41 - 58 Хроника иной войны (СИ)

Фрагмент 10

Ещё во время полёта из Москвы нарком авиации Алексей Шахурин и командующий ВВС Павел Жигарев «зацепились языками» по поводу новой машины, полёт которой им предстояло наблюдать. Павел Фёдорович возмущался тем, что его до сих пор никто не ставил в известность относительно разработки бомбардировщика, который Военно-воздушные силы не заказывали промышленности.

— И как только Сам такое позволил⁈

Увы, но Алексей Иванович пока не имел полномочий раскрывать генерал-лейтенанту всей подоплёки того, свидетелями чего они скоро станут.

— Давайте прилетим, посмотрим на машину, а уже потом будем разбираться с тем, насколько она нам нужна. Судя по обещаниям заводчан, самолёт должен впечатлить и меня, и вас.

И то верно! Что ни говори, а Сергей Владимирович Ильюшин, судя по марке, являвшийся конструктором представляемого воздушного корабля, умел делать неплохие самолёты. Это и выпускающийся сейчас в Воронеже ДБ-3Ф, и бронированный Ил-2, поражавший своей живучестью.

На сидящего чуть в стороне от них в салоне «Дугласа» полковника авиации с орденами Ленина и Красного Знамени на гимнастёрке они особого внимания не обращали. Как и на капитана НКВД, «навязанного» в эту командировку Берией.

Посадка на явно недавно удлинённую взлётно-посадочную полосу авиазавода № 18, встречающее на лётном поле руководство завода и прилетевший в Воронеж загодя Ильюшин, заранее извещённые о том, что у гостей времени в обрез, протокольные слова приветствий и краткие ответы на вопросы о состоянии дел на предприятии. А потом подъём на вышку управления полётами, где всем, включая полковника, представившегося как командир 81-й авиационной дивизии дальнего действия (что вызвало уважительный взгляд Жигарева: именно та дивизия, что бомбит Берлин), и чекиста, выдали бинокли.

Потом был пронзительный шипящий звук, издаваемый стоящей в начале взлётной полосы крупной серебристой машины с непривычно длинными мотогондолами под крыльями. Но без каких-либо признаков пропеллеров. Непривычный самолёт, из задней части мотогондол которого вырвалось пламя, тронулся с места и начал стремительно разбегаться. Но, несмотря на эту стремительность, разбег явно затянулся. И лишь пробежав по взлётке метров восемьсот, самолёт, не уступавший в размахе крыльев ДБ-3, а по длине и превосходящий его, начал ввинчиваться в небо. Поразительно быстро, как истребитель. Сложились в мотогондолы стойки шасси, и подъём ещё больше ускорился.

Следом за бомбардировщиком от земли оторвался лёгкий Як-1, но он явно проигрывал новинке в наборе скорости и, кажется, в скороподъёмности. Но новичок дождался его на высоте около двух километров, после чего «дал газу». Да так, что истребитель мгновенно отстал.

— Какая у него скорость? — оторвался от бинокля Жигарев.

— Максимальная до 906 километров в час. Крейсерская — 700, — скромно улыбнулся Ильюшин, глядя на опешившего от ответа главкома ВВС.

Сделав «коробочку» над аэродромом, машина начала кругами набирать высоту, пока не превратилась в крохотную серебристую точку, чертящую в небе два сливающиеся за ней пушистых инверсионных следа. «Як» не только безнадёжно отстал, «болтаясь» где-то намного ниже, но потом и вовсе запросил разрешение на посадку и вскоре приземлился.

— А потолок?

— Практический — двенадцать с половиной километров.

— Но это же… Это же просто идеальный бомбардировщик! — вытер Жигарев пот на абсолютно лысой голове, выступивший из-за припекающего солнца. — Его же ни один истребитель ни по высоте, ни по скорости не догонит. А бомбовая нагрузка какая?

— Нормальная — тонна, максимальная — три тонны.

— Даже больше, чем у ДБ-3Ф?

