Адвокат вольного города

Глава 21

Ощущение было такое, что день не собирается заканчиваться.

Не сговариваясь, мы все: я, Триады, Игорь с Ченом, его инженер и пара подручных — на ночь глядя попёрлись на Изнанку на двух экипажах.

Вообще, было правило: порталы положено охранять (даже дед Макар, вооружённый только скверным характером, считался за охрану) или надежно запирать. Соблюдалось это правило не очень строго, но, если в город проникали твари Изнанки, явочная служба всегда расследовала прорыв это или, допустим, человеческая халатность. И наказание было — вплоть до каторги, всё же вопрос серьёзный.

В нашем случае дед Макар понимал свою функцию своеобразно. Ворота у него были старые, кованые и не факт, что они кого-то удержат. Закрывал он их на ночь, но ночь в его случае наступала не сразу. Для начала он весь вечер дремал на своём посту, безошибочно просыпаясь, только чтобы взять плату за проход, потом снова засыпал. А спать отправлялся достаточно поздно, когда уходил в свой дом с безбожно заросшим палисадником.

Злые языки говорили, что он спускал весь свой доход от портала на водку. Как он её мог бы покупать, учитывая, что свой пост не покидал, никто объяснить не мог, но и перегаром от него иной раз отчётливо воняло.

Сейчас он снова дремал, глянул на нас из-за кустистых бровей, протянул мозолистую руку, получил свои пятаки и снова уснул. Судя по всему, время до закрытия врат у нас есть.

На Изнанке было светло и это сбивало с толка настроившийся на вечернее время организм.

Прииск был всё таким же, только на крыше нетронутого огнём здания сидела стая синеватых горластых местных птиц, которая при нашем появлении замолкла, а потом в едином порыве — улетела, синхронно и шумно сорвавшись с крыши.

Повсюду была грязь, валялся втоптанный в землю заступ, в сторонке стояла тачка с отвалившимся колесом, забросан бытовой мусор. На прииске царили: уныние, разруха и тоска.

Но, после подписания документов и покупки этого всего развесистого счастья вся эта разруха смотрелась под другим углом. Теперь это называлось «перспективы» и «потенциал». Наш инженер, который пока что весьма плохо говоривший по-русски, покопавшись к кучке растаявшей грязи нашёл там две небольших растительных макра.

Чен извлёк из походного мешка лакированную табличку с надписью «Прииск Филинова», сбил искалеченную временем и шальными охотниками предыдущую табличку как орла с Рейхсканцелярии и водрузил нашу, таким образом, что в результате мы имели пока ещё всю ту же разруху, но с лакированной табличкой.

Теперь, когда мы совершили символическое поднятие флага под приобретением, мы заторопились домой, потому что перспектива остаться ночевать в полуразрушенном строении прииска и жечь костёр, чтобы согреться ночью на Изнанке, причем в ход пойдёт та самая сбитая табличка — никого не прельщала.

Вернувшись домой, я, не ужиная, лёг спать. Спал беспокойно, рвано, тревожно. Филин кружил на пределе сознания, не вступая в контакт, но и беспокоя своим видом.

Проснулся очень рано и ужасно разбитым.

Женщина с усталыми глазами подвинула стул поближе к столу, уселась на краешек, горестно вздохнула, достала из сумки десятирублевую ассигнацию, положила на мой офисный стол и сказала.

— Я Любовь Ивановна. Эту историю уже в двенадцатый, наверное, раз буду рассказывать. Слушайте.

Хмыкнув, я отодвинул купюру к ней обратно, а на вопросительный взгляд пояснил.

— Раз вы её одиннадцать раз рассказывали, значит, вам до сих пор никто не помог.

— Да, все ваши коллеги разводят руками, говорят, ничего нельзя сделать.

— Значит, вы впустую потратите деньги. Нет, вы не пугайтесь, я всё равно вас выслушаю и отвечу на вопросы, но денег брать не стану, это было бы не честно.

Я не стал бы говорить женщине, что богатых купцов «обуваю» в этом же кабинете совершенно запросто и не моргнув глазом. Кстати, надо бы тому купчине послать акт оказания услуг по уголовному сопровождению как «выполненный» и краткий воодушевляющий отчёт по законотворчеству.

— Рассказывайте.

— Давно уже было. Мы молодые были, поженились с Виктором, первые годы хорошо жили. Нам заводоуправление квартиру продало как работникам. Жили мы… чего там, нормально жили, сына родили, Лёшенькой назвали.

Я не перебивал, речь этой женщины была ровной и удивительно не раздражающей.

