Араб у трона короля

Глава 8

Саутгемптон постепенно становился не только шипчандлерским[7] центром, но и, после открытия в нём филиала Ост-Индской компании, банковско-финансовым.

Моряки получали здесь свою зарплату, а купцы и капитаны торговых судов, расчёт за поставки товаров.

При общем дефиците твёрдой валюты, мы расплачивались золотом и товары потекли в Англию. Я не накладывал на них санкции, хотя по большинству видов товаров они были мне конкурентами, например по: сахару, кофе, табаку и рису.

Эти товары всё больше и больше котировались на севере и мы наладили их поставку в Данию, Швецию, ганзейские города и Россию.

К концу 1530 года мы имели сорок шесть представительств казначейства Ост-Индской Компании во всех крупных и средних портах Европы и свои бумажные «казначейские билеты».

Я очень много времени посвятил изготовлению собственных бумажных денег и организации их оборота. Сначала они напоминали именные долговые расписки, какие выдавались ещё тамплиерами и госпитальерами пилигримам, путешествующим в святые места, чтобы те не везли с собой кучу металлических денег. Я их назвал «чеки», или «чековые книжки».

Сейчас, когда нашими «расчетно-кассовыми центрами» стали пользоваться не только вкладчики, но и купцы, оплачивающие товар, покупаемый, допустим, в Малакке, я стал расплачиваться «казначейскими билетами» с номиналом: 1, 2, 3, 5, 20, 50, 100 и 1000 фунтов.

Изготовить собственные хлопчатобумажные деньги не составило труда. В свое время нам прочитали целый курс по фальшивомонетчеству и особо заострили наше внимание на технологии изготовления двадцатипятирублёвок, разработанной нашим умельцем.

Казначейские билеты, обеспеченные золотом, о чём на них было написано мелкими буквами, получались красивыми и хрустящими. К ним мы освоили производство кожаных портмоне и специальных поясных сумок, для среднего класса, и инкрустированных драгоценными камнями «пачпортами», в которых, кроме денег, хранились и документы, разрешающие проход на особые территории или в охраняемые помещения.

Это могла быть закрытая территория порта или хаусхолда[8]. Уже просто наличие такой плоской коробочки, висящей на груди на золотой или серебряной цепи, говорило о повышенном статусе «носителя», а уж наличие в «пачпорте» тысячефунтового билета, который кто-то прозвал банкнотой[9], говорило о её владельце больше слов.

Тысяча фунтов золотом — весьма тяжёлый мешок в пятнадцать килограмм весом, который не потаскаешь с собой, и не покажешь, а вот с бумажной тысячей полегче.

Обеспечение казначейских билетов золотом высшей пробы вызвал небывалый приток клиентов «банка». Английские графы и бароны стали закладывать земли и недвижимость ради получения «банкнот» и обмена их на «настоящее» золото.

Золото во время правления Генриха VIII возросло в цене и уже к 1526 году соверен его папы стоил не 20 шиллингов, а 22, а к 1530 году — 24.

Выданные мной соверены, в которых на 15,55 грамм веса было 15,47 грамм золота, Генрих переплавил и стал выпускать более дешёвые монеты. Я не стал выдумывать и начал лить что-то похожее на русские гривны — продолговатые слитки весом пятьдесят и сто грамм.

Вывоз из Англии серебра и золота, в том числе и в денежном выражении, был законодательно запрещён. Я же, принимая золотые деньги в Англии, выдавал их в любом другом своём «банке» за её пределами.

Генрих Восьмой принял мою идею «отъёма золота у населения» с повышенным энтузиазмом, так как изымал у меня золото под королевские залоги имущества. В залог он отдавал имущество и земли, отнятое у монастырей и врагов государства.

Схема была выгодна для него тем, что, беря у меня чистейшее золото, эквивалентное двадцатикратному годовому доходу с имущества, Генрих ещё год получал с него арендную плату, что категорически не получалось при простой продаже. Таким образом его личная казна обогащалась тысяч на пятьдесят, в среднем, больше.

Я был вынужден закрыть свои депозиты у английских сефардов, и тут у меня едва не возникла проблема.

Еврей с простым английским именем Томас Джонсон (Томасов в Англии было «как собак не резанных») на мою просьбу о закрытии последнего депозита, поднял взгляд от бумаги, лежащей перед ним на столе, и спросил, знает ли португальский король Жуан о том, что я добываю в Бразилии золото, плавлю его и чеканю из него монету?

— Это вас сильно заботит? — Спросил я сурово.

— Это должно заботить вас.

