Ариадна Стим. Механический гений сыска.

Часть вторая. Кошкин дом. Глава 6

11011

– Итак, что мы имеем, – задумчиво проговорил я, отправляя локомобиль прочь от лечебницы. – Вера Мокротова наверняка винит Кошкина в том, что случилось с ее сестрой.

– Но имеются ли против нее улики? Тем более что, проанализировав дело, я точно могу сказать, что ее компетенции не хватит для диверсий.

– Я тоже думаю, что простая упаковщика конфет не выведет из строя такую вещь, как жаротрубный котел. Да и паропровод – пусть железо трубы было старым и горячим, но его могла бы взять не всякая кислота.

– Этот факт кстати, позволяет нам исключить из подозреваемых огромную массу фабричных рабочих.

– Что, конечно, огромный плюс для нас. Однако вопрос у меня к Мокротовой все же есть.

В этот момент из клубов дыма наконец появилось здание сыскного отделения, и я дернул рычаг, направляя локомобиль в гараж. Чувствуя, как расследование подходит к концу, я спешно переоделся в рабочую одежду и направился на фабрику.

С Верой Мокротовой мне удалось встретиться один на один, когда она забежала в пустую каморку, чтобы взять приготовленный обед.

– Я знаю, что произошло с Лизой. Приношу соболезнования.

Вера обернулась, бесконечно устало смотря на меня.

– Если вам нужно чем-то помочь…

Девушка лишь покачала головой.

– Справимся сами.

– Ответьте лишь на один вопрос. Почему вы здесь еще работаете после этого? Вы тоже на годовом контракте и не можете уволиться?

Она кивнула и заплакала, а затем, не дав мне ничего сказать, выбежала прочь. Я остался один. Нет, точно не Вера. Не тот характер. Тогда кто? Лакрицина? Маловероятно, она Рассветову ненавидела. А если муж Веры? Я вздрогнул, поняв, что не знаю, какие у фабричного ветеринара были отношения с ее сестрой. В тот же момент в голове вспыхнул образ листка на флакончике с ядом. Аккуратно нарисованный кошачий череп. Вскочив, я кинулся к грубо сколоченному столу ветеринара, принявшись перерывать учебные пособия. Наконец в руках учебник по анатомии домашних животных. Я спешно пролистал страницы: лошади, собаки. Кошки. Череп насмешливо смотрел на меня с листа учебника. Абсолютно такой же, не отличающийся даже черточкой от того, что был на подброшенном Кошкину рисунке. За моей спиной раздались шаги.

– Виктор, что вы здесь делаете? И почему Верочка в слезах? – Мокротов нехорошо посмотрел на меня, но я к этому моменту я уже сидел на собственной постели, держа учебник под грудой тряпья.

– Я узнал насчет ее сестры. И спросил, почему она все еще здесь работает после такого.

Валентин выдохнул, как мне показалось облегченно.

– Конечно, как Новый год будет, она уволится. А сейчас ей куда? Нарушить контракт, так денег за весь год не будет, а чем кредит закрывать в лавке, еду-то там выдают под залог будущей платы. Да даже если бы и не было долга, деньги нам нужны. Лизе хоть лекарств каких купить сможем. Так что до светлого праздника Рождества никуда не деться нам из Кошкиного дома.

Валентин вздохнул и сел к столу. В его руке щелкнул длинный выкидной нож, и он принялся неспешно оттачивать карандаши.

Вечер я закончил в фабричной конторе. Мы вместе с Кошкиным сидели в его роскошном кабинете. Закипал самовар, на подносе передо мной лежали фабричные сладости. Кошкин, орудуя механической рукой, колол белоснежную сахарную голову.

– Ну что, Виктор, нашли мерзавца? – Промышленник вдруг ухмыльнулся в усы. – Что вы на меня-то смотрите и молчите? Вижу же, хотите сказать: вы, уважаемый Василий Львович, тут главный и распоследний мерзавец. Рассветову загубили, людей своих на фабрике душите...

Фабрикант пододвинул ко мне чай и пожал плечами.

– Нет, Виктор, я такой же, как и все остальные промышленники здесь. Даже получше. И без моралей давайте. Видите ручку-то мою? Мне ж ее те самые работнички и оторвали. Десять лет назад бомбу бросили в контору революционеры ихние, за то, что на уступки перед ними не шел. Так что я все права имею с ними не рассусоливать. Тем более что права эти – это права сильного.

Железная рука Кошкина вдруг сжалась и литая, тяжеленная сахарная голова разлетелась белоснежными осколками.

