Арбалетчики в Вест-Индии

14. Непростая античная Вест-Индия

Нет, правильно всё-таки говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Ну, или прочитать, что практически одно и то же. Дождливый сезон, млять! Ещё со школьных уроков физической географии я запомнил, что в субэкваториальных широтах, в отличие от субтропиков, дождливый сезон приходится на лето, а засушливый — на зиму. А по читанной в те же примерно школьные годы художественной литературе я на полном серьёзе полагал, что тропический ливень — нечто катастрофическое, и когда такое происходит изо дня в день — ну, не весь день, конечно, обычно во второй половине дня, но так целых полгода — млять, и как там только люди жить ухитряются? Но оказалось — не так всё хреново, как я опасался. По крайней мере — здесь, в будущей Вест-Индии. Нет, ливни-то, конечно, настоящие, всё по-врослому. Но во-первых, и в дождливый сезон они случаются не каждый день, а в среднем где-то через два дня на третий. Во-вторых, не на все полдня, а на полчаса максимум, а чаще минут на десять, хоть и не по одному разу. Ну, бывает, что и на пару-тройку дней обложной зарядит, но это редко. А в-третьих — и в ливень нет худа без добра. До современной загрязнённой экологии с её кислотными дождями античному миру ещё как раком до Луны, и вода с неба льётся не только пресная, но и чистая — пить можно спокойно. Ведь сколько там той воды надистиллируешь из морской с помощью сварганенного по Воловичу солнечного опреснителя? Человек на пять от силы, а возни с ним было — мама не горюй! Он ведь для пустыни был придуман, а не для океана, так что вместо обыкновенной ямы пришлось ваять буксируемый плотик с закреплённым на нём медным котлом, а вместо отсутствующей в этом мире как явление целлофановой плёнки применять бычий пузырь. Чтобы обеспечить таким манером питьевой водой весь экипаж, понадобился бы целый караван таких опреснителей — штук семь, не меньше. Понятно, что без запаса воды никто не путешествует, но свежая всегда приятнее, и хвала богам за их периодическое дождевое водоснабжение страждущих мореплавателей. Если греблом не щёлкать, то и за десяток минут ливня несколько больших амфор можно наполнить запросто.

А максимум через полчаса, как уже сказал, ливень обычно прекращается, и в доброй половине случаев бывает так, что и тучи рассеиваются и выглядывает солнце. Иногда резко — радугу мы наблюдали раза четыре, не меньше. И если уж дождливое ненастье сменится солнечной погодой, так за пару часов всё высыхает так, будто того дождя и вовсе не было, и только пополненный запас воды в амфорах напоминает о пережитом мини-катаклизме. Так вышло и на этот раз. Всего полчаса только и прошло, а палуба сохнет стремительно, и мы с Велтуром давно уже выбрались из-под тента. Я продолжаю просвещать шурина:

— При возвращении из второго путешествия тот Христофор Колумб был встречен неприветливо. Ведь золота он привёз с гулькин хрен, хотя обещал золотые горы, а пряностей — тех, индийских, что на вес золота в Европе тогда ценились — так и не привёз вообще. Зато привёз до хренища больных — как лихорадкой, так и скверной болезнью, которой его люди заразились от туземных баб. Те больные заразили уже местных шлюх, а от них заразилась ещё куча народу, в том числе и те солдаты, которых потом отправили в Италию. Там, уже от заражённых ими местных италийских шлюх, начали заражаться и сами италийцы, и вторгшиеся туда французы — это страна на месте нынешней основной Галлии. Эти вернулись к себе, италийские моряки расплылись по куче средиземноморских портов, и эпидемия этой болезни, которую мы называем сифилисом, разнеслась по всей Европе. А болезнь страшная, для многих европейцев смертельной оказалась. Я ведь уже рассказывал тебе, что моряки и солдаты Колумба оспу на эти острова привезли? Так для них это была просто болезнь — неприятная, но для большинства не смертельная — поболел и выздоровел. А дикарей на островах она косила хуже чумы, ведь они совершенно не были к ней приспособлены. Вот так же и европейцы оказались не приспособленными к этому сифилису, который подцепили от островных дикарок.

— И что, он совсем неизлечим? Ну, я имею в виду — для нас, — озадачился парень.

— Ну, в наше время от него научились делать лекарство, и если обнаружить болезнь вовремя — излечить можно. Но само это лекарство таково, что снижает устойчивость к другим болезням, — более понятно я не мог пока растолковать ему, что антибиотики здорово сажают иммунитет, — Да и его мы здесь, в этих условиях, сделать не можем — сложное оно в изготовлении и требует специальных знаний, которых у нас нет.

— А до вашего времени разве не лечили? Если целых пятьсот лет…

— Лечили, как не лечить? Ртутью лечили, больше хрен чего помогало. Но она ведь сама — подарочек ещё тот. Или от сифилиса помирай, или от отравления ртутью — ну его на хрен, такой говённый выбор! Уж лучше думать головой и не заражаться!

— Ты это рассказываешь мне для того, чтобы я не жалел о тех упущенных нами островитянках? — сообразил Велтур — догадливый, млять!

— Ага, именно для этого. А ещё — для того, чтобы ты помнил об этом тогда, когда мы всё-же доберёмся до баб на больших островах. И чтобы думал при виде их — если окажутся вдруг симпатичными — головой, а не головкой, гы-гы!

