41 - 58 Хроника иной войны (СИ)

Фрагмент 24

Уральской добровольческой танковой бригаде за время боёв западнее Гжатска тоже сильно досталось от немцев, несмотря на огромное превосходство Т-44 перед любой немецкой бронетехникой. Ведь, как известно любому опытному танкисту, основные потери в танковых войсках — не от танков противника, а от артиллерии. Танки с танками вообще редко воюют. Не «не воюют», как было принято утверждать довоенными теоретиками, а редко воюют. Хотя танковые роты и даже батальоны бригады, напротив, старались использовать как мобильный противотанковый резерв, если намечался прорыв «роликов» Гота. И за двадцать дней с момента перехода немецких войск в наступление разное случалось. И из засады по танковым колоннам противника лупили, и во встречном бою участвовали, и пехоту поддерживали в контратаках. Не говоря уже об артобстрелах и авианалётах, под которые доводилось попадать.

Офицеров… Пардон, красных командиров, как принято пока называть военных со званиями от младшего лейтенанта до полковника, успевших повоевать в Великую Отечественную, в бригаде не так уж и много, только от командира батальона и выше. Поэтому шапкозакидательские настроения какое-то время приходилось пресекать. Особенно — когда личному составу стало известно, что среди авиаподразделений, прикрывающих с воздуха 49-ю армию, уже имеются реактивные самолёты Миг-15бис. Пресекать до те пор, пока сами не столкнулись с умелыми, грамотными действиями немцев в наступлении и особенно — в обороне.

Да, появление в полосе наступления 9-й полевой армии и 3-й Танковой группы нового советского соединения на необычных боевых машинах, к ому же, действующего куда более грамотно, чем привычные немцам противники, не осталось незамеченным, и за «уральскими добровольцами» (а особенно — за их техникой) началась настоящая охота. Но примерно с неделю — безуспешная, поскольку, например, ротам из батальона Лысухина редко приходилось «гонять» за линию обороны. Разве что, ради каких-нибудь легковооружённых авангардов из Группы Гота. Потом командование доложило о нападении группы диверсантов на тыловиков и потребовало усилить несение караульной службы. Но информация о наименовании соединения и о том, что, как и Уральский добровольческий корпус в другом мире, танкисты-уральцы вооружены особыми ножами из воронёной стали, утекла к врагу.

Увы, два или три полка Миг-15 не могли полностью защитить огромный Западный фронт от вражеских авианалётов. Ведь и они, как видел собственными глазами Лысухин, несут потери. Много меньшие, чем «Яки», «Лагги» и, тем более, И-16, но несут. И первые потери его танкисты понесли как раз при бомбёжке. «Штуке», точно уложившей стокилограммовую бомбу в «сорокчетвёрку», не дали уйти зенитчики, ссадившие её из ДШК, установленной в кузове УралЗис-5, но машина и экипаж погибли.

Нарвались два взвода батальона и на артиллерийскую засаду, устроенную немцами. Потери — четыре машины, одна из которых, сначала лишившаяся гусеницы, потом была добита пушками. Ещё четыре были разбиты во время артобстрелов. Итого — девять боевых машин, почти рота! При этом за шестнадцать дней боёв батальон записал на свой счёт 42 вражеских танка, 19 бронетранспортёров и бронемашин, 55 грузовиков, 21 орудие противника, 36 пулемётов, 15 миномётов, до 800 человек живой силы. Очень неплохо, как расценивал это комбат.

Но 49-й армии всё равно пришлось отступить на рубеж рек Вазуза и Гжать, а после тяжёлых боёв за село Пречистое, в ходе которых танки Лысухина поддерживали огнём обороняющую село пехоту, батальон отвели на пару дней в ближайший тыл для проведения текущего ремонта и технического обслуживания.

Задача, скажем так, для вступившей в права зимы, очень непростая. Но радовало то, что немцы, так и не получившие до начала наступления тёплой зимней формы, страдали от морозов куда сильнее красноармейцев. Поэтому при первой же возможности цепляли на себя всё тёплое, что могли найти или отобрать у местных жителей, так что «уральцам» уже не раз доводилось брать в плен «чучела огородные» в женских платках, драных пальто поверх тоненьких серо-зелёных шинелей и даже лаптях, надетых прямо на сапоги.

Полупустая деревушка, куда их отвели, носила посконное название Клушино. Достаточно удобное место, позволяющее, при необходимости,переместиться вдоль линии фронта по имеющимся дорогам хоть севернее Пречистого, хоть южнее.

