Араб у трона короля

Глава 12

С трудом дотянувшись пальцем до отверстия в спине, дожимая левой рукой локоть правой, я погрузил палец в отверстие и нащупал пулю.

— Фигня вопрос, — сказал я себе. — Маслину бы вытащить… Но не чем. Придётся затыкать.

Вскрыв пакет с бинтовыми тампонами, я запихал парочку в пулевое отверстие.

— И что делать дальше? — Задал я себе вопрос.

Все, кроме моего брандера пылали и стали взрываться. Горели все корабли, лежащие на отмелях. Цирк с конями, короче.

Я знал, что пока не прогорит рейд и не рассветёт, наши корабли сюда не сунутся. Потеряв меня, все подумают, что я погиб. На этот случай у моих индейских «рабов» есть мной заложенная чёткая установка, пока не найдут тела — считать, что я жив.

До рассвета было ещё далеко и я, удобно устроившись на своих вещах, заснул на спине, прижав рану к прохладной гладкой резине.

— Вот тварь, он спит! — Услышал я французский говор.

— Ткни его копьём, может он сдох? Под ним кровь — услышал я и почувствовал укол в пятку.

Нога дёрнулась рефлекторно, и я открыл глаза.

— Живой.

Я повернул голову на звук, увидел борт корабля, удивлённые и довольные лица. Было светло, но штурма крепости не было. Корабль был явно не наш. Уже было явно больше шести утра и начинался отлив.

— Ona kim oldu;unu sorun (Спросите его кто он?) — Услышал я.

— Ты кто? — Спросили меня со стороны моих ног.

Я промолчал.

— Anlam;yor. (Он не понимает)

— Anl;yorum, (Я понимаю) — сказал я.

— Ты кто? — Спросили меня.

— Ben Sultan Tabarija'n;n o;luyum. (Я сын султана Табариджи).

— B;yle bir sultanl;k nerede? (Где это такой султанат?) — Спросили сверху.

— Baharat adalar;nda. (На островах Пряностей).

— Baharat adalar;nda m;? (На островах Пряностей?) — Удивились наверху и через мгновение добавили, — S;nnet mi? (Он обрезан?)

— Evet, Majesteleri. (Да, светлейший)

— Onu gemiye g;t;r;n. (Поднимите его на борт). E;yalarla birlikte. (Вместе с вещами).

— Всё понял? — Спросил меня воин, стоящий на плоту. — Вставай, бери вещи и пошли.

Я перевернулся на живот и проверил мышцы на рывок. От резкого движения в моей голове что-то взорвалось, и я упал лицом на не струганные брёвна плота.

Рана оказалась неглубокой. Пуля, шлёпнувшись о воду сильно потеряла в скорости, но спина была слишком близко. Но, глубокая рана, или не глубокая, а крови из неё за ночь вытекло порядочно. Стоять и ходить на горшок я мог только с помощниками, благо на бушприте были нормальные стульчаки, а не обычные дырки.

Судно, как оказалось, принадлежало визирю турецкого султана Альясу Мехмед Паше, возвращавшемуся в Константинополь после встречи с королём Франции Франциском Первым.

Через два дня меня привели на «беседу» с визирем.

— Расскажи про себя, — тихо сказал Альяс.

Ему было явно за пятьдесят и взгляд его не светился молодостью.

Увидев мои сине-зелёные глаза, он удивился и спросил:

— Почему у тебя такие глаза?

Я склонил голову и ответил:

— Мою мать отец взял в жёны за такие глаза. У нас есть небольшое племя на острове с такими глазами.

— Женщины с такими глазами? — Визирь возбудился и даже привстал. — Я тоже хочу такую жену. Ты привезёшь мне такую жену! — Не попросил, а приказал визирь.

— Для этого мне надо добраться домой.

— Ты говорил про острова пряностей… Это Индия?

— И немного дальше.

— Дальше Индии? Как же ты доберёшься? У тебя же ничего нет…

— Великий визирь окажет мне великую милость, если высадит в Истамбуле.

— А дальше?

— Я найду деньги. Это легко. Я буду среди братьев.

— Это верно, — заулыбался Альяс. — Как тебя зовут?

— Мандар Саха.

— И сколько тебе лет?

— Кажется, тридцать два. Я с четырнадцати лет в заложниках у Питера Диаша — хозяина островов Пряностей, а сейчас первого советника Английского короля Генриха.

