Ад уже здесь

10 МОЖЕТ, И МЕССИЯ

— А как она выглядит? — Вернувшийся вместе с Людоедом на склад в предыдущем помещении Николай взглянул на товарища.

— Черт, блаженный, как, по-твоему, может выглядеть алюминиевая пудра? Как алюминиевая пудра и выглядит.

— А ты уверен, что она тут есть?

Крест усмехнулся, открывая очередную коробку.

— А ты уверен, что ее тут нет? Здесь барахла всякого вагонами. Глянь, пустых дисков сколько. Все, что надо и что не надо, натаскали сюда.

— В самом деле. Откуда дисков столько?

— Их тут делали. В Екатеринбурге, в смысле. Ты, дружок, не отвлекайся. Нам пудру только осталось найти. Время идет.

— А без нее не обойтись?

— Она даст более высокую температуру. Краска, что ты набрал, пойдет на загуститель. Еще солидола добавим. Не то, конечно, но вариантов нет. Бензина и соляры тут в достатке. Патроны охотничьи в смесь выпотрошим. Порох на пиротехнический эффект, а свинцовые дробины на оплавленные осколки пойдут. Эффективно против живой силы.

Васнецов открыл очередной деревянный ящик и поморщился от странноватого запаха. Затем осторожно посветил внутрь фонарем.

— Смотри, Илья. Рулоны какие-то.

Николай аккуратно взял один сверток. То, что он определил на первый взгляд, оказалось верным. Это кожа. Только непонятно, какая кожа. На некоторых лоскутах были даже различные рисунки.

— Что-то я не пойму, что это.

Людоед подошел и стал разглядывать находку Николая. Затем снял перчатки и принялся ощупывать эти странные лоскуты.

— Это выделанная человеческая кожа, — спокойно подытожил он после минутного осмотра.

У Васнецова сдавило виски.

— Что? Человеческая? — Он сделал шаг назад от ящика.

— Ну да. На некоторых татуировки, что были у людей. Вот это женская кожа. Видишь узор? Такие незадолго до ядрены модно было у девок над задницей набивать. А вот распятие большое на фоне церковных куполов в облаках. Похоже, что коронованного вора в законе освежевали.

К своему удивлению, Николай уже не чувствовал рвотных позывов, бывших для него обычным делом в подобных ситуациях. Только появилась горькая липкая слюна во рту, которую очень хотелось выплюнуть, что он и сделал.

— Зачем им человеческая кожа? — выдавил наконец он.

— Ну, мало ли зачем. Может, они кошельки с сумками из них собираются делать. И рисунки всякие уже считай готовы. Да хоть и ремни, плетки или подбойку для одежды. Хотя кожа человека на это слабо годится. Ты еще не понял, что за существа эти самые черновики? Они-то применение найдут.

— Илья, их надо убить. Их всех надо уничтожить…

— Ну, насчет всех обещать не могу, но кое-кому мы сегодня пульс остановим. Особенно если ты соизволишь все-таки оказать мне помощь в поисках алюминиевой пудры.