Колхозное стадо уже эвакуировали куда-то на восток, уехали и многие колхозники, поэтому проблем с тем, где разместить личный состав, не возникло: отдирай приколоченные крест-накрест поверх дверей доски, топи печь и грейся, спи в тепле. Пусть часть опустевших домов теперь и занимали тыловые подразделения и штаб дивизии, обороняющейся на участке фронта у Пречистого, так что батальон разместился на самой окраине.

На такой ночлег танкистам уже приходилось устраиваться, и майор был уверен: его люди, сами «понюхавшие» войну и знающие, как трудно пришлось людям, вернувшимся в разорённые ею сёла, ничего, оставшегося в покинутых избах, не возьмут.

Кто первым делом примчался глазеть на боевую технику подразделения, остановившегося на постой? Ясное дело, мальчишки, норовящие засунуть нос в каждую дырку. Именно об одном из них написал в 1942 году в ТОМ мире (а может, ещё и напишет в этом) Александр Твардовский.

Был трудный бой. Всё нынче, как спросонку.

И только не могу себе простить:

Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку,

А как зовут, забыл его спросить.

Лет десяти-двенадцати. Бедовый,

Из тех, что главарями у детей,

Из тех, что в городишках прифронтовых

Встречают нас как дорогих гостей.

Машину обступают на стоянках,

Таскать им воду вёдрами — не труд,

Приносят мыло с полотенцем к танку

И сливы недозрелые суют…

С недозрелыми сливами в конце ноября, как бы помягче выразиться, не сезон, а вот картошку, морковку, капусту приносили, чем очень разнообразили солдатский стол. И в Клушино принесли. А светловолосый голубоглазый мальчонка из соседнего с тем, где остановился Лысухин, дома, правда, не десяти-двенадцати лет, как в стихотворенье говорится, а лет семи, даже полведра молока приволок.

— У меня мама на молочной ферме дояркой работает, — белозубо улыбаясь, объявил он, вручая майору подарок. — Работала, пока стадо не угнали.

Пришлось отдариваться несколькими кусками сахара, «сэкономленного» командиром батальона и начальником штаба, любившими не особо сладкий чай.

— А вы чего в эвакуацию не поехали?

— Не знаю. Мама хотела, да отец упёрся, избу бросать не хочет. Это ты, говорит, из семьи путиловского рабочего, тебе везде хорошо будет, а я местный, к земле прирос. Хоть мама и родилась тут, недалёко, в Шахматово.

Работы с заменой масла, чисткой воздушных фильтров, проверкой состояния гусениц, заменой «не нравящихся» траков и прочими мелочами было много. Перевесить всё на зампотеха, а самому валяться на печи, не в характере Егора Степановича, поэтому бегал от машины к машине допоздна, разрешив заниматься обслуживанием при свете фар и разведённых прямо посреди улицы костров (заодно и руки, постоянно стынущие от промёрзшего металла, погреть можно). Да, нарушение правил светомаскировки, но погода пасмурная, немцы, вроде не летают. Так что, придя в избу на юго-западной окраине деревни, которую успели жарко протопить начштаба и замполит, перед тем, как уснуть, только и успел «заморить червяка».

Гонял Лысухин людей не зря. «Парко-хозяйственный день» он ещё заранее запланировал завершить помывкой личного состава, для чего сразу после подъёма специально назначенные наряды принялись топить деревенские бани и носить в них воду. В основном — из колодца, находящегося на подворье того самого упрямого соседа, заподозренного замполитом в том, что тот специально собрался остаться «при немцах», когда 49-я армия отступит. Но Егор Степанович поутру переговорил с ним, колхозным плотником, и убедился в том, что это не так. Уж очень болезненно тот, без разговоров согласившись пустить в баньку начсостав батальона, относился к неудачам Красной Армии в первые месяцы войны.

— А чего ж вы, Алексей Иванович, не эвакуировались?

— Дом бросить? Хозяйство бросить? А где в этой самой эвакуации жить?

— А немцы придут, думаете, будет где жить? Мы уже столько насмотрелись на то, как они с местными жителями обходятся! Самое лучшее — всех из хорошей избы на улицу, а скот под нож. Они даже по-русски первым делом научились требовать: «Матка, курки. Матка, яйки. Матка, млеко».

— Так вы и дальше отступать собираетесь, — погрустнел сосед. — Танки у вас такие, что ими такого жару можно задать германцу, а вы отступаете…

— Не всё так просто, Алексей Иванович. Танки-то хорошие. И жару мы германцу задаём, будь здоров. Да только на Москву он послал два миллиона солдат, которых ещё перебить нужно. И обучены немецкие солдаты пока лучше наших, давят очень сильно. Кто-то не удержал позицию, и соседям приходится отходить, чтобы в окружение не попасть. Но, поверьте мне, далеко мы не отойдём. Скоро, скоро назад гитлеровцев погоним. Только, чувствую, всё-таки придётся скоро отходить к Волоколамску, и уже там останавливать врага.

