Адмирал Империи – 35

Глава 9

Место действия: столичная звездная система HD 23550, созвездие «Эридан».

Национальное название: «Воронеж» — сектор контроля Российской Империи.

Нынешний статус: контролируется союзной коалицией.

Точка пространства: 3 миллиона километров от центральной планеты Воронеж-4.

Дата: 27 мая 2215 года

Контр-адмирал Зубов, морально подавленный своим отступлением, вывел из сектора боя оплавленный плазмой линкор «Москва» и оставшиеся гвардейские дредноуты своей сводной эскадры. Его могучий флагман, еще недавно грозный и непобедимый, теперь был покрыт уродливыми шрамами от многочисленных попаданий. Обшивка местами прогорела насквозь, обнажив внутренности корабля, светящиеся тревожным багровым светом аварийных огней. Но, несмотря на серьезные повреждения, «Москва» упрямо продолжала двигаться вперед, повинуясь воле своего командира.

Собравшись с мыслями, Демид Александрович стал оценивать сложившуюся ситуацию. Он чувствовал горечь поражения, но понимал, что отступление было единственно верным решением в данных обстоятельствах. Его эскадры, измотанные долгим сражением, уже не могли эффективно противостоять свежим силам противника. Продолжать бой означало обречь людей и корабли на бессмысленную гибель.

Контр-адмирал увидел на горящей тактической карте, что повсюду его корабли отступают, теснимые превосходящими силами союзников. Серые значки, обозначающие корабли его эскадры, медленно отползали назад под натиском бело-синих меток противника. Это зрелище наполняло сердце Зубова болью и гневом, но он усилием воли подавил эти чувства. Сейчас от него требовалась ясность ума и четкость действий, чтобы спасти остатки флота.

Зубов отдал приказ всем своим пяти эскадрам — отойти от Большой крепости и соединиться в указанных им координатах в единое построение. Его голос, разнесся по мостикам и отсекам кораблей:

— Всем эскадрам! Говорит контр-адмирал Зубов. Приказываю немедленно прекратить бой и отступить в квадрат 27–94 для перегруппировки. Держать строй, прикрывать поврежденные корабли. Связь держать на 7 канале. Выполнять!

В эфире раздались краткие подтверждения приказа от командиров эскадр. Вымпелы начали разворачиваться и уходить из сектора боя, подальше от выходящеих из «сферы» кораблей противника. Мощные двигатели ревели, разгоняя многотонные махины и унося их прочь от «вагенбурга», который остался позади, окутанный вспышками взрывов.

По итогу менее чем через час, сдерживая натиск многочисленных кораблей Птолемея, флот контр-адмирала Зубова стал медленно, но неуклонно отступать. Объединенные силы пяти эскадр, собравшись в плотное построение, двигались в указанном направлении, отстреливаясь от наседающих кораблей союзников…

— Поздравляю вас и ваших друзей с победой, Александр Иванович, — со мной вышел на связь сам Птолемей Граус, видимо сильно расчувствовавшийся неожиданно легкой победе над врагом. Его лицо на экране выглядело самодовольным и торжествующим. — Я наблюдал за вашей лихой атакой. Блестяще спланированная и выполненная операция! Капитаны 9-ой «линейной» не ожидали такого маневра. Вы застали их врасплох и навязали свои условия боя. Браво!

— Благодарю за высокую оценку, командующий, — сдержанно ответил я, пряча горькую усмешку. — Однако победа еще не окончательна. Зубов увел большую часть своих сил. Нам предстоит еще немало потрудиться, чтобы добить его флот.

— Признаюсь, я даже не рассчитывал, что Зубов пойдет с вами на соглашение, — продолжал Граус, словно не слыша моих слов. В его голосе звучали нотки удивления и даже восхищения. — Этот гвардеец хитер как лис и упрям как бык. Не ожидал от него такой сговорчивости.

