Адвокат вольного города

Глава 13

— Полина Этьеновна? — мы сидели в её кабинете и задумчиво взирали на двух свидетелей, которые собственными глазами видели, как геройски погиб почти не пьющий Стрижов. Два разбойного вида мужика с робостью первоклассников в кабинете директора школы сидели и боялись лишний раз шелохнуться.

Я стоял посреди кабинета в полный рост и держал руки в карманах. Глядя на добрых молодцев, печально выдохнул, а мадам Кукушкина терпеливо ждала более понятной реакции в отношении двух предложенных «свидетелей».

— У Зураба есть судимость?

— Две, а что?

— Сейчас покажу, что меня как бы это выразиться… смущает.

Без раздумий ткнул пальцем в правого мужичка, ему ближе идти до дверей.

— Вы, голубчик, подождите в коридоре. Отойдите и не подслушивайте. А Вы останьтесь.

Второй остался, проводив товарища взглядом. Когда дверь закрылась, я стал к «свидетелю» спиной и принялся неторопливо задавать вопросы, давая время ответить, но сами ответы не запоминал и не записывал.

— Куда вы поехали? Какое было число и месяц? Который час? Откуда выезжали? Тип экипажа? Как звали лошадь? Какой масти? Кто сидел на поводьях? Какая была погода? Во сколько прибыли к порталу? Кто был в здании портала? Заходили вместе со вторым? Кто шёл первым? Во сколько дошли до дома Стрижова? По какой причине вообще поехали? Как был одет Стрижов? Какая прическа? Цвет волос? Сколько пробыли там? В дом заходили? Что вы там вместе делали? Во сколько уехали? Сколько тварей напало? Сколько метров до вас? Как они выглядели? Почему вы ушли? Почему не напали на вас? Вы были вооружены? Чем? На Изнанке вас кто-то сопровождал? Фамилия? Вы доложили хозяйке об инциденте? Кто конкретно докладывал? В каких выражениях, вспомните?

Кукушкина водила головой то на меня, то на него. Мужичок запыхался, но старался ответить на все вопросы.

— Теперь молчите. Нет, пересядьте туда и повернитесь в сторону.

Я пригласил второго, усадил и принялся задавать ему те же вопросы, пусть и в произвольном порядке.

По мере того, как он тоже отвечал, лицо Кукушкиной вытягивалось. Причина была простой — ответы одного «свидетеля» крупно и недвусмысленно не совпадали с ответами другого.

— Голубчики мои. Вы очень помогли, нам бы теперь с хозяйкой переговорить, наедине, хорошо? Спасибо.

Мужики просветлели лицами и ушли, довольные тем, что вроде как «помогли».

— Они надежные люди и не судимые оба, как ты и просил.

— Да это-то как раз ладно, переодеть можно, причесать, — я сел напротив и пристально посмотрел ей в глаза. Мадам Кукушкина было откровенно красивой. Если её дочь будет такой же красивой через двадцать пять лет… Тьфу, о чем это я, надо о деле думать!

— Врать тоже надо уметь, — вздохнул я. — Вы видите, что они, как говорили в одной… не важно где: крутил барабан и не угадал ни одной буквы? Ну, то есть, они твёрдо стоят на своём, молодцы. Но по деталям видно, что они оба врут, как сивые мерины. Ещё и по-разному врут.

— Мы можем согласовать их легенду… Проработать, они запомнят. А чего это ты, Аркаша, заставляешь меня оправдываться? Ты у нас адвокат, ты и предлагай. Вижу, что посыпались они, вижу. Не нагнетай!

— Хорошо, — терпеливо ответил я. — Хорошо, что мы оба это видим. Мне нужен Платон, как там его по батюшке…

— Его знают в суде, как моего писаря и стряпчего.

— Тем более он подходит, раз знают, к тому же, у него глаза честные. И причина натуральная, а не то, как эти — «нам велено было от лица хозяйки спросить, когда он думает съезжать». Туфта, как у нас в Серпухово говорят, галимая. Платон ездил передаточный акт подписывать.

— Акт не подписан.

— Ой ли? Ни за что не поверю, что в ведомстве прекрасной Полины Этьеновны нет умельца, которые сделают так, что акт станет подписанным, причем так искусно, чтобы даже эксперт не отличил.

— А зачем? До решения суда мы не приступим к разработкам.

— Полгода ждать? Да ну? Полина Этьеновна, у меня для Вас, в связи с этим — подарок. Причём, как хороший подарок, он сделан вот этими самыми руками.