– Если кому что не нравится, пусть с фабрики моей, дедом еще построенной, убираются к себе на улицу! А ломать машины я никому не позволю. Вы нашли саботажника? Есть имя? Говорите уже, я, поверьте, его бандитам своим не отдам. Я его в назидание другим по всей строгости закона протащу, по судам. После забастовок новый указ-то знаете какой вышел? Вывесят тварь эту на площади, любые деньги отдам в суде, но вывесят. Так что, Виктор, вы нашли преступника?

– Практически. Мне еще нужно время на сбор улик.

Кошкин кивнул.

– Виктор, только будьте осмотрительны. И не наделайте глупостей. Помните, я очень хорошо оплачу вашу работу.

– Мне не нужны деньги. А особенно деньги от человека, который заработал их таким мерзким путем.

Кошкин дернулся, как от пощечины. В этот раз совладать с собой он уже не смог.

– С каких это пор представителю благородного и древнего рода Остроумовых не нужны деньги? Я что-то пропустил за последние двадцать лет? – оскалился промышленник.

Я встал из-за стола, не удостоив Кошкина и взглядом.

– Виктор, принципиальный вы мой, друг мой любезный, ну что же вы, ну возьмите все же. А коль вам не нужны, так отдайте хоть семьям тех, кого ваш папаша поубивал! Хороший же сделаете поступок, морализатор вы мой! – успел крикнуть Кошкин мне вслед, прежде чем я с треском захлопнул дверь.

11100

Рабочий барак почти опустел. Наступало Рождество. Кто-то из жильцов уже ушел на всенощную службу, кто-то отправился в кабак. В огромном здании было тихо, но из нашей каморки пробивался свет. Зубцова сидела с паяльником, пахло ладаном и канифолью. У иконы Парамона Угледержца висела большая еловая ветка, еще покрытая черным инеем. Звенели на сквозняке повешенные на нее блестящие маслом шестеренки и нарядная металлическая стружка.

– Виктор, ты что, не ушел с остальными? Зря. Весь город празднует. Тебе отдохнуть бы. Следующий выходной Кошкин только в ночь на Пасху даст.

– Я могу такой же вопрос задать, почему не ушла ты?

– Минуту подожди, революция. – Зубцова вновь потянулась к паяльнику, после чего зашуршала упаковочной бумагой.

Мне в руки лег тяжелый, неумело завязанный сверток.

– Я тебе подарок просто делала. – Зубцова вдруг потупилась. – Ну, открой, же.

Я дернул бечевку, и у меня в руках оказался самодельный, блестящий новенькими фильтрами респиратор.

– Я сама сшила. Просто на твой респиратор было смотреть страшно. А тебе легкие еще нужны, если хочешь долго нелегальщиной на Фабричной стороне прозаниматься.

Я грустно посмотрел на девушку и аккуратно, но твердо отстранил подарок рукой. Затем с трудом перешел на вы.

– Извините, Ирина. Я здесь за другим.

Сев напротив Зубцовой я посмотрел на нее долго и внимательно. На старую одежду, осунувшееся, бесконечно усталое лицо и серые, точно затянутые пеплом глаза девушки.

– Ирина, зачем вы во все это влезли?

Девушка промолчала, но в ее глазах был испуг.

– Я обдумывал, кто мог мстить за то, что случилось с Лизой. Паяло я исключил первым – он стукач и слишком заинтересован в том, чтобы на фабрике не было простоев, да и слишком много весит, чтобы пролезть к паропроводу. У Веры для этого не тот характер, да и не разбирается она так хорошо в технике, чтобы устроить подобный саботаж. Лакрицина тоже, да еще и ненавидит Лизу. Стимофей Петрович к Лизе хорошо относился, как мне сказали. Но вот только с его дрожью рук он бы не смог так мастерски исполнить рисунок на пузырьке с ядом. Остаетесь только вы и Валентин.

Я устало вытащил книгу ветеринара, показывая сжавшейся Ирине рисунок кошачьего черепа. Затем положил рядом его копию, что была прикреплена к этикетке.

– На пузырьке с мышьяком нарисована абсолютно точная копия этого черепа, а значит Валентин тут ни при чем. Опытный студент-ветеринар прекрасно знает, как выглядят черепа животных. Так подробно и усердно кошачий череп будет копировать только человек, которому этот предмет знаком слабо. Верно же? Конечно, верно.

– Да кто ты, черт побери, такой? – Глаза ремонтницы расширились, смотрела она теперь испуганно и зло.

– Остроумов Виктор. Сотрудник сыскного отделения Петрополиса. Ирина, вы понимаете, как сильно вляпались? Слава богу, что решились только припугнуть Кошкина мышьяком. Отрави вы его – и тогда вас ждало бы пожизненное заключение.

Зубцова посмотрела на меня с презрением.

– Очень жаль, что я тогда не смогла решиться. Как оказалось, не так-то и просто убить. Никогда бы не подумала раньше. Да и в последний момент побоялась, что из графина может выпить кто-то еще.