— Бог не выдаст, свинья не съест, — насупился плотник, которому слова об изгоняемых из домов хозяевах всё-таки запали в душу. — Вон сколько пустых изб в Клушино. Нешто германцы на мою позарятся?

— Если уцелеет она, — фыркнул Лысухин. — Вон, пока Пречистое защищали, там только процентов десять домов уцелело. И ваше Клушино без боя не сдадим, а крыть они его будут из пушек, почём зря. И, как я говорил, далеко мы не отойдём, поэтому немцев в селе много будет стоять. Подумайте, Алексей Иванович. И мой вам совет: всё-таки уходите куда-нибудь к Можайску, пока не поздно.

Сосед принялся скрести затылок, пока его не окликнут кто-то из односельчан:

— Алексей, Гагарин!

Да уж, княжеская, оказывается, фамилия у этого плотника!

Доклады об этом самолёте изводили Гудериана. Свистящий звук его двигателей он и сам не единожды слышал, поэтому обозвал его «Свистком».

Впервые он появился над войсками 2-й Танковой группы именно в тот день, когда «ролики» «Быстроногого Гейнца», на сутки раньше остальных германских сил, возобновили наступление на Москву. Промчался на высоте около пяти километров, оставив позади истребители, попытавшиеся его перехватить, а спустя два часа по месту сосредоточения танков 11-й танковой дивизии, получившей приказ продвигаться в направлении Севска, совершили авианалёт русские бомбардировщики. Не нужно было иметь звание генерал-полковника танковых войск, чтобы понять, что это разведчик, по результатам полёта которого большевики и выслали бомбардировочный авиаполк.

Потери оказались незначительными, поскольку русские бомбили с достаточно большой высоты, по площадям, но они, доннер-веттер, были! В дополнение к тем, что дивизия понесла, пытаясь прорвать оборону противника, сильно насыщенную противотанковыми средствами.

Вообще, в сравнении с июньским прорывом к Минску, Советы сумели обеспечить войска огромным количеством противотанковых орудий и ружей. Это командующий Танковой группы почувствовал ещё во время её разворота на юг с целью отсечь Юго-Западный фронт. Но тогда те же самые ружья, с калибром пули почти полтора сантиметра, всё же встречались намного реже, чем здесь, на московском направлении. По мнению старого танкиста, не самое эффективное средство для борьбы с его «роликами», но, тем не менее, наносящее урон. Особенно — при сосредоточенном огне четырёх-пяти единиц по одной боевой машине. Особенно — после того, как часть немецких танков в дивизиях пришлось заменить трофейными русскими. И хотя Гудериан внимательно следил, чтобы в состав подчинённых ему боевых подразделений включали лишь БТ, Т-34 и «Клим Ворошилов», в целом устойчивость Группы к этому примитивному средству борьбы с «бронёй» ухудшилась. Конечно, против единичных Т-34 и совсем уж редких КВ, противотанковый ружья были бессильны, а вот БТ стали для них просто лакомой мишенью.

Впрочем, речь вовсе не о примитивизме отдельных видов русских средств ПТО, а о том самом самолёте-«Свистке».

Едва 6 ноября из войск доложили о его появлении над 11-й танковой, заканчивающей проламывать оборону 10-й русской армии, как Гудериан потребовал послать на его перехват лучшую истребительную эскадрилью из числа поддерживающих его действия сил Люфтваффе. Но снова тщетно: «Свисток», словно предугадав возможность перехвата, изменил курс, заставил «Мессершмиты» погнаться за ним, а потом, уведя их в сторону, вернулся и спокойно снял то, что ему требовалось.

Как ни удивительно, но он «свистел» в небе и на следующий день, когда установилась нелётная погода, и ни один другой самолёт, ни русский, ни германский, не поднялся в воздух. Сложно сказать, каким колдовством чёртов разведчик сумел что-то разглядеть из-за облаков, но прорвавшаяся в районе Рыльска во вражеские тылы танковая рота нарвалась на срочно переброшенную (как показала последующая расшифровка радиоперехвата) наперерез ей танковую маневренную группу и была уничтожена почти полностью.