Я подал ей упакованный в конверт документ за собственной подписью и печатью.

— Печать адвоката Филинова?

— Законом не запрещена печать, в империи иногда встречается для тех, у кого одиночный кабинет. Как у меня. Китайцы сделали мне печать в благодарность за то, что отбиваю их от полиции.

— Слыхала об этом. — Она бегло читала документ, несколько раз возвращалась и перечитывала. — Интересно получается… Однако, это всего лишь мнение.

— Официальное юридическое заключение адвоката, который считает, что так как передаточный акт подписан, Вы праве уже приступить к разработкам на бывшей земле Стрижова. Буквально с завтрашнего дня.

— У тебя ещё нет доверенности от сына. Это, конечно, было бы очень выгодно, — растягивая слова, сказала Кукушкина, — но это всего лишь мнение.

— Решение суда, это тоже… всего лишь мнение, правда, человека, которому мантию вручил закон, а если точнее, то власть и Кротовский. Письменное мнение, в обоих случаях. И дело не совсем в этом документе, а дело в Вас. Вот Вы не специалист в законах, так?

— Допустим, — Кукушкина с непроницаемым лицом придвинула заключение к себе.

— Вы обратились к тому, кто в законах разбирается и даже имеет об этом лицензию адвоката. И он дал за своей подписью заключение о том, что право владения к Вам перешло, со ссылкой на статьи и разъяснения судебных инстанций. И что Вы вправе пахать, сеять, если бы на Изнанке пахали и сеяли, вправе строить, ну и искать макры, конечно же, тоже. И этот документ снимает с Вас любую ответственность, кто бы не стал возражать против разработки. Ваш ответ — не знаю, не понимаю, не разбираюсь. Вот заключение, вот мнение адвоката по делу покойного Стрижова, что «могу и имею право». Не согласны, идите доказывайте ему или в суд. Эта бумага перекладывает ответственность на меня. А Вы в любом случае действуете законно и добросовестно. Это очень важно, действовать законно.

— Я подумаю. Что ты хочешь за заключение? — осторожно подбирая слова, спросила Кукушкина.

— Полина Этьеновна, мы с Вами практически семья…

— Кстати об этом, обидишь девку, я тебе тестикулы откручу, понял?

— Конечно. За заключение мне достаточно Вашей дружбы и обещания, что Вы дадите отработать и вторую половину долга, как только появится подходящее сложное дело.

— Если справишься с этим, — мягко ответила хозяйка заведения. — Почему спрашивал про Зураба?

— У него судимость имперская или наша? Давнишняя?

— Моздок и Калужская область. Драка и участие в разбое. Давно уже, больше двадцати лет. Это не твоего ума дела, но я там кое-кто подправила, так что его судимость невозможно найти, для имперских властей он чист. И что ты к нему пристал? Ну, вот зачем тебе Зураб?

— Платон и Зураб. Затем, что они верные Вам люди, адекватные и головой пользуются по назначению. Прошу разрешения их задействовать в нашей истории. Они те двое, которые видели смерть Стрижова. И в это любой поверит, что Вы их и именно их послали с важными документами и без охраны, потому что Зураб сам себе охрана. Именно так. И что старый опытный джигит спас бы своего коллегу, трезво оценив ситуацию.

— Зураб никогда не скажет, что сбежал от драки. Он смелый.

— В той ситуации он бы погиб вместе с документами и подвёл бы Вас. Он бы полез в драку, в которую его не зовут, вопреки верности Вам?

— Ну… Если с такой точки зрения… он бы меня никогда не подвёл.

— Вот и договорились.

— Я не дала согласие, Аркадий. Куда ты лезешь поперёк паровоза?

— Полина Этьеновна, мне уже срочно пора бежать! Завтра в семь вечера у Вас, хорошо? И я рассчитываю на Ваших людей.

— Ладно, иди уже. Кровопийца. — Кукушкина с лицом, довольным как у кота, объевшегося сметаной, принялась перечитывать заключение.

Обыски, обыски, допросы некоторых китайцев. Там было скучно до безобразия, китайцы на все вопросы, включая вопрос о своём имени и фамилии, отвечали с блаженной улыбкой на устах, что «не понимать, плохо говорить по-русски».

Если обыски проводились в китайском квартале, то на допрос «таскали» в полицейское управление в центре. Следователь устало задавал свои тридцать-сорок вопросов, касающихся дела Хомякова, свидетель-китаец меланхолично повторял один и тот же ответ.

