Антропоцид

#005 // Любовь и война // Константин // Вадим

Константин

Во что мне верить?

Сердце говорит, что мой сын никогда бы не стал террористом или сектантом. Он слишком умён для этого. Но разум не исключает ничего. После конца света мы оказались в мире, в котором возможно всё, что угодно.

Слова тех пацанов не выходят из моей головы. Да, молодые. Да, они не профессиональные полицейские. Да, лентяи. Ну, и что с того?

У меня достаточно аргументов для подтверждения их теории. И теперь эта мысль пускает во мне корни, прорастает в каждую клеточку тела.

Я не могу от неё избавиться, хоть и очень, очень хочу.

Вадим сидит с закрытыми глазами в кресле и глубоко дышит, будто спит. Он подключен к виртуальной реальности, и всё, о чём я сейчас думаю: что он делает? Гуляет с друзьями или сидит в каком-нибудь подвале на собрании последователей Амальгамы?

Внутренний голос тихо шепчет: «Ты слишком мнительный». Но разве мнительность — это плохо? Чего бы я добился в жизни без здравой доли паранойи? Если ты не готов к худшему — проиграешь.

Но ко всему надо подходить аналитически. Если Вадим — сектант, то когда он мог им стать? Что его сподвигло? Неужто и правда моё к нему отношение?

Нет, это слишком мелко. Определённо, этот фактор мог стать катализатором, но никак не причиной. Причина в другом.

Я вспоминаю, как Вадим упрашивал нас с Соней поучаствовать в проекте «Амальгама». Он восхищался ей. Он горел этим проектом.

— Пап, Амальгама — это будущее! — кричал он.

— Ты правда хочешь, чтобы в твоей голове копошились? Ещё и нас с мамой в это впутываешь?

Мне самому нравилась идея этого проекта. Мечтатель, каким я был когда-то в далёком детстве, протянул ко мне руки из глубин сознания. Но параноик пытался отбиться. Технологии и так проникли в нашу жизнь слишком уж сильно. Это ненормально, когда даже электрочайник знает тебя лучше, чем ты сам. А тут полное копирование сознания, причём для свободного использования третьими лицами. Включая правительства самых разных стран.

Но любопытство пересилило. Я спорил ради галочки, даже когда сам уже давно решил, что участвую в этой авантюре. Потому что не мог признать вслух, что передумал. Мне нужно было поломать комедию, чтобы потом сказать: «Ладно, так уж и быть».

Но как Вадим я Амальгамой никогда не горел.

А что, если Амальгама, увидев фанатичную любовь Вадима в момент записи его сознания, стала не только принимать информацию, но и каким-то образом передавать её? И завербовала моего сына, пока учёные снимали данные с его мозга.

Фанатичная любовь... Да уж. Это, пожалуй, самое точное определение тому, что я видел.

А фанатичная любовь свойственна только фанатикам.

В такие моменты я кручу в руках монетку. Я всегда боялся, что на меня косо посмотрят. Всегда боялся совершить ошибку. Когда я чувствую, что что-то может пойти не так, это становится навязчивой идеей и никак не выходит у меня из головы. Это касается всего, от работы до воспитания сына. Но монетка — она немного успокаивает. Крутить её в руке — что-то вроде ритуала. Мой способ отключиться от реальности, уйти от проблемы, переключить внимание.

Но вечно уходить от проблемы не получится. Её надо решать, иначе тревожность не уйдёт.

А пока решения нет, я просто сижу и кручу монетку в руках.

Старая пятирублёвая монета, которую я храню, кажется, лет с десяти или одиннадцати. Она всегда у меня под рукой. Каждый раз, когда мне казалось, что сейчас я облажаюсь у всех на глазах, я доставал её из кармана и перебирал пальцами левой руки. Не знаю, почему, но это обязательно должна быть левая рука.

Наличные деньги уже давно вышли из оборота. Но пять рублей до сих пор со мной.

Когда я позвал Соню в ресторан, чтобы сделать предложение, был почти уверен, что она рассмеётся мне в лицо, хоть ничто на это и не указывало. Всю дорогу до ресторана я крутил эти пять рублей, скрёб ребро ногтём, зажимал её то между указательным и средним пальцами, то между средним и безымянным. Потом ещё у входа в заведение стоял минут пять. Глубоко дышал и игрался с монетой.

