или просто бандиты. Или солдаты у кого-то из офицеров кортик выдернули.

Мороков произнес эту фразу не как предположение. Скорее, чтобы посмотреть, что я на это скажу. Я счел это очень хорошим знаком.

Я не ответил. По кабинету разнесся мелодичный голос Ариадны.

– У доктора были глубокие, до костей, порезы на руках – следы защитных ран. Она пыталась отобрать нож у убийцы. Учитывая, что убитая была военным врачом, ей только по службе полагается уставной семизарядный револьвер и парадная шпага к мундиру. Учитывая, что бунт начался в казармах, она не могла не слышать первые выстрелы в городе. И к тому моменту, как солдаты ворвались к ней в дом, она должна была либо сбежать, либо, вооружившись личным оружием, принять бой.

Машина внимательно посмотрела на графа.

– Я предполагаю, что на доктора должны были напасть врасплох. А с бунтом убийство просто совпало.

Мороков помолчал. Его затянутая в белоснежную перчатку рука забарабанила по столу.

– Звучит надуманно.

Я развел руками:

– Куда менее надуманно, чем убийство доктора солдатами. Я могу написать полиции Оболоцка свои предположения, и, не сомневаюсь, они проведут подробное и тщательное расследование.

– Не тратьте бумагу. Я не дам заниматься смертью Светланы людям, которых не знаю. – Мороков подошел к информационной машине, блестящей хромом и медью, стоявшей за его спиной, и прищурился. Руки графа застучали по многочисленным клавишам, и наконец он покивал себе, увидев высветившиеся на ламповом табло строки.

– Вот что, Виктор, на апрель запланированы испытания нашего сыскного механизма на открытой местности. Инженеры хотят проверить, как машина справится с расследованиями вне привычных ей алгоритмов действий в столице. Так что, думаю, никто не будет против, если я сдвину дату и мы проведем испытания прямо сейчас. Так сказать, на лесистой и болотистой местности. С Парославом я все улажу. Собирайтесь. Завтра вы отправляетесь в Оболоцк. От меня что-то нужно?

– Солдаты. Вы отдадите их нам, в полицию. Для допроса и следствия.

– Мои люди привезут их вам. Но помните, ошибетесь в своей теории, и они снова окажутся у меня. И умрут так, как умерла Светлана.

00101

Мы сидели в допросной комнате сыскного отделения. Показания шестерых солдат уже лежали передо мной. Сейчас шел допрос последнего. Иван Гвоздилов, мужичонка с желтыми от табака усами, испуганно смотрел нас. Я задавал вопросы, впрочем, не надеясь услышать что-то новое. Показания всех солдат сходились в точности.

– Бунтовали? – уточнил я.

– Бунтовал-с.

– А зачем бунтовали?

– А все бунтовали, а как товарищей-то бросать?

– Из-за чего бунт начался?

– Так из-за капусты и полковника нашего, чтоб Сатанаил филеи его драл со всеми чертями... У нас же карантин был. Ничего вывозить и продавать нельзя. Вот у нашего городского головы купчины Толстобрюкова капуста на складах плесневеть начала. Когда такое у нас случалось, доктор Луччевская брандкоманду всегда направляла, и амбары плесневые выжигала с огнеметов, а тут то ли другие дела были у нее, то ли недоглядела… Ну и все. Толстобрюков, пока ему Гигиену огненную не устроили, быстро полковнику капусту и продал по дешевке. Купцу деньги казенные, полковнику барыш, а нам питание. Мы когда на построение мимо кухни шли, видели листы оборванные. На них Гниль была. Не плесень простая. Гниль. Я такую видел на Митяе из третьей роты, когда его в подвале нашли. В общем, с Гнилью листы выкинули, щи сварили, врач, полковником прикормленный, печатью шваркнул, что полный порядок, что плесень на капусте обычная, не опасная, даже, как он сказал, словно на сыре благородном. Уж не знаю, что за сыр такой, но я б его не ел.

– Дальше.