Конечно, у него было и имя, и даже фамилия. И он их еще помнил. Но если бы кто-то сейчас да и в любое другое время этого треклятого настоящего окликнул его по имени, то он, наверное, в последнюю очередь подумал бы о том, что обращаются именно к нему. Обычно же его окликали Перфоратором или, сокращенно, Перфом. Он проснулся от хмельной головной боли и непреодолимого желания отлить изрядную долю того, что он выпил со своими подельниками накануне. Тридцатипятилетний черновик медленно поднялся со своей шконяры, вдыхая затхлый, пропитанный потом и перегаром воздух помещения, которое они называли «купе». Это была огороженная кирпичными и деревянными стенами часть станции метро «Площадь 1905 года», где жила бригада из восьми человек, которыми он руководил. Все спали мертвецким сном, наполняя помещение храпом. Перфоратор осторожно поднялся, напрягая мутное после попойки зрение. Нащупал тумбу. Затем, со второго раза, нащупал самодельную бензиновую зажигалку и свечу. Зажег ее и, ступая босиком по невыносимо холодному полу, побрел к выходу. У двери на расстеленной на полу собачьей шкуре сидела девица. Она была на цепи, опоясывающей тугой петлей шею и застегнутой на вмурованном в пол железном кольце. Черновик хмельно усмехнулся, глядя на нее, и подумал, что может, вернувшись из туалета, заняться ею снова. Хотя после того, что они всей толпой учинили над ней накануне вечером, ее непременно надо сдать в мойку. Перфоратор фыркнул презрительно и сделал еще шаг в сторону двери, но тут вдруг до его пьяного рассудка дошло, что что-то с ней не так. То, что она не спала, а сидела на своей шкуре, это еще ничего. Но ведь руки у нее должны быть связаны за спиной. Он хоть и был пьян, но точно помнил, что они, закончив с ней, связали ей руки и снова посадили на цепь. Однако левой ладонью она зажимала себе рот, а ее правая рука была вытянута вперед. Причем если сама девица была совершенно голая, то эти руки отчего-то были в рукавах камуфлированного бушлата. Черновик тряхнул головой, и до него стало доходить, что это не ее руки. И что на него смотрят не только испуганные глаза рабыни, но и еще чей-то жуткий взгляд черных глаз и… глушитель пистолета.

Щелчок — и вошедшая в голову черновика пуля прекратила его существование и все эти мысли.

Людоед подхватил падающее тело и аккуратно, чтобы не создавать лишнего шума, положил его на пол, поставив рядом непотухшую свечу. Затем кинул девушке одежду, взятую с первой попавшейся табуретки, и тихо шепнул прятавшемуся за ее спиной Николаю:

— Помоги ей одеться. Я займусь остальным мясом.

Крест извлек из ботинка длинный и острый стальной прут, который прихватил в одном из предыдущих помещений, и направился к ближайшему спящему черновику.

Васнецов отпустил девушку и бросил взгляд на то, как Людоед, держа наготове одну руку у рта спящего человека, другой резко вгоняет ему прут прямо в ухо. Тот чуть вздрогнул и продолжал лежать в принятой им во сне позе. Но уже мертвый.

— Я не хочу их одежду, — дрожащим голосом, потрескавшимися, окровавленными губами прошептала девушка.

— Другой нет. Одевайся, — ответил Николай, стараясь не смотреть на ее избитое, покрытое синяками и ссадинами худое голое тело. Он схватил ее за ноги и бесцеремонно стал натягивать на них ватные штаны черновика.

— Как странно, — нервно хихикнула она. — Впервые вижу мужиков, которые не пытаются меня раздеть, а, наоборот, заставляют одеться.

— Просто мы не люди, — угрюмо пробормотал Васнецов.

— А кто? — Она удивилась.

— Ангелы смерти. Ну не сиди ты сиднем. Одевайся.

— У меня болит все… осторожней… — всхлипнула девушка.

Людоед тихо и мгновенно умертвил каждого. Но последний черновик проснулся и уселся на кровати, глядя пьяными глазами в пол и лениво почесывая волосатую грудь. Он ничего подозрительного не успел заметить. Крест схватил его, сжимая ладонью рот, и сильно ударил другой рукой в область печени. Черновик обмяк и замычал.

— Блаженный, ну-ка дай ей нож, — сказал Илья, ехидно улыбаясь.

Николай без лишних слов протянул ей холодное оружие.

— Держи.

— Зачем? — Она испуганно взглянула на Васнецова.

— Отомсти. Накажи этого выродка, — ответил Николай, поняв замысел Людоеда.

— Нет. — Она замотала головой. — Я не могу… Нет…

— Зарежь этого упыря, — продолжал Васнецов. — Вспомни, что они с тобой делали.

— Зачем ты мне напоминаешь об этом?! — вскрикнула девица и заплакала.

Васнецов взглянул на Людоеда и, вздохнув, развел руками.