Конечно, всё обошлось. Умом я понимаю, что кусок металла никак не повлиял на ответ Сони, но древний инстинкт во мне в виде магического мышления упорно выстраивал в голове причинно-следственную связь. Психотерапевт настаивал, что это может быть частью того самого пресловутого обсессивно-компульсивного расстройства, но я уверен, что дело в другом.

Я трус, который научился перешагивать через свои страхи и строить из себя самого уверенного человека на свете. До такой степени, что сам поверил в собственную смелость.

А монетка — просто ритуал, который помогает мне успокоиться и сосредоточиться в ответственный момент. С её помощью я и обретаю уверенность.

В чувство меня приводит стук в дверь. Я быстро убираю монету в карман.

Это ещё кто? Может, у охраны появилась какая-то информация? Хорошо бы, а то я весь как на иголках.

Я встаю и разминаюсь. Ох, как же спина затекла... Долго я, однако, так сидел.

Стук не повторяется. Охрана, мне кажется, была бы куда настойчивей. Что же это за незванный гость тогда?Доковыляв до двери с хрустом в ногах, нажатием кнопки я открываю дверь. И передо мной появляется Лиза.

— Привет, — говорит она.

— О, привет, — от неожиданности я теряюсь. — А откуда ты знаешь номер моей каюты?

— Ты сам сказал.

— А, точно.

— Я не вовремя?

— Нет, что ты? Заходи, конечно. Просто голова забита всяким.

Я отступаю, и Лиза неуверенно заходит внутрь.

На самом деле, Лиза застала меня врасплох. Всё-таки она немного не вовремя. Мне нравится проводить с ней время, конечно, но о чём мне сейчас с ней говорить, если я погряз в размышлениях и сомнениях в собственном сыне? Ну не вываливать же всё это на неё. У Лизы и своих проблем хватает.

Тем не менее, она впервые пришла ко мне сама, и я не могу упустить этот момент.

— Это Вадим?

— Ага. Гуляет в своём Homeland, как всегда. Ах, да, присаживайся, — я указываю Лизе на одно из офисных кресел.

— Да, спасибо, — говорит она и садится на кровать.

Я уже чуть не сажусь на это самое кресло сам, как Лиза вдруг говорит:

— Может, сядешь рядом?

— А... ну да, — отвечаю я и пересаживаюсь к Лизе.

Она кладёт голову мне на плечо.

Лиза ничего не говорит. А мне сказать и нечего. Да и надо ли? Мы молча сидим и смотрим на Вадима, будто это наш с ней совместный ребёнок. Интересно, что у неё сейчас в голове. Вспоминает своего сына?

По словам Лизы складывается ощущение, что он был грамотный парень. И что отношения у них в семье были здоровые. Наверняка ей и не приходилось терзаться подобными сомнениями.

Может, всё-таки стоит с ней посоветоваться? Я привык решать проблемы сам, но сейчас у меня нет на это сил. А больше мне и поговорить не с кем.

— В охране мне сегодня сказали, что Вадим может быть сектантом, — внезапно говорю я.

— Что? — Лиза поднимает голову и вопросительно смотрит на меня.

И я всё рассказываю. Слова даются с трудом. Меня снова накрывает чувство беспомощности. Я только взял под контроль свою жизнь, а теперь снова не знаю, что делать. Конечно, я бы предпочёл считать всё это бредом, но такие подозрения нельзя игнорировать.

Я то убеждаю себя в том, что это всё неправда, то начинаю верить.

— И что ты сам по этому поводу думаешь? — спрашивает Лиза.

— Всё возможно, — отвечаю я.

— Знаешь, мне кажется, настоящий отец вот так сходу своего сына в сектанты записывать не станет. Он постарается докопаться до истины.

— Если честно, я сомневаюсь, что это возможно. Вадим не такой. Никогда таким не был. Да, он как-то связывался с плохой компанией. Но не до такой же степени.

— Но ты сомневаешься, да?

— Не могу выкинуть слова охранника из головы.

— Почему бы тебе не поговорить с сыном?

— И что он мне скажет? «Папа, я сектант и террорист»? Нет, я только спугну его. Мне самому нужно во всём разобраться.

— Разберёшься, — говорит Лиза. — А пока не бери в голову. Я пришла к тебе не просто так.

— Да? И зачем же?

Я смотрю Лизе в глаза. Что-то неощутимо изменилось в её взгляде. Будто она чего-то ждёт от меня.