— Демид Александрович очень умен, несмотря на свой возраст, господин командующий, — ответил я, тщательно подбирая слова. Мне не хотелось раскрывать подробности нашей договоренности с Зубовым. Это было личное дело между нами, военными людьми, связанными понятиями о чести. — Мы по обоюдному согласию с этим господином прекратили данное противостояние, так как оно уже к сожалению не соответствовало целесообразности. Продолжать бессмысленную бойню не было резона ни для одной из сторон. Надеюсь, что лично у меня будет второй шанс встретиться с этим достойным соперником в более подходящих обстоятельствах.

В глубине души я искренне желал этой новой встречи. Зубов произвел на меня сильное впечатление во время нашего краткого общения по закрытому каналу связи. Этот молодой контр-адмирал, совсем еще мальчишка по меркам военной иерархии, проявил себя как крепкий и решительный командир, достойный самых высоких званий. Меня восхищало то хладнокровие и выдержка, с которыми он принял неизбежность поражения и отдал приказ об отступлении, сохранив тем самым жизни своих людей и боеспособность кораблей.

— То, что вы его отпустили, когда победа была уже так близка, — возмутился Граус, не сдержавшись, — очень неразумно, Александр Иванович. Это поступок благородного человека, но отнюдь не адмирала моей Коалиции. Вы позволили врагу уйти, хотя могли уничтожить его одним ударом! Гибель Зубова в разгаре боя привела бы в замешательство весь флот врага, что позволило бы нам одержать окончательную победу. Вы упустили такой шанс! А сейчас мне и моим адмиралам придется еще попотеть, чтобы опрокинуть гвардейские «золотые» крейсера и остальные дивизии Зубова…

— Наверное, вы правы, командующий, — согласился я, немного печально кивнув в ответ, поморщившись от слов Птолемея о «его коалиции», будто это был его личный флот, а не союзные силы, а также задетый за живое столь его упреками в мой адрес. Меня коробило от его необоснованных обвинений. Но я понимал, что спорить с ним сейчас бессмысленно и даже опасно. — Но я, несмотря ни на что, все еще останусь в согласии со своими понятиями о чести. Я дал слово Зубову и намерен сдержать его. Такова моя природа, и я не могу ей изменить. Даже ради нашей общей победы.

Птолемей посмотрел на меня еще более внимательно, видимо, только сейчас начав разбираться кто перед ним находится.

— На кону стояло очень многое, — продолжал я, глядя прямо в глаза первого министра. В голосе моем звучала твердость и уверенность в своей правоте. Я не собирался оправдываться или извиняться за свои действия. То, что я сделал, было продиктовано не только тактической необходимостью, но и велением совести. — Во-первых, корабли вице-адмирала Козицына держались из последних мощностей. Их щиты были на пределе, а экипажи измотаны долгим сражением. Еще немного, и они бы не выдержали натиска превосходящих сил противника. Нужно было срочно выводить их из-под удара, дать передышку и возможность провести ремонт.

Во-вторых, благодаря этому мне удалось вырвать из лап Зубова Агриппину Ивановну… Я не мог допустить, чтобы Агриппина Ивановна попала в плен. Это было бы не только военным, но и моральным поражением для всей Коалиции. Поэтому я принял решение идти ей на выручку, невзирая на риск и возможные потери.

Птолемей слушал мой рассказ, не перебивая, но по мере того, как я говорил, лицо его мрачнело все больше. Я видел, как в его глазах вспыхивают искры раздражения. Он явно не одобрял моего самоуправства и того, что я поставил свои понятия о чести и долге выше стратегических интересов.

— Что касаемо адмиральского звания… — продолжал я, видя, что Птолемей насупился. — То, в случае, если вы считаете, что как командующий дивизией я не справляюсь со своими обязанностями — прошу тогда отстранить меня от занимаемой должности… Я готов понести любое наказание за свои действия, если вы сочтете их неправильными или недостойными…

Мои слова, казалось, отрезвили Птолемея. Он встрепенулся, словно очнувшись от тяжелого сна, и посмотрел на меня уже другими глазами — с удивлением и возможно даже с восхищением. Похоже, он не ожидал от меня такой прямоты и готовности идти до конца в отстаивании своих принципов. Это заставило его пересмотреть свое отношение ко мне и по-новому оценить мои качества как командира и человека.