Следователь его скрупулёзно записывал и переходил к следующему. В графе подпись ставился иероглиф, и мы с Игорем везли свидетеля обратно. Следователи позволяли члену триа… то есть «народной дружины» присутствовать на процедурах в роли моего помощника, для чего у него даже был портфель из грубой кожи.

Все понимали, что это попахивает идиотизмом и со стороны это выглядело, как игра «кто кого переупрямит». Я бы товарищей китайцев на прочность не стал проверять, они стену построили от степняков, а это не хрен собачий, это чистое упорство, воплощённое в миллионы тонн камня.

Через два дня один из следователей по фамилии Крыжовников, торжественно притащил на допрос какую-то всклокоченную тётку и радостно предъявил нам в качестве переводчика и знатока китайского «из института».

Мы сделали вид что ничего не происходит, потому что понимали, очередной китаец не отвечает не ввиду незнания языка, а потому что не хочет и наличие переводчика ничего не принципиально поменяет, он просто будет отвечать «не знаю, не помню, впервые про такого слышу, затрудняюсь» и прочие ёмкие, наполненные вселенским смыслом «ответы».

Глупо было бы предполагать, что найдётся китаец, который сознается, что его крышевал Хомяков и он лично передавал ему мешок денег. Во-первых, для коррупционных схем были «триады», никто лично в руки ничего никому не давал. Во-вторых, дураков, чтобы добровольно «присесть» рядом с бывшим главой фискальной службы, среди китайцев не было точно.

Следователь размял кисти, радостно посмотрел на меня и начал:

— Фамилия, имя, отчество, место рождения, дата рождения.

Тётка принялась сбивчиво переводить, сопровождая свои слова жестами, хотя я что-то не понимаю, как жесты помогут компенсировать пробелы в языке?

В гробовой тишине, китаец невозмутимо спросил что-то, она ответила, он переспросил то же самое, потом третий раз. Тётка растерянно похлопала глазами:

— Что ж Вы не сказали, что у Вас неправильный китаец⁉ Он говорит на Чэн-Ю… кажется. А я изучала Чэн-Дэ и чуть-чуть Пекинского диалекта. Почему Вы сразу не сказали, что он не из Пекина?

— Что Вы такое несёте, дамочка? — Хлопнул по столу внезапно потерявший задор следователь. — Какие-то свои непонятные хуа-психуа? Я не понимаю!

Мой помощник тихонько ржал в ладошку.

— Она имеет ввиду, коллега, — я постарался сделать серьёзное лицо. — Что это мы с Вами говорим: Китай, китаец. А в действительности такой национальности нет. И языка нет.

— Чегооо? — протянул следователь.

— Того… В Китае живет в десять раз больше людей, чем в Российской империи. И они представители трёх десятков народов, каждый из которых говорит на своём языке. Представь, что ты допрашиваешь башкира, но вопросы задаёшь на калмыцком, а переводчик у тебя чистокровный якут и он вас всех не понимает.

— Да как же я могу их различать, если они все на одно лицо!

— Представь себе, мы для них тоже на одно лицо.

— Да ну, не может быть! А как тогда эти разные… понимают друг друга когда общаются?

— Каждый народ живёт в своей, весьма обширной земле и говорит на своём, они не перемещаются туда-сюда.

— А вот эти конкретные очень даже перемещаются. Мне на погибель. Дела мои грешные. Вот что мне теперь делать, адвокат?

— Как всегда, задавай вопросы, пиши ответ «твоя моя не понимать», и так всё по списку, в конце протокола он поставит свои иероглифы, а я рядом пишу — допрос произведён в присутствии адвоката, права не нарушались, ответы зафиксированы верно, дата, подпись.

— Да это ж хрень собачья!

— Какая тебе не всё равно? Дело-то прокурорское, тебе надо тупо отработать приказ.

— Тоже верно. А они каждый раз так будут отвечать… я имею ввиду, а если я к следующему допросу силами студентов-практикантов черновик протокола подготовлю, чтобы время не терять? Такие же будут ответы?

— Такие же. Готовь, я всё проверю, и он подпишется.

— А как они тебя понимают? И ты их?

— Никак. Как ни странно, закон не требует от адвоката и клиента понимать друг друга. Сколько ты говоришь будет ещё допросов?

— Четырнадцать. Три сегодня, потом завтра и так далее.

— Предок помоги!

— Сами не рады, твоё благородие. Ладно. Начнём с начала. Фамилия, имя? — он передвинул к себе пустой бланк протокола и взялся за ручку.

— Не понимать, — дружелюбно завёл свою шарманку пожилой китайский торговец, который по дороге сюда рассказывал мне скабрезные анекдоты на русском.

