Арбалетчики в Вест-Индии

12. Римский раб

Читая текст предложенного ему частного договора, Гней Марций Септим то и дело хмыкал — иногда изумлённо, иногда одобрительно — а затем, даже не дочитав ещё до конца, но уже явно въехав в суть, расхохотался.

— И ты туда же, варвар? Меня буквально на днях попросили о подобной же услуге трое союзников-латинян и двое италиков, хе-хе! Но они задумали переселиться в Рим, а тебе-то это зачем? Разве плохо тебе живётся в Испании и Африке? Не очень-то ты похож на обездоленного и ищущего лучшей жизни в Риме! — проквестор скосил взгляд на мои «скромненькие» подношения и ухмыльнулся.

— Римское гражданство с некоторых пор весьма полезно и в Испании, — ответил я ему, — Ты сам видел немало испанцев, которым оно уж точно не повредило бы, если бы они обзавелись им вовремя, — я намекал на давно уже ставшие привычной частью окрестного пейзажа вереницы бредущих под конвоем рабов, из которых подавляющему большинству предстояло окончить свои дни на рудниках, — Зачем же я буду упускать такую возможность для себя и своей семьи? Жизнь может повернуться по всякому.

— Ты хитёр и дальновиден, испанец! — одобрительно заметил римлянин, — Но способ! Хе-хе! Как ты вообще додумался до такого?

— Разве я виноват в том, что по римским законам никакого другого способа просто нет?

— Ну, так уж прямо и никакого? Сенат и народ Рима могут даровать римское гражданство чужеземцу, оказавшему им важные услуги. Например, Масинисса…

— Всего-навсего царь Нумидии, поставивший на службу Риму всё своё царство. Многие тысячи нумидийцев служили Риму и погибли за Рим, но лишь один только Масинисса, единственный из всего своего народа, стал за это римским гражданином. У меня же, почтенный Гней Марций Септим, нет ни царства, ни многотысячного войска, и я не в силах оказать римлянам ТАКИХ услуг, за которые мог бы рассчитывать на такую награду от сената и народа Рима. Зато я могу услужить одному римлянину — тебе, например. И получить римское гражданство с твоей помощью — тем единственным способом, который допускают римские законы. Что плохого в том, что мы с тобой поможем друг другу, если Рим не потерпит от этого ни малейшего ущерба? Всего лишь небольшая частная сделка между двумя честными и порядочными людьми…

— Настолько честными, что они вынуждены совершать её втайне? — не удержался от шпильки проквестор, — Договор ведь на греческом, да и по своей сути не подлежит огласке, так что официально сам по себе он не может иметь юридической силы. Клятва перед богами и при свидетелях, которой ты от меня хочешь — другое дело. Ты верно рассчитал — такие клятвы у нас не нарушают. И ты прав — вреда Риму от этого не будет никакого, а мне самому такой клиент, как ты, уж точно не помешает. Что ж, будь по-твоему. И ты молодец, вовремя обратился ко мне — я передаю дела сменщику и скоро должен вернуться в Рим. Поэтому не будем медлить. Марк! Будь добр, оторвись от папирусов и выйди к нам! Луций и Квинт, зайдите тоже!

— Моё почтение! — пробормотал я. Шутка ли — Марк Корнелий Руфин, дальний родственник Сципионов и новый квестор провинции, прибывший в составе администрации нового претора — Сципиона Назики, двоюродного брата самого Африканского, ныне всего-навсего консула Республики! Этот год, 194-й до нашей эры, оказался весьма урожайным на высокопоставленных Сципионов и прочих Корнелиев…

— Ты не передумал, Максим? — поинтересовался Гней Марций, — Вот Марк, мой сменщик, и не из плебейского рода вроде моего, а из знатного патрицианского, близкого к Сципионам. Если ту сделку, которую ты предложил мне, с тобой заключит он, это будет гораздо полезнее для тебя. Мы с тобой ещё ни в чём не поклялись друг другу, и ты вправе передумать. А патрон-патриций будет в Риме поважнее и куда полезнее патрона-плебея!

— Я благодарю тебя за щедрое предложение, почтенный Гней Марций Септим, но я не меняю своих решений! Я предложил эту сделку тебе и намерен заключить её с тобой! — млять, знал бы заранее, что так сложится, так конечно к этому патрицию мосты навёл бы! Но квесторы — мелкие сошки, у Тита Ливия только преторы указаны, и предвидеть такого варианта заранее мы с Юлькой не могли, отчего и готовились к уже известному нам и проверенному. А теперь уж поздно, теперь уж слово сказано, а римляне — ещё те, старые, республиканские, помешанные на верности слову, клятве или договору и ждущие того же от всякого, кто претендует хоть на какое-то с их стороны уважение. И это — важнее, а посему — увы и ах, но без прямых связей с Корнелиями придётся обойтись. Впрочем, я ведь на них и не рассчитывал, верно? Ну так и будем считать, млять, что не очень-то и хотелось…

— Вот это — похвально! — одобрил новый квестор-патриций, полностью подтвердив правильность моего решения, — Мы, римляне, ценим постоянство и верность слову! А что за сделка, кстати? Нам ведь, как я понимаю, предстоит её должным образом засвидетельствовать?