— Потом на производстве авария случилась. Нет, Виктор не пострадал, но многих тогда уволили с производства. Квартиру не забрали, она уже вроде как наша была. Он пошёл работать на погрузку грузового транспорта. Пить начал. Его уволили. В подмастерья к обувщикам устроился. И оттуда его уволили за пьянку. Больше он уже не работал, пил только, вещи выносил из дома. Я с ним развелась, по суду. Но жить-то ни ему, ни мне больше негде было…

Она задумалась, я направил её мысль своим вопросом.

— Как давно развелись?

— Да уже девятнадцать лет прошло.

— А дальше? Умер, посадили?

— Вы правы, умер он. Пока не умер — это были самые черные дни в нашей с Лёшей жизни. Отец всегда рядом, то пьяный спит, то нашу еду съест, то деньги украдёт, то драться лезет. Квартплату он не платил, а мне трудно было, я разделила лицевые счета, по его счёту долги шли, я за себя платила, работала, сына тащила. В общем, Виктор как-то зимой занемог, почернел весь, но пил до самого конца. Перед смертью плакал много, прощенья просил.

— Давно умер?

— Шестнадцать лет.

Я прикинул в уме, что покойный приблизительно три года одолевал бывшую жену и ребёнка, проживая с ними под одно крышей. Что и говорить, история житейская и мне было её искренне жаль. А вот его смерть результат вполне себе закономерный, если ты не работаешь, а тратишь все свои силы на то, чтобы найти и употребить алкоголь, какого-то другого финала ожидать трудно.

— И вы пошли оформлять наследство?

— Да, к нотариусу.

— Давайте угадаю, он вам объяснил, что такого типа наследника как «бывшая жена» не существует? Что вы не можете наследовать за покойным.

— Да, так и сказал. Жалел меня… сказал, живите. Я и рада была первые годы что весь этот ужас закончился. Лёша учиться начал хорошо, друзья-приятели к нему в гости ходили, хорошие такие ребята. Больше я никогда не вышла замуж, но жизнь моя наладилась.

— Долги погасили по квартплате?

— Постепенно и за себя платила и долги Виктора, чтобы ни с кем не ссорится.

— Но в наследство на его половину квартиры не вступили? И при разводе её не делили?

— Квартира сразу на нас двоих «записана» была. Ходила я по инстанциям. Меня все жалели, хотя иные и слышать не желали, но помочь никто не взялся. Я даже в суд пробовала обращаться.

— Вы могли принять наследство от имени сына, Алексея?

— Мне тогда судья так и сказала, но времени много прошло, пропущен какой-то там срок.

— Исковой давности. Через много лет в суд пошли?

— Лет пять примерно. И с тех пор я сколько юристов обошла. У меня получается половина квартиры моя, а половина не пойми чья. Мертвеца… бывшего моего, Виктора.

— Покойник субъектом прав не является. Но в целом вы правы. Вам что-то советовали мои коллеги?

— Взятку дать регистрационной палате. Или жилищному департаменту города. Но не умею я взяток давать. Да и много они, поди, попросят.

— Классный совет от адвоката, взять и с места уголовный кодекс нарушить. Я вам такого не посоветую. Другие родственники, кроме вас, у покойного Виктора были?

— Родители его умерли. Был брат, уехавший в Сибирь добывать руду, но я о нём уже тридцать лет ничего не слушала.

— Бывает. На практике это значит, что других родственников в расчёт можно не брать. А кто сейчас живет в квартире?

— Я и Лёшенька с Ниночкой.

— Кто такая Ниночка?

— Ну как же, супруга его.

— Так он же пацан же ещё… Ах, да, прошли годы и ребенок стал взрослым мужиком с бородой.

— Лёша не носит бороды.

— Это я так, к слову. Давно женат?

— Два года.

— Дети?

— Внучка, Катенька.

Я закрыл глаза, чтобы поймать мелькнувшую в голове мысль…

Понятно, что мои коллеги не смогли решить дилемму. Половина квартиры после того, как никто не принял наследство стала выморочной, то есть, условно говоря «ничейной» и её должно было забрать государство. Однако никто не стал трогать эту семью, и ситуация с «половиной» висела в воздухе из-за пропуска срока исковой давности.

— Живёте, надо думать, во всей квартире?

— Три комнаты изолированные, я в меньшей, ещё детская и спальня Лёши и Ниночки.

— Можно ли утверждать, что внучка родилась в квартире?

— Она в родильном отделении родилась…

— Это я понимаю, я имею в виду… грубо говоря, после родильного вы ребёнка в эту квартиру привезли, там она жила с первых дней?

— Да. Такой светлый день был, как сейчас помню.

— Стоп, минуту.

Я обдумывал ситуацию, женщина терпеливо и с робким огоньком надежды молчала.

