Араб у трона короля

Глава 18

Мы с друзьями вышли в сторону Азова следом за посольским караваном и немного понаблюдали за перегрузом, пройдя вдоль каравана на маленькой «китайской» джонке. Господин Магельянш собирал их ловко и быстро, сохраняя китайское качество и секретные технологии в строжайшей тайне. Новые верфи Тавриды работали быстро и слаженно. Стапели тоже были разборные и монтировались на любой, даже не ровной, площадке максимум за трое суток.

Благодаря элементарной стандартизации деталей корабли семи типов можно было собирать, как конструктор, на любой сторонней верфи, но наши верфи были идеально выверены и симметричны во всех трёх проекциях, поэтому корабли собирались легче и быстрее.

Сборка длилась около полумесяца. Это и продемонстрировали бразильские мастера, собрав на верфях Стамбула и Тавриды около ста пятидесяти плоскодонных парусно-вёсельных кораблей за год. Вездесущие венецианцы изумлялись и лезли во все щели. Пытались лезть.

Бразильские индейцы тупи становились хорошими администраторами и мастерами, а малайцы отличными исполнителями простых работ. Были среди тупи и лентяи, но таких мы с собой в «иной мир» не брали. Имелись, конечно, случаи возврата особо нерадивых в племя, и это был такой позор для семьи, что последние пять лет никто из индейцев «обструкции» не подвергался.

По прибытии в устье Дона я осмотрел плантации недавно посаженного риса и уже начавшие колоситься поля пшеницы, ржи и овса, посаженные в марте. На берегах Дона земли были удобрены многими поколениями овец и коз, поэтому и всхожесть была высокой, и колос хорошо набирал цвет.

Мы с Фернаном достаточно «наэкспериментировались» в растениеводстве, и тут уже в первый год получили хороший урожай зерновых. Но главное, что мы поняли, особенно здесь, что у растений имеется множество врагов, и основной враг — это грызуны и насекомые. И поэтому здесь мы особенно серьёзно подготовились к севу.

В степях Придонья грызунов было много и разных: и суслики, и мыши, и тушканчики, и хомяки… Мама дорогая, сколько! Встречались и заражённые чумными паразитарными насекомыми. Чума в Русь, как я вдруг осознал, шла отсюда и из других степных районов Волго-Донского междуречья, ведь на крупных грызунов, коих в Придонье были тьмы, кочевники охотились и ради шкурок, и для еды. Причём, сами ногайцы чумой практически не болели.

В наших алхимических лабораториях, устроенных, в основном, в городах османской империи, где мистицизм приветствовался и алхимия не преследовалась законом, работали обученные в бразильских школах индейцы. Особо одарённые проходили краткие университетские курсы и продолжали экспериментировать самостоятельно, но по разработанным методичкам и согласно утверждённому плану. Они искали химические вещества, влияющие на вредителей и на всхожесть растений. Так, например, мы поняли, что фосфорные удобрения ускоряют рост эвкалиптов, а азотные — нет. Рыбы мы вылавливали много, как и креветок в Бразилии. Из мелкой рыбы делали муку, из хитина азотные удобрения.

В первый год мы сняли два урожая картофеля, удобрив поля одновременно и рыбным туком, и хитином. Однако климат оказался засушливый и нам пришлось приложить много сил, чтобы посевы не зачахли. За эту зиму мы построили сеть оросительных каналов, перекрыв русла многочисленных притоков Дона.

Поэтому я отметил, что борьба с грызунами продолжается. По полям бродили одетые в специальную прорезиненную одежду «хлеборобы» и собирали в корзины тушки павших в неравном сражении животных. Проследив их «дальнейший путь», и удовлетворённый тем, что всё идёт по намеченному плану, мы вернулись на берег западного рукава Дона, который сейчас называли Тан.

Устье Дона представляло собой два основных рукава, а между ними находилось множество второстепенных и такое же множество островов.

Мы разбили временный палаточный городок на правом берегу правого русла Дона на месте разрушенного столетия назад города амазонок Танаис, чуть в стороне от небольшого поселения, состоявшего из примерно двадцати круглых глинобитных строений, с коническими крышами, покрытыми тростником.

Нам приходилось не торопиться, чтобы отстать от посольского каравана. Наш путь вел в другую сторону. Не по Дону, а по Волге.

— Интересное место, — сказал Господин Магельянш. — Как представлю, что мы сейчас на противоположной стороне земли, становится дурно.