Тело моё и выглядело на тридцать лет. Не знаю по каким причинам, но я не старел. Жена и дочь смотрели на это с удивлением. Жена даже со страхом спрашивала, не продал ли я душу дьяволу. Два года назад, когда я приезжал в Лисбо, она, после первой ночи близости, замкнулась и меня к себе больше не подпускала, а дочь после разговора с ней, плакала и смотрела на меня с жалостью.

— Расскажи про себя, — приказал визирь.

И я начал «свою» историю.

— Я, великий визирь, родился во дворце моего отца — султана Тарнате. Мой отец, его зовут Табариджи, — хозяин тысячи островов. У нас растёт пряность, которую вы называете «гвоздика».

— Я знаю такую пряность. Говори дальше.

— Когда мне стало четырнадцать, португалец Педро Диаш захватил дворец моего отца и потребовал у него несколько заложников. Нас тогда было трое. Я — старший сын и наследник престола, и двое моих младших братьев-близнецов, которым было всего по шесть лет. Отец отдал меня. Вернее… Диаш потребовал меня. Отец отдал.

Я опустил глаза и замолчал.

— Ты страдал? — Спросил визирь.

— Не очень. Семья меня не забывала. Диаш жил на острове Банда и мать с сёстрами часто приезжали ко мне. Я учился в университете Банда.

— Университет? На островах Индии? Я понял, о каких островах ты говоришь. Это Индонезия. Там не может быть университета.

— Там был университет, — ответил я тихо. — И есть, на сколько я знаю.

— И чему же тебя учили? — Усмехнулся визирь.

— Я больше уделял внимание воинской науке и через три года вышел воинским офицером. Офицером янычар.

— Офицером янычар?! — Воскликнул Альяс. — Этого не может быть!

— Я так называю, чтобы тебе было понятно. Я возглавил персональную гвардию Диаша. В моём подчинении была тысяча воинов.

— А-а-а, — пренебрежительно махнул рукой визирь. — А я то думал…

— Зря вы машете рукой, великий визирь. Наши войска захватили Малакский султанат, Явовский султанат и отбросили португальский флот Альбукерке аж до Индии.

Визирь привстал. Я тоже. Альяс снова упал в кресло.

— Альбукерке?! Но ведь Диаш — португалец!

— Он в это время поссорился с молодым королём Португалии и решил его наказать. Отогнал флот, захватил все земли до Индии и отдал острова Пряностей Испанцам.

— Я слышал эту историю… — Прошептал Альяс. — И ты всё это время был с Диашем?

— Да, великий визирь. Более того, я даже был великим казначеем у короля Англии Генриха Восьмого. Целых десять лет.

— Десять лет?! Но ведь тебе сейчас… Ты говоришь, тридцать два! Значит тебе было двадцать два, когда ты стал казначеем. Ты говоришь, великим казначеем?

— Да. Лорд-казначеем. И ушёл я сам по своей воле, когда узнал, что готовится война и мне представится возможность сбежать. Я узнал, что король Франциск сговаривается с султаном османской империи, пусть живёт он долго и имя его славится в веках, и думал через него встретится с кем-нибудь из вас. Мне удивительно повезло, слава Аллаху! Я встретил тебя, великий визирь.

Визирь недоверчиво покачал головой.

— Чему ещё тебя обучали в университете? — Скривив губы спросил он.

— Языкам, математике, философии, астрономии, навигации, риторике.

— И какие ты знаешь языки? — Усмехнулся, но несколько настороженно визирь.

— Греческий, арабский фарси, турецкий, латынь — я изучал в университете. Кроме них я знал три языка наших островов и чинский. Сам изучил русский. Московитский.

— Московитский?! Русский?! Как?!

— Я был в Московии с Питером Диашем, когда он попал в крепость в царю Василию, а потом его сверг и поставил на трон его брата.

Визирь подскочил, как ужаленный.

— Джироламо! — Крикнул он. — Иди сюда!

В приемную визиря вошёл типичный… венецианец.

«На нашего Буншу похож», — подумал я, мысленно усмехаясь. Глаза, нос. Не-е-е… НОС. Вылитый Иван Грозный на портретах. Но глаза выдавали в нём Буншу. Халтура, короче, как сказал классик. Но венецианец он был настоящий.

— Вот, Джироламо, лорд-казначей его королевского величества Мандар Саха. Слышал про такого? — С вызовом спросил визирь.

