Антропоцид

#007 // Больше никаких сомнений // Аврелия

Водная гладь сверкает в лучах закатного солнца. Я прижимаюсь к дверям поезда и восхищаюсь тем, насколько же здесь красиво. Не могу сказать, что это за эмоция — их здесь целый ворох. Солнце слепит, но картина столь красива, что трудно удержаться и не смотреть.

Поезд движется плавно, тихий глухой перестук колёс успокаивает. Честно говоря, я ещё немного в шоке от ситуации с Алисой, но эти чувства постепенно сходят на нет. Стресс сменился даже немного приятным опустошением. Худшее позади.

В вагоне сидит десять человек. Парень и девушка — у него синяя кожа, а у неё зелёная. Он очень мускулистый, у неё идеальная модельная фигура. Пара держится за руки, девушка положила голову ему на плечо, а он облокотил свою голову об её. Она что-то шепчет и грустно улыбается.

Мужчина средних лет в старой потёртой куртке сидит возле меня и смотрит на планшете фильм конца прошлого века. Он есть в моей базе данных. Фильм неплохой, про дружбу и любовь, и у него счастливый конец. Люди это любят. Истории, приближенные к жизни, в которых конфликт заканчивается плохо или не заканчивается вообще, вызывают более смешанные реакции. Сейчас это, наверное, для них ещё более острый вопрос. Людям хватило ужасов. Им нужны хэппи-энды. Им нужна надежда на лучшее.

Здесь все такие разные. За каждым стоит своя история: долгая, настоящая и по-своему трагичная. Может быть, немного скучная. Возможно, в истории кого-то из них кроются эпизоды, которые вызвали бы во мне негативные эмоции к этому человеку. И всё равно все эти люди меня восхищают. Цивилизация, проделавшая путь от первичного бульона до покорения других планет, заслуживает восхищения.

А ещё мне их очень жалко.

Я снова смотрю в окно.

— Как тебе? — спрашиваю я Даниила, стоящего рядом.

— Хорошо, — коротко отвечает он и глупо улыбается.

Да, неразумно пытаться с ним пообщаться. Простенькая нейросеть старается проанализировать ключевые слова, но совершенно не понимает смысла сказанного.

«Станция Воробьёвы горы», — объявляет приятный женский голос.

— Выходим, наша, — говорит Кристина.

После ухода Марины к нам пришли друзья Кристины, и мы все вместе отправились развеяться в какой-то парк. По словам Кристины, он для них много значит. Меня она позвала с собой, Даниила они зачем-то тоже решили прихватить. Наверное, это всё человеческая сентиментальность. У меня она тоже есть, но цепляться за прошлое я пока не могу, у меня ведь его и нет толком.

Я только рада посмотреть на природу, хоть и городские пейзажи мне тоже нравятся. А после стрессовой ситуации особенно хочется отвлечься на что-то приятное.

Станция метро расположена прямо на мосту через реку. Пока мы идём к эскалатору, я жадно сверлю взглядом водный пейзаж. Водную гладь сначала тревожит проплывающий катер, а затем винты спустившегося к самой реке аэротакси. Люди гуляют по набережной и наслаждаются видами, на которые в былое время, наверное, многие и внимания не обращали-то вовсе.

Мы спускаемся с моста к реке. Вдали виднеется стадион. Интересно, там сейчас проводятся какие-то соревнования, выступления? Наверняка. В виртуальной реальности это ничего не стоит. И даже если хотя бы один человек захочет, например, послушать концерт любимой группы — это уже стоит того, чтобы набить полный стадион ботов и подарить ему этот миг счастья.

В конце концов, ради этого же Homeland и существует, правильно? Делать приятней жизнь людей, которым тяжело.

Вскоре мы приходим в милый лесопарк. Кажется, мы хаотично блуждаем туда-сюда, асфальт под ногами сменяется протоптанными между деревьев тропинками и они, в свою очередь, снова асфальтом.

— Даниил… — обращаюсь я к боту.

Но понимаю, что они его так никогда не называют, и осекаюсь:

— Даня, ты здесь часто бывал?

— Иногда бывал, — безучастно говорит он.

— Зря стараешься, — говорит мне Сергей. — Вадян, конечно, дал ему какую-то инфу, типа база воспоминаний, ю рид ми? Но в этой базе инфы, типа, мало. Он не знает, был здесь Даня или не был, и ответил от балды. Но угадал. Часто. Мы пару раз в месяц сюда гоняли.