Вечером устало опустился во всё тот же стул. Несмотря на его жёсткость, сам факт того, что я могу, наконец, отдохнуть, делал эту деревяху очень комфортной.

Так, поведём итоги. За эту неделю я «поднял» уже тысячу сто рублей, чем немало обязан прокурору города, который поднял лютую волну юридических процессов.

Китайцам, хотя они этого и не понимали, везло. Обыски в домах высшего руководства фискальной службы дали результат, следствие вышло на взятки, контрабанду, и, что самое для них страшное, внутреннюю бухгалтерию между высшими чинами. Кто-то из них уже начал сдавать остальных, рассчитывая на снисхождение, сам Хомяков прямо из домашнего ареста (одни говорили, что у него был телефон, другие утверждали, что прокуратура его обрезала) сумел поднять какие-то связи, чтобы надавить если не на прокурора города, то на его непосредственного босса — старенького прокурора республики или Кротовского, чтобы замять дело.

Несколько более пугливых, чем мои клиенты, купцов тоже «поплыли» и сознались, что давали взятки со словами «ну все давали, и мы давали». В налоговом ведомстве и полиции тоже был ряд несущественных отставок, и все понимали, что всё это связано.

При таких вводных история, которая дала всему толчок — с китайской контрабандой, постепенно отходила на второй план. Полицейские хаотично допрашивали видных купцов диаспоры, но ничего путного «не нарыли». На следующей неделе назначено ещё с полдюжины допросов и один обыск, о чем мне честно сказали следователи полиции.

Однако, все понимали, что былой интерес к китайцам падает, полиция всё больше переключается на свою профильную рутину, где-то на рынке кого-то убили, в степи нашли трупы грабителей, вероятно, прихлопнутых своими же подельниками, на вокзале у солидной дамы спёрли сумку с макрами.

Свой нож, как это ни странно, я носил с собой, потому что во время моего отсутствия его могли банально спереть, а местное законодательство по неизвестной мне причине не имело прямых запретов на владение и ношение оружия. Ну то есть, «стрелять» в городе без особого повода нельзя, патроны должны быть купленными у мастеров или в магазине, а не самопальные, если ты кого-то зарезал, то это само по себе преступление. Но запрет на ношение ножей адвокатом во время следственных действий, как ни странно, отсутствовал.

Активировал клинок и провалился в Изнанку.

Сегодня тут дул ветер, вокруг всё та же горная круча, камни, кустики. Осмотрелся, монстров нет, хотя трупы двоих прибитых Никиткой — пропали.

Так как охота не доступна мне, да и ружья я пока что не купил, принялся тренироваться в создании иллюзий. Прогресс за неделю был заметен. Теперь моя иллюзия могла держаться больше пяти минут, не исчезала после того, как кинешь сквозь неё камень, и шевелилась.

Труднее было заставить её шевелиться так, как это нужно мне. Пока это напоминало случайное подёргивание рукой или ногой, собака даже раскрывала пасть и облизывалась. Кстати, делала она это совершенно беззвучно.

Тренировался пока не устал. Заметил, среди прочего, что само пребывание на Изнанке стало мне даваться легче.

Всё. Пора и баиньки.

Из-за усталости я чуть не проморгал местного монстра, похожего на покрытую пластинчатой бронёй крысу, только размером с овчарку, которая попыталась кинуться на меня из укрытия, однако была сбита с толку иллюзией пса. Иллюзия «отводит глаза» от меня, я становлюсь для противника не то, чтобы невидимым, скорее он меня не замечает.

В одну из прошлых своих тренировок я нашёл дубинку Никиты, но никогда не забирал с Изнанки как приметную вещицу. Сейчас я сделал пару шагов, подобрал, взвесил, и, стараясь не шуметь, подло подобрался к «крысе», которая замерла для прыжка на иллюзорного сеттера.

Глухой удар. Ого, мои рефлексы от постоянного пребывания на Изнанке обострились. Ручаюсь, я не был таким быстрым и решительным до того, как попал в этот мир, даже в «лучшие свои годы». Крыса была готова, а теперь встала дилемма, чем её вскрывать. Вообще нож, как следует из истории его попадания сюда, не любит чтобы его использовали именно как нож, а другого острого предмета у меня нет. Не раскапывать же могилу Никитоса ради его раскладного ножа?

Эту дилемму решил сам клинок, когда отозвался парой эмоций и у меня в голове пронеслось « ладно, только быстро, я смогу заодно поглотить часть силы гаснущей души»…