— Нет-нет, что вы, — запротестовал Птолемей, опомнившись и поняв, что перегибает палку. В голосе его уже не было прежнего раздражения и недовольства. Теперь он звучал почти примирительно, с нотками уважения и даже сочувствия. — Как командир вы справились со своей задачей великолепно. Ваши решительные и смелые действия позволили спасти не только корабли Козицына, но и вице-адмирала Хромцову — одного из лучших наших космофлотоводцев. Это неоценимый вклад в общее дело борьбы с узурпатором Самсоновым. Без вас мы могли бы лишиться не только значительной части наших сил, но и опытного и талантливого командира, чьи знания и умения еще не раз нам пригодятся.

Кроме того момента, что вывели свои корабли из крепости без приказа — в остальном к вам, контр-адмирал Васильков, у меня нет никаких претензий. Напротив, я восхищен вашей храбростью, решительностью и умением быстро принимать верные решения в критической ситуации. Не каждый командир способен на такое, даже имея за плечами годы боевого опыта и высокие звания. Вы же, будучи еще совсем молодым офицером, проявили себя как зрелый и ответственный военачальник, достойный самых высоких похвал. Я не разочарован, что назначил вас на эту должность, напротив, очень рад этому.

Птолемей говорил все это с неподдельной искренностью и теплотой. Ну, по крайней мере, я на тот момент думал именно так. Я же слушал эти слова с удовлетворением и облегчением.

— А с противником мы в любом случае разберемся, — подытожил Птолемей уже совсем другим, уверенным и боевым тоном. — Зубову не уйти, и разгром его флота остается лишь вопросом времени и количества энергозатрат… У нас достаточно сил и средств, чтобы довести эту войну до победного конца. Рано или поздно мы сломим их волю к борьбе и заставим капитулировать на наших условиях. И вы, Александр Иванович, сыграете в этом не последнюю роль. Я верю в ваши способности и рассчитываю на вашу помощь в решающих сражениях.

Эти слова звучали как призыв к действию и напутствие одновременно. Я чувствовал, как во мне поднимается волна энтузиазма и решимости довести начатое до конца.

— Господин командующий, я уже перегруппировал 34-ую «резервную» дивизию, и она снова готова вступить в бой, — ответил на это я, немного успокоившись и тем самым принимая эти своеобразные извинения первого министра. — Я обещал контр-адмиралу Зубову, что не буду атаковать его в квадрате, где шел бой между его гвардейскими кораблями и вымпелами Василия Ивановича Козицына, а также позволю ему беспрепятственно вернуться к «вагенбургу». Но далее эти договоренности заканчиваются, и сейчас мое подразделение вновь готово вступить в сражение на участке, который вы нам укажете.

— Я в данный момент смотрю на тактическую карту сектора и думаю, что присутствия вашего подразделения, похоже, вовсе не потребуется, — усмехнулся первый министр, кивая на голограмму за своей спиной. Его лицо озарила довольная улыбка, а в глазах вспыхнул огонек триумфа. Птолемей явно наслаждался своей ролью верховного главнокомандующего, вершащего судьбы целых флотов и армий. Он с упоением следил за разворачивающейся на экране картиной грандиозной космической битвы, где сотни кораблей сошлись в смертельной схватке за господство над Российской Империей.

Голограмма, на которую указывал Птолемей, представляла собой трехмерную модель сектора космического пространства, где в данный момент шло сражение. Сотни разноцветных точек и значков, обозначающих корабли противоборствующих сторон, медленно перемещались на фоне черной бездны, периодически вспыхивая и угасая, когда кто-то из них получал повреждения или погибал.