— Больше, — кивнул Ильюшин.

— Сколько таких самолётов вы сможете выпускать в месяц? — повернулся главком уже к Шахурину.

— Как мне докладывают, только здесь, в Воронеже, есть возможности собирать из машинокомплектов самолёты для формирования одного трёхэскадрильного полка в месяц. Если процентов на пятнадцать замедлить темпы сборки ДБ-3Ф.

— Замедляйте! — рубанул с плеча Павел Фёдорович.

— Ну, это не нам с вами решать, товарищ генерал-лейтенант, — усмехнулся Алексей Иванович. — Наше дело — дать соответствующие заключения Туда.

Палец наркома указал на небеса.

— А вы что скажете, товарищ Голованов, повернулся к полковнику Ильюшин. — Для вашей дивизии такие самолёты подойдут?

— Какая у них дальность действия?

— Только две тысячи триста километров. Но самолёт очень требователен к длине взлётно-посадочной полосы: разбег при максимальной нагрузке почти километр, а пробег и того больше — 1700 метров.

Полковник задумчиво покачал головой.

— Многовато…

Конструктору осталось лишь развести руками. Впрочем, горькую пилюлю он подсластил фразой про то, что этот параметр можно уменьшить на полкилометра применением тормозного парашюта.

— А это уже намного лучше, — кивнул Голованов, уже примеряющийся к использованию Ил-28 в интересах своей дивизии дальнего действия.

Потом был подход к машине, совершившей посадку и действительно очень долго бежавшей по полосе.

— Реактивный! Как и эти самые «Миги», к которым меня так и не подпустили, — поморщился генерал. — Чёрт знает что! От кого секреты? От главкома ВВС! А как я буду планировать действия подразделений, на вооружении которых стоят машины, о которых я не имею представления?

Сопровождающий начальство чекист покашлял в кулак, и Жигарев умолк.

— Ничего страшного, Павел Фёдорович, — улыбнулся Шахурин. — Вы же должны понимать: машины экспериментальные, ещё неизвестно, как они себя проявят. Поэтому Ставка и взяла их «под своё крылышко».

Вблизи самолёт тоже произвёл благоприятное впечатление. Особенно — кормовая оборонительная установка со спаренной 23-мм пушкой, позволяющей прикрывать машину в задней полусфере не просто сверху или снизу, а от любой угрозы, которая может подкрасться с хвоста. Подкрасться? Да кто же на такой скорости его догонит?

— При работе на небольшой высоте стрелок может вести огонь по земле, — пояснил Ильюшин. — Кроме того, при отказе одного двигателя самолёт может продолжать полёт, но его скорость упадёт. А значит, могут найтись желающие «пощупать на прочность».

— Такие плохие двигатели? — насторожился Жигарев.

— Двигатели просто отличные! — эмоционально возразил авиаконструктор. — Ресурс 200 часов, очень надёжный мотор, но техника есть техника, с ней всякое может случиться.

Ещё бы Сергей Владимирович не считал двигатель надёжным! Выпускаемые сейчас авиапромышленностью моторы пока могли похвастаться ресурсом всего 50–100 часов. И кому, как не Жигареву с Шахуриным, об этом знать.

— Керосин? — поведя носом удивился генерал-лейтенант.

— Вот именно! А не дорогой и дефицитный авиабензин.

— Но как вам удалось создать такой шедевр в тайне от всех? — похлопал ладонью по алюминиевому фюзеляжу командующий ВВС.

Ильюшин посмотрел на капитана НКВД, то ли давая понять, что вопросы секретности относятся не к его компетенции, то ли спрашивая разрешения приоткрыть завесу тайны. Но чекист промолчал, и пришлось молчать Сергею Владимировичу.

— Полковник Голованов, в течение какого времени вы сможете удлинить взлётно-посадочную полосу аэродрома дивизии, чтобы она могла принять хотя бы эскадрилью этих красавцев?

Но взгляд был обращён на Шахурина. Мол, сумеешь ли ты, товарищ нарком, к назначенному сроку построить десять самолётов?

