Антропоцид

#005 // Любовь и война // Аврелия

Я отрубаю голову бота, и во все стороны брызгают розовые частицы.

Это кровь. Насколько мне известно, в реальности она выглядит совсем не так. Но разработчики хотели сгладить углы и нарочно сделали её нереалистичной.

Тем не менее, мне становится немного противно. Кажется, что сейчас меня должно стошнить, но этого, конечно, не происходит.

Больше я не нахожусь в постоянном ускорении, а вхожу в него периодически, делая рывки. Удар — ускорение. Я оборачиваюсь и вижу, как в меня летят пули. Мне даже не нужен щит, я уверенно иду вперёд, к противникам, обходя пули, будто несложные препятствия. Выхожу из ускорения — удар, ещё удар, и все боты повержены. Мне интересно побеждать их, обходясь без бластера и волны. Ими пользоваться несложно, для этого не нужны тренировки. Но если что-то с этими скриптами пойдёт не так, мне надо быть готовой к ближнему бою. Ну или если сам враг пойдёт на меня ближним боем, тогда бластер и волна будут не очень удобны, можно навредить себе или задеть кого-то из союзников.

Кристина сказала, что тренироваться надо каждый день. И наконец-то мы нашли идеальное место.

Мы стоим на поляне посреди леса. Здесь можно посражаться, не привлекая внимания. Кристина, Сергей, Леонид, Даниил и Марс стоят чуть поодаль и наблюдают за происходящим. Кажется, им нравится, как я сражаюсь. Всем, кроме Даниила, конечно. Всё это время он смотрит на меня пустыми и глупыми глазами. Он как зомби, даже говорит что-то редко. Полагаю, когда Вадим его создавал, его разрывало на части от сомнений. И он решил сделать Даниила тихим, незаметным. Чтобы пореже напоминал о себе.

— Браво, блин! — кричит Сергей и начинает хлопать.

Остальные подхватывают, и я отвешиваю поклон под аплодисменты. Возможно, уместней был бы реверанс, учитывая мой пол, но я сочла свой внешний вид неподходящим для этого. К тому же, мой прототип не стал бы выполнять реверанс.

Здесь красиво. Лес нравится мне больше города, он куда более тихий, но, в то же время, и куда более живой. Мне хочется вдохнуть его свежий воздух, но это не представляется возможным. Мне и дышать-то нечем. Исторически лес — место обитания предков людей, поэтому любовь к подобным местам свойственно им эволюционно. Заложена ли во мне любовь к лесам изначально или же я выработала это качество самостоятельно — не уверена.

Да это и неважно. Думаю, мне стоит перестать оценивать всё аналитически. Люди так не делают. А если я хочу понять людей, то должна мыслить как они.

Амальгама такой и была. Вернее, такая и есть. Как результат, она сошла с ума. Возможно, эмоции сами по себе — маленькое сумасшествие, просто Амальгама получила слишком большую дозу. Человека, который действует нелогично, назовут безумцем, но эмоции — и есть нелогичность.

Чтобы быть человеком, мне нужно немного контролируемого безумия. И оно во мне заложено, но я слишком часто опираюсь не на эмоции, а на логику. Их не надо пытаться осмыслить. Надо прочувствовать их и отдаться.

Я возвращаюсь к людям и наслаждаюсь своим успехом. Всё-таки моё контролируемое безумие становится всё более приятным. Сначала мне показалось, что эмоции — вещь противная и ненужная, которая только мешает жить. Но теперь они мне нравятся.

И почему люди обычно говорят о гордыне в негативном ключе? Признание опьяняет, но я и не против.

— Да ты, Кристин, настоящего бота-убийцу сделала, — Марс кладёт мне руку на плечо. — Я бы не стал с ней связываться.

Кристина сказала, что мы с ней на равных, а Марса они любят раздражать. К тому же, мой прототип — достаточно грубый персонаж, а значит, я могу выпустить свою нелюбовь к Марсу так, что ни у кого не останется вопросов.

— И при этом ты считаешь, что трогать меня — хорошая идея?

Я с вызовом смотрю в глаза Марса, и ухмылка с его лица исчезает. Он убирает руку и осторожно отходит.

Как же это всё-таки приятно! И чувство стыда совсем не мучает.