— Просто расслабься, — говорит она.

Лиза снова кладёт голову на плечо и обнимает меня. Потом её рука касается моей щеки.

Кажется, это тот самый знак, которого я ждал. Я целую её. Лиза откидывается назад и утягивает меня за собой на кровать.

— Вадим... — шепчу я в поцелуе. — Он может выйти из виртуальности в любой момент.

Вадим

С Алисой мы гуляли около часа. Много разговаривали о семье, о том, что ждёт нас на Венере и о планах на будущее. Ей придётся нелегко: в ближайшие годы едва ли экономисты будут в почёте.

Зато я, скорей всего, неплохо устроюсь. Так что пообещал Алисе, что по возможности помогу ей куда-то приткнуться. Конечно, едой и жильём обещают обеспечить всех, но кто знает, что ждёт нас завтра? Система будет меняться, блага будут перераспределяться. Иначе никак.

Сейчас мы стоим на аэропарковке и ждём такси. Да, я решил выпендриться и раскошелился на то, чтобы посмотреть на Москву с высоты птичьего полёта.

— Вадим, — говорит Алиса. — Спасибо.

— Что? — я теряюсь от такой внезапности. — За что?

— У тебя нет такого чувства, будто ты умер, а теперь снова живой?

— Да. Есть. Со встречи с тобой.

— Вот и у меня сейчас это самое чувство. Теперь, когда мы наконец смогли провести время вместе. И я говорю тебе за это спасибо.

Умер... Да, все мы морально умерли в ту секунду, когда завыли сирены. Я пытался оживить себя, возвращаясь в прошлое. Гуляя по виртуальности, общаясь с мамой и Даней. Но прошлое — это не жизнь. Это лишь сублимация. Жить надо сейчас, и другой жизни у нас нет.

— Тебе тоже спасибо, — отвечаю я и смотрю на Алису.

Я в забытьи. Мне хочется прорвать ткань виртуального пространства и ворваться на Афродиту-2. Посмотреть на настоящую Алису. Парить с ней в невесомости и прижимать к себе.

И плевать на Амальгаму, на все её сумасшедшие планы.

Я осматриваюсь. Приятное место для такого момента. Мы стоим на самом краю асфальтированного пятачка для посадки, где-то три на три метра. Вокруг нас поле и редкие деревья, а издалека доносится шум машин. Солнце уже спряталось, но небо ещё сумеречное. Приятный тёплый московский вечер.

— Возможно, скоро нас не станет, — говорит Алиса.

— Да. Но сейчас это неважно, — отвечаю я.

Она берёт меня за руку.

— Если мы умрём, я не хочу вспоминать в последний момент жизни взрывы, бункеры и крики отчаяния, — говорит она. — Хочу в этот момент думать о хорошем. О том, что успела несмотря ни на что.

Алиса прижимается ко мне и целует. Я закрываю глаза. По синапсам бежит импульс, сообщающий о соприкосновении губ, которого никогда не было. Мозг вспоминает былые поцелуи и воссоздаёт из воспоминаний о них ощущения. Реконструкция поцелуя прямо в моей голове.

И всё равно это лучший поцелуй в моей жизни.

Время замирает, а шум города уходит куда-то на задний план. Сейчас я в собственной виртуальной реальности.

Но в тишину врывается звук приближающихся винтов. Я открываю глаза и вижу, как развеваются волосы Алисы. Мы отрываемся друг от друга и поднимаем головы.

Стильный чёрный с серебристым оттенком автомобиль медленно опускается с неба. Когда он садится на землю, винты потихоньку останавливаются.

«Машина подана», — услужливо сообщает приятный женский голос из кармана, в котором лежит телефон.

Я по-джентльменски открываю Алисе дверь, после чего сажусь следом. Здесь всего два сиденья, пилота нет: они и в реальности управлялись компьютером. Сколько человечество ни мечтало о летающих автомобилях, они полноценно так и не вошли в обиход. Слишком уж сложно управлять подобными машинами.

А вот сеть такси, управляемых единым искусственным интеллектом — легко. Он и пилот, и авиадиспетчер в одном лице.

Земля падает вниз, открывая нашему взору огни ночного города. Уже совсем темно, и Москва теперь светится как гирлянда.