— Да ну тебя, Максим! Опять всё настроение испортил! — буркнул шурин, отворачиваясь от проплывавшего вдали за бортом берега острова Гаити.

Его гористое южное побережье, вдоль которого мы плыли, здорово напоминало Малые Антилы, которые мы уже миновали несколько дней назад. Такая же узкая полоска песчаного пляжа там, где берег не обрывист или не зарос манграми, такие же пальмы и такие же поросшие лесом горы за ними. Романтика, млять, кто понимает! Увы, Велтур — не понимает. Особенно, когда видит поднимающиеся над зарослями дымки — явный признак присутствия на острове людей. На Акобала парень глядит в такие моменты особенно неприязненно, а мы с финикийцем обмениваемся понимающими взглядами. Да, люди здесь однозначно есть, но вот нашему появлению в здешних водах эти люди едва ли рады. Дымки ведь — характерные, прерывистые, наверняка сигнальные, что-то вполне осмысленное означающие, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить о связи дымовых сигналов с нами. Желанных гостей так не встречают…

Но шурин думает совсем не об этом, у него на уме лишь островитянки. Уже на пятый день после Канар его начал донимать юношеский сухостой, а Атлантика ведь широка. На Средиземном море давно бы уж до порта какого-нибудь добрались, но тут — океан. До ближайшей земли — две мили, сэр — ага, в вертикальном направлении. Не знаю, сколько бы нам пришлось реально плыть до Малых Антил — месяц, как получалось по моим прикидкам или «честные» проверенные многими плаваниями сорок дней — не вышло у нас чистого эксперимента. Вышел «грязный» — из-за вмешательства шторма. На настоящий ураган он, хвала богам, даже близко не тянул, но нам с Велтуром, как и нашим бойцам, и вообще всем пересекавшим Атлантику впервые, мало не показалось. Гроза, ветер, волны, болтанка вверх-вниз — океанская волна и так-то уж всяко будет похлеще средиземноморской, а тут и вовсе взбесилась. Тропическая идиллия, млять — аттракцион не для слабонервных! Троих из наших иберийских бодигардов и двоих мореманов-новичков укачало, двое проблевались — так мореман хоть до борта свой рвущийся наружу завтрак донести сумел и честно за борт его выблевал, а вояку прямо на палубе наизнанку вывернуло. И такая хрень — два дня подряд. Вымотались так, что потом целый день дрыхли вповалку. Ну и второй корабль, на котором Васькин плыл, посеяли, конечно, на хрен. Так уже бывало пару раз и раньше — вечером его видно, а утром — хрен его знает, куда девался. В первый раз с помощью дымовых сигналов друг друга обнаружили, во второй, когда дым не помог, Акобал приказал ручного ворона из клетки выпустить. Птиц взлетел повыше, покружился, да и полетел вдруг уверенно на северо-запад, мы- за ним, и за полчаса наш живой пернатый «беспилотник» вывел нас прямиком на потерявшихся товарищей по путешествию. Но на третий раз — после того шторма — не помог уже и ворон. Взлетел, покружился, осмотрелся — и спустился обратно на палубу. Типа, нет там ни хрена, и лететь некуда. Тут уж и наш финикийский моряк развёл руками. За судьбу товарищей он особо не опасался — и корабль их ничем не хуже нашего, тоже добротной гадесской постройки, ещё и не на такие капризы морских богов рассчитанной, и начальник на нём — его бывший помощник — мореман опытный, в куда более крутых переделках с ним побывавший, и подводных скал никаких на маршруте быть не могло — не было причин для серьёзного беспокойства. Но вот как теперь отыскать пропавших, унесённых штормом слишком далеко даже для его «морской авиации», Акобал понятия не имел, в чём и признался нам честно и откровенно. Одним кораблём всегда раньше плавали, и не возникало никогда такой проблемы. Млять, святая античная простота!

Естественно, на подобный случай у нас задумки имелись, и договорённость с Хренио соответствующая — тоже. Да и начальники судов были проинструктированы нанимателем — в подобных непредвиденных обстоятельствах нас слушать и советам нашим следовать. Не приказам, боже упаси, в открытом море только начальник судна приказывать вправе, а именно дружеским советам. И мне не требовалось особо гадать, чем был занят в тот момент наш испанец — тем же, чем и я сам. Часы наши ориентовские ведь ещё и водонепроницаемые. Моя модель попроще, на тридцать метров погружения рассчитана, у него — покруче, на все пятьдесят. Так заявлено производителем, по крайней мере, а проверять его на практике — дураков нет. Нам ведь такого экстрима и не надо, для нас главное, чтоб часы наши брызг и сырости не боялись, а уж это-то узкоглазый производитель обеспечил гарантированно. Закоординатились, с местоположением своим по карте определились, и получилось у меня прикидочно, что находимся мы где-то чуть ли не на долготе Барбадоса, только севернее по широте. Короче — в двух шагах от цепи Малых Антил. Шторм — нет худа без добра — попутным для нас оказался и в качестве дополнительного ускорителя бесплатно на нас поработал. Очень уж далеко он нас раскидать не мог, и если мы сами градуса на три севернее Барбадоса, то и Васкес, надо полагать, тоже. А раз так, то место встречи — Доминика, северная оконечность, которая к высочайшей вершине острова — почти полуторакилометровой — поближе. Вершины-то и на Мартинике с Гваделупой не худшие имеются, да только их ведь ещё опознать надо безошибочно при нашей-то невеликой точности закоординачивания, а Доминику хрен с чем спутаешь — берега скалистые, обрывистые, характерный видок имеют. Потому-то её, собственно, и англичане с французами в период колонизации на целое столетие карибам местным оставили, что мест подходящих для портов там практически нет, а кому нужна колония без хорошего порта? Так что местечко характерное, не разминёмся, а заодно и вода получше — речушки бурные, с водопадами, и при таком течении зараза в воде не заводится — для питья набирать можно смело. А посему, курс — строго на запад!