Но не тревожный звоночек ли это?

Некоторое время мы весело общаемся, я даже пытаюсь смеяться. Пока из-за деревьев не появляется она. Алиса, та девушка, к которой Кристина тихо ревнует Вадима. В этот раз она выглядит иначе, нежели в предыдущий: синие обтягивающие джинсы и чёрный кардиган. Лицо накрашено пуще обычного.

— Всем привет, — Алиса непринуждённо улыбается. — А где Вадим? Он написал мне, чтобы я пришла сюда.

— Уже вовсю едет, — отвечает Леонид. — Говорит, у него какая-то важная информация.

— Да, мне он написал то же самое, — соглашается Алиса.

Неловкая пауза. Былая лёгкость этой компании куда-то улетучивается. Мне кажется, им почему-то некомфортно рядом с Алисой. Может, потому что они понимают чувства Кристины? Даже Марс становится несколько отстранённым, хотя и отпускает пару колких шуток в отношении своих друзей. Леонид совсем замолкает и хмурится даже больше обычного. Сергей явно хочет что-то сказать, уже открывает рот, но тут же останавливается, махнув рукой.

В остальном, они перекинулись разве что несколькими не несущими особой смысловой нагрузки фразами, пока минут через пятнадцать не пришёл Вадим. Его приход, правда, заставил их растеряться ещё больше, потому как приехал он не один.

— Марина, — представляется всем девушка и весело машет рукой.

Мы все представляемся ей в ответ, и когда она узнаёт, что я искусственный интеллект, выдаёт самую эмоциональную и лаконичную реакцию на меня, какую мне только приходилось слышать:

— Ух ты!

Теперь напрягается уже Алиса, а вот Кристина как будто бы безмолвно торжествует над ней. Странно, ведь если Вадим нашёл себе новую девушку, это всё равно должно ранить её и вызвать ревность, разве нет? Или чувство злорадства у людей сильнее?

Алиса подходит к Вадиму, целует его в губы и вешается на шею.

— Привет, Марина, — здоровается она с лёгким прищуром. — Я Алиса, очень приятно.

Они обмениваются комплиментами, хвалят внешность друг друга и одежду, но в их глазах читаются немного другие слова: «Я тебя ненавижу», «Сдохни», «Какая же ты уродина» и всё в таком духе. Они сверлят друг друга плохо скрытыми надменными взглядами. Я радуюсь тому, что у меня наконец начинает получаться понимать неочевидные подтексты в словах людей, их мысли. Но эта радость особого удовольствия не приносит.

Люди лицемерны, это меня огорчает.

— Марина, а вы давно с Вадиком знакомы? — спрашивает Алиса.

— Около часа, — отвечает Марина. — Но мы быстро нашли общий язык. Как будто полжизни друг друга знаем.

— М-м-м, интересненько. То-то я и смотрю, Вадим без умолку с тобой болтает.

Всё это время Вадим, на самом деле, молчит. Наибольшую неловкость здесь испытывает он. Его глаза бегают, он постоянно переминается с ноги на ногу.

— Рада знакомству с тобой… — Алиса запинается, оценивающе оглядывает Марину с ног до головы. — Марина.

— А я-то как рада, — отвечает Марина, всем своим видом изображая скуку. — У Вадика хороший вкус на девушек, правда?

— Да не то слово, — Алиса чуть ли не обвивает шею Вадима.

Мне кажется, Вадим сейчас сквозь землю провалится. Почему-то хочется провалиться и мне, хотя я никак не причастна к происходящему. По-моему, последние два века люди характеризуют подобные ситуации словом «кринж».

И вот, что ещё интересно: Марина и Вадим ведь не дают повода думать, что между ними что-то большее, нежели дружба. Я упускаю какие-то невербальные сигналы? Почему Алиса ревнует?

Сложно.

Вдруг, неожиданно для себя, я прихожу к мысли, что лицемерие — большой плюс человечества. Они прячут ненависть под масками дружелюбия, но будь они полностью честны друг с другом — их мир наверняка был бы уничтожен ещё раньше, и без помощи Амальгамы.

А Вадим будто читает мои мысли.

— Так, ребят, я хотел вам сказать кое-что неприятное, — говорит он. — Я бы даже сказал, страшное.

