41 - 58 Хроника иной войны (СИ)

Фрагмент 22

Путь из Миасса в Миасс для Виктора Алексеевича Гурушкина оказался вовсе не прямым.

Всё началось с вызова главного инженера Уральского автомобильного завода имени Сталина в Комитет государственной безопасности. И не в местное или областное управление, а в Москву, на площадь Дзержинского. Никаких грехов за собой инженер, прошедший на этом заводе карьерную лестницу от мастера в цехе коробок скоростей до нынешней должности, не помнил, но волновался: мало ли, что себе надумали чекисты. Правда, судя по с ходу взятой подписке о неразглашении, мелькнула мысль, что «конторе» нужен автомобиль с какими-то особыми характеристиками. Только почему этот вопрос они хотят решать с ним, а не с директором или главным конструктором? А первый же вопрос, заданный немолодым сотрудником, одетым в гражданское платье, и вообще вышиб из колеи:

— Не хотите стать директором строящегося Уралзиса, а потом возглавить его?

И это — несмотря на то, что человек в подобном возрасте, при имеющемся положении должен прекрасно знать, что такой завод уже существует много лет и выпускает две марки автомобилей: УралЗис-355В и УралЗис-355М, совершенно разные, несмотря на одинаковый цифровой индекс. Мало того, конструкторское бюро завода совместно с НАМИ ведёт подготовку к производству новейшего трёхосного вездехода модели 375 по заказу Министерства обороны. Данная техника успешно прошла все испытания, показав при этом просто уникальные способности преодолевать бездорожье, с которым раньше могли справиться только гусеничные вездеходы. И выпуск опытных образцов данной машины запланирован уже на следующий, 1959 год.

Разъяснение «незнания» оказалось более чем фантастическим. Но полностью подтвердившимся после посещения учреждения со странной табличкой-вывеской «Специальное представительство при Министерстве иностранных дел СССР», где с Виктором Алексеевичем заключили контракт сроком на два года с возможностью продления. Пока, к сожалению, без перевозки в Миасс 1941 года семьи будущего директора. Но и этот вопрос пообещали вскоре решить. Когда именно — точно не сообщили, но и это понять можно: согласованием всех кандидатур людей, отправляющихся в «путешествие во времени», занимается не только КГБ СССР, но и едва ли не лично сам Лаврентий Павлович Берия.

Вот и получилось, что Гурушкин сначала с Урала поехал в Москву, из Москвы в Челябинскую область, а уж после сборов и прощаний с родными и друзьями «в связи с длительной командировкой в одну из развивающихся стран», собственно, и началось путешествие в прошлое. И тоже вовсе не прямое. Опять Москва, где, наконец-то завершилась бумажная волокита, Горький (с посещением филиала приснопамятного «Спецпредставительства»), и лишь затем донельзя засекреченный город Арзамас-16, из которого будущий директор миасского завода и попал в прошлое. Оттуда — снова Горький и тамошний «филиал Спецпредставительства». Но уже «при Наркомате иностранных дел СССР». Москва, с её головной конторой «Спецпредставительства» и… посещение Кремля. Разговор со Сталиным, который «настропалил» Гурушкина, поручая ему работать по-фронтовому. А скорее всего, просто хотел присмотреться к человеку, который будет выполнять важнейшее постановление о строительстве и запуске в эксплуатацию завода по выпуску столь необходимой фронту продукции в столь тяжёлые для страны дни.

А дни были действительно тяжёлыми. Пусть неимоверными усилиями и удалось замедлить продвижение фашистов по советской земле, но обстановка на фронтах всё равно тревожная. 6 ноября, накануне знаменитого парада на Красной площади, немцы начали наступление на столицу, из которой только-только эвакуировали иностранные посольства и многие наркоматы. Пусть двинулись немцы с более дальних рубежей, чем это было в известной Виктору Алексеевичу истории, но и сил для наступления успели накопить немного больше. Под Вязьмой идут очень тяжёлые бои, разгромлены три армии, на которые пришлись главные удары немецких «клещей». Ведь Гитлер стянул на Московское направление не только Танковые группы Гота, Гёпнера и Гудериана, но и перебросил с Украины часть танков Клейста. Пусть даже сильно потрёпанные за то время, как из СССР 1958 года Советскому Союзу 1941 года стала поступать помощь оружием и даже войсками.