Он нервно засмеялся.

— А ты не думай, — хмыкнул Санчес. — Ты просто так сросся со своей Бразилией, что нигде в другом месте не можешь существовать.

— С нашей Бразилией, Санчес, — сказал Магельянш, вздыхая. — Я скучаю по своим курочкам.

— А по мне, так ты их слишком много развел. И цыплят вокруг тебя… Вот их я сосчитать так и не смог, — засмеялся Санчес.

Санчес подшучивал над стареющим Магеланом постоянно, но не злобно. С тех пор, как в 1511 году я «вытащил Санчеса из трюма», он вырос в отличного морского офицера и приобрёл много иных полезных знаний. Буквально выхватывая из моих уст всё, что я говорил, он мучил меня вопросами до сих пор. В конце концов, он стал прекрасным преподавателем стратегии и тактики скрытных операций, химии и математики. И сейчас он, при случае, не отходил от меня и постоянно что-то записывал в такой же, как у меня «ежедневник». Рабочих книг у меня скопилось уже с сотню, а у него и подавно.

Магеллан очень неохотно оставил Бразилию.

— Ты представь, — аргументировал я, — что ты можешь внезапно умереть. Так всегда случается. И у меня жизнь не вечная. Мы все когда-нибудь уходим. Дай ты нашим индейцам возможность проявить себя в качестве управленцев. Я же давал тебе. Ты мне очень нужен там.

Магеллан не знал, где это «там», полагая, что это где-то в Китае.

— И, в конце концов, ты же хотел посмотреть обратную сторону земли.

Это стало последним аргументом, потому что я подначивал его долго. Даже в письме, отправленном мной из Истамбула, меж строк читалось, что некоторые уже собираются на Тавриду и далее на восток, а некоторые так и остаются со своими «курочками».

Санчес вывез из Англии всех своих специалистов и всех «шотландских патагонцев» вместе с их овцами. Это был такой грандиозный караван громадных транспортов, что проход их через турецкие проливы на протяжении года был главным зрелищем для обывателей.

Патагонцы сами управлять громадными парусниками так и не научились, но канаты тягали с удовольствием. Однако кормёжки требовали качественной и много, поэтому путь у Санчеса был долгий и сложный. Однако, прибыв на Тавриду, патагонцы очень ускорили её освоение. За тот год, что мы на ней провели, они вполне освоились. Не обошлось и без эксцессов.

Вдруг вспомнилось, как получив доступ к Крыму, я почему-то решил, что близок к завершению взятой на себя в этом мире миссии, но путей реализаций задуманного пока не видел. Главное, что я не видел тех монахов, которых планировал увидеть в Крыму. Скальный монастырь в устье Чёрной реки был хоть и не пуст, но заполнен какими-то единоличниками. В монахах не было так нужного мне единства. А те мистики, что уходили из Греции и Турции, видимо на Тавриде не оставались, а уходили дальше на Русь.

Мы с Донгом и Фризом облазили все его пещеры, но следов жизни не обнаружили. Рыбаки, проживающие неподалёку, сказали, что в последний раз живого монаха видели пару лет назад. И то, проходящего мимо.

На вопрос, в какую сторону брёл монах, рыбаки махнули рукой в направлении старой римской дороги, шедшей из Херсонеса в Кафу.

Зато мы нашли много интересных минералов, такие как: киноварь — источник ртути, антимонит — один из трёх компонентов для создания наполнителя для капсюлей. Мы его сначала делали из сурьмы, которой турки чернили брови, а тут он нашёлся в готовом виде. Можно было переходить к давно задуманному мной изготовлению капсюлей.

Римская дорога, не смотря на свою древность и запущенность, была именно дорогой. Чем её проливали перед укладкой камня, я не знаю, но на ней не росла даже трава. Вокруг стоял столетний лес, а дорога, шириной в одну повозку, спокойно вилась средь зарослей. Даже реки и ручьи, пересекавшие её, не нарушили булыжного совершенства. Пройдя по ней несколько километров, я видел «входы» и «выходы» водных потоков, но не видел нарушения дорожной конструкции.

Да, в месте протекания воды дорожное покрытие было «грубым», то есть, собранным из крупного камня, но целостным и вполне себе приспособленным даже для проезда повозки, и, тем более, для пешего путника. И да, в этих местах на дороге имелась небольшая растительность, а в некоторых местах укоренились деревья, протянувшие свои корни к живительной влаге.