— Ну, сделка частная и пустяковая, да ещё и неофициальная по смыслу и сути, — объяснил ему предшественник, — В общем, как это частенько уже делается между нашими согражданами и их друзьями италиками, я беру этого испанца Максима и его семью в фиктивное рабство, а затем формально освобожу их как выкупившихся, и они — уже как римские вольноотпущенники — получат римское гражданство. Что тут такого? В конце концов, у нас каждый пятый легионер — если не сын, то внук или правнук бывших рабов.

— То есть он и его семья поедут с тобой в Рим?

Я прихренел — млять, этого ещё только не хватало!

— Нет, я придумаю ему какое-нибудь поручение, которое он будет как бы исполнять здесь или где-нибудь ещё, а в Рим он прибудет с семьёй уже для освобождения.

— Гм… А это обязательно — именно в Риме? — осторожно поинтересовался я.

— А как же? Для того, чтобы стать римским гражданином, ты должен быть официально вписан в списки какой-нибудь из римских триб. Кто же это сделает, если твоё освобождение произойдёт не на римском Форуме и не в присутствии городского претора? Только после того, как он засвидетельствует законность процедуры освобождения и объявит тебя свободным по римскому закону, тебя внесут в списки римских граждан.

— Если тебя освободить где-нибудь вне Рима, то твоё римское гражданство может быть оспорено и заменено гражданством того места, где ты был освобождён. Если это случится в Лациуме — гражданство будет латинским, если за пределами Лациума — италийским, а если вне Италии и италийских колоний, то ты будешь считаться вообще перегрином, то есть чужеземцем, которым ты являешься сейчас и так, — пояснил мне Марк Корнелий, — А тебе нужно римское гражданство, официально признанное и неоспоримое. Если строго по закону, ты и жить после этого был бы обязан в Риме или его ближайших окрестностях — получить там землю и крестьянствовать, но на деле этого не потребуется — земли давно уже не хватает на всех граждан, мастеровых и торговцев в городе достаточно, а как вольноотпущенник ты не будешь подлежать и призыву в легионы. Могут призвать во флот — матросом или гребцом, но и это делается лишь в исключительных случаях, которых не предвидится. Так что проживать в Риме необязательно, главное — законно попасть в списки граждан.

Собственно, примерно так мне и Юлька расклад объясняла, так что никакого обмана тут не просматривалось. Но млять, Рим — это же самое логово нынешних гегемонов, для которых все прочие — варвары, самими богами предназначенные им в рабы! Римский Форум я не смогу наводнить вооружённой до зубов испанской охраной, которая покрошила бы в мелкий салат любого, кто вздумал бы нарушить негласную договорённость. Если решат нагребать и не дать обещанной свободы там, в самом центре Рима — млять, это будет проблема! Сам-то — с помощью нескольких хоть как-то вооружённых надёжных бодигардов и энного количества нанятых на один раз местных бандюков — скорее всего, сумел бы улизнуть, но с женой и мелким карапузом — мыылять! Разве только… Эврика! Нехрен их в Рим везти, в самом Риме подставных лиц вместо них найму! Что там, мало брюнетистых молодых баб с мелкими детьми, стеснённых в средствах и желающих хорошо и без особого напряга подзаработать? Дам хороший задаток, посулю втрое больше и договорюсь, чтобы прошли со мной на Форум с рабскими ярлыками на шеях и назвались указанными им именами — бояться им нечего, у них знакомые-граждане есть, которые засвидетельствуют в случае чего, что никакие они не рабы. А уж сам, без семьи, да с лихими друзьями-головорезами, да с предварительной подготовкой путей отхода — ну-ну, попытайтесь-ка меня нагребать! Самоубийцы — два шага вперёд, гы-гы!

— Ты уже придумываешь, как будешь прорываться из города и из Италии, если я тебя обману и откажусь освобождать? — угадал Гней Марций.

— Да он уже придумал! — ухмыльнулся его сменщик, — Видно по нему! Успокойся, испанец — мы не гневим богов ложными клятвами. Ну, суть дела мне ясна. Хоть оно и не вполне безупречно по букве закона, так делают многие, и я не вижу причин для отказа. Я согласен быть свидетелем при заключении сделки, — после этого он обернулся к двум другим подошедшим вместе с ним римлянам — видимо, мелким чиновникам квестория — и переговорил с ними на латыни, а затем, обернувшись опять ко мне, снова по-гречески:

— Писцы квестория Луций и Квинт, оба римские граждане, тоже согласны быть свидетелями вашего договора. Не будем тогда терять время попусту — начинай, Гней! Текст договора на греческом? Нет, мне его не показывай, переводи сразу на латынь!

Тот снова развернул текст, пробежал его глазами и начал излагать его содержание — для двух писцов, греческим явно не владевших — на латыни, делая паузы между фразами, в которых Марк Корнелий переводил сказанное на греческий — для меня. Из-за двойного перевода сходство с текстом получалось, конечно, не дословным, но по смыслу я существенных отличий — что считать существенным, мы с Юлькой разбирали — не уловил. Вроде, всё честно, без обмана. Оба чиновника, выслушав латинский перевод до конца, подтвердили своё понимание сути сделки и согласие быть её свидетелями.