— Слишком много желающих, видя, что союзный флот побеждает, вывели свои корабли на передовую «линию», — продолжал Птолемей, всматриваясь в эту картину с нескрываемым удовольствием. — Каждый из адмиралов Коалиции теперь стремится первым надеть на голову лавровый венок победителя. Еще бы, такой шанс прославиться выпадает нечасто! Разгромить Гвардейскую Эскадру, пленить или уничтожить самого Зубова — это ли не предел мечтаний любого? Вот они и рвутся в бой, не жалея ни себя, ни свои корабли. Лишь бы урвать кусок пожирнее и свое имя в учебники истории вписать.

Птолемей говорил все это с нескрываемой иронией и даже некоторым презрением. Я видел, что он не слишком высокого мнения об этих честолюбивых вояках, готовых ради личной славы пожертвовать чем и кем угодно. Для него они были всего лишь пешками в большой игре, которых можно двигать по своему усмотрению и при необходимости приносить в жертву ради достижения главной цели. А целью этой, как я уже начал это понимать, для сидящего и смотрящего на меня по ту сторону экрана первого министра было не просто победить Зубова и Самсонова, а утвердить свою власть над всей Империей, подмять под себя всех и вся, устранив любую угрозу своему господству. И Птолемей, судя по всему, был готов идти к этой цели до конца, не останавливаясь ни перед чем.

— В секторе битвы сейчас такое столпотворение боевых кораблей, Александр Иванович, что ваша дивизия просто не пробьется к Зубову и его гвардии, даже если захочет… — закончил он свою мысль, переводя взгляд на меня и следя за моей реакцией на сказанное.

— Что ж, я рад тому, что мы выигрываем сражение. Победа нам сейчас очень нужна для поднятия общего морального духа союзников, — кивнул я, реагируя на боевой настрой главнокомандующего и понимая, что действительно крайней нужды в присутствии моих кораблей на «линии» соприкосновения нет… В моем голосе не было ни раздражения, ни обиды — только спокойная уверенность профессионала, знающего свое дело. Я отдавал себе отчет, что в нынешней ситуации мое вмешательство в бой может оказаться не только бесполезным, но и вредным. Лишние корабли в и без того перенасыщенном секторе лишь увеличат неразбериху и риск «дружественного огня». А потери среди своих нам сейчас ни к чему — хватает и тех, что наносит противник.

Поэтому я решил пока повременить с атакой и понаблюдать за развитием событий со стороны. Тем более что, судя по голограмме, наши дела шли более чем неплохо. Союзный флот явно превосходил Гвардейскую Эскадру, оттесняя их все дальше от «вагенбурга» и постепенно ее окружая. Еще немного, и они будут прижаты к «стенке», лишившись пространства для маневра. А там и до полного разгрома недалеко.

Эта мысль наполнила меня чувством глубокого удовлетворения и даже некоторой гордости. Как-никак, в этой победе была и моя заслуга. С этими мыслями я продолжал следить за ходом сражения, время от времени бросая взгляды на голограмму и переговариваясь с Птолемеем. Мы оба понимали, что исход битвы решится в ближайшие полчаса-час. Противник был обречен…

…Между тем, флот контр-адмирала Зубова, который до этого все время медленно отступал, неожиданно остановился в паре миллионов километров от «вагенбурга» и начал перестраиваться в оборонительную полусферу в несколько «линий» в глубину. Это было настолько неожиданно и нелогично, что поначалу мы даже не поверили своим глазам. Еще минуту назад его корабли упорно пятились назад под натиском превосходящих сил союзников. И вдруг такой разворот на сто восемьдесят градусов! Словно кто-то невидимый дал им команду «стоп-машина», и они послушно замерли, готовясь принять свой последний бой.

Мы с первым министром ошарашенно переглянулись, пытаясь понять смысл этого странного маневра. Неужели Зубов решил пожертвовать собой и своими кораблями? Как бы то ни было, его действия в корне меняли всю ситуацию и требовали немедленной реакции с нашей стороны.