Да, свет в конце её туннеля я зажгу.

— Смотрите, Любовь Ивановна, я вам сейчас очень важный вопрос задам, и вы с ответом не торопитесь, подумайте.

— Так, — озадачилась женщина.

— Есть ли у вас в семье конфликт, открытый или скрытый. Точно ли вы можете друг другу всецело все?

— Душа в душу живём.

— А с невесткой вы как, находите общий язык? С сыном не стали ругаться? Жить под одной крышей достаточно трудная задачка.

— Мне Ниночка сразу понравилась, как они познакомились. Вы правы, бывают свекрови, что кровь пьют из молодок. И тёщи такие же. Нет, жизнь у нас не мёд, но мы держимся скромно и дружно. А почему вы за это спрашиваете?

— Потому что я кое-что придумал, но это очень сильно изменит центр тяжести в материальном вопросе, и если у нас есть конфликт, то это может вашу семью расколоть.

— Что вы меня пугаете, Аркадий Ефимович!

— Работа такая, пугать. Есть такая игра, преферанс, в ней, после того как карты розданы и игра назначена, каждый или почти каждый ход прогнозируем до самого конца партии. Понятно?

— Пока не очень. При чем тут карты?

— Смотрите как мы поступим и что будет. Вы берёте Ниночку и она подаёт заявление в жилищный департамент от имени ребёнка — прошу отдать мне половину квартиры.

— Откажут. Они меня и мою историю знают как облупленную. Скажут, что ничем помочь не могут. Проигрышное дело.

— Не дело, а только заявление. Так и должно быть, мы получим отказ. Но с этим отказом мы пойдём в суд, но не от вашего имени и не от Алексея, а от имени ребёнка. Сколько лет маленькой Кате?

— Год и один месяц, — на пару секунд задумавшись, ответила женщина. — Так она же в суде двух слов же не свяжет. Даже я там мямлю как тетеря, а она малютка совсем, едва у нас говорить не умеет⁈

— Ну, Любовь Ивановна, её в суд вообще не придётся тянуть, я буду представлять ей интересы.

— Вы?

— Я заявлю иск от её имени, причем доверенность мне даст мать девочки, Нина. Дело в том, что Катя является не только вашей внучкой, но и внучкой покойного Виктора.

— Так она спустя столько лет после его смерти родилась, как она может…

— Может. Не имеет значение кто когда родился. Она внучка, Алексей сделает заявление об отказе от любых притязаний и прав в её пользу. Для этого, ну и чтобы вы потом не переругались и требуется сплоченность вашей семьи.

— Не поругаемся, мы не такие.

— Хорошо, но вы сегодня вечером соберётесь и всё ещё раз проговорите в семье. Девочка попросит у суда восстановить срок на принятие наследства на том странном основании, что родилась всего год назад и её права на принятие наследство были нарушены только с момента её рождения. К этому мы прибавляем тот факт, что дети пользуются повышенной правовой защитой. И ещё мы скажем, что она приняла наследство фактическими действиями, тем, что буквально родилась и от первых дней проживала на половине своего покойного деда.

— Мы все там жили, чего уж там.

— Фактически — да. И суд это отлично понимает, но юридически вы там жить не могли, потому что та половина была с неопределённым правовым статусом. А вот родившийся человек может нарушать запреты, как вновь возникающий субъект права.

— Думаете, суд нас слушать будет?

— Меня. Я один пойду. И с глазу на глаз попрошу вашу семью пожалеть. Правовые основания не безупречны, есть там в аргументации пару тонких мест, но суд и правда может восстановить ей срок исковой давности, есть такая практика в Кустовом, именно для новорождённых. И требовать доли в наследстве даже если родился сильно после смерти наследодателя. В данном случае доля в сто процентов от этой половины. И тот факт, что родственники все процедуры про… не соблюли, это ничего, это по незнанию.

— Думаете, такое возможно? Мне другие адвокаты говорили…

— Они до моей идеи не додумались, ребёнка в расчёт не брали, да и ко многим их них вы ходили, когда Катя ещё не родилась. Она ключ к ситуации, и именно она будет собственником половины квартиры. До её совершеннолетия квартиру почти невозможно продать или что-то с ней сделать.

— Предок с вами, это ничего, мы всё равно не думали продавать. Нам бы лишь перестать жить как вы сказали… в неопределённости. Хорошее слово, тревожное и подходящее.

— С других я бы за такую работу взял пару тысяч. Но с вас… Возьму двести пятьдесят рублей, из которых аванс десять, — я взял со стола ассигнацию и убрал в карман. — Остальные, когда решение суда вступит в законную силу. Путь наш потребует определённого времени, но он понятен и вполне проходим. Пойдёмте прямо сейчас в жилищный департамент.