С широтой я, впрочем, несколько нагребался, и вышли мы не на Доминику, а на расположенную южнее её Мартинику — Акобал, узнав остров, подтвердил, что нужный мне гористый с обрывистыми берегами находится севернее. А пока подошли к Мартинике, и на ней-то как раз и вышла мимолетняя встреча со взбудоражившими Велтура островитянками. Выгребаем мы, значится, из-за мыса, огибаем поросшую пальмами и кустарником песчаную косу, а там — они. Ага, плещутся на мелководье. Ну, матросня, само собой, восторженные вопли подняла, да и шурин мой недалеко от них ушёл. Индианки, естественно, перебздели — сперва застыли в ступоре, а затем опомнились и пустились наутёк. Я-то успел разглядеть их в трубу ещё не заметившими нас, а потом замершими на месте — так, ничего особенного. Не так страшны, впрочем, как я опасался, вспоминая фотки амазонских уродин, бабы как бабы, но на каком-нибудь штатовском конкурсе красоты — даже с учётом модной политкорректности — им ловить было бы нечего. В общем — не впечатлили. Шурин — другое дело. Выпросив у меня трубу, он уставился на уже убегающих дикарок, и ему они почему-то показались писаными красавицами — ага, на трезвую-то голову! Млять, я и в его-то годы поразборчивее был. Или это мне теперь так кажется?

Короче, парень — что твой жеребец — взвился на дыбы и пожелал немедленного десантирования и преследования, матросня из новичков его в этом поддержала, да и многие из наших вояк поглядывали на берег весьма красноречиво. Акобалу пришлось прикрикнуть на своё дурачьё, я с помощью Бената угомонил наших бойцов, но Велтур долго ещё рассказывал нам свою версию нашего происхождения и нашей сексуальной ориентации, гы-гы! А чего тут ориентироваться-то? Я всё прекрасно понимаю и я ни разу не толстовец, но у нас лишь два десятка матросов и полтора десятка солдат. Судно без присмотра и охраны не оставишь, хоть по пять мореманов и вояк оставить на нём надо, и выходит, что только человек двадцать пять максимум и можно десантировать. Перепуганные туземки тем временем наверняка уже поставили на уши всех своих мужиков, и лишь одним богам известно, сколько их тут имеется, и есть ли у них луки. Отравленную стрелу в бочину сильно надо? Местные ведь знают здесь каждое дерево и каждый куст, и не такие они дураки, чтоб под наши копья и мечи подставляться, а даже если у них и не окажется луков, то уж дротики-то точно найдутся. И много ли тогда толку от нашего железа с бронзой? Да и вообще — нахрена, спрашивается, наживать себе врагов на ровном месте? Ради десятка жемчужин и пары-тройки золотых побрякушек в лучшем случае? Или ради минутного удовольствия от заваленных в кустики баб со вполне реальными шансами подцепить в нагрузку вместе с почти гарантированными мандовошками ещё и сифилис? Ну и стоит оно того? Пришлось урезонивать шурина, и не могу сказать, чтобы это было так уж легко.

Потом Акобал «раскололся», что пару-тройку раз останавливался здесь и даже торговал с туземцами — Велтур тут же приободрился, но оказалось, что напрасно. Наш моряк имел в виду «немую» торговлю. На берег — подчёркнуто мирно, с опущенным оружием — сошли два его матроса из старого опытного экипажа с корзиной, в которую финикиец положил несколько ниток цветных стеклянных бус и связку ярко-красных ленточек. Посланцы медленно и осторожно подошли к опушке леса и поставили корзину на землю, после чего вернулись на корабль. Встали на якорь возле впадающей в море речушки, часть людей сошла на свободную от зарослей часть песчаной косы, дабы поразмяться, искупаться, а главное — постираться, потом их сменили другие — удаляться от судна Акобал запретил, и я подтвердил его запрет и для наших вояк. На хрен, на хрен, нам лишних приключений на жопу не надо. Мы ведь тут не за этим, верно? Ничего, подождём — посреди океана дольше ждали. Тем более, что есть чем полезным заняться. Пока пересекали океан — помыться ведь можно было только забортной солёной водой, чего без пресного душа часто делать не будешь. А душ — дождь ведь дождю рознь. В сильный ливень и ветер с волнением на море соответствующие, так что не до душа обычно в такие моменты. А уж постираться — тем более было нереально, пресная вода — только для питья и приготовления пищи, так что грязью мы за время плавания через океан заросли основательно, и стоянка на острове с пресной водой оказалась весьма кстати. Вечером, поставив часто сменяющиеся караулы, мы заночевали, а наутро те же двое матросов прогулялись к той же опушке и принесли три больших корзины со свежими фруктами и несколькими тушками больших попугаев — здоровенных жёлто-зелёных ара — и каких-то крупных грызунов, похожих на южноамериканскую капибару, но помельче — где-то с небольшого поросёнка величиной. Не бог весть какие сокровища, но побаловать истосковавшихся по свежей жратве людей — уже кое-что. А чего ещё возьмёшь с нищих дикарей на мелких вулканических островах?

