Алхимия крови и слез

2

Весь день у Эйдариса болела голова.

К обеду он даже вызвал придворного лекаря. Тот выдал настойку, горькую и тягучую. От нее только затошнило, так что Эйдарис решил, что он не голоден. Но и головная боль отступила — правда, ненавязчиво вернулась после прогулки с принцессой Калиндеей.

Она и вправду оказалась прекрасной наездницей, с радостью говорила о родной земле, а Эйдарису было интересно послушать.

Для него Мередар навсегда остался негостеприимной страной, где местные колдуны прятались по скалам, бил колкий холодный снег, вымораживающий даже внутренности. Отец постоянно злился, а брат подхватил местную горячку и чуть не умер. Эйдарис дрожал от холода и не отходил от Кэла, который бредил несколько дней — и это еще больше раздражало отца. Что один его сын оказался слишком слабым, а второй готов отложить всё из-за брата.

Вообще-то именно Эйдарис и Кэл продумали тогда всю стратегию. Как выкурить плохо подготовленную мередарскую армию и разбить ее, лишив единственной возможности сопротивляться. Никто раньше не завоевывал Мередар, потому что отступали раньше, перед ее скалами. Кэл чуть не умер, Эйдарис едва не лишился пары отмороженных пальцев, но империя покорила эту землю.

Оба брата были тогда слишком измучены: Кэл восстанавливался после изнурительной болезни, а Эйдарис просто послал отца к дестанам, злым духам, и залез под шкуры — он не помнил, когда в последний раз по-человечески высыпался.

Так что отец провозглашал себя императором Мередара, он же договаривался на благородную заложницу. Правда, король Мередара ловко откладывал исполнение этой части договора. Сдался теперь, почти год спустя после смерти отца Эйдариса. Когда молодой император послал Вестника, жестко напомнив об обязательствах.

Эйдарису было плевать, кого пришлет Мередар. Ему просто донесли, что королевство опять копит войска. А разбираться с этим сейчас времени не было.

К удивлению Эйдариса, принцесса Калиндея оказалась неглупой, хорошо образованной и далеко не кроткой. Она безусловно боялась, но не пыталась угодить. И это нравилось Эйдарису: он уставал от бесконечного пресмыкания, не получал от него удовольствия.

Она сказала, что ее обычно называют Деей. Эйдарис поведал, что брат тоже предпочитает, чтобы его имя сокращали. Никто при дворе не звал Кэла полным именем.

Касательно императора никто, конечно, и помыслить о подобном не мог.

Принцесса ясного неба и звёзд. Может, ей понравится суровая и жестокая империя. Дее придется полюбить ее и понять, что это — новый дом.

После прогулки у Эйдариса было еще несколько личных встреч. К счастью, никаких заседаний Совета, послов и прочих прелестей. Какой смысл быть владыкой империи, если никто на этой огромной территории не может избавить от такой простой вещи как головная боль?..

Эйдарис решил подождать в саду. В растениях он понимал примерно ничего, резкие запахи ему не нравились, зато место напоминало о матери и ее рассказах о круговороте жизни.

То есть, на самом деле, она была матерью Кэла и Лиссы. Вторая жена императора. Первая умерла, когда родила Эйдариса, отец снова женился два года спустя, так что всю сознательную жизнь Эйдарис воспринимал как мать именно леди Алилу.

Она любила живые растения, она-то и занялась этим садом. Ничего не понимая в политике и не желая в ней участвовать, она управляла маленькой армией садовников, доводя их до изнеможения. До сих пор одни из самых приятных воспоминаний Эйдариса из детства — это как он десятилетним мальчишкой сидел на аккуратных цветных плитках, усыпанных лепестками, и слушал рассказы леди Алилы. Пятилетний Кэл засыпал, а совсем маленькая Лисса копошилась рядом, старательно цепляясь за Эйдариса в первых попытках встать на ножки.

Мать рассказывала о том, что жизнь не бывает конечна. Когда мы умираем, то перерождаемся или превращаемся в добрых духов. Носимся по миру, будто лепестки, сорванные с цветов, помогаем потомкам. Поэтому так важно чтить духов предков. Поэтому они оберегают клан дракона, который всегда их чтит.

Мать всегда была верной дочерью клана.