Подписавшись внизу свитка, скрепив печаткой своего массивного серебряного фамильного перстня, свернув свиток обратно и положив его на стол, Гней Марций Септим картинно возложил на него ладонь и торжественно заговорил — по-гречески, для меня и сменщика, и с паузами для перевода на латынь для писцов:

— В присутствии свидетелей я, Гней Марций Септим, клянусь Юпитером и Масоом, Ларами моего дома и гениями моих предков! Клянусь в том, что признаю рабство испанца Максима фиктивным и не претендую на владение им как рабом, что освобожу его по истечении годичного срока без всяких условий как выкупившегося на свободу и не имеющего передо мной никакой задолженности, что буду способствовать получению им римского гражданства с внесением его в списки граждан и что не обременю его по освобождении никакими клиентскими обязанностями сверх общепринятых по нашим обычаям. Я клянусь также в том, что всё, сказанное об испанце Максиме, в равной с ним мере касается и членов его семьи — жены Велии и сына Волния, которых я признаю его семьёй и также клянусь освободить вместе с ним, на тех же условиях и сохраняя единство семьи. Я признаю и клянусь, что оказанные им мне услуги считаю его выкупным платежом за себя и семью, который уже выплачен мне сполна. Я клянусь, что в случае моей смерти до истечения указанного годичного срока освобождение испанца Максима и указанных членов его семьи на указанных условиях будет выполнено моими наследниками по моему завещанию. Клянусь также, что в случае смерти испанца Максима члены его семьи будут освобождены так и на тех же условиях, как были бы освобождены при нём. Если я нарушу эту клятву, полностью или частично, да обрушатся на меня и на весь мой род гнев богов, проклятие моих предков и да предадут меня и мой дом все мои друзья и клиенты. Если её не исполнят мои наследники в случае моей смерти — да обрушатся на них и на их потомков гнев богов, проклятие моих предков, моё собственное проклятие и предательство всех наших друзей и клиентов…

— Это страшная клятва, испанец, — заметил Марк Корнелий, закончив перевод её последней фразы на латынь для свидетелей-писцов, — Такую не осмелится нарушить ни один добропорядочный римлянин. Мы не шутим с нашими богами и гениями наших предков и дорожим их благоволением к нам, как и верностью наших друзей и клиентов…

После этого мы обсудили те «общепринятые» клиентские обязанности, которыми я буду обременён после «освобождения» из липового рабства и в исполнении которых я должен буду сейчас поклясться в ответ. Ничего страшного там не оказалось. Это если бы я собирался жить в Риме — тогда да, тогда они были бы в какой-то мере обременительны. Навещать патрона чуть ли не каждый день, выполнять его всевозможные поручения, какие ему только в башку взбредут, вплоть до работы на него, когда ему приспичит, подношения по любым праздникам — это ж затрахаться недолго! Впрочем, по сравнению с настоящим рабством… Но для меня всё это было исключительно в теории — ясно же, что ни из Карфагена, ни из Испании в Рим не наездишься, и никто от меня этого требовать и не собирался. Реально я буду обязан поддерживать с патроном связь перепиской и оказывать ему помощь в делах, которые могли бы возникнуть у него в зоне моего радиуса действия. Я даже набрался наглости и тут же оговорил, что речь может идти только о частных делах Гнея Марция и никак не о служебных, какими его могут ещё нагрузить в перспективе сенат и народ Рима, аппетиты и запросы которых общеизвестны. Римляне посмеялись и согласились, что моё уточнение справедливо. Наконец, согласовав с ними окончательную формулировку моей клиентской клятвы, я поклялся великими и всемогущими Авосем с Небосем, Гринписом, Ментовкой, Налоговой и грозным Ростехнадзором, подразумевая под тремя последними мнимыми божествами вообще все службы горячо любимой родины, кошмарящие всякого, занятого хоть какой-то полезной деятельностью. Ассоциация наклюнулась такая, что римляне оценили мой настрой и поняли, что моя клятва не менее страшна. А то, что упомянутые божества им неизвестны — так ведь сколько на свете разных племён и народов, столько и разных божественных пантеонов. Кто сказал, что честный добропорядочный варвар не вправе поклясться своими племенными богами? В общем — договорились.

— Теперь, Максим, я по праву господина дам тебе своё поручение, которое ты должен будешь выполнить до своего прибытия в Рим, — огорошил меня вдруг фиктивный хозяин.

— Надеюсь, оно будет не слишком обременительным? — насторожился я, заподозрив неладное.

— Зря надеешься — попотеть тебе придётся.

— И что же я должен буду сделать?

— Ну, для вида будешь периодически приносить от моего имени небольшие жертвы гадесскому Геркулесу, которого финикийцы называют Мелькартом. А всерьёз — потрудись выучить латынь, орясина! Надеюсь, ты не заставишь меня краснеть на Форуме перед городским претором за нового гражданина, которого Рим получит по моей милости? Или ты думаешь, там все говорят по-гречески?

— Тем более, что и твой греческий ужасен, и понять его не так-то легко, — добавил Марк Корнелий, — Мало того, что это какой-то торгашеский жаргон, так ты и в нём ещё ухитряешься делать кучу ошибок. Это простительно для варвара, но как будущий римский гражданин — изволь овладеть латынью так, чтобы тебя могли понимать все твои будущие сограждане. Ну и семью свою, разумеется, изволь латыни выучить!