Вообще наступление проходило очень тяжело, даже в сравнении с «броском на юг». И дело было не только в усилившейся противотанковой обороне большевиков. За время проливных дождей и непролазной грязи, которое русские называют словом «распутица», они успели построить массу оборонительных укреплений на большую глубину своего фронта. От бесчисленных рядов траншей, соединённых между собой ходами сообщений, и пулемётных дзотов, до бетонных ДОТов и так называемых «бронированных огневых точек», представляющих собой выработавшие моторесурс или получившие фатальные повреждения двигателей или трансмиссии танки, зарытые в землю по самую башню. Не установленные в капониры, а именно зарытые. Замёрзшая земля делала их почти неуязвимыми для артиллерийских снарядов и авиабомб. А в качестве защиты от бронебойных снарядов башни БОТов обливали слоем бетона, толщиной от 10 до 20 сантиметров. В результате башню даже БТ или Т-26 было невозможно пробить ничем, кроме выставленной на прямую наводку дивизионной гаубицы или зенитки «ахт-ахт». Да и то — не с первого попадания. Пара таких БОТов, установленных на склоне холмов, была способна задержать танковую роту на пару часов.

Массу неприятностей доставляли минные поля, устроенные не только перед первой линией, но и в глубине обороны. Причём, у русских появились мины, реагирующие не только на наехавшие на неё колесо или гусеницу, но и совершенно новый для противника вид мин, противоднищевые. Круглая жестяная банка, залитая взрывчаткой, из взрывателя которой торчит тоненький прутик, неотличимый от былинки высокой травы. Танк, бронетранспортёр или автомобиль, проезжая над такой миной, отклоняет её днищем или, в случаях с колёсной техникой, передней осью, после чего следует взрыв. И если после наезда гусеницей танк можно отремонтировать, то после взрыва под днищем он годится лишь на запчасти. Если не выгорел после взрыва.

Невероятно примитивная конструкция из трёх соединённых между собой клёпкой или сваркой кусков старых рельсов, которую можно собрать в любой механической мастерской (и русские собирают их даже не тысячами, а десятками тысяч), превращает наехавший на неё танк в беспомощного кита, выброшенного на берег. Линия из таких заграждений, выставленная на пути танков, задерживает их надолго, поскольку эти «ежи», соединённые между собой обрывками даже ржавых тросов, невозможно сдвинуть без использования сварки или обстрела из гаубиц. Да что там говорить о стальных конструкциях, если лесные дороги они перегораживают, сваливая в одном направлении (навстречу противнику) деревья? Пробиться через такой завал несложно (если он не заминирован и не прикрыт оставленной при отходе засадой), но на это тратится самый дорогой на войне ресурс — время.

Но не только из-за этого 2-я Танковая группа к 3 декабря, почти за месяц, сумела выйти лишь к Белёву, Дубне и Волово. Причём, охваченные, было, южнее Брянска 3-я и 13-я русские армии с лёгкостью вырвались из котла. Буквально с первых дней наступления её правый фланг постоянно подвергается контрударам со стороны пополненной после августовских боёв 40-й армии генерал-лейтенанта Подласа. Вплоть до того, что Гудериану уже дважды приходилось разворачивать правофланговый 48-й моторизованный корпус, чтобы отразить атаки русских, поскольку 35-й армейский корпус не выдерживал этих ударов.

И эти неудачи генерал-полковник тоже связывает с проклятым «Свистком». Может быть, кому-то это покажется паранойей, но подвижные русские соединения после его полётов в районе Курска всегда бьют по самым уязвимым местам в обороне 35-го корпуса.

Впрочем, наступление развивается совсем не так, как планировалось, не только на вспомогательном южном участке Гудериана. Гот, которому фюрер решил отдать лавры генерала, первым ворвавшегося в Москву (ему до логова большевиков ближе всего), увяз в боях на ближайших подступах к Волоколамску и Можайску. Пожалуй, из-за того, что Готу пришлось отвлечь часть сил, чтобы ликвидировать попавшие в окружение восточнее Вязьмы остатки 20-й и 32-й армий. Как и Гёпнеру, переброшенному с Ленинградского направления ради увеличения численности задействованных в решающем наступлении танковых сил. Уже неделю 56-й и 46-й танковые корпуса, 7-й, 8-й и 9-й армейские корпуса, вместо натиска на Москву, вынуждены сражаться на внутреннем кольце окружения. В итоге танковый кулак Гёпнера застрял в лесах возле Медыни.

У двух танковых дивизий Группы Клейста, переброшенных с Украины, успехов тоже меньше, чем хотелось бы. Да, они взяли Калугу, но пока так и не дошли до Тарусы. Причина — чрезвычайно высокая насыщенность войск противника противотанковыми средствами и неудобная для танковых ударов лесистая местность. И, разумеется, фанатически упорное сопротивление русских, на которое жалуются буквально все генералы, участвующие в операции «Тайфун».

Кстати, на осторожные вопросы о полётах над расположением их войск двухмоторных реактивных самолётов-разведчиков, практически все отвечают утвердительно. Значит, у Гудериана, связывающего многие неприятности именно со «Свистуном», всё-таки не паранойя.