Погрузившись на судно и снявшись с якоря, обогнули Мартинику, после чего взяли курс на север, пересекли пролив и прошли вдоль западного побережья Доминики. Там пристали к берегу лишь один раз — набрать свежей воды из маленького водопада. Как я и ожидал увидеть, берег там практически повсюду представляет из себя скалистые обрывы, так что понять будущих англичан с французами я могу вполне — и я не стал бы заморачиваться с колонизацией этого острова, пока есть бесхозные острова поудобнее. Зато в качестве характерного ориентира, пока весь архипелаг изучен слабо — то, что доктор прописал. Из-за мелей и рифов вдоль побережья шли медленно и к северной оконечности острова вышли лишь к вечеру. Мест, удобных для причаливания, нам там не попалось, так что заночевали прямо на корабле, встав на якорь. А утром на нашей палубе уже важно расхаживал ворон со второго судна, вслед за которым к полудню нарисовалось и оно само.

При встрече, пока начальники-мореманы общались на финикийском, Васкес поделился с нами выпавшими на долю его экипажа приключениями на нормальном человеческом. Им, как выяснилось, досталось от шторма посущественнее. Матросы из новичков замешкались со спуском большого паруса, и при мощном порыве ветра лопнула пара удерживавших мачту канатов. К счастью, никого не зацепило, но мачта накренилась, в результате чего треснула её опора. И хотя вынесло их на широту Доминики точнее, чем нас, пару дней они потеряли на вынужденную стоянку у восточного побережья острова, понадобившуюся для замены сломанной опоры и починки снастей. Заодно и с дикарями местными немножко поторговали — точно таким же «немым» способом, как и мы на Мартинике, и с точно таким же результатом. Баб туземных перед ними не мелькало — видимо, по причине неудобства берега для купания, так что и утихомиривать сексуально озабоченных особо не пришлось. Тогда не пришлось — пришлось после встречи, когда наши озабоченные поделились впечатлениями с озабоченными из второго экипажа — естественно, здорово приукрасив внешность не рассмотренных даже толком туземок. Вот что значит многодневный сухостой! Акобал с коллегой провели целое собрание, на котором сперва терпеливо выслушали истосковавшийся по бабам молодняк, затем объяснили всю неразумность и возможные последствия самодеятельности, а напоследок пообещали, что терпеть осталось не так уж и долго — на месте назначения недостатка в податливых бабах не будет, и там общение с ними выйдет куда безопаснее. Трудно сказать, насколько убедительной была бы начальственная речь, если бы её не подтвердили моряки из старого состава. Им — поверили, и недовольство как-то устаканилось. У меня же — и думаю, что и у Хренио тоже — накапливалось к нашему морскому руководству всё больше и больше вопросов. Не задавали мы их пока лишь в силу выработавшейся за время «гангстерской» службы привычки к тому, что не всё нам полагается знать, а что полагается — до нас доведут в нужное время. Такова уж специфика дел, любящих тайну…

Кое о чём, правда, не так уж и сложно догадаться. Это матросы-новички, да наши бойцы-бодигарды не в курсах, а мы, хоть и не плавали, но кое-что знаем. Сам по себе случайный характер «немой» торговли с дикарями Малых Антил и её смехотворные результаты — финикийца нашего, впрочем, вполне устраивающие — о чём-то ведь говорят? Лично мне — о том, что Малые Антилы — пункт исключительно транзитный, ни разу не основной. Хотя теперь-то это и козе понятно, когда уже и Пуэрто-Рико миновали, и на Гаити, судя по всему, высадка не планируется. Почему я считаю, что не планируется? А из-за маршрута. Достаточно на карту Гаити взглянуть — современную физическую, конечно — чтобы всё стало ясно. Второй ведь уже день вдоль гористого южного побережья идём, и на всём своём протяжении оно одинаково. То есть конечная цель — явно не оно. Есть на этом большом острове места и поудобнее — залив Гонав, напрмер, с западной стороны — с его довольно широкими речными долинами и наверняка плодородной почвой. А на какой ещё, спрашивается, выращивают в товарных количествах нужные нам табак и коку? Но закавыка в том, что совсем не тем путём мы к нему направляемся, если к нему. Огибая остров с севера — были бы уже там, да и на самом северном побережье ничуть не худшие долины имеются в изобилии, а здесь, с юга — длинный и узкий гористый «хрен» огибать надо.