Венецианец посмотрел на меня, помедлил и сказал, приклонив голову:

— Слышал, Альяс Мехмед Паша.

Визирь снова упал в кресло.

— Он не врёт?! — Почти вскричал он.

— Нет, всё, что я слышал про Англию, — правда. — Диаш — королевский лорд-представитель, правда? И сейчас возглавляет флот, напавший на франков, да?

Венецианец говорил на португальском.

— Правда, — я ответил на нём же.

— Я баило(посланник) Венеции во Франции Джироламо Брагадино. Для меня большая честь, познакомиться со столь юным, но столь одарённым молодым человеком. А как же вы очутились на плоту? Их, кажется называют «брандеры».

Похоже, что Джироламо, слышал всю мою историю. Да он и не скрывал это.

— Я вызвался в группу подрывников брандер и вынужден был напасть и убить охрану плота, но один всё же успел в меня выстрелить, когда я занимался первым. Мне повезло, что порох отсырел и пуля не убила меня.

— И вы убили двоих ножом?!

— Да, — пожал я плечами. — Нас этому учили в военной академии. Это специальное обучение после университета. В Бразилии у Магельянша.

— Это, который открыл пролив в восточный океан?

— Да.

Я стоял, а визирь и венецианец ходили, едва не сталкиваясь плечами.

— Да сядьте вы, наконец, — вдруг сказал Джироламо визирю, и визирь сел, а я прифигел. Вот, оказывается, кто в доме хозяин. Я оглядел каюту и понял, что это каюта не турецкого визиря, а венецианского купца. Очень всё скромно и рационально. Богато, но не по-турецки.

— Так может быть вы что-нибудь знаете про Ост-Индскую компанию и про её э-э-э… Казначейство?

Я «потупил глаза» и произнёс:

— Знаю немножко. Я её казначей.

Теперь сел и венецианец, прямо в моё кресло.

«Сядут все», — сказал я мысленно.

Решили зайти, как я не отбивался, сначала в Лиссабон. Там, во-первых, меня знала едва ли не «каждая собака», а во-вторых, не хватало столкнуться носами с кем-нибудь из родственников, заезжавших периодически в стольный град за покупками.

Но мои пленители, узнав, что в каждом представительстве Ост-Индской компании всегда в наличии миллион фунтов золотом, взалкали и потребовали у меня изъять золотой запас «конторы» и поделить его поровну.

Мои доводы, что это — пятнадцать тонн золота, они не слышали. Их глаза застил золотой туман, а уши — золотой перезвон. Они что-то обсуждали, смешивая семитские и арабские слова. Пока они перемещались по каюте я переместился в кресло и успел задремать, но был вскоре разбужен.

— Но это же пятнадцать тонн золота! — Возбуждённо выбрасывая каждое слово, сказал венецианец.

— А я что говорю, — сказал я.

— Что вы говорите?

— То и говорю. Пятнадцать тонн. И это только в одном банке.

— О-о-о!!! — Застонал Джироламо. — Что же делать?

— Всё очень просто, — сказал я и моя тихая речь для обоих прозвучала как взрыв. Они снова заметались по каюте.

— Да стойте, же, безумцы! — Смеясь крикнул я. — Именно для этих целей мы придумали банкноты. Не нужно вывозить тонны золота. Мы возьмём часть золотом, а часть казначейскими билетами.

Снова взрыв эмоций, но с эффектом тушения пожара. Бах, и огня нет.

— Расскажите.

— У нас действует сорок восемь финансовых представительств компании, где люди хранят свои драгоценности, золото закладные на имущество. С королевского разрешения, между прочим. За это банк выдаёт казначейские билеты, называемые «банкноты». В любой момент лицо может обменять билет на свои драгоценности или золото. Всё просто. Это работает уже шесть лет.

Так и порешали. Я «снял» деньги и изъял немного золота. Пришлось дать знакомому португальскому таможеннику «на лапу». За одно и за молчание, что видел меня в Лиссабоне одетым в монашеский плащ. Нашёлся такой у венецианца.

В банк я своих пленителей не взял, оставил ждать в карете. Управляющий знал меня в лицо, так как они все проходили у меня собеседование, да и знали меня ещё с Бразилии. Они все были бразильцами и, фактически, моими пожизненными рабами. Однако, на наши служебные отношения это не влияло. Никакого со стороны «рабов» подобострастия не отмечалось, даже наоборот.