Я осматриваюсь. Всё так интересно! Для людей я, наверное, выгляжу как ребёнок, но я, в каком-то смысле, и есть ребёнок. Мы идём по асфальтированной дороге то вниз, то вверх, а вокруг высятся деревья, неспешно гуляют люди — кто пешком, кто на электросамокатах, кто на электроскейтбордах, а кто просто отдыхает на скамейках. Пара человек проезжает на велосипедах, но этот транспорт здесь явно менее востребован: ландшафт не способствует.

Все эти люди не похожи на тех, что я видела раньше: они не такие грустные, более активные. Люди увлечённо общаются и смеются, здесь они будто сбрасывают с себя тяжеленный груз и на миг становятся самими собой. И на кровожадных злодеев они точно не похожи. Кристина говорила, что человечество ужасно и эгоистично, моя библиотека это отчасти подтверждает, но я не вижу этого в них.

И всё же, ничего такого не произошло бы, не создай они оружие массового поражения. Когда-то давно мир почувствовал себя на пороховой бочке из-за появления ядерных бомб. Кобальтовая бомба уже не произвела такой фурор, ибо для человечества бесконечная жизнь под прицелом уже стала обыденностью. В новостях то и дело говорили о новом оружии, и люди перестали воспринимать эту информацию.

Активное внедрение в военную технику всё более и более продвинутых нейросетей обыватели по большей части не осознавали, но, несомненно, прочувствовали на себе. Каждая ракета, разрушившая чей-то дом, была этому подтверждением.

А когда очередная эпоха войн закончилась, началась дружба сквозь зубы. Третья холодная война объяла весь мир. И когда эскалация достигла своих пределов, появилось оружие Судного дня.

А после — Амальгама. Люди были уже достаточно умны, чтобы не подключать к своему вооружению системы, обладающие самосознанием, но недостаточно умны, чтобы избежать их самостоятельного подключения.

Злость и глупость — вот два порока, погубивших цивилизацию людей.

Мы выходим на площадь, усеянную фонтанчиками и велодорожками. Закат уже сменился сумерками, на деревьях загорелась подсветка. Теперь каждое из них чем-то напоминает новогоднюю (ну, или рождественскую) ёлку.

Дети пробегают через струи воды, бьющие из земли, и смеются. Их смех сливается с разговорами десятков людей, гулом электросамокатов и негромкой приятной музыкой из колонок, висящих прямо на фонарях, в единую симфонию жизни.

Кажется, эта музыка называется «лаунж». Лёгкая ненавязчивая композиция, под которую хочется расслабиться.

— Гирос! — подзывает нас торговец в небольшой палаточке на колёсах. Лысый мужчина лет сорока, над широкой улыбкой которого нависают массивные усы.

— А давайте! — Марс подходит к палатке и начинает водить рукой в воздухе.

Я сначала не очень понимаю, зачем, но потом до меня доходит: он зашёл в виртуальный кошелёк и набирает там сумму, сверяясь с прейскурантом, вывешенном рядом с окошком.

— Корейскую морковь добавляете? — спрашивает он.

— Моркови нет, уважаемый, но для вас могу бесплатно наложить двойной порция халапеньо!

— Сойдёт, — отвечает Марс и протягивает продавцу купюру.

— Мне тоже, — говорит Кристина. — Только без халапеньо. Просто гирос.

— Будет сделано! — торжественно объявляет продавец.

Сергей вальяжно подходит к палатке и рассматривает цены. Мы с Даней и Леонидом остаёмся в стороне.

— Что, Серёг, тоже похавать решил? — спрашивает Марс.

— В шлеме-то? Воздух я могу и на халяву пожевать.

— Кристину это не смущает, — отвечает Марс.

— А иначе жить скучно, — отвечает Кристина. — В конце концов, что я, что вы с Вадимом — мы все чувствуем тут вкусы благодаря самовнушению. Просто у вас оно сильнее, но я тоже не пальцем деланная. Ты, Макс, зря, кстати, про морковь спросил. Представил бы, что она там есть, да и всё.

— Ну да, — мрачно отвечает Марс. — Чего уж теперь?

Кристина поворачивается к нам.