— Слава Богу, теперь он точно у нас в руках! — радостно воскликнул Птолемей Граус, разговаривая с адмиралом Дессе, в ту же минуту показавшемуся на экране и присоединившемуся к нашей беседе по селектору. В голосе его звучало неподдельное облегчение и даже некоторое злорадство, словно он уже предвкушал скорую и легкую победу над ненавистным врагом. — Я хоть и не военный, но понимаю, что прекратив отступление, враг уже через полчаса будет полностью окружен и заблокирован в системе. Ведь это так, Павел Петрович?

— Крайне странный приказ отдал сейчас контр-адмирал Зубов, — поморщился «Лис» Дессе, в свою очередь, разглядывая карту. Его острый взгляд скользил по переплетению линий и значков, пытаясь уловить скрытый смысл в действиях противника. Павел Петрович был опытным и хитроумным военачальником, снискавшим себе прозвище «Лис» за умение просчитывать ходы врага на несколько шагов вперед. И сейчас его интуиция подсказывала, что за внешне алогичным поведением контр-адмирала Зубова кроется какой-то тайный замысел, пока еще неясный, но опасный.

— Действительно вы правы, господин командующий, — продолжал рассуждать Дессе, обращаясь к Птолемею. — Отступая, противник еще имел какой-то, пусть и мизерный шанс на спасение, хотя бы части своего флота уйти в подпространство. Наши корабли не успели бы полностью блокировать все возможные векторы отхода, и у Зубова оставалась возможность прорваться через наши заслоны ценой потери части своих сил. Это был бы разумный и логичный шаг для командира, оказавшегося в безнадежной ситуации. Но вместо этого он вдруг останавливается и принимает заведомо проигрышную позицию, фактически обрекая себя на уничтожение. Словно специально дает нам время сомкнуть кольцо окружения и лишить его последних шансов на спасение…

Дессе в задумчивости потер подбородок, не сводя глаз с голограммы. Его прищуренный взгляд выдавал напряженную работу мысли, стремящейся найти объяснение загадочному поведению Зубова.

— А теперь его корабли точно в ловушке, — подытожил он свои размышления. — Даже если предположить, что это обманный маневр и Зубов попытается вырваться из окружения, у него это уже вряд ли получится. Слишком много наших кораблей блокируют пути отхода, слишком плотным становится кольцо. Чтобы преодолеть его, противнику понадобится либо невероятная удача, либо какое-то секретное оружие, способное в одночасье уничтожить половину нашего флота. Но я не думаю, что у Зубова есть что-то подобное в запасе.

— Похоже, поражение Демида Зубова в поединке с полковником Наливайко и майором Белло, с чьими кораблями схватилась его «Москва», негативно сказалось на его эмоциональном состоянии, — предположил первый министр, вспоминая недавний бой, за которым лично следил в режиме реального времени. — Это должно было сильно ударить по его самолюбию и уверенности в себе. Возможно, он до сих пор находится в шоке от того поражения и потому совершает столь очевидные ошибки.

— Не знаю, как насчет эмоционального. Но, я до сих пор, несмотря на то, что собственными глазами наблюдаю, как он делает фатальную ошибку, все-таки почему-то именно в умственных способностях данного космофлотоводца не сомневаюсь, — добавил Дессе после небольшой паузы. В его голосе прозвучали нотки уважения и даже восхищения, словно он отдавал должное таланту своего визави, пусть и считал его последние действия глупыми и самоубийственными. — Зубов слишком умен, чтобы совершать подобные просчеты без веских причин. Должно быть что-то еще, чего мы пока не видим и не понимаем. Какой-то скрытый смысл в этом безумии.