— Успокойся, сестренка, — произнес Крест. — Как тебя звать, кстати?

— Рита, — тихо ответила девушка.

— Рита. Скажи, Рита, ты прощаешь его?

Она бросила на последнего в этом помещении живого черновика презрительный взгляд и нервно кивнула.

— Да… — сдавленно ответила она.

— Слышь, урод, — проговорил Людоед на ухо бандиту. — Великодушная Маргарита тебя прощает.

Черновик что-то замычал и быстро заморгал.

— А я нет… — договорил Людоед и свернул ему шею. — Вот и все. Эту авгиеву конюшню, можно сказать, вычистили. Пора идти дальше.

Забившись в угол и сжавшись в комок, девушка тихо заплакала.

— Зачем вы вообще пришли? — простонала она.

— Тебя спасти. Уже немало, — ответил Людоед, вытирая от крови стальной прут.

— Зачем? — выдохнула она сквозь слезы.

— Тебе тут нравилось? — зло ухмыльнулся Николай, вспоминая так называемую кантину олигарха и тамошнюю проститутку, которая отказалась уходить с ними.

— Я просто жить не хочу…

— Вот как? — Крест присел рядом с ней, держа перед лицом девушки заточку. — Закрой глаза. Больно будет только секунду. И все.

— Нет! — Она отскочила от него, испуганно выпучив глаза.

— Вот так-то лучше. — Илья улыбнулся. — Не бойся, девочка. Ничего я тебе не сделаю. — Он убрал оружие и протянул в ее сторону руку. — Дай мне свою ладонь.

Она какое-то время колебалась, затем вложила свою дрожащую худую ладонь в его руку. Испуг на ее лице сменился выражением обыкновенной усталости. Она рухнула на колени и прижалась к Людоеду всем телом. Николай смотрел на все это, чувствуя, как в нем растет отвращение и раздражение от развернувшейся перед ним сентиментальной сцены.

— Ну все, деточка. Успокойся, — тихим баритоном проговорил Илья, гладя девушку по грязным, спутавшимся черным волосам.

— Тебе не противно меня обнимать? — прошептала она.

— Нет. Что ты.

— Но они…

— Это они. — Людоед не дал ей договорить. — А ты — это ты. Главное — останься сама собой. Они мертвы уже. А ты будешь жить. Верно?

— Возьми меня с собой, — всхлипнула она.

«Вот оно как! — Николай нахмурился. — Возьми! Не возьмите, а возьми». Ярость и обида закипали в нем от досады и ревности. Ведь они в равной степени участвовали в ее спасении. Но она теперь чуть ли не отдаться готова Людоеду. Если Крест сейчас ответит ей утвердительно, то до конца своих дней Николай будет его презирать, ведь именно он, Людоед, говорил, что им в группе не нужна женщина. И что теперь? Каков его ответ?..

— Послушай, девочка, — начал говорить Крест. — Тебе с нами нельзя. Мы идем дальше. Я тебе сейчас дам оружие одного из этих жмуриков. Умеешь с автоматом обращаться?

Девушка медленно закивала.

— Вот и славно, — продолжал Крест. — Ты пойдешь в ту сторону. Бандитов там уже нет. Дойдешь до коричневой двери справа. За ней лаборатория…

— Я знаю, где у них лаборатория, — шепнула Рита.

— Чудно. Так вот. Там три женщины. Может, они уже в сознание пришли. Может, тебе удастся привести их в сознание. Заберешь их с собой, и пойдете дальше. Дойдешь до стены с дверью. За ней тоннель. Дойдешь до завала, где поезд засыпало. В завале есть лаз. Выберетесь наружу. В город. И уходи.

— Куда мне идти? — устало проговорила девушка.

— К людям. К нормальным людям. Их еще много и в этом городе, и во всем, что осталось от нашего мира.

— Я тебя больше не увижу?..

После этих ее слов Васнецова с еще большей силой передернуло от злости и отвращения.