Оно-то конечно, для бешеной собаки и сотня вёрст — не крюк, да только вот совершенно не похож Акобал на бешеную собаку. Рациональнее его — ещё поискать. Так что не думаю, чтобы на Гаити была конечная цель нашего путешествия. Скорее — на Кубе, как мне и думалось с самого начала. Вот туда — к знаменитым плодороднейшим краснозёмам западной части Кубы, где выращивается ещё более знаменитый кубинский табак для брендовых марок гаванских сигар — мы плывём как раз правильно и рационально. Ну, строго говоря, и Ямайку исключать нельзя, тоже как раз по пути, но мне думается, что всё-таки Куба. Не первое столетие уже возят в Египет табак и коку эти античные «наркоконтрабандисты», так что давно уж должны знать, где товар дешевле и качественнее. Да и аргументация Эндрю Коллинза представляется мне почему-то достаточно убедительной. Из всех атлантологов, каковых мне доводилось читать, он показался мне наиболее вменяемым и адекватным, хоть и ссылается в основном на малоизвестные археологические труды, о которых не так-то легко и упоминания-то найти, не говоря уже о самом тексте. Но упоминает-то он о серьёзных вещах. Например, о культуре курганов — единственной в Вест-Индии, но весьма похожей на культуру маундов долины Миссисипи, а заодно и на раннеольмекскую. Скорее всего — такой же примитив на наш современный взгляд, да и сведений широкоизвестных наверняка было бы не в пример больше, окажись там что-то посущественнее и попрезентабельнее, но на фоне вообще первобытных дикарей и земляные культовые насыпи — уже целая цивилизация. И не на Гаити, не на Ямайке, а именно на Кубе, в западной части острова — как раз там, где и лучшие краснозёмы. Вроде бы, он и о каких-то каменных находках необычных там упоминает — типа правильно отёсанных столбов и чуть ли не высокохудожественно исполненного мраморного идола, что для примитивных культур не характерно. Млять, перечитать бы сейчас Коллинза, освежить в памяти! Увы, мой аппарат остался дома. И заряжать его в пути не от чего, слишком громоздка наша «электростанция», и нужнее он там Серёге с Юлькой. Ладно, доберёмся — сами увидим, что там за хрень на самом деле. Акобал и его матросня из бывалых могли бы просветить нас о многом, уж они-то бывали и видели не по одному разу, но молчат пока-что как рыба об лёд — прямо как современный режим секретности на соответствующих объектах, доведённый до абсурда. Ладно, недолго уже терпеть…

Может быть, финикиец и собирался посвятить нас в расклад за день или два до прибытия на место, а может, так и отмалчивался бы до конца — типа, и сами там всё собственными глазами увидите, а разбалтывать вам секреты приказа не было. Выглядит маразмом, но на деле — типичная профессиональная деформация сознания, неизбежная для любой специфической профессии. Можно одобрять её, можно раздражаться, но она есть, и это — объективная реальность, данная нам в ощущениях. Хренио вон — мент есть мент — всюду норовит стукача-осведомителя вербануть, и я не удивлюсь, если окажется, что кого-то из экипажа второго судна он уже в чём-то «расколол» и знает на данный момент о цели нашего путешествия поболе моего. Да и я сам — с точки зрения таких же профессиональных бзиков — далеко ли от него ушёл? Задумаю чего-нибудь эдакое, чего в этом мире нет, так первая мысль — как и чем сделать, какие инструменты нужны, какая оснастка. Тогда ведь, в самом начале, не окажись у меня мультитула — хрен бы даже в башку пришло арбалет делать — профессиональная деформация производственника в чистом виде! Вот и у нашего трансатлантического контрабандиста Акобала она своя — на секретности торговых маршрутов густо замешанная, и с этим приходится считаться.

— Парус слева по борту! — крикнул матрос-наблюдатель с мачты.

— Чего?! — не въехал я, — Что за на хрен, млять?! — а как ещё прикажете реагировать, когда там в натуре парус? Специально для тех, кто в танке, разжую — нехрен ему тут делать в эту эпоху. Нашим парусам тут быть дозволяется, раз уж мы сами их сюда приволокли, прочим античным — тоже дозволяется, но уже со скрипом сердца и зубовным скрежетом ортодоксальных историков-американистов — если только бурей кого случайно занесёт, а вот туземные паруса в этих водах совершенно неуместны. Позже — за пару столетий до Колумба — другое дело. Большие парусные пироги появятся к тому времени у майя, да и некоторые большие каноэ карибов тоже будут нести мачту с парусом — на гербе Доминики, например, такое изображено. Но это — сильно позже, ближе к официальному открытию Америки, а сейчас, в махровой античности, туземным парусным лодкам здесь находиться строжайше запрещено — ага, теми самыми историками-американистами. Шибко серчать будут, если узнают. Я, конечно, не стукач и ни хрена им не скажу, но самому разобраться явно не мешало бы. Достав трубу и наведя её на чужой парус, я разобрался — и выпал в осадок. То, что бороздило волны Карибского моря под категорически запрещённым для этих времён парусом, смахивало не на туземную лодку, а на малую финикийскую гаулу вроде тех рыбацких, которыми кишмя кишит Западное Средиземноморье! И деловито эдак бороздит, явно зная, куда и зачем направляется!

Интереснее же всего оказалась реакция Акобала и его старых морских волчар. Точнее — её полное отсутствие. Новички всполошились, наши бойцы всполошились, а этим — хоть бы хрен! Подумаешь, парус, экая невидаль! Да и на той малой гауле как-то тоже не забегали и даже глаза не вытаращили — ну, разглядывают нас, конечно, но без ажиотажного интереса — прямо как так и надо, млять! Или я совсем дурак, или парусная гаула старого финикийского типа — самый обычный транспорт для античной Вест-Индии? Нет уж, ну вас на хрен с вашей маразматической секретностью! Хочет того финикиец или нет, но пора бы уж и честь знать!