Против такого поручения, нужного и мне самому, у меня, естественно, возражений не нашлось. Потом оформили уже официальные римские «бумаги», то бишь папирусы, затем мне — как свободному варвару-перегрину, поскольку здесь о моём фиктивном рабстве никому лишнему знать не полагалось — вместо утратившей силу старой «ксивы» выправили новую, уже от имени вступившего в должностные полномочия нового преторского квестора. Заодно, снова набравшись нахальства, я выцыганил такую же и на Володю, которому предстояло в эти полгода действовать-злодействовать в Испании, и его тоже следовало подстраховать на случай щекотливых ситуёвин с римскими вояками и чинушами. Наконец, уладив все дела и отпустив свидетелей, Гней Марций дал отмашку откланяться и мне — не до нас ему теперь, гы-гы! Ещё бы! Показав ему свои подношения мельком, я лишь раздразнил его аппетит, и теперь он спешил познакомиться с ними поближе — хорошенько разглядеть, как следует ощупать, а кое-что, точнее — кое-кого и на ложе опробовать. Мешать ему в этом я, конечно, не собирался…

— Порядок! — сообщил я ждавшим меня у входа нашим.

— И с чем прикажешь поздравить свежеиспечённого римского раба? — подколол меня Володя.

— Ага, вот с этим самым можешь и поздравить.

— Ну, проздравляю! А где твой рабский ошейник?

— Млять, ещё один тролль на мою голову! Забаню на хрен!

— Без предупреждения? Это не по правилам, гы-гы! Модераторский беспредел!

— Ага, вот как раз за спор с модератором и забаню на хрен! Ладно, идёмте отсюда… гм… туда же!

— А почему, кстати, «ещё один» тролль? Я уже не первый сегодня, что ли?

— Размечтался! Третьим будешь! Два первых — проквестор этот «наш» и его сменщик. Я пока звиздоболил с ними и добазаривался, так внимания не обращал — не до того было. По-гречески ведь — сам знаю, что хреново шпрехаю, так что только за формулировками следил, чтоб в них не нагребали, и уже от одного только этого мозги плавились. А как добазарились, и у меня наконец-то от жопы отлегло — вот тут только и заметил, КАК они со мной говорили…

— Высокомерно?

— Ну, не так, как те катоновские быдлячьи выскочки себя ведут, которых потом только и мечтаешь, что повстречать один на один на узенькой дорожке и поучить хорошим манерам — ага, с летальным исходом. Эти — сципионовская клика, воспитанные, не такие обезьяны. Общаются демократично — в неформальной обстановке, по крайней мере, вроде этой. Я ж к ним не на официальный приём заявился, а по делу — вопросы порешать и на лапу дать для лучшего взаимопонимания. Поэтому всё нормально было — ну, если строго по смыслу разговора. Но — ты представляешь себе этот снисходительно-покровительственный тон? Я таким с пьяным в ломину забулдыгой разговариваю, если настроение хорошее, а он ещё не успел нахамить и заслужить направления по сексуально-пешему маршруту…

— В общем — не мытьём, так катанием, но дали почувствовать дистанцию?

— Ага, вроде того. В предельно куртуазной, млять, аристократической манере. Причём, у меня даже сложилось впечатление, что это они не столько передо мной понтовались, сколько друг перед другом павлиньи хвосты распустили, а я — так, просто в виде ходячего удачного повода для этого им подвернулся.

— Так ты, Максим, для чего это затеял? — поинтересовался Васькин, — Теперь-то уж можешь рассказать? А то всё секретничаешь, секретничаешь. А уж сколько ты дал этому римлянину — на такие деньги, наверное, целую римскую центурию нанять для охраны можно.

— Римскую нельзя — не дадут. А вот италийских союзников — наверное, и две нанять можно, — поправил я его, — Две шёлковые туники для него самого, два приличных куска шёлка на платья для его жены, да и рабыня мало того, что шикарная, так ещё и в Гадесе куплена — по немилосердной гадесской цене.

— Не мог в Кордубе купить? Раза в три дешевле обошлась бы, — заметил Володя.

— Купил там, где попалась. А попалась — в Гадесе. И что прикажешь делать, когда требуется именно такая?

— Уже усмирённая?

— Не только. Ещё и именно такая внешне. Ему ж как раз такие нравятся.

— Точно! Кого-то она мне напоминает, — припомнил Хренио.

— Эссельту, жену Нирула — почти точная копия, — раскрыл я им тайну, — Рядом поставить и одеть одинаково — и я не враз их различу. А он ведь тогда, в Дахау, слюну на Эссельту капитально пустил — пришлось спроваживать её к Нирулу подобру-поздорову…

— Ага, было дело — сперва Антипка, вольноотпущенник евонный, а потом уж и он сам! — вспомнил и прикололся спецназер, — Это ты ему здорово угодил! Может и не самый идеал его вкуса, но близко к нему, а главное — уважуху ему продемонстрировал не словом, а делом!

— Дык, чего только не сделаешь ради римского гражданства! — хмыкнул я.

— Оно того стоит? — поинтересовался испанец.

— Вот, взгляни! — мы как раз миновали ворота римского лагеря, и я указал ему на очередную партию пригнанных легионерами пленников, дальнейшую судьбу которых предсказать было несложно, — Вся их беда в том, что они — не римские граждане. Римского гражданина нельзя обратить в раба, а их — можно. За любую хрень, а то и вовсе за попадание под руку не в то время не в том месте. Они бы, наверное, любые деньги за римское гражданство дали, да только хрен им кто его за деньги продаст. А римскому вольноотпущеннику гражданство на халяву полагается. Ну, для него самого ещё слегка усечённое, но его потомки уже полноценными римлянами будут считаться.