— К сожалению, её удлинить невозможно, товарищ генерал-лейтенант. Нужно искать другое место для подобного аэродрома. Но если мне не изменяет память, из-под Калуги или Вязьмы эти машины вполне могут достать до Кёнигсберга или Варшавского железнодорожного узла. Очень сложные, но важные цели с серьёзной ПВО, которых Ил-28 можно не бояться.

— Подождите, подождите, товарищи, — глянув на загоревшиеся глаза лётчиков, попытался остудить их пыл Алексей Иванович. — Мы, кажется, сюда прибыли не для того, чтобы распределять цели для бомбовых ударов для ещё не построенных самолётов. Наша задача — подумать, есть ли смысл в постройке этих машин в принципе.

— А что там думать? — закусил удила главком ВВС и «резанул» ладонью по горлу. — Мне такая машина во, как нужна.

За окошком купе офицерского вагона медленно проплывали пейзажи этой дикой страны, где до сих пор крыши белёных глинобитных домов кроют соломой. Война пришла в эти края меньше двух месяцев назад, но тут уже глубокий тыл непобедимой немецкой армии. И о прокатившемся нашествии постоянно напоминали следы боёв. Где-то закопчёнными стенами этих самых белёных халуп, где-то руинами разбитых то ли бомбами, то ли снарядами станционных построек, где-то заброшенными, начавшими осыпаться окопами. То тут, то там мелькали остовы сгоревших грузовиков, обломки упавших самолётов, искорёженные бронеплиты того, что когда-то было танками. Чаще всего — русскими, но попадались и рыжие от пламени корпуса немецких панцеров.

— Где-то здесь, под Дубно, я и был ранен, — потёр плечо майор с «испанским крестом» и чёрным знаком «за ранение» на расстёгнутом мундире.

Благодаря его старому, ещё по Испании, знакомому в эсэсовской форме, они и ехали в купе вдвоём. Рудольф представлял Абвер, и то ли вёз какие-то секретные документы, то ли ехал за ними в Житомир, поэтому вообще мог бы остаться в купе один. Но ему захотелось разделить дорожную скуку с приятелем воспоминаниями о славных делах, которыми они занимались, сражаясь с коммунистами под Мадридом.

— Ты представляешь, Рудди, это был осколок противотанкового снаряда, расколовшегося о броню моей «тройки». Какой-то шальной русский танк выскочил на место нашей стоянки и пальнул по нам. Броню не пробил, а куском чугуна меня достал.

— И что с ним было?

— Я уже не видел, потерял сознание. Но, как слышал от наших ребят, просто всадили в него три или четыре снаряда, и он взорвался. Русские БТ очень быстро ездят, но совсем не держат выстрела из танкового орудия. Даже калибром 3,7 см. Да и их Т-26, сделанные на основе британского «Виккерса», и даже трёхбашенные монстры Т-28 тоже. Куда хуже приходится, если нарвёшься на их новейшие Т-34 или, не дай бог, «Клим Ворошилов». Если первые ещё можно подбить в борт с близкого расстояния или в корму, то «Ворошилов» подбивается лишь зенитной «ахт-ахт». Как хорошо, что эти оба танки имеют ужасное качество, и сами же русские танкисты своим неумением уничтожили их намного больше, чем это смогли сделать мы. Вот куда, Рудди, вы смотрели, когда выискивали сведения о русском вооружении? Почему не знали о том, что большевики построили такое?

— Знали, Вилли. Конечно, знали. И даже знали об их безобразном качестве. Поэтому и не воспринимали их всерьёз. И, как видишь, не ошиблись. Знали и учитывали то, что русские почти не умеют их водить и стрелять из их пушек. Что у них мало современных самолётов, а русские пилоты не умеют на них летать. Мы это всё учитывали. Ты чего качаешь головой?

Майор вздохнул.