– Ирина, месть никогда не является решением. Никто не имеет права самостоятельно вершить закон. Только власть и полиция.

Зубцова ощерилась, вскочив с кровати.

– Полиция? Которая без разбора Лизкиного жениха посадила по доносу? Спасибо. А закон…. Закон для таких, как мы, писан. А для людей при таких деньгах, как у Кошкина, твой закон – это только рекомендация. Что он тебе наговорил про случившееся, а? Небось про ухаживания за Лизой? Про любовь безответную? А хочешь, я тебе расскажу, как дело было?

Он как ее увидел, так начал вокруг виться, как кот перед сметаной. Она ему раз отказала, другой, а он к такому не привык, и только пуще старался. А ей куда из цеха деться? При годовом-то контракте?

В конце концов Кошкин вечерком ее в свой кабинет и вызвал. Откуда знаю? Я заносила ему отчет, смотрю, а у него весь стол пастилой фабричной уставлен, шампанское стоит, коньячок, прянички. Явно не к деловым переговорам благодетель наш готовился. В общем, что там дальше было, Лиза не рассказывала никому, но Кошкин показался только на третий день, когда расцарапанное лицо подзажило. Ну, конечно, с тех пор Кошкин на нее и стал зуб точить. Сперва штрафов вышло за месяц у нее больше, чем заработка. Потом дальше придирки пошли. Жених ее заступаться пытался, так им обоим в результате кредит в лавке закрыли. Но это ладно, мы каморкой скидывались деньгами им на еду, так что жить еще можно было.

И так один месяц, второй, а на третий месяц на складе обнаружилась недостача продукта. Брал-то все знают кто, начальник склада вместе со сторожем. Но все знали, и какое у Кошкина к парню Лизы отношение, так что воры всю вину на ее жениха и сбросили, подложив ему дубликат ключа от склада. А Кошкин это вранье съел и только обрадовался.

Тогда-то Кошкин и вызвал к себе Лизу. Объяснил, в какую сумму встала недостача продукта, рассказал, сколько лет жениху ее светит, если он полицию вызовет. Ну и предложил Лизе прийти вечером и попытаться загладить вину.

Она весь день проплакала. Но пошла к нему. Всю ночь у Кошкина в конторе оконце горело. До самого утра. А как вернулась назад, зареванная, в одежде смятой, так часа не прошло, как Кошкин в рабочие казармы пожаловал. С полицией вместе. И ты бы видел, как он Лизе улыбался, когда ее жениха уводили. В тот день Лиза от всего этого и помешалась. Так и закончилось все.

Зубцову передернуло и она уставилась на меня.

– А вот теперь, Виктор скажи-ка мне одно: так кто все же преступник? Я, что против закона пошла? Или Кошкин, что закона не нарушил? Или, может быть, ты, Виктор, преступник, раз такие законы охраняешь?

Зубцова плюнула мне под ноги, вскочила, и рывком взяла сумку, кидая туда необходимые в камере вещи. Наверное, ей казалось, что ее лицо остается спокойным и твердым, но я видел, что еще чуть-чуть – и она начнет рыдать.

Я опустил глаза, глядя на выскобленный пол каморки. Я знал, что обязан был соблюсти закон. Как всегда. Я смотрел на доски и плевок. Потому что не мог поднять взгляда. Потому что серые, наполняющиеся слезами глаза Зубцовой напоминали мне о других глазах. Синих и механических.

Соблюсти закон. Так же, как я сделал это однажды.

11101

Ночь горела. Все прожекторы на колокольнях и крышах, все дуговые лампы и фонари в центре Петрополиса, все было включено на полную мощь по случаю Рождества. Дым над городом вспухал золотыми клубами, рвались и рвались салюты, огромные, подсвеченные электричеством дирижабли плыли над площадями, заполненными одетой в праздничные респираторы толпой.

Улицы были заполнены, и в отделение я пришел только к полуночи. Этажи были, конечно, пусты, и лишь за дверью моего кабинета по-прежнему мелодично стучала печатная машинка.

– Виктор, вижу, вас можно поздравить с успешным завершением дела? – Ариадна одной рукой отбивала очередной документ, одновременно с этим читая отчет судебного медика.

Я тяжело, шатаясь от усталости, подошел к столу и протянул Ариадне сверток в золотой бумаге.

– Что это, Виктор?

– Сегодня все-таки праздник. И не надо только говорить что-то в том духе, что я не должен делать подарки механизмам.

– Хорошо, что вы осознаете это сами, Виктор. – Ариадна зашуршала бумагой, в ее руках оказалась маленькая книжечка. – Это стихи?