С начальником департамента мы столкнулись на пороге, он держал в руках папку и собирался куда-то уйти.

— Здравствуйте, я адвокат Аркадий Филинов, а это…

— Я знаю Любовь Ивановну, — плавным и неожиданно интеллигентным для чиновника такого уровня ответил начальник департамента. — И историю её знаю. Мы не можем ей помочь.

— Всё так. — кивнул в ответ, — Хочу согласовать свои действия. Завтра придёт невестка Любовь Ивановны и подаст от имени маленькой девочки…

Начальник департамента шумно и протестующе засопел.

— … заявление. Так, мол, и так, прошу передать мне половину квартиры моего покойного деда.

— Вот, молодой человек! Вы вроде сначала соглашаетесь, а потом тут же пытаетесь меня окучить, ещё и ребёнка приплели.

— Не пытаюсь, — я поднял раскрытые ладони в примирительном жесте. — Я не пытаюсь получить от вас невозможное. Вы на такое заявление должны отказать, об этом и прошу.

— Мы и откажем, — непонимающе хмурился он.

— Всё верно. Об этом и прошу.

— Мы так и так откажем, зачем меня ловить на пороге как мышь в кладовой?

— Затем, что мы в этой истории действует открыто, честно и прямолинейно. Я хочу, чтобы мой манёвр был вам понятен. Вы в своих отказах часто пишете, дамы и господа, ситуация ваша сложная, можем вас с ней направить только в суд.

— Мы так напишем, и вы пойдёте в суд и обжалуете наши действия и бездействия? — безрадостно отозвался чиновник.

Любовь Ивановна переводила взгляд с меня на него, но большую часть беседы от неё ускользала.

— Пойду в суд, но ни в коем случае не обжалую ваши действия. Зачем мне идти на вас войной? Всё строго наоборот. В суде я скажу, ситуация сложная, мы обратились в профильный республиканский орган, и он вынужден нам отказать, потому что у нас не остаточно оснований и, к тому же он связан инструкциями и законами, где ему не дано право мимо нотариуса что-то кому-то отдавать, это право есть только у суда.

— Так и есть, слово в слово.

— А раз внесудебного механизма нет, суд мой вопрос рассмотрит и не будет считать, что в нём виноваты органы города, они про историю знают, но помочь бессильны, о чем и свидетельствует ваш отказ.

— Хм. Согласен. Напишу и прослежу чтобы оговорку про суд мои подчинённые не забыли. Жду заявления, поставлю на контроль. Это всё?

— Да, Юрий Владимирович, это всё.

— Вы и правда ей поможете? — неожиданно смягчился непробиваемый чиновник.

— Да, — просто ответил я.

Он неожиданно тепло и жарко пожал мне руку.

— Это будет, очень доброе дело, Аркадий, очень доброе.

— Стараемся!

Распрощавшись с Любовь Ивановной, которой я придал черновик заявления в департамент, не стал возвращаться в офис. Настроение отличное, прогуляюсь по рынку.

Там, среди развалов я обнаружил мужичка, который торговал, как мне показалось, разворованным музейным имуществом.

— Дедовский сундук продаёте? — на пробу пошутил я, указывая на стёганные поношенные жилетки, истертые сёдла, низкого качества и не новые сбруи, какие-то потасканные рубахи и видавшие виды кожаные сапоги.

— Вы верно не местный?

— Недавно из колледжа вернулся, — уклончиво ответил я.

— Дык степняков же разбили. Его сиятельство граф Кротовский и поборол. Ну, кое-какие трофеи ребятки попросили меня продать.

— Везде успевает наш Кротовский. А что, сабли степняков тоже есть?

— Конечно! Сталь отменная! Без ножен сто, с ножнами сто двадцать.

Он достал и с грохотом высыпал на прилавок дюжину единиц клинкового оружия самого паскудного качества, в массе своей заляпанного грязь и кровью, тупых и истертых. Надо думать, что все хорошие образцы он сбыл оружейникам, остался только некондиционный хлам.

— Показывай, голубчик, какой есть доспех, кольчуги, многослойные кожаные куртки.

— Вам зачем? На грабителя вроде не похож? Аль из благородных бандитов?

— Я не разбойник, мне чтобы на Изнанку ходить и зверь не подрал.

— Все вы так говорите… Ладно, моё дело торговое. Но если спросят, донесу.

Вздохнул. Какого-то ограничения на обращение оружия и снаряжения, если, конечно, оно не качестве имперской армии и использует «закрытые технологические решения», не существовало, так что это он жути нагоняет. Да и доспехом это было назвать сложно.