— Поверь, девочка, я не самый достойный из нормальных людей. — Крест улыбнулся. — Мы с моим другом на складе, что возле лаборатории, смастерили что-то вроде напалма из подручных средств, что там были. Я просто тут взорвать хотел все. Сжечь к чертям. А друг мой, — он кивнул в сторону Николая, — решил проверить это помещение и нашел тебя. Если бы не он…

Она вдруг рванулась к Васнецову и, с силой притянув к себе, зарыдала, обнимая за шеи обоих своих спасителей.

— Ребята, спасибо вам! Спасибо вам огромное! Спасибо!

Теперь Николай ощущал растерянность. Что и говорить, Людоед лихо все повернул. Даже за свою злобу стало стыдно перед ним.

— Нам пора, — пробормотал Васнецов. — Мы теряем время.

В обустройстве станции и прилегающего подземелья, казалось, не было никакой системы. Склады не были собраны в определенном месте, а встречались постоянно и где попало. Так же было и с жилыми помещениями. Различные посты тоже были разбросаны по подземелью без всякой логики. Очередным таким постом были десятки деревянных ящиков в тоннеле и столик с погашенной керосиновой лампой. На столике лежал автомат. Рядом, на ящике, расстелив старый матрац, дремал молодой черновик. Без лишних сантиментов и каких-то колебаний Людоед задушил его.

— Напоминает подводную лодку. Маленькую дизельную, — пробормотал Крест, запихивая тело жертвы в щель между ящиками. — Тоже длинная труба, где экипаж спит где придется и все припасы рассованы повсюду. Это хорошо. Нам легче продвигаться. Особенно с той стороны, откуда никто здесь угрозы никакой не ждет.

— Лучше скажи, что ты там за сцену лирическую устроил с этой девкой? — недовольно проворчал Николай.

— Каждый видит то, что хочет. У тебя с лирикой точно проблемы в голове. — Илья усмехнулся. — Я просто вдохнул в несчастную желание жить. Вот и все.

— А зачем? С твоим-то цинизмом это нелогично.

— Вхолостую работать не люблю. Мы ей жизнь спасли, а она жить не хочет. Неправильно это. А тебе, блаженный, надо не за чужим поведением следить, а с самим собой разобраться. То ты сопли распускаешь по поводу и без. То бесишься на пустом месте. Такие заскоки, знаешь ли… Я мог бы махнуть рукой на это дерьмо. Ну, с головой плохо у парня, подумаешь. У кого с ней в наше время нормально вообще. Но на кону стоит многое. На кону стоит все. И исход всего этого зависит и от тебя в том числе. Если тебя так будет швырять из стороны в сторону, то беда случится. Смекаешь?

Васнецов пристально посмотрел на товарища.

— А ты бы и вправду убил ее, когда она сказала, что жить не хочет? А, Крест?

Людоед зло улыбнулся.

— А ты, блаженный, как думаешь?

— Может, ты и меня убить смог бы, если бы решил, что я стал опасен для миссии? — прищурился Николай.

— Можешь не сомневаться.

Васнецов покачал головой, вспоминая измышления собственного внутреннего голоса. Этот убьет. И глазом не моргнет.

— Ну и что ты там себе думаешь? — Ухмылка Ильи словно говорила, что он читает все мысли Николая. Людоед положил руку ему на плечо и добавил: — Просто не давай мне повода, братишка. Вот и все.

Надзиратель тюремного блока в очередной раз ударил старой милицейской резиновой дубинкой по стальной решетке.

— Ну что ты вылупился, мразь! — рявкнул он на одного из шестерых пленных, которых держали тут специально для крещения кровью тех, кто решил примкнуть к черновикам.

Надзирателю по кличке Кукан было всего двадцать шесть лет. Он был черновиком во втором поколении, поскольку вступил в эту банду еще его отец.