— Так значит, ты подстраховываешься на будущее от попадания в рабство через само рабство? — хохотнул Володя, — Ну ты и оригинал!

— Ага, подобное лечится подобным, гы-гы! Только тут я не оригинал, а всего лишь подражатель — в Италии так делается уже давненько. Латинянин или италик договаривается с корешем-римлянином, оформляется к нему в фиктивное рабство, а тот его через какое-то время освобождает — ага, на римском Форуме.

— А ты откуда знаешь?

— Да штудировали с Юлькой Тита Ливия и вычитали у него. В Риме нехилые скандалы из-за этого были… тьфу, будут. В 178 году, кажется, окончательно прикроют эту лазейку — отпускаемого на волю заставят клясться в том, что это делается не для перемены гражданства. Так что надо пользоваться, пока не зашухерили малину.

— Через шестнадцать лет, получается? И куда ты так торопишься? Времени ж ещё — вагон!

— Не совсем. До этого — точного года не помню, сто восемьдесят какой-то — тоже был — ну, будет — скандал с разовой высылкой хреновой тучи латинян, успевших заделаться римскими гражданами. В том числе и с уже прошедших лет, кстати.

— А как их выявлять будут?

— Да элементарно — по спискам из их родных латинских городов — как раз они и настучат в римский сенат на утечку призывного контингента.

— Ну так ты ж не латинянин и даже не италик. На тебя-то кто список подаст?

— Я не уверен, что и прочую «лимиту» заодно не подчистят. В меньших масштабах, поэтому у Ливия не отразится — может ведь такое быть? На хрен, на хрен, не хочу зря рисковать. Надо «прописываться», пока до тех скандалов ещё далеко.

— Да ладно тебе! Ну, заставят поклясться — так поклянёшься. Ты ж не суеверный римлянин, которому боязно до усрачки прогневить богов.

— Володя, при чём тут боги? Разве по нашим рожам и нашему акценту не ясно, что мы — «лимита»?

— А при чём тут мы? Речь вообще-то о тебе.

— И о моей семье заодно. А следом — и о вас с вашими семьями. До эдикта Каракаллы ещё не одно столетие, и за это время любого из ваших потомков тысячу раз в раба обратить успеют, если не повезёт. Оно вам надо, спрашивается, такой риск?

— Ну, если с этой колокольни… Но способ ты выбрал, млять…

— Какой есть, такой и выбрал. Если с умом применять, то самый быстрый и надёжный, кстати говоря. Брезгующих им ты видел на дороге и в воротах лагеря. Как ты думаешь, СЕЙЧАС я им завидую или они мне?

— Ну, ясный хрен, им не позавидуешь! Если так рассуждать…

— А как иначе? Или ты всерьёз рассчитываешь тупо забить на римлян хрен и отбиться от них, когда им это не понравится? Ганнибал — не нам чета — с Римом не справился, а мы — такие крутые, что каким-то чудом справимся? С Римом — только мирным путём проблемы разруливать. Ага, предвидя их заранее и разруливая заблаговременно. Si vis pacem, para bellum.

— А это ты к чему? К принципу миролюбия?

— К тому, что и латынь ещё надо зубрить. Какие из нас в звизду римские граждане, когда мы латынью ни хрена не владеем?

— И потеть под летним солнцем в пятиметровой шерстяной тоге?

— Дык, мёртвые не потеют! А рабы — очень даже потеют, хоть и не носят тогу. Я уж лучше в тоге попотею — только я ж хитрожопый и тогу себе закажу облегчённую, поменьше размером и не шерстяную. Радуйся, что это всё-таки тога, а не современный пиджачный костюм, с которым не очень-то и схитрожопишь…

— Ага, с застёгнутой наглухо рубашкой и этой грёбаной удавкой на шее!

— Вот именно! В средиземноморскую летнюю жару и без кондиционера!

Уже на палубе сплавлявшегося вниз по Бетису торгового судна мы продолжили зубоскальство.

— Наверное, у твоего римлянина никогда ещё не было такого раба! — прикололся Васкес, — Побогаче его самого и имеющего собственных рабов побольше, чем у него!

— Ну, я его не спрашивал, чем он владеет и сколько у него рабов, но похоже на то, — согласился я, — Видели бы вы, как у него глаза загорелись, когда я шёлк перед ним развернул.

— Разве он недостаточно взяток набрал за два-то годичных срока? — усомнился Володя, — Понятно, что поменьше претора, но тоже ведь себя не забывал. Казначей как-никак. Помните ведь анекдот про еврея? «Не надо мне вашей зарплаты, посадите меня только на управление финансовыми потоками, и я сам себе заработаю».

— Это-то само собой, но кто он такой по сравнению с претором? Так бы прямо и позволил ему кто брать не по чину! Да и поделиться в Риме он много с кем должен будет. Кто-то ему избраться квестором в самом начале помог, кто-то его в Дальнюю Испанию направил и концы связей дал, кто-то позаботился, чтобы ему по истечении первого года не прислали с новым претором смены и продлили полномочия ещё на год — такая помощь ведь не просто так оказывается, — поделился я своими соображениями, — Так что зарабатывал он не только для себя, но и для своих благодетелей из сципионовской группировки. Да и большинство подношений ведь, скорее всего, не ему лично шло, а для Сципиона — как его представителю. Может быть, на шёлковые тряпки он себе в принципе и заработал, но жаба задавила бы покупать, а тут — на халяву…

— Ты для Миликона и его семейства, надеюсь, не забыл? — поинтересовался спецназер, которому как раз с нашим «прикормленным» вождём и предстояло тесно сотрудничать.