— Да просто вспомнил, что случилось с экипажем лейтенанта Кранка, когда в его машину прилетел снаряд из 15,2 см гаубицы «Ворошилова с большой башней», как называют это чудовище красные. Заметь: не бронебойный, а обычный осколочный. Башня отлетела на тридцать метров, а корпус раскрылся, как цветочный бутон, — изобразил пальцами танкист процесс этого природного явления. — Если бы не частые рикошеты снарядов, выпущенных из 7,6 см пушек Т-34 и «Ворошиловых», потерь у нас здесь, под Дубно, было бы намного больше.

Мимо окна как раз проплыл русский Т-34 с выбитыми крупнокалиберным снарядом опорными катками, вокруг которого возились немецкие ремонтники.

— Вот скажи мне, Рудди, у вас там, в Берлине, по-прежнему верят в то, что мы до зимы закончим войну с большевиками?

Пустой серебряный витой погон Рудольфа и чёрные петлицы с двумя рунами «зиг» говорили, что он равен по званию с Вильгельмом, но называлось его звание иначе — штурмбанфюрер СС.

— А почему вдруг ты заговорил об этом? — насторожился абверовец.

— Странные какие-то новости приходят с фронта. Наступление на Москву приостановилось. Киев до сих пор не взят. Южнее него разгромлена целая танковая дивизия из Группы Клейста. Из моей танковой группы. Причём так разгромлена, что полностью лишилась материальной части.

— И откуда у тебя такие новости?

— Встретил знакомого, получившего несколько дней отпуска. И он рассказывает, что его полк русские уничтожили просто шутя. И те танки вообще не брали никакие противотанковые средства. Даже «ахт-ахт», пробивающую броню «Ворошиловых».

— Ты же знаешь, Вилли, как любят преувеличивать возможности врага битые солдаты.

— Нет, Рудди. Это не тот случай. Хельмут никогда трусом не был, и я с ним бок о бок провёл не одну танковую атаку во Франции. Голову он никогда не теряет. Даже после того, как мы на «двоечках» столкнулись с французскими «Сомуа» и едва выжили, он не приписывал им свойства огнедышащих драконов. Считал их очень сложным, но не абсолютно неуязвимым противником. А в этот раз он просто в растерянности.

— И что он рассказывает?

— Что не просто не видел ничего подобного, но даже не мог себе представить, что танки могут быть такими. Очень быстрые, быстрее любого нашего «ролика». Какие-то плоские, приплюснутые сверху башни. Очень длинноствольная пушка калибром примерно 10 см. А значит, с огромной начальной скоростью снаряда. Чтобы поразить нашу «четвёрку», являющуюся на сегодня нашей самой бронированной машиной, они даже не используют бронебойные снаряды, им хватает осколочно-фугасного. Как проклятым «Ворошиловым с большой башней». Причём, свободно попадают в цель с дистанции в пару километров. Даже «ахт-ахт» оставляют на их обтекаемой башне только царапины, не говоря уже о противотанковых средствах более мелкого калибра. Каждый танк вооружён крупнокалиберным зенитным пулемётом, и пилоты «Штук» боятся бомбить их с пикирования. Машины очень надёжные. За всё время боёв с этой даже не танковой, а моторизованной дивизией он даже не слышал, чтобы какой-то из этих танков сломался и был брошен по причине поломки.

Но и это не всё. Там, южнее Киева, как я уже сказал, их разгромила моторизованная дивизия, на вооружении которой масса вооружений и техники, ранее не встречавшейся на фронте. Бронетранспортёры, которых у красных не было никогда. Не грузовики, на которых они перевозят пехоту, прикрытые листами железа, а специально построенные двух- и трёхосные бронетранспортёры. Реактивные миномёты, вроде наших «Небельверферов», но с большим количеством выпускаемых за один раз снарядов. И не прицепные, а самодвижущиеся. За счёт этого создаётся настолько высокая плотность огня, что уцелеть тем, кто попадает под залп целой батареи, почти невозможно. Даже в окопах.