Кукан любил заступать на охрану заключенных. Его излюбленным занятием в этой жизни было демонстрировать свое превосходство над теми, кто не мог ему ничем ответить. Другое дело — внешние посты или охота на людей. Там бывало страшно. Там могли убить. А тут он мог вдоволь наслаждаться своей властью и чувствовать себя сильнее других. Вот и сейчас он ходил вдоль клеток с пленными из различных городских группировок и орал на них матом, вещая унизительные для любого нормального человека вещи. Он наслаждался, видя, как они бесятся в клетках, не имея ни сил, ни возможности что-то ему ответить. Если кто-то начинал из клетки огрызаться, то на него выплескивалось ведро с фекалиями. Такого унижения никто не хотел, и все молча слушали, лишь позволяя себе скрежетать зубами и зло смотреть в ответ.

Кукан продолжал развлекаться, то и дело оглядываясь на своего более старшего напарника по кличке Шалый, который сидел в автомобильном кресле, спиной к темному тоннелю, ведущему в тупик, закинув ногу на ногу, и курил самокрутку, одобрительно кивая головой и смеясь.

— Ну что молчите, парашники? — продолжал молодой надзиратель. — Может, кто сказать что в ответ хочет, а? Что, слабо, девочки? Имел я вас, козлы драные! Мам ваших имел, сучки вы гнойные!

— Если бы ты был мужчиной, то открыл бы мою клетку и разобрался со мной по-мужски, один на один, — прорычал пленник, напротив которого остановился Кукан.

— Чего? Чего ты вякнул? Ты сомневаешься, что я мужчина? — Черновик убрал дубинку в сторону и приспустил свои штаны. — На, урюк, смотри. Мужская штучка, а?

Он захохотал и принялся мочиться в клетку прямо на пленника.

— Падла! — воскликнул тот, отскочив в дальний угол и уворачиваясь от струи мочи.

— Глянь, Шалый, как я его!

Черновик, гогоча, обернулся и взглянул на своего подельника.

Тот больше не смеялся. На лице его был испуг. Он нервно сжимал зубами самокрутку, а за его спиной стоял молодой человек в камуфлированной одежде и прижимал к виску Шалого пистолет с глушителем. Из полумрака тоннеля показался еще один незнакомый человек. Он был в черной шинели и в руке держал странного вида меч.

— Когда ты перестанешь ссать, твой кореш умрет, — усмехаясь, сказал Людоед. — Цена его жизни — твоя моча.

Кукан рефлекторно потянулся к кобуре с пистолетом, но Крест быстро прислонил лезвие своего меча к шее бандита.

— Хочешь проверить, у кого из нас реакция лучше? Давай. Ты еще успеешь увидеть, как кровь из твоей артерии брызжет фонтаном, и почувствуешь, как холодное лезвие пробирается сквозь твою глотку. И тогда у тебя не останется ничего, кроме нервных рефлексов. А в этом случае ты не сможешь осознанно выхватить пистолет, снять его с предохранителя и выстрелить.

— Вы кто… Вам чего… — испуганно пробормотал Кукан.

— Ссы, падла, — зарычал Шалый. — Они же меня грохнут сейчас.

— Но… но я больше не могу… Не ссытся…

— А ты рукой подергай, — хмыкнул Николай, держащий у виска второго черновика пистолет.

— Я н-не могу, — всхлипнул молодой.

— Кончай с этим, — кивнул Людоед, и Васнецов тут же нажал на курок. — Отлично.

Крест кивнул и ударом ногой в живот Кукана заставил того отлететь к клетке. Пленник, что находился в ней, тут же накинулся на своего обидчика, просунув руки через решетку и схватив его за горло. Кукан хрипел и дергался меньше минуты. Он не был ни сильным физически, ни сильным духом. Он мог только кричать матом через стальные прутья. Когда же его схватили за горло, он уже был обречен.

— Может, теперь выпустишь нас? — произнес пленник, обращаясь к Людоеду, когда с Куканом уже все было кончено.

— Погоди-ка, — махнул рукой Людоед, с интересом разглядывая неровные фанерные таблички на каждой из клеток. Он качал головой и, как обычно, ухмылялся, читая надписи, сделанные углем на этих дощечках.