— Забудешь тут, млять! Хрен я теперь позволю кому себя раздеть! — это я, конечно, утрировал — на самом деле только запасную шёлковую тунику пришлось в тот раз прежнему претору подарить, — Да, держи, кстати, тролль ты наш доморощенный, пока в натуре не забыл, — я протянул ему выхлопотанную у нового квестора «ксиву», — Вроде бы, при Сципионе Назике проблем особых быть не должно, но — на всякий пожарный.

— О, вот это дело! — обрадовался Володя, — В тот раз я тебе с твоей крутой «малявой» обзавидовался!

— Ну, владей. Только смотри, не засвечивай без крайней нужды перед кем попало. Этому козырю место — в рукаве, — я намекал на весьма непростую и неоднозначную дружбу миликоновских турдетан с римлянами. В теории-то друзья, а вот на практике, если совсем уж честно, то таких друзей — за хрен, да в музей…

— Ну уж, таким-то азам техники безопасности меня не учи, — хмыкнул тот.

— Считай это очередным плановым инструктажом в начале квартала. Не гребёт, что знаешь и так, расписаться в журнале инструктажа один хрен обязан. И вспоминай, чего я тебе ещё не дал. Компас дал? Трубу дал?

— Ага, старую — с кривыми линзами. В которую голых баб разглядывать не рекомендуется — во избежание хронической импотенции.

— Ну уж извини — тебе на десятки или сотни метров кусты впереди осматривать, а нам с Хренио в открытом море кончики мачт на горизонте не проворонить…

— Не парься, шутю — всё ж понимаю. В «зелёнке» видимость один хрен такая, что редко когда та труба и понадобится — не те дистанции. Вот компас — другое дело, хороший компас — это вещь!

— Ты только не сильно доверяйся ему в горах. Месторождений железа там до хренища, и не все ещё разведаны и разрабатываются…

— Млять, точно! Вот засада! Хрен ли тогда от него толку! А карты — одни заготовки, которым тоже верить нельзя. Стыдно будет перед бойцами-турдетанами, если облажаюсь — инструктор называется…

— У тебя часы есть, — напомнил я ему, — По ним проверишься, если в компасе сомнения будут.

— А, по Воловичу? Всё, вспомнил! — спецназер поднял левую руку с часами так, чтобы циферблат расположился горизонтально, развернул часовой стрелкой на солнце и по биссектрисе угла между стрелкой и единицей, соответствующей часу дня, определил ось «север-юг», после чего проверил её по компасу — совпало.

Часы у него были тоже самозаводящиеся ориентовские, только модель попроще моей, не говоря уже о навороченной трёхциферблатной модели нащего испанского мента, раза в два, если не во все три, дороже моей. Впрочем, на их точности и надёжности это заметно не сказывалось — механические ориентовские часы в этом плане все примерно одинаковы, а конкретная модель — дело вкуса, определяемого в основном компромиссом между кошельком, жабой и понтами. Но перед кем нам, спрашивается, понтоваться, когда наши часы вообще нежелательно засвечивать перед посторонними? Спасибо хоть, принятые у испанских иберов кожаные наручи, закрывая от лишних глаз циферблат, обеспечивают им неплохую маскировку под обычный браслет-украшение.

— Порядок, сориентируюсь. Ты сам лучше за своим Себастьяном Перейрой следи, чтоб своими железяками компас тебе не нагрёбывал, — прикололся Володя, — Нахрена ты его вообще с собой взял? Его же, вроде, отец пускать не хотел.

— Ага, видел бы ты, как он меня упрашивал, чтоб и я сам за него попросил!

— Дык я что, не видел? И ты купился на его обещание не путаться у тебя под ногами?

— Наоборот — взял с него слово в том, что под ногами он путаться, конечно, один хрен будет, но дисциплинированно, а шаг влево, шаг вправо без согласования со мной приравнивается к самоходу в военное время и карается отсидкой на «губе».

— Рискованно. Всё время присматривать придётся…

— А кто обещал лёгкую жизнь? Но парень — Тарквиний или куда? Он должен на чём-то стажироваться или нахрена? У меня на него, знаешь ли, виды кое-какие имеются…

— Будет тебе обязан? — ухмыльнулся Васькин.

— И это тоже, ясный хрен. Но прежде всего — расклад. Исходим из худшего — афера с Нумидией у тестя не выгорает, «нумидийская угроза» Рим не настораживает, карфагенский «боевой хомяк» в противовес Нумидии ему не нужен, и спасти город от уничтожения не удаётся. Как раз на этот случай тесть и подготавливает перенос дел в Утику. Североафриканская штаб-квартира слишком важна в силу исторически сложившихся торговых путей, и свято место пусто не бывает. Карфаген это будет или Утика — не один ли хрен? Важно то, что наиболее крутые торговые сделки будут осуществляться там, и именно там должен находиться «основняк» клана Тарквиниев.

— Так Велтур же на него не тянет. Фабриций есть.