Через неделю после годовщины Великого Октября бои идут уже на окраинах полуокружённой Вязьмы, и нет никакой гарантии, что обороняющие город 16-я, 20-я и остатки 24-й армии не окажутся в котле, как это случилось с ними в другой истории. Но они сковывают танки Клейста и часть танковых групп Гота и Гёпнера, а также пехотные дивизии немецких 9-й и 4-й армий, не позволяя им продолжать наступление на Москву. Южнее Гудериан и 2-я полевая армия взяли Орёл и медленно движутся в направлении Калуги и Тулы.

Войскам Манштейна удалось проломить первую линию обороны на Перекопе, но пока они упёрлись в Красноперекопско-Ишуньский рубеж, а также выйти к Чонгару и Арабатской стрелке, через которые тоже можно наступать на Крым, хотя это намного сложнее. Этому «идеологу Блицкрига» для прорыва на полуостров не хватает сил, поскольку продолжавшаяся на две недели дольше известных в мире 1958 года сроков Одесская оборона настолько обескровила румынскую 4-ю армию, составлявшую основу сил осаждавших город войск, что её были вынуждены отвести в Румынию на пополнение. А в качестве оккупационных войск перебросить в город две дивизии 3-й румынской армии, находящейся в оперативном управлении Манштейна. Но риск прорыва в Крым сохраняется, даже несмотря на переброску на полуостров Приморской армии из Одессы.

Ясное дело, Гурушкину это рассказывал не Сталин, а в московском «Спецпредставительстве при НКИД». Ради того, чтобы он представлял обстановку в стране. Сталин же обрисовал ситуацию, в которой предстоит строить завод.

Во-первых, завод ЗИС из Москвы никто не эвакуировал, и он продолжает выпускать продукцию, необходимую фронту. Но частью оборудования с Миассом всё-таки поделится. Во-вторых, то старое оборудование, демонтажом и консервацией которого в последние три месяца занимался на Уралзисе Виктор Алексеевич, как раз и поступит на строящийся завод. Туда же придёт оборудование и с других автозаводов СССР 1958 года, включая московский ЗИС. В-третьих, советские дипломаты ведут интенсивные переговоры с американцами о поставках станков для моторного производства, и эти станки частично тоже будут поступать в Миасс. А если удастся договориться с ними о строительстве автосборочного производства «Студебеккеров» из поставляемых машинокомплектов, то это тоже «свалится на плечи» Гурушкина.

На удивление, Председатель ГКО оказался хорошо осведомлён и о такой проблеме захолустного, почти не имеющего промышленности города, как нехватка электроэнергии, вырабатываемой работающей на торфе небольшой электростанцией на берегу озера Ильменское. Прокладка ЛЭП от Челябинской ГРЭС уже запланирована, но время не ждёт. Поэтому сначала расширение электростанции, а впоследствии — постройка новой ТЭЦ, работающей конкретно на нужды завода, тоже забота «директора из будущего». Как и строительство жилья для рабочих, которым будут заниматься, как и в другой истории, румыны и немцы из двух лагерей военнопленных. Как выяснилось значительно позже, ради скорейшего строительство Уралзиса и рабочего посёлка при нём, на склонах Ильменского хребта неподалёку от будущего завода создадут ещё два лагеря. Пленные из них станут трудиться на возведении производственных корпусов, добыче глине в карьере и изготовлении кирпича для строительства.

Кстати, про кирпич, из которого, как прекрасно знает Гурушкин, и сооружены заводские корпуса. Запланировано строительство даже не одного, а двух кирпичных заводов, которые объединятся в крупный строительный трест вместе с другими строительными организациями. Один — рядом с автомобильным заводом, а второй — на склоне соседнего, Чашковского хребта на южной окраине города. Шефство над стройкой автозавода — уже решено — возьмут автомобилестроители из Миасса, сверхплановая продукция которых будет пополнять автопарк предприятия 1941 года. По крайней мере, именно так пообещали «пришельцу из будущего» в «Спецпредставительстве при НКИД» перед выездом на место будущего завода.

И только после всего этого Виктор Алексеевич Гурушкин сел в поезд, набитый эвакуируемыми, и отправился в многодневный путь в город, уже ставший ему родным.

Вот и прошло ровно три месяца с того чёрного дня, когда Никита Сергеевич волей Сталина был отстранён от руководства партийной организации УССР и изгнан из Политбюро. Испытывал он в связи с этим тяжесть, обиду, крайнюю неудовлетворённость, пусть и довольно высокой, но преимущественно «чиновничьей» должностью. Из-за огромной загруженности обида и боль ненадолго притуплялись, но временами бывало просто невмоготу. «Нет, — пытался удержать себя в узде Хрущёв. — Нужно выждать хотя бы год, а там видно будет».