Не найдя монахов и в Чонгаре, я летом ушел вместе с небольшим отрядом в пеший поход по Римской дороге. Лошадок не хватало, поэтому весь свой скарб воины несли в заплечных мешках. Только разведчики, уходя в поиск, периодически загружали повозки своими вещами и разгружали их по возвращении.

По своей привычке всё считать, я посчитал шаги до Байдарской долины, коих оказалось сто тысяч двести шестнадцать. Шаги были походные, с полной выкладкой, сантиметров по пятьдесят, значит, расстояние мы прошли, за сутки около пятидесяти километров.

Долина, что открылась перед нами, была великолепна. Река, протекая по ней, образовывала небольшие озёра, болотца и текла размеренно. По её склонам разбегались ухоженные виноградники. В «моё время» здесь сделали большое водохранилище, что тоже было красиво, но увидев с перевала долину в её первозданном великолепии, я в неё влюбился. Особенно поразил меня запах леса, мёда, цветов. Долина благоухала разноцветием.

Наш отряд по дороге набил много зверья и дичи и, когда расположился на берегу реки лагерем, разжёг костры и принялся за приготовление пищи, по долине пополз запах жаренного мяса. Оставив ратников отдыхать, я решил пройтись до селения, стоящего чуть выше по руслу и пока скрытое от нас деревьями. Метрах в пяти сзади от меня шёл Донг и шестеро яванцев. Донг шёл прямо по воде, и вода разбивалась об его окованное бронёй тело, как о стальной корабль.

— Жарко? — Спросил я.

— Хорошо, — сказал Донг.

Я истекал потом. Тело чесалось. Рубаха и войлок под бронёй промокли, хоть выжимай, но без гарантий безопасности «разлатываться» было преждевременно.

Лес неожиданно распахнулся, и деревушка открылась полем овса, уже колосящемся, мостом через реку и дорогой. Дворы на взгорке не стояли кучно. У каждого имелся солидный земельный надел и домов оказалось значительно меньше, чем виделось издали. А на противоположном берегу стояли не тронутые топорами и пилами деревья.

На делянах работали бабы, «сопая» сорняки, обрабатывая какие-то корнеплоды: может репу, может свёклу или морковь. Увидев вышедшего по реке Малыша Донга, ближайшие к нам бабы заверещали и кинулись наутёк. Пока вся наша малая рать выходила из лесу, на взгорке появилось мужское население посёлка, вооружённое холодным оружием и луками.

В стальных доспехах наш маленький отряд выглядел сурово даже без огнестрельного оружия, хотя оно и имелось в задних рядах, но находилось в чехлах.

Я поднял руку и отряд остановился, когда до крестьян оставалось метров двадцать. Я вгляделся. Среди них имелись и владельцы коротких, охотничьих, луков, но, слава Богу, острия стрел были опущены вниз.

— Кто старший? — Крикнул я по-русски и шагнул вперёд. — Я Шахиншах Араби.

В рядах встречающих прошла шумовая волна, выплеснувшая из себя мужичка.

— Не знаем, кто ты! Герея, или султана знаем, а шахинаха Араби не знаем.

Я усмехнулся.

— Я старше Герея, — крикнул я.

Мужичок обернулся к братве что-то с ней переговорил и ответил:

— Все так говорят…

Я развёл руками.

— Проблемы, шеф? — Спросил Донг, вращая пращу с камнем размером с мой кулак.

Я, скривившись, остановил его рукой.

— Слушайте, братцы, — крикнул я, — если мы сейчас не договоримся, я спущу своих псов, и от вашей деревни не останется и брёвнышка. Мы устали, и у нас нет сил вам что-то объяснять. Вы должны понять только одно, что я — хозяин этих земель, а ваш Гирей — мой вассал. Не поймёте — мы разворачиваемся и… и вам писец…

Меня, действительно, несколько подташнивало от необходимости, постоянно что-то кому-то объяснять. С другой стороны, мне уже давно было понятно, что в этом мире, пока по башке не дашь, человеку совершенно похрен, кто ты, и что говоришь.

Шах, падишах, султан… Все они, придя на чужую землю, одну половину сразу убивали, другую насиловали, доказывая этим своё главенство и оставляя свой автограф. Я же пришёл на Тавриду одухотворённый идеей, но уже начинал понимать, что она «слишком далека от реалий».