— И прекрасно. Сейчас он в Гадесе просто на всякий пожарный. Старый Волний не вечен, начинает сдавать, и Фабрицием заткнули дыру для подстраховки, а заодно и стажировки. Но готовит его отец на смену себе, а значит — туда, в Северную Африку. А в Гадесе кто-то свой нужен?

— Ремд есть.

— Да, и на ближайшее время ему альтернативы не будет. Но и он не вечен, да и больше по чисто хозяйственной части. Она его детям останется, а на Гадес надо Велтура готовить и выдвигать…

— Обязанного этим тебе и заодно родного дядю твоих детей?

— Ага, исключительно «заодно», гы-гы! А ещё «заоднее» — без пяти минут одного из нас.

— Млять, ну ты и спланировал, дон Корлеоне ты наш доморощенный, — хмыкнул Володя, — Типа, так зарождалась мафиозная группировка Канатова.

— Гнея Марция Максима, римского гражданина, — поправил я его, — Почувствуй, как говорится, разницу.

— А, не один ли хрен? И кстати, с хрена ли Гней Марций?

— Дык, у римлян же вольноотпущенник при освобождении принимает имя и фамилию бывшего хозяина, а своё прежнее имя сохраняет в качестве третьего. Против священного обычая предков хрен попрёшь — не поймут-с. Млять, чего только не сделаешь ради потомков…

— Кстати насчёт потомков. Ты, кажется, для моей Ленки вашу «клетку» обещал?

— Распорядился перед отъездом, не беспокойся. Кроме «спорткомплекса» моему спиногрызу ещё и новую кровать делают, так что «клетка» с её подвесными прибамбасами ему уже не будет нужна. Ну и погремушки там всякие, из которых мой уже вырос. Это всё Наташке сразу же передадут.

— Вы не забыли, сеньоры, что и я на очереди? — напомнил испанец.

— Ты ещё только на подходе, — уточнил спецназер, — Не бзди, всё, что моя девка не сломает — тебе достанется, а что сломает — сам починю, как вернусь. Ну, а уж если не вернусь…

— Ты мне это брось! Убьют — на глаза не показывайся! — одёрнул я его, — Нехрен там героя из себя корчить! Есть кому у Миликона геройствовать, а твоё дело — разведка.

— Да, армия у него уже приличная — ну, по местным меркам, конечно…

— Ещё бы! Тесть вон второй уже корабль с тремя сотнями роговых луков критского типа отправить ему собирается. Если по критским расценкам их ему посчитать — он и за десять лет за них и за прочее снаряжение хрен расплатится.

— В общем, будет там у Тарквиниев карманная «банановая республика»?

— Ага, нашими руками. Банановое царство, если точнее. А если ещё точнее — так и ни разу не банановое — нет там бананов и в обозримом будущем не предвидится.

— А чего там будет?

— А всё практически. Всё, что сделаем и организуем, то и будет. Львиная доля экономики там, считай, Тарквиниям будет принадлежать — самые лакомые отрасли. Свободная территория, дружественная Риму, но неподвластная, да и не очень-то ему нужная — будет где и нам развернуться. Планов ведь — громадье…

— А точно римляне не позарятся? Они ж — того, глаза завидючие.

— Им Бетики за глаза хватает и долго ещё будет хватать. Мы с Юлькой изучали — все конфликты римлян с лузитанами и кельтиберами будут начинаться не по римской инициативе. Они их своими набегами будут допекать, пока не раздраконят. А в нашем случае лузитанские набеги на Бетику прекратятся, когда их утихомирит Миликон — ага, с нашей помощью. Утихомирит и подомнёт под себя — кусок за куском, область за областью. Примерно до долины Тага, где Ликут обоснуется — считай, южная часть Португалии, если по современной карте, наша будет.

— Ну, в принципе логично, — согласился Володя, — Миликон ведь тут уже один небольшой лузитанский набег отразил, да ещё и без римской помощи обошёлся…

Об этом набеге, случившемся в аккурат перед нашим прибытием, нам рассказали в Гадесе. Небольшой, всего-то пара-тройка сотен участников. И, что самое интересное, стихийный, то бишь настоящий, ни разу не договорной. Ну, почти, скажем так. Не успел ещё наш тайный лузитанский друг Ликут вознестись так, чтобы реально влиять на события. Успел только прознать своевременно, своих людей от участия отговорить, неудачу этой авантюре открыто напророчить, да агентуру Фабриция втихаря предупредить. Извещённый загодя Миликон подготовил разбойникам тёплую встречу, полностью подтвердившую правоту Ликута, что, надо полагать, несколько повысило его тамошний авторитет. Для самих же лузитанских хулиганов дело обернулось всерьёз, не понарошку. И встречали их всерьёз, и убивали всерьёз, и с пленниками обошлись тоже не по детски, а как положено. Пятерых пойманных зачинщиков вздёрнули «высоко и коротко» на дубах вдоль границы близ Дахау, полсотни рядовых — не считая добитых на месте «тяжёлых», с которыми некому и незачем было возиться — продали римлянам на рудники.