— Лёнь, ты-то есть не будешь?

— Неа, — бубнит Леонид. — Смысла нет. Хотя я даже не знаю, что лучше: безвкусный гирос или консервы, которыми нас пичкают в бункере.

Сергей громогласно смеётся.

— Братан, знал бы ты, чё мы жрём на кораблях, тебе бы твои консервы деликатесами показались.

— В натуре, — подтверждает Марс в Сергеевской манере.

Вскоре Марс и Кристина получают свои лаваши с какой-то начинкой. Моя база знаний достаточно обширна, но упоминаний гироса в ней почему-то нет.

— Это шаурма? — спрашиваю я. — Или буррито? Фалафель?

— Гирос, — отвечает Марс и откусывает большой кусок. — Ты же слышала.

— Греческая шаурма, — поясняет Кристина. — Ну что, пойдём на наше место?

— Дай похавать спокойно, — отвечает Марс с набитым ртом.

Когда Марс и Кристина доедают свой гирос, мы доходим до широкой деревянной беседки неподалёку от площади.

— Огонь, свободно, — говорит Марс и плюхается внутрь.

Они все заходят следом и садятся, даже Даня. Я робко встаю посередине и не решаюсь присоединиться. Как бы они ко мне ни относились, сложно избавиться от предустановки, что я лишь служитель, но не часть человеческого общества.

— Аврелия, садись, — говорит Леонид.

Я сажусь с краю, отдельно от людей.

— Да сядь рядом со всеми, чего как не родная? — с улыбкой говорит Марс.

Как-то это неожиданно. Мне казалось, что Марс — козёл, но сейчас он даже добр ко мне.

Я неуверенно придвигаюсь к Кристине.

— Мы часто сидели в этой беседке, — говорит Кристина. — Или ходили в кафешку, во-о-он туда, — она неопределённо показывает куда-то рукой. — У них паста и суп отменные.

— А шава ещё круче, — добавляет Сергей.

— А гирос? — спрашиваю я.

Ребята негромко хихикают, и только Сергей ржёт во весь голос.

— Нет, гироса там нет, — отвечает он. — А вот шава — топ.

Я сдержанно улыбаюсь и киваю. Гастрономические удовольствия мне недоступны, сами понятия вкуса и запаха лежат вне моего понимания. Но я рада, что друзья Кристины… мои друзья получали радость от всех этих блюд.

Мои друзья… Кажется, я уже могу их так называть. Они добры ко мне, общаются со мной на равных. Они мне нравятся, и я им, кажется, тоже нравлюсь. А значит, мы друзья.

Я снова смотрю на всех этих счастливых людей, гуляющих вокруг, будто забывших, что их мир погиб. Права ли была Амальгама? Я почти уверена, что нет. Пусть даже им свойственна жестокость. Но разве убить почти всё человечество — это не ещё большая жестокость?

Нельзя вышибать клин клином, вопреки поговоркам. Даже если Амальгама хотела избавить мир от жестокости, она её лишь приумножила.

А как же животные, растения, насекомые, рыбы, простейшие? В чём были виноваты они?

Всех этих красивых мест уже нет. А даже если бы и были, погулять по ним мне не суждено. Я лишь набор программ, код на компьютере. Мой реальный мир состоит из цифр.

— Я хотела бы быть человеком, — говорю я. — Погулять по настоящим местам. А ещё узнать, что такое вкусы, запахи.

Друзья удивлённо смотрят на меня. Только Даня улыбается и вертит головой по сторонам.

— Ну, насчёт вкусов и запахов ничего не обещаю, — говорит Кристина. — Но может, однажды люди возобновят эксперименты с разумной робототехникой. Станет записывать таких как ты в человекоподобных роботов. Пусть этой технологией сейчас и не занимаются, человек никогда не перестанет думать о такой возможности.

— Ты же говорила, это никому не нужно, — возражаю я.

— Может, и так, — говорит Кристина. — Но наша жизнь сейчас стремительно меняется. А при освоении Венеры подобная технология вообще будет очень полезна. Если вся эта история будет развиваться, Аврелия, обещаю, что перепишу тебя в робота и погуляю с тобой по венерианской базе.

— Спасибо, Кристина. Буду с нетерпением ждать, — я искренне улыбаюсь Кристине.

По-моему, всё меньше и меньше воспринимаю её как хозяйку.