— Что за люди на той гауле? — спросил я его прямо.

— Финикийцы, конечно, — невозмутимо ответил тот, — Ты разве не видишь сам, что корабль — финикийский? — ага, класс! Парус практически у самой линии горизонта, едва виден, я тип судна только в трубу и определил, хоть и не жалуюсь на зрение, а для него — «финикийцы, конечно»!

— Такие же торговцы, как и ты?

— Может быть, торговцы. Может — рыбаки. Может — ловцы рабов. Я сказал бы тебе точнее, если бы хорошо рассмотрел судно и узнал его. Но оно слишком далеко, и я могу только гадать, как и ты.

— Ты хочешь сказать, что знаешь все здешние корабли и их владельцев?

— Не всех, но многих. Как не знать? Давно плаваю, многих видел, со многими общался…

— Даже так? Я думал, только ты плаваешь через Море Мрака…

— Сейчас — да, только я. Когда-то давно плавали и другие, но это было очень давно…

— А эти?

— Эти — местные, только в здешних морях плавают.

— Местные финикийцы, ты хочешь сказать?

— Ну да, кем же им ещё быть?

— И что, у них где-то здесь есть колония?

— Да, Эдем. На другом большом острове, который находится за этим. Мы как раз туда и направляемся.

— Эдем? — я прикололся, — Круто назвали, гы-гы!

— Да, равнина. А что смешного?

— Ну, я слыхал, что у иудеев — тех, которые живут рядом с Финикией — так называется сказочный сад ихнего бога, где всё росло само, и не нужно было работать, — современное понятие библейского рая объяснить Акобалу мне представлялось затруднительным, и я скормил ему упрощённую версию.

— А, эти фанатичные единобожники? — хмыкнул финикиец, — Их пророк — и тот не знал всего, а нахватался лишь крупиц знаний у египетских жрецов. Ну а последующие иудейские проповедники даже то немногое, что услыхали краем уха — не поняли и всё переврали. У нас же сохранились древние легенды прежних морских народов, по которым благодатная земля, на которой не нужно работать — находится как раз где-то здесь. И это правда — та равнина с красной землёй, на которой находится Эдем, настолько плодородная, что воткни в землю палку, и она пустит корни и прорастёт. Ну, работать всё-таки нужно, если людей много, но гораздо меньше и легче, чем в наших странах.

Разговорившись, Акобал наконец просветил нас с Велтуром о весьма непростой, как выяснилось, античной Вест-Индии, и я, слушая его, молча выпадал в осадок. И было отчего! Не с финикийцев, оказывается, начались трансатлантические плавания за «наркотой». И вовсе не со случайного заноса бурей они начались…

О самом начале наш навигатор знал лишь туманные легенды, по которым выходило, что о землях по ту сторону Моря Мрака знали всегда. Не все, конечно, а лишь немногие посвящённые. Откуда пошло это знание, Акобал понятия не имел. По легендам — от богов или потомков богов, прибывших из-за моря, но в это сам наш финикиец как-то не слишком верил. Достоверно же ему было известно лишь то, что чудодейственные снадобья из-за океана привозили ещё мореходы Эгейского моря. А может быть — и какие-то ещё более ранние. Ещё не было никакой Финикии, в Египте всё ещё строили пирамиды для своих мнящих себя живыми богами фараонов, но кто-то в Средиземноморье давно знал о драгоценных товарах из-за океана и не просто покупал, а даже заказывал их тогдашним морским бродягам. Их — знающих путь через океан — и тогда было немного, но гораздо больше, чем теперь. Знания передавались от отца к сыну из поколения в поколение, и торговля заморскими снадобьями продолжалась веками. Менялась лишь верхушка, правителям которой торговцы «отстёгивали» за спокойную жизнь. Кикладских царьков сменяли владыки минойского Крита, тех — микенские греки-ахейцы, а купцы по прежнему возили через Море Мрака мешки с табаком и листьями коки. Была ли у них уже тогда колония на этих островах или только посещаемая периодически торговая фактория, предания умалчивали. Потом настали хреновые времена — самый натуральный беспредел, всех подробностей которого Акобал не знал, но парой-тройкой уточняющих вопросов я выяснил у него, что речь шла о хорошо известном нашим современным историкам «Кризисе бронзового века». Читал я о нём в своё время. Климат ухудшился, урожаи снизились, и экспортёры зерна — Египет с Месопотамией — только сами себя и могли худо-бедно прокормить. А соседи ихние давно уж себя не кормили, плотно на хлебном импорте сидели — глобализация, млять. В общем, голодные, но хорошо вооружённые босяки ломанулись грабить всех, с кем только могли справиться. А они ж отчаянные, им терять нечего, потери не страшат, так что справиться они могли со многими. Рухнули тогдашние империи и царства, и Восточное Средиземноморье захлестнули голод, войны и морской разбой «народов моря». Большой Звиздец, короче.