Нельзя сказать, чтобы скороспелое и наспех обученное турдетанское воинство нашего подопечного вождя проявило себя в этом деле с блеском. Какой уж тут блеск! Не просрали — и на том спасибо! Победа, млять — смех сквозь слёзы, да и только. И лучников в перестрелке потеряли больше, и линейная пехота облажалась, не сумев удержать строя и едва не побежав, и кавалерия — ага, при трёхкратном численном перевесе — тоже не враз решила исход стычки. Но чего ещё было ожидать от новобранцев, вчерашних крестьян? Профессионалов-то ведь настоящих, равномерно распылённых инструкторами по всему ополчению, среди них и полусотни не набиралось, а ветеранов Ганнибала — и вовсе менее десятка. Подсчитав результаты, Миликон горько пожалел о том, что послал на дело этих деревенских орясин, а не провёл операцию сам со своей дружиной. Ведь всё сделали через пень-колоду! Тем не менее, кое-какой боевой опыт его деревенщина приобрела и в том, что даже «великих и ужасных» лузитан, как оказывается, тоже можно бить — убедилась. Для начала и для таких горе-вояк — уже немалое достижение. А до серьёзной заварухи с серьёзными боями время ещё есть. Год ещё примерно этого драгоценного времени…

Для нас же тут важно вот что. Лузитаны ведь не за звиздюлями шли, а за добычей и славой. То бишь, даже зная о военных приготовлениях нашего подопечного, которые было невозможно скрыть, эта разбойничья звиздобратия всерьёз их не воспринимала и рассчитывала на успех. В реальной же истории не было и этих приготовлений, так что этот набег — скорее всего, реальный и никак нашим вмешательством не вызванный. Его результаты — другое дело. Хрен их знает, какие там у него были в ортодоксальном реале результаты. Слишком уж мелкомасштабное событие, чтобы зафиксироваться у античных историков. Ну и хвала богам, нам ведь глобальную историческую линию менять не надо. На хрен, на хрен, у нас на ней всё наше попаданческое послезнание базируется. А без него преимуществ у нас пока-что — ноль целых, хрен десятых. Вот и дальше надо в таком же примерно духе действовать. Окружающую нас реальность, непосредственно на нас сказывающуюся, менять и прогибать под себя можно и нужно. Античный мир суров, и иначе — банально не выжить. Но прогибать с умом, просчитывая последствия и сглаживая те, что могут повлиять на основные исторические события. Вот случится через год уже большой лузитанский набег, который Сципион Назика под Илипой пресечёт — вот в этом мы поучаствуем уже аккуратно, с оглядкой. Не просто на стороне известного нам по реальной истории победителя, а ещё и так, чтобы и по мелочи повлиять поменьше. Те римляне, которым суждено погибнуть — должны погибнуть, дабы не стать соперниками тех, кому суждено жить и творить дальнейшую историю. Значит, не в основной схватке нам надо будет участие принять, а там, где исключительно вспомогательные войска будут действовать. Лучше — местные испанские. Нам ведь просто отметиться в том деле надо, да бонусы себе и Миликону на этом заработать, а менять историю — на хрен, на хрен!

Из Америки мы с Васкесом к тому времени, надо полагать, вернёмся и даже отдохнуть от трудов праведных успеем, а вот успеть съездить в Рим и «освободиться» из фиктивного рабства мне, скорее всего, не судьба. Не делаются такие вещи в спешке. Так что на момент участия в «союзнической помощи» Сципиону Назике юридически я всё ещё буду числиться «рабом» Гнея Марция Септима. Млять, надо не забыть нагрудную табличку с его именем себе заказать. Маленькую серебряную, дабы любому остолопу было ясно, что перед ним очень непростой раб очень непростого человека, ссориться с которым весьма хлопотно и весьма чревато. Если удастся там и перед самим Назикой отметиться, так ему ту табличку предъявлю — и подстраховка дополнительная на предмет будущего получения римского гражданства, и «хозяину» фиктивному заодно услугу окажу. У римлян ведь заслуга раба — это юридически заслуга его хозяина, и ему это у его патронов Сципионов тоже зачтётся, а у него самого — зачтётся мне. Неблагодарной сволочью Гней Марций Септим не выглядит, уж в людях-то я более-менее разбираюсь, а благодарность и расположение римского патрона в будущем римском мире — фактор не пустяковый.

Но это — через год, до этого ещё дожить надо, а пока нам с Хрению всего-то через Атлантику прогуляться предстоит. Ага, к тамошним чингачгукам с гойкомитичами. Хвала богам, карибов в Вест-Индии ещё нет, там даже араваков ещё нет, но свято место ведь пусто не бывает, верно? Эндрю Коллинз в своих «Вратах Атлантиды» про древнюю кубинскую культуру земляных насыпей упоминает, аналогичную гораздо более поздней североамериканской культуре маундов. По нему и основатели культуры ольмеков, тоже на земляных насыпях свои культовые центры строивших — выходцы с Кубы, и вообще именно Кубу с её знаменитыми краснозёмами он считает священным Тлапалланом — мифической Красной Землёй ольмеков и майя и родиной Кецалькоатля тольтеков с ацтеками. Что-то там не такое уж и простое может оказаться…

И в любом случае, Атлантика — не Средиземноморье. Вояж предстоит нешуточный, случиться там может всё, что угодно, да и на месте наверняка немало сюрпризов преподнесётся, а поставленную нам задачу надо выполнить, все мыслимые и немыслимые препятствия преодолеть и своевременно вернуться обратно. В идеале — с успехом, но на худой конец — хотя бы уж целыми и невредимыми. И подготовиться к предстоящему путешествию надо как следует, и для этого столько ещё всего следует предусмотреть и переделать — млять, впору за башку хвататься!