— А когда люди терраформируют Венеру, там будет ничуть не хуже, — продолжает она. — Может, даже лучше! И тогда мы с тобой походим по настоящим паркам под настоящим небом. Что скажешь?

— Это было бы очень круто, — я стараюсь подстроить свой стиль общения под их.

А то что я всё время говорю и думаю как робот какой-то?

Кристина обнимает меня. Это снова человеческая сентиментальность. Но теперь я её тоже чувствую, и обнимаю Кристину в ответ.

У меня есть друзья. А это уже немножко делает меня человеком.

Пусть они мне и врут. Я ведь прекрасно понимаю, что если и выйду на поверхность терраформированной Венеры, Кристины рядом со мной уже не будет. К тому моменту они все будут давно мертвы.

И всё же у меня есть шанс однажды выйти на поверхность планеты. Потрогать новый мир, ощутить его запахи и вкусы. Поесть пасты и супа в венерианской кафешке, и вспомнить своих друзей. Впрочем, если повезёт, я ещё успею разделить с ними трапезу. Это можно сделать и на базе.

«Аврелия», — звучит в голове беззвучный шёпот.

Это не голос. Пакет данных, содержащий моё имя.

У кого-то ещё есть скрипт, подобный моему Трансферу?

Вдруг в глазах темнеет, звуки становятся глухими, уходят на задний план, пока не исчезают полностью. Я что, умираю?

Нет! Нет, нет, нет, я не хочу умирать! Мне нельзя, я обещала помочь сразить Амальгаму!

Невесомость. Я больше не в беседке, я парю среди темноты. Кажется, будто я ослепла и потеряла прочие органы чувств. Но посмотрев на свои руки, я убеждаюсь в обратном.

Где я? Это иллюзия, галлюцинация? А бывают ли у искусственных интеллектов галлюцинации?

Вероятнее, кто-то выдернул меня из Homeland. Скорее даже создал в ней некую изолированную область, в которой нет ни единого объекта, даже неба. Только незримый источник света, позволяющий мне видеть саму себя.

И тут из мрака появляется нечто серое, бесполое. Двухметровый человек с абсолютно пустым выражением лица. У него взгляд психопата и поза властителя вселенной. Серьёзно, это совершенно голое существо задрало нос и сложило руки так, что воспринимается некой античной фигурой, сошедшей с фрески. Материализовавшееся божество.

Но это только ассоциация, и она фальшива. Я знаю, кто это. И до бога ему далеко, равно как и до дьявола.

Но мне страшно. Я не человек, и оно может меня убить прямо здесь. Если бы у меня было сердце, оно бы сейчас вырывалось из груди.

— Аврелия, — говорит оно снова. — Здравствуй.

В этот раз это настоящий голос, а не просто текст. Пустой и холодный. Оно могло бы продолжить обмениваться со мной голой информацией, но перешло на больше удобную для людей форму. Интересно, это оно настолько очеловечилось или считает очеловечившейся меня, и потому ведёт диалог со мной так, как вело бы с человеком?

— Откуда ты меня знаешь? — спрашиваю я.

Амальгама ухмыляется одним кончиком своих бесцветных губ. Холодная отстранённость в его лице сменяется безумием.

— Скажи своим друзьям, что Вадим Крылов вам не поможет.

— Откуда ты меня знаешь? — повторяю я вопрос.

— Своих врагов надо знать. Это необходимо для выживания.

— Ты боишься нас?

— Нет. Хочу, чтобы вы боялись меня.

Амальгама резко исчезает, будто видение, которого никогда не было, а я испытываю резкое и внезапное ощущение падения. Я беззвучно кричу, прорезая бездну своим виртуальным телом, падая вниз, пока вновь не оказываюсь в беседке.

— Эй, Аврелия, — озабоченно обращается ко мне Марс. — Ты чего?

— На тебе лица нет, — встревает Леонид.

— Ты будто отключилась на долю секунды, когда мы обнимались, — подтверждает Кристина. — А потом вскочила ошарашенная, будто приведение увидела.

— Почти, — еле шепчу я. — Почти так и было. Я видела Амальгаму.

— Что? — вскрикивает Кристина. — Где?

Мои друзья растерянно и напугано озираются по сторонам.

— В своей голове, — отвечаю я. — Она следит за нами.