Когда в ответ на мои слова раздался громкий смех и хлопок спущенной тетивы, я успел понять, что мне не поверили, и умудрился дёрнуть головой чуть влево, уклоняясь от летящей мне в лицо стрелы.

Стрела ударила по замку моего шлема и щиток забрала упал вниз. Это меня и спасло, потому, что следующие стрелы ударили как раз по щитку.

Донг «хекнул», и я увидел, как голова «переговорщика» лопнула словно арбуз, и мужичок повалился на землю.

— Не стрелять, — крикнул я, увидев, что и стрелять то уже почти не по кому. Дротики, вылетевшие из рук воинов сделали своё дело. Расстояние для броска было плёвое и, несмотря на позиционное и численное преимущество обороняющихся, яванцы успели выбросить минимум по два метательных снаряда.

Наконечники маленьких копий были изготовлены не из металла, а из тяжёлого и твёрдого бразильского железного дерева, пробивающего даже тонкую сталь, поэтому наши дротики были дешёвыми и легко изготовлялись. Насадил на короткое древко длинный шип на конусе с неглубоким отверстием и готово. Сломать шип руками было практически невозможно. И летел дротик очень далеко и метко, опираясь на специальное метательное приспособление в виде палки с упором.

Оставшиеся без лучников мужики с ножами бросились не в атаку, а в рассыпную.

Я оглянулся на подававшего невнятные возгласы Донга и снова скривился, но уже от сожаления.

Донг стоял на одном колене, а из его подмышки торчало сразу две стрелы.

— Эх, ты… Чудо-чудное… — Сказал я, поднимая забрало и понимая, что и сам бы сейчас мордой напоминал дикобраза, если бы не случайность. — Ну, млять, что за нравы?

Я подошёл к Донгу и осмотрел торчащие стрелы. Обе пробили рёбра. Я потрогал пальцем оперение. Донг взвыл так, что каркавшие вороны и стрекочущие сороки резко смолкли.

— Да ладно тебе… Лялечка, — прогнусавил я, поддразнивая Донга.

Патагонцы плохо переносили боль. Но на самом деле мне было не до шуток. Я свыкся с Донгом. За эти годы он несколько раз едва не погиб и каждый раз выкарабкивался из «того мира» с трудом. У них почему-то плохо сворачивалась кровь. Почти у всех.

— Макс, займись им, — подозвал я нашего медикуса. — И побольше анальгина ему.

— Да знаю я, — буркнул Макс. — Первый раз, что ли патагонцев лечу? Вечно лезут…

— Не бубни, — одёрнул я медикуса. — Большие они, вот им и достаётся чаще всех. Не отрубишь же им ноги…

«Шутка» не прошла. Медикус продолжал ворчать, копаясь в сумке и перебирая ёмкости с лекарствами.

Анальгин я выделил давно. Прошлый жизненный опыт сильно пригодился. Интересно, что даже если я не помнил подробности своей прошлой жизни, я машинально делал правильно то, что делал раньше. Не назовёшь же интуицией мои двадцатилетние манипуляции с химрастворами.

После того, как я, соединил полученное вещество с марганцовкой в кислоте, и раствор обесцветился, я с некоторой долей уверенности предположил, что это анальгин. Но потом вспомнил, что он должен эффектно взаимодействовать с гидроперитом. Так и вышло. Когда повалил едкий белый дым, я возгордился собой и почти смело заставил выпить порошок, подозреваемому в моём отравлении английскому дворцовому повару, когда у того вдруг разболелся зуб. Боль прекратилась, повар выжил, и я его помиловал. Так я открыл анальгин.

Мы с Господином Магельяншем много чего понаоткрывали химического. В том числе синтезировали аспирин, но это уже после того, как научились выпекать кокс и получили фенол, как побочный продукт его производства, а что аспирин «вышел» из фенола, я знал.

Последние лет десять заниматься химией мне стало недосуг, и я лишь корректировал направление поиска и экспериментов нашей Бразильской химической лаборатории и алхимиков, разбросанных мной по всему свету.

Всё становится простым, когда сам хорошо обучен и тому же научил уже около тысячи человек. Индейцы тупи очень способные ученики, и становились пытливыми учёными.

— Только опиума ему не давай, а то он дурак дураком, как употребит. На него и анальгин неплохо действует.

Макс снова отмахнулся от меня, и я понял, кто здесь лишний.