— Меня это заботит, — сказал я. — И я рассчитываю на то, что ваша «контора» оставит в секрете полученную от меня информацию. Штрафные санкции за неисполнение данных условий контракта слишком значительные, чтобы ими пренебречь, не так ли, сэр?

Обращение «сэр» без имени и фамилии для этого времени было оскорбительным.

— Естественно, сэр Питер Диаш, потупившись согласился управляющий.

Через месяц от короля Жуана мне пришло письмо, написанное, конечно же не им лично, а его секретарём. В письме король уведомлял меня, что к нему обратился некто Томас Джонс с письмом, сообщивши о том, что я, дескать, утаиваю от португальской казны добытое в Бразилии золото, которое плавлю и чеканю из него английские соверены Генриха VII. Португальский король извинялся, но просил от меня доступа к моим приходным книгам для сверки объёмов пятой части, отправляемого ему золота.

Следом пришло подобное письмо от главного казначея Ордена, просившего позволить сверить поступающую от меня десятину.

Ответив на письма положительно, я отправился к Тому Джонсону и предъявил ему королевское письмо, где чёрным на белом стояло его имя.

— С вас, уважаемый, неустойка — миллион фунтов золотом. Я официально уведомляю вас, что обращаюсь с иском в королевский суд.

Переселив из Йоркшира крестьян и городскую бедноту, я волевым решением уменьшил цену на шерсть на двадцать процентов, о чём вывесил объявления на рыночных площадях и этим снизил бунтарские проявления до нуля.

Осталось дело за малым, убедить не бунтовать дворян. Абсолютистская политика Генриха Восьмого, минимизировавшего деятельность тайного совета и переложившего принятие решений на меня и моих людей, возмущала аристократов, привыкших, что их постоянно подкармливают из королевского бюджета различными подарками.

Практически все государственные должности я замкнул на себя: шерифы, лесничие, все были из моих бывших моряков, к этому времени уже изрядно помотавшихся по свету и кое-чему от меня научившихся. На время исполнения ими обязанностей я наделял их земельным участком и неплохим жалованием. Ранее эти должности получала местная аристократия и сейчас появилось очень много недовольных.

Моя контрразведка сбилась с ног, но результат выдавала хороший. Мы организовали по стране кофейни — питейные заведения, которые, в отличие от «ординарий», дешёвых забегаловок, сияли чистотой и были рассчитаны на аристократию и джентльменов. Вывески «For men & gentleman» ясно указывали на ограничения по полу и статусу.

В это время словом джентльмен называли нетитулованных дворян, к которым относились рыцари и потомки младших сыновей феодалов (в соответствии с майоратом титул наследовался только старшим сыном).

В кофейнях, кроме еды, подавали: кофе, чай, какао, мороженное. Вошли в моду кальяны с лёгкими табачными ароматными смесями и обсуждения планов государственных переворотов. Обсуждения шли, а «контора писала».

В Англии было много мигрантов, по каким-либо причинам, в основном религиозным, покинувшим материк.

Холодное мороженное не могло остудить горячие головы, и пламенные речи французских реформаторов разжигали сердца малоимущих английских дворян.

Естественно, были и те, кто ратовал за «реформы», и те, кто был категорически против. Чьи идеи круче, дворяне выясняли при помощи шпаг. Возле каждого заведения на площадках для игры в шары ежедневно проходило по несколько дуэлей.

При посвящении в рыцари кандидату давали пощечину — считалось, что это последнее оскорбление, на которое он может не отвечать, а оскорблением у джентльменов мог посчитаться любой жест или слово, поэтому звон клинков стал неотъемлемым атрибутом кофеен.

Не допущенные в заведение граждане получали удовольствие от зрелища легального, но незаконного убийства и здесь же делали ставки.

Церковь жестко осудила дуэли, как проявление двух смертных грехов — гнева и гордыни. А с точки зрения самих дуэлянтов поединок был, прежде всего, неотъемлемым правом. Он демонстрировал принадлежность к избранному кругу и наличие дворянской чести, которую можно и нужно было защищать с оружием в руках.

Я убедил Генриха, что излишне буйных и склонных к бунтарству дворян желательно из общества удалять и давал читать записи споров, приведших к дуэлям. Очень часто спор заканчивался дилеммой: убивать короля и всю его семью, или нет. Почти всегда побеждали сторонники короля.

Это были наши ребята — хорошо тренированные бойцы, которые всё время проводили в фехтовальных залах. Это была их работа. Профессиональные дуэлянты целенаправленно уничтожали английскую элиту и вынуждено переезжали с места на место. Для персональной идентификации они имели отличительные знаки в виде клановых перстней. Дабы не пересекаться в поединках.