Захваченный в бою пленник, становился рабом, но привилегий у него было больше, чем у обычных домашних или родственников. За это я должен был его съесть ритуальным образом, оказав ему честь. У меня этот процесс растягивался на очень долго. Я всё обещал, обещал, обещал, пока пленники не уставали просить: «ну съешь меня», а я всё ссылался на занятость. А ритуал спешки не терпит.

Каждый раз встречаемый мной пленник спрашивал меня: «сейчас?» и видя моё покачивание головой, сокрушённо вздыхал. Но уныние и у тупи был тяжкий грех, поэтому каждый из них говорил себе: «скоро» и принимался за работу на наше общее благо.

Я предупредил управляющего, что «он меня не видел».

Как положено в «нормальном банке», бумажной наличности в нём хранилось в десять раз больше, чем обеспечения. Поэтому изъять бумажек, едва не миллион фунтов, проблемы не составило. Херня вопрос!

Такую же процедуру мы выполнили ещё в трёх представительствах: в Испании, Флоренции и Венеции. Хотя, в Венеции, Джироламо обошёлся триста пятьюдесятью тысячами бумажных фунтов. Я среди нашей троицы удостаивался меньшей доли: тремястами тысячами, из них я брал по тысяче золотых. Всего у меня оказалось на руках шестьдесят килограмм золота и больше миллиона бумажных фунтов.

Я сразу заявил обоим, что себе оставлю только четверть, — тысячу монет, а три тысячи отдам в дар султану при встрече, если высокоуважаемый великий визирь, договориться об аудиенции.

Визирь стал уверять меня, что султан безмерно занят и, что он, визирь, передаст ему мой дар самолично. Мы долго с ним плели кружева высокой словесности, причём ни он, ни я ни разу не повторились в аргументах.

— Я убедился, дорогой Мандар Саха, — сказал, смеясь визирь, что вы великолепно освоили университетский курс риторики. У вас были великолепные учителя. Я проведу вас к султану, да будет свято его имя.

Нахождение на борту корабля великого визиря венецианского «купца» для меня стало большой неожиданностью и привело к дополнительным расходам и риску быть разоблачённым раньше положенного срока. Венецианцы использовали в торговом обороте не только чеки «Ост-Индской компании», но и банкноты. Поэтому должны были знать её владельца в лицо, как и лицо казначея английского короля.

Великий визирь султана тоже мог знать меня в лицо, но ему я мог бы и открыться, если бы он меня опознал. Страху нет. Всё равно я шёл на контакт с османами умышленно подставляясь.

В связи с тем, что с каждым заходом в большой порт «кошельки» моих «попутчиков» пополнялись, наши отношения с ними преображались. К моменту прибытия в Истамбул мы с визирем были уже почти друзьями, венецианец же поглядывал на меня хмуро, и у меня отлегло от сердца, только когда он сошёл на берег в греческих Афинах.

Похоже, что и визиря венецианец раздражал. А я недоумевал. Ведь официально между Османами и Венецией шла война, а визирь путешествовал на вражеском корабле! Аж целый первый министр империи! И не боялся!

Я когда-то читал, что ходили слухи, будто венецианцы помогли туркам взять Константинополь. Вернее, сначала спровоцировали войну, а потом и поучаствовали. Да и Римско-папские уши в той войне торчали почти не скрываясь. Оно-то, конечно и бес с ними! Давно это было. Но и сейчас венецианцы, оказывается, активно участвует в войне Англии и Франции. Но почему об этом не знаю я, начальник внешней разведки? Да-а-а… Не могут мои «негоцианты» соперничать с голландско-венецианскими «купцами».

Наконец мы прибыли в столицу османской империи. Визирь позволил мне, за условную плату, проживать в одном из его городских домов. Дом был совсем крохотный и обслуживался двумя слугами: кухаркой и охранником. Визирь представил меня, как почётного гостя, и слуги относились ко мне соответствующим образом.

Наняв по рекомендации визиря четырёх вооружённых слуг, я перестал волноваться за мой сундук с деньгами и в первый же день отправилсяна местный базар. Я, конечно, приоделся ещё в Лиссабоне, но европейская одежда слишком бросалась и на меня все глазели, как на некую диковину. Да и ожидание аудиенции обещало быть долгим. Как сказал визирь, султан в столице отсутствовал, так как руководил войсками где-то на Кавказе.