— Возможно, этот новоявленный адмирал не может пережить позора, и теперь хочет погибнуть как герой? — предположил Птолемей, пожимая плечами. Он явно не разделял восторгов Дессе по поводу способностей данного персонажа и смотрел на ситуацию более приземленно и цинично. Для него Зубов был всего лишь врагом, которого нужно уничтожить любой ценой, а его мотивы и переживания не имели никакого значения. — Что же до умственных способностей цареубийцы, то они явно вами преувеличены. Только глупец или безумец может делать то, что делает сейчас Зубов — останавливаться и ждать своей гибели, имея все шансы уйти и спастись. Это не тактика и не стратегия, а обыкновенное самоубийство.

В словах Птолемея звучало неприкрытое презрение и даже брезгливость, словно сама мысль о том, чтобы восхищаться врагом, казалась ему нелепой и недостойной. Он явно не понимал и не принимал рыцарских понятий о воинской чести и доблести, которыми руководствовался Дессе. Для первого министра война была лишь средством достижения власти и утверждения своего превосходства, а не поприщем для благородных поединков и взаимного уважения противников. И то, что Зубов предпочел погибнуть, но не сдаться, вызывало у него лишь раздражение и досаду, как бессмысленная и никчемная жертва.

— Оставьте, командующий, эту тему, прошу вас, — снова поморщился Дессе. Ему явно не нравился циничный и высокомерный тон Птолемея, задевающий его профессиональную гордость и человеческое достоинство. Он не хотел продолжать этот разговор, чреватый ненужными спорами и взаимными упреками. Сейчас нужно было сосредоточиться на главном — довести начатое дело до конца и разгромить врага, пока тот сам идет в расставленные сети.

— В любом случае, это облегчает нам задачу, — примирительно произнес Дессе, желая сгладить возникшую напряженность. — Глупость это или безрассудство со стороны Зубова — уже не важно. Важно лишь то, что его ошибка дает нам шанс быстро и малой кровью завершить эту битву и всю кампанию. Нужно воспользоваться этим шансом и не упустить свою удачу.

— Это дело противника — останавливаться или нет, а мы будем делать свое, — довольный тем, как развиваются события, подытожил Птолемей Граус, потирая ладони. Его лицо озарила хищная улыбка, а глаза загорелись предвкушением скорой и легкой победы. — Противник сам загнал себя в ловушку, осталось лишь захлопнуть ее и взять добычу. Вот и займемся этим, господа адмиралы. Не будем тратить время на пустые разговоры и домыслы.

С этими словами он повернулся к голограмме и принялся изучать диспозицию своих кораблей, совещаясь с Дессе и прикидывая наилучший способ окружения и уничтожения флота Зубова. По итогу главнокомандующий отдал приказ эскадрам своих адмиралов начать постепенное окружение вражеского флота, но держаться при этом маневре на безопасном расстоянии от палубных орудий противника. Он не хотел рисковать своими кораблями и людьми, понимая, что гвардейцы будут сражаться до последнего, как загнанные в угол звери. Нужно было действовать осторожно и методично, удушая врага в тисках блокады, но не бросаясь на него очертя голову.

Сразу несколько десятков кораблей союзной коалиции стали огибать построение Зубова с нескольких направлений. Они двигались медленно и плавно, словно гигантские хищники, заходящие с «флангов» на свою жертву. Но Демид Зубов, казалось, не замечал этого. Его корабли продолжали неподвижно висеть в пространстве, удерживая прежние позиции и строй. Они словно окаменели, застыли в ожидании неизбежного конца, не делая ни малейшей попытки уклониться, перестроиться или контратаковать. Это было настолько странно и неестественно, что невольно закрадывались мысли о каком-то безумии или фатализме, овладевшем контр-адмиралом и его людьми.

Эскадра противника продолжала стоять на прежних координатах, даже не удосужившись сменить оборонительное полукружие на замкнутую «сферу», что вновь было крайне неосмотрительно. Ее командующий словно нарочно подставлял свои фланги и тыл под удар, облегчая нам задачу окружения и расчленения своих сил. Это было настолько вопиющим пренебрежением всеми законами тактики и здравого смысла, что невольно порождало самые невероятные догадки и предположения…