— Здравствуйте, — говорит из динамика всё тот же женский голос. — Спасибо, что пользуетесь услугами компании «Ястреб». Я Аэро, ваш водитель и ассистент.

«Ястреб» — одна из немногих компаний, формально продолжающих своё существование. Искусственного интеллекта Аэро, конечно, уже нет. Это просто скрипт, имитирующий его.

Голографический проектор отображает перед нами карту города и несколько виртуальных кнопок. Зелёный шарик моргает пару секунд и трогается с места. Мы летим.

— Я любила гулять в этом парке, — Алиса показывает пальцем вниз. — Там всегда было так тихо.

Я успеваю мельком заметить небольшой парк. Скамейки, пара беседок, светящийся разными цветами фонтанчик в самом центре. И зелень, конечно же.

— Ты и сейчас можешь там гулять, — отвечаю я.

— Нет, — шепчет Алиса. — Там всё мёртвое.

У меня аж мурашки по коже бегут. Я думал, будет романтичнее.

Нависает неуместная, зловещая тишина. Говорят, в первых аэротакси всё тарахтело как в вертолёте, но в современных машинах шум винтов не слышно совершенно. Когда я катался на них с отцом или мамой, мы включали музыку, но сейчас это было бы не в тему.

— Прости, — говорит Алиса. — Я порчу тебе настроение. Забудь, что я сказала.

— Всё хорошо, — говорю я и беру её за руку.

Алиса легонько улыбается мне. Но эта улыбка полна грусти.

Больше по дороге мы не проронили ни слова.

— Ну, добро пожаловать в моё жилище, — говорит Алиса, когда мы переступаем порог её квартиры.

Она разводит руками, демонстрируя единственную комнату своего жилища.

Алиса садится на диван и притягивает меня к себе. Я осматриваюсь. Зелёные стены, пустой шкаф, окно без штор. Пока Кристина превращала свою квартиру в особняк миллионера, Алиса просто не стала заморачиваться. И правда, а зачем?

В углу одинокая розетка, вместо люстры из потолка торчит простая лампочка. Стул в углу, пара кофт на нём, табуретка, поцелуй Алисы...

По телу вновь пробегает волна эйфории. Если я сплю, то пожалуйста...

Не будите меня. Никогда.

— Если послезавтра мы умрём, я хочу, чтобы было, что вспомнить на смертном одре, — говорит Алиса.

— Да, ты говорила, — шепчу я в ответ.

Алиса запускает руку мне под майку, а я расстёгиваю пуговицу её кардигана.

Константин

Мы с Лизой лежим на кровати и страстно целуемся.

Даже не думал, что ещё способен на такую страсть.

И плевать я хотел, выйдет ли Вадим из виртуальности. Плевать, что там говорит охрана, какие секты бродят по кораблю, плевать на ад, что раскинулся на планете Земля и на базы, парящие в облаках венерианского ада тоже плевать.

Плевать на всё.

Во мне скопилось столько энергии, столько эмоций. Агрессия и любовь, злоба и радость, отчаяние и предвкушение — всё это не находило выхода уже очень давно. Сейчас оно всё сконцентрировалось в одной точке, и я направил эти эмоции на Лизу.

Я запускаю руку под её кофту и глажу мягкую кожу. Начинаю снимать с неё эту кофту, как вдруг Лиза останавливается и слегка отодвигается от меня.

— Я не могу, — говорит она. — Прости. Думала, что смогу, но... нет. Не могу.

Во мне бушует пламя. Я порываюсь продолжить, проигнорировать слова Лизы. Но вместо этого делаю глубокий вдох.

Так нельзя. Я не такой человек.

Лиза бережно убирает мою руку и расправляет кофту. Она молча смотрит на меня, её взгляд полон сожаления.

Она ещё не готова. Мне кажется, лучше оставить её одну, дабы она могла побыть наедине со своими мыслями. Я уже встаю, но Лиза обнимает меня и прижимает к себе.

— Только не уходи.

Я обнимаю её в ответ.

— Костя, прости, пожалуйста. Я не могу. Пока не могу. Давай пока останемся здесь.

Вадим

Это всё не по-настоящему, но кажется реальней, чем вся моя жизнь. Наши вещи скомканные валяются на полу, а мы с Алисой вместе. Мы единое целое.

Мне кажется, я могу всё.

Пусть этот мир и правда мёртв. Зато я живее всех живых.

По крайней мере, пока.