— Чего ждать-то? — недовольно бросил другой пленник. — Ключи у того, с дыркой в голове. Выпусти нас.

— Погоди, — повторил Крест. — Так вы из разных группировок? — Муслимиат, — прочитал он надпись на одной табличке. — Славянский союз. — Это уже другая надпись. — Новый Коминтерн… Националисты, коммунисты, белоказаки-монархисты… Слышь, Коля, вот так задачка. Что делать с ними?

— Эй! Что значит, что делать! Выпустите нас! — заорал еще один пленник.

— Потише. — Крест поморщился. — На ваш ор сейчас вся тусия местная сбежится. — Он подошел к двери, которая вела дальше в глубину логова черновиков, и задвинул железный засов. — Если я вас выпущу, то зачем? Чтобы вы снова вцепились друг другу в глотки, как это успешно делали раньше? Вы же ненавидите друг друга в силу исповедуемых вами разных идеологий. Не так, что ли?

— А ты сам-то чьих будешь?

— Я? — Людоед улыбнулся. — Я сам по себе. Но там, где я появляюсь, становится худо. Колян не даст соврать. Да, Колян?

— Точно, — хмыкнул Васнецов, вытирая окровавленный глушитель пистолета. — Всадник апокалипсиса. Только без коня.

— Вот то-то и оно, — кивнул Крест. — Слушайте меня, други. Слушайте внимательно. Слушайте и запоминайте. Времени у нас мало. Причем времени мало не только в данном конкретном случае. Часики тикают, и очень скоро всем на этой планете в последний раз улыбнется смерть. В последний, потому что после этого улыбаться уже будет некому. Жизни уже не будет. А значит, и смерти тоже. Но хорошо ли это? Или нет? Чего будут стоить все ваши идеалы и верования? К чему вы стремитесь? Вы, поделившие друг друга на красных и белых, верных и неверных, обрекаете все, что от нас осталось, лишь на то, что будет иметь только цвет разлагающейся плоти. Вы своей непримиримостью и отсутствием компромиссов и взаимопонимания обрекли остатки человечества на то, что поднимают головы и властвуют такие, как эти поганые черновики. Кому плевать на вашу религию, и ваши ценности, и ваши политические ориентации. Черновики и подобные им твари уводят ваших женщин, ваших дочерей на позор. Они делают из вас мясо. Только ли вина черновиков в этом? Отнюдь. Вы в этом виноваты. Вы этому потворствуете. Забыли историю. Забыли прошлое. Не будем ходить далеко и вспоминать феодальную раздробленность на Руси. Обратимся к последним дням мира. Восток, Запад, третий мир, террористы, демократы, нефть. Нет, мир не должен быть окрашен в один цвет и зиждиться на одних и тех же ценностях, что и всюду. Наш мир пестрел обилием языков и культур, наций и религий. И в том могло быть его очарование. Могло, но не стало. Ведь всем надо было лезть со своим уставом в чужой монастырь. И к чему все это привело? Объяснять, я думаю, не надо? Но вы оказались невосприимчивы к урокам и продолжаете скалиться друг на друга. Что и говорить, черновики в этом смысле оказались умнее вас. Они оказались глобалистами. Потому они сильней и непобедимей. Люди разных наций и религий, разных слоев общества окрасились в один черновой цвет и стали силой, имеющей вас, как хотят. Я их ненавижу. Но они мне симпатичнее вас.

— Ты что несешь! — раздалось из одной клетки.

— Я просил не перебивать и слушать внимательно. Я сейчас плюну и пойду дальше. А вы сидите тут и ждите своего конца.

— Пусть договорит, — пробормотал другой узник.