Помня, что из себя представляли «джентльмены» моего времени, мне хотелось «смягчить» звериный оскал английского аристократизма.

Волевым королевским решением я национализировал все храмовые университеты, выкупил их у короны и постепенно заполнил их «своими» учениками.

Во время переписи населения переписчики выявляли крестьян и горожан, желающих дать образование своим чадам, но не имеющих такой возможности. Этих детишек и приняли в девять школ при университетских колледжах, а впоследствии они наполнили и сами университеты.

Студентов, проходивших обучение, гнать не стали, но перепрофилировали. Знатоков права, хоть общественного, хоть конфессионального везде было хоть отбавляй и университетское образование ничего кроме него не давало. Мои преподаватели наполнили университеты наукой.

— Вам, Мартин, надо создать свой «монашеский орден», — уже в который раз сказал ему я, когда мы ехали в замок Фрамлингем. — Слишком уж эти «иезуиты» размахнулись. Они повсюду, их проповедники и миссионеры.

После каждой лекции у Мартина была неделя личного времени, пока студенты самостоятельно и с помощью кураторов изучают заданную им тему в библиотеках и готовятся к семинарам.

— Не хочу, Питер. Я слишком разносторонний, чтобы ограничивать себя конфессиональными рамками. Я не мистик, а учёный. Алхимик. Физик. Вы, кстати сказать, обещали мне лабораторию.

— И сдержал своё обещание. Вас ждёт в замке приятный сюрприз. И всё же… Давайте подумаем, если вы не хотите «орден», какую организацию вы бы возглавили?

— Тайную, — бросил Мартин. — Не хочу быть публичным лидером. Надоело. И опасно. Хочу тихо сидеть в лаборатории, проводить опыты, изготавливать яды. Я давно говорю вам, что пришло время создать не богословский колледж, а общеобразовательный. Я бы такой возглавил. И уже там, из умных голов мы бы слепили глобальную тайную организацию.

— Строить новый колледж долго. Нужны средства. Сейчас у нас есть достаточно колледжей и в Кембридже, и в Оксфорде. Например, ректор Королевского Колледжа в Кембридже уже слишком стар и готов сложить с себя полномочия. Берите этот колледж. И стройте в нём своё тайное общество.

— А, пожалуй, я соглашусь, уважаемый милорд. Королевский Колледж — это звучит! Но там, как я знаю, нет младшей школы. А она очень нужна. Надо растить «строителей» новых общественных отношений и разрушителей чужих традиций. Воспитывать, а не перевоспитывать. Мы назовём наше тайное общество «масоны»[10].

— Масоны? — Удивлённо переспросил я. — С чего это вам пришло в голову это название?

— Я — логик. Простая логическая ассоциативная цепочка. Вы сами сказали: «стройте». А строят из камня. Вот и пришло на ум — «масоны». И Христос назвал Симона — Петром — камнем. Камень, как метафора, употребляется во многих конфессиях. Да и Бог, часто называется в завете «камнем». А мы будем — «каменщики».

— Это вы только сейчас придумали, Мартин? — Спросил я настороженно.

— Нет, конечно. Я ещё в Германии своих ребят называл «камнями», а себя считал «каменщиком». Я много тратил сил, чтобы «огранить» эти «камни». Чтобы из камня что-то построить, надо придать ему форму. Из кирпича получаются простые конструкции, из многогранников — сложные, из бриллианта украшения.

— Странная у вас логика. Растить будете «строителей», а называете «каменщики».

— Строителями будут те, кто не поднимется выше. У тайной организации должно быть минимум три уровня: легальный, нелегальный, и тайный. А тайных может быть сколько угодно.

Мы ехали то верхом, то в коляске на стальных рессорах и современных, накачанных воздухом, шинах. Это изобретение бразильских мастеров быстро прижилось и распространилось среди аристократов. Стоили такие колёса очень дорого.

Старая римская дорога довела наш отряд до рыночного городка Стоу, где мы всегда останавливались на ночлег в доме местного приходского священника. Священник симпатизировал Мартину и ждал его ежемесячный приезд с нетерпением и радостью. Однако в этот раз настроение святого отца Мартину отчего-то не понравилось.

— Что-то случилось? — Спросил его Мартин.

— Я рискую потерять свою сестру, уважаемый сэр Мартин, если доверюсь вам, но скорее всего, ей это уже не навредит. Что-то подсказывает мне, что она мертва.