Самым гнусным являло то, что его стали вымарывать из истории: даже в киножурналах прошлых лет, иногда попадающих на экраны кинотеатров, его «убирают». И в качестве Первого секретаря МК и МГК партии, и в качестве руководителя ЦК Компартии Украины. Это же возмутительно и гадостно! Что же с ним поступают, как с врагом народа? Если бы не поддержка жены Нины Петровны, то такая организованная травля вполне могла бы довести нынешнего заместителя наркома сельского хозяйства Казахской ССР до отчаяния, до трагедии.

Но Сталин не сам «накопал» весь этот компромат, что вылился на Хрущёва на том самом заседании Политбюро. Ох, не зря сталинский цепной пёс Берия столько времени сидел в Киеве. Официально — готовил столицу УССР к сдаче, как потом говорили члены Политбюро. Но даже это делалась втайне от руководителя республиканской партийной организации. А уж чем занимался Берия помимо этого, ясно стало после вызова Никиты Сергеевича в Москву.

Нет, начал собирать информацию ещё Ежов. Поскольку ещё до снятия с должности Николая Ивановича Сталин подошёл к Хрущёву и неприязненно ткнул того пальцем плечо:

— Как ваша настоящая фамилия, товарищ?

— Что вы такое говорите, товарищ Сталин, я же Хрущёв. Вы шутите?

— А товарищ Ежов докладывает, что фамилия у вас совсем другая, польская фамилия.

Тогда Коба на этом разговор и закончил, перепугав Никиту до полусмерти. Да хотя бы и польская, что в этом такого? Вон, у Дзержинского она тоже была польской. К тому же, Феликс Эдмундович даже не скрывал своего дворянского происхождения.

Всё припомнили! И непыльную работу слесарем при шахте, на которую его устроил якобы настоящий отец, польский помещик Гасвицкий, и высказывавшиеся тогда вслух мысли об эмиграции в Америку, и то, что на фронт не пошёл, якобы будучи «откупленным» от призыва всё тем же Гасвицким. И председательство в Рудченковском Совете и «Совете профсоюзов горняков и металлургов» от партии эсэров, и членство в троцкистском кружке. И друзей припомнили…

Да уж, дружить кое-с-кем Никите Сергеевичу точно не повезло. Например, с Семёном Борисовичем Задионченко, оказавшимся при проверке органами НКВД сыном видного участника еврейской партии «Паолей Сион». Но Задионченко-Зайончик на посту Первого секретаря Днепропетровского обкома партии удержался, а вот пятно в биографии осталось. А теперь ещё и с помощью него навели тень на биографию Хрущёва. Или с наркомом внутренних дел УССР Успенским, оказавшимся сыном не лесника, а ярого черносотенца. К тому же, тот сам участвовал в еврейских погромах. Сбежал, подлец, имитировав самоубийство (выбросил чекистскую форму в Днепр и оставил «предсмертную» записку). А когда его арестовали с поддельными документами аж на Урале, признался во всех смертных грехах: в контрреволюционном заговоре в органах НКВД, в шпионаже в пользу Германии. А поскольку с подачи Успенского Хрущёв требовал увеличить квоты на расстрелы врагов народа, то теперь на него самого пало подозрение в «целенаправленном обескровливании партийной организации Украины».

Да уж! По результатам чистки рядов партии, только из числа республиканского партийного и советского актива, списки которой визировал он, Хрущёв, было репрессировано без малого 2150 человек. Поставили в вину даже письмо Сталину с жалобой «Украина ежемесячно посылает 17–18 тысяч репрессированных, а Москва утверждает не более 2–3 тысяч. Прошу вас принять срочные меры. Любящий вас Никита Хрущёв». Как и твёрдую убеждённость в том, что Киев нельзя сдавать врагу ни в коем случае. Берия, сволочь, так и объявил: если бы Ставка одобрила то, на чём настаивал Первый секретарь ЦК КП(б) Украины, то в окружение попал бы весь Юго-Западный фронт, и Красная Армия единомоментно потеряла бы 650–700 тысяч красноармейцев убитыми и пленными. И немцам открылась бы никем не защищённая дорога на Белгород, Курск, Харьков и Донбасс.

Вывалили всё-всё-всё из похождений непутёвого сыночка Леонида. Это сын за отца не отвечает, как говорил товарищ Сталин, а вот отвечать отцу за грехи сына пришлось. Плохо воспитал! Пусть сын и получил рану на фронте, и теперь лечится в госпитале в Куйбышеве. Но, как докладывали Берии, постоянно нарушал режим, пьянствовал, да и вообще вёл разгульный образ жизни.