— Вот вы, белые и красные. Чего не поделили? Вы все в семнадцатом году зависли? А ведь были, много десятилетий назад, люди, которые в этом вопросе переросли вас. А вы все враждуете, отказываясь от преемственности истории вашей страны и понимания того, что важнее судьба отечества и его народа. Пусть и руин отечества и остатков этого самого народа. Вам бы посмотреть в прошлое и признать славные победы и достижения вашей страны и под имперскими знаменами, и под красным знаменем Великой Отечественной. Ведь даже Сталин начал делать шаги, примиряющие историю, возрождая военную касту с ее имперскими регалиями и погонами, ослабив нажим на церковь, упразднив сатанинскую директиву своих предшественников об уничтожении религии. Это ведь еще тогда Советы обратились в славное прошлое нашей истории, снимая кино про великих полководцев и учреждая ордена в их честь. А вам все неймется. Да и времена сейчас такие, что не до разборок. Но вашего ума до этого дойти не хватает. Уже нет тех, кто убил вашего монарха, дорогие монархисты. Но уроков из той бойни никто не извлек, и вам зачем-то нужна братоубийственная война сейчас. К чему поборникам религии браниться с теми, кто под коммунистическими знаменами проповедует всеобщее равенство, братство и социальную справедливость? Разве того же самого хотел почитаемый вами Иисус из Назарета? К чему вы, почитатели пророка Мухаммеда, враждуете с христианами? В вашей святой книге есть почтенный пророк Иса, но он и есть тот самый Иисус, и учение ислама его не отрицало никогда. К чему вам звать их неверными? Времена крестовых походов прошли, и не православные их, кстати, устраивали. Вы считаете своим долгом джихад, но знаете ли вы, что это такое? Вы знаете, что такое Великий джихад? Это противостояние и битва против дьявола в собственном сердце. Это противостояние соблазнам. Но, утоляя жажду убийств, якобы во имя Аллаха, вы разве не потворствуете этим самым соблазнам греха смертоубийства? Знаете ли вы, что, по вашей священной книге, джихад разрешает насилие лишь для самообороны и насилие это оговорено строгими правилами? Знаете ли вы, что сказал Мухаммед? При мщении за раны и обиды не причиняй вреда невоюющим в их домах! Не трогай женщин! Не причиняй вреда младенцам! Не уничтожай дома и средства к существованию тех, кто не воюет против вас! И самое главное — Коран запрещает использовать силу и джихад для обращения в веру. В религии не может быть принуждения. А вы, господа националисты? Вы превратили национальную идею и саму суть национализма в синоним нацизма. Но национализм — это любовь и служение своей нации и ее интересам. А вовсе не ненависть к народам другим. Но вам легче изливать ненависть к инородцам, нежели быть образцами духовности, силы и благородства вашей собственной нации. Не позволяйте одним племенам применять силу против вас. Не будьте слабыми. Но, будучи сильными, не обращайте эту силу против иных народов. Взаимоуважение наций и служение собственному народу и его благоденствию, а не унижению и грабежу народов других в свое время не позволило бы случиться в том числе и ядерной войне. Но вы этого никак не хотите понять. Так зачем, скажите, мне выпускать вас всех из клеток?

В помещении воцарилась гробовая тишина. Люди в клетках с одинаковыми, недоуменными и в то же время задумчивыми лицами взирали на Людоеда. Просто ли он говорил или применил что-то гипнотическое, но Николай видел во взглядах этих людей покорность, готовность подчиниться Людоеду. Они словно сочли его мессией. Новым пророком, посланным высшими силами для того, чтобы изменить безысходность этого мира и дать людям веру в то, что возможно движение к лучшему. Васнецов и сам почувствовал, что и на него, в том числе, подействовали слова его товарища, как магический жест всесильного волшебника. Николай в очередной раз поразился многогранности и эрудированности Ильи, силе его убеждения и какой-то монументальной харизме.

— Мы ведь сейчас все по одну сторону, — пробормотал наконец один из заключенных.

— Это сейчас. А когда выйдем из этого царства тьмы? Что будет потом?

Снова молчание. Затем другой голос:

— Потом, даст бог, видно будет. А пока мы с тобой. Так?