Разноплеменный пиратский сброд едва не покончил с долгой и прибыльной торговлей заокеанскими снадобьями. Многие торговые династии в то время прервались, не оставив потомков, и их знание умерло вместе с ними. А уцелевшие всё реже и реже осмеливались отправиться в опасное путешествие, в котором вместо прибыли можно было запросто лишиться головы или свободы. Как раз в то время единый прежде торговый маршрут и разделился на отдельные отрезки, контролировавшиеся семейными кланами торговцев под «крышей» местечковых царьков. Переселившиеся в Испанию тирсены — близкие сородичи предков италийских этрусков — заключили союз с окрестными иберами и образовали общность будущих тартессиев — предков нынешних турдетан и кониев. Под их контролем оказались и семьи, чьи моряки всё ещё продолжали возить снадобья из-за океана. Но теперь они сбывали их в возникшем вскоре Тартессе, а уже другие купцы везли приобретённый у них товар в Средиземноморье. Там он снова менял хозяев, и уже третьи посредники доставляли его во вновь возникший финикийский Тир, в то время ещё больше филимистянский, чем семитский — финикийский народ только складывался. А тем временем вторгшиеся с севера дикари-дорийцы окончательно уничтожили последние остатки ахейской Греции, и некому стало больше подавлять морскую экспансию сынов Ханаана, которые только того и ждали. Лишь пара столетий потребовалась предприимчивым наследникам крито-микенских филимистян на освоение средиземноморских торговых путей, а заодно и средиземноморской части табачно-кокаинового транзита. Затем тирские колонисты, в числе которых были и предки Акобала, основали на месте прежней минойско-тирсенской фактории хорошо укреплённый Гадес, сразу же вступивший в острое соперничество с Тартессом — как из-за олова, так и из-за прочих заморских товаров. Вряд ли отдалённая колония Тира справилась бы с небольшим, но имеющим опору на местные племена тартесским царством, если бы в их противостояние не вмешался стремительно набиравший силу Карфаген. Разгром и разрушение Тартесса и погрузившая остатки города на дно моря катастрофа произошли лет триста назад. Уцелевшие тартесские купцы переселились в Гадес, где вскоре перероднились с финикийцами, и в их числе были те, что плавали через океан. Так и стал трансатлантический «наркотрафик» финикийским. В это время какое-то небольшое, но постоянное поселение гадесских финикийцев на месте нынешнего Эдема по сведениям Акобала уже определённо существовало.

Казалось бы, теперь-то уж лафа гадесцам наступила? Ага, хрен там! Сам Гадес под власть приглашённого на помощь союзничка угодил, хоть и оставался формально свободным. Наместника карфагенского в городе не было, гарнизона постоянного тоже, налогов Карфагену тоже не платили — прямых налогов уж точно. Но вот в торговле — кому вершки, а кому и корешки. Прибыльную торговлю с Чёрной Африкой прожорливый Большой Брат оттяпал практически полностью — через основанные Ганноном Мореплавателем колонии. В торговлю оловом влез нагло и бесцеремонно, оставив гадесским купцам едва треть. Но мало того — ещё и всю торговлю Гадеса со Средиземноморьем Карфаген в свои загребущие лапы захапал, забрав тем самым себе и самые сливки — посредническую торговую наценку. И хрен тут сконтрабандничаешь — Гибралтар карфагенским флотом блокирован. Многим бывшим процветающим торговцам в Гадесе пришлось тогда на милостиво оставленные городу лов и засолку тунца и выработку рыбного соуса — гарума — переключиться. Разве случайно с тех пор на гадесском шекеле тунец изображён? Основа гадесской экономики! Но хрен ли это за экономика, когда только промыслово-производственная монополия у Гадеса, а торговая — у Карфагена? Опять же, все жирные сливки — ему. В городском Совете Пятидесяти, само собой, толкались «правильные» речи о свободе и финикийском братстве, но на удицах, да и в в домах — даже в олигархических особняках — вслух поговаривали о том, что не оправдывает себя это хвалёное финикийское братство, и зря тогда к Карфагену за помощью против Тартесса обращались — надо было с Тартессом об умеренных налогах и о приемлемых справедливых условиях раздела торговых путей и рынков договариваться, да и сдаваться на этих условиях под власть тартесских царей. Те ведь в своё время куда меньше требовали, чем «братский» финикийский Карфаген «по братски» же и отобрал. Но кто ж заранее-то предполагал, что такая хрень выйдет? Думали, со своими финикийцами лучше договорятся, ну и дороворились — ага, на свои головы. За что боролись, как говорится — на то и напоролись. Неспроста ведь Гадес в недавнюю Вторую Пуническую при первой же возможности на сторону Рима переметнулся — в печёнках давно уж сидело это разорительное для Гадеса и выгодное лишь Карфагену «финикийское братство»! Но этого благоприятного момента три столетия пришлось ждать — ждать и терпеть, скрипя зубами…

Пока «нормальные люди» скрипели зубами, ждали и терпели — те, кому становилось совсем уж невтерпёж, поглядывали, куда бы им податься подальше от опостылевшего братства. Некоторые — по знакомству — подавались и к трансокеанским мореходам. Не за сладкими пряниками от торговли заокеанскими снадобьями — один хрен карфагенским купцам всё в Гадесе сбывать приходилось — а затем, чтоб самим в благодатные заокеанские земли переселиться. И переселялись — кто сам по себе, а кто и с семьёй. В каждом конкретном случае это были единицы, но за столетия таких набралось немало. Сколько точно, никто не подсчитывал, но по мнению Акобала — не одна сотня и даже не пять, а ближе к тысяче. Пару раз в числе этих переселенцев бывали и его собственные предки, но они-то были потомственными участниками многовековой торговли, имевшими в ней свою законную долю, так что им не было причин пускать корни по ту сторону Моря Мрака. Разбогатев на «фронтире», его предки — последним был дед — возвращались в куда более культурный Гадес вкушать блага средиземноморской цивилизации. Были и другие, сумевшие поправить свои достатки и вернуться, и от них поползли слухи о сказочно богатых заокеанских землях.