Впрочем, в этом убедился и сам Никита Сергеевич, заехав повидаться с Леонидом по дороге в «ссылку»: застал его выпившего не в госпитале, а на частной квартире в окружении каких-то дружков и подружек. Ну, поорал на чадушку, пригрозил всеми смертными карами, предупредил, что теперь не сможет «прикрывать» сыночка от претензий сотрудников органов внутренних дел. Да разве ж тот со своим характером послушается отца? Тем более, лишившегося прежнего высокого положения.

Не «кто был никем, тот станет всем», а наоборот: был всем там, на Украине, а стал, можно сказать, никем. Какой-то там заместитель наркома союзной республики по вопросу освоения целинных и залежных земель. Заместитель наркома по пустому месту: в этих диких степях можно несколько дней идти и не встретить ни единого человека. Ни дорог, ни жилья, а надо сделать так, чтобы на следующий год Кустанайская область дала первый хлеб с земель, которые либо были когда-то заброшены пахарями, либо вообще никогда не вспахивались.

Посмеялся над ним Сталин! Тебе, говорит, Никита всё будет привычно: и степь, и люди. Ведь именно здесь, на севере Казахстана, селились многие переселенцы, покинувшие Украину по Столыпинской реформе. Как будто не было после этого выселения из Казахской АССР представителей «некоренных национальностей» в 1920-е годы.

Нет, часть людей, помнящих украинские корни, тут всё же осталась. И эвакуировали жителей сельских районов УССР, начиная с конца июля, почему-то преимущественно в Северный Казахстан. Как и некоторые предприятия, как, например, эвакуированная в сам Кустанай херсонская швейная фабрика «Большевичка».

С этими эвакуированными украинскими предприятиями, кстати, тоже должен возиться Никита Сергеевич: размещать оборудование и персонал, помогать запускать производство продукции, необходимой фронту. Где размещать? Ну, ладно, если бы это были только те почти 330 сотрудников «Большевички» с семьями. А десятки тысяч крестьян, которых замнаркома должен соорганизовать в колхозы и совхозы буквально посреди степи?

Хрущёв уже решил: это будут совхозы, поскольку никакого личного имущества, которое они могли бы внести в качестве пая при организации колхозов, у эвакуированных нет. Вся техника, весь скот, включая тягловый, посевное зерно, строительные материалы выделяются государством. Значит, и собственность в новых хозяйствах будет государственной.

Казахи настроены в отношении эвакуированных не очень доброжелательно. Понимают, что людей выгнала из хат война, но также понимают ещё и то, что программа создания здесь хлеборобческих совхозов лишит их ещё большего количества пастбищ. Помогают, но без энтузиазма. Особенно — глядя на то, что вскоре после вступления Хрущёва в должность для эвакуированных стала поступать техника, а по скотоводческим хозяйствам разошлась разнарядка: сколько и какой «худобы», как называют скот на Украине, отдать чужакам.

Ясное дело, кто-то, попав на новое место, сразу же начал строить какие-то землянки. Нет, рыть норы, потому что даже для землянки нужен лес, которого в этих краях практически нет. Хорошо, хоть осень в этих краях не дождливая. Зато температура воздуха скачет в течение суток: днём плюс, а ночью минус. В ноябре уже ударили первые морозы. С сильным ветром, от которого становится ещё холоднее. А где ветер и снег, там целые земляночные деревни, живущие без электричества, практически без дров, без тёплой одежды, на несколько дней остались ещё и без подвоза хлеба.

И только после этого Никита Сергеевич забил тревогу и в авральном порядке начал формировать бригады на лесозаготовки в соседние Челябинскую область и Башкирскую АССР. Да только время было упущено, смертность в «хрущёвских» совхозах, куда дрова доходили с огромным опозданием (в том числе — и из-за отсутствия дорог) перевалила за 20%. Но самое обидное, что эти самые землянки с проваливающимися от выпавшего снега крышами, армейские палатки, которые нечем было топить, и продуваемые всеми ветрами шалаши из кустов и сухой травы стали называть «хрущёвскими деревнями». Или, ради простоты, «хрущёвками».

Сколько усилий приложил, чтобы эшелоны с эвакуированными с Украины заворачивали в этот чёртов Кустанай! А люди бегут прочь, да ещё и проклинают его. Даже те, кто на лесосеках могут жечь столько дров, сколько влезет, бегут. Хотел ведь он и стране сделать, как лучше, и показать, что украинские крестьяне способны буквально за год преобразить этот дикий край! И жить они стали бы, если не через год, то через два, лучше прежнего, поскольку продавил он в Совнаркоме республики решение об освобождении работников совхозов от налога на домашнее хозяйство на три года. А тут — такая незадача.