И Вадим рассказывает. Про встречу с Амальгамой, про то, что корабли, на которых они летят, должны упасть на Венеру, про попытку Амальгамы убить их с Артуром. И про целую секту под названием Ртуть.

Мне становится не по себе. Я, конечно, выживу, и какое-то время сервера Homeland, наверное, продолжат работать. Но я боюсь потерять всех этих людей, а ещё боюсь, что во всём моём мире только я и Амальгама останемся разумны.

Целый виртуальный город станет моей личной клеткой с хищником. И если она решит убить меня, то ей это не составит труда. А вот я её убить не смогу.

Может быть, случится и наоборот. Не выдержав ужаса ситуации, я захочу умереть. Но Амальгама мне не даст.

— И тогда погибнут все, — заключает Вадим. — Полмиллиона выживших землян и тысячи людей на Венере.

— Десять тысяч сто два, — поправляет его Леонид.

— Что? — переспрашивает Вадим.

— Столько людей работает на Венере. Я узнавал.

— Десять тысяч учёных? — уточняет Сергей.

— Учёных, строителей, обслуживающего персонала. Там целые города. Раньше небольшие, но теперь очень сильно расширенные для беженцев с Земли. Представляешь себе, сколько там одних только строителей?

Кристину начинает трясти. Кажется, только она до конца осознала сказанное Вадимом.

— И что, мы все обречены? — спрашивает она.

— Необязательно, — отвечает Вадим. — У Артура есть план, и кажется, он достаточно уверен в нём. Обещает завтра выйти на связь.

— Значит, у нас ещё есть время, — говорит Алиса и берёт Вадима за руку. — Нам вечно не дают побыть вдвоём. Пошли погуляем.

Алиса тянет Вадима с собой, он растеряно озирается на Марину, но поддаётся.

— Э-э, да, да, пошли. Ребят, развлеките тут Марину, — говорит Вадим, пока Алиса спешно его уводит.

Наступает тишина, пока Вадим и Алиса не скрываются в гуще деревьев. Марина сразу меняется в лице: с презрением она смотрит им вслед, больше не пытаясь скрыть своего истинного отношения к ней.

— Ну чё, всё, это любовь, да? — говорит наконец Марс с явным оттенком иронии.

Не люблю я разговаривать с Марсом, но сейчас у меня есть к нему вопрос.

— Я пыталась разобраться во многих понятиях с помощью библиотек и книг, которые Кристина ко мне подключила, и среди них много абстрактных. Тем не менее, к ним можно подвести какую-то базу, понять их на примерах. Но понятие «любви» оказалось не только абстрактным, но и противоречивым. Примеры и определения буквально противоречат друг другу. В то же время, любовь занимает в человеческой культуре чуть ли не центральное место. Как вы руководствуетесь чем-то настолько неопределённым? Или я чего-то не понимаю?

— Ты типа хочешь, чтобы мы объяснили тебе, что такое любовь? — спрашивает Сергей.

— Если вас это не затруднит.

— Ну… — Сергей задумывается, подбирает слова. — Это такая… романтическая выдумка, короче. Красивое описание каких-то приземлённых чувств, ю рид ми? Привязанности, например.

— Вообще, надо понимать, о какой любви речь, — добавляет Леонид. — Любовь к близким и друзьям — не то же, что любовь к девушке. Ты не прав, Серёг, там много чего, кроме привязанности.

— Да вы все фигню несёте, — говорит Марс. — Это товар. Просто идея, которую легко впарить и продать к ней сопутствующую продукцию.

— А я считаю, что любовь — это великое, необъяснимое чувство! — заявляет Марина. — Мы сами не можем осознать, что это такое. Но она нам необходима! Тебе не надо пытаться её понять, её надо прочувствовать.

— Я не уверена, что способна на любовь, если говорить о ней как о связи между мужчиной и женщиной, — отвечаю я. — У меня есть симулятор эмоций, но он не предусматривает такого чувства.

Кристина садится на траву и прислоняется к дереву.

— Не лучший момент для обсуждения таких тем, конечно, — говорит она. — Но вот тебе моё мнение. Это гормоны. И любовь — не понятие, это целый комплекс понятий. Привязанность, как уже и сказали ребята. Эмпатия. А дальше уже по ситуации. Сексуальное влечение. Последний вариант с друзьями и близкими не работает, если что.