Стоит зайти к ней. Даже для молодого императора не считалось зазорным навестить мать в ее покоях и попросить совета. Хотя Алила предпочитала не раздавать советов, но была рада поговорить с детьми.

Сад всегда цвел. Одни растения умирали, но на их месте тут же зацветала другая часть. Постоянное движение.

Пока не приходила Долгая ночь, и на месте сада оставались только голые ветви. «Они тоже видят сны», говорила мать.

Еще не было настолько холодно, но листья уже опали и лежали на земле, прихваченные изморозью. Сапоги императора топтали резные листочки, а сам он думал, правда ли этим голым веткам что-то снится?

Может, они тоже сомневаются, на своем ли они месте. Смогут ли они совершить то, что не удалось отцу — так пообещал сам себе Эйдарис в день смерти императора. Тот едва не развалил всё созданное. Эйдарис хотел его сохранить и преумножить.

Только не знал, он те цветы, что ярки только днем, но исчезают при первых порывах Долгой ночи? Или тонкий кустарник, что сбрасывает листву, но упорно цепляется и за промёрзлую землю?

Приближение Клинков Эйдарис, как и всегда, почувствовал заранее, их четкий и строгий магический след, доступный главным звеньям драконьего клана. Император отвернулся от растений, сцепил руки за спиной и спокойно ждал.

Скользящие фигуры в черном, плотные повязки на глазах, выжженные магией волосы. Они одновременно преклонили колени, прикладывая правые кулаки к сердцу.

— Как прошло в Та-Шане?

— Неверные узнали гнев императора, — коротко сказал Фер Рин.

Его сестра Эли Рин в согласии склонила голову. Обычно она говорила с людьми со стороны, а ее брат — с императорской семьей.

— Будут еще задания, Ваша светлость?

— Отдохните.

— Значит, пока нет?

— Это значит, что вам стоит отдохнуть, — вздохнул Эйдарис. Он прекрасно знал, что Клинки могут будто бы не уставать неделями и месяцами, пока не выполнят поставленную задачу. Правда, после этого могут и умереть от истощения. Отдыхать они не умели, чем пользовались многие главы клана. Но Эйдарис не хотел таким быть.

Безжалостным к врагам — безусловно. Но о своих людях надо заботиться.

— Оставайтесь во дворце, пока я не призову вас.

Клинки существовали столько же, сколько и клан. Верные воины, беспощадные убийцы. Если глава клана был головой дракона, то Клинки — его когтями.

Когда они погибали, клановые жрецы находили новых добровольцев и специальными обрядами, которые держались в тайне, создавали новых Клинков. Идеальное оружие.

— Хотя у меня будет задание, — внезапно сказал Эйдарис. Он прекрасно знал, что совсем без дела Клинки не могут. — Присмотрите за принцессой Калиндеей, кто будет с ней встречаться, налаживать связи. И за моей сестрой.

— Присмотреть? — переспросил Фер Рин.

— Оберегать. Мараан не доволен, что она здесь, они могут пойти на любые меры.

Фер коротко кивнул, а вот его сестра Эли нахмурилась. Эйдарис прекрасно понимал, в чем причина ее сомнений: он и сам заметил, как Фер замирает чуть дольше рядом с Лиссой, как она сама смотрит на него, когда думает, что никто не видит.

Что ж, пусть разберутся.

— Это всё, Клинки.

— Служим вечно, Великий дракон.

Они снова преклонили колени и растворились в сгущающихся сумерках. Эйдарис мог быть известен как император половины мира, но для клана он всегда оставался прежде всего Великим драконом. Тем, кто вёл их путем величия, который начал еще дед, когда завоевал трон. Завоевал с помощью клана, конечно же. При поддержке незримой армии, которая умела обмениваться тайными знаками и была верна только Дракону.

Их объединяла не кровь, а незримая чешуя.

Покинув сад, Эйдарис направился ко дворцу, заметив, что слуги уже вовсю зажигают огни: те будут гореть всю ночь, указывая дорогу духам предков. Отпугивая злых дестанов.

Эйдарис не столько увидел, сколько почувствовал схватку. Короткую, яростную, совершенно не аристократичную. А потом его глазам действительно предстал брат, сцепившийся в дружеском поединке с одним из дворян.

— Он его сейчас убьет, — покачала головой Лисса, скользнув к брату. Было не совсем понятно, кого она имеет в виду.

Дворянин был высоким, массивным, он успел опрокинуть Кэла на землю, а теперь наносил короткие удары по корпусу.

Эйдарис рассвирепел. Мало того, что затеяли драку, будто уличные бродяги, так еще посреди двора императорского дворца!

— Хватит.

Его голос мог бы выморозить камни до основания, а вложи он чуть больше магии, так и в прямом смысле раздробить кости, не прикасаясь к ним.

Дворянин тут же отшатнулся, в ужасе глядя на императора. Торопливо поклонился и постарался как можно быстрее удрать. Эйдарис лишь мельком глянул ему вслед, но запомнил. Сын одного из министров.

Кэл вскочил на ноги, воплощение праведной ярости:

— Дестаны тебя разбери! Зачем вмешался?

— Будешь говорить в таком тоне, узнаешь гнев императора, — спокойно сказал Эйдарис.

Кэл тут же осекся, хотя не перестал прямо-таки истекать яростью. Но вокруг сновали слуги, многие из них остановились, чтобы поглазеть. Не стоит давать им повод думать, будто Кэл относится к императору непочтительно.

Когда после Мередара Эйдарис дрожал от холода под тремя шкурами и никак не мог согреться, Кэл, даже не выздоровевший до конца, притаскивал ему еще шкуры, а потом растирал местными мазями, чтобы согреть.

Наедине они всегда оставались братьями, но при посторонних один из них был императором.

— Ты не должен был вмешиваться, — буркнул Кэл.

Он коротко поклонился и устремился во дворец. Эйдарису оставалось только вздохнуть.

— Не злись на него, — молчавшая до этого Лисса взяла брата под руку. — Он знает, что его ждет, и ввязывается в бои, которые не может выиграть.

— Не обязательно ждет.

— Ты император. Но ты не властен над всем.

Думать о проклятиях и прочих мрачных вещах не хотелось. Поэтому Эйдарис увлек сестру на короткую прогулку, как они и собирались. Она рассказывала о последних письмах из Мараана, где родственники мужа опять что-то требовали.

— Мы покажем им мощь дракона, — пообещал Эйдарис. — Они слишком далеко зашли. Они хотели убить тебя!

— Ах, я не знаю, правда ли родственнички подсунули тот яд. Но я рада, что ты понял меня, когда после этого я не смогла там оставаться и позорно сбежала.

— Ты вернулась домой. Здесь ни тебе, ни твоей дочери ничего не грозит. Даже мараанские титулы при тебе.

— Потому что они не знают, как меня их лишить без скандала! — фыркнула Лисса. — Халагард пытался убить тебя, но на них ты что-то не собираешься спускать дракона.

— Всему свое время. Это не только вопрос мести или ярости. Это вопрос стратегии.

Лисса закатила глаза и предложила наконец поужинать. Она вообще любила делать вид, будто ничего не понимает в политике, словно ее это вовсе не касается. Но Эйдарис прекрасно знал, что Лисса так же умна, как он сам или брат. Но привыкла прятаться за маской, чтобы ее недооценивали.

Как и поступил Мараан. А Лисса докладывала обо всем, что происходило внутри страны, начала обширную работу, чтобы развалить многое в местной власти… у нее бы получилось, если муж не умер так некстати.

Лисса заседала в Совете наравне с министрами, принцем и самим императором. Она улыбалась, казалась дурочкой, а потом выдавала самые ценные предложения. К сестре Эйдарис всегда прислушивался. Как и к брату.

Клан — это незримая чешуя. Но те, кто связан одной кровью — это живое бьющееся сердце драконьего клана.

Империя может рухнуть, но клан всё равно останется.

После ужина Лисса отправилась рассказывать сказку на ночь дочери, а Эйдарис еще долго сидел над бумагами из Мараана и военными отчетами. Потом потянулся, разминая затекшие мышцы. Скинул мундир, тяжелая брошь и перстни уже давно лежали на столе.

Оставшись в одной рубашке, Эйдарис подошел к окну и тоже зажег небольшой фонарик. Он не знал толком, верил ли в добрых духов предков, но чтил те традиции, которые уважали в клане и в империи. Которые были так дороги матери.

Интересно, отец тоже стал добрым духом? Присматривает ли он за детьми? Или решил переродиться на земле в новом воплощении?

Эйдарис собирался лечь спать, прикидывая план на следующий долгий и тяжелый день, когда в дверь покоев громко застучали.

Слуга на пороге казался почти испуганным:

— Ваша светлость! Ваш брат…

Эйдарис мгновенно всё понял. Он кивнул и широкими шагами направился в комнату Кэла.

— Никого не впускать, — коротко кинул он слугам, которые переминались с ноги на ногу перед дверью. — И не заходить.

Они не ослушаются приказа императора.

Покои принца были меньше императорских, но обширные, хорошо натопленные. Краем глаза Эйдарис заметил, что на окне тоже горит огонек для добрых духов. Других огней в комнате не было, значит, внутрь слуги заходить не решились. Но понятно, что их напугало: с кровати раздался громкий стон.

Эйдарис решительно пересек оставшееся расстояние, присел на постель, коснулся плеча брата:

— Кэл, послушай, я здесь. Я здесь.

Он явно пока не слышал. Его тело сотрясалось в судорогах, с губ срывались стоны, а дыхание было частым и прерывистом. Приступ явно начался давно.

— Что же ты меня не позвал, — вздохнул Эйдарис, не отпуская плеча брата.

Он не знал, как это работает, но энергия Эйдариса всегда гасила приступы, хотя сам он ничего не делал и не ощущал. Правда, обычно Кэл чувствовал чуть ли не за день приближение подобного приступа, но в этот раз не стал звать брата. Может, думал, что ничего сильного не будет — с короткими приступами он справлялся сам.

Эйдарис помнил, как уехал с отцом в Та-Шан. Они занимались делами, когда прилетел Вестник от матери. Она писала, что у Кэла приступ и просила вернуться как можно быстрее. Император и Эйдарис гнали лошадей, но всё равно прибыли только следующим вечером. Кэл тогда едва дышал: ему было лет двенадцать, он лежал почти как мертвый, изможденный постоянными судорогами. Присутствие Эйдариса быстро помогло.

Это мог быть любой из них, но так вышло, что проклятие пало именно на Кэла.

Вообще-то они считали, что всё обошлось. Отец думал, иссякло на его сестре. Дед принес проклятие в семью: невозможно построить империю и не перейти дорогу хотя бы одному сильному колдуну. Тот проклял императорский род. В каждом поколении должен появиться тот, кто будет постепенно угасать, мучимый приступами.

Отец говорил, что его присутствие тоже помогало сестре. Но когда он отправился в первый военный поход, приступ длился три дня и в конце концов убил ее. Он не успел.

Эйдарис, Кэл и Лисса были абсолютно здоровы, отец думал, проклятие наконец-то угасло. А потом, когда Кэлу было десять, случился его первый приступ.

Сейчас его дыхание выровнялось, он только дрожал, весь потный и от того мерзнущий. Эйдарис натянул на брата шерстяное одеяло и улегся рядом.

— Я побуду здесь до утра, — сказал Эйдарис. — Как ты?

— Не хочу я ничего чувствовать, — устало пробормотал Кэл, не открывая глаз. Он почти с головой укрылся одеялом и сжался. Придвинулся к брату. — Какой же я бессмысленный…

— Почему не позвал? Приступ быстро бы исчез.

— Потому что ты не нянька. Ты император.

Они говорили об этом, конечно, говорили. Кэл в такие моменты казался потухшим. Он упрямо повторял, что так не будет продолжаться вечно. Эйдарис не может срываться к нему в любое время, у него есть обязанности. Он был прав, но Эйдарис понятия не имел, что еще можно сделать.

Они не могли объявить об этом в открытую, знание о проклятии могло показать императорскую семью слабой. Даже клан вряд ли бы спокойно это принял. Те колдуны, с которыми пытался осторожно говорить Эйдарис, разводили руками: такое проклятие невозможно снять, лишь ждать, когда оно само исчезнет, ведь колдовство не вечно.

Иногда приступов не было подолгу, и Эйдарис радовался, может, они и вовсе иссякли. Но в последнее время снова участились и совершенно выматывали Кэла.

Он пробормотал еще что-то горькое, но Эйдарис не вслушивался.

Империя — это сталь и кровь. Клан — это мощный дракон. Оставалось надеяться, он не лишится части сердца, а кровь не будет кровью семьи. Иначе зачем тогда Эйдарису вся эта гребаная империя?