— Не томите, отец, и поторопитесь, если всё так серьёзно.

Отец Льюис посмотрел на Лютера и вздохнул.

— Вчера сюда заходили по вашу душу три рыцаря и требовали у меня спрятать их здесь до вашего приезда. Они не скрывали, что хотели убить вас, Мартин.

— Но мы же путешествуем с отрядом охраны. На что они рассчитывали? — Спросил Мартин, и тут же сам и ответил:

— Хотя, отряд разместился бы в харчевне напротив… Да…

— У ворот их ждали ещё несколько спешившихся всадников.

— Вы отказали им и они похитили вашу сестру?

— И сестру и её двоих девочек. Чтобы я молчал.

— И кто это? Признали?

— Я их раньше не видел. Одеты неброско. Но мальчишка, сын конюха, сказал, что сбруя у коней дорогая.

Джон Льюис помолчал, и нерешительно добавил:

— Он признал одного из ожидавших у ворот, хоть и стояли они с высоко поднятыми воротниками кожаных плащей. Это был герцог Саффолк.

— Чарлз Брэнтон?! Здесь?! — Удивился я. — Он был здесь? Я видел его в Лондоне пять дней назад. Значит и ещё один герцог должен был быть рядом! Брэнтон — управляющий королевскими владениями в северном Уэльсе. Очень близок с Генрихом[11]. Чего вдруг он их похитил? Для невесты ваша сестра старовата.

— Они пытались уговорить меня вступить в заговор, чтобы убить Мартина, — сказал падре.

— Ух ты! — Воскликнул я удивлённо. — А меня они в расчёт не брали?! Что я буду против?! Считаю себя оскорблённым и требую сатисфакции!

— Вы шутите? — Переспросил Мартин. — Это же первые люди королевства!

— А мы с вами какие?

— Мы? Вы то, — понятно. А я…

— Они не знают, и вы не знаете… И никто не знает. Что вы тоже фигура.

Я внушительно посмотрел на падре.

— Давайте поужинаем и ляжем спать. Завтра обговорим.

Перекусили быстро. Много вина не пили. Легли спать.

За ранним завтраком, состоявшем из поджаренной солонины и яичницы, запитыми тем же вином, я молчал. Молчал и Мартин. Отец Льюис, по холостяцки суетясь возле плиты, тоже не решался заговорить.

Позавтракав, и не прощаясь с падре, мы сели на коней и вместе с сопровождавшими нас рыцарями ускакали на юг.

После десятиминутного галопа Мартин, разглядев впереди пыль и скачущих навстречу всадников, натянул повод. Лошади перешли на шаг. Встречный отряд остановился.

— Рад приветствовать вас, господа, — почти радостно воскликнул я, гарцуя на блестящем от пота жеребце. — Куда торопитесь, сэр Саффолк?! О! И вы здесь, Генри и Эдвард. Говорят, вы хотите нас убить?

— Не вас, а господина Лютера! — Вскрикнул один из братьев Гилфордов, сорвавшись на дискант.

— И как вы себе это представляли? Что я буду смотреть, как вы убиваете моего гостя? Моего друга? И друга нашего короля? Нет, господа… Вы намеревались тайно убить нас обоих, и я воспринимаю это, как оскорбление, вызов. Я готов прямо сейчас сразиться с вами тремя одновременно.

— Вы шутите, Питер! — Воскликнул Мартин. — Оскорблён в первую очередь я, мне и драться.

— Согласен, Мартин! Дерёмся вдвоём! Вас трое, господа?

— Мы не станем с вами драться! — Бросил Генри Гилдфорд.

— Да? Странно. Вы же хотели нас убить?! Как хотите. Но об этом узнают все.

— Мы не хотели ВАС убивать. Да и убивать господина Лютера мы уже передумали.

— И куда же вы так спешили с утра пораньше? — Саркастически усмехаясь спросил я. — Уж не за нами ли в след?

— Это не важно.

— Важно. Поэтому, торг не уместен. Вы пытались нас обесчестить, и обязаны за это ответить. Место для поединка, по-моему, подходящее. Хватит объяснений. Ваших извинений я не принимаю.

— А мы и не извиняемся! — Воскликнул Чарлз Брэнтон. — Я признаю, мы хотели проучить господина Лютера. Если бы вы встали у нас на пути, покончили бы и с вами. Если это вы принимаете за оскорбление, мы готовы ответить! Да, господа?

— Конечно!

— Да!

— Тогда спешиваемся? — Спросил я.

— Да.