Вооружение русской пехоты из этой мотодивизии тоже очень примечательное. В каждой роте по несколько противотанковых ружей, калибром почти полтора сантиметра. В каждый танк, бронемашину или бронетранспортёр летит сразу целый град бронебойных пуль, чего никогда не было. Хорошо, если «иваны» смогли вооружить так всего одну дивизию. А если все их новые дивизии такие?

А авиация? Хельмут рассказывал о налёте русских штурмовиков, буквально засыпавших колонну мелкими бомбами, сжигавшими даже танки. Именно сжигавшими. На верхней броне — только оплавленная дырка, как от наших экспериментальных противотанковых снарядов «с чёрной головкой».

— Он ничего больше про русские самолёты не рассказывал? — осторожно спросил контрразведчик.

— А что он должен был рассказать? — не понял майор. — Что они летают, изрыгая в полёте пламя? Так я тебе говорю: Хельмут не трус и не паникёр, как некоторые другие. Если видел, как эти чёртовы штурмовики палят из четырёх пушек малокалиберными снарядами, то так и рассказывает, а не выдумывает байки про драконов.

«Значит», эти реактивные истребители и впрямь ещё не применялись против Группы Армий Рундштедта', — мелькнуло в голове Рудольфа.

Всё, что ему рассказывал старый боевой товарищ, он прекрасно знал. И куда более подробно, чем Вилли, до которого долетели лишь слухи. Да, на удивление, не перевранные слухи, как, порой, рассказывали друг другу солдаты. И знал намного больше. Что новейшие танки, с которыми столкнулся ещё неведомый ему Хельмут, не одного типа, а нескольких. И даже марки танков пленные поведали. Это усовершенствованные Т-34 с 8,5 см пушкой, похожие на них, но более крупные ИС-2 с орудием 12,2 см, и те самые длинноствольные и приземистые Т-54, десятисантиметровые орудия которых разрывают на части любой немецкий панцер. Что реактивные миномёты, так впечатлившие Хельмута плотностью огня, называются женским именем «Катюша». И эти пленные держатся с поразительной наглостью, заявляя «Мы один раз с вами войну закончили в Берлине и на Эльбе, а теперь и вовсе по самую Данию захватим».

Вот за этими пленными и ехал на Украину штурмбанфюрер, чтобы уже в Берлине вдумчиво «расколоть» их, выяснить, что это был за «один раз». Откуда у русских все эти оружейные новинки, на которых зачем-то стёрто клеймо? Почему стреляные гильзы, подобранные на месте боёв, носят маркировку, соответствующую выпуску конца 1940-х, а не конца 1930-х годов? Что эти наглецы знают о других новинках, известия о которых приходят из Группы армий «Север» и от экспертов Геринга?

Если бы Вилли был его коллегой, посвящённый в соответствующие секреты, они могли бы вместе поломать головы. Например, над тем, почему ночные авианалёты на Москву теперь так плачевно заканчивают, а экипажи одиночных уцелевших бомбардировщиков, в отличие от некоего танкиста Хельмута, не стесняются поминать тех самых огнедышащих драконов, извергающих пламя не из пасти, а из… гм… противоположной пасти части тела. Или что это за истребители, сумевших в мгновение ока очистить небо над Новгородом и Лугой от «птичек» авиакорпуса Рихтгофена? Причём, как будто специально охотящиеся именно на «мессершмиты», не способные противостоять этим русским ни на горизонтальных виражах, ни даже в вертикальном манёвре, что до сих пор являлось основой основ тактики германской истребительной авиации. Как эти чёртовы русские истребители умудряются столь точно выходить наперерез самолётам Люфтваффе?

Ответ на последний вопрос, конечно, лежит на поверхности. Но, по данным разведки, неповоротливые и отсталые «иваны» просто не имеют технической возможности массово производить радиолокаторы.

Вопросов за последнюю пару недель накопилось много. И ответы на них находятся где-то там, куда медленно ползёт воинский состав, в купе которого разговаривают старые знакомые по войне в Испании Рудольф и Вильгельм.