– Стихи классиков. Я подумал, что тебе будет удобнее понимать людей, если ты познакомишься с тем, что трогает наши души.

Ариадна внимательно перелистнула несколько страниц.

— Мне жаль вас. Людей. Вы, кажется, еще очень не скоро поймете, что язык словарей куда более захватывающий, чем стихотворная манера подачи информации. Но для этого человечеству предстоит еще расти и расти.

– Я почему-то ждал таких слов. Поэтому вот, держи, — я протянул Ариадне высокий стеклянный флакон с блестящей золотыми медалями этикеткой. — Костяное масло экстра класса. С завода самой Кротовихиной. Ничего лучше для смазки тонких механизмов не найти.

– Право, Виктор, я не ожидала от вас такого, —Ариадна улыбнулась. Свет в ее глазах стал теплее. — Благодарю вас.

Осмотрев подарок, напарница аккуратно поставила флакон на стол и вновь обернулась ко мне.

– Но я же так и не спросила вас о деле. Зубцова уже в камере?– Ты уже знаешь преступника?

– Да, этим вечером я закончила обработку всей полученной от вас информации и методом исключения поняла, кто преступник. Итак, вы арестовали Зубцову.

Я вздохнул и пересказал ей все, что услышал от нее о Рассветовой.

Механизмы в голове Ариадны напряженно защелкали.

– Виктор, вы сейчас внесли информацию, которая никак не поменяла дело. Где Зубцова?

– Знаешь, я один раз уже сделал неправильный выбор. Когда в прошлый раз из-за моего рапорта тебя отправили на переделку.

– Да, Виктор, я в курсе. И если в прошлый раз вы сделали такой выбор, то, естественно, вы сейчас все повторили. И вы привезли Зубцову?

– Нет. Я сказал Ирине, чтобы завтра она подала заявление на увольнение и покинула фабрику. Потом телефонировал Кошкину и заявил, что более делом заниматься не буду, так как причину произошедшего я устранил. Никаких имен ему я, конечно, не назвал. С тем и покинул фабрику, никому не пожимая руки. Дело закрыто.

Ариадна издала скрежещущий звук.

– Виктор, вы глупы настолько, что даже мой практически совершенный разум не может предугадать ваши поступки. Виктор, почему вы ее не арестовали?

К моему лицу прилила краска. Я сидел, не веря в то, что слышу.

– Знаешь, улик по делу Зубцовой было бы недостаточно, чтобы суд присяжных вынес ей обвинительный приговор…

– Тем более вы должны были произвести арест. Виктор, сейчас же Рождество! А это выходной. Выходной!!!

Ариадна вздрогнула и внезапно посмотрела на меня совершенно по-другому.

– Постойте, то есть… Нет, невозможно… Неужели вы не поняли подлинной сути этого дела?

– Подлинной сути? Но за диверсиями же стояла Зубцова?

– Конечно, Зубцова. Но ведь смысл дела был совершенно не в этом.

Стремительно, точно пружина, Ариадна вскочила и замерла на середине комнаты.

– Виктор, вы же ее погубили. Почему вы проигнорировали улики?

– Да какие к черту улики?

– Ковер! Виктор, ковер! Вы проигнорировали ковер. А это было ключевой уликой! Вы сами сказали, что в кабинете на ковре Зубцова оставила свои следы. И это логично, судя по грязи во дворе и темноте ночного кабинета.

– Да след был, но Кошкин растерялся и затоптал его.

– Растерялся? Увлекающийся детективами человек? Который, когда был разрыв паропровода, подробно обыскал все место преступления? А теперь он растерялся и случайно их затоптал?

– К чему ты клонишь?

– Кошкин знал, кто подложил ему яд. Он имел в своем распоряжении след небольших ботинок и круг подозреваемых. В первую очередь тех людей, что близко знали Рассветову и хорошо разбирались в механике. Вы же понимаете хоть сейчас, Виктор, что ему было несложно догадаться, кто стоит за подкинутым ядом и другими диверсиями?

– Но зачем тогда ему нужно было расследование? – хрипло спросил я.

– Потому что он в долгах, Виктор. Управляющий же говорил, что сахарное производство безнадежно устарело. Что цех слишком дорого переоснастить. И говорил про то, что недавно фабрика оформила крупную страховку.

Кошкину от вас лишь требовалось, чтобы в случае поджога цеха у полиции была четкая кандидатура поджигателя, а он сам остался бы в стороне. Виктор, вы сегодня сказали ему, что установили личность злоумышленника. Сегодня, в выходной день, когда на фабрике совсем никого нет. А значит, этой ночью Кошкин оставит в цеху труп Зубцовой и совершит поджог. Без сомнения, этого вполне хватит, чтобы свалить на Ирину всю вину и получить страховку.