Слухи эти, пошедшие от болтунов, едва не довели до беды. Карфаген есть Карфаген. Прослышав о заморском рае земном, карфагенские толстосумы вознамерились прибрать его к рукам, а заодно и излишек разросшегося населения туда спровадить. Так уже делалось во времена Ганнона Мореплавателя, основавшего чуть ли не десяток карфагенских колоний на западноафриканских берегах и поселившего в них до тридцати тысяч карфагенян. Теперь вот и до заокеанских земель очередь дошла. Случись их полноценная карфагенская колонизвция — уж торговлю снадобьями карфагеняне в первую очередь захапали бы полностью. Спасло от этого два обстоятельства.

Во-первых, это — океан. Плывущему вдоль африканского берега Ганнону нетрудно было пополнить запасы провизии и пресной воды, а заодно и дать поразмяться и передохнуть тесно скученным на кораблях многочисленным колонистам. По той же причине не составляло для него труда включить в свою экспедицию и «длинные» военные корабли — быстроходные и с отрядами вояк на борту. Но попробуй-ка проведи подобную экспедицию через океан! Сорок дней плавания! За это время многие сотни гребцов на «длинных» судах сожрут всю жратву, выпьют всю воду и передохнут от жажды и голода. И это — если их ещё раньше не утопит первым же пустяковейшим штормом, а то и вовсе обыкновенной «спокойной» океанской волной, которая похлеще средиземноморской в разы. В общем, хрен проведёшь через Атлантику традиционную военную флотилию Средиземноморья. Только пузатым высокобортным «круглым» судам — относительно тихоходным, но вместительным и управляемым немногочисленным экипажем — под силу преодолеть сорокадневное плавание. Ключевой фактор тут — большее количество припасов на меньшее количество потребляющих их людей. Новое судно Акобала побольше и повместительнее его прежнего «Коня Мелькарта», а экипаж — пара десятков человек. Пассажиров — нас с Велтуром и наших испанских вояк — ещё десятка полтора, и это — максимальное число, при котором можно не бояться, что не хватит взятых на борт припасов. Получается, что для перевозки полутора сотен колонистов без громоздкого багажа требуется уже десяток таких кораблей, а как провести этот десяток, не растеряв по дороге? Даже один десяток, на котором крупных сил не перебросить. Мы вон двумя кораблями трижды друг друга теряли! Ну и как тут покорять и брать под карфагенскую руку заокеанскую колонию гадесцев?

Во-вторых, карфагенская элита элементарно перебздела. Вернувшиеся из первого плавания моряки рассказывали о настолько привольной жизни, что отцы города крепко призадумались. Ведь если предоставить человеку выбор — станет ли он горбатиться на больших и уважаемых людей, когда можно лишь чуть-чуть поднапрячься на себя любимого с семьёй, а вместо работы на больших и уважаемых — забить на них хрен и с превеликим удовольствием бить баклуши? Да за такой жизнью, если дать согражданам волю, такой поток желающих хлынет, что Карфаген, того и гляди, опустеет! А кто тогда приумножать богатства и укреплять власть большой и уважаемой элиты будет? Нет уж, на хрен, на хрен, от греха подальше! Поэтому новых экспедиций с пополнением карфагенские олигархи за океан не послали, а болтливым мореманам крепко постучали по шапке, чтоб языки свои попридержали, да умов народных неокрепших не смущали. А особо непонятливых и упрямых, вроде бы, даже и казнили, дабы прочим неповадно было. В общем — зарубили идею широкомасштабной колонизации Вест-Индии на корню. А что гадесцы там драгоценные снадобья сами добывают и сами через океан возят — так и пускай. Один хрен, к конечному покупателю их товар через карфагенское посредничество попадает, и львиная доля прибылей прилипает к карфагенским рукам. Добытчики же довольствуются такими крохами с барского стола, что жадничать по поводу этих крох даже как-то и несолидно выглядит. Хрен с ними, пусть поживут… гм… пока…

В результате малочисленная горстка карфагенских переселенцев погоды в заокеанском Эдеме не сделала, и колония так и осталась гадесской номинально и независимой фактически. И естественно, местных колонистов, включая и большинство вновь «понаехавших» из Карфагена, этот расклад как-то совершенно не опечалил. Ну его на хрен, этого прожорливого и властолюбивого Большого Брата. Случился этот карфагенский «пшик» где-то лет полтораста назад, и с тех пор никто больше не вмешивался в самостоятельную жизнь удалённой финикийской колонии.

— Так это, выходит, уже несколько столетий Эдем существует? — резюмировал я услышанное от Акобала, — Небось, разросся город за это время?

— Не так сильно, как ты думаешь, — ответил тот, — Это не Карфаген и не Гадес. По сравнению с ними Эдем покажется вам большой деревней.

— Но ведь население же за столько веков должно было вырасти?

— Не настолько. Не всё здесь так просто и гладко — есть на этих землях и свои проблемы. Но есть у них и свои достоинства — вы убедитесь в этом, когда увидите всё собственными глазами…