Пленник оглядел сокамерников. Те утвердительно закивали головами.

— Мы с тобой, брат.

— Да будет так, — вздохнул Людоед. — Но зарубите себе на носу: если начнете дурить и выяснять отношения, я патронов жалеть не буду. И даже если вы, все как один, в едином порыве, накинетесь на меня или моего товарища, то вам меня не одолеть. А будем действовать грамотно, значит, выйдем отсюда живыми. Коля, погляди у твоего жмурика ключи в карманах.

Васнецов обыскал труп Шалого и нашел связку ключей. Затем принялся открывать клетки одну за другой. Освобождая пленников, он слышал, как они перешептывались:

— Откуда они взялись?..

— Чудеса какие-то…

— Да он же мессия!..

Людоед приветствовал каждого вышедшего из клетки рукопожатием.

— Так, братья. С освобождением пока поздравлять не буду. Нам надо из этого подземелья еще выбраться. Пройдите туда. — Он указал рукой в сторону, откуда они с Николаем пришли. — Там на полу мы сложили теплую одежду и оружие черновиков, которых замочили по дороге сюда. Берите, одевайтесь, и пощекочем этим уродам нервы.

Без лишних слов узники направились за одеждой и оружием. Людоед светил фонарем в их сторону, давая им возможность лучше сориентироваться в темноте и быстрее одеться.

— Илья, один из них тебя мессией назвал, — тихо произнес Николай, подойдя к товарищу.

— Вот тебе раз, — хмыкнул Крест. — Только в наше чудное лихое время такого монстра, как я, могут за полубога принять.

— Ты их околдовал, что ли? Гипнозом прошелся?

— Зачем именно так? Иногда достаточно силой разума взывать к разуму. Тоже, бывает, помогает. Правда, надолго ли?

— Так мы теперь все черновое отродье вырежем, Илья.

— Остынь, блаженный. До сих пор для нас была легкая прогулка по этому метро по той простой причине, что мы шли через малообитаемые помещения с той стороны, откуда враг прийти, по их мнению, не мог. Дальше будет очень трудно. И нам тут геноцид устраивать времени нет. Нам нужны БАТы. Нам надо к самолету. Нам нужен ХАРП. Помнишь?

— Конечно. — Николай вздохнул. — Может, стоит убедить их в том, что ты мессия?

— А зачем, Коля? — Крест усмехнулся. — Да и какой из меня мессия? Я же не умею превращать воду в вино. — Затем он тихо засмеялся, потирая пальцем кончик носа. — Хотя, с другой стороны, всякое дерьмо в напалм превратить могу запросто. Может, и мессия, сообразный нынешнему времени.

— Богохульник ты, — пошутил Васнецов.

— Ну, думаю, за это Бог простит. А вот за многое другое… А вообще, у меня есть стойкое чувство, что мессия — это ты, если серьезно.

— Я? — Николай удивился. — Это почему?

— Да потому что Бог тебя на руках носит. Вытаскивает тебя или моими, или Варяга руками, а то и сам. Значит, ты ему нужен.

— На кой?

— Ну, брат, пути господни неисповедимы, — улыбнулся Крест.

— Да какой из меня мессия? У меня же дури в голове всякой…

Людоед уставился на Васнецова и произнес:

— Брат. У тебя дури в голове, как дерьма на свиноферме. Но уже одно то, что ты это стал осознавать, дает призрачную надежду на то, что из тебя выйдет толк.

Николай задумался над словами товарища, вспоминая весь пройденный путь и те ситуации, в которые он попадал. Только сейчас он отчетливо стал осознавать, что во множестве случаев он оставался невредим благодаря чудесному вмешательству. Хотя это, может быть, лишь кажется после убедительных слов Ильи.

— Может, ты и прав. Может, и мессия, — вздохнул Николай, глядя на возвращающихся уже с оружием и теплой одеждой узников. — Только вот про дерьмо на свиноферме, это ты слишком…

— Слишком мягко, — кивнул Людоед.