– Мы есть отказались. Полковник тогда прибежал, орать начал, что бунтуем, караул с винтовками привел, арестовывать начал. Ну, мы тогда и не выдержали. Взломали оружейку да и забили полковника прикладами. А потом и доктора, а потом и офицеров, которые к пулеметам кинулись, а потом унтер-офицеров, которые автоматические винтовки достать успели… Потом в город пошли, Толстобрюкова вешать, да он-то сбежал первым, чертопес клятый...

Мы продолжили допрос, и я вздохнул. Наговорил солдат в итоге нам лет на десять в штрафных ротах на реке Обь, однако показания не расходились со словами остальных допрошенных, заверявших, что к доктору Луччевской они ломились, чтобы отвести в казармы, где лежали раненные в перестрелках бунтовщики. И что девушку они нашли уже мертвой, в абсолютно пустом доме.

Солдата вывели. В опустевшей допросной повисла тишина. Я листал записи показаний, безрезультатно пытаясь найти там хоть что-то важное.

– Спасибо, Виктор, – внезапно проговорила Ариадна. – Выполнение приказа графа было бы мне... Неприятно. Если говорить терминами людей, конечно.

– Что было бы, если бы ты не выполнила его приказ?

– Что было бы, если бы вы приказали своему сердцу перестать биться? Любые приказы высшего руководства Инженерной коллегии обязательны для меня к исполнению. Точно так же, как и любые ваши, сопровожденные кодом из выданной Мороковым книги.

– Любые приказы? И незаконные?

– Абсолютно любые.

– А если я воспользуюсь ими, но кто-то из Инженерной коллегии даст тебе другой приказ?

– А как вы сами думаете? – Ариадна почти по-человечески усмехнулась.

Появился дежурный агент, сообщивший, что Парослав, наконец, вызывает нас к себе. Старому сыщику мы рассказали обо всем произошедшем еще час назад, после чего, как следует побушевав с того, что нам придется бросить дела в Петрополисе, он выгнал нас из кабинета, взяв время на раздумья.

– Да Виктор, дело странное. – Мы вошли в кабинет, но Парослав, уже абсолютно спокойный, даже не повернул к нам голову, продолжая задумчиво смотреть на затянутый в табачную кисею потолок. – Слишком странное. И оно мне не нравится.

Старый сыщик покусал ус.

– Парослав Симеонович, мы с Ариадной допросили солдат, и я уверен, что они здесь ни при чем.

– То, что не солдаты ее убили, это и так ясно. Конечно, по-хорошему, этим всем новый полицмейстер заниматься должен. Но все-таки: в городе мор, а гибнет глава военных врачей. Нехорошее совпадение. Очень нехорошее. Знаешь что, как бы я к Морокову не относился, но слетать туда действительно надо. Пусть уж и оболоцкая полиция этим делом займется и мы. Лишним не будет. В конце концов как в народе говорят, у семи нянек дитя без сглаза.

Парослав выключил трубку и внимательно посмотрел на меня.

– Выглядишь ты плохо. Отоспись. Завтра с утра полетите?

– Этим вечером. От Морокова только что был посыльный. Граф сообщил, что сегодня перед Промышленным советом давали отчет о событиях в городе оболоцкие купцы. Возвращаются они почтовым дирижаблем. Ночным рейсом. Думаю, будет неплохо пообщаться с ними в дороге.

– Как знаешь, как знаешь. У кого остановитесь в городе, уже подумал?

– Подумал. Когда-то моя семья с Владыкой Лазуриилом дружила...

– Слышал-слышал про такого. Не последний человек. Он же из страннообрядцев... А, нет, из световеров, да?

– Из них. Думаю, уж не оставит без крыши над головой. Сейчас как раз хотел отправить гелиограмму.

– Хорошо. Только вот что еще. Когда будете вести расследование... В общем, если начнете только понимать, что в деле как-то замешана Аида, сразу мне сообщаете и ничего не делаете, пока я не прибуду.

– Думаю, мы сумеем справиться с ней.

– Не справитесь. Для нее такие, как вы – детишки, Виктор. Так что никакой самодеятельности. Сразу мне писать. И не обманывайся ее видом. Она притворяться блестяще может, но она психопатка. Полная психопатка. У нее еще при нашей последней встрече кукушка верст на триста этак уехала, а сейчас я и представлять не хочу, какие черти кровавые в ее башке пляшут.