— Но ведь ты…

— Цыц! — перебивает меня Кристина. — А то отключу.

Запретная тема. Я опять этого не учла.

— Прошу прощения.

Кристина отмахивается, и я решаю продолжить мысль:

— Два основных понятия, которые сопровождают вас всю вашу историю — любовь и война. Первое описывается как что-то прекрасное и созидательное, второе — ужасное и разрушительное. Как это в вас уживается?

Кристина улыбается впервые с того момента, как Вадим сообщил плохие новости.

— Люди вечно пытаются создавать любовь, но постоянно создают войну, — говорит она. — Люди ужасны и эгоистичны. Эгоизм из раза в раз сталкивает людей лбами, и так рождаются войны. Но всё-таки ведёт людей любовь. Даже войны разжигаются из-за любви. Троянская война, например. Женщину не поделили. Люди любят свой народ, своё государство, и настолько, что готовы идти войной на других, убивать за любовь к родине. Но любовь и останавливает войны. Когда очередная ужасная война заканчивается, люди понимают, что лучше любить, чем убивать. И с веками люди становятся только лучше. Может, через тысячелетие война останется лишь страшилкой, и тогда у нас ничего не останется, кроме любви. Если выживем, конечно. А может, это происходит уже сейчас. Кто захочет воевать после конца света?

Даже с моим симулятором эмоций сложно постичь человеческое мышление. Оно всё-таки слишком завязано на эмоциях, в то время как у меня они лишь придаток к логическому мышлению. Хоть я и пытаюсь дать им волю.

— Может, Амальгама и права, — добавляет Кристина. — Слишком много боли человечество принесло самому себе.

Мне больно слышать эти слова. Не исключено, что именно так и появилась Ртуть. Кто-то решил, что Амальгама права и стал распространять эту идею как вредную заразу. Возможно даже, что Ртуть и помогла Амальгаме уничтожить мир. Эта теория закрывает все белые пятна в странной истории армагеддона.

Я должна переубедить Кристину. Доказать, что она ошибается.

— Нет, — возражаю я. — Если человечество и правда становится лучше, Амальгама не права. Просто вам нужно время. Пусть даже и тысячелетие.

— Было бы у нас тысячелетие, — говорит Леонид. — Пока Вадим и Артур заняты Афродитой, нам надо разобраться со Ртутью.

— И каким образом ты это делать собрался? — мрачно спрашивает Марс.

— Обратимся в охрану. Все разом. Кто-нибудь нас да послушает.

— Те ж сказали, полисмены могут быть этими… шизиками, короче, — говорит Сергей.

— Что, все сразу?

— Фанатиков искать бесполезно, — встревает Кристина. — Они себя не проявят, пока не начнут действовать. А они уже своё отдействовали. Или что ты предлагаешь, а, Лёнь? Всех нас в камерах запереть для общей безопасности?

— Хотя бы усилить защиту! Охранников выставить!

— Они и так выставлены. Не знаю, как у вас на корабле, а наши постоянно по всему отсеку летают. И Афродиту тоже наверняка защищают. Куда уж больше?

— Если они смогли обойти все меры предосторожности, то это и правда мог быть кто-то из охраны, — тихо и неуверенно говорит Марина.

— Вот именно, — соглашается Кристина.

— Или кто-то из остального экипажа, — говорит Сергей. — Или из блатных.

Все поворачиваются на Марса.

— Вы что, сдурели? — выкрикивает он. — Я жить люблю!

— Все жить любят, — говорит Кристина. — Но появлению Ртути это не помешало.

— Понять бы, что ими руководит, — говорит Леонид.

— Да какая разница? — вздыхает Кристина. — Нам бы найти наше тысячелетие. А то так и погибнем, не успев стать людьми.

Мне приходит в голову мысль, что искусственный интеллект от человека не так уж и сильно отличается. Мне хотелось бы стать человеком, но и люди сомневаются в своей человечности. Я пытаюсь постичь эмоции, но и для людей они непостижимы. А кто-то из них опускается на моральное дно, не выдержав жестокости мира.

Прямо как Амальгама.