Аландская Звезда

Глава 19

Как известно, шахматы придумали в Индии. И ни один полководец в этой древней, многолюдной и жаркой стране не мог возвыситься без умения двигать фигурки по клеткам, искусно заманивая оппонента в ловушки и просчитывая действия на много ходов вперед. Впрочем, в те славные времена, когда шахматы назывались чатуранга, к пешкам, коням, колесницам (ладьям) и слонам добавляли еще бросок игральной кости, определявший, какой фигурой предстоит сделать новый ход. Этим обеспечивалась непредсказуемость, вносился фактор удачи, которые во все века являлись неизменными спутниками настоящего сражения.

И вот теперь, по прошествии многих веков, одному из самых молодых капитанов первого ранга Российского императорского флота[32] Григорию Ивановичу Бутакову предстояло разыграть такую комбинацию в середине партии, которая дала бы русскому флоту наибольшие преимущества в эндшпиле. Его упорный, пытливый разум требовал действий и точных, выверенных решений. Потому он уже в сотый раз прокручивал все свои возможности и ходы, просчитывая возможную реакцию противников и всякий раз приходя к неутешительному выводу — продержаться с наличными силами до прихода помощи можно лишь чудом. А в чудеса будущий «беспокойный адмирал» давно не верил.

Совещание у коменданта лишь укрепило его в этом мнении. Большое начальство, как и следовало ожидать, поспешило самоустраниться. Сорокин, хоть и собирался драться до последней крайности, прекрасно понимал, что устоять не сможет, и подспудно готовил гарнизон к отступлению, рассчитывая спасти хотя бы людей. Так что, так или иначе, но основная тяжесть завтрашнего боя ляжет на плечи бригады Бутакова.

Вернувшись из штаба к попыхивающему в темноте флагманскому «Бомарзунду», он, к немалому своему удивлению, застал на нем практически всех командиров подчиненных ему кораблей и судов. Не было лишь Дудинского и Серкова, канонерки которых «Гоголь»[33] и «Оса» сейчас находились в море.

— Что скажете, Григорий Иванович? — задал мучавший всех вопрос Поклонский.

— Сегодня был тяжелый день, господа, — немного собравшись с мыслями, ответил Бутаков. — Но помяните мое слово, он — ничто по сравнению с завтрашним. Никакой шторм или буря не сравнятся с тем, что ожидает нас, буквально через несколько часов. Полагаю, всем ясно, что бастионам крепости не устоять перед броненосными батареями союзников. И как только неприятель покончит с нашими минными полями, развязка станет неминуемой.

— И что же делать? — мрачно поинтересовался Бойе, который несмотря на ранения остался в строю и теперь сидел с туго забинтованной головой и левой рукой, закрепленной на косыночной повязке.

— Драться!

— Но как?

— Неправильный вопрос, господа. Не как, а где? Противник наверняка попытается войти на внутренний рейд. Тут, на узостях, где он не сможет воспользоваться своим численным превосходством, мы его и встретим! В первую голову, я имею в виду, конечно же, «Бомарзунд».

— Но ведь неприятельские броненосцы неуязвимы для артиллерийского огня!

— А вот это зависит от расстояния. При выстреле в упор все может быть совершенно иначе.

— Таран! — взмахнул рукой Поклонский. — Удар такой массы выдержать невозможно!

— Согласен! — поддержал подчиненного Бутаков. — Тем паче, что противник не сможет маневрировать в узостях пролива.

— А если все-таки промахнемся? — нерешительно спросил лейтенант Валериан Вицкий, командир канлодки «Туман» и единственный в отряде представитель Гвардейского Экипажа «Плохой погоды».

— Тогда пустим в дело шестовые мины, — криво усмехнулся Бойе.

— А как же…

— Вражеские артиллеристы будут заняты «Бомарзундом».

— И все равно это самоубийство.

— Алтари отечества иногда следует смачивать кровью героев! — голос начальника отряда стал мрачно торжественным. И сам его облик, израненного, в бинтах, был этим словам прямым подтверждением, так что возражать никто не стал.

— В других обстоятельствах я счел бы предложение господина капитан-лейтенанта неприемлемым, — пресек дискуссию Бутаков. — Но сейчас он абсолютно прав! Мы должны держаться. Любой ценой!

— Да какой же во всем этом смысл⁈ — в голосе Вицкого прорезалось отчаяние. — Ведь враг все равно сильнее, а стало быть, все наши усилия бесполезны!

— Вовсе нет! Не далее, как сегодня днем я имел честь связаться по телеграфу с великим князем Константином Николаевичем. Генерал-Адмирал приказал держаться до последней крайности и заверил, что идет к нам на выручку!

— Что ж, — явно повеселел от этой новости Поклонский. — Слова его императорского высочества никогда не расходились с делом!

— Но…

— Никаких «но», господа. Наша задача продержаться до прихода главных сил, и мы ее выполним! Подумайте сами, если броненосцы союзников будут связаны боем с нами, остальные их силы останутся без защиты!

— Вы правы, Василий Константинович, — кивнул Бутаков. — А теперь вернемся к диспозиции предстоящего боя. Уже очевидно, что враг нацелился на Большой фарватер. Укрепления Густав-Сверта и Скандаланда полуразбиты. Союзникам остается пройти пару кабельтовых, и они выйдут на чистую воду. Нам надо их задержать как можно дольше. Скорость броненосцев отряда Лихачева не превышает пяти узлов. До Кронштадта 142 мили (речь о морских милях, в сухопутных единицах равно 263 км). Стало быть, идти им никак не меньше 28 часов. Иначе говоря, эскадра прибудет только завтра к вечеру. А потому давайте подумаем вместе, что мы еще можем предпринять. Да, вот еще что. Малый и Средний фарватеры решено перекрыть, затопив там несколько парусных кораблей.

— «Россию» тоже? — помрачнел Поклонский.

— Увы, Василий Константинович. Ни на что иное ваш бывший корабль сейчас все равно не годен.

— Вместе с артиллерией?

— Увы. Времени снимать то, что на ней осталось, у нас все равно нет!

— Господин капитан первого ранга, разрешите вопрос, — поднялся со своего места старший минер-гальванер отряда канонерок инженер-поручик Михаил Боресков. Молодой, двадцатипятилетний офицер, ученик полковника Вансовича и светлой памяти генерала Шильдера.

— Да, конечно.

— Мин Якоби у нас не осталось. Однако в арсеналах крепости имеется некоторое количество мин конструкции господина Нобеля. Да, взрывчатого вещества в них маловато, зато устанавливаются они довольно быстро. Предлагаю набросать их на фарватере и в десанто-опасных местах.

— Слово-то какое, «десанто-опасных»… сами придумали?

— Никак нет, слышал от его высочества!

— Понятно. Полагаете, в этом действии есть смысл?

— Конечно. Большому кораблю «нобили», конечно, не страшны. Но вот шлюпку с десантом разбить вполне способны. Опять же, я, конечно, не моряк, но полагаю, взрывы под днищем не добавят союзникам бодрости.

— Это верно. Действуйте!

— Это еще не все…

— Вот как? Что ж, продолжайте.

— Кроме перечисленного выше, у нас осталось одиннадцать шестовых мин. Подчиненные господина капитан-лейтенанта смогут использовать четыре из них. Много шесть. Остается пять, которые можно установить на дне пролива и подорвать во время прохождения вражеских судов.

— Вы это серьезно?

— Вполне. Задача, признаюсь, не самая простая, но вполне решаемая.

— Я против! — решительно возразил Бойе. — Мин и так мало, чтобы расходовать их таким глупым образом…

— Вы сможете использовать в бою более шести мин? — перебил его Бутаков.

— Нет, — помрачнел начальник отряда канонерок. — Тут бы одной из четырех прорваться, и то счастье.

— Понятно, — кивнул комбриг и повернулся к минеру. — Действуйте, Михаил Матвеевич. Но помните, времени у вас до утра. Не успеете, лучше совсем не беритесь!

— Успею!

— Тогда с Богом!

Тем временем на внешнем рейде не прекращались тральные работы. Ожесточение союзников достигло такого предела, что они были готовы продолжать и при полной темноте, но к счастью, для них небо оказалось безоблачным, а луна полной. Час шел за часом, но забывшие о времени продрогшие и голодные люди все еще бороздили море своей снастью в поисках засевших на глубине адских машин.

Не спали и на кораблях. Кажется, союзники поверили, что еще один яростный рывок, и они смогут-таки прорваться сквозь мины и артиллерийский огонь и одним ударом покончить с этой проклятой русской твердыней, а затем… Что будет дальше, они не думали, но в любом случае никто из них не был готов отступить. Старый авантюрист Кокрейн сумел навязать им свою волю…

Казалось, что успех совсем близко. Тем более, что русские практически не пытались им противодействовать. Молчали получившие значительные повреждения береговые батареи, не было видно и вездесущих канонерок…

Но это была только иллюзия. Пока союзники занимались своим делом, две лодки «шанцевского» типа «Гоголь» и «Оса» проскользнули под берегом хорошо известным им проходом в минном поле и, обойдя противника по широкой дуге, подошли к месту траленья с моря. А поскольку подобной наглости от русских никто не мог и предположить, на них никто не обратил внимания.

И вот теперь за это настала расплата. Внезапно давшие полный ход канонерки Дудинского и Серкова оказались как два хорька в курятнике. Первые несколько шлюпок были потоплены ударами форштевней, а на оставшиеся обрушился огонь артиллерии. К несчастью, на кораблях этого типа не было митральез, но англичанам с французами хватило и пушек. Не меньше трети импровизированных тральщиков оказались потоплены, а на остальных поспешили обрубить свои нехитрые снасти и бросились в рассыпную. Что же касается русских, то они не стали терять времени, и, любезно воспользовавшись протраленными союзниками проходами, ушли сквозь них.

Но все же остановить движение противника им не удалось. Жесткая, без лишних реверансов и снисхождения расправа над матросами в шлюпках привела лишь к новому взрыву ярости у союзников. Теперь уже вся англо-французская команда, от лорда-командующего до последнего марсового, мечтала поквитаться с русскими, и во что бы то ни стало достичь поставленной цели.

— Сэр Роберт, — мрачно процедил Кокрейн, не глядя в сторону стоящего рядом с ним третьего адмирала Бейнса. — Немедленно отправьте подкрепление Филдингу! Возьмите столько шлюпок и людей, сколько понадобится, а также дюжину канонерок для прикрытия… Я вовсе не желаю, чтобы наши русские друзья устроили еще нечто подобное!

— Милорд, — осторожно отозвался Бейнс. — Насколько мне известно, лейтенанта нет среди уцелевших. А поскольку эти варвары не останавливались для спасения тонущих, с большой вероятностью он погиб!

— В таком случае, он с честью выполнил свой долг, как это и подобает британскому офицеру, — ничуть не смутился Кокрейн. — Тогда потрудитесь назначить нового командира тральщиков.

— Будет исполнено, милорд.

К тому времени, когда идущая в кильватер колонна союзников снова встала на траверз Густав-Сверта, со стороны Свеаборга их встретили все остававшиеся в строю «константиновки».

На этот раз руководство тральными силами получил опытный коммандер Джон Беттинсон Крэгг, вступивший на службу в Роял Неви еще в далеком 1809 году и по причине отсутствия протекции не имевший возможности выслужить чин кэптена.

— Поздравляю, мистер Крэгг, — без обиняков заявил ему Бейнс. — Ваша мечта осуществилась. Теперь у вас есть шанс отличиться, так что постарайтесь его не упустить. Закончите то, что начал бедняга Филдинг и, клянусь честью, вы получите новое звание, или даже, чем черт не шутит, станете кавалером королевского ордена.

— Или отправлюсь кормить рыб как мой предшественник? — криво усмехнулся коммандер.

— Все верно. Но это будет славная смерть. Отправляйтесь и исполните свой долг, Джон.

— Сделаю, что смогу, сэр! — козырнул в ответ старый офицер, слышавший за время службы немало посулов от начальства.

К слову сказать, сегодняшнее задание выглядело самым опасным из тех, которые ему поручали. С другой стороны, дело будет громким, и это давало надежду, что его не обойдут с наградами, как это уже неоднократно случалось. Кроме того, имелся неплохой шанс, что его предшественник сделал большую часть работы. Ведь не зря же русские так смело прошли по своему минному полю, черт бы их всех подрал!

Нужно было лишь убедиться, что в проделанном проходе не осталось никаких сюрпризов. Ибо потери броненосца на случайно пропущенной «адской машине» ему не простят. И потому нужно дать возможность шлюпкам с тралами хорошенько прошерстить подступы к Свеаборгу еще раз. Ну а поскольку русские явно будут против…

Часа в четыре утра, когда небо на востоке уже светлело, выделенные Крэггу канонерки собрались и выдвинулись вперед, прикрывая собой импровизированные гребные тральщики. Надо сказать, что их капитаны вместе с командами были не очень-то рады отправляться в кишащие, как им казалось, минами воды, но никто даже и не подумал отказаться от выполнения своего долга.

— Доброе утро, сэр! — немного иронично поприветствовал временного начальника соединения командир канонерской лодки «Хинд» лейтенант-коммандер[34] Джон Уорд, всего каких-то пятнадцать лет назад бывший сопливым мичманом, и служивший под началом уже тогда старого Крэгга. — Большая честь снова оказаться под вашим командованием!

— Черт меня раздери, мистер Уорд, если я рад видеть вашу прыщавую физиономию, — не остался в долгу старый морской волк. — Но, по крайней мере, теперь понятно, почему Бэйнс так рекомендовал мне поднять флаг именно на вашей канонерке. Видимо, он тоже считает ее командира ни на что не годным слюнтяем!

— Годы не сделали вас любезнее, сэр, — захохотал лейтенант-коммандер. — А я уж думал, что вы хотите сравниться с Дрейком и тоже поплавать на «Золотой Лани»[35].

— Что-то я не вижу здесь никакого золота, Джон, — криво усмехнулся Крэгг. — Что же до выбора, то не все ли равно, на какой посудине сунуть голову в пасть русским? В любом случае, я слишком стар, чтобы заниматься этим дерьмом в шлюпке!

— Все так плохо?

— Ты думаешь, русским нравится, чем мы тут занимаемся? Нет, мой мальчик, они сделают все, чтобы нам помешать. Я уже как-то видел этих ребят в деле. Моряки они, может, и не важные, но артиллеристы не плохие. Поэтому полный вперед! Мы должны защитить наших парней, пока не выловят все эти проклятые мины…

Предчувствия не обманули коммандера. Стоило им двинуться вперед, как на встречу вышел отряд Бойе. Из двенадцати канонерок «константиновского типа» на этот момент в строю оставались всего лишь восемь: «Сорванец» Колонга, «Проказник» Сухопрудского, «Забияка» Хоменко, «Лихач» и «Щеголь» братьев Иванчиных, «Буян» Федорова, «Хват» Наумова и «Балагур» Тыртова. Остальные или получили серьезные повреждения, или нуждались в ремонте машин.

— Эти ребята бронированы, — мрачно заметил Уорд, разглядывая угловатые силуэты кораблей противника.

— Только спереди, — поспешил успокоить его Крэгг. — Нас больше, и мы будем бить им в борт!

— Ну-ну, — хмыкнул капитан «Хинда», у которого были на этот счет определенные сомнения.

Противники неторопливо приближались друг к другу строем фронта и, хотя скорость и тех и других была не велика, казалось, что враг мчит на тебя на всех парах. И как только дистанция сократилась до трех кабельтовых, русские канонерки, орудия которых располагались в носовой оконечности, первыми открыли огонь.

60-фунтовые «Баумгарты первой модели» были прекрасными орудиями. Возможно, лучшими на данный момент из числа гладкоствольных. А их артиллеристы опытными и умелыми. Первые же залпы со всей очевидностью показали противнику, что, несмотря на его численное превосходство, легкой победы не будет. К тому же англичанам для ответа прежде требовалось развернуться к своим визави бортом.

Первым счет открыл «Балагур» мичмана Тыртова. Выпущенная им бомба снесла на «Джаспере» мачту, обдав вражеских моряков целым ворохом деревянной щепы и осколков. Затем ядро, посланное одной из канонерок братьев Иванчиных, ударило его соседа прямо в форштевень и, пробив небольшой кораблик насквозь, полетело дальше, убив и покалечив при этом четырех матросов и машинного старшину.

Впрочем, британцы уже закончили перестроение в колонну и открыли по оказавшемуся столь зубастым противнику беглый огонь. К несчастью для них, стоявшие на английских канонерках орудия Ланкастера успели расстрелять в дневном бою все свои новомодные снаряды сложной формы, и теперь артиллеристы заряжали их обычными бомбами и ядрами, от которых бронированный бруствер вполне мог защитить.

Первым такое попадание получил «Забияка» лейтенанта Хоменко, причем осколки разлетелись, гудя роем чугунных ос, над водой, не причинив команде вреда.

— Все целы? — как будто не веря своим глазам, спросил лейтенант.

— Так точно, вашбродь! — скороговоркой ответил степенный артиллерийский квартирмейстер Родионов, по возрасту годившийся своему командиру в отцы.

— Славно! Тогда чего ждем? Заряжай!

— Есть!

В этот момент очередное ядро с противным гулом пролетело над головами моряков, заставив инстинктивно пригнуться даже самых отчаянных из них.

— Симонов! — взвизгнул Хоменко, — где ты, черт тебя подери!

— Здеся я, ваше благородие, — невозмутимо отозвался стоявший у митральезы канонир.

— А ну причеши их против шерсти и поперек характера, в бога душу мать и всех угодников!

— Слушаюсь, — охотно отозвался матрос и начал разворачивать массивную установку, приговаривая про себя, — чичас все сделаем в лучшем виде.

Грянул выстрел 60-фунтовки, но неверно взятый прицел увел снаряд выше цели. А вот Симонов угадал и вложил почти всю кассету точно в палубу оказавшегося напротив него «Хинда». Очередь оставила кровавый след из раненых тел у кормовой пушки, лишь чудом миновав Уорда с Крэггом.

— Джон, вы целы? — хриплым голосом спросил коммандер.

— Вроде бы, сэр! — сдавленно отозвался тот.

— Тогда прикажите своим людям вернуться к пушкам, черт вас дери!

Тем временем снова досталось невезучему «Джасперу». На сей раз выпущенная канонеркой Иванчина 2-го бомба угодила ему прямо в борт практически по ватерлинии, и, пробив его, разорвалась в котельном отделении. Все находившиеся там немедленно погибли. Однако остававшийся в котле пар позволил канонерке продолжать движение.

Тем не менее захлестывавшая пробоину вода понемногу заполняла трюм, заставляя маленький корабль погружаться. Не знавшие об этом моряки все еще стреляли по противнику, когда вода достигла кочегарки и затушила топки, после чего обреченный корабль наконец-таки встал, а еще через минуту с каким-то странным звуком пошел ко дну.

При виде этого на русских кораблях начали кричать «ура», а на британских лишь плотнее стиснули зубы. Пока бой складывался не в их пользу, но отступать англичане не собирались. В конце концов, их было больше, и наступил момент, когда численное превосходство позволило им окружить противника.

Так уж вышло, что позиция на фланге русского строя досталась «Балагуру» мичмана Павла Тыртова. И сейчас против него оказались сразу две вражеские канонерки, готовые изрешетить ничем не защищенный борт своего противника.

— Машинное, полный назад! — прокричал юный командир вниз, после чего бросился к рулевому и, оттолкнув его, сам встал к штурвалу, разворачивая корабль носом к новому противнику.

Увы, русские явно не успевали. Казалось, еще минута и англичане откроют огонь, и тогда все будет кончено, ведь промахнуться с такого расстояния не получится даже у новичка…

Ситуацию спас наводчик митральезы Лузгин. Увидев перед собой цель, он, не дожидаясь команды, развернул хобот картечницы в сторону неприятеля, после чего крутнул рукоять и несколькими скупыми очередями проредил вражеские расчеты.

— Лузгин, твою мать! — заорал от неожиданности Тыртов. — Куда без команды? Запорю сукина сы… а… молодец Лузгин! Давай! К кресту представлю! Все неделю лишнюю чарку получать будешь!

— Покорнейше благодарю, ваше благородие, — пробурчал матрос, вытирая бескозыркой взмокший во время стрельбы лоб.

— Ерофеев! — снова начал раздавать приказы уже забывший о матросе командир. — Наводи на второго! Не мешкай! Да смотри не промажь, не то…

— Не извольте беспокоиться, господин мичман, — хмыкнул старый, с седыми баками кондуктор, командовавший расчетом 60-фунтовой пушки.

В этот момент вторая английская канонерка, оказавшаяся «Старлингом»[36], ударила-таки по русскому кораблю картечью из обоих стволов, но добрую половину ее принял бруствер успевшего развернуться «Балагура». Впрочем, оставшегося с лихвой хватило, чтобы убить и ранить нескольких матросов. А один из чугунных шариков сбил с головы Тыртова фуражку.

— Ох, ё… ­– едва не свалился с ног контуженый офицер, но все же устоял и теперь ошарашенно тер чудом уцелевшую голову, не понимая, что с ним случилось.

— От черти, ну держитесь теперь! — зло пробурчал Ерофеев, совмещая прицел с вражеским кораблем. — Пли!

Громоздкое орудие гулко ухнуло, и бомба, с легкостью миновав разделявшее противников расстояние, влетела прямо в борт «Старлинга» и разорвалась, проделав в нем пробоину, в которую по словам очевидцев можно было проехать на телеге. Капитан получившего столь тяжелое повреждение «Скворца» не стал больше испытывать судьбу и поспешил дать задний ход, после чего вышел из боя.

Тем временем на головном «Пинчере» артиллеристы успели прийти в себя и снова заняли места у орудий. Канонерки этого типа, так же как и русские «шанцевки», были вооружены сразу тремя пушками, обрушившими на русскую канонерку всю свою мощь. Первая бомба бессильно разорвалась на бруствере, вторая булькнула совсем рядом с бортом и, подняв всплеск, ушла на дно, зато третья разорвалась на корме, произведя при этом страшные разрушения.

— Лузгин, черт тебя дери, — простонал снова схватившийся за голову Тыртов. — Стреляй! Стреляй, чтоб тебя!

— Убили его, ваше благородие, — донесся до него голос юнкера Мишки Пантелеева, безусого еще юноши, бросившего гимназию и записавшегося во флот на волне всеобщего патриотизма.

— Тогда сам стань к орудию! — приказал командир.

— Но я же не… — растерялся было Пантелеев, но тут же вскочил и занял место у чудом уцелевшего орудия. — Есть!

— Наводи!

Этой зимой одному из умельцев пришло в голову снабдить корабельные митральезы плечевым упором, с помощь которого наводить громоздкую конструкцию стало намного легче. Кроме того, освобождалась одна рука, которой можно было крутить приводную рукоять, обходясь, таким образом, без второго номера.

Нововведение, как водится, поначалу было встречено высоким начальством в штыки, но потом дело дошло до великого князя, и тот приказал сделать опытный образец и провести испытания. Ну а поскольку те прошли успешно, возражать никто больше не стал, и теперь даже Мишка мог вести огонь самостоятельно. Тем более, что его этому учили.

Развернув тяжелый хобот в сторону противника, он взялся за рукоять и осторожно крутнул ее. Первые четыре выстрела прошли мимо, но потом он исправил прицел и хлестнул короткой очередью по суетящимся у пушки врагам. Свинцовый град мгновенно смел их с палубы, а внезапно почувствовавший вкус к этому занятию юнкер принялся поливать неприятельскую палубу огнем, пока в кассете не кончились заряды.

— Браво! — похвалил его немного пришедший в себя Тыртов и даже пару раз хлопнул, как в театре, в ладоши.

— Петя, ты как? — бросился к нему юнкер.

— Отставить телячьи нежности! Перезаряди митральезу и будь готов открыть огонь. Если еще раз так отстреляешься, представлю к кресту.

— Лучше водки, — неожиданно сам для себя ответил никогда не пивший ничего крепче крюшона Пантелеев.

— Как скажешь, Мишель, — усмехнулся командир, направляясь к орудию, вокруг которого суетились уцелевшие.

— Что тут у вас, братцы? — спросил он.

— Пятеро убитых, семь раненых, ваше благородие, — донесся до него словно издалека голос кондуктора.

— Ерофеев? Живой?

— А что мне сдеется?

— Пушка цела?

— Никак нет, лафет разбило.

— Вот черт! — сплюнул от досады мичман.

В другой ситуации он мог бы с чистой совестью выйти из боя, но в ушах юного офицера все еще звучали слова Бутакова — «Держаться до последней крайности!»

— Передайте в машинное, полный вперед! — распорядился он, возвращаясь к штурвалу.

— Что ты собираешься делать? — удивленно спросил Пантелеев.

— Идем на таран! — твердо ответил ему мичман.

— Ты сумасшедший!

— Кассету в митральезе поменял? — проигнорировал полученный диагноз мичман.

— Так точно!

— Тогда по местам. Абордажа нам не выдержать, поэтому будь начеку.

Судя по всему, капитан «Пинчера» никак не ожидал, что медленно пятившаяся от него канонерка внезапно изменит свои планы и бросится вперед. Поэтому и не успел парировать этот маневр. Нет, он, конечно, попытался дать ход и повернуться к бросившемуся на него противнику носом, но тот был уже слишком близко.

Окованный несколькими слоями железных листов длинный нос русской канонерки ударил англичанина в борт под углом примерно в 60 градусов, мгновенно проломив обшивку и едва не застряв в ней. Однако бывший на чеку Тыртов тут же приказал дать задний ход. Мерно пыхающая машина сначала остановилась, а потом начала вращать винт в обратную сторону. Вода за кормой забурлила, и «Балагур» медленно пополз назад.

Пантелеев в это время усердно поливал вражеских матросов огнем, но вскоре заряды в кассете закончились, и митральеза замолчала. Зато несколько вооружившихся, чем попало, англичан успели перепрыгнуть на палубу русского корабля и бросились врукопашную.

Поначалу им удалось убить и ранить нескольких матросов, но потом по ним открыл огонь из револьвера Тыртов. После чего в дело вступили выскочившие из котельного отделения кочегары и пришедшие в себя артиллеристы. Особенно отличился вооружившийся гандшпугом Ерофеев, проломивший своим страшным оружием голову британскому старшине и переломавший кости еще двоим нападавшим. Трех других в пылу борьбы выбросили за борт, и лишь одному, вовремя поднявшему руки, удалось спастись. Тем временем «Пинчер» уже успел перевернуться и пойти ко дну, так что этот ливерпульский парень оказался единственным, кому посчастливилось уцелеть.

Увы, даже эта потеря не заставила англичан отступить. Изначально имея преимущество в числе вымпелов и артиллерии, они сумели не только защитить свои тральщики, но и отбросить русские канонерки назад, нанеся им достаточно тяжелые повреждения. В конце концов, им пришлось отступить. На всех русских кораблях имелись значительные потери. Так что слова Бойе стали пророческими — алтарь